Секта

X.

Вот и закончился ритуал. А синих пиджаков всё так и не было. Мне было неведомо, почему они отсутствовали. Почему они не послушали наводку своего бывшего сотрудника, так ещё и по невероятно интересной для них теме Культа Уо.

Всё закончилось. Культисты начали включать свет по фабрике и тушить свечи. Они начали снимать свои балахоны и вновь представать перед моими глазами в своих обычных одеждах. Они начинали двигать мебель в центр, как раз где проходил ритуал. Им не пришлось ничего убирать, они просто смели все остатки плоти в углубление окружности и прикрыли всё большой деревянной крышкой. Теперь это вновь был лишь обычный пол.

Культисты только притронулись к камням для казни, как снаружи фабрики послышался грохот, послышался топот множество армейских ботинок. В тот момент я подумал, что Синие Пиджаки, наконец, прибыли и был совершенно прав, так как отправленный человек из культистов, чтобы проверить, что происходит на улице, пулей бежал назад к пастору с ошарашенным лицом.

Культисты встали в большую толпу. Часть из них попряталась за мебелью на фабрике, другая часть стояла недалеко от желоба и камней, что так и не успели убрать. Другие, что проверяли оставшиеся пути отхода из фабрики, возвращались обратно в основное здание и старались разбрестись по большому залу, попрятавшись, кто куда. Они понимали, что им не спастись, и только чудо может спасти их.

Синие Пиджаки постепенно начинали заполонять зал мебельной фабрики. Все в армейской форме, что конечно было удивительно бы для кого-нибудь другого, кто подумал бы, что это подразделение армии, но нет, я знал, что это группа захвата Синих Пиджаков. Они образовали чёткую линию, закрыв собой вход. Может показаться, что это глупо стоять открытыми, но они совсем уж не были глупы и прятались за щитами, таким образом, было нечто похожее на древнее римское построение со скутумами.

В воздухе повисла тишина. Слышались только редкие протяжные вздохи кого-нибудь из культистов. Пока не послышались тяжелые шаги, а после показался он - Голиаф.

Массивный, высокий, под два с половиной метра ростом, а то и больше. Он шёл, как гигант среди простых людишек, и чуть ли не сотрясал своими шагами землю под собой. Он был всё таким же, как и раньше, бронированный в непробиваемую любыми способами корку после несчастного случая в лаборатории. С одной простой рукой, не защищённой коркой, и по совместительству его слабостью. При этом и его слабость - простая рука, была защищена металлическим экзоскелетом и энергетическим щитом, так же похожим на армейский щит, как и у других оперативников из Синих Пиджаков.

Мне довелось однажды с ним вместе работать, когда я был ещё полноценно в рядах Синих Пиджаков, когда мы вместе с ещё парочкой ребят расследовали исчезновение молодого парня из их обсерватории на краю мира. Такого человека не забыть никогда в жизни. Можно было бы сказать, а является ли он ещё человеком, но да, он всё ещё человек, пускай внешне и не выглядит как человек из-за своей бронированной корки и защищенной экзоскелетом руки. Но он думает и чувствует как человек.

Голиаф перебросился парой слов с пастором на расстоянии и попросил его и всех его последователей сдаться, чтобы предотвратить кровопролитие. Пастор согласился, но, то лишь было притворство, так как в следующее мгновение из-за одного из собранных шкафов выбежал с криком культист. Он, конечно же, тут же получил пулю в лоб, но при этом прекрасно справился со своей задачей и отвлек взор шеренги щитов полностью на себя. Пока с обратной стороны тихой поступью вышел другой и прогремел взрыв.

Несколько тел оперативников разлетелись в разные стороны. Понятное дело, что они уже были мертвы. Некоторых просто откинуло, а иных даже и не зацепило, как впрочем, и Голиафа, хотя он и стоял в непосредственной близости к смертнику. Но, на, то он и Голиаф.

