Ныне он видел все иначе. В потускневшем пространстве колдовской след проявлялся ощущением уже виденного тем сильнее, чем ближе находился Рандольф к объекту, связанному с потусторонним. Это чем-то походило на вещий сон. Вся жизнь его превратилась в глубокий сон мертвеца, принявшего смертельную дозу странного приторно-горького напитка. Некоторые символы на дверях мерцали тусклым зеленым светом. С момента их нанесения прошло много времени, камеры давно пустовали. У таких дверей уже виденное было коротким. Другие знаки сияли ярче, уже виденное накатывало сильнее. В таких местах он слышал биение сердец узников. Несчастных охраняли молодые заклятия. У камеры Бруно Калленберга мерцание тайнописи отсутствовало, известь оставалась безжизненной. То была обыкновенная камера, изрисованная беспорядочными письменами. Вид мальчишки не пробуждал у Рандольфа шевеления ложной памяти, однако, спешить с выводами Следопыт не собирался. Помня вчерашние видения, он хотел допросить Бруно со всем тщанием.
- Рад видеть вас, господин Калленберг, - прохрипел Жиль Артуа, заглядывая в оконце. Из-за проклятого отвара горло болело нестерпимо. - Прошу меня простить, но я простыл. После жуткой жары сквозняк просвистит всякого приличного человека, привыкшего к мягкому теплу Сальмонта. Вчера наш разговор был грубо прерван, но сегодня подобного не случится. Брат Эльке, сухопарый старик позади меня, только с виду похож на гаргулью замка Сетьен-Жюре. Он хорошо образован, вежлив и тайно ненавидит Божьих Судей, испытывая приязнь к золоту. Не знаю, зачем оно ему, но, право, какая разница? С ним можно иметь дело, и это - главное.
Ответом на улыбку Жиля Артуа было застывшее безразличие. Только в глазах - зерцале души, поблескивали слабые искорки внимания.
Видеть в мальчике сломленного старика - вот что самое страшное в этих подвалах, понял вдруг Следопыт.
Пламя факелов дрогнуло, в груди что-то шевельнулось. Он уже видел такое когда-то: гаснущий огонь, темнота, камень.
Голос Бруно вернул его в настоящее. Следопыту не понравилось ломкое звучание слов мальчишки. Вчера было похожее: камень тушил огни...монахи в спешке увели его, не позволив осознать, что голос этот противен человеку. Ныне зелье открыло тайну: когда говорит камень, люди умирают.
- И вот вам мое послание Франку Тюрелю: воробей поет в саду черной розы. Запомните и передайте дословно, он поймет. Увы, я не знаю вашего имени. Вильё Артуа - мой старый знакомец, и вы на него ничуть не похожи. Не знаю, почему Франк прислал вас под чужим именем. Проверка? Можете ему передать, что, видя вас, я прямо так и заявил: мое имя — Франц Калленберг, а ваше - не Жиль Артуа. С Жилем мы познакомились незадолго до рождения нашего с Леонорой первенца, и с тех пор лицо его не менялось. Вы - не он. У вас другие глаза, другой нос и другие губы; ваше брови, ваши волосы, ваша небритость - все это имеет место на лице кого угодно, но никак не вильё Артуа. Скажите Франку: Жиль изыскал бы возможность побриться, не будь у него обеих рук.
Бруно безрадостно усмехнулся.
