©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.

- Пошел он нахуй. Бухич еще на него переводить, - сплюнул на пол Шиша. Его вечно красное лицо все было в шрамах от прыщей, отчего Шиша походил на молоденькую шишку, за что и получил погоняло. – Слышь, Волков… бля, буду, пацаны. Такому черту да такую фамилию, а?
- Факт, - усмехнулся Чук.
- Так, это… Слышь, Волков, - продолжил Шиша, поймав ускользающую мысль. – Воздух есть?
- Если бы, - вздохнул я.
- А если потрясем? – игриво засмеялся четвертый. Кефир, так его звали. Когда-то был спортсменом, но потом сторчался. Как и все, в общем-то.
- Ну, мелочь если только, - ответил я, понимая, что шпана не отцепится.
- Давай, - коротко бросил Шиша, протягивая ладонь. Покопавшись в кармане, я вытащил наличность. – Мало.
- Нет больше.
- Пиздишь?
- Нет.
- Ладно, чо ты. Отстань от пацана, - вмешался Чук, положив мне ладонь на плечо. – Подогрел, спасибо скажи.
- Чмо обязано приличных людей греть. На то оно и чмо, - снова улыбнулся Шуруп. Он опустил взгляд и указал пальцем на футляр со скрипкой. – А там чо?
- Скрипка, - коротко ответил я и тут же соврал. – Она не моя. Это из музыкалки.
- Да, похуй, - мотнул головой тот. – Слышь, Кефир. Чо стоит?
- Хуй знает, - пожал плечами Кефир.
- Ну, на дозняк хватит?
- Вряд ли.
- Ну, с миру по нитке и соберем, - кивнул Шиша. Я побледнел, поняв, что мама мне точно голову оторвет, если я сейчас лишусь скрипки. Затравлено оглянувшись, я понял, что бежать некуда. Позади стоит Шуруп. Попробуй отпихни такого. Спереди еще трое, до квартиры просто так не добежишь. Еще и дверь открыть надо. Ноги тут же предательски задрожали, что тут же стало причиной для нового взрыва смеха.
- Смотри. Ща обоссытся, бля, - гоготнул Шуруп. – Чо ты менжуешься, блядина? Стой смирно, когда с тобой приличные люди говорят.
- И скрипку свою сюда давай, - скомандовал Шиша. – Мы так… поиграем маленько, да, пацаны?
- Ага. Занесем тебе потом, - кивнул Чук, поковырявшись в зубах грязным ногтем. Он вытащил кусок плавленного сыра, прилипший к сгнившему зубу и, чуть подумав, облизал палец. – Ну, чо замер? Отдал и упиздовал в закат.
- Слышь, Шептун. Ты его не беси, - добавил Кефир. – Пацану вмазаться надо, понимаешь? А ты тут ломаешься, как целка.
- Не могу ребят. Меня ж мама убьет…
- Гля, чо делается, - восхитился Шиша. – Его тут кончат ща, а он мамку свою ссыт. Ты дурак, что ли, Волков? Скрипку отдал и пошел нахуй отсюда.
- Не могу… - я не договорил, потому что слева прилетела двоечка от Кефира. Бил тот несильно, но голова тут же загудела, соприкоснувшись со стеной. Ойкнув, я чуть не выронил футляр и закрыл правой рукой голову. Вовремя, потому что тут подключился Шиша. Бил он в разы больнее и на грязный пол упали капли крови из разбитого носа. Застонав, я попытался отпихнуть его и тут же получил ногой в грудь. Удар выбил у меня не только весь воздух, но и последние остатки храбрости. Только сведенные судорогой пальцы все еще зачем-то стискивали футляр, который пытались у меня отобрать. Каждый удар отдавался в голове болезненным гулом и черными вспышками, но боли, что странно, я не чувствовал. Она, словно приглушенная, пульсировала где-то внутри мышц и нервов.
- А-а! Убивают! – раздался чей-то истошный крик, а потом синхронный смех шпаны. Удары прекратились, и я рискнул приоткрыть глаза. На площадке третьего этажа стояла баба Валя, моя соседка. Она куталась в халат, стоя в дверном проеме и подслеповато щурила глаза. – Я милицию вызову!
- Баб Валь, ну чо шумишь? – усмехнулся Шуруп, спускаясь к ней. – Шуткуем мы. Чо мы Ярика что ли не знаем? Так, побесились малехо.
- Витя, ты?
- Ну, - кивнул тот. – Не признали, баб Валь?
- Вы это… не шумите тут.
- Чеши отсюда, баклан! – зло прошипел мне Шиша, пихая в спину. Уговаривать меня не пришлось. Пригнув голову, я скачками понесся по ступенькам, не обращая внимания на кровь из носа, которая размеренно капала на мою водолазку.

Закрыв за собой дверь, я обессиленно прислонился к дверному косяку и попытался дышать нормально. Получалось с трудом. Сердце металось в груди, как безумная птица, стали ватными ноги, а в голове все еще звучал злой шепот Шишы.
- Заблудился? – раздался с кухни резкий и недовольный голос мамы. – Сюда иди.
Вздохнув, я положил футляр со скрипкой на шкафчик в прихожей и, промокнув нос краешком водолазки, пошел на родительский зов.

