Качество современного образования ещё хромает. Вот как мне кажется, сейчас в любом учебном заведении дают диплом, но не знания. Знания эти получают лишь те, кто реально хочет их получить. Наверное, поэтому сейчас очень много и дворников тех же самых, и грузчиков в регионах с дипломами о высшем образовании. К высшему образованию в регионах уже давно сформировалось негативное отношение. На заводе мне часто рассказывали про уборщицу, которая с высшим образованием мыла полы и разгадывала кроссворды, но ни разу за это ничего не выиграла. И ставили в пример какого-то грузчика, который сначала заработал на газель, потом открыл магазин и лишь только после этого куда-то съездил за корочками. Вот когда я учился, и на работе мне мозг выпилили, что это лажа конкретная, да и домашние мозгогрызы требовали, чтобы я всё бросил.

Пожалуй, подробнее расскажу как я сам получал "вышку". Я сам, вот честно, в молодости даже реально мечтал поступить в институт. Для меня это была возможность и из родного города смотаться, и вот правда хотелось знаний получить. Но всякие проблемы помешали, то одно, то другое. Тем не менее опыт поступления у меня был. Когда-то, может помнит кто, без всяких ЕГЭ поступали. Сидели в аудитории, писали сочинения, отвечали у доски. А в это время толпа родителей стояла и тряслась у центрального входа ВУЗа. И даже были такие случаи, когда родителям становилось плохо, и им скорую вызывали.

Ну так вот. Не сложилось у меня с этим. А потом стали открывать филиалы и представительства в каждом районном центре, в любом маленьком городке или областном посёлке. И я однажды пробовал куда-то поступить, но меня даже до экзаменов не допустили, потому что требовалось специальное образование. А потом помог случай: я прогулял работу. Где трудился в то время, писал недавно. Просто тупо ушёл на обед и не вернулся без указания причин. Надо было как-то отмазаться. И я ничего умнее не придумал, как отправиться в представительство коммерческого ВУЗа.

Раньше учиться там был реально престижно. У меня друг детства один после окончания даже в областных верхах серьёзно продвинулся, серьёзный пост там занимает. Но у меня уже в самый первый день поступления реально отвисла челюсть. Потому что никакого времени сдачи никто не назначает. Заполнил я там какие-то бланки и повели меня в совершенно пустой класс. Вручили листочки с тестами и велели заполнять. При этом никаких проверяющих, никакого контроля. В современном мире можно было бы тупо списать с телефона, но тогда мобильного инета ещё не было.

А вопросы, знаете, вот тупые и смешные одновременно. Поставил я нужные галочки и отнёс директору. На этом всё - я поступил. Первое время мы ещё по субботам ходили, нам там что-то учителя балоболили, мы делали вид, что типа внимательно слушаем и записываем услышанное в тетради. Вообще такая учёба мне напоминала занятия в советской вечерней школе, в чём я год за годом всё больше и больше убеждался. Например, мне запомнился первый день сдачи тестов. Чтобы подготовиться, я на работе взял дней в счёт отпуска, штудировал учебники. И что вы думаете? Прихожу на сдачу и вижу полный класс студентов с разных потоков. И все дружно на глазах преподавателей перелистывают страницы этих самых учебников и ищут нужный ответ.

Ну а дальше вообще конкретный трешак начался. Откуда-то с Москвы пришёл приказ, что представительства не имеют вообще права на учебную деятельность. Субботние уроки у нас, считай, закончились. Можно было даже и не ходить. Помню, был такой прикол, когда в последний день семестра одному дяденьке-заочнику вручили учебные пособия, которые он полгода даже не забирал. К курсу к третьему всё что от нас требовалось - это по сути только сдать тесты, только уже не на листочках, а при помощи компьютерных программ. Сдавали кто как мог: кто-то даже приводил на сдачу даже учителей (разумеется не бесплатно). Но уже появились первые компьютерные салоны в городе, где можно было заказать распечатки ответов. А с ними можно было сдать даже за своих одногруппников.

Тоже самое по поводу курсовых. Сначала мне это всё реально интересно было. Я сам писал, но по ходу где-то перемудрил. И потом уже тупо покупал готовые. То есть по сути всё что требовалось тогда от студента - это знать где скачать ответы на тесты и где заказать курсовуху. Вот с дипломом было посложнее. Тоже сам пытался писать, но своего компа не было, ходил в игровой салон после работы. То ещё удовольствие: сидят мелкие пацанята и в стрелялки играют, и тут я, великовозрастный лоб, сижу рядом и что-то там печатаю. В итоге так и купил готовую работу. Но проверяющий был уже в области. Занудный такой дядька и противный. Докапывался буквально до каждой запятой и точки.

А на защите я полез первым сдавать. И, честно, аж даже расстроился. Завалил, считай, на трояк. Я к тройкам-то человек не привычный. Что-то растерялся. Сейчас, понимаю, мог бы повернуть ситуацию в свою пользу, но замешкался что ли. А председателем комиссии был какой-то московский препод. Он меня стал кратким именем называть. Я не одёрнул, типа, что это за панибратство. Ну и, как рассказывал, есть в этих институтах такие вонючки, что не любят пролетариев. Как узнал этот москвич, что я - простой рабочий, так ехидничать начал. И мне бы вот, знаете, мне бы его на место поставить: дескать, да, пока я - рабочий, но у меня такие планы грандиозные, тратата. И всё, четвёрка хотя бы была гарантирована. Но я отмолчался, а это была по ходу проверочка.

Короче, не учёба и не пойми чего. Чемодан просто какой-то без ручек: и бросить вроде жалко, и тянуть тяжело. Пока я там "учился" я столько работ сменил, что все даже и вспомнить не могу. На заводе я уже не работал, зато и улицу мел, и машины мыл, и снег чистил, и вот какой только хернёй не занимался. Даже как-то от центра занятости на курсы в ПТУ подался. И вот что интересно, вот в этом самом училище реально давали знания. Контраст по сравнению с институтом просто огромен. Я там три месяца всего учился. И месяца не прошло, как мастерка вникала в мою ситуацию, и помогла мне найти работу по получаемой специальности.

И она тратила своё личное время, что бы мне одному что-то объяснить в классе. Что-то там на доске чертила, конспекты поверяла. Короче делала всё возможное, чтобы моё птушное свидетельство об окончании не осталось простой бумажкой. Не знаю, моё личном мнение, тут сыграла роль, что она начала преподавать в советское время, А тогда люди более ответственно к любой работе относились. Что же касаемо институтского диплома. Само его наличие мне давало возможность в нулевых трудоустройства на 30 тысяч, правда, в паре сотен км от родного города. У себя на родине намного меньше выходило. Когда устраивался, обещали, что от премиальных капать будет прилично, а в итоге лет несколько я выдержал кое-как в этом офисе и свалил.