И началась вакханалия из крови, мертвых, выстрелов, взрывов и криков. Оперативники практически не имели потерь. Они так же стояли шеренгой из щитов, прикрывая стрелков за собой, пока те в свою очередь один за другим отнимали жизни у культистов. Последние же пытались отстреливаться и как раз таки применяли гранаты и зажигательные снаряды, чтобы хоть как то избавиться от бронированной шеренги. Да даже, если бы они и смогли избавиться от шеренги, у них ещё оставался Голиаф.

Голиаф, недолго думая направился в самое пекло и просто сокрушал, кого видел голыми руками и своим щитом. Ему более и не требовалось ничего, это и понятно с такой-то силой в руках и броней по всему телу.

Так бы всё и продолжалось и это совершенно явно выглядело, как полное поражение и истребление культистов, пока не случилось одно но. Совершенно неожиданное но. Я уверен для любого обычного не причастного к культу человека.

Пастор что-то бросил прямо на деревянную крышку, что прикрывала место проведения ритуала. Следом достал фолиант и произнёс несколько протяжных гласных слов своим резонирующим голосом.

А дальше... Дальше случилось то, что перевернуло мою жизнь. Из-под крышки начали выбираться потоки крови и плоти. Они образовывали неясный силуэт бордового цвета. Оперативники пытались что-то с этим сделать, но у них ничего не получалось, кровь продолжала образовывать силуэт своими потоками, а плоть продолжала крепиться к бесформенной массе. Одна из пуль, которой они пытались остановить неизвестный для них процесс, пролетела сквозь кровь силуэта, оставив дыру в нём буквально на пару секунд, вылетела навылет и попала прямиком в голову одному из культистов.

Когда же бесформенный силуэт полностью собрался... Тогда уж извините, но я не могу сказать, что произошло. И я не могу этого сказать, не по той причине, что я скрываю того, что я видел, или потому что я не помню. Вся причина в том, что у меня было ощущение в тот момент времени, когда последняя капелька крови закончила силуэт, что моя душа покидает тело. Было ощущение, что я хочу умереть. Я хотел просто скинуться с перекрытия крыши, чтобы закончить все эти страдания. Мне это напоминало ощущения, что я испытал в квартире Вирсавии, когда раздавил личинку.

Впервые в жизни меня накрыла истерия. Я никому и никогда не пожелаю испытать этого чувства в жизни.

Я начал рвать на себе одежду. Меня выкручивало во все стороны, все мои конечности и в том числе шею. А в конце прямо на перекрытии потолка я образовал из себя некое подобие дуги, опершись на пятки и на голову, и выгнувшись в спине, устремил живот вверх. А дальше я просто свалился на перекрытие и отключился.

Последнее, что я видел перед тем как потерять сознание, весь в слезах и соплях - я видел, как неведомый бордовый отросток, состоящий только из плоти и крови, ударил по оперативнику с такой силой, что тот разбился в лепёшку о стену. Более я не помнил ничего, абсолютно ничего.

Вот и начался ритуал. Что было прежде, я не вижу особо большого смысла, чтобы рассказывать. Прежде культисты прибывали один за другим, в самых обычных повседневных и привычных глазу любого человека одеждах. Но постепенно, они облачались в балахоны, зажигались свечи, что расставлялись в самом центре фабрики, в точно особенном месте. Место же представляло собой пустой жёлоб, в виде окружности, в бетонном полу фабрики, прямо в самом её центре. Для чего оно нужно я так и не понимал, пока не лицезрел своими глазами, о чём я поведаю вам позже.

В центре окружности стоял пастор, облачённый в балахон грязного глиняного цвета. Он держал в руках старый фолиант и, воздав руки к небесам, зачитывал содержимое фолианта. Мне навсегда запомнился его голос. Точнее даже не сам голос, а частота и его глубина, порой мне казалось, что его голос проникал в моё сознание и совсем не хотел из него уходить. В какой-то момент у меня даже заболела голова, и мне пришлось прибегнуть к помощи спасительного ибупрофена. А я между тем продолжал наблюдать, что же будет дальше.

