CreepyStory

5. Ведьмы и ведьмаки, фамильяры, домовые.

6. Темные ритуалы. Обряды. Ритуалы и запреты. Старинные обряды, найденные записи, книги, дневники.

7. Детективное агентство. Мистические расследования.

8. Призрачный автобус.  Транспорт, который увезет в странные места. Поезда и дорожная мистика.

9. Охотники на нечисть.

10. Коллекция странных вещей. Поиск и добыча артефактов.

11. Архивы КГБ, НКВД  — мистические расследования.

12. Мистика и ужасы в сеттинге СССР. Ужасы в пионерском лагере, советской школе, комсомольцы, пионеры, строители БАМа, следствие ведут ЗНАТОКи— можно использовать все

В этом конкурсе наших авторов поддерживают:

Обширная библиотека аудиокниг Книга в ухе , где вы можете найти аудиокнигу на любой вкус, в любом жанре - обучение, беллетристика, лекции, и конечно же страшные истории  от лучших чтецов, и слушать, не отрываясь от своих дел - в дороге, при занятиях спортом, делая ремонт или домашние дела. Поможет скрасить ваш досуг, обрести новые знания, интеллектуально развиваться.

Призы:
1 место  12500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории, которая ему понравится больше всего.

Озвучка от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС всем призовым историям, а так же тем, кто в призовые не попал, но сделал годноту. Вашу историю услышат десятки тысяч людей.

В истории вы можете замешать все, что вам угодно: колдуны и ведьмы, городское фэнтези с крипотой типа “Тайного города” и “Дозоров”, команды искателей артефактов, поиск и ликвидация нечисти различной, коллекции странных вещей,
Архивы КГБ, НКВД, мистика в СССР,  деревенские, лесные ужасы, охотничьи байки, оборотни,  городские легенды, любую славянскую мифологию, легенды севера, шаманы. Была бы интересна детективная составляющая в такой истории. Мистика, крипота, но, пожалуйста, без излишних живописаний "кровькишки и далее по тексту", так же не надо политики, педофилии, и обсценной лексики.

И не забывайте про юмор. Порадуйте ваших читателей и слушателей.

Непременные условия:
Главный герой мужского пола, от 18 лет.

Частый вопрос- почему такая гендерная дискриминация? Отвечаю. Потому что чтец - взрослый мужчина с низким голосом, а так же у героя такого возраста больше возможностей действовать и развиваться в сюжете, учитывая наше правовое поле.

Локация - территория России, бывшие страны СНГ, Сербия, Польша. Если выбираете время происходящего в истории - современность или времена СССР.

Заметка новичкам. Один пост на Пикабу вмещает в себя до 30 тыс знаков с пробелами. Если вы превысите заданное кол-во знаков, пост не пройдет на публикацию. Длинные истории делите на несколько постов

Условия участия:
1.В конкурсе могут участвовать произведения (рассказы), как написанные одним автором, так и в соавторстве. От одного автора (соавторов) принимается не более трех текстов. Текст должен быть вычитан, отредактирован!

2. Опубликовать историю постом в сообществе CreepyStory , проставив тег "конкурс крипистори”

3. Скинуть ссылку в комментарии к этому посту с заданием. Это будет ваша заявка на участие. Пост будет закреплен в сообществе на первой позиции. Обязательно.

4. Делить текст на абзацы-блоки при публикации на Пикабу.

5. Принимаются только законченные произведения, отрывки из романов и повестей не принимаются.

6. На конкурс допускаются произведения нигде ранее не озвученные.

7. Не допускаются произведения разжигающие межнациональную и межрелигиозную рознь и противоречащие законам РФ. Не принимаются политизированные рассказы.

8.Объем от 35 000 до 80 тысяч знаков с пробелами. Незначительные отклонения в плюс и минус возможны.

9. Все присланные на конкурс работы оцениваются организатором, но и учитывается рейтинг, данный читателями.

10. Не принимаются работы с низким качеством текста — графомания, тексты с большим количеством грамматических и стилистических ошибок. Написанные с использованием ИИ, нейросети.

11. Отправляя работу на конкурс, участник автоматически соглашается со всеми условиями конкурса.

12. Участие в конкурсе априори означает согласие на первоочередную озвучку рассказа каналом ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС

13. Организатор имеет право снять любой текст на любом этапе с конкурса в связи с деструктивным поведением автора, а так же за мультиаккаунты на ресурсе.

Так же принимаются к рассмотрению уже готовые произведения, нигде не озвученные, опубликованные на других ресурсах, с условием, что публикация будет сделана и в нашем сообществе CreepyStory

Подписчики сообщества, поддержите авторов, ставьте плюсы, или минусы, если вам не понравилось, комментируйте активно, я буду читать все, и чтобы выбрать достойных, буду тоже ориентироваться на ваши комменты.

Обнимаю, удачи! Ваша Джурич.

Маленькая памятка от меня для авторов, от души душевно, без всякого принуждения.

КАК НАПИСАТЬ РАССКАЗ ПОД ОЗВУЧКУ?

1. Помните про правила первых трех абзацев. Начинайте рассказ с того, что зацепит читателя ( далее, и слушателя) и заставит его прочесть вашу историю. Классический пример - " Все смешалось в доме Облонских..." И каждый, кто прочел, задался вопросом, что же там происходит? Читает дальше.

Не берите в начало штампы. Например, "... он проснулся, потянулся, пошел ставить чайник..", никаких описаний погоды-природы за окном, и вообще, старайтесь быть оригинальными. Про природу-погоду пишут миллионы в начале своих историй. Чем вы будете отличаться от остальных?

Не начинайте рассказ с диалогов. Это просто, да. Но слушатель не поймет, кто разговаривает, зачем говорит и почему. Для него это голоса из ниоткуда. Скорее всего, слушатель подумает, что пропустил начало рассказа, и просто выключит неинтересное аудио. Да, и как сказал один писатель :  «Болтовня для завязки хороша только в порнухе».

2. Не берите множество персонажей в "один кадр". В диалоге участвуют двое, третий молчит, совершает какие-то действия ( может быть). Помните, что чтец не вывезет одним голосом озвучить мальчика, девочку и еще одного мальчика, например, и чтобы слушатель не запутался - кто что говорит. Объяснение происходящего на диалогах - тоже в топку.

3. Всегда помните, что в истории должны быть задействованы запахи, звуки и тактильные ощущения персонажей. Одевайте своих персов. Это можно даже подать через комментарии к диалогам, не обязательно тщательно прописывать это в тексте.

" — Да, — Мишка нахмурился, и задергал пуговицу на своей клетчатой рубашке. "

4. Всегда думайте, на каком моменте слушателю станет неинтересно, и он выключит ваш рассказ. Конкуренции море . Поэтому - не растягивайте, не размазывайте не интересное никому самокопание Главного Героя, или какие-то факты из его жизни, которые можно описать в двух предложениях. Не описывайте длительные поездки, унылую жизнь Главного Героя в деталях.

5. Саспенс. Нагнетайте обстановку. Иногда это страшнее, чем то, что происходит в экшене.

6. Логика. Должна незыблемо присутствовать в сюжете, в действиях всех персонажей.

7. Факты. История. Оружие. Ройте инфу. У вас есть Гугл. Информация по месторасположению локации , которую вы выбрали, километраж дороги, по которой едет Главный Герой, населенные пункты, все должно быть как в реале. Внезапно может появиться в комментах чел, который там живет, и заорать, что "вы все врёте, не так у нас".

8. Старайтесь не слить концовку)

9. Добавьте шуточек. Дайте людям отдохнуть, читая и слушая вас. И так все напряжены до предела.

10. Фразы в диалогах и комментарии к ним. … — сказал он, ответила она, воскликнул он (после восклицательного знака), спросил он (после вопросительного). В озвучке частые комменты подобного типа звучат навязчивым повтором, лучше использовать комменты, отображающие либо действия персонажей, либо их эмоции. Как пример - можно послушать озвучку “Понедельник начинается в субботу”, и с 5 минуты посчитать слово “сказал”. Что в чтении приемлемо, в озвучке не очень хорошо.

11. Не надо называть Главного Героя только одним именем в тексте. При озвучке частые повторы имени вызывают раздражение у слушателя. Он в какой-то момент начнет считать повторы, и писать комментарии под видео, сколько было Викторов или Максов за полчаса.

В озвучке это будет выглядеть : макс, макс, макс , макс, макс пошел, макс сел, макс бежал. Через каждые две минуты. Надо найти замену имени, например, называть его по фамилии, профессии, парень, имя уменьшительное, он, мужчина, может кличка у него есть, еще как-то, и, стараться чередовать.

12. Про слова специфические, редко используемые, техническую инфу и англицизмы. Читателю, как и слушателю, должно понятно быть каждое ваше слово в тексте. Писать надо как для детей, чтобы любое слово было понятно даже Ирине Борисовне из деревни Волчехвост, Хтонического района, 65 лет, пенсионерка, всю жизнь на скотобойне проработала. Это непременное правило. И тогда слушатель будет вам благодарен. Выкручивайтесь, объясняйте. Даже если очень не хочется.

13. Еще хочу посоветовать навесить на Гуглдок программу "свежий взгляд". Отличная вещь, на проверку близких повторов однокоренных, чтобы не пропустить. Вы улучшите свой текст, это 100%.

14. То, что правильно и логично сложилось в вашей голове, может быть непонятно читателю, а уж слушателю тем более. У каждого свой опыт жизни, образование. Им все надо объяснять, как детям. Какие-то понятные вещи для вас, могут быть просто недоступны пониманию других людей. Допустим, автор пишет “в метро включилось тревожное аварийное освещение”. Вот это читает пятнадцатилетний мальчик, из села в Челябинской области. Никогда он метро не видел, кроме как в интернете видео и фото. Аварийку там не демонстрируют. Как он сможет вообразить, почему оно тревожное? Чем тревожит? Он свет такой никогда не видел. Свет зеленый? Синий? Красный? Какой? Внимание к деталям.