Да и так если разобраться, в принципе сам диплом мало кому из выпускников пригодился и помог в жизни. Есть, конечно, крайне редкие исключения, ведь кто-то при поступлении уже имел какую-то должность или профессию, может быть им какие-то надбавки капают, точно не знаю. Единицам из выпускников, может даже и повезло. У нас в городе в то время какой-то очередной магазин открыли, и принимали на работу продавцов исключительно с высшим образованием. Был такой прикол. Один раз я сам ходил на какое-то собеседование, когда с высшим образованием принимали - оказалась контора млм. А так в основном, встретишь какого-нибудь из сокурсников, спросишь про диплом. Ответ всегда один: где-то дома лежит. Может даже кто-то и не помнит куда его положил! Так вот если разобраться, наличие диплома в жизни ничего не изменило.

Пожалуй, все свои ценные знания я получил не благодаря образованию, а вопреки ему. У меня тогда проблемы были реально серьёзные: мне врачи вообще запретили физической работой заниматься. Сколько ни бился, группы инвалидности не получил. Только справка на лёгкий труд. Ну а где её найдёшь в регионах? Только если вахтёром каким. Минималка-то была с пятак в то время. Заводы у нас как раз закрывали. Поэтому я и пошёл учиться. Думал, что поможет. А в результате научился как-то выкручиваться и, главное, освоил комп.

При поступлении меня сразу предупредили, что компьютерная грамотность необходима, а она у меня была нулевой. При этом до поступления я целый ГОД ходил на какие-то тупые компьютерные курсы, получил жёлтую карточку оператора пвм, но совершенно ничему не научился! Честно, это был конкретный дебилизм: за один компьютер сажали по два-три человека, обучали вообще какой-то ерунде, типа как архивировать файл или вообще как включить или выключить этот самый компьютер.

Вполне естественно, что мне пришлось осваивать работу с компьютером самостоятельно. Но у меня не было компа, но был один единственный интернет-салон в городе, тоже писал про это раньше на этом сайте. Вот сперва ходил туда и учил себя печатать. Потом после одной работы дежурил. Причём к тому времени в кредит был взят ноутбук, с которым я после работы ездил калымить на ночное дежурство.

Параллельно, как говорил, по ночам сшибал какие-то гроши в интернете, а потом тупо предложил работодателю прайсы печатать, потом размещал рекламные объявления. Позже перешёл на фриланс. Этот заработок меня очень сильно выручал финансово. Сейчас, правда, уже года три, как дополнительного дохода у меня нет. Вообще уже измучился. Но, как знать, может быть всё-таки и выкручусь, тем более не первый уже раз.

— Даня, пошли! — мама потянула его за руку. Она опасалась «снеговика», так как не могла понять его природу и справедливо опасалась, что это одно из творений противника.

— Сейчас, сейчас, пусть он лопнет! — запротестовал Данила, одёргивая руку.

«Снеговик», мерцая изнутри приглушенным светом, издал негромкий мелодичный звук и осыпался каскадом мелких блестящих осколков, мгновенно исчезнувших на земле.

— Ооооо… — восторженно протянул мальчик.

— Пошли уже, — мама опять потянула Данилу за руку, и на этот раз он подчинился.

Вскоре пришли на поле. Бабушка лопатой разгребала сухую траву, по одной ей понятным причинам выбирала место и копала неподатливую почву. Мама с Данилой палками и просто руками разбивали комья земли, искали картофелины, морковку, свёклу. Пальцы ломило от холода, и мальчик согревал их дыханием. Вдалеке он видел еще людей, которые, так же, как и они, искали себе пропитание. Некоторые были группами, но виднелись и одинокие фигуры.

Данила устал, но не решался остановиться, с тоской поглядывая на бабушку с мамой. Те, не поднимая головы, копались в холодной земле. Наконец, бабушка с усилием выпрямилась, и Данила с облегчением понял, что они закончили. В этот раз овощей нашли много, почти два ведра. Потом сходили ещё в лес неподалеку, набрали три охапки хвороста.

После обеда мама с бабушкой выволокли из-за печки большую металлическую флягу, с трудом подтащили её к двери. Данила, сразу догадавшись, что мама собирается идти к реке за водой, тут же заканючил, чтобы и его взяли с собой. Бабушка запротестовала, но мама неожиданно легко согласилась. Видимо, ей не хотелось идти одной. Мальчик кинулся одеваться, от радости запутался в брюках и чуть не упал. Бабушка подхватила, поставила на ноги и, ворча себе под нос, стала вызволять его ноги из завязавшихся узлом штанин.

Мама дождалась, пока Данила соберётся, подцепила флягу крючком на тележке, повесила на второй крюк ведро и выкатила её из дома. Мальчик вприпрыжку бежал следом. Мама легко катила такую громоздкую на вид флягу по дороге. Небо разъяснилось, солнце вышло из-за облаков. Тележка дребезжала, скрипела, ведро раскачивалось, звонко ударяясь о штангу, и от всех этих звуков мальчику было почему-то очень весело. Он закинул голову и громко рассмеялся.

— Ты чего? — удивилась мама, но он только помотал головой. Такое не объяснишь.

На перекрестке их догнал воняющий дымом грузовик и, взревев двигателем, остановился. Из кузова выпрыгнул молодой парень, подбежал к ним.

— Здрассте, Анна Леонидовна! — Парень был в одной рубахе и тёплых ватных штанах, заправленных в подшитые валенки. — Вы меня не помните? Я Мишка, водитель нашей школы. Я помогал вам переезжать в наш посёлок месяц назад.

— Конечно помню, — тепло улыбнулась мама. — Как у вас дела, Миша? Как ваша мама?

— Спасибо, всё отлично. — Парень потёр красный нос, сунул руки подмышки и, стал пританцовывать на месте. — Вы на реку собрались? Садитесь, подвезём. Мы с парнями машину обкатываем, всё равно куда ехать.

— Да я же вот с этим, — рассмеялась мама, указывая на флягу.

— В кузов закинем, делов-то! Ребята, помогите, — крикнул парень в сторону машины.

Из кузова спрыгнули двое ребят и подбежали к ним. Легко подхватили тележку с флягой и потащили её к машине. Закинули наверх и сами залезли в кузов. Маму с Данилкой посадили в кабину. Мальчик отчаянно сопротивлялся, ему хотелось ехать с парнями, но мама запретила, напомнив, как он простыл после поездки месяц назад, когда так же ехал в кузове. Пришлось нехотя согласиться.

Миша дождался пока пассажиры устроятся на сиденье, стукнул в стенку кабины, дождался ответного стука и завёл машину. Мотор взревел, из трубы повалил густой дым.

— Вот до чего дошли, Анна Леонидовна! — Парень рассмеялся, выкручивая руль. — Бензин сейчас на вес золота, так на дровах ездить стали. Есть тут в здешней коммуне умелец, переделывает автомобили с ГСМ на газогенератор. Дров-то, слава богу, у нас хватает, вон какие леса вокруг. И не поймёшь, то ли вперёд шагнули с такими технологиями, то ли на сто лет назад откатились.