- Вы удивлены, господин, а я вот слушаю вас давеча и дивлюсь - до чего нагло врет. Глупо, но нагло. Получилось мне вас подловить? Думаю, вполне. Поэтому, слушайте, вильё. Вы приехали к Бруно и говорили вчера с ним, иначе зачем вам удивляться? Хороший замысел, господа. Выходит, Франк внял мольбам Леоноры...Он хочет помочь ей вызволить сына? А Лаура? Она в Сальмонте? Передайте ему - ничего не выйдет. Я убил Бруно. Пожертвовал им и собой, чтобы остановить кошмар, но этого было недостаточно. Поздно! Слишком поздно! Лаура на свободе. Дураки! Им нужно было изолировать ее, заточить в башню, денно и нощно читать над ней молитвы, как то проделывают здесь со мной...Возможно тогда жертва не стала бы напрасной...Детоубийца - вот кем я стал, незнакомец, именующий себя Жилем Артуа. Проклятый и отверженный. Моя жизнь оборвалась вместе с жизнью сына, когда я пронзал свое тело, разбрызгивая кровь по полу усадьбы Эскальд. Там я надеялся увидеть взросление внуков, но вместо этого вижу смерть. Вижу, как испускаю дух, и как умирает мой ребенок. Как умирают все, кого я любил, и тысячи незнакомцев, кого я не знаю. Я вижу, как солнце не восходит. Как в опустившейся тьме погибают города и королевства. Я слышу молитвы. Они смешиваются с рыданиями матерей, но все напрасно, ибо вместо солнца по небу плывут четыре бледные звезды, знаменующие Конец Света.
Я не успел. Пытался предупредить, поторопить...Вильгельм Гоффмаркский и остальные судили меня. Все напрасно. В Эру Презренных нет никого презреннее судей и опаснее скептиков. Силы мои иссякли. После всего пережитого в Эскальде странно, что хватило их так надолго. Я говорю про духовные силы, незнакомец. В отличии от тела, дух мой сломлен, раздавлен и уничтожен. Может показаться наоборот, но ни боль, ни холод, ни кандалы никак не сказываются на моем теле. Это неправильно! Так не бывает и быть не может, и все же это так - чем слабее становится мой дух, тем крепче тело. Чем больше я мечтаю о смерти, тем лучше чувствую себя. Пытки...Я надеялся, Божьи Судьи применят их. Было интересно узнать, есть ли кроме душевной боль, способная заставить меня кричать. Переломайте мне кости, выдерите ногти, срежьте кожу, ибо я знаю наверняка - подобные вещи проделываются в здешних подземельях. Колесуйте меня! Дайте насладиться мукой, страданием, разрешите в последний раз возрадоваться хотя бы тому, что умираю человеком. Таким было мое упование, но Божьи Судьи посчитали иначе. Молитва и одиночество - вот их вердикт. Вечность в каменном мешке - мое грядущее искупление. Только вечности не будет, они просчитались. Не захотели слушать, что проклятых и одержимых, безумцев и праведников ждёт один конец - четыре бледные звезды, приплывшие из бесконечности, заглянуть в которую не отваживается сам Господь.
Я много раз говорил им об этом...Каноны не допускают подобного, значит, мною владеет зло! Хотите выслушать его историю? Почему бы и нет. Пусть это будет моя последняя попытка. Были дни, когда я хотел замолчать...Неужели погибель мира тревожит лишь того, чей собственный мир погиб? Люди сами должны бороться за жизнь, а коли не желают, пусть катятся во тьму вслед за мной. Таковы были мои последние чувства...Сейчас мне все равно. Желание молчать пропало вместе с другими желаниями. Спасение рода людского - не моя забота. Хотите жить - действуйте, или сдохните, упиваясь неверием. Распоряжайтесь отведенным временем, как того пожелаете, господа. Я расскажу свою историю из признательности за сына...Вы хотели его спасти, но у вас не выйдет...Теперь уже нет...Сами решайте, как поступить. Передайте Франку Тюрелю то, что я говорил им десятки раз: нельзя позволить Лауре завладеть книгой. Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя позволить ей свободно передвигаться! Она прикидывается несчастной, напуганной, невинной - все это враньё. Она умеет притворяться и обводить вокруг пальца...вернее, не она, но нечто в теле моей дочери...Изолируйте ее! Непременно! Непременно, слышите?! Но главное даже не это, главное - книга. Могут быть и другие желающие заполучить ее. Книгу нужно сжечь!