Другие культисты стояли плотной толпой вокруг места силы с пастором в центре. В руках у каждого была свеча, и ещё на что я обратил внимание, что оттенок пламя свечей отличался от одной части толпы к другой. Те кто были ближе к пастору их пламя было ярким, будто ослепляющим, а те кто замыкали толпу, их пламя свечей в руках было слишком тусклым, чтобы хотя бы осветить их руки.

Конечно же, свечи стояли и по периметру всей церкви. Меня всегда удивляла эта любовь сектантов, культистов и религиозников к свечам и их пламени. Ведь свеча, по сути своей, самый простой источник света, если только она не является ароматической.

Когда пастор своим необычным голосом закончил говорить, громкой пронзительной фразой на неизвестном мне языке, из такое ощущение только лишь одних гласных, что складывались в протяжный не заканчивающийся звук, тогда мне, возможно, показалось, что на фабрике задребезжало стекло в ещё незаконченной мебели и занавешенных окнах стенах. Тогда я услышал плач. Плач молодой девушки.

Была бы фабрика в работе в данный момент, или же вся толпа нескончаемо говорила, мне бы ни за что не удалось бы услышать его, но учитывая тишину на фабрике и атмосферу, что в ней царила, женский плач казался пронзительным, казалось, что он сейчас вдребезги разорвёт мои ушные перепонки.

Плач становился всё громче и громче, толпа аккуратно расступалась и освещала светом свечей из своих рук проплывающую среди них женскую фигуру к жёлобу с пастором в его центре.

Ах да, я совершенно забыл вам рассказать об ещё одной детали, что было вместе с жёлобом. Культисты принесли восемь больших камней, желтоватых, с металлическими ручками, и поставили их по восьми направлениям сторон света вокруг желоба. Я не понимал тогда для чего они, и подумал сперва, что они лишь декорация, но всё оказалось гораздо прозаичнее. Это были камни для казни, и первой заключённой в камень оказалась плачущая девушка.

Она так же продолжала реветь и стонать. А когда все камни были заняты ещё семью такими же несчастными, как и она, людьми, у неё уже не оставалось сил, чтобы даже плакать, она просто периодически всхлипывала. Впрочем, так было со всеми, они, практически молча, стояли на коленях, будучи закреплёнными в камни, как в колодки, и ждали своей участи.

Хотя кто знает, быть может, это была и не человеческая усталость, а воздействие нечеловеческих сил на их разум, что уже были внутри них.

Следом пастор произнёс несколько слов, громко и с выражением на всю церковь, и вновь замолчал, как теперь и полностью замолчали несчастные.

Я понимал, что что-то происходит, что сейчас что-то будет в тот момент, но совершенно не понимал, что, и мог только лишь пристально смотреть на всё то, что происходило прямиком перед моими глазами и тщательно записывать всё происходящее на подкорку своего разума.

Всё началось внезапно. Как раз таки с некогда плачущей девушки. На всю фабрику послышался хруст костей, следом звук разрывающейся плоти, звуки потёкшей по камню крови, и звук катящейся практически в центр окружности желоба головы девушки. В тот момент пастор вышел из окружности, взглянув на голову несчастной. На лице девушки застыла гримаса из боли и ужаса. А другие несчастные, что по-хорошему должны были бы издавать хоть какие-нибудь звуки, продолжали, молча стоять в каменных колодках на коленях.

В абсолютной тишине ритуала послышалось чавканье. Всё сильнее и сильнее, а следом голову девушки разорвало на множество осколков из плоти, костей, сухожилий и остатков головного мозга и из глубин её головы появилась муха. Да-да, именно муха! Только не простая, в сантиметр размером, а размером с обычную человеческую голову. Вся в остатках крови и жидкостей человеческой головы, прямо как младенец после рождения.