15. Ничего не бойтесь, пишите! Ваш читатель вас найдет. А слушатель будет благодарен за нескучно проведенное время.

И в прошлый раз просили “прозрачнее объяснить условия участия и победы”.
Ребят, просто напишите интересную историю, с учетом того, чтобы интересна она была не только вам лично, как автору, а и большинству людей. От себя лично прошу, не надо никаких розовых соплей любовных, лавкрафтовщины и “одноногих собачек”. Кто не знает что это:
Одноногая собачка — условное обозначение чего-то очень жалостливого, нарочито долженствующего вызвать в зрителе приступ немотивированных едва сдерживаемых рыданий, спекулирующего на жалости.
Изначально происходит вот из такого боянистого анекдота:

Бежала одноногая собачка, подняла ножку чтобы пописать. И упала на животик.

Да будет свет, мир, и крипота!)

Он тыкал кнопки роутера, бессильно тряс телефон - сети ноль, батарея десять процентов. Гнев сменился ледяной струйкой тревоги.

Парень выглянул в окно. Город внизу, словно умер. Ни одного огонька в окнах, ни мигающего билборда на углу дома. Тишина. Глубокая, гнетущая, как под колпаком. Воздух в комнате вдруг стал ледяным, прибирающим до костей. Запахло сладковатой гнилью, как от забытых в мусорке фруктов и... озоном.

И только тогда он увидел, как по улицам, медленно, словно разлитый мазут, ползли клубы чёрного тумана. Густая, маслянистая масса, точно пожирала свет, клубилась и пульсировала. Она затекала в подворотни, поднималась по стенам домов, поглощая собой их очертания. Стёкла нижних этажей темнели, будто их изнутри заливали чёрной краской.

Капли чего-то тёмного и вязкого стекали по карнизам и водосточным трубам, сливаясь в лужицы, которые тут же втягивались обратно, в общую массу.

- Что ещё за чертовщина? - пробормотал Олег, чувствуя, как холодные мурашки бегут по широкой спине.

Он включил телевизор, в надежде увидеть новости, или хоть что-нибудь, что могло бы прояснить ситуацию, но по всем каналам его приветствовал один лишь белый шум. Сплошное шипение на всех каналах. Пролистав несколько радиостанций на приёмнике с тем же успехом, что и телевизор, он остановился на одном из них, где отчётливо были слышны пронзительные крики. Не просто страх, а агония. Женский визг, обрывающийся на высокой ноте, мужской рёв, детский плач, переходящий в булькающий хрип. В динамике захлебнулось и неистовые вопли ужаса сменили, уже привычные, помехи.

- Хрень какая-то... - выдавил Олег, но голос дрожал.

По спине снова пробежал холодок, не от сквозняка. Он снова глянул в окно. На шестом этаже - крепость.

Стоило только об этом подумать, как с глухим шлепком, что-то тяжёлое, но мягкое ударило в стекло на уровне его лица. Олег отпрянул от испуга и немигающими глазами наблюдал, как на запотевшем стекле медленно сползало вниз пятно чего-то непроглядно чёрного.

- Ладно... - Олег глубоко вдохнул, пытаясь взять себя в руки. - Надо проверить подъезд. Зайти к тёте Люде, может быть она знает об этом хоть что-то.

Только он распахнул входную дверь, как холодный липкий мрак обрушился на него, как цунами с открытого океана. Парень резко отскочил, чувствуя, как сердце колотится уже где-то в горле. Подъезд был заполнен густой пульсирующей тьмой, которая была чернее чёрного. Она поглотила всё вокруг. Ступени, перила, стены и распахнутую дверь. Этот зловещий туман остановился так же резко, как и нахлынул, словно не решаясь ступить за порог без приглашения.

Олег быстро понял, что эта тьма не может переступить черту света от лампы. Он тут же схватил мощный тактический фонарь со стола и луч, яркий, как маленькое солнце, пронзил бушующий мрак. Однако, он смог пробить не более трёх метров, упёршись в чёрную непроницаемую стену дышащей тьмы.

Олегу хотелось захлопнуть дверь, но страх перед этой непонятной субстанцией сильно мешал. Свет фонаря легко освещал заветную ручку, но он не решался протянуть к ней руку, чувствуя исходящую от тьмы угрозу.

И тут его охватило гибельное любопытство. Адреналин смешался с отчаянием и в голову пришёл вопрос - «А что если?..». он знал, что мысль не то, чтобы глупая, она идиотская, но рука уже сама тянулась. Неуверенно, дрожа от страха, он протянул палец к пульсирующей поверхности, чувствуя, как потеют ладони. Парень заметил тонкие струйки тьмы только в тот момент, когда одна из них медленно обвивала палец, точно щупальце осьминога свою добычу. Сначала почувствовался лишь лёгкий холодок, но парень не придал этому особого значения, с любопытством наблюдая, что будет дальше. Спустя несколько мгновений резкая острая боль пронзила окутанный мраком палец. Олег, вскрикнув, одёрнул руку и потерял дар речи, когда увидел, что на указательном пальце правой руки не хватает фаланги.

- Ну, в жопу... - Олег прислонился спиной к стене, сжимая окровавленную руку трясущимися пальцами. - В жопу эту дверь, подъезд этот в жопу, да и соседку тоже туда же... нужна аптечка.

Он едва не нырнул во тьму целиком, остановившись, буквально, в сантиметре от тьмы, чувствуя её могильно-затхлый смрад. Только сейчас он услышал какофонию воплей и криков, которые доносились из этого чёрного вязкого мрака, которые ещё несколько минут назад он слышал на одной из радиостанций. Но сейчас они звучали ещё отчётливее и громче. Дикий ужас охватил его сознание, тело затрясло и потребовалось огромное усилие воли, чтобы отойти назад, хотя бы, на шаг. Он даже забыл о своём пальце на время, а кровь, капающая из раны, впитывалась, словно губкой, этой загадочной субстанцией, не оставляя ни каких следов на холодном полу.

- И кухню, получается, тоже, в жопу, - выдавил он, понемногу приходя в себя, - вместе с аптечкой.

Олег плюхнулся на пол в комнате, закинув голову на диван. Боль в пальце была острой, но её перекрывало другое. Звуки. Теперь они доносились, как ему казалось, отовсюду. Сквозь дверь, сквозь пол и стены. Те самые крики с радио. Но теперь гораздо громче. Гораздо ближе.

Вопли, стоны, визги, плач, переходящие в хриплый булькающий звук. Тысячи голосов страданий и ужаса сливались в один душераздирающий адский хор. Они буравили мозг, скребли по нервам, заставляли внутренности сжиматься. Олег зарылся лицом в подушку, чтобы не заорать самому, совсем позабыв о пальце. Теперь в голове царил лишь этот вой из преисподней.

- Неужели весь мир? - прошептал он в подушку, - Весь мир увяз в этой чёрной дряни? И когда сдохнет генератор, я стану частью этого крика? Что это? Откуда? И остался ли ещё хоть кто-нибудь?

Ночь длилась бесконечно долго. Сон не приходил. Каждый скрип дома, каждый шорох за окном заставлял вжиматься в диван. С этими вопросами, с эхом криков в ушах, Олег встретил серый, безрадостный рассвет.

Первым делом он снова включил телевизор с радио и принялся судорожно переключать каналы, всё больше понимая, что после этой катастрофы вряд ли удастся услышать хоть что-нибудь, кроме вездесущего белого шума.

Город встретил его гробовой тишиной. Ни ветра, ни птиц, ни назойливых насекомых. Даже растительность больше не сияла, радующим глаз, зелёным цветом. Теперь она была какая-то сухая и серая. Один лишь ветер гонял по асфальту пыль и мелкий мусор. Воздух всё ещё пах озоном, вперемешку со сладковатой гнилью, напоминая о ночном кошмаре.

- Интересно, - Олег хмыкнул, - а следующая ночь будет такая же, или это была единоразовая акция? Если, всё же, всё будет продолжаться именно так, то было бы неплохо пополнить припасы. Мало ли что.

Его любимый супермаркет зиял выбитыми дверями и застрявшим в них грузовиком. Внутри царил хаос. Опрокинутые стеллажи, рассыпанные товары, лужи засохшей грязи. Страшно было даже представить, что здесь произошло.

Олег включил свой фонарь, выхватывая лучом из полумрака горы консервов, упаковки с водой, пачки круп и макарон. Всё, что не имело упаковки, лежало сгнившим месивом, покрытым странной чёрной плесенью. В магазине царил тяжёлый тлетворный запах.

Он набил рюкзак крупами, тушёнкой и водой, а когда собрался уходить, луч скользнул по полу возле разрушенной витрины. Что-то белело на тёмной плитке пола. Олег наклонился.

Кисть руки. Судя по всему, женская, отрезанная по запястье. Она была мертвенно-бледной. На неестественно выгнутых тонких пальцах красовались длинные ногти, покрытые розовым лаком. Она лежала там, как брошенная кукла, освещённая гаснущим лучом фонаря, валяющегося рядом. Батарейки садились, свет мерк.

Олега обильно вырвало. Жёлчь горьким комом встала в горле. Он отвернулся, опираясь головой о холодную стойку, дрожа всем телом. Это, всё таки, на в мониторе видеть оторванные конечности. В жизни всё гораздо противнее.

- Что ж... - прохрипел он, вытирая рот, - хоть с голоду не сдохну. Хотя, аппетит мне отбило надолго.

Осталось раздобыть топливо для генератора. Олег торопился. Сумрак сгущался быстрее обычного.. воздух снова потяжелел, запах гнили стал явственнее. Он сливал последние литры бензина в канистру, когда услышал робкий женский писк за спиной.

- Помогите... пожалуйста.