Мама сидела на кухне не одна. Рядом, у окна, курил Гоша, губы которого тут же тронула улыбка, когда он меня увидел. Мама тоже скривилась. Не побледнела, не испугалась. Скривилась. Будто увидела перед собой говно.
- Неплохо расписали, - гоготнул Гоша, облокотившись на подоконник.
- Ну и что это? – поинтересовалась мама, делая глоток кофе.
- Упал, - коротко ответил я. Мама презрительно улыбнулась и помотала головой.
- Угу, упал. На кулак. Рожей своей тупорылой. Кто?
- Не знаю. Залетные.
- Угу, залетные. Бабки поэтому в подъезде орали?
- Чо, помочь может? – неожиданно предложил Гоша. – Тут явно не раз на раз, Марин.
- Сиди ты, - отмахнулась она. – Защитник. Мужик за себя сам постоять должен уметь. А иначе не мужик это, а так, тряпка половая. Господи, за что мне это, а?
- Мам, я тут не при чем, - попытался объясниться я, но мама, встав из-за стола, неожиданно влепила мне пощечину. Больно не было. Было унизительно. – За что?
- За то, что сам всех своей рожей провоцируешь. На тебя посмотри, так сразу понятно, что сдачи не дашь. Как терпила сраная, ей-богу, - она повернулась к Гоше и добавила. – В школе дело было. Вызывает меня завуч. Классе в пятом. Говорит, «что ж вы, Марина Андреевна, за сыном не следите. Что ж он у вас в рванье ходит». А этого долбоеба в классе ни в хуй не ставят. Одежу ему взяли и порезали на перемене. А он что?
- Что? – улыбнулся Гоша.
- А он стерпел. Праведник ебаный. Ему говорят, «скажи, кто сделал», а он рожу скривил и расплакался. Ума не приложу, как из отцовской спермы такое ссыкло родилось-то? Времена неспокойные, сильным быть надо, а он? Если его шпана дворовая прессует, как он жить-то дальше будет? За юбкой мамкиной прятаться?
- Я никогда не прятался за твоей юбкой, - прошипел я и тут же прикусил язык, когда мама удивленно на меня посмотрела.
- Что, голосок прорезался? – улыбнулась она и, схватив меня за шею, потащила в коридор. Открыв дверь, она указала пальцем на площадку. – Ну, так иди, скажи тем, кто тебе рожу разукрасил. Что? Не такой смелый уже?
Хлопнула дверь и с площадки до меня донесся шакалий смех шпаны. И жалил он куда сильнее, чем мамина пощечина.

Я не хотел идти в субботу на репетицию, но выбора особо не было. Либо с мамой просидеть все выходные, либо с друзьями. И второе было явно лучше, пусть и придется отвечать на вопросы. Вопросы, конечно, задали, потому что не только шпана разукрасила меня на совесть, но и собственная мама, наказав за пререкания отрезанным шнуром от утюга. К счастью, водолазка скрывала последствия этого наказания, а лицо… мои друзья видели картины и похуже. Впрочем, удивленных возгласов избежать не удалось.

- Хуя себе, - присвистнул Андрей, когда я осторожно прошмыгнул в дверь и бросил рюкзак на диван, где сидели Славик и Вася. Розанов нахмурился, внимательно изучая мое лицо, украшенное кровоподтеками, а Вася побледнела и закусила губу. – Это кто тебя так, братан?
- Да, не важно, - отмахнулся я. – Залетные.
- Лица запомнил?
- Это ничего не изменит, - вздохнул я. – Сам виноват.
- Совсем охуели, - помотал головой Андрей. – Корешу моему на днях тоже башку проломили. С магаза шел, а ему арматурой прилетело. Хорошо, что прохожие помогли, скорую вызвали. А все из-за пакета с жратвой. Два торчка вмазанных берега попутали.
- Ну, тут явно не жратва была причиной, - протянул Славик. – Это, когда ты у меня был?
- Ага. Домой шел, поздно уже было.
- Звери, - отрывисто бросил Розанов.
- Выблядки, - поправил его молчащий до этого момента Макс. – Яр, ты играть-то сможешь?
- Ну, пальцы мне вроде не поломали, - невесело усмехнулся я, рассматривая посиневшие руки. Хорошо, что друзья не видели меня сразу после порки. Тогда пальцы распухли, как жирные червяки.
- Ладно, - кивнул Макс. – Тогда порепетируем вступление к новым песням. Слава с Яром наброски накидали, надо обкатать партии ударных и гитары.
- Да без проблем, - вздохнул Андрей. – Главное, что не «Сплин» опять задрачивать.