Глубоко под землей, под глухими монастырскими сводами, Следопыт слушал слова, зародившиеся в изувеченной, разорванной пополам душе; он слушал звук измаранного пыльным крошевом голоса, с хрустом и треском ползущего наружу из едва шевелящегося рта; слушал и поражался тому, в какие топи затягивает его бредовый, путанный и безнадежный рассказ мальчишки. Зелье молчало. Брат Эльке был спокоен, сердце его билось ровно. Узник не пугал его, как давеча брата Тюзи.
После раскрытия подмены вильё Артуа Рандольф быстро взял себя в руки. Ни один мускул не дрогнул на лице у разоблаченного самозванца, покуда Бруно смеялся над его провальным перевоплощением.
"В конце концов, - рассуждал Следопыт, - мне того и надо, чтобы он разговорился. Ишь, как щебечет! Накопилось. С Жилем Артуа мог и дома познакомиться, мало ли зачем тот к отцу приезжал. Не моя забота, как он узнал. Моя забота, чтобы не замолчал, а дальше зелье подскажет, куда ветер дует. Пока и нет его, ветра-то, но огонь, глянь, как странно извивается...и эти видения...ну, поглядим, как оно дальше пойдет…"
- Прошу прощения, господин Франц, что вынужденно прибегнул к обману, - положив руку на сердце, кивнул он собеседнику, - но иначе у меня могли возникнуть неприятности. Жиль Артуа - задумка вильё Тюреля, а я лишь исполнитель, на чью голову готов обрушиться кнут. Истинное мое имя — Фуко. Фуко из Сетьен-Жюре, простой мастер переплетов, милостью господина возвысившийся до его представительства. Мне поручено доложить патрону обо всем, что увижу и услышу в аббатстве, покуда вильё Артуа пребывает с конфиденциальной миссией в Мерукане.
- Вот что, Фуко из Сетьен-Жюре, - бесцветным голосом оборвал его Бруно, - избавьте меня от ваших сказок о благодарности Тюрелю. Не для того вы ехали, чтобы плясать перед убийцей в кандалах. Вы здесь, и готовы слушать. Остальное — вздор.
- Раз так, позвольте уточнить, господин Франц. Вы сказали, что тело ваше не чувствует ни усталости ни боли. Верно ли я понял?
- Да. И вот что ещё вам необходимо понять: ничье тело на такое не способно без вмешательства колдовства! За жизнь я повидал много сильных людей, да и сам в молодости был крепок, что впоследствии передалось Бруно…Но это...не тело человека.
- И при всем притом дух ваш день ото дня слабеет?
- Мой дух уничтожен. Я принял судьбу, свое горе и проклятие. Я не хочу бороться и живу лишь потому, что не могу умереть. Не смею утверждать, но...мне кажется, именно тело опустошило мой дух. Когда меня упрятали в темницу, я ещё на что-то надеялся. Я кипел яростью, пока замерзал, злорадствовал, когда лишенные подвижности члены мои немели. Так продолжалось какое-то время, а потом все исчезло. Холод камеры перестал казаться мне губительным, руки почувствовали силу, но это не обнадёжило меня, ибо разум, избавленный от бредовых видений, осознал всю суть моего падения. Это сломило меня окончательно.
"Теперь нужно аккуратнее, - решил Следопыт, изучая жуткие синяки под глазами Бруно. - Только бы не спугнуть. Вы заждались благодарного слушателя, господин Калленберг."
- Боюсь показаться невежливым, - начал было он, - но...
Крик отвлёк его на полуслове. Истошный, злобный вопль, а вместе с ним - протяжный скрежет цепей, готовых разорваться под напором бьющегося тела, донеслись из глубин Вистенхофских катакомб.
"Сдохни, сдохни, сдохни!" - послышалось из-за поворота, с той стороны, куда его не водили.