Голос её был тихим, дрожащим, как лист на ветру. Олег обернулся. Из-за машины вышла девушка, лет двадцати. Миловидная, с огромными голубыми глазами, полными такого ужаса, что он инстинктивно сжал культю пальца. Она дрожала, как ковыль на болоте, укутавшись в мятый свитер.

- Пожалуйста... - повторила она она, сделав неуверенный шаг вперёд. - Я... я боюсь, что не переживу ещё одну ночь, если оно вернётся.

- И чем я могу тебе помочь? - спросил Олег резко, защёлкивая крышку канистры.

Его тон был грубым, защитным. Страх делал его колючим.

- Я не знаю... - девушка обняла себя руками, словно пытаясь согреться. - Просто... я не хочу быть одна. Вчера, когда завыла сирена. Эта жуткая сирена... - глаза её наполнились слезами при воспоминании, - мы с соседкой по квартире услышали её... такая долгая, противная. Потом погас свет и пришло оно. Я не могу больше быть одна. Пожалуйста.

Олег нахмурился. Сирена? Он её не слышал. Чёртовы наушники. С другой стороны, это ни чего не меняло.

- В подъезде, - девушка сглотнула ком в горле, голос сорвался на шёпот. - Все пропали. Соседка, старик с первого этажа, девчонка с собачкой. Просто, словно в воздухе растворились. Я в ванной заперлась. С фонариком. Чувствовала, как оно притаилось за дверью. Хочет до меня добраться. Холодно... и этот ужасный запах. Но свет фонарика его, будто, обжигал. Батарейка села утром. - Она замолчала, глядя на свои дрожащие руки. - Я думала конец. Но рассвело. Оно ушло. А потом я вспомнила, что когда свет отключили, мне показалось, что видела свет в каком-то окне дома напротив. Потом увидела вас во дворе. Не решалась подойти, но ночь близко...

Девушка вновь замолкла, смущённо глядя на Олега, томясь в ожидании его ответа.

Он быстро представился, оценивающе рассматривая хрупкую фигуру. Пахло от неё ванилью, которая перемешивалась с запахом бензина и гнили.

- Катя, - мелко закивала она в ответ.

- Наверное, есть хочешь? - спросил Олег, хватая канистры. Цинизм вернулся, как щит. - А то видок у тебя... Будто даже голуби тебя объедали.

- Да... - Катя слабо улыбнулась, смущённо поправив спутанные волосы. - Весь день ни чего не ела.

- Что ж, - Олег фыркнул, поворачиваясь к дому. - Пошли. Если уж помирать, так хоть не в одиночку. И не в полной темноте.

Он сделал шаг, потом осмотрелся. Сумерки уже переходили в густые липкие тени. Фонари на улице даже не думали зажигаться.

- Смеркается, принцесса. Если хочешь застать ужин - поторопись. Я ждать не буду.

Катя, подхватив лёгкий рюкзачок, засеменила следом. Олег не видел её лица, но был уверен, на нём была не только надежда. Тот же самый страх, что грыз и его. Страх не просто умереть, а исчезнуть без следа. Стать ещё одним криком и бульканьем в ночном кошмаре.

Парень знал - их время на исходе. Жалкие островки света стремительно исчезали в наступающей тьме, а генератор, во вчерашней крепости, казался теперь крайне ненадёжным.

А по центру заброшенной ярмарки - высокий шатер. Единственное, что здесь уцелело. Вымокшая грубая ткань с белыми и красными полосы, висящие неопрятными тряпками флажки перед входом, зато в косом провале входа - свет и, надеюсь, тепло. В предвкушении возможности согреться стараюсь быстрее хлюпать по расползающейся жиже под ногами.

Внутри шатра действительно светло и не так зябко. А еще шумно. Полукругрыми рядами расставлены грубо сбитые скамейки, на которых плотно сидят дети в знакомых монашеских рясах. Их тут человек пятьдесят, со спины не видно лиц. Дети периодически хлопают и дружно охают от происходящего в центре шатра. А там в самом разгаре представление кукольного театра. Невысокий постамент, задрапированный пестрой тканью, за которым прячется кукольник. Залатанные кулисы из видавшего виды, выцветшего красного бархата обрамляют потертую сцену с грубо размалеванным задником, изображающим довольно современную комнату: два стола с компьютерами, кровать, небольшая кухня с электрочайником и микроволновкой. На сцене три деревянные фигурки в одежде, неумело сшитой из лохмотьев и обрезков ткани. Красная крылатая фигурка падшего, белая крылатая фигурка ангела и черная фигурка человека с мечом. Они попеременно трясуться, показывая тем самым, кто из них сейчас произносит свою реплику. Падший говорит низким голосом Геннадия, ангел - высоким голосом Геннадия, а человек - обычным его голосом. Низкий голос получается так себе, ребенку сложно выдавать такие звуки и он периодически дает петуха.

Ангел, высоким голосом:
-Отпусти, молю! Мы любим друг друга и никому не причиним зла!

Человек, обычным голосом:
-Я пришел вас убить!

Падший, низким голосом:
-Иди с миром, человек. Я отказался от насилия и хочу просто жить.

Человек:
-Мне нужны ваши души!

Падший:
-Тогда забери меня, а ее отпусти.

Ангел:
-Я не смогу жить без тебя!

Падший:
-А я без тебя!

Под утрированное чмоканье две фигурки начинают обниматься. Что-то очень важное мелькает в сознании, когда я вспоминаю, что на самом деле происходило в тот момент. Что-то, что нужно обдумать и понять. Никогда нет времени обдумать и понять… Представление тем временем продолжается.

Человек:
-Я убью вас! Убью!

кукольный человечек замахивается мечом и бьет целующихся. Меч рубит воздух в нескольких сантиметрах от фигурок, но из-под сцены послушно вылетают яркие красные ленточки, видимо, символизирующие кровь.

Падший, падая:
-Я люблю тебя!

Ангел, падая:
-Я люблю тебя!

Человек:
-Я пожиратель душ! Аха-ха-ха!

На сцене взрывается хлопушка, красная и белая мишура засыпает сцену, падает на пол перед ней, летит на зрителей. Человек скачет по сцене:
-Мое! Все мое! Я пожру ваши души! Я пожру все души! Ом-ном-ном.

Деревянные ручки человечка не могут сгибаться в локтях, но, судя по движениям, он пытается засунуть как можно больше мишуры себе в голову. Мишура рассыпается в стороны, липнет к кулисам, покрывает черные лохмотья человечка ярким густым слоем. Фигурка поворачивается к зрительному залу:
-Этот голод не остановить!

Он направляет меч на одного из застывших в молчании детей:
-Я пожру твою душу!

Переводит острие от одного зрителя к другому:
-И твою! И твою! И твою! Я пожру все ваши души! Аха-ха-ха!

Дети начинают пищать, визжать и бросать чем попало в сцену. Камушки, огрызки яблок, куски хлеба летят в сторону торжественно закрывающихся кулис.

Я подхожу ближе к сцене, смотрю на детей и вздрагиваю. Это близнецы. Несколько десятков Геннадиев кричат, свистят и забрасывают сцену всем, что попадет под руку. Из-за сцены тем временем выходит еще один Геннадий в засаленной косоворотке, грязных штанах и ярком красном картузе с цветочком, спрашивает:
-Ну что, ребята, вам понравилось представление?

Дружный возмущенный гул зрителей.

Геннадий карикатурно удивляется:
-Ой! А что же вам не понравилось?

Один из его близнецов встает и неуверенно говорит:
-Добро должно побеждать…

Геннадий-петрушечник звонко хохочет:
-Кому должно?! Никому не должно! Никто никому ничего не должен!

Геннадий-зритель садится обратно под таким напором, а Геннадий-артист истерично продолжает:
-Мы брошенные дети нашего небесного отца! Если он допустил смерть абсолютно светлого создания, то что ему мы? Куличики песка, расплывающиеся под дождем! Наши отцы предали нас, выбросили в монастырь, где мы забыли смех, забыли радость, забыли жизнь, служа новому отцу. Который тоже нас бросил. Обманул. Предал. Нам больше не во что верить!

Зрители затихли и поникли.
-Повторяйте за мной! Нам больше не во что верить!

Зрители молчат в нерешительности.
-Не хотите? Тогда ответьте мне, во что же нам верить?

Ребята молчат и переглядываются. Я подаю голос:
-В себя.

Все оборачиваются, на меня смотрят десятки пар одинаково удивленных глаз, будто только что заметили мое присутствие, хотя я не особенно скрывался. Продолжаю:
-Нельзя всегда надеяться, что кто-то придет и все решит. Однажды нужно взять ответственность на себя. Он дал вам целый мир, пользуйтесь. Хватить выпрашивать.

Передразниваю:
-Ой, папочка, избави нас от лукавого!

Показываю кукиш.
-Во! Пора взрослеть, Гена. Пойди и сам избавься. Создатель тебе все для этого дал.

Такая простая мысль, кажется, никогда не приходила ему в голову. Он молчит с выражением удивления и смущения. Подхожу ближе, кладу руку ему на плечо:
-Ты справишься, обещаю. Тебе есть во что верить.

Мир рвется, расплывается кусками мокрой бумаги, за которой сплошной белый туман. Я стою на белом песке, вижу только белое, клубящееся облако метра на три вокруг. Одежда сухая и температура вокруг ни высокая, ни низкая. Нормальная.

В этот раз получилось гораздо легче. Похоже, я примерно нащупал, как проходить эти мороки. Для начала проверочка.
Рисую свет. Рисую… легкий разряд тока бьет по руке, как будто статическое электричество от бабушкиного свитера. Туман немного сереет, одновременно со всех сторон раздается детский голос Геннадия:
-Откуда ты здесь? Зачем? - в этих словах нет выражения, как будто это автоозвучка.

Отвечаю:
-Пришел тебя лечить.
-От чего?
-Ты плачешь, хочу тебя успокоить.