Правда полностью избавиться от напряжения не удалось. Ребята играли молча, не было смеха и привычных шуток, да и музыка выходила не мрачная и гипнотичная, как задумывал Славик, а злая и даже жесткая, словно каждый выплескивал на инструменты свое настроение. Единственный плюс был в том, что для одной песни такая подача подходила идеально, о чем Макс не преминул сообщить Славику.
- Мне кажется, что «Du und Ich» надо играть как раз в таком ключе, - кивнул он, когда мы закончили первые прогоны и делились мнениями. – Грязные гитары, злость, гипнотизм. Идеальный винегрет.
- Я тоже так думаю, - согласилась с ним Вася. – Выбивается только вокал. Макс поет слишком мягко.
- Можно исказить вокал эффектами, - пробормотал Розанов, записывая что-то в свою тетрадку. – Через синтезатор.
- А если живое выступление? – спросил Андрей.
- Тогда тут проблемка.
- Херня, - махнул рукой Макс. – Можно поэкспериментировать с вокалом, где-то добавить импровизации. Да, будет звучать не как в записи, но и идеального совпадения же от нас никто не ждет, так?
- Допустим, - согласился Славик. – Тогда надо записать твою партию. Или ее часть, чтобы можно было поиграть с эффектами.
- Дим Димыча потрясу, - кивнул Макс. – Он у Колумба за звукача, причем пацан толковый. Только постарайся его не выбесить.
- Как получится, - равнодушно хмыкнул Розанов, проигнорировав скептичные ухмылки. Все понимали, что он забудет о предупреждении сразу же, как только закончится репетиция. – Андрей, та импровизация во второй части…
- Ну, блядь, - пробормотал тот. Без доебов Славика к исполнительскому мастерству участников не обходилась ни одна репетиция.
- Мне понравилось, - буркнул он и повернулся к Васе. – И тот рифф, что ты сыграла… можешь повторить?
- Ага, - кивнула Вася, поправляя гитару. Сыграв требуемое, она вопросительно посмотрела на Славика и увидела у того на лице то, чего не ожидала увидеть. Улыбку.
- Отлично. Тоже можно оставить. Я подумаю еще над звучанием, а пока… пока все.
- Чудесно, - фыркнул Андрей, отложив палочки в сторону. – Тогда я сваливаю.
- Я тоже, - ответила Вася и, покраснев, добавила. – Родители на дачу едут. Надо помочь.
- Ладно, на сегодня закончим, - сдался Славик. И среди радостных возгласов выбивался только один. Мой. Все потому, что мама сегодня позвала в гости Гошу. А значит мне надо искать себе ночлег.
- Я, пожалуй, останусь ненадолго, если вы не против, - тихо сказал я и кивнул на бас-гитару. – Надо чуть попрактиковаться.
- Не вопрос, брат, - кивнул Макс, задумчиво на меня посмотрев. – Ключ я тебе оставлю, запри потом.
- Конечно, - вздохнул я, присаживаясь на диван и понимая, что покину студию только утром.

Когда все ушли, в студии стало особенно пусто и тоскливо. Тихонько пощелкивал счетчик, размеренно отмеряя потраченное электричество, гудел в углу старенький «Орск», который Колумб как-то умудрился затащить в подвал. Хотя, кто его знает. Может, холодильник всегда здесь был. Задолго до неформалов, репетиций и меняющегося мира. В холодильнике всегда лежал запас бухла – пиво, пара бутылок водки, иногда мог стоять коньяк. Причем такой коньяк, пить который можно только охлажденным. В обычном состоянии он адово вонял сивухой, но группу Колумба подобным смутить было сложно.
Вздохнув, я направился к холодильнику и, открыв его, вытащил бутылку пива. Хотелось немного разгрузить голову, залить боль, которая волнами билась о стенки черепа. Мои друзья разбежались по домам. В нормальные семьи, к любящим родным. А мне сидеть в подвале и ждать утра, когда мама вдоволь натешится с Гошей. От обиды, захлестнувшей душу, захотелось заорать, но я сдержался. Крик принесет новую боль. Пробовали, знаем. Куда проще молчать, а обида… ну, пройдет, как и всегда.

Я просидел на диване до вечера. Задумчиво буравил взглядом стену и пытался добить вторую бутылку пива, которая давно уже выдохлась. Часы на стене зеленым светом показывали время. Почти половина восьмого. Ну, еще пару часиков покуковать, а потом можно попробовать уснуть. Однако от раздумий меня отвлек скрип входной двери. Кто-то вошел в студию.
Не успел я напрячься и придумать объяснение для Колумба, какого лешего я торчу тут один, беспокойство исчезло, потому что я увидел Макса. Он, улыбаясь, махнул мне рукой и поставил на стол пакет, в котором что-то звякнуло.

- Так и знал, что ты здесь, - буркнул он и тоже полез в холодильник за пивом.
- Так ожидаемо? – невесело улыбнулся я.
- Ага. Не ты один из дома бегал, - просто кивнул Макс и, сделав глоток из запотевшей бутылки, кивнул на пакет. – Смотри, там банка с аджикой, банка с супом… Холодный правда, так что не обессудь. Шакал дома у меня забыл. Не выбрасывать же? Хлеб, чуток колбасы… а! И чай еще. У Колумба кроме бухла тут ничего нет. Разве что пряники каменные где-нибудь в шкафу найти можно. В общем, налетай, кушай. Сидишь тут весь день голодный.
- Спасибо, - от стыда хотелось провалиться сквозь землю, но Макс хлопнул меня по плечу, словно подобное было нормой в его мире.
- Пустое, брат. Подкрепись, а я пока отдышусь. И чайник поставлю.

Наскоро перекусив, я благодарно улыбнулся Максу, который поставил передо мной бутылку пива и с блаженным вздохом опустился рядом на диван. Он щелчком выбил сигарету из пачки и, закурив, выпустил ровное колечко к потолку. Затем, чуть подумав, повернулся ко мне и кивнул.
- Ну, рассказывай, почему дома говном намазано.
- Долгая история, - попытался соскочить я, но Макс упрямо мотнул головой и тонко улыбнулся.
- А ты торопишься куда-то? Вот то-то же. Да и в целом, брат, поверь. Лучше поговорить, чем в собственном говне вариться. Так и утонуть недолго. Точно тебе говорю.
- О таком рассказывать стыдно, - вздохнул я. Макс понимающе хмыкнул.
- Шпань тебе только лицо разукрасила, так? – тихо спросил он. Я кивнул. – А шея? Руки?
- Как ты…
- Неважно, - мотнул головой Макс. – Отец?
- Мама.
- Мама? – тут он искренне удивился и, поперхнувшись дымом, закашлялся. – Хотя, чего это я… Бабы мужикам в жестокости не уступают.  

Не договорив, Макс поднялся с дивана и резко стянул с себя футболку. Затем повернулся ко мне спиной и невесело усмехнулся. Кожа на спине бугрилась шрамами. Тонкими, толстыми, давно уже зажившими, но все равно уродливыми. При виде его располосованной спины мои синяки снова заныли, а к горлу подступила тошнота, как всегда и бывало, стоило маме взять в руки ремень или шнур от утюга.