Крик. Эхо. Крик. Эхо, которое он уже слышал...Крик, который он уже слышал....Эхо:
В воздухе вспыхнули зеленые огоньки, похожие на кружащихся светлячков. Скрежет, лязг. В одной из камер тело билось в конвульсиях, неистово билось и вопило. Никто кроме него не слышал. Камера находилось далеко, во тьме, где гасли факелы.
- На что вы отвлеклись? - В раздавшемся хрусте не было намека на удивление. - Услыхали чего? Здесь всякое услышать можно.
Тишина. Светлячки погасли, растворились в дрожащем воздухе. Все стихло, замолкло. Неизвестному не удалось вырваться из цепей.
- На мгновение почудилось...не важно...- неопределенно махнул он рукой. - Господин Франц, не хочу показаться грубым, но вы не выглядите здоровым, хоть и бодритесь. Если мы ничего не предпримем, заключение доконает вас.
Узник скривился, точно назойливое насекомое помешало ему заняться важным делом.
- Видели бы вы меня три недели назад, были бы другого мнения, молодой человек. Милости прошу через месяц, удивитесь ещё сильнее.
- Смею надеяться, так долго ждать не придется! - воскликнул Следопыт, подходя вплотную к двери. За его спиной брат Эльке пошевелился, не предприняв попытки остановить гостя. Рандольф схватил металлические прутья и в гневе дёрнул их на себя. - Вся глубина падения - фантом в вашей голове! Вильё Тюрель мудр и справедлив. Мы освободим вас! Разве защита себя - постыдное дело?
- Вы не знаете, что там произошло. Вернее, происходило. Не сразу...Развидеть не получится, поэтому бросьте обещания. Вы не освободите меня, да я и не хочу этого. Мир за пределами камеры сведёт меня с ума. Я знаю, что он из себя представляет на самом деле. Я видел...Там покончить с собой — единственное спасение. Но получится ли? Что если тело Бруно не может умереть? Жить в страхе и безумии? Не хочу. Радуйтесь незнанию, Фуко. Передайте Тюрелю все, что я просил вас передать, но сами не воспринимайте мои слова всерьез.
- Что вы хотите этим сказать, господин Франц? Буде великий грех по-вашему - избавление, а свобода - страх и безумие, то позвольте и мне высказаться на сей счёт, ибо молчать я не в силах. Опомнитесь! Жизнь свободного человека прекрасна, во всяком случае, ничего лучшего до сих пор не придумали. На пути сюда я видел солнце и чистое небо, реку и доброго оленя. Я гостил в тавернах, где пышногрудые служанки подавали мне мед и вино. Я слушал песни менестрелей и смеялся над кривляньями скомороха. Это ли не жизнь? Здесь, в аббатстве, я вижу тьму. Мрачные горбуны подносят мне гнилую воду, а сквозняки поют песни одиночества, но разве это беда, если завтра я вновь окунусь в объятия красавиц и отужинаю свежей похлебкой? Я свободен, и приглашаю вас присоединиться ко мне, а вы вместо этого изволите предпочитать мрак заточения? Как такое возможно? Нет, господин мой, я отказываюсь вам верить! Неужели вы и вправду настолько повредились рассудком, что мир ваш перевернулся с ног на голову? Ответьте же, о, несчастный! Франц Калленберг - безумец?
В сердцах Следопыт с такой силой дернул за решетку, что казалось, мог и вправду выдрать ее. Страж-Трава сделала его сильнее, и он слишком увлекся ролью пламенного сальмонтца, чтобы вовремя поумерить пыл. Бруно никак не отреагировал на его спектакль, что раздосадовало бы любого паяца, вложившего в своего героя столько же души, сколько Следопыт вложил сперва в Жиля Артуа, а после в Фуко.