Пауза. Терпеливо жду. Из тумана передо мной медленно появляется обнаженный силуэт ребенка в одной набедренной повязке с какими-то красными полосами и точками на лице и теле. Сгорбленные плечи, тоненькие ручки, хилая грудь. Этому ребенку не помешает какой-нибудь спортивный кружок.
-Тут недостаточно успокоить,-все так же без выражения говорит Геннадий. Он подходит все ближе и я с ужасом оглядываю его маленькую фигурку. Из его глаз по щекам и подбородку идут глубокие рваные борозды и продолжаются на груди, животе, ногах. Плоть окровавленными ошметками болтается по краям ран. Будто он плакал и везде, где слезы оставили следы, кто-то нанес эти кошмарные раны тупым кинжалом. Крови не течет, но плоть блестит, говоря о том, что раны свежие. Или незаживающие.
-Ну давай, успокой меня,-говорит Геннадий все так же без выражения.
-Больно?-мне хочется прикоснуться к нему, но я боюсь сделать хуже.
-Очень,-ребенок смотрит на меня не моргая,-но не телу. У меня нет тела, это образ, чтобы тебе было проще понять.

Немного успокаиваюсь.
-Крайне достоверный образ. Тогда как ты чувствуешь боль? Без рецепторов, нервной системы и всего остального?
-А как ты живешь без души?

Пожимаю плечами:
-Ну это как раз понятно. Органика, белки, вот это вот все. Блуждающему биороботу не нужна душа, он самодостаточен.

Геннадий копирует мое движение:
-Тут тоже все понятно. Божественная воля, небесная энергия, вот это вот все. Бессмертной душе не нужен биоробот, она самодостаточна.

Я озадаченно тру лоб:
-Не понимаю.

Геннадий также безэмоционально вещает:
-По всем законам мироздания мы оба должны быть мертвы. У меня было время над этим поразмышлять. Сама суть вашего договора - насмешка над замыслом творца. Но, тем не менее, он существует. И этот же или подобный механизм использовали и в моем случае. Только, в отличие от тебя, у меня не было даже права на исполнение желания. Я просто вынул свою душу и отдал, безвозмездно.
-Да как же безвозмездно? После смерти ты вознесешься и получишь вечность в раю. Это и есть твоя награда.

Геннадий кивает:
-Да, это и есть моя награда. Я тоже так думал, пока не убил ангела.
-Ты не убивал! Это я.
-Хорошо, если тебе так спокойнее. Я тоже так думал, пока не погиб ангел. Больше я так не думаю.
-Почему?

Геннадий некоторое время молчит, потом отвечает:
-Если честно, не знаю. Просто чувствую, что больше не верю. Что-то сломалось. Мне больше не за что каяться, нечего терять и не во что верить.

Невольно улыбаюсь. Он вслух повторяет этапы моего пути. И, кажется, я понимаю причины случившегося лучше, чем он сам. Похоже, я наконец дошел. Теперь все гораздо реалистичней и стабильней, без рассыпающихся образов и перетекающих друг в друга кусков пространства. Очень тяжело смотреть на эти страшные раны, тем более на теле ребенка, тем более, если лабиринты подсознания закончились и этот образ можно контролировать. Позволяю себе немного дерзости:
-Я понимаю, что тебе важно, чтобы я прочувствовал твою боль. Но, может быть, не будем заниматься манипуляциями с детьми? Это слишком. Я так же тебе посочувствую в твоем взрослом обличии.

Геннадий снова некоторое время молчит. Затем отвечает:
-Я не знаю, как бы я выглядел старше. Я покинул тело в тринадцать лет, то тело и показываю. Но манипуляции - не моя цель. Давай попробуем иначе.

Пока я пытаюсь осознать, что все те дети, которых я видел в монастыре, скоро отдадут свои души смертоносным железкам, туман рассеивается. Мы в моей квартире, за знакомым столом. Я сижу перед чашкой дымящегося кофе, Геннадий в белых льняных штанах и вышитой красными узорами косоворотке сидит на краю стола на том месте, где я обычно его укладывал во время завтрака. Ужасные раны по-прежнему покрывают его лицо и тело. Он с удивлением трогает один из висящих ошметков кожи:
-Прости, почему-то не получается убрать.

Отвечаю:
-Ничего страшного.

Тут же поправляюсь:
-Точнее, страшно, конечно! Даже представить не могу, что ты чувствуешь.
-Можешь. Ты же бывал на отработках долга, тебе прекрасно известна боль души.
-Не думал, что это можно сравнивать.

Геннадий молчит. Обиделся?
-Нет, я не обижаюсь, не переживай.

Читает мои мысли?
Геннадий кивает:
-Это непроизвольно. Помнишь, тот странный бородатый батюшка говорил, что мы взаимодействуем сознаниями напрямую. Я уже привык к бестелесному состоянию внутри оружия, а ты цепляешься за предыдущий опыт. На самом деле мы сейчас слиты в одно. Это беседа двух сознаний и одновременно разговор сам с собой.

-Ты видел все происходящее?
-Ощущал. Как ты верно заметил, у меня нет пяти человеческих чувств. Но есть шестое, которое объединяет их все. Я бы назвал его знанием. Я просто знаю, что происходит вокруг.
-А сейчас что там происходит?
-А сейчас не знаю.

Закрываю глаза и молчу. Пытаюсь вспомнить те ощущения, которые были при отработке. Вспоминается только боль. Адская боль. Думаю о другом. Вспоминаю, как меня распылило, при попытке атаковать бьющегося в полную силу падшего. Пустота и безвременье. У меня нет тела, только сплошной поток сознания без чувств и мыслей. Комнаты нет, кофе нет, ребенка рядом нет. Пустота и безвременье.
Не выходит. Стул все также давит на мои ляжки, кофе все так же пахнет горечью и бодростью, руки сжаты в кулаки, подушечки пальцев ощущают ладони, а ладони - подушечки пальцев. Открываю глаза и снова вздрагиваю при виде изуродованного лица ребенка. Он впервые улыбается самым краешком рта:
-Мне приятно, что ты так за меня переживаешь. Правда. И твое обещание что-нибудь придумать для меня очень ценно. Но здесь вряд ли что-то можно сделать. Нас учили, что только безграничная вера праведника делает его смертельным оружием для служителей ада. А с верой у меня серьезные проблемы, которые ты не сможешь решить. Тут некому рубить головы, нет кого-то, ради кого можно пожертвовать собой, нет подвига, который можно совершить на пределе возможностей. Я медленно отделяюсь от сосуда, в который меня заключили. И здесь нет твоей вины. Просто мне пора. Это больно, но это не изменить.

Мотаю головой:
-Но ведь они как-то лечат такое! Не просто так меня сюда отправили.

Геннадий кивает:
-Да, они как-то лечат. Об этом тоже говорит тот человек в свитере. “Нужно подавить его, тогда сможешь вернуть его в стабильное…”, а потом он увидел, что тебе нечем меня подавлять. Да ты бы и не стал. Ведь не стал бы?

Пытаюсь быть искренним, заглядываю в себя. Отвечаю:
-Не знаю. Иногда лечение может быть болезненным. А еще ты мне очень нужен. Поэтому не знаю.

Геннадий молчит.
-Слушай, по пути сюда я прошел шесть этапов. Шесть демонов, о которых говорили там, снаружи. Три твоих и три моих. И там все вертелось вокруг этой фразы “Мне больше не за что каяться, нечего терять и не во что верить.” Свою часть я прошел, повторив ее слово в слово. А твою, наоборот, убедив тебя в том, что тебе есть за что каяться, есть что терять и есть во что верить.

Геннадий молчит.
-На этом пути я многое вспомнил и многое понял. Когда меня спросили, что я хочу получить в обмен на свою душу, я пожелал быть со своей любимой. Когда меня спросили, действительно ли несколько лет с ней для меня важнее вечности рая, я своими руками выдрал пульсирующий шар из своей груди и отдал им. А потом мы были вместе. И не было у нас никакой благостной жизни в любви и согласии. Я даже не знаю теперь, любила ли она меня хоть немного, или использовала, чтобы вырваться из провинции. Тогда я этого не видел, а теперь вижу. Как будто заново прочел книгу, которую не понял в детстве. Но это все неважно. Если бы меня спросили еще раз, я бы ответил то же самое. Все что мне нужно теперь, это закрыть договор и вернуть свою душу. Тогда я смогу заложить ее снова, за возможность быть с ней еще несколько лет.

Прерываюсь на секунду, а потом продолжаю:
-Нет, не так. В этот раз если она не захочет, я не буду с ней. Мне нужно, чтобы она просто была.

Геннадий некоторое время продолжает молчать, потом произносит:
-Неужели можно кого-то так сильно любить? Кого-то, кроме всевышнего.

Я хочу ответить, но он прикладывает палец к моим губам:
-Подожди. Дай мне почувствовать.

Это очень странное ощущение. Как будто тебе массируют голову модным когда-то массажером из расходящихся веером проволочек. Только массируют изнутри. Щекотно, бегут мурашки, хочется извиваться и отпрянуть. Обхватываю голову руками, чтобы убрать эту штуку, но кости черепа мешают ее достать. Непроизвольно мычу от смеси наслаждения и раздражения. Мотаю головой, стучу рукой о стол. Это невыносимо! Ощущение резко обрывается. Геннадий смотрит все так же безучастно, но раны на его лице как будто немного бледнеют. Тяжело дышу, постепенно прихожу в себя. Ощущение щекочущих проволочек внутри головы проходит медленно, оставляя за собой неприятное эхо. Но если это поможет, то и ладно. Не самая страшная мука из тех, что мне приходилось испытывать. Геннадий молчит и тоже будто бы прислушивается к своим ощущениям. Произношу задумчиво:
-Знаешь, перед отправкой сюда я разговаривал с настоятелем. Он сказал, что бог везде вокруг. В шуме ветра, красках заката, добрых словах. Может быть, стоит поверить в это? Бросил он нас или просто решил вздремнуть пару тысяч лет, его часть все равно осталась здесь, с нами. Даже если он не услышит, есть смысл говорить ему спасибо. Даже если он не оценит, все равно есть смысл бороться со злом. Разве не в этом смысл веры? Не знать наверняка, но верить.