В тот момент меня начало мутить и я думал, что меня вырвет на месте. Пара позывов была уж точно. И при воспоминаниях меня начинает мутить и сейчас. От всех этих звуков, от всех зрительных воспоминаний, да и от металлического запаха крови, это было отвратительно. А самое отвратительное, что я мог только лишь наблюдать и никак не мог им помочь. Самое большее, что я мог сделать, я уже сделал, позвал Синих Пиджаков, и чуть ли не проклинал уже их, что они так долго.

Пока я отворачивался и приходил в себя, на свет появилось ещё пять мух, и их стало в общем шесть. Они парили в метре от пола, пачкая под собой пол мерзкими жидкостями. Вот отпала голова уже седьмого несчастного для следующего рождения и в толпе были заметны шевеления. Толпа вновь начала расступаться. Они кого-то пропускали, но кого, ведь несчастных было ровно столько, сколько было камней.

Конечно же, это была Вирсавия. Кто же ещё мог быть. Я совершенно не был удивлен тому, что увидел именно её. Учитывая сколько времени, она занимает в моём пересказе и какую важную роль она сыграла в операции в загородном доме. Только вот, что меня по-настоящему удивило, что она была в белоснежном платье, будто свадебном. И порой мне казалось, что оно даже слишком уж какое-то белое. Его цвет въедался в глаза. И хотя белый, это цвет чистоты и невинности, я совершенно не мог этого сказать о Вирсавии.

Она встала рядом с желобом. Оставался ещё один несчастный. Присмотревшись в его лицо, я вспомнил этого человека. Это был тот парень из церкви с невероятно серьёзным лицом и со шрамами возле глаз, что мне многое поведал о Вирсавии. Значит, таким образом, его решили казнить, и чтобы он заодно, а точнее его тело, послужили целям их культа.

У меня вновь появилось невероятно сильное желание, прямо в тот же момент перестрелять всех кто находился в здании фабрики за то, что они сделали, и за то, что они казнили человека, которого мало того, что я знал, но который при этом всём был очень доброжелательным. Мне вновь пришлось сдержать свой позыв и продолжать надеяться, что Синие Пиджаки появятся с минуты на минуту.

Когда из последней головы родилась восьмая муха, все застыли и мухи в том числе. Они разом взглянули своими сетчатыми красными глазами на Вирсавию, как бы приглашая её. Вирсавия послушалась их и вошла в центр окружности желоба, где прежде стоял пастор. Она шла по останкам плоти несчастных, издавая на всю фабрику противный хлюпающий звук, похожий на звук хождения по снежной тающей массе.

Следом мухи окружили её со всех сторон и из их мерзких насекомых пастей вылезли гигантские языки, в несколько метров длинной. Они протянули свои языки к девушке, чтобы обхватить её ими. Обхватили каждую конечность, а остальные обхватили туловище. Их языки обхватывали нежную молодую девичью кожу, закручиваясь, как спираль, а заодно пачкая своей слюной и остатками крови не загорелую бледную кожу, и уже не кристально белое платье.

Их языки не были заменой верёвке или ещё чего-то подобного, нет, они именно захватили её и придерживали, чтобы они спокойно пережила то, что произошло дальше.

Мухи вспорхнули и поднялись вместе с Вирсавией выше к уже открытому культистами окну. И скрылись за близлежащей крышей, смешавшись с туманом и мириадами звёзд.

Четверо из пятерых детей семьи Феникс (Ривер, Рейн, Хоакин и Либерти) воспитывались в культе «Дети божьи». Их родители состояли в культе до 1978 года. Когда семья покинула культ, они сменили фамилию «Боттом» (настоящая фамилия семьи) на «Феникс», чтобы символизировать новое начало. Самый молодой из детей, актер Ривер Феникс, умер от передозировки наркотиками в 1993 году.