- Вы упомянули скоморошьи кривлянья, - медленно зазвучал неприятный голос-хруст, - а мне всю жизнь было не по себе, когда доводилось смотреть на них. Всё одна мысль покоя не давала: а ну как их уродство - не данность жанра, но то, чем в действительности являются люди. В детстве то на мать, то на отца, то на брата погляжу, и все боюсь, что сейчас вместо родных лиц, проступят уродливые очертания настоящего. Считается, что художники и музыканты имеют особый дар, позволяющий чувствовать истинную природу окружающего и передавать ее настроения посредством творчества. Такая связь с тонким миром для многих непосильна, ибо не всякий разум способен справится с нескончаемой вереницей туманных образов, рождающихся в душе при контакте с сутью вещей. Оттого среди творцов так часто встречаются чудаки, способные на создание великих шедевров, но абсолютно непригодные для того, что именуется настоящей жизнью.
Знаете, Фуко, как мы отличаем талантливую работу от пародии на таковую? Оцениваем технику? Впечатленные сложностью исполнения заявляем, что перед нами произведение мастера? Что уж говорить, не без этого, но есть и другое, самое главное. Бывают картины, выполненные со вниманием к деталям, но абсолютно пустые. При взгляде на такие вы не прочувствуете настроение момента, не услышите голоса героев, не окунетесь в морской бриз или крики чаек. Вы увидите лишь плоский холст, а на нем филигранно исполненную плоскость. Так вот, превращение плоскости в глубину и есть тот таинственный ритуал, верное проведение которого межует мастера и мастерового. Его невозможно исполнить без упомянутой связи исполнителя с тонким миром. Примеры работ, не лишенных технических огрехов, в чем-то даже грубых, но, тем не менее, в должной мере позволяющих ощутить себя сопричастным кипящей в них жизни, являются прямыми доказательствами первичности глубины над плоскостью. Глубина, сокрытая за холстом невидима, но осязаема в душе. Ее невозможно оценить с точки зрения техники, но можно почувствовать и прожить. А вот плоскость прожить невозможно, будь она трижды прекрасна. В этом разница, Фуко. Превращение плоскости в глубину - есть непременное возведение призрачной лестницы для наблюдателя, пройдя по которой, он касается тонкого мира, а мы причисляем художника к ордену посвященных.
Я всегда любил искусство, видел в нем отсветы Господнего Творения. Тут вы должны меня понимать, вы ведь тоже своего рода творец. Будь у меня возможность обратить время вспять, я хотел бы одного - никогда не связываться с войной. С ранних лет посвятить себя постижению таинств живописи - вот путь, по которому мне следовало пойти, но судьба имела на меня другие виды и распорядилась иначе. Войны...войны...войны...все эти бесконечные короли, делёж власти, кровь… Моря крови объятые пламенем. Кого-то вдохновляет подобная...красота. Они видят в ней проявление высших чувств. Я не отношу себя к числу трупоедов, ибо только упыри способны питаться плотью визжащей девчонки, которую рука в кольчуге тащит за волосы в амбар. Наслаждаясь мерзким жертвоприношением, такие упыри вступают в контакт с тонким миром, создают жуткие, ни на что не похожие творения, и самое страшное здесь - не факт наличия упырей или жертвоприношений, а то, что мир глазами упыря может быть реальностью, тогда как мир глазами доброго человека - ложью и иллюзией, ведь что мы в сущности знаем о глубине нас окружающей, чтобы считать такую точку зрения бредом? Вера в Господа призвана уберечь нас от столь диких измышлений. Мы воспринимаем его благодать за истину, но вдруг все это лишь Великая Слепота, для того только в нас воспитанная, чтобы мы упустили главное - акт Господнего Творения есть последствие кровавой оргии небытия? С этой точки зрения Конец Света превращается из катастрофы в избавление, а мои попытки остановить его - в пособничество предвечному злу. Что бы вы про меня не подумали, Фуко, знайте, даже после увиденного в Эскальде я до последнего хватался за прежнюю веру, как за спасительную соломинку. Ведь мы так мало знаем о глубине, нас окружающей, чтобы заявлять что-то наверняка. Но это тело и эта камера...Они забрали у меня веру.