Геннадий кивает. На месте зиявших недавно ран незаметно возникли бугристые шрамы. Произносит:
-Забавно, что ты сам в это не веришь. Но заставляешь поверить меня.

Он снова делает паузу, как будто пытаясь что-то услышать, затем говорит:
-Мне больше не больно, мне… интересно?

Это первое слово, которое он произносит с выражением. Вопросительно-растерянно. Тянусь его обнять, он не сопротивляется, но и не отвечает на объятия. Сосредоточенно о чем-то думает. Тринадцатилетний подросток, который никогда не повзрослеет. Шепчу ему на ухо:
-Я постараюсь тебя вернуть, обещаю.

Геннадий неожиданно отстраняется, смотрит хмуро:
-Не нужно. Для этого тебе придется использовать тело какого-нибудь несчастного. Я этого не хочу.

Он грустно улыбается:
-Я ведь праведник. Чистая, безгрешная душа, своим гневом рассекающая исчадий ада.

Снова некоторое время молчит, потом произносит как-будто с трудом:
-Господь подбирает каждому крест по силам. Мой - вот такой и мне его нести. Если ты можешь так отчаянно верить в простую земную женщину… Мне должно быть стыдно за мою слабость. Ты прав, мне есть за что каяться, есть что терять и есть во что верить. Спасибо.

Открываю глаза. Я лежу в келья на твердой деревянной лавке, служащей монахам кроватью. Никаких камней, компьютеров и бородачей, только голые каменные стены и грубый дощатый пол. На соседней лавке лежит мой меч. Все прошедшее кажется далеким и нереальным. Разговаривал ли я с Геннадием или просто спал с яркими сновидениями? Шарю по карманам в поисках сумеречных линз, чтобы проверить пламя, но их нет. Рядом с моей лавкой стоит настоятель в своем торжественном голубом с золотым одеянии. Улыбается:
-Все получилось, он идет на поправку. Не знаю как, но у тебя получилось.  Кстати, твой бешеный кот разодрал мне рясу и утащил кадило.

Усмехаюсь:
-Он вам еще в ботинки нальет, поверьте.

Священник хохочет:
-Такой дурашка! У него ушко лысеет, не забудь накапать слез. У тебя есть или дать?
-Не откажусь.
-Ладно, я распоряжусь. Пока приходи в себя, пришлю кого-нибудь проводить тебя на выход.

Он некоторое время молчит, потом произносит:
-Ты сделал хорошее дело. Я был жесток с тобой и не все рассказал заранее, но иначе ты бы не согласился.

Усмехаюсь:
-Ложь во спасение.

Он кивает и собирается уходить, я говорю ему вслед:
-Вы уверены, что не согласился бы?

Священник оборачивается:
-Не знаю. Теперь - не знаю.

У меня мелькает мысль еще что-нибудь выторговать, но я ее отгоняю. В конце концов, я договаривался с отцом Антоном и должен выполнить договоренность.
-Еще кое-что. На прошлом заказе я видел битву двух нижних, очень сильных.

Настоятель возвращается и садится на табурет рядом с моей лавкой. Подробно рассказываю все, что видел тогда. Настоятель хмурится, задает уточняющие вопросы, в задумчивости чешет бороду. Когда я заканчиваю он молча встает и собирается уйти, но перед выходом снова оборачивается:

-Спасибо, то, что ты поведал, очень интересно и очень важно. Передать такую информацию и ничего не попросить взамен - это и правда благородно. Отец Антоний прав, что-то в тебе еще осталось. И отрок Геннадий не просто так тебя принял. На выходе тебе передадут монокль. Выкинь свои допотопные линзы, с моноклем сможешь видеть сразу и здесь и там. Сначала будет подташнивать, потом привыкнешь.

Растерянно благодарю. Настоятель улыбается и выходит из кельи. Встаю с лавки и подхожу к своему мечу. Беру его в руку. Потемневшее пятно и борозды на клинке неопрятно взбугрились, как будто по ним прошелся сваркой неумелый шабашник. А еще эти новые наросты похоже на те шрамы на лице Геннадия. Возвращаюсь к своей неудобной постели, ложусь и кладу Геннадия рядом с собой. Закрываю глаза, пытаюсь немного вздремнуть, положив руку на гарду. В сознании мелькают смутные образы, будто я пылаю белым огнем и с чудовищной скоростью несусь какому-то покрытому трупными пятнами жирдяю. Сталкиваюсь с его шеей, которая лопается и густо обдает меня черной гниющей кровью. Не останавливаясь ни на миг, сталкиваюсь с другим уродцем, крылатым, шипящим и плюющимся чем-то зеленым. Он также разваливается от моего толчка а я, покрытый новой порцией отвратительной жижи из его артерий, уже врезаюсь в следующего смердящего выродка. Хочу остановить этот калейдоскоп и открываю глаза. Геннадий, поблескивая сталью, лежит рядом. Тринадцатилетний ребенок, чувствующий каждую убитую им тварь, горящий изнутри от гнева и омерзения, но сумевший среди всего этого ужаса сохранить себя. А я еще жалуюсь на собственную тяжелую жизнь…

Щелкает, открываясь, дверь и в келью заходит знакомый молчаливый паладин. Делает приглашающий жест рукой и выходит. С кряхтением поднимаюсь, беру Геннадия и иду за ним. Мы выходим в знакомый коридор с рядами дверей в кельи и лавками между ними. На лавках сидят уже другие дети. Мы уже подходим к массивной двери, которую открывают два монаха, когда из одной кельи выкатывают две видавшие виды медицинские каталки. На одной лежит свеженький, будто только с витрины, автомат Калашникова. На другой миниатюрная посиневшая девочка, от шеи до щиколоток прикрытая простыней. Каталки буднично увозят в противоположную от нас сторону, дети на лавках осторожно косятся на происходящее, но больше никак не реагируют. Мы с паладином идем обратно тем же путем, которым пришли. Отроки с суровыми лицами все так же чему-то учатся в классных комнатах, занимаются в спортзале, чинно прохаживаются по коридорам и молятся в кельях. Райская кузня…

В небольшом помещении, в котором я очнулся, когда сюда попал, паладин снова касается моей руки и я проваливаюсь в темноту, чтобы очнутся с дикой жаждой в кабинете директора школы при церкви. Рядом паладин, снова в широком пальто, Антон в той же самой рокерской куртке и кот, который с отчаянным мрявом бросается к моим ногам и начинает с каким-то ожесточением тереться о них, вдавливая влагу сквозь джинсы в самую кожу. Паладин прикасается к моему лбу, жажда проходит и я наполняюсь энергией. Это уже не вызывает таких эмоций, как в первые разы. Привыкаю.

Антон с улыбкой протягивает мне небольшой картонный пакетик, украшенный изображениями крестов и разных храмов:
-Тебе просили передать.

Забираю пакет, складываю Геннадия в сумку для штатива, встаю и иду к выходу ни с кем не прощаясь. В теле море энергии, а голову как будто огрели здоровенным молотом. Антон и кот следуют за мной:
-Значит справился?

Со вздохом киваю.
-Сложно было?

Киваю снова.
-Ну пойдем, провожу тебя.
-Долго меня не было?

Антон смотрит на экран телефона:
-Часа четыре.
-А будто бы четыре дня…

Мы проходим по коридору школы и выходим за ограду. Уже рядом со своей искореженной машиной я оборачиваюсь к отцу Антону:
-Ты знаешь, что там делается?
-Где?
-В этой вашей райской кузне.

Антон отрицательно качает головой:
-Не знаю. И не говори. Мне пока не положено.

Вздыхаю:
-Блажен, кто верует.

Вяло жму священнику руку на прощанье и сажусь за руль. Кот прыгает мне на колени,  яростно мурчит. У него и правда облысело ушко, а еще пожелтели зубы и на шее волосы поседели пятном перца с солью. Эх, ну что я за хозяин? В подаренном пакете звякают два стеклянных флакона миллилитров на 50 и небольшой фиолетовый футляр, похожий на пудреницу или складное зеркальце. Кот с интересом смотрит, как я достаю один из флаконов, откручиваю крышку. Под крышкой удобный дозатор, так что я переворачиваю флакон и подношу к пасти кота. Он с удовольствием слизывает появляющиеся капельки. Чувствует, что ему это нужно. Пары капель достаточно, убираю флакон и достаю круглый футлярчик. Внутри стеклышко в золотой оправе. Прилажываю его к глазнице, подпирая щекой. Стеклышко смягчается и затекает на зрачок, мир немного сереет и вспыхивает голубыми пятнами внутри прохожих. Очень необычное зрелище. Я зажмуриваю правый глаз - все нормально, открываю правый и зажмуриваю левый - вид, будто я в сумеречных линзах. Открываю оба - мир разделяется надвое, перетекает сам в себя в разных измерениях. Зажмуриваю левый глаз и достаю Геннадия из сумки. Он пылает знакомым белым пламенем праведника, но в тех местах, на которых появились шрамы, будто включили газовую горелку - бьет коротий, но плотный голубой огонек. Как интересно…

Снимаю монокль, к нему нужно привыкнуть, а мне сейчас ехать. Новой аварии моя несчастная киа не переживет. Поалуй, вернусь в Мяу бар и побеседую еще раз с Петром Александовичем. “Знания нужно заслужить” - так он говорил. Ну что ж, посмотрим, как он сможет заслужить те знания, которые теперь есть у меня.

«Мы не будем вас обманывать, Светлана Игоревна, – врач смотрел на меня устало, без тени сочувствия. – Состояние вашего мужа крайне тяжелое. В сознание он так и не приходил. Пока не очнется, прогнозы давать бессмысленно. Вам остается только… верить».