- Красота, брат? – усмехнулся он, надевая футболку. Затем, подумав, показал мне предплечья. Тоже покрытые тонкой, давно зажившей паутинкой шрамов. – А это я сбежать пытался. Не получилось. Откачали. Кто ж знал, что резать надо вдоль, а не поперек. Блядская летопись моего детства.
- Это родители твои сделали? – осторожно спросил я. Макс, сделав глоток пива, отрицательно помотал головой.
- Если бы. Родители только и сделали, что выблевали меня в этот мир и исчезли. Хорошо хоть хата осталась. На память, блядь. А это… Это воспитатели. Приютские. Жизни учили, так сказать. Мы же с Колумбом оба сироты. Оба в одном приюте жили, там и кентами стали. Только он дождался выпуска, а я свалил, как возможность представилась. Хотел, помню, в гости наведаться. Пообщаться кое с кем, да расформировали приют. Уже пять лет как. Хуй знает, где теперь эти бляди, да и черт с ними. Век бы о них не слышать. Я как руки твои увидел, сразу понял, чем тебя лупцевали. Шпань на такое неспособна. Их оружие – это кулаки, ну, арматура или нож, на крайняк. А тут, брат, садизмом в чистом виде воняет. Видел я, как шнур от утюга кожу расписывает. Как узор особый оставляет. Красивый такой. Раз увидишь, так на всю жизнь запомнишь. Значит, мама?
- Мама, - кивнул я. Горло свело от боли, а в глазах набухли слезы. Мне стоило немало усилий, чтобы не расплакаться. Но почему-то казалось, что Макс поймет. Поймет и не осудит.
- Не держи в себе, - тихо ответил он. – Тебя здесь никто не осудит. Ни за слезы, ни за крик.

Я рассказал Максу обо всем. О побоях, об унижении, об издевательствах и ненависти. Рассказал, как привык. Тихо, скупо, без деталей. Но он все понял. Потому что необходимые детали все еще жили в его голове и в его шрамах. А когда закончил, то вдруг понял, что мне стало легче. Гораздо легче, чем раньше. Словно вся та куча говна, которую на меня навалили, вдруг скользнула вниз и шлепнулась жирным, вонючим комком под ноги. В кои-то веки и вздохнул без привычной тяжести. Вздохнул с облегчением.
- Ты не сможешь сбежать, - скупо обронил Макс, когда я закончил. – Тебя сломали. И сломали давно.
- Так и есть, - невесело усмехнулся я, вертя в руках пустую бутылку из-под пива.
- И освободить тебя никто не сможет, - добавил он. – Только ты сам.
- Я маме слова против сказать не могу, о чем ты?
- Освобождение придет, брат. Само, со временем, - пояснил Макс. – Только ты его дождись. Ну, и еще. Знай, что я рядом. Поговорить, помолчать… не важно. И это… если снова из дома погонят, маякни. Лучше у меня перекантуйся, чем по подворотням шляться. Лады?
- Спасибо, - покраснев, кивнул я.
- Пустое, брат. Пустое, - вздохнул он и, хлопнув меня по колену, поднялся с дивана. – Ладно, погнали.
- Куда?
- Ко мне. Переночуешь, а утром домой двинешь. Нехуй тут одному куковать. Пошли, пошли, - он снова кивнул и пробормотал себе под нос, думая, что я не услышу. – Мамы, мамы… Зачем вы выплюнули нас в этот мир, если мы вам оказались не нужны? Мы же вас об этом не просили.

Глава шестая. Аплодисменты.

В июне, когда школа окончательно осталась в прошлом, Славик с утроенной энергией взялся за работу над материалом для нашей первой демки. И в этом ему уже помогали все. Кто-то, как Вася или Андрей, привносили новый рифф или сбивку в почти готовую песню. Макс экспериментировал с вокалом, ну а я со Славиком доводил потом все это до ума. К счастью, мне удалось поступить в консерваторию вместе с Розановым, поэтому мама была не против моих частых отлучек на репетиции. Более того, я даже немного вздохнул поспокойнее, потому что за все лето она ни разу меня не избила, ограничиваясь лишь руганью и подзатыльниками, а в августе и вовсе уехала с Гошей на море на две недели. Правда, несмотря на это, я все равно вылизал квартиру до блеска за день до ее возвращения. И вместо благодарности получил пизды за пыль на серванте, который забыл протереть. Так или иначе, но лето целиком и полностью прошло в творческом настроении и творческих срачах. Причем чаще всего срались Славик с Андреем.