Камень, отравляющий мир болезненными грезами, захрустел так мерзко, что Следопыту захотелось лишиться слуха. Пальцы его все сильнее сжимали металл, за побелевшими костяшками готовы были сломаться кости. Рандольф с трудом сдержал рвотный позыв. На диво рассуждающего о вечности камня слетелись бледно-зеленые светлячки; с каждым взмахом крыльев боль стучала в голове. Придется терпеть. Сколько раз ему уже приходилось терпеть? Уже виденное - всегда боль и терпение.
-...особенно, к пейзажу. В отличии от меня Леонора не считала это чем-то серьезным. Скорее - увлечением витающего в облаках мальчика. Она и мое антикварное дело называла блажью. Пыталась отговаривать, потом махнула рукой, недовольно поджав прекрасные губки. Когда по наставлению лекарей жене пришлось вернуться в Сальмонт, я поклялся сделать все от меня зависящее, чтобы Бруно не повторил моих ошибок, реализовав себя там, куда тяготело его светлое доброе сердце - в искусстве. Я видел горящие глаза, когда сын садился работать над новой картиной. О, этот взгляд! В нем жила страсть! Я не первый год помогал молодым художникам, и связи в их кругах у меня были значительные. Моему сыну открывали секреты лучшие мастера, и сердце мое радовалось тому, как талантливая, но по-детски наивная рука Бруно обретала крепость и твердость. Лаура восхищалась им, упрашивая нарисовать что-нибудь лично для нее, любую мелочь вроде портрета ее котенка. В этом Бруно никогда ей не отказывал. В нашем доме скопилась целая коллекция кошачьих портретов. Дети хорошо ладили. Характеры у них были мягкими и уживчивыми, для мальчика, возможно, чересчур. Это важно, Фуко. Не думайте, что я трачу время на ностальгию. Во всей этой истории одно вытекает из другого, как месяцы, сменяющие друг друга...За холодом приходит тепло, а посеянные по весне саженцы восходят осенними плодами.
Однажды Лаура заявила, что коты ей наскучили, и было бы здорово воспитывать медвежонка. Так ее каприз натолкнул меня на мысль о переезде в деревню, где медведи и пейзажи встречаются в изобилии. Все взаимосвязано, Фуко. Лесов я насмотрелся на службе вдосталь, и никогда бы не подумал, что захочу жить на природе. Неожиданно Лаурины медвежата поколебали мою уверенность. За месяцы я убедил себя: призраки прошлого не в праве портить будущее моих наследников. Воспоминания о Чаще грызли меня, но стоило их отбросить...Ужели не хотел бы я просыпаться вдали от Вышеграда, где в солнечные дни у счастья нет границ? Где, ступив утром за ворота, к вечеру доберешься до воздушных замков, воздвигнутых облаками? Ужели воспротивился бы тому, чтобы дети мои посетили эти замки? Чтобы сын увековечил бессмертие нашего рода, изобразив сестру, уснувшей на перине из грозовых туч? Кажется, ответы я знал заранее.
Мне удалось найти подходящее место в землях графа Вильгельма. Состояние усадьбы требовало ремонта, граф предоставил мне работников и дело закипело. Лауре не терпелось поскорее увидеть Эскальд. Ее мечты о званых вечерах в один миг сменились прихотью к путешествию. Я объяснял ей, что жизнь в деревне может разочаровать молодую девицу, но она только закатывала глазки. Возможно ли всерьез воспринимать капризы тринадцатилетней дочери? Я понимал - через неделю она заскучает, через две запросится назад, через три назовет меня мучителем, поэтому рассматривал Эскальд в качестве временного пристанища.
С Бруно пришлось тяжелее. Мальчик не питал энтузиазма касательно "заточения на краю света". Разлука с друзьями навевала на него тоску, простор для творчества представлялся похоронами юности, и все же нам с Лаурой удалось склонить его на свою сторону. Во многом это случилось благодаря совместному осмотру владений. Красота вихрящегося октября, его землисто-сладковатый аромат, лучи последнего солнца, золотящего листву в березовых рощах, густые дубовые тени, ввечеру тянущиеся к серому камню обветшалой усадьбы... Эскальд очаровал сердце романтика. Видеть своими глазами стоит многого. Справедливо говорят - большое раскрывается на расстоянии, но детали, способные изменить представление о большом, возможно исследовать лишь вблизи. Так произошло и с Бруно.