Верить? Как верить, когда всего неделя прошла с нашей свадьбы, а мой Игорь, мой любимый муж, уже балансирует на грани жизни и смерти? Всего восемь дней, и вот он, мой медовый месяц – ледяной пол больницы и это чувство безысходности. Если в Бога веры нет, то в кого тогда? В черта?

Я же просила, умоляла его: «Не езди в эту деревню, в этот ваш родовой дом! Чует мое сердце недоброе!» Не послушал. Вот и результат. А теперь еще свекровь, Ольга Петровна, на меня волком смотрит.

«Отойди от него, – прошипела она, когда я попыталась заглянуть в палату. – Не подходи к моему сыну».

«Мама, да что вы такое говорите? Вы посмотрите на него! Ему уход нужен, а вы на меня зло срываете!».

«А на кого мне еще его срывать?! Это ты его туда затащила, вертихвостка городская!»

Дверь палаты приоткрылась, и выглянувшая из проема медсестра, строго сказала: «Женщины, здесь больница, а не базар. Пациентам нужен покой. И вообще, на ночь оставаться здесь нельзя. Поезжайте домой».

Ольга Петровна поджала губы и, схватив меня за локоть так, что ногти впились в кожу, потащила к выходу. Дом, где еще недавно был слышен звонкий смех гостей, встретил нас могильной тишиной.

Ольга Петровна мужа своего давно похоронила, а теперь единственный сын в коме. Она не спала. Я слышала, как она металась по своей комнате, а потом, ближе к полуночи, куда-то выскользнула из дома.

Позже я узнала, что она бегала на старое, заброшенное кладбище у церкви, выла там на могилах каких-то своих предков.

«Знаю, нельзя тревожить мертвых без причины, – шептала она потом сама себе под нос, когда я украдкой подслушала у ее двери. – Знаю, что проклятие может весь род извести. Но сынок-то мой в чем виноват?!»

Перед ее глазами, как она мне позже в истерике рассказывала, стоял Игорь, опутанный больничными проводами, от него веяло смертью.

Она так рыдала, что глаза опухли и покраснели, сама себя не помнила от горя. Когда ей показалось, что за спиной кто-то стоит.

«Кто здесь? Выходи!» – крикнула она, резко обернувшись. Никого. Лишь краем глаза она заметила темную тень, которая метнулась в сторону старого, полуразрушенного сарая на краю нашего участка. Она, забыв про страх, кинулась за ней.

Тень скользнула внутрь сарая и пропала. «Кто ты!? Куда ты делся!?» – Ольга Петровна шарила глазами по темным углам, заваленным хламом. И тут взгляд ее упал на чердачное окно дома. Там, в проеме, стояла та же черная фигура.

Она медленно повернула голову, посмотрела прямо на свекровь, а потом… шагнула из окна вниз. Ольга Петровна закричала. Ее прошиб холодный пот. Она пулей влетела в дом и заперлась в своей комнате.

А я… я в это время металась по какой-то темной, бесконечной пустоши. Бежала со всех ног, задыхаясь, то и дело оглядываясь. За мной гнался кто-то или что-то – то мелькнет тень, то снова пустота. Ноги подкашивались, воздух кончался. Я рухнула на землю. Попыталась подняться, и прямо передо мной возникло ОНО!

Высоченное, выше человеческого роста существо, с длинными, костлявыми пальцами, увенчанными черными когтями. Лица я не видела, только мрак на его месте, но я чувствовала, как оттуда на меня смотрят ледяные, пустые глаза. Я хотела закричать, но голос пропал.

Собрав последние силы, я выдавила из себя: «Помогите! Кто-нибудь! Спасите!».

Мой собственный крик вырвал меня из кошмара. Ольга Петровна уже стояла надо мной, трясла за плечо.

«Мама… мне такой ужас приснился, – пролепетала я, все еще дрожа. – Черная тень… она… она хотела меня сожрать…».

«Черная тень? – Лицо Ольги Петровны стало белее мела. – И тебе она привиделась?».

«Что такое? Вы так побледнели… Вы знаете, кто это?».

«Эта черная тень, Анечка, – она тяжело вздохнула, – такая же черная, как наше прошлое». И Ольга Петровна начала свой рассказ.

Двадцать пять лет назад. Она была беременна Игорем. Уже подходил срок. Муж был в городе по делам. Внезапно ночью начались схватки. Погода была мерзкая – осенняя распутица, дождь лил как из ведра.

«Схватки! – запричитала она гостившей у них дальней родственнице. – Нужно срочно в город, в больницу!»

«Так непогодь какая, Ольга! Да и нет никого. Хозяин вернется, тогда и поедем».

«Дура ты! Пока он вернется, я тут и рожу! Или помру! Зови Ивана, пусть машину заводит!»

Иван, их тогдашний водитель, мужик деревенский, ослушаться не посмел. Поехали. Дождь стеной, темень непроглядная, дорогу размыло. Фары выхватывали из мрака лишь куски разбитого асфальта. И в какой-то момент Иван, или не заметив, или не справившись с управлением на скользкой дороге, сбил женщину. Прямо на обочине.

«Ваня, что ты стоишь?! – закричала Ольга, превозмогая боль схваток. – Беги, помоги ей! Может, жива еще?».

«Ольга Петровна, да нам в город надо срочно! – запричитал водитель, в этот момент весь побледневший со страху. – А это место глухое, тут рядом цыганский табор стоял, они откочевали недавно, но мало ли кто остался. Если увидят, что мы их бабу задавили… да нас тут же на куски порвут, сожгут вместе с машиной!»

Родственница, сидевшая рядом, закивала, подвывая от страха.

«Но мы же ее сбили! – Ольга пыталась их урезонить. – Если ей не помочь, она умрет! Ваня, выходи! Посмотри, что с ней! Или я сама пойду!»

«Ни вы, ни мы никуда не пойдем! – рявкнул Иван, заводя мотор. – Поехали отсюда!».

Он вдавил газ в пол. Ольга пыталась их остановить, кричала, но они ее не слушали. Та женщина, которую они сбили… она, она осталась там, умирать на мокрой, холодной дороге, корчась от боли и истекая кровью.

Ольга благополучно родила здорового сына. И водитель, и родственница радовались, но у нее на душе было неспокойно. Она уже тогда чувствовала — грядет что-то нехорошее.

Когда ее выписали из роддома и они вместе с младенцем вернулись в свой деревенский дом, Ольга сразу почувствовала в нем чье-то потустороннее присутствие. Почти каждую ночь ей слышался тихий плач ребенка, не родного сына – чужой, жалобный, леденящий кровь плачь.

Будто плачь мертвого ребенка.

«Я с ума сойду!, – думала она. – Что же это происходит?».

На следующее утро она засобралась ехать в соседнее село к старой знахарке, бабке Матрене. Ходили слухи, что та общается с духами.

Но только вышла Ольга за калитку, как ей дорогу перебежала черная кошка. И не просто перебежала, а уселась у ворот и загорланила протяжно, совсем не по-кошачьи. Скорее волки так воют.

«Дурная примета, – дрожащим голосом прошептала Ольга Петровна. – Как бы с Игорьком чего не случилось». Она быстро вернулась в дом, велела Ивану съездить за Матреной.

Старуха приехала, походила по дому, пошептала что-то, поводила рукой с дымящейся травой. Потом села на лавку и посмотрела на Ольгу так, что у той мороз по коже пробежал.

«Грех на тебе, милая, – сказала она тихо. – Грех страшный! Женщину ты загубила, беременную. Ее душа и душа ее нерожденного младенца теперь здесь. Мстить пришли. Сына твоего забрать хотят».

«Бабушка, что ты! – зарыдала Ольга. – Мы не нарочно! Случайно все вышло! Я хотела помочь, остановиться… но они… Бабушка, сделай что-нибудь! Спаси моего сыночка!».

«Я могу только привязать ее дух к этому дому, – покачала головой Матрена. – Чтобы за пределы усадьбы выйти не могла. А ты бери сына и уезжай отсюда как можно дальше. И никогда сюда не возвращайся!».

Ольга в тот же день рассказала все мужу. Он, хоть и был человеком не суеверным, испугался за сына и согласился немедленно уехать. Они уже собирали вещи, маленький Игорь спал в своей люльке.

Когда муж Ольги вышел во двор, чтобы в последний раз осмотреть хозяйство, огромная сухая ветка старого дуба, росшего у самого дома, обломилась и рухнула ему прямо на голову. Он умер на месте.

«Проклятие…» – прошептала Ольга, глядя на лежащее тело мужа.

«Дух этот очень силен, – сказала Матрена, которую она снова позвала. – Гневом он питается. Я попытаюсь его удержать здесь. А ты беги, бери сына и беги без оглядки!»

Ольга, схватив Игоря, бежала из того дома, как из чумного барака. Она больше никогда не возвращалась в ту деревню. До тех пор, пока повзрослевший Игорь, не знавший всей правды, не настоял на поездке. Ему, видите ли, захотелось посмотреть на «родовое гнездо», привезти туда молодую жену… то есть меня. И вот, что из этого вышло.

…Я слушала ее рассказ, и волосы у меня на голове шевелились.

«Что же делать? – Ольга Петровна заламывала руки. – Что теперь будет? Я сейчас же поеду к Матрене… если она еще жива…»

Она выскочила во двор, к машине. Но как только она повернула ключ зажигания, машина сама собой дернулась назад и с глухим стуком врезалась в стену сарая. Водитель выскочил из машины с воплем и убежал, только пятки засверкали.

Ольга Петровна поняла – дух не хочет ее отпускать.

Она вышла из машины, посмотрела в темные окна дома и закричала в пустоту: «Чего ты хочешь?! Мы виноваты перед тобой, да! Но сына моего отпусти! Забери мою жизнь! Ты уже отняла у меня мужа! Если и сын умрет, я не переживу! Убей меня, отомсти!»