Он повернулся к Данилке и подмигнул ему.

— Может, ты, малец, доживёшь до таких времён, когда на чистой воде ездить будем. Зачерпнёшь из реки ведром, зальёшь в бак и — вперёд, к звёздам!

Данила, открыв рот, смотрел на парня. Он всем сердцем хотел быть таким же, как этот водитель, так же лихо управлять машиной, не важно, на чём она там едет, так же задорно смеяться и подмигивать одним глазом.

— Вся это война — откат в прошлое, — тихо произнесла мама. — Водопровода нет, про отопление уже давно забыли, электричество включают на час в день. И самое страшное — нет до сих пор чёткого представления, что из себя представляет наш враг. Сплошной информационный вакуум.

— Это да, — легко согласился Мишка. — Мы тут с ребятами на днях поспорили... — Он поморщился и потрогал челюсть. — И пришли к выводу, что это демоны ада к нам спустились. Или поднялись. На комете этой, которая уже полгода висит в небе и никак не улетит. Ну не может человек такие орудия убийства придумать. «Торопунчики» эти, «спиральки»… А чёрное солнце? Моя мать как увидела его, так сразу сказала — человечеству пришёл конец. А ведь тогда еще ничего и не было, ни Луну не долбанули, ни города не взрывали.

Даниле сразу стало скучно. Эти разговоры он слышал ни один раз, и они ему уже порядком надоели. Он отвернулся от водителя и стал смотреть в окно. Машина, дребезжа и подпрыгивая на кочках, неслась по улице. Дым стелился за ней серым облаком, формируя причудливую тень рядом.

Сначала они проезжали по территории посёлка. Мимо проплывали то восстановленные дома, то полуразрушенные строения, которыми еще не успели заняться. Потом, миновав пост охраны, они выехали за территорию, и за окном понеслись пустые поля, небольшие рощи с чёрными замёрзшими деревьями. Дорога здесь была отличная, асфальт сохранился почти без повреждений, и ход машины стал более плавным.

— А знаете, я думаю, что ничего они с нами не сделают! — запальчиво сказал Мишка после долгой паузы. — Как нас только не били… Кто нас только не бил… Выжили и даже сильнее стали. Ну вот и сейчас выживем. Мы тут с ребятами добровольцами на фронт собрались. Будем бить ублюдк… ой, простите! Будем бить тварей, кто бы они не были, американцы, пришельцы или черти с дьяволом во главе. Вы только маме моей не говорите, она с ума сойдёт. Я перед отправкой на фронт сам ей всё объясню, что так мол и так, не такой уж ваш сын шалопай, оказывается…

— Не скажу, — серьёзно ответила мама.

Когда подъехали к реке, там уже стояло несколько машин. Мама с Данилкой выбрались из кабины, подошли поздороваться со знакомыми. Мишка с парнями разгрузили кузов, вытащили флягу и покатили по пирсу к самому концу, где незнакомый мужчина уже набирал ведром воду из глубины, чтобы вода была чище, и заливал её во фляги.

Пока мама разговаривала, Данила поднял с земли длинную палку, подошёл к реке и с силой ударил по воде. На берег выплеснулись мутные в серой пене брызги, и мальчик замер от восхищения. Он побежал по берегу, крича от восторга сначала вполголоса, а потом всё громче и громче, ударяя палкой, иногда попадая по мутной воде, иногда — по земле, по камням, и тогда из-под мокрой гальки разбегались небольшие насекомые, которые, по-видимому, были нечувствительны к холоду.

— Эй, малец, чего кричишь? — К нему подошёл Мишка, вытирая лицо светлой тряпицей. Он уже натянул на себя толстую кофту, из-под глубокого капюшона торчал острый нос.

— Река, — сказал Данилка, широко разведя руками. В этом слове было всё — радость от поездки, от солнца, от голубого неба, от широкой реки с икрящейся водой.

Удивительно, но Михаил его понял. Подняв голову, он взглянул на небо, на блики на воде и, улыбаясь, повторил за мальчиком: — Река…

Чуть поодаль раздалось шуршание, резкий свист, и, оглянувшись на звук, Данила увидел белёсый шар, катающийся по земле.

— Снеговик! Снеговик! — пронзительно закричал мальчик, откидывая палку. Воистину, это был счастливый день.

— Погоди-ка… — Мишка попытался его придержать, но тот ловко проскользнул у него под рукой и бросился к вращающемуся шару, который уже набрал массу и начал зарождать верхний.

Данилка остановился в паре шагов от «снеговика», с восхищением наблюдая, как тот крутится на земле.

— Какой-то он не такой, как обычно, — заметил Мишка. Он наклонился над белыми искрящимися шарами, с любопытством их разглядывая, а потом и вовсе встал на колени перед ними. Этот «снеговик» и вправду отличался от тех, которых Данила видел раньше. Звук, с которым он зарождался, был пронзительней, напоминал визг пилы, свет не приглушённый мерцающий, как в прежних, а яркий, холодный, вызывающий резь в глазах. В глубине шаров угадывались то ли острые снежные шипы, то ли иголки.

К ним подошла мама, потянула Данилу за рукав.

— Я тебе сколько раз говорила не приближаться к ним! — сердито произнесла она.

— Ну мам! — возмущённо воскликнул мальчик, но та крепко ухватила его за рукав, развернула в обратную сторону и почти потащила к машине. — Ну дай…

На секунду берег реки озарила ослепительная вспышка, раздался грохот, остро запахло озоном, в спину мальчика что-то сильно ударило. И тут же всё стихло.

—  Что случилось? – мама с тревогой огляделась по сторонам. Осмотрела мальчика, себя. — Это «снеговик» так взорвался?

Данила с опаской обернулся. «Снеговика» не было, но Михаил по-прежнему стоял на коленях на том же месте, едва заметно раскачиваясь.

— Миша, с вами всё в порядке? — поколебавшись, спросила мама. Она выпустила руку Данилы, подошла к водителю, тронула его за плечо. Тот мягко завалился на бок, голова ударилась о землю, из-под капюшона тягуче выплеснулось красное и серое. Мама в ужасе отпрянула, закричала, но тут же зажала рот рукой.

— Что такое? — заволновался мальчик, побежал к ней, но мама отрицательно покачала головой, схватила его за руку и потащила прочь от этого места. Навстречу им бежали люди, привлечённые её криками.

— Мама, что случилось? — повторил Данила, дёргая её за пальто. Она отпустила его руку, сделала шаг в сторону, склонилась над пожухлой травой, и её вырвало.

— Мама! – закричал мальчик.

— Всё хорошо, малыш, — хрипло ответила мама и вытерла рот платком. — Меня просто укачало. Пошли к машине, нам пора уезжать.