Вплоть до первых заморозков ремонтные работы кипели денно и нощно. Письма с отчётами доставляли раз в неделю. Единственный неприятный случай произошел в конце ноября, когда без вести пропали трое каменщиков, оставивших рабочие места за час до отбоя. Молодые люди были на хорошем счету, не имели взысканий, отличались послушанием. На третьи сутки старшему рабочему, мастеру Йохану, доложили об их обнаружении. Беглецов нашли замёрзшими в трёх верстах от усадьбы, на Соколиной Высоте - крутом холме посреди леса. Рядом с телами валялись пустые бутылки. Гибель до безобразия прозаическая: день рождения, строгий мастер, вино и получасовой сон перед обратной дорогой. Звериных следов поблизости не наблюдалось. По какой-то причине волки не тронули тела. Несчастных похоронили в соседней деревне, и все пошло своим чередом. Я не стал рассказывать Лауре о случившемся. Бруно предположил, что Соколиная Высота должна быть местом удивительным, раз уж троица не поленились тащиться в такую даль. Ему загорелось почтить память погибших, изобразив последнее, на что смотрели их глаза. Взбудораженное состояние выдавало его неподдельный интерес к заманивающей в могилы красоте. Натура художника разглядела в банальной истории жутковатый сюжет: ноябрьские сумерки под серым безжизненным небом...голые стволы...снег засыпает человечьи следы...безмолвный лес враждебно следит за троицей у костра...темно-синий...серый...черные тона… Думаю, так он себе это представлял.
С началом зимы пришла пора внутренней отделки. Заполнив дровницы, я поселил рабочих в доме под обещание топить камины, веселиться и не отказывать себе в радостях. За все было заплачено. Мне хотелось вдохнуть жизнь в стены Эскальда прежде нашего появления, и молодые шумные ребята как нельзя лучше подходили для этой цели. Ко всеобщему прискорбию не обошлось без происшествий. Плотники недосчиталась девятнадцатилетнего Мильке, повредившего шею при спуске в подвал. Перед смертью парень два дня провел в беспамятстве. В его бредовых стонах друзьям удалось разобрать предостережение "держаться подальше от страшных лестниц", после чего Мильке скончался, так и не приходя в сознание.
Разумеется, я не подозревал о грядущей беде и не придавал несчастным случаям значения. Строительные работы всегда были опасным занятием, смерти на них не новость; но вы, как человек, знакомый с развязкой, должны понимать, куда все шло с самого начала. Это место забирало жизни, Фуко, подпитывало ими свою красоту...
Из-за жуткой боли в голове отвечать Следопыту было тяжело. Язык еле ворочался, слова сделались оборванными. Предприняв над собой усилие, он постарался придать голосу уверенности.
- Я обратил внимание на другое. Вы изъясняетесь, как поэт или художник, а не как солдат. А ещё говорят, старые привычки не забываются.
- Вижу, моя личность не даёт вам покоя, - чиркнул камнем о камень Бруно. - Не разочаровывайте меня, переплётчик. Солдатская жизнь давно в прошлом. Книг за годы я прочел немало, особенно поэзии.
Следопыт собрал мысли в кучу.
- Как бы вы поступили, откажись Бруно переезжать?
- Старался бы до него достучаться. Рано или поздно мне бы это удалось.
- Доводами. Бруно прислушивался к моему мнению.
- Выходит, вы бы настаивали?
- Его следовало подтолкнуть, не уязвив самолюбия. Город обучил его ремеслу, но для превращения ремесла в искусство Бруно требовалась тишина и вдумчивое погружение в работу.