И тут из темноты дома донесся тихий, ледяной шепот: «Так просто убить? Это не месть. Ты знаешь, каково это – потерять жизнь, потерять своего ребенка? Я всю ночь лежала на той дороге, умирая, надеясь на помощь. Но никто не пришел! Я ощущала, как мой нерожденный ребенок умирает вместе со мной. Теперь ты будешь смотреть, как умирает твой. Медленно, мучительно. А потом твой род прервется навсегда».

«Все что угодно, только не это! – взмолилась Ольга Петровна. – Накажи меня, но отпусти его! Ведь тебе не вернется твой ребенок, если мой умрет! Подумай, если бы твой сын был жив, он был бы сейчас ровесником Игоря… Ты же мать, ты должна понять, каково это – видеть, как страдает твой ребенок! Пожалей хотя бы ее, – она кивнула в мою сторону, я стояла ни жива ни мертва у крыльца. – У нее и фата еще не пожелтела!»

Призрачная тень никак не ответила. И тут я, сама не зная, что делаю, шагнула вперед. Я все поняла.

«Вы… вы страдаете, потому что потеряли своего ребенка, – мой голос дрожал, но я старалась говорить твердо. – Вы ищете его… Почувствуйте сердцем, а не злобой. Возможно, в Игоре… вы увидите своего сына. Если вы вернете мне мужа, я клянусь… мы с Ольгой Петровной сделаем все, чтобы заказать по вам и вашему ребенку панихиду, отпевание… чтобы ваши души нашли покой».

В моих словах было столько отчаяния и искренней боли, столько сочувствия к ее горю, что, видимо, это пробило лед ее ненависти. Жажда покоя, о котором душа, возможно, и не мечтала, пересилила жажду мести. Тень медленно отступила вглубь дома и растаяла.

На следующий день Игорю стало лучше. Через несколько недель его выписали.

Мы с Ольгой Петровной и Игорем нашли старенького священника в местной церкви. Он отслужил панихиду по убиенной рабе Божьей (имени мы не знали) и ее нерожденному младенцу. Мы поставили им самую большую свечу. И с тех пор в доме стало… тихо. Не спокойно, нет. Но давящее чувство страха ушло.

Игорь поправился, но тот старый дом мы продали почти за бесценок первым же встречным, лишь бы избавиться от него.

Ольга Петровна до конца своих дней жила с этой виной. «Если бы я тогда настояла, – часто повторяла она, – заставила бы их остановиться, помочь… Может, и женщина та была бы жива, и ребенок ее… И ничего бы этого с нами не случилось».

Под пристальным взглядом бабушки Юлька сбросила оцепенение, смутилась:

– Я ж помогать приехала, ба! Картошку в огороде прополоть, полить всё. А тут ещё не потопала, уже лопать…
– Разговорчики! – улыбнулась бабуля. – Чтоб я тебя в огороде не видела, пока всё не съешь!
– Вот-вот, что за работник, если без сил работать идёт? – дед бросил на бабушку быстрый взгляд, и та кивнула, прикрыв глаза еле заметно:
– Всё утро готовила, Юлёнка! Уважь уж старушку!

Любимые блины ждали, как положено, под тканой салфеткой. Толстые, свежие, даже ещё чуть тёплые. И кофе, как делала бабушка – с ложкой сгущёнки вместо сахара и сливок. Юлька разложила угощение на большой тарелке, привычно потянулась к телефону, провела пальцем по экрану… Ещё раз. И снова. Экран остался чёрным.

«Понятно, почему будильник не сработал», – расстроилась она. Вздохнула. Отставила кружку. В сенях долго щёлкала выключателем, но свет так и не загорелся. На ощупь нашарила зарядку в кармане куртки и включила телефон в сеть, чтобы не терять времени, как дадут электричество.

Завтракать без телефона было непривычно, зато вкус блинов – сливочный, медовый, знакомый с детства, – ощущался острее. Как много лет назад, когда она жила в деревне всё лето и лакомилась ими каждый день. В задумчивости Юлька потянула с тарелки очередной блин, откусила…

Выплюнула прямо на скатерть. Горьковатое тесто с привкусом гнили шлёпнулось перед ней бесформенным комком. Мелькнули чёрные паутинки плесени. Тошнота подкатила к горлу, и Юлька еле успела отвернуться от стола: её вывернуло на пол, тем же липким, чёрным, мерз…

Юлька моргнула, и наваждение исчезло. Куски блинов, только что упавшие на пол, были обычными, как и тот, на столе. Только кисло пахло рвотой.

Задержав дыхание, Юлька сгребла всё в таз, наспех замыла водой и выбежала во двор.

Дед всё ещё орудовал лопатой. Грядка под ней уже наполовину зачернела взрытой землёй. Розовые нити червей, разрубленных лезвием, копошились в рыхлых маслянистых комьях, изворачивались, пытались спрятать в мягкую почву искалеченные тельца.

– Ты уже справилась, что ли? – бабушка возникла из-за спины, словно ждала Юлиного появления. Подоткнула косынку натруженными пальцами: скрюченными, чёрными от въевшейся земли. Усмехнулась. – И трёх часов ещё нет, а ты уже завтрак смела! Вкусно, милая?
– Да, вкусно, спасибо! Я только тазик вынесу в туалет, туда, в конец огорода…
– Не надо!!!

Бабушка с дедом вскрикнули одновременно – так, что Юлька едва не выронила таз. Бабушка рванула его из рук, подхватила, торопливо зашагала прочь:

– …сама отнесу, Юлёнка! И вообще, не ходи сегодня в огород. Ты сюда что, батрачить приехала?
– Нет, но я хотела вам помочь…
– Отдыхай! – перебила бабушка. – Наработаться успеешь! Кино посмотри, зря у нас телевизор новый?
– Ба, там электричества нет…
– Книжку почитай, – резко бросил дед, застывший с лопатой, как будто не копал, а просто слушал их разговор, замерев над грядкой. Бабушка снова поспешно улыбнулась:
– И правда, Юлёнка! Книжку!

Юлька отчего-то не смогла отказать. На пороге, входя в дом, застыла, и лопатками почувствовала взгляд. Напряжённый взгляд двух пар глаз.

Телефон не зарядился. Новый телек глядел чёрным провалом в стене. Часы в комнате всё так же показывали половину десятого.

«Сломались, что ли?» – нахмурились Юлька, но трогать не решилась: с детства боялась повредить хитрый механизм.

Есть не хотелось.

Она подошла к столу, долго глядела на кофе в кружке. По поверхности уже натянулась тёмная пенка, и Юлька не выдержала – тронула её языком, и тут же плюнула, рванула к раковине, вылила всю кружку в слив.

«Я слишком долго сегодня спала», – думала она раз за разом, по кругу, стараясь убедить в этой мысли сама себя. Но куда деваться от ощущения, что лизнула не кофейную пенку, а едва затянувшуюся ранку на разбитой коленке? Железный привкус крови всё ещё ржавел на языке.

Юлька села в кровати, уставившись в одну точку. Солнце больше не било в окно – перевалило к западу, ушло на другую сторону дома. Захотелось пойти в дальнюю комнату, распахнуть шторы, посмотреть, что творится на улице, как мимо идут по делам соседи, гоняют на великах дети, шастают деревенские коты… При одной мысли об этом тело словно одеревенело, стало тяжёлым, чужим. И в висках отдалось болью.

Над домом снова прокатился тяжёлый гул: ближе, ближе – самолёт шёл низко, громко, и в момент максимального сближения Юлька даже зажмурилась, – но гул отпустил, начал отдаляться, затихать, и самолёт полетел дальше, за деревню, за поля. Как всегда.

Юлька подошла к шкафу и провела пальцами по корешкам книг, знакомым с детства. Вот эта, оранжевая, – «Робинзон Крузо», рядом – «Волшебник Изумрудного города» со стёртой надписью на зелёном фоне, а эта, жёлтая, в мягкой обложке, – про Тарзана. Кажется, она перечитала здесь всё, пока была школьницей.

Может, эта? Кажется, такой книги в дедовой библиотеке она ещё не видела.

Замша, черная лента закладки. Название когда-то было отпечатано на обложке тиснением, но стёрлось. Юлька лежала в кровати, листала страницу за страницей, но буквы разбегались, как тараканы, наползали друг на друга, играли в догонялки – не прочесть… Она не заметила, как уснула.

Ей снилось, что бабушка с дедом шепчутся о чём-то на пороге и глядят на неё серьёзными глазами. «Главное, не в огород», – прошелестел бабушкин шёпот, и фигуры исчезли.

Ещё казалось, что ожило радио, и диктор строгим голосом зачитывал новости. «Как минимум… Службы спасения… Цифры уточняются…» Потом слова утонули в белом шуме.

Юлька открыла глаза – за окном начало темнеть, и телевизор всё ещё смотрел на неё пустым чёрным прямоугольником. Часы неизменно показывали половину десятого.

Выключатель щёлкал холостыми выстрелами, но в доме словно бы становилось только темнее. Стены скукожились, сдвинулись, стянулись вокруг кровати плотным пузырём.

Юлька не выдержала – накинула куртку, сбежала по ступенькам, хлопнула калиткой…

Когда вернулась, стало легче. После долгой прогулки она вошла в дом с чувством, что сбросила с души огромный камень.

– Ба, дедуль, я дома! – крикнула Юлька в темноту. – Так хорошо погуляла, по всей деревне прошлась! Кстати, видела…

Осеклась. Слова застыли на кончике языка. Видела что? Что было снаружи, когда она вышла?

Сумерки сгустились сильнее.

Помедлив, Юлька развернулась, прошла к калитке, надавила рукой на засов. Шагнула во внешний мир…

…и тут же вернулась обратно. Калитка закрылась за спиной, а перед глазами еле заметным пятном в темноте проступило родное крыльцо. Она так хорошо погуляла! Видела… Что-то? Что-то было в темноте снаружи?