- Повторю для тупых еще раз, - тоном ментора озвучил Розанов. – То, что ты предлагаешь, портит целостную картину всей песни.
- Вот ведь сука занудная! – ругнулся Андрей, сжимая в руке палочку. Вторую палочку он минутой ранее уже запустил в Славика, но тут ухитрился уклониться от пущенного снаряда и продолжил разносить предложение Андрея.
- Еще раз, - вздохнул Славик. – Это песня не имени тебя, и написана не для тебя, а для четырех инструментов и одного вокалиста. Все должно быть сбалансированно. А твоя партия вносит хаос и диссонанс.
- Ну, правда, Андрюх, - согласился Макс. – Тут уместнее первый вариант.
- Он скучный. Максимально. Я же не Шнайдер, чтобы примитивные партии играть.
- Если надо, то будешь, - ответил ему Славик. В него тут же полетела вторая палочка, а Андрей снял с ноги кроссовок, тоже намереваясь пустить его в ход. Розанов, чуть подумав, спрятался за Макса, откуда продолжил просвещать «необразованного», как он ранее выразился.
- У, сука! – прошептал Андрей, грозя Славику кроссовкой. – Уебу, бля!
- Только это ты и умеешь, - пискнул тот.
- Ребят, ну, хватит, - простонала Вася. – Мы тут час уже эту пургу слушаем. Андрей, правда, заканчивай. Сейчас песня звучит так, как надо. Твоя партия портит весь ритм. Это готика, а не панк.
- Ну вас нахуй. Яр, ты хоть слово скажи.
- Оно тебе не понравится, - улыбнулся я.
- Хуй с вами, - сдался Андрей. – Пусть так. Только потом не жалуйтесь, что критики засрут нашу музыку по причине – «ебанина примитивная».
- Если у этих критиков есть вкус, то не засрут, - заверил его Славик и попытался сгладить ситуацию. – Вот в «From within» твое предложение уместно. Мне понравилось.
- Хоть что-то тебе понравилось, - буркнул Андрей. – Ладно, закрыли тему. Понятно, что я в меньшинстве.
- Просто ты не так хорошо разбираешься в музыке, - улыбнулся Славик и взвизгнул от испуга, когда ему в район живота прилетела обувка Андрея.
- Сам виноват, - рассмеялась Вася и, вздохнув, отложила в сторону свой «Epiphone». – Ладно, что у нас в итоге?
- Четыре песни, - ответил Макс. – «Spleen», «From within», «Without you» и «Du und ich». «Fallen» предлагаю исключить. Совершенно выбивается.
- Согласен. Над ней я еще подумаю, возможно перепишу потом, - кивнул Славик. – К тому же мы решили, что для демо нужны четыре песни. Эти более, чем подходят.
- Угу. Потому что еще месяц споров я не выдержу и точно тебя придушу, каличный, - недовольно процедил Андрей. – Кроссовок верни.
- Да, пожалуйста, - надулся Розанов, возвращая обувь барабанщику. – Максим, тогда нам будет нужен звукач, чтобы записать все партии и свести потом все вместе.
- Не вопрос, - кивнул Макс. – Дим Димыч поможет. Я с ним перетер уже, он не против. Только, Слава…
- Помню, помню. Аккуратнее в высказываниях, - перебил его Славик. В прошлый раз он так выбесил улыбчивого Дим Димыча, что тот запер Розанова в туалете, чтобы попросту поработать в тишине. Вызволять его правда пришлось со слесарем, потому что разозлившийся Дим Димыч сломал в замке ключ и наотрез отказался помогать в вызволении слишком уж острого на язык композитора.
- И еще, - загадочно улыбнулся Макс. – Лаки тут тему одну закинула. В «Семерках» в конце сентября концерт будет. Silver Queen и Fuse. «Фьюзы» по итогу слилились. Их вокалисту скины башку проломили, он в больнице до нового года проваляется. Поэтому один слот освободился.
- Хочешь сказать, что мы можем залететь? – удивилась Вася. – Круто!
- Живое выступление? – нахмурился Розанов и помотал головой. – Мы не готовы. Мы не сыграны, неорганизованные…
- И у нас ебанутый клавишник, - добавил Андрей, заставив Славика поперхнуться и покраснеть. – Выдохни, калич. Где еще песни обкатывать, как не на лайве?
- Согласен, - кивнул Макс. – Хорошая возможность и реакцию людей увидеть, и лицами посветить.
- Не бзди, - усмехнулся Андрей. – За полтора месяца песни-то мы точняк разучим.
- А стиль?! – возмутился Славик. – Все должно быть на высоте! Все! Первое выступление всегда определяющее!
- Яр, а ты что думаешь? – спросила Вася. Я вздохнул и пожал плечами.
- Я, как все.
- Тогда ты в меньшинстве, - зло рассмеялся Андрей, смотря на Славика.
- Черт с вами, - махнул рукой тот. – Придется напрячься, чтобы все было идеально. Максим, мне надо будет до выступления поговорить с местным звукачом. Если он напортачит со звуком…
- Не вопрос, брат. Сведу, - перебил его Макс.
- И еще, я бы хотел поговорить с Лаки. Можно? - неожиданно покраснел Славик. Макс понимающе улыбнулся и кивнул.

Казалось, только что мы обсуждали демку и вот уже на носу маячит полноценное выступление. Пусть короткое, всего на четыре песни, но выступление. И ради этого выступления Розанов с каждого согнал по семь потов на репетициях, пока песни не стали звучать идеально в его понимании. Более того, за две недели до выступления он затащил на репетицию не только Настю Блодвен, но и Лаки. На все вопросы Розанов нетерпеливо махал рукой, а потом и вовсе скрылся в туалете с загадочным черным пакетом.
- Так, это уже начинает пугать, - пробормотал Андрей, закуривая сигарету. – Если он ща войдет голым, с хуем на перевес, я его уебу. Мне Философа с его ипостасями хватает.
- Расслабься, сладенький. Все будет в рамках приличий, - хохотнула Настя, поглаживая черную кожаную папку, которая лежала у нее на коленях. Лаки лишь улыбнулась и кивнула, поддерживая подругу.