Данила оглянулся. Столпившиеся люди заслоняли обзор так, что Мишу не было видно. Они возбуждённо переговаривались, склонившись над тем местом, где еще недавно был «снеговик». Незнакомая женщина упала на колени, надрывно закричала, и от этого крика на душе у мальчика стало тоскливо и к глазам подступили слёзы.

— Миша заболел? — неуверенно спросил он маму, с трудом поспевая за её широкими шагами и постоянно оглядываясь назад.

— Да.

— Потому что без куртки ходил?

— Да.

— Он поправится?

Молчание.

— Он поправится? — выкрикнул Данила и остановился, упрямо скидывая мамину руку.

— Послушай, — мама поколебалась, присела на корточки перед ним. — Миша обязательно поправится. Скорее всего уже сегодня. И сегодня же он уедет на фронт. И будет там храбро сражаться с врагом.

— Вместе с папой?

— Нет, — резко ответила мама, встала и опять взяла Данилу за руку. — Они будут сражаться в разных войсках.

Она помогла мальчику подняться в кабину, залезла сама, устало облокотилась на спинку сиденья и закрыла глаза. Данила хотел ещё что-то спросить, но промолчал и лишь смотрел на её белое лицо, на новую, незнакомую ему морщинку у губ, на пульсирующую голубую жилку на виске.

Глава 4

Ему всю ночь снились кошмары. «Снеговик» крутился на мёрзлой земле как волчок, весёлый Мишка скалил зубы, рассказывал, как он чудесно устроился на передовой, и как ему тут все рады. Данила радовался вместе с ним, но тут лицо водителя покрылось мелкими трещинами, сползло вниз, обнажая белые кости, и мальчик закричал от испуга, проснулся и тут же уснул снова, успокоенный ласковым: «Тише, милый, это всего лишь сон. Мама рядом, мама никому не даст тебя в обиду».

После завтрака мама собралась в город, посмотреть списки раненых, прибывших в госпиталь. Данилку с собой не взяла, от чего тот расстроился и громко заревел от обиды. Но мама с бабушкой на его плач не обратили внимания, и пришлось прекратить. Глупо сидеть и реветь, когда никто не реагирует на твои рыдания.

Мама вернулась ближе к вечеру, когда на землю легли длинные тени и жёлтое солнце стало клониться к закату. Не раздеваясь, села к столу, тяжело опустила голову на сложенные руки. Бабушка подошла и молча присела на стул рядом. Они долго сидели, не говоря ни слова, а Данила наблюдал за ними, не решаясь подойти.

Остаток дня прошёл тоскливо. Бабушка примостилась у окна и при тусклом вечернем свете чинила одежду. Мама выложила свои учебники на единственном в доме столе и пыталась составить программу обучения для ребятишек. Начало учебного года откладывалось до конца осени, но с приходом зимы нужно было уже проводить занятия.

Данила расставил солдатиков на холодном полу и стал играть в войнушку, громко отдавая приказы своим командирам и иногда увлекаясь так сильно, что мама просила вести себя потише.

На ужин была гречка с овощами. Данила разнылся, гречку он не любил, но бабушка прикрикнула, и ему нехотя пришлось съесть то, что положили. На улицу его не пустили, и он опять залез на печку. Заниматься было совершенно нечем. Он закутался в одеяло и задремал. Проснулся от мужского голоса и в полудрёме попытался вслушаться в разговор.

— …я первый раз вижу этих людей. Запаковали тело и увезли с собой. Если и предъявляли какие-то бумаги, то я об этом ничего не знаю. Всё меняется, Анна Леонидовна. Меняется и, к сожалению, не в лучшую сторону. Эти твари, враг наш неведомый, постоянно перестраивают свою тактику. Теперь они уничтожают только существ из плоти и крови. Людей, собак, лошадей. Неживое не трогают…

Невидимый мужчина помолчал. Негромко звякнула посуда, послышался звук льющейся воды.

— Спасибо, очень вкусный у вас чай… Так вот, на примере вчерашнего «снеговика», — продолжил гость. — Когда он взорвался, то выкинул в воздух тончайшие лезвия из неизвестного материала. Это мне уже потом рассказали люди, которые тело забрали. Эти лезвия и убили парня, полоснули по открытым участкам тела – по лицу и рукам. Разрезали насквозь мышцы, кости, и рассыпались в пыль, как только достигли ткани. Капюшон изнутри даже поцарапан не был… Да вся одежда не повреждена была. То же самое с растительностью рядом — деревья, кусты, хоть на них тоже эти «лезвия» посыпались, но всё это осталось нетронутыми, не было ни одной царапины на поверхности.

— Вы хотите сказать, что мы с Даней выжили лишь потому, что повернулись спиной к «снеговику»?

— Да, вы с мальчиком были плотно укутаны, не было открытых участков тела на пути осколков. А неживое, в вашем случае одежду, эти «лезвия» не повреждают.

— Господи, как страшно… — произнёс тихий голос бабушки.

Данила не понял ничего из того, что сказал мужчина, но ему стало интересно и он осторожно свесил голову. За столом сидели мама, бабушка и пожилой мужчина с чёрной бородой. Бородача Данила знал, это был директор школы, в которой должна проводить занятия мама. Мальчик слез с печки, подошёл к столу, стеснительно поздоровался с гостем и залез на колени мамы.

— Вы и себе, и своему мальцу сшейте плащ, — посоветовал директор. — Такой, чтобы в случае опасности можно было сесть на корточки и полностью закутаться в ткань. С объёмным капюшоном. И ты, Данила, запомни, видишь что-то незнакомое — беги. Не надо подходить и рассматривать, тем более не надо ничего в него кидать и тыкать. А то в прошлом месяце у нас один парень в «тряпку» палкой ткнул и…

— Для него в этом мире всё незнакомое, — будто невзначай перебила говорившего бабушка. — Он ещё не понимает, что может быть опасным, а что нет. Но будем объяснять, спасибо вам, что делитесь информацией.

— Надо в школе уроки на эту тему проводить, — сказала мама, обнимая Данилку. — Показывать, какие опасные существа бывают, как от них прятаться.

— Да, насчёт школы, — директор кашлянул и отвёл взгляд. Данила почувствовал, как напряглась мама. — Я, вообще-то, ради этого разговора и пришёл к вам, Анна Леонидовна. Понимаете, боятся родители в школу детишек отправлять. Как не крути, а массовое скопление народа в закрытом помещении… А «торопунчики» как раз на такое скопление и слетаются. Чтобы всех разом… Так что не будет у нас занятий. Зря я вас, Анна Леонидовна, с прежнего места сдёрнул. Если хотите, я могу организовать переезд обратно в тот посёлок, где вы раньше жили.

— Спасибо, я подумаю, — безжизненным голосом произнесла мама. Она смотрела невидящим взглядом куда-то поверх головы директора, и тот вдруг сразу засобирался домой. До двери его проводила бабушка, мама так и осталась сидеть за столом, крепко сжимая Данилу.