- Вы упоминали его покладистый характер. Похоже на правду. Мальчик отказался бунтовать против отцовского видения его судьбы, такое бывает нечасто. Что до замёрзших рабочих...Сколько времени прошло со дня пропажи до момента обнаружения тел?
- Я не присутствовал там лично. Мастер Йохан говорил о трех днях.
- Я слышал, в Гоффмаркском графстве после войны расплодились волки.
Бруно едва заметно прищурился.
- Вы верно слышали. Волков хватает. Однако, про следы мастер Йохан не упоминал. Странно, не находите? Голодный волк, не тронувший свежее мясо..
- Странно, странно. Но мастер Йохан мог и соврать.
- Он не врал, Фуко из Сетьен-Жюре. Волки не тронули тела и не поднимались на Соколиную Высоту. Я уверен в этом.
- Не сомневаюсь. А на похоронах вы присутствовали? Всё-таки, ваши владения.
- На похороны не успел, но могилы посетил и с местными пообщался. Говорят, хоронили в открытых гробах.
- Жаль, что не успели. Полагаю, с историей Мильке вы также знакомы со слов мастера Йохана?
- Он поставил меня в известность. Потом я узнал подробности у друзей погибшего. На первый взгляд - ничего интересного, обыкновенный несчастный случай.
- Слушайте по порядку, Фуко, ибо одно вытекает из другого. Во второй половине февраля мы всем двором перебрались в Эскальд. Если помните, в этом году снег сошел в конце января, а уже через месяц погода скорее напоминала апрель. Нежданное тепло было воспринято мною, как благословение перемен, и мы безотлагательно двинулись в путь.
Размерами усадьба превосходила наш дом в Вышеграде. Многие помещения оставались под замком, часть первого этажа, подвал и хозяйственные пристройки отводились прислуге, тогда как второй этаж полностью принадлежал хозяевам. В одной из гостевых комнат, выходящей окнами на дубы, Бруно пожелал обустроить мастерскую. Для жизни он выбрал центральные покои возле главной лестницы. Лаура облюбовала спальню напротив спуска в гостиную, мне отошли дальние комнаты в западном крыле.
За спиной Следопыта брат Эльке зашевелился.
- Господин Артуа, - робко пробормотал старик, - на сегодня пора заканчивать. Скоро явятся Божьи Судьи.
Рандольф кивнул, отчего голове стало ещё больнее.
- Что, Фуко, покидаете меня? - донеслось до него нечто, похожее на скрежет. - Говорим-говорим, а все только время тратим, так по-вашему? Пока скучаете в обществе монахов, вспомните все, что я вам рассказал. Обратите внимание на детали. Завтра поймёте, для чего была эта присказка. Часа времени нам хватит.
Мальчишка предпринял попытку улыбнуться, но дрожащий от зелья воздух превратил улыбку в гримасу.
"Здесь лучше не улыбаться, - пронеслось в голове у Следопыта, - это место красоту преображает в уродство".
Старик уже готов был закрыть смотровое оконце, как вдруг он сообразил, что забыл задать последний вопрос.
- Брат, прошу, позвольте минуту, и мы сразу уйдем.
- Только скорее, вильё. Минута, и я закрываю окно.
- Благодарю вас, брат! Escual si sheron vilo Franc! (Последний вопрос, господин Франц (сальм.)) - обратился он в камеру. - Когда по-вашему наступит Конец Света?
- Эра Презренных завершается, Фуко. Четыре бледные звезды уже рядом. Не знаю, когда точно это случится. Завтра или через год? Но какая вам, в сущности, разница, если все это лишь плод моего воображения?
Договорить он не успел. Время вышло, и брат Эльке захлопнул окно.
Продолжение истории таинственного заключенного можно будет узнать в следующей части уже в субботу. Кто не хочет ждать, книга выходит вперед на АТ - Краснолесие. Небосвод Лебедя
Телеграм канал с подробностями о вселенной - https://t.me/nordic_poetry