Долго ждать Розанова не пришлось, но когда он наконец-то замер в дверях, удивились даже самые скептично настроенные. А дело в том, что Славик сменил свою любимую футболку с Оззи и джинсы, на очень неожиданный прикид – черную рубашку с пышными рукавами-буфами, черные брюки и лакированные черные туфли. Взъерошенные обычно волосы были аккуратно причесаны, а сам Славик буквально светился от радости.
- Укуси меня за жопу, темный принц, - пробормотал Андрей. – Ты дом престарелых ограбил? Деда собственного раздел? А ну колись, проклятый, откуда шмотье пезднул?
- Не слушай его, - мягко рассмеялась Лаки, но Славик уже насупился и принялся изобретать ответ пожестче. Впрочем, Андрей миролюбиво поднял руки.
- Шучу, брат, шучу. Выглядишь необычно.
- Ольга разработала образ для каждого. Более того, мы даже одежду нашли. В секонд-хенде.
- Без примерки? – с сомнением спросила Вася.
- Не переживай, - кивнула Лаки. – Сядет, как влитое. Где-то можно ушить. Да, Ярослав…
- М? – спросил я.
- С тобой поработаем отдельно, - задумчиво обронила она.
- Спасибо.
- В общем, - перебил меня Славик. – Ольга и Анастасия…
- О, бля, - фыркнула Настя. – Чисто препод мой. Анастасия, прекратите терзать скелет, он многое повидал, проявите уважение. Анастасия, это декольте среди трупов неуместно. Ладно, что ты там сказать хотел, вампиреныш мой?
- Что вы помогли со стилем. Для каждого. Вот, - закончил мысль Розанов. – Ольга просто волшебница.
- Ну и я, как подмастерье, - добавила Настя, вызвав всеобщий смех. – Короче, шмотье подобрать надо, а там мы его в порядок приведем, если где-то подшить надо будет. Сильверы охуеют, когда вы на сцене появитесь, точно говорю.
- А где оно, собственно, шмотье-то? – полюбопытствовал Макс.
- В прихожей, - кивнул в сторону двери Славик. – Там пакеты подписаны.
- В таком случае, пора устроить показ мод, - улыбнулась Вася и первой помчалась в прихожую, а следом за ней сорвались и остальные.

Первые секонд-хенды, открывшиеся в нашем городе в конце девяностых, стали настоящим спасением для тех, кто хотел себе качественные шмотки по приемлемым ценам. В секондах запросто можно было встретить не только цивилов, но и скинов, которые упоенно искали среди куч тряпья «Lonsdale» и «Pitbull», но и неформалов. Конечно, продавцы очень быстро выкупили, какие вещи ищут чаще всего и задрали на них ценник, но выгода была все равно ощутима, особенно для любителей нестандартной одежды. Что уж тут говорить, почти все готы нашего города одевались в секондах, а те, у кого в этих самых секондах работали знакомые, были на весь золота. К счастью, у Насти и Лаки их было предостаточно.

- Не самый плохой вариант, - коротко резюмировала Лаки, когда все облачились в подобранные им наряды.
- А мне обязательно одеваться в бабкино шмотье? – недовольно спросил Андрей, с презрением осматривая точно такую же, как у Славика, одежду.
- Нет, не обязательно, - задумчиво ответила Лаки. – Здесь явно мимо.
- Слава яйцам, - пробормотал тот и незамедлительно снял рубашку, которая полетела в сторону пустых черных пакетов. Однако не успел Андрей натянуть любимую футболку, как Настя тут же подбежала к нему и зачем-то закатала у футболки рукава.
- Слушай, Оль, а если так? Ну, грех такие ручки прятать под рукавами, - хмыкнула она, осматривая результат своих действий.
- Думаю, здесь уместнее будет смотреться безрукавка. Черная, без принтов, возможно с дырками, - кивнула Лаки.
- Тю, - рассмеялся Андрей. – Таких у меня дома жопой жуй.
- Вот их и примерим в следующий раз. И брюки, к сожалению, тоже придется снять.
- Прям ща? – изумился он.
- Конечно, глупенький, - фыркнула Настя. – Хоть узнаем, какие яички у сей птички.
- Шутки у тебя, Блодвен, оторви да выбрось, - помотал головой Андрей. – А если я в шортах буду? Я ж барабанщик. Кто там видит, брюки на мне или шорты?
- Можно попробовать, - согласилась Лаки и повернулась ко мне. – Так, Яр… Я так поняла, без любимой водолазки у нас не обойдется?

Купить мои книги можно на Литрес.
И в сообществе ВК.

Шестилетняя Юля стояла на пороге новой жизни. Школа манила, но путь к знаниям лежал через тернистый сад тестов и проверок. Сегодня решался её вопрос: готова ли она распахнуть двери в мир букв и цифр?

Психолог, с мягкой улыбкой, начала "самое простое". На столе, словно сошедшие с полотен старых мастеров, красовались восковые фрукты: румяное яблоко, спелая груша, яркий апельсин и бархатистый абрикос.

— Как все это можно назвать одним словом? — Спросила психолог, вглядываясь в глаза девочки.

Юля молчала, опустив взгляд на свои маленькие ладошки. Казалось, она рассматривает линии судьбы, которые вдруг стали такими неясными.

Следующий вопрос – новая загадка. Зеленый огурец, сочный помидор, острая редиска, землистая картошка, едкий лук… овощная грядка выросла прямо в кабинете психолога.

— А это? Как мы это назовем одним словом?

Юля прикусила губу, словно пытаясь удержать ответ, который ускользал от нее, как сон.

Красная клубника, душистая малина, спелая вишня… Аромат лета витал в воздухе, но даже он не мог помочь девочке.

— Клубника, малина, вишня… Как это все называется? Не знаешь?

— Забыла, – прошептала Юля, сдерживая подступающие слезы. Что-то важное выскользнуло, оставив после себя лишь чувство растерянности.

В глазах психолога читалось разочарование.

— Я думаю, вам рано идти в школу, – сказала она Юлиной маме, словно вынося приговор. – Подождите годик, позанимайтесь с девочкой. Она не знает самых элементарных вещей!