— И ещё… — уже от двери сказал директор. — Ходят слухи, что тут в лесах какие-то бандиты появились. В основном кражами промышляют. Вы уж будьте поосторожнее. А то часто вы одна, Анна Леонидовна, по округе ходите, уже многие приметили.

Бабушка закрыла за гостем дверь, села к столу на своё место, не поднимая взгляд, тщательно разгладила скатерть.

— Возвращаться нам смысла нет, — тем же безжизненным голосом сказала мама. — На прежнем месте уроки были, но ни денег, ни продуктов за работу не давали. Перебивались подарками от родителей. Если вернёмся, умрём с голода. Здесь тоже умрём. Не сразу, конечно, но эту зиму мы точно не переживём.

— А ну прекрати, — прикрикнула на неё бабушка. — Что ты говоришь такое?

— Подумай сама. — Мама неотрывно смотрела в одну точку лихорадочно блестевшими глазами. — Всё к одному. Сначала я золото потеряла. Это было единственное, на что мы ещё могли выменять еду, и я так легко отдала его мошенникам. Потом работы лишилась. Я же всю жизнь была учителем, я больше ничего не умею делать. Зима на пороге, из еды запасов максимум на две-три недели. Через месяц мы кору с деревьев обгладывать будем. И ещё смерть этого мальчика… Он же такой юный был, на фронт собирался…

Данила запрокинул голову, непонимающе взглянул на бледное до прозрачности лицо мамы. Потом слез с её колен, встал рядом, неуверенно тронул руку.

— Да что с тобой? — с отчаяньем произнесла бабушка. — Ты же всегда такая сильная была, Анна. Мы с тобой в таких страшных ситуациях выживали, а тут ты из-за ерунды расклеилась… Подумаешь, золота и работы лишилась… Ты вспомни, как мы выбирались из горящего города. Сколько народу погибло, а мы выжили. Вспомни, как прятались от людоловов в том страшном поезде, Данечку чуть не потеряли, но ведь спаслись же! И сейчас выживем. Не бывает безвыходных ситуаций.

— Бывает. Но только один раз в жизни. — Мама с трудом оторвала свой взгляд от одной ей видимой точки и посмотрела на бабушку. — И, боюсь, эта как раз наша ситуация.

Данила с опаской отошёл подальше. Это была какая-то другая мама, и её он боялся. Он опять залез на печку, сверху наблюдая за женщинами. Мальчик чувствовал, что происходит что-то очень плохое, но в силу своего возраста не мог осознать всего происходящего.

В дверь с силой постучали. Бабушка вскинулась, но мама осталась так же безучастно сидеть на стуле.

— Здесь живет учительница Анна Леонидовна? — спросил грубый мужской голос.

Мама с усилием повернулась ко входу.

— Не открывай, Аня, — попросила бабушка.

Но та упрямо мотнула головой, встала, подошла к двери и вытащила засов.

— Я — Анна Леонидовна, — спокойно сказала она, открыв дверь.

— Ну, принимай гостей, — сказал невидимый собеседник и крикнул куда-то в темноту: — Клава, иди сюда, нашлась твоя пропажа.

— Она? — спросил женский голос, и Данила, встрепенувшись, стал шустро слезать с печки.

— Добрый вечер! — входя в дом и внося запах мороза и свежести, весело сказала Клавдия. — Ну вы даёте, Анна Леонидовна. Вы какой адрес мне написали? Почему поселок Новомоскитовка?

Мама охнула и прижала руки к груди.

— Мы, значит, как и обещали, приехали с мукой в Новомоскитовку, а такого дома, как вы написали, и нет нигде. Всё утро учительницу Анну Леонидовну искали. Потом поняли, что вы неправильный посёлок указали. И давай всех знакомых и незнакомых опрашивать, вдруг кто знает такую учительницу. Торговля стоит, товар портится, муж ругается, — Клавдия белозубо рассмеялась, подошла к бабушке. — Здравствуйте, я Клавдия, мы из коммуны, вы знаете наверное… Сюда муку ставить? — Гостья повернулась к маме и, не дожидаясь ответа, крикнула в темноту: — Ребята, ну, заносите, чего вы там копаетесь?

Мама стояла возле двери очень бледная, очень спокойная, только дрожащие руки выдавали её волнение.

— А колечко твоё действительно с бриллиантом, очень дорогое кольцо. Сильно дороже, чем я рассчитывала. Вынуждена вернуть тебе его, нет у меня столько продуктов, чтобы на него выменять. — Клавдия с видимым сожалением положила свёрток на стол. — Тут целая туша свиньи выйдет за такое кольцо, а то и не одна.

Бабушка охнула.

— А вообще у меня к тебе, Анна Леонидовна, есть разговор. — Клавдия прошлась по небольшой комнате, увидела Данилку. — А, вот ты где. Держи, гостинец тебе припасла.

Она достала из сумки большое красное яблоко и протянула мальчику. Тот с восторгом вцепился в него.

— Так вот, Анна Леонидовна, я тут поговорила с нашими… Нам в коммуну учитель для ребятишек нужен. Очень нужен. Пойдешь к нам? Жильём, одеждой мы обеспечим. И тебя и семью твою. Всем рады будем. И еда у нас всегда в наличии, живем не богато, но сытно. Как видишь, даже излишки продуктов есть, можем продавать, менять.

Мама провела дрожащей рукой по лицу, по горлу, хотела что-то сказать, но вдруг расплакалась.

— Ты чего? — удивилась Клавдия.

Мама пыталась сдержать слёзы, но они ручьём текли по её лицу.

— Мы думали, что вы нас обманули, — грызя яблоко, пояснил Данила. — Что взяли золото и убежали.

Клавдия с удивлением взглянула на него, подошла к маме.

— Серьёзно? Ты правда подумала, что я могу так поступить?

Мама стала плакать навзрыд.

— Да вы что… Как можно-то… — растерянно произнесла Клавдия, оглядываясь на своих парней, смущённо переступавших с ноги на ногу у входа.

Мама громко плакала в голос, как ребёнок, захлёбываясь в рыданиях, не в силах остановиться, бабушка шумно сморкалась в платок. А между ними стояла Клавдия и всё повторяла и повторяла, переводя растерянный и жалкий взгляд с мамы на бабушку и обратно:

— Да вы что… Как можно-то… Как можно… Разве можно так поступать? Разве в такое страшное время можно людей-то обманывать?!

Мама стояла очень прямо. Высокая, стройная, она выделялась из толпы серых сонных людей. Даже старенькое пальто и большая пушистая шаль не могла спрятать её красоту. На них оглядывались, иногда уважительно здоровались, но с разговорами не подходили.