Руки дрожали, когда она открывала калитку третий раз. И тут же – закрывала уже изнутри. Расслабленная, отдохнувшая Юлька, которая по-настоящему гуляла по деревне и видела…

Ничего не видела. Ни дороги, ни домов, ни деревьев, даже дурацких котов! Просто ничего. Не было никакого «снаружи».

Бабушки с дедом в доме не оказалось. Юлька судорожно шарила в сенях на полке, под куртками, на антресоли – пока, наконец, не нашла то, без чего дальше в доме невозможно было находиться. Карманный фонарик на батарейках, с которым она перечитала под одеялом столько книг.

– Пожалуйста, работай! Пожалуйста…

Чудо свершилось – фонарик мигнул и засветил ярким лучом.

Часы застыли на вечной половине десятого. Электричества не было.

Сердце колотилось, но Юлька могла придумать только один выход. Она выбежала из сеней, с усилием вытащила из грядки лопату и ринулась туда, где искала ответы на все загадки. В конец огорода.

– Стой! – резанул хриплый голос деда сзади.

Юлька не обернулась, крепче сжала древко.

– Да стой же ты, Юлёнка!

Дед вдруг оказался впереди, схватился за лопату цепкими чёрными пальцами. Луч выхватил из ночи дикие, ввалившиеся глаза, глубокие чёрные круги, сетку вен на распухшем лице. Юлька оттолкнулась что было сил, отпустила древко, вывернулась из-под дедовых рук…

Не успела сделать и двух шагов – за куртку схватили. Юлька махнула фонариком. Косынка на бабушке сбилась, и вместо половины головы зияла свежая открытая рана:

– Да стой же!

Юлька закричала.

Дальний гул самолёта прорезался из темноты, приблизился. Бабушка с дедом как будто приросли к земле, застыли, а Юлька рванула от них, не разбирая дороги, задыхаясь, и в десяти шагах провалилась по щиколотку в перекопанную почву, выронила фонарик…

«Светлова Евдокия Романовна», – высветил луч свежую могильную табличку.

Гул самолёта гремел почти над домом.

«Светлов Михаил Андреевич», – показалась вторая табличка.

Нестерпимый звук навалился сверху, заглушил всё.

Сзади схватили знакомые руки, обняли, не давая обернуться… Дедушка держал её, бабушка кричала что-то яростное, отчаянное. Юлька рвалась, запрокидывая голову, пока луч фонаря не вырвал из темноты третью табличку: «Светлова Юлия Александровна».

Голова взорвалась дикой болью. От самолётного гула лопались перепонки. Он ещё никогда не был таким громким.

– …ровно в полдесятого, Юлёнка. Внученька, малышка наша. Ты спала ещё, когда он рухнул. И вот…
– …мы как очнулись, и сообразили-то не сразу: у меня полголовы снесло, а деда – осколком в сердце. Потом уже поняли, как нас похоронили всех. А души на небо не ушли. И ни туда, ни сюда…
– …а ты просыпаться стала. К полудню, каждый день. И каждый раз не помнишь ничего, думаешь, что ещё живая…
– …самый страх-то, Юлёнка, он в этом как раз. Мы-то помним, как нас того… А тебя во сне завалило, значит. И просыпаешься каждый день, и дом видишь, как прежде, целым, а объясняем, чего и как, – только пугаешься, не веришь, сбежать пытаешься…
– …сколько дней таких напрасно потратили! Рассказывали, что к чему, объясняли. Кричала, плакала – а толку? Ни мы, ни ты со двора теперь уйти не способны. Ты хоть в дом заходишь, а мы-то с огорода ни шагу. Вот и решили, как можем, тебя от всего защищать. Авось проведёшь этот день по-человечески, как живая. И ведь получилось-то почти в этот раз, самую малость не дотянули!..
– …не серчай, Юлёнка. Мы завтра снова попробуем. Ты скажи только, чем тебя в доме занять? На огород нельзя, золотко, нельзя, любимая…
– …ничего. Научимся. У нас теперь, чай, попыток-то немерено. Всего-то на один нормальный день.

Алексей проснулся от того, что капало с потолка.

Опять.

Пятый этаж хрущёвки протекал уже месяц, но управляющая компания лишь разводила руками: "Нет средств". Он подставил тазик, куда методично кап-кап-кап падали ржавые капли, и потянулся к телефону.

Три пропущенных вызова от банка.

— Снова...

Он пнул стопку неоплаченных счетов, валявшихся у кровати. Коммуналка, кредиты, долг за ту злосчастную операцию матери, которую он так и не смог до конца покрыть.

На кухне ждал его утренний ритуал: радио, вполуха бубнящее о новых санкциях, и чёрствый хлеб с дешёвым джемом. Вчерашний.

— Алексей Сергеевич, вы вообще меня слышите? — голос начальника в трубке был резким. — Клиент в ярости! Вы что, совсем рехнулись, отправляя ему эти чертежи?!

Он молча смотрел в стену, где когда-то висела грамота "Лучший инженер года". Теперь там был лишь жёлтый прямоугольник от выцветших обоев.

— Я... исправлю.

— Не надо. — пауза. — Ты уволен.

Трубка захлопнулась.

Алексей медленно опустил телефон. В зеркале над раковиной на него смотрел незнакомец — осунувшееся лицо, тени под глазами. Ему было всего сорок, но выглядел он на все шестьдесят.

"Когда всё пошло не так?"

Вспомнил, как пять лет назад жена ушла от него, после того как выяснилось, что он не может иметь детей. Жена очень хотела детей. Он даже ее не винил.

Как мать заболела раком и он грохнул все сбережения на операцию, но это особо не помогло.

Как последний приятель перестал брать трубку после того, как Алексей не смог вернуть ему пятьдесят тысяч... Остальные просто потерялись в жизни. Да, во многом он сам виноват, что растерял друзей, но от этого было ещё более тошно. Да и пошли они в жопу.

Казалось, не осталось тех кто его любит, даже мама... ушла. Самое плохое, что не осталось тех кого любит он

Он вздохнул.

Потом открыл холодильник. Пусто. Лишь бутылка пива и пакет молока с истёкшим сроком.

За окном завыла сирена — то ли учения, то ли уже по-настоящему. В последние дни они звучали всё чаще.

Алексей взял со стола фотографию: он, молодой, улыбающийся, на фоне Эйфелевой башни. Тот Алексей ещё верил, что всё будет хорошо.

Он швырнул фото в мусорное ведро.

Решение пришло внезапно, почти облегчённо:

Сегодня всё закончится.

***

Радио на кухне, как всегда, бубнило что-то о перестрелках на границе, угрозах, ответных мерах. Алексей выключил. Не хотел слушать.

Разве это важно, если сегодня он умрёт?

Он купил мясо, уголь, бутылку виски — не лучшего, но зато бутылка большая. Сесть в машину и уехать. Подальше от этого города, от долгов, от пустых взглядов бывших друзей.

По дороге включил радио.

«…правительство призывает сохранять спокойствие…» — переключил.

«…возможны перебои с поставками…» — переключил.

«…советуем запастись водой и…» — вырубил.

Нашёл старую песню. Ту самую, из юности, когда мир ещё казался бесконечным.

***

Холм был невысоким, но самым большим в округе. Алексей разложил мангал, разжёг угли. Мясо шипело, жир капал, дым вился в воздухе. Первый глоток виски — обжигающий, второй — уже мягче.

И вдруг…

Ему стало хорошо.

Не просто «терпимо». А так, как не было давно. Может, никогда.

Солнце садилось, заливая всё багрянцем. Ветер шевелил траву, где-то стрекотали кузнечики. Он откинулся на спину, закрыл глаза.

Счастлив.

Совершенно, абсолютно.

***

Радио снова зашипело.

«…экстренное сообщение…»

Алексей не стал слушать. Включил музыку.

Но тут — ослепительная вспышка.

Он прикрыл глаза, потом медленно открыл.

На горизонте, там, где был город, поднимался огненный шар. Огромный, яростный, слепящий. Он рос, как живой, вытягиваясь вверх, образуя тот самый гриб — символ конца, который Алексей видел только в кино.

Воздух дрогнул. Через несколько секунд донёсся грохот — не оглушительный, а глухой, будто удар в гигантский барабан. Потом — тишина.

Алексей наблюдал, как гриб растёт, как его верхушка клубится, расползаясь по небу. Красиво.

Он отпил виски.

— Ну вот, — сказал вслух. — А я-то думал, конец будет только у меня. Туда этому сраному миру и дорога.

Радио трещало. То ли помехи, то ли чьи-то последние слова.

Алексей отключил радио и включил плеер.

Играла его любимая песня.

Он улыбнулся, откусил кусок шашлыка.

И продолжил смотреть, как горит мир.

***

Он наблюдал, как атомный гриб медленно расползается по небу, окрашивая облака в ядовито-розовые тона. Где-то внизу, в долине, уже полыхали пожары — город горел ярко, почти празднично.

И вдруг его охватил странный, почти детский восторг.

— Ха... — вырвалось у него неожиданно. Потом смешок. Потом — настоящий, громкий смех.

Он представил, как в эту секунду там, в эпицентре, испаряются офисы, где он годами терпел унижения. Как плавятся банковские серверы с его долгами. Как сгорает квартира, в которой он так одиноко просыпался все эти годы.

Весь этот давящий мир — просто исчез. В один миг.

Алексей поднял бутылку, но вместо того, чтобы допить, неожиданно поставил её на землю.

— Стоп. А если...

Ветер донёс запах гари, но теперь это пахло не страхом, а свободой.

Он вдруг понял: умирать сегодня незачем.

Ведь всё, что мучило его — больше не существует. Можно и побарахтаться.

Радио хрипело последними словами погибающего мира: "...ищите убежища..."

Алексей выключил его ногой.

Он посмотрел на огненный рассвет нового мира.

— А жизнь-то налаживается, — сказал он и улыбнулся. — У меня сегодня... хороший день.