Мать, встревоженная, повернулась к Юле. Неужели ее девочка не готова?

— Юленька, разве ты не знаешь, как все это называется одним словом?

И вдруг лицо девочки озарилось. Словно плотина прорвалась, и ответ хлынул наружу.

— А! Вспомнила! – Засияла Юля, словно солнце сквозь тучи. – Муляжи!

Ранней весной белое безмолвие тундры начинает наполняться звуками. С шорохом сползают в первые лужицы тающие корки наста. Шумно, уже не опасаясь обжечься ледяным воздухом, полной грудью вдыхают олени. Суровые ездовые псы, постанывая от удовольствия, греют на солнце поджарые животы. Со скрипом, готовясь к линьке, чешется сова.

Прислушайся, и различишь далёкий рёв мотора. Это Доктор, спешащий успеть до весенней распутицы, объезжает на оранжевом вездеходе разбросанные по тундре стойбища.

***

Стоило Доктору появиться, как Дядя, оттеснив Старика Назара, принялся жаловаться на бессонницу.

- Которую неделю не сплю, - отводя глаза, вздыхал он. – Извёлся вконец. И оленье молоко с мятой на ночь пил, и овец считал, и масло горечавки в голову втирал. Всё без толку.

- Выпишу рецепт, - кивнул Доктор, доставая бланк. – Смешай перед сном сто грамм этилового спирта с таким же количеством воды. Прими орально и ложись спать.

- Пробовал. Не помогает.

- Газета «Полярный круг» рекомендует тёплые ванны с морской солью, - встрял Старик Назар, но Дядя так глянул на него, что тот испуганно отступил.

- Тревожусь без причины, - признался Дядя. – Переживаю, как бы олешки не разбежались, чум не сгорел, собаки не заболели. Случается, даже боюсь, что Старик Назар помрёт.

Назар, стоящий поодаль и прислушивающийся к разговору, негодующе плюнул себе под ноги.

- Таблеток бы каких или порошков.

- Ладно, - согласился Доктор, раскрывая чемоданчик с красным крестом. – Имеется у меня одно средство. Японское! Для себя берёг.

И вручил Дяде, изукрашенную иероглифами, упаковку пилюль.

- Выпьешь две штуки на ночь и сутки проспишь.

***

- Выспался? – поинтересовалась за завтраком Мама у Дяди. – Старик Назар говорит, что тебя бессонница мучает.

- Дед, как всегда сочиняет.

- Я сочиняю? – изумился Назар. – А кто вчера у Доктора снотворные таблетки выпросил?

- Это для одного дела, - загадочно ответил Дядя.

И, после долгих уговоров, рассказал, что собирается наловить весенних песцов и песцих. А затем дождаться появления потомства, которое обучит ходить в упряжке.

- Песцих? – вскинула брови Мама. – Это кто ж такие?

- Песциха жена песца, - неуверенно пояснил Дядя.

- Как ни назови, затея дурацкая, - сказал Отец. – Никакой песец с ездовой лайкой не сравнится. В такой упряжке разве что детей возить.

- И я о том же подумал, – обрадовался Дядя. – На днях узнал, что Шестипалый Сэвтя наловчился по выходным в Салехард ездить и там городских детишек на санях катать. Жена билеты продаёт, а он упряжкой правит. Казалось бы, пустяк, но малышня от олешек в восторге и родители довольны. А нарты, запряжённые песцами, позанятнее будут. Какой ребёнок не захочет на серебристых зверьках прокатиться? Лентами украшу, колокольчики на шеи нацеплю. Народ валом повалит, деньги рекой потекут.

- Ой, да какие там деньги? – засмеялась Мама.

- Какие? – вкрадчиво переспросил Дядя. – А такие, что Шестипалый на выручку в чуме ремонт сделал и жене золотой зуб вставил.

Мама перестала смеяться.

- А снотворное-то зачем? - подал голос Старик Назар. – Думы о барышах спать не дают?

- Не догадываешься? – Дядя развёл руками, словно говоря, «всё-то приходится объяснять». – Ружьём живого песца не добудешь, а капканом только искалечишь. Тут придётся хитростью брать. Разотру таблетки, посыплю приманку и вечером раскидаю. Поутру же, знай, не ленись, спящих песцов в корзину собирай.

Мама ушла на кухню, а вернувшись, шлёпнула на стол перед Дядей рыбью тушку.

- Для приманки, - сказала она. И добавила, - мы все в деле.

Строго посмотрела на Отца с Вылкой.

- Завтра построите загон для песцов.

***

За час до рассвета Дядя разбудил Маленького Вылку.

- Пора собирать урожай, - прошептал он.

- Вдвоём пойдём? – спросил Вылка. – Отец с Мамой тоже захотят посмотреть.

- В следующий раз обязательно возьмём, - уклончиво ответил Дядя. – На первый раз нас двоих хватит. Да и ловушка пока всего одна. Пробная.

Вылка поспешно оделся. Взял стоящую в сенях корзину для сбора собачьей шерсти.

На цыпочках вышли из чума и на пороге нос к носу столкнулись со Стариком Назаром.

- Пимы себе стачал, - выставил вперёд ногу Назар. – Вот разнашиваю.

Маленький Вылка с уважением посмотрел на новые пимы, расшитые крашеным глазом муксуна.

- Пройдусь с вами, погляжу, не натирают ли где, - продолжал Старик Назар.

Дядя помрачнел, но возражать не стал.

Часть пути прошли в молчании. Тундра ещё не проснулась, и в предрассветной тишине было слышно, как поскрипывают новые пимы Старика Назара.