Буквально через несколько дней я уже был готов к проникновению со взломом в квартиру Вирсавии. И даже дело не в том, что мне следовало собраться с мыслями или с силами, или быть может, вы подумали, что мне требовалось преодолеть страх. Нет. После всех событий, что произошли со мной в жизни после приезда в Ахтубинск, мне уже было плевать на большинство вещей в этой жизни. Следовало подготовиться.

Несколько дней я наблюдал за тем, во сколько Вирсавия уходит из дома и возвращается обратно вечерами. Именно вечером по той причине, что можно было смело, и без лишних глаз пробраться к ней в квартиру. Ведь это что-то вроде двора-колодца с огромным количеством соседей и мимо снующих людей.

Благо Вирсавия оказалось пунктуальной, и уходила из дома в одно и тоже время. Около пяти вечера она покидала свою квартиру, а возвращалась аж ближе к полуночи. Единственным исключением оказался первый день - понедельник. В тот день у неё в гостях была прямо толпа сектантов. Они не развлекались так, как они делали это в загородном доме, а всего лишь пили чай и говорили о Боге. Именно о христианском Боге. В другие несколько дней всё было без изменений, и она уходила и приходила практически в одно и то же время.

Таким образом, я знал, что у меня будет около трех часов, чтобы в ночи исследовать её квартиру. Плюс конечно туман был помощником, в этом плане и в его густоте можно было легко скрыться от оставшихся лишних глаз.

Оставалось ещё несколько моментов: нужно было отключить свет, найти небольшую складную лестницу и договориться с одним из прошлых коллег, чтобы он смог мне помочь, последив за тем, чтобы никто не приближался к двери квартиры, пока я нахожусь внутри. С коллегой я договорился довольно быстро, он же мне помог и с лестницей. А вот, чтобы отключить свет пришлось обратиться к знакомому из энергетической организации. Он мне сразу сказал, где находится щиток и дал пару советов.

Всё было готово. Это был вечер четверга, когда мы с бывшим коллегой, наконец, двинулись к намеченной цели. Для начала я повредил автомат, что отвечал за уличное освещение. Таким образом, у меня было около двух часов, пока приедет бригада, пока они получат разрешения и заменят автомат. Этого было более чем достаточно.

Следом я перебрался цчерез забор двора, коллега же сразу забрал после меня лестницу. Тогда я оказался в тупике двора с небольшими сарайчиками, как раз рядом с коммунальными квартирами и с входом в общий коридор.

Двор был в абсолютной тьме, так при этом сдобренной густым непроницаемым туманом. Со спокойно душой и на цыпочках я пробрался ко второй входной двери квартиры Вирсавии. Мне потребовалось не более минуты, чтобы вскрыть пластиковую входную дверь с простейшим замком. И я оказался внутри.

Фонарик своим лучом начал освещать мне путь. Первое, что я заметил и через что при этом чуть и не свалился валяющиеся везде вещи. Вирсавия определённо прибиралась перед моим приходом в прошлый раз, а сейчас она, конечно же, не ожидала, что у неё будут нежданные гости, пока её не будет дома. Луч фонарика падал уже на знакомые мне вещи, как например христианские плакаты на стенах, прихожую, и огромный шкаф, со множеством вещей на стене. Одна, из которых, была статуэткой. Всё равно я ощущал в ней нечто такое, что будоражило мою душу и мне хотелось изучить её, но я решил отложить на потом.

Более в первой комнате не было ничего интересного, ни внутри различных шкафов, выдвижных и стационарных пластмассовых ящиков, так и снаружи на различных полочках и нескольких столах. И я перешёл ко второй комнате - можно считать, что кухне. На кухне точек моего интереса было гораздо меньше чем в спальне. Поэтому закончив буквально за минут десять, я вернулся обратно, в спальню. Оставалась только лишь статуэтка.