Данила в полудрёме прижался к маме, совсем повиснув на её руке, и вполуха прислушивался к разговорам в очереди. Речь шла об урожае, сетовали, что нет условий для хранения, громко ругали правительство и очень тихо делились новостями о противнике. Рассказывали, что в соседнем поселке «торопунчики» «заговорили» еще один дом: обступили его плотным кольцом, забормотали, торопясь и взмахивая руками-шлангами, то кланяясь до самой земли, то взмывая вверх, и дом начал таять — сползала штукатурка, истончалась крыша и, самое страшное, таяли люди в этих домах. Сделав своё дело, «торопунчики» исчезли, оставив после себя только остов от дома, да чёрные, словно обуглившиеся, силуэты людей с открытыми в безмолвном крике ртами. «А вы что?» — спрашивали рассказчика. «А что мы? — агрессивно отвечал тот. — Знаешь же, что ступор нападает при «торопунчиках»! Замерли, стоим, пошевелиться не можем. Кто с ногой поднятой так и застыл, кто самокрутку так до рта и не донес. Только и можем, что наблюдать да запоминать…».

Вдруг Данила почувствовал, как сильно напряглась мама, и в недоумении поднял на неё сонный взгляд. Она не сводила взгляд с группы мужчин, стоящих в отдалении по левую сторону, и, прислушавшись, он поймал обрывки их разговора. Говорили о посёлке Новомоскитовка, расположенном неподалёку, о госпитале и о большой группе раненых, прибывших с передовой. Данила встрепенулся, подался вперёд от любопытства. Где-то далеко на фронте служил папа и поэтому все разговоры о войне интересовали мальчика. Но мужчины перешли на обсуждение урожая, стало скучно, и он опять задремал, привалившись к тёплому боку.

Когда подошла их очередь, молоденький военный быстро осмотрел вещи, заставил вытряхнуть из сумки все сложенные пакеты, но, скользнув по маме и мальчику взглядом, от личного досмотра отказался.

Мама сложила все пакеты назад в сумку, взяла за руку Данилку, крепко сжала, но к выходу не пошла, осталась стоять в тесном пункте досмотра.

— Проходите, не задерживайте, — поторопили их.

— Скажите пожалуйста, — сказала мама с необычным волнением в голосе, — скажите, правда, что в госпиталь в Новомоскитовке привезли раненых с передовой?

— Правда, — ответил военный, невольно заглядываясь на маму.

— Как можно узнать фамилии тех, кого привезли? Может, списки раненных есть?

— Списки привезут только завтра вечером, либо в понедельник утром. Там не всех еще опознали, некоторые без сознания были. Вы лучше в понедельник приходите, уже точно подвезут. Если что, меня спросите, я вам помогу. Сидоров я, Иван Сидоров, тут меня все знают.

Мама помолчала, скользнула взглядом по солдатику, хотела, видимо еще о чём-то спросить, но не решилась. Поблагодарила, и они с Данилкой пошли дальше.

Теперь они шли по вымощенным светлыми плитами дороге города мимо огромных белокаменных строений, до того высоких, что крыши мальчик не мог рассмотреть, даже запрокинув голову. Даниле казалось, что когда-то он тоже жил в подобном здании. Он смутно помнил большой светлый дом, там, в прошлой жизни. Высокие окна, залитые ласковым солнцем, тёплый пол, по которому так приятно бегать босиком. Помнил большого мужчину, он смешно ухал, щекотал бородой и подбрасывал Данилу в воздух. Душа уходил в пятки, сердце замирало от страха и восторга, и он требовал ещё и ещё. А мама смеялась, глядя на них. Тогда она много смеялась. А сейчас нет. Даже улыбка очень редко посещает её лицо. Он украдкой посмотрел на маму. Хмурый взгляд, насупленные брови, морщина-трещина у губ. Данила вздохнул и опять стал смотреть под ноги.

Их обгоняли приземистые мужики с мешками на плечах, женщины, закутанные по самые глаза пушистыми шалями - те, с которыми они стояли на проходной. Громыхая, проезжали мимо телеги. Возчики, причмокивая губами, подгоняли своих лошадей, сидевшие на баулах люди провожали взглядом маму с Данилкой, но никто не предложил подвезти. Но это не сильно огорчало. Трястись в громыхающей повозке - то ещё удовольствие. А после разбитой дороги очень приятно вышагивать по мостовой, вымощенной светлой плиткой. Она на удивление хорошо сохранилась. Скорее всего, решил мальчик, сюда не падали камни с неба.

Когда мама с Данилкой пришли на базар, вся площадь уже была заставлена столами, телегами, бочками и мешками. Бойко шла купля-продажа. Люди торговались, громко хлопали друг друга по рукам, заключая сделку, кто-то с кем-то бранился, визгливо кричала невидимая женщина. Даниле с высоты его роста видны были только спины людей. Чтобы разглядеть, что там было выставлено на столах, приходилось подниматься на цыпочки.

— Не отпускай мою руку, — наклонившись, шепнула ему на ухо мама и поправила шапку.

Они долго ходили по рядам. Данилу мама держала перед собой, чтобы его не унесло людским потоком. Увидев то, что искали, подходила и просила обменять на картошку. Продавцы лениво качали головой. Осень, картошки было в избытке, сейчас её тяжело было поменять на что-то более ценное. Кто-то предлагал поменяться на гречку, но тут уже мама отказалась, гречка у них была.

Обойдя ряд, мама подошла к большой повозке и обратилась к женщине в синем пуховике, сидевшей на повозке и лузгающей семечки.

— Картошка? Не, картошка нам не нужна, — сплюнув шелуху, ответила женщина.

— А на что вы поменяетесь? — решилась мама. — Нам нужна мука и мясо.

— Золото есть? — помолчав, спросила женщина. — Кольца, серьги. Можно будет посмотреть.

Мама нерешительно помялась. Оглянулась по сторонам, задержалась на чём-то взглядом. Повернувшись в ту же сторону, Данила увидел высокого худого парня, небрежно привалившегося к столбу и наблюдавшего за ними.

— Не боись, это Стёпка, меня охраняет, — рассмеялась женщина. Она спрыгнула с телеги, поманила за собой маму.

— Пошли сюда, здесь нам никто не помешает.

Они прошли мимо телег, вошли в покосившиеся ворота и, миновав развалины небольшого строения, зашли в палатку, расположенную на лужайке перед домом. В палатке стоял топчан, застеленный клетчатым покрывалом, маленький стол с остатками еды, горела печка, было тепло и вкусно пахло.

— Ну, показывай, что у тебя есть, — женщина быстро разделась и кинула на топчан платок и пуховик. Без верхней одежды оказалась молодой, невысокой, крепко сбитой девушкой. Она подмигнула Данилке, и тот невольно улыбнулся.

Мама, решившись, расстегнула пальто и из запазухи достала небольшой свёрток. Подержав его в руке, с видимым сожалением протянула женщине.

Та приняла его, развернула, удивленно округлила губы. Осторожно подняла одну серёжку, рассматривая на свету. Маленькие камешки льдинками сверкнули в лучах света.