- Я что предложить хотел, - заговорил Назар. – Если детишек на песцах по кругу катать, то могу в центре встать и в бубен бить. Костёр ещё неплохо развести. Для антуражу.

- Посмотрим, - буркнул Дядя.

- Бабушка чаем угощать будет, - не унимался Назар.

- Будет, будет, - раздражённо ответил Дядя.

Он остановился, всматриваясь во что-то видимое ему одному.

- Похоже попался, - выдохнул он, ускоряя шаг.

Маленький Вылка со Стариком Назаром, не сговариваясь, бросились за ним.

Дядя, добежав до ловушки, остановился.

- Сволочь, - простонал он.

Рядом с обглоданной до костей рыбиной лежал на спине худой облезлый заяц. Задние ноги жертвы вытянулись в струнку, а передние были покойно сложены на груди.

- Переборщил я с дозой, - расстроился Дядя.

- Хорошая смерть, - заметил подошедший Назар. – Умер сытым и во сне. Всем бы нам так.

- Не знал, что зайцы едят рыбу, - удивлённо сказал Вылка.

- Весной, как оголодают, всё подряд жрут. Птиц, мышей, а собьются в стаю, так и на человека напасть могут. Помню, однажды, - пустился в воспоминания Старик Назар, – весна долго не наступала. Зайцы так оголодали, что почтальоншу, тётку Едэйне, в тундре подстерегли и съесть хотели. Хорошо, та догадалась им сумку с письмами бросить. И пока ушастые открытки с газетами рвали, бегом до стойбища добралась.

Маленький Вылка присел на корточки перед зайцем. Тот лежал неподвижно. Из-под верхней, раздвоенной губы высовывались два жёлтых зуба. Иней поблёскивал на длинных усах.

Вылка приложил ладонь к впалому животу покойного.

- Тёплый, - удивлённо сказал он.

Старик Назар, достав из-за пазухи карманное зеркальце, поднёс к морде зайца. Зеркальце немедленно запотело.

- Спит, сукин сын! – воскликнул Назар. – Стрескал рыбу и спит!

Дядя, встав на колени, приложил ухо к груди зайца.

- Сердце бьётся, - облегчённо сказал он. – Сработала таблеточка, как надо.

- Будем считать, что начало положено, - ободряюще хлопнул его по спине Старик Назар. – Однако пора домой возвращаться. Похоже, я ноги новыми пимами натёр.

- А зайца куда? – спросил Вылка.

- Тут оставим. Зачем он нам? Одни жилы с костями, да и шкура никудышная.

- Нельзя его беззащитного на погибель оставлять, - нахмурился Дядя.

- Закон тундры, - вежливо напомнил Назару Маленький Вылка.

- Да он же зверь, а не человек!

- Зато мы люди, - отрезал Дядя.

Он бережно поднял зайца с земли. Тот сонно забормотал, заворочался. Затем прижался к дядиной груди и затих.

Старик Назар махнул рукой, мол, поступайте, как знаете, и захромал к стойбищу.

Следом с пустой корзиной, двинулся Вылка.

Последним шёл Дядя с зайцем на руках.

Казалось, что заяц улыбается во сне.

Они говорят: «Что бы мы без тебя делали?».

А я думаю: «Что бы вы делали, если бы знали, о чём я думаю, когда точу этот нож?».

На её день рождения муж дарит ей поездку в Париж. Она плачет от счастья. Оба смотрят на меня:

— Ты же присмотришь за домом, правда? Ты же наша спасительница.

Я улыбаюсь. Конечно.

Они уехали. Я осталась одна в их счастье. Я не стала примерять её платья — это для дилетантов. Я хотела не потрогать их жизнь. Я хотела её выпотрошить.

Моей целью стала детская. Концентрат их надежд. Светло-голубые обои с облаками, белая кроватка. От запаха новой мебели и детской присыпки меня замутило.

Я не стала ничего ломать. Я начала улучшать.

Взяла нож и на каждом нарисованном облачке аккуратно вырезала по маленькой виселице. Так, чтобы издалека было не видно. Но когда подойдешь ближе... милые облачка превращались в эшафот.

Достала иголку и красную нить. На каждой распашонке, на каждом чепчике, с внутренней стороны, я вышивала одно слово: «Умри». Я работала всю ночь. Тихо. Сосредоточенно. Я была не разрушителем. Я была творцом. Я создавала для них новую реальность, где каждая милая деталь будет отравлена. Я представляла, как её пальцы наткнутся на колючие узелки моей вышивки. Как её счастье покроется трупными пятнами.

Но и этого было мало.

Я нашла в подвале дохлую, осклизлую крысу. Бросила её в банку с нежно-голубой краской и размешала до состояния омерзительной каши. Этой смесью я, почти с нежностью, выкрасила потолок прямо над детской кроваткой. Превратила их небо в гниющее, капающее болото.

Потом я села на пол. Провела ножом по ладони — неглубоко, просто чтобы почувствовать хоть что-то, кроме этой удушающей тоски.

И проглотила все таблетки из её аптечки. Мой последний подарок. Чтобы они вернулись и нашли меня здесь. В центре созданного мной хаоса. Чтобы моя смерть стала их вечным проклятием.

Я очнулся, отдёрнув руку от цветов. В носу стоял приторный запах чужого счастья и моей желчи.

Достал блокнот.

«Она не жила для других. Она жила их жизнью, потому что своей не было. Её любовь была кислотой, разъедавшей всё, к чему она прикасалась. Умерла не от тоски. Умерла от зависти, которой отравила сначала чужую жизнь, а потом — свою».

Я захлопнул блокнот. Полевые цветы на могиле вдруг показались ядовитыми.

Четвёртый.

Осталось три.