И вот вновь я стоял в том же месте перед той же статуэткой, что в свое время захлестнула моё сознание. Старец так же был обращён ликом к небесам, так же, как и его руки были направлены в небо. Только обстоятельства уже были иными. Случилось множество событий за прошедшее время. Да и я сам был уже другим, ведь каждый день, просыпаясь утром, человек уже не тот, кем он был до отхода ко сну.

Недолго думая, я схватил её, дав статуэтке захлестнуть моё сознание, и пытался понять её секрет. Я пытался понять что же, что же меня так манит в ней. Вращая во все стороны, я пытался найти в ней хоть что-нибудь. Но всё было тщетно. Я не мог найти ничего. Забрать статуэтку я так же не мог, потому что тогда на мой след могла упасть полиция и тогда дело бы слишком сильно осложнилось.

Нет, в ней точно есть какой-то секрет, как сейчас помню, я рассуждал в тот момент. Тогда меня осенило, а быть может, будет что-нибудь под слоем зелёной окиси на бронзе. Быть может, окисление заделало собой отверстия, о которых знает хозяин статуэтки, но о которых никогда не узнает иной человек, пока не почистит бронзу от зелёного налёта.

В наборе медвежатника у меня как раз имелась небольшая щётка с металлическими щетинками на такие случаи. Спустя некоторое время чистки, после снятия очередного слоя окиси я обратил внимание на странно падающую тень на статуэтку. Будто бы свет похищался отверстием за которое мой глаз не успел зацепиться в момент чистки. Немного покрутив, я заметил его. Совсем не большое, буквально в пол миллиметра в диаметре. Так оно ещё и находилось в небольшом углублении и под подолом накидки старца. Оно было точно целенаправленно спрятано.

Меня радовало то, что у меня было чем проверить отверстие. Самый маленький инструмент из моего набора прекрасно подошёл под диаметр, но в конце упёрся. Я понимал, что это ещё не конец, что что-то мешает ему пройти дальше. Вероятно, был нужен специальный фигурный ключ, но я справился и при помощи отмычки. Тогда послышался щелчок откуда-то изнутри статуэтки.

Мне вновь пришлось осмотреть всю статуэтку, чтобы найти, что же щёлкнуло. А точнее найти перемены в статуэтке. И что я заметил ещё, так это то, что внутри послышалось легчайшее шебуршание.

Наконец, благодаря тени я вновь заметил прекрасно спрятанное место. Это была небольшая пластина, которую можно было двигать. Здесь же начинается момент моей гигантской оплошности, что я не проверил заранее, быть может, двигающаяся пластина выдвигает что-то ещё. Пластина как раз таки и выдвигала собой небольшую область в статуэтке. Спрашивается, чего переживать, что я не проверил, главное я нашёл секрет статуэтки.

Только пока я двигал пластину и крутил статуэтку из открывшейся полости что-то выпало.

В тот момент, когда я почувствовал, как что-то раздавил туфлей своего ботинка, пока крутился и искал, что же выпало из статуэтки, в тот момент я отключился. Только прежде услышал пронзительный визг, который меня оглушил. Следом я ощутил, как всё тело обсыпало мурашками, а на душе стало столь тяжело, что хотелось закончить всё здесь и сейчас. И только после я потерял сознание и рухнул на пол.

Возвращение в сознание, было ничуть не лучше, чем уход из него. Я ощущал жидкость в ушах, коей как впоследствии, оказалось, была моя кровь, и слышал, как орут по ощущениям тысячи котов и кошек в округе. После того, как мой коллега связался со мной по рации и тем самым привёл меня в чувства своим голосом, мною было принято решение бежать, как можно быстрее из этого места. Меня не покидало ощущение, что ещё что-то будет. И это ощущение было столь зловещим, что поглощало все положительные эмоции, что ещё оставались во мне.