— Серьги я возьму, — задумчиво сказала женщина, поворачивая их из стороны в сторону. — Если в цене сойдемся. Что за них хочешь?

Мама замялась. Данила понял, что она не знала сколько может стоить золото, боялась и продешевить, и заломить слишком высокую цену.

— Думаю, мешок муки они точно стоят. Согласна? — спросила женщина у мамы.

Та с облегчением закивала — согласна, согласна.

— А вот кольцо… не знаю… — женщина положила серьги назад в платок и взяла кольцо. — Это же бриллиант?

— Бриллиант, три карата, — торопливо ответила мама. — А по бокам сапфиры. Это очень дорогое кольцо, авторское изделие, делали на заказ.

— Да, вижу, что не ширпотреб… — Женщина крутила кольцо в руке, рассматривая его со всех сторон. — Если настоящий бриллиант, то дорого будет стоить…

— Это бриллиант, — с отчаяньем повторила мама. — Я клянусь вам. Я учительница, меня тут многие знают, я не обманываю…

— Значит так, — женщина завернула золото и спрятала сверток у себя за пазухой. Взяла со стола замусоленную тетрадь и карандаш. — Поздно вы подошли. Мы сейчас уже все распродали, муки с собой нет. Пиши мне свой адрес, завтра с восходом солнца привезем мешок муки за серьги. А кольцо я сегодня отнесу своему знакомому ювелиру. Если он подтвердит, что бриллиант, то заплачу по совести. Если нет, то верну кольцо твоё. Как звать-то тебя?

— Анна Леонидовна… — растерялась мама.

— Пиши, пиши, — женщина ткнула в маму карандашом. Та растерянно взяла его и, нагнувшись над столом, стала писать в тетрадке адрес, где они жили.

— Ну всё, Анна Леонидовна, — женщина надела пуховик, замотала голову в платок. — А я Клавдия, вот и познакомились.

Клавдия белозубо рассмеялась. Мама несмело улыбнулась в ответ.

Они вместе вышли из палатки. Мама замешкалась, хотела что-то сказать, но к Клавдии уже подошли парни, стали что-то оживлённо рассказывать ей, оттеснив всех стоявших рядом. Мама с Данилкой отступили в сторону. Подошли еще мужчины, девушки. Стало многолюдно, шумно. Кто-то запрягал лошадей, кто-то хвалился выгодным обменом. Клавдия затерялась в толпе, только иногда слышен был её звонкий смех, а потом и он стих. Подошедшие парни шустро разбирали лавки и столы, скидывали на телеги мешки. Сани стали выезжать, на них накричали, чтобы они ушли с дороги. Мама с Данилкой отошли ещё дальше, прижались почти вплотную к ограде.

— Мама, пошли, я замерз, — потянул её за руку Данила.

— Подожди. — Мама выглядела очень растерянной. Они пошла назад к рядам, но ни знакомой телеги, ни палатки уже не было.

— Простите, вы не видели Клавдию? — обратилась мама к какому-то парню.

— Клавдию? — переспросил тот. — Да тут вроде была… Может, к брату пошла. А хотя вон, телег их нет, уехали, наверное.

— Как уехали? — с отчаяньем спросила мама.

— Обыкновенно, — рассмеялся парень. — Базарный день быстрый, час другой и разъезжаются все.

— Мама… — канючил Данилка, дёргая её за руку. — Пошли домой, я замёрз и есть хочу…

Глава 2

Домой они вернулись, когда жёлтое солнце уже начинало клониться к закату и на небо выкатывалось жуткое чёрное.

На немой вопрос бабушки мама устало покачала головой, поставила сумку с картошкой в угол. Разделась сама, помогла раздеться Данилке.

— Аня, что-то случилось? — спросила бабушка.

— Нет, всё нормально. — Мама старалась не встречаться взглядом с бабушкой.

Данила прошел в угол к мойке, обмазал руки золой и тщательно вымыл их в тазике. Попросил бабушку полить с ковшика, вытерся цветной простыней, заменявшей им полотенце. Пока он умывался, мама достала горшки из печки и поставила на стол. Они поели горячей картошки, запивая её кипятком. Данила макал свой кусок в соль и с удовольствием поедал вкусную рассыпчатую мякоть. Мама ела очень мало, но много пила воды. Обхватив кружку обеими ладонями, она прятала за горячим паром своё лицо, маленькими глотками отпивая кипяток. Бабушка молчала, искоса поглядывая на маму.

После ужина Данила залез на печку, достал своих деревянных солдатиков, выстроил их в шеренгу. Но играть было лень, и он просто лежал, чувствуя, как тепло согревает намерзшееся за день тело, и прислушиваясь к разговору внизу.

Пару раз звучало «Новомоскитовка», «раненные», «списки», но, в основном, разговоры были обычные, такие же, как и вчера, и позавчера, и каждый вечер. Мама с бабушкой перечисляли продукты и прикидывали, смогут ли они прожить на таких запасах до весны. Менять больше было нечего. Дрова тоже были проблемой, но лес был рядом и это внушало надежду, что в зиму они не замерзнут. На крайний случай, можно разобрать деревянный забор у брошенных домов.

— А нам завтра муку привезут, — крикнул с печки Данилка.

Мама отчаянно замотала головой, но Данила её не понял.

— А может, и еще что-нибудь, если это блилиянт, — уже тише добавил мальчик.

— Вы о чём? Какой бриллиант? — не поняла бабушка, посмотрела на маму. Та под её взглядом опустилась на стул и закрыла лицо руками.

— Мама отдала кольцо и серьги за муку… — совсем неуверенно закончил Данила.

— Анна, ты отдала золото? — охнула бабушка. — Кому ты его отдала?

— Клавдии, — с усилием выдавила из себя мама. — Её зовут Клавдия. Больше я ничего о ней не знаю. На рынке отдала… Она обещала завтра привезти продукты взамен на золото. На рассвете.

— Какая Клавдия? — бабушка взялась за сердце. — Вот так просто отдала? И ты веришь, что она приедет? Анна… Отдать просто так, незнакомому человеку… Тебя же просто обманули, забрали золото, и ты даже не знаешь кто это… Как ты могла… У нас же больше ничего нет, Аня…

Худенькие плечи мамы мелко затряслись, и Даниле стало нестерпимо её жаль.

— Она привезет, — крикнул он с печки. — Она хорошая, она обещала.

Мама плакала, её сдавленные рыдания терзали его душу. Бабушка с рукой, прижатой к сердцу, облокотилась на стену, лицо стало совсем белым, и Данила забеспокоился. Он помнил, что было однажды в другом посёлке, когда у бабушки так же сильно побелело лицо. Но там был врач, а здесь никого нет.

— Ну ничего, ничего, Аня, — вздохнув, бабушка села рядом с мамой и погладила её по плечу и спине. — Не расстраивайся ты так… Это всего лишь вещи, не стоит из-за них переживать. Мы проживём, мы выстоим. И не такое переживали. Скоро начнутся занятия, тебе обещали платить за уроки.

— В прошлом году не заплатили, и в этом не заплатят, — глухо, сквозь прижатые ладони к лицу, ответила мама.

Бабушка не нашлась, что сказать. Данилка зашмыгал носом от подступавших слёз.

Дверь с протяжным скрипом открылась, и в проеме показалась тёмная фигура.

— Добрый вечер! — Прозвучал с порога звучный мужской голос. — Можно, хозяюшки?

У Данилки сразу высохли слёзы. Свесившись с печки, он пытался рассмотреть кто пришёл.

Впустив в дом морозного воздуха, в дом зашёл невысокий мужчина в меховом полушубке.

— Вот, решил к вам заглянуть на огонек, попроведовать, так сказать, по-соседски…

— Добрый вечер, Иван Петрович, — ровным голосом ответила бабушка. Она встала из-за стола и отошла к печке.

Мужчина потоптался у порога, снял шапку, не дождавшись приглашения, прошёл в комнату и сел за стол. По комнате распространился тухлый запах. Данила скривил нос. Ивана Петровича он не любил. Он считал его старым и нудным. Стараясь вести себя тихо, чтобы тот его не заметил, мальчик закутался в одеяло и с высоты печки стал разглядывать лысину гостя.

Мама вытерла лицо платком и тоже поздоровалась.

— Что это с вами, Анна Леонидовна? — участливо спросил гость. — Беда какая случилась?

Он расстегнул свой полушубок, положил шапку на стол.

— Все хорошо у нас, Иван Петрович, — тусклым голосом ответила мама. — Так, женская слабость.

— Всё-то у вас, женщин, какие-то трагедии… — хохотнул Иван Петрович, оглянулся на бабушку. Мама промолчала.

Повисла неловкая пауза. Гость побарабанил пальцами по столу.

— Я что пришел-то, — кашлянул Иван Петрович и снова покосился на бабушку, стоявшую у печки. — Я хочу с вами, Анна Леонидовна, поговорить, так сказать, наедине… Разговор у меня к вам есть…

— Говорите здесь, Иван Петрович, у меня нет секретов от моей семьи.

— Ну что ж… Поговорим здесь, значит… Если таково ваше желание… Мда… Я за ответом пришел, Анна Леонидовна. Обещали вы мне, что ответ дадите сегодня.

— Я уже дала вам ответ, — тем же тусклым голосом ответила мама. — Я очень ценю ваше предложение, но вынуждена ответить отказом.

— Отказываете, значит… — медленно повторил гость. — Цените, значит, но отказываете…

И мама, и бабушка молчали.

— Сдохнете же с голода, — с силой произнес Иван Петрович и его лысина налилась красным. — Сами сдохните и мальца вашего загубите. А я бы мог помочь. Еще раз предлагаю подумать.

— Нет, Иван Петрович, я уже всё обдумала. — Мама встала из-за стола. — Я не изменю своего решения.

Иван Петрович снизу вверх смотрел на неё.

— Ну и подыхай. — Он встал, взял шапку, со злостью пнул стул. — Ещё придешь ко мне, дрянь, а я подумаю, что ты должна будешь сделать, чтобы я тебе горсть риса дал.

Мужчина вышел из дома, оставив дверь нараспашку. Морозный воздух клубами врывался в дом. Мама подошла к двери и закрыла её, вставила засов.

— Ложитесь спать, — вздохнув, сказала бабушка, — завтра будем думать, как жить дальше.

Окончание

Однажды, на складе, сидя на табурете в маленьком подсобном помещении, я смотрел в одну точку и вдруг подумал:
"Это нормально вообще, вот такая жизнь как у меня, чтоб день за днем был очередной «день хомяка»?"

Работать каждый день, чтобы хватило на оплату квартиры, в которой почти не бываешь?Проводить лучшие годы в сером помещении среди коробок и пыли?
Ради чего всё это?

Я ведь обычный. Как все.
С ипотекой. С графиком выплат. С надеждой, что однажды будет легче.
Но легче не становится.

Цены растут.
Товары дорожают.
Ты сам — обесцениваешься.
Деньги — утекают.
Силы — растворяются.
Часики тикают.
Жизнь уходит.

И даже если появляется чуть больше денег — на подработке, например, — всё равно они куда-то уходят, хрен пойми куда.
А главное — Ты не живёшь. Не успеваешь жить.
Возвращаешься домой усталый, выжатый. Тело здесь, а голова всё ещё на складе, в пробках, в маршрутке.

Я тут как-то взял калькулятор и решил подсчитать, на что я вообще трачу свои дни. Казалось бы, бредовое занятие, но когда складываешь цифры — мурашки бегут по коже.

Сначала будни, обычный рабочий день:

Сон — 7 часов.
Утро — полчаса на умыться, побриться, одеться, перекусить, посрать.
Дорога туда-обратно — три часа на маршрутку и электричку.
Работа — 10 часов, включая обед.
Быт дома — 2 часа - на душ, туалет, готовку, стирку, уборку, сходить в магазин.
Свободное время — 1,5 часа. Всё.

Выходной или отпускной день чуть «щедрее»:

Сон — 9 часов.
Быт — те же 2 часа.
Свободное время — 13 часов.

В итоге за год получается:

Сон — 113 дней.
Утро — 6 дней.
Дорога — 35 дней.
Работа — 118 дней.
Быт — 30 дней.
Свобода — 62 дня.

А теперь умножаем это на ближайшие 25 лет, которые я ещё собираюсь провести в таком режиме, надеясь дожить до 65 лет:

– Сон — 2 825 дней. Сон это святое, это необходимость.
– Утро — 150 дней. Полгода тупо на сборы.
– Дорога — 875 дней моей жизни украдут электрички и пробки.
– Работа — 2 950 дней.
– Быт — 750 дней.
– Свобода — 1 550 дней.

Восемь лет я буду работать.
Почти восемь — спать.
Два с половиной — трястись в транспорте.
Два года уйдут на быт.
А на всё остальное — книги, друзей, любовь, детей, закаты, путешествия, ошибки, открытия — всего четыре года.

Четыре года из двадцати пяти.

И вот тогда, я впервые за долгое время спросил себя:
А так ли я хочу жить?
Просто спросил — как человек, который просто устал врать себе.
Просто устал.
По-настоящему.
До внутреннего молчания. Когда становится просто похуй.
Я понял, что если ничего не изменить — так и будет.
Склад. Доставка. Хроническая усталость.
Много лет подряд.

Потом пенсия. Потом забвение. Потом, возможно, сожаление.
И смерть.
Это ведь, вот это самое – «родился, потерпел, умер»

Так зачем мне это?

Я не знаю пока, чего хочу. Но знаю точно: больше не хочу так.
Не хочу просыпаться с мыслью: «Ещё один день хомяка».
Может, пока рано говорить о новом пути. Но это точно — конец старому.

продолжение следует...