Пока я выходил из квартиры и после бежал в сторону забора, через который я и попал во двор, я слышал, как открывается множество дверей, а следом слышал кошачье мурчание. С каждой секундой мурчание становилось сильнее и ощущение, что я бегу по брюху огромного кота не покидало меня, а становилось только сильнее. Мне никогда не доводилось слышать столь громкое кошачье мурчание, что порой казалось, что оно исходит изнутри меня. На столько, сильным и проникающим был этот звук.

Возле забора я обратил внимание на березу. Нет, конечно же, я видел её, когда только забрался во двор, но видел её с другой стороны. С этой же стороны и в свете уже появившегося уличного освещения она казалась устрашающей. Её могучий ветвящийся ствол казался телом неведомого монстра, а зарубки от веток на теле, казались десятками неподвижных глаз. Не знаю, почему на меня произвело такое сильное впечатление это дерево, быть может, его образ срезанировал с моим душевным состоянием в тот момент, а быть может, оно действительно было зловещим.

Я, наконец, перебрался через забор. Только не совсем успешно. Потерял координацию на верхушке и свалился прямо перед машиной. При этом сильно ушибся спиной о лежащий камень, как раз таки на него я и свалился всем весом с высоты забора. Я понимал, чем это грозит для меня в дальнейшем, но даже и не хотел об этом думать. Мой напарник быстро выбежал из машины и помог мне встать, а следом мы вместе сели в машину.

Коллега рассказал мне, что в какой-то момент ему стало не по себе на душе, и он слышал такой противный писк, похожий на комариный. А следом в округе начали кричать коты, и уже после даже он внутри машины начал слышать кошачье мурчание. Он и решил выйти со мной на связь только потому, что на душе было не по себе и было ощущение случившейся беды. Меня же всё ещё не покидало чувство надвигающейся опасности, хотя оно и стало меньше, после того, как я покинул квартиру Вирсавии.

Пока я вытирал кровь с ушей и пытался осознать, что же произошло со мной в последние пол часа, мы начали замечать идущих к воротам людей. Вначале прошла пара мужчин. Следом группа из четырёх человек. Начали появляться и машины. А людей шло всё больше и больше во двор. Среди них так же была и Вирсавия. Только прежде, ещё до её появления я включил камеру из её квартиры на смартфоне и стал следить за тем, что происходит внутри.

Квартира была полна людей, некоторых из которых я уже знал. Кого-то видел в церкви, а кого-то видел в загородном доме во время операции. Я мог легко различить их лица и слышать то о чём они говорят, ведь они не мучились как я в свете фонарика, а сидели с включенным светом.

Последними, кто вошёл в квартиру, была Вирсавия, пастор и ещё несколько мужчин из приближённых пастора. Следом за ними закрыли жалюзи окна и входной двери и тогда они заговорили.

Тут уж мне было совсем не до записи на диктофон, поэтому меня придётся обойтись только пересказом того, что я услышал, ведь это действительно важно.

Они говорили о личинке, они говорили о потере и о том, что теперь одной может не хватить для ритуала. Я так понимаю, что как раз таки той вещью, что я и раздавил, была как личинка. Жаль мне не удалось её осмотреть, только почувствовать. Но что это была за личинка, я не понимал, и для чего она была нужна так же. Только мог доверять словам уже почившего Александра, но всё-таки, что будет в конце, после того, как её проглотить, мне ещё не было известно. Так же, напоследок, они обсудили, что ритуал будет отложен и проведен в воскресенье вечером на фабрике, в день после службы в церкви.

Тогда они погасили свет и взяли каждый по свече в руки. Если прежде они стояли кто где, но, ни в коем случае не рядом с местом, где я раздавил личинку, то после они обступили это место, образовав круг, и тем самым закрыв мне обзор. А следом заговорили речи на ином языке, состоящем только лишь из гласных звуков и гласных заглушённых звуков. Спустя пару минут, у меня полностью пропала связь с камерой и я более ничего не видел.

Пускай я ничего не нашёл в квартире Вирсавии, но узнал важную информацию о предстоящем воскресном ритуале.