CreepyStory

5. Ведьмы и ведьмаки, фамильяры, домовые.

6. Темные ритуалы. Обряды. Ритуалы и запреты. Старинные обряды, найденные записи, книги, дневники.

7. Детективное агентство. Мистические расследования.

8. Призрачный автобус.  Транспорт, который увезет в странные места. Поезда и дорожная мистика.

9. Охотники на нечисть.

10. Коллекция странных вещей. Поиск и добыча артефактов.

11. Архивы КГБ, НКВД  — мистические расследования.

12. Мистика и ужасы в сеттинге СССР. Ужасы в пионерском лагере, советской школе, комсомольцы, пионеры, строители БАМа, следствие ведут ЗНАТОКи— можно использовать все

В этом конкурсе наших авторов поддерживают:

Обширная библиотека аудиокниг Книга в ухе , где вы можете найти аудиокнигу на любой вкус, в любом жанре - обучение, беллетристика, лекции, и конечно же страшные истории  от лучших чтецов, и слушать, не отрываясь от своих дел - в дороге, при занятиях спортом, делая ремонт или домашние дела. Поможет скрасить ваш досуг, обрести новые знания, интеллектуально развиваться.

Призы:
1 место  12500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории, которая ему понравится больше всего.

Озвучка от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС всем призовым историям, а так же тем, кто в призовые не попал, но сделал годноту. Вашу историю услышат десятки тысяч людей.

В истории вы можете замешать все, что вам угодно: колдуны и ведьмы, городское фэнтези с крипотой типа “Тайного города” и “Дозоров”, команды искателей артефактов, поиск и ликвидация нечисти различной, коллекции странных вещей,
Архивы КГБ, НКВД, мистика в СССР,  деревенские, лесные ужасы, охотничьи байки, оборотни,  городские легенды, любую славянскую мифологию, легенды севера, шаманы. Была бы интересна детективная составляющая в такой истории. Мистика, крипота, но, пожалуйста, без излишних живописаний "кровькишки и далее по тексту", так же не надо политики, педофилии, и обсценной лексики.

И не забывайте про юмор. Порадуйте ваших читателей и слушателей.

Непременные условия:
Главный герой мужского пола, от 18 лет.

Частый вопрос- почему такая гендерная дискриминация? Отвечаю. Потому что чтец - взрослый мужчина с низким голосом, а так же у героя такого возраста больше возможностей действовать и развиваться в сюжете, учитывая наше правовое поле.

Локация - территория России, бывшие страны СНГ, Сербия, Польша. Если выбираете время происходящего в истории - современность или времена СССР.

Заметка новичкам. Один пост на Пикабу вмещает в себя до 30 тыс знаков с пробелами. Если вы превысите заданное кол-во знаков, пост не пройдет на публикацию. Длинные истории делите на несколько постов

Условия участия:
1.В конкурсе могут участвовать произведения (рассказы), как написанные одним автором, так и в соавторстве. От одного автора (соавторов) принимается не более трех текстов. Текст должен быть вычитан, отредактирован!

2. Опубликовать историю постом в сообществе CreepyStory , проставив тег "конкурс крипистори”

3. Скинуть ссылку в комментарии к этому посту с заданием. Это будет ваша заявка на участие. Пост будет закреплен в сообществе на первой позиции. Обязательно.

4. Делить текст на абзацы-блоки при публикации на Пикабу.

5. Принимаются только законченные произведения, отрывки из романов и повестей не принимаются.

6. На конкурс допускаются произведения нигде ранее не озвученные.

7. Не допускаются произведения разжигающие межнациональную и межрелигиозную рознь и противоречащие законам РФ. Не принимаются политизированные рассказы.

8.Объем от 35 000 до 80 тысяч знаков с пробелами. Незначительные отклонения в плюс и минус возможны.

9. Все присланные на конкурс работы оцениваются организатором, но и учитывается рейтинг, данный читателями.

10. Не принимаются работы с низким качеством текста — графомания, тексты с большим количеством грамматических и стилистических ошибок. Написанные с использованием ИИ, нейросети.

11. Отправляя работу на конкурс, участник автоматически соглашается со всеми условиями конкурса.

12. Участие в конкурсе априори означает согласие на первоочередную озвучку рассказа каналом ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС

13. Организатор имеет право снять любой текст на любом этапе с конкурса в связи с деструктивным поведением автора, а так же за мультиаккаунты на ресурсе.

Так же принимаются к рассмотрению уже готовые произведения, нигде не озвученные, опубликованные на других ресурсах, с условием, что публикация будет сделана и в нашем сообществе CreepyStory

Подписчики сообщества, поддержите авторов, ставьте плюсы, или минусы, если вам не понравилось, комментируйте активно, я буду читать все, и чтобы выбрать достойных, буду тоже ориентироваться на ваши комменты.

Обнимаю, удачи! Ваша Джурич.

Маленькая памятка от меня для авторов, от души душевно, без всякого принуждения.

КАК НАПИСАТЬ РАССКАЗ ПОД ОЗВУЧКУ?

1. Помните про правила первых трех абзацев. Начинайте рассказ с того, что зацепит читателя ( далее, и слушателя) и заставит его прочесть вашу историю. Классический пример - " Все смешалось в доме Облонских..." И каждый, кто прочел, задался вопросом, что же там происходит? Читает дальше.

Не берите в начало штампы. Например, "... он проснулся, потянулся, пошел ставить чайник..", никаких описаний погоды-природы за окном, и вообще, старайтесь быть оригинальными. Про природу-погоду пишут миллионы в начале своих историй. Чем вы будете отличаться от остальных?

Не начинайте рассказ с диалогов. Это просто, да. Но слушатель не поймет, кто разговаривает, зачем говорит и почему. Для него это голоса из ниоткуда. Скорее всего, слушатель подумает, что пропустил начало рассказа, и просто выключит неинтересное аудио. Да, и как сказал один писатель :  «Болтовня для завязки хороша только в порнухе».

2. Не берите множество персонажей в "один кадр". В диалоге участвуют двое, третий молчит, совершает какие-то действия ( может быть). Помните, что чтец не вывезет одним голосом озвучить мальчика, девочку и еще одного мальчика, например, и чтобы слушатель не запутался - кто что говорит. Объяснение происходящего на диалогах - тоже в топку.

3. Всегда помните, что в истории должны быть задействованы запахи, звуки и тактильные ощущения персонажей. Одевайте своих персов. Это можно даже подать через комментарии к диалогам, не обязательно тщательно прописывать это в тексте.

" — Да, — Мишка нахмурился, и задергал пуговицу на своей клетчатой рубашке. "

4. Всегда думайте, на каком моменте слушателю станет неинтересно, и он выключит ваш рассказ. Конкуренции море . Поэтому - не растягивайте, не размазывайте не интересное никому самокопание Главного Героя, или какие-то факты из его жизни, которые можно описать в двух предложениях. Не описывайте длительные поездки, унылую жизнь Главного Героя в деталях.

5. Саспенс. Нагнетайте обстановку. Иногда это страшнее, чем то, что происходит в экшене.

6. Логика. Должна незыблемо присутствовать в сюжете, в действиях всех персонажей.

7. Факты. История. Оружие. Ройте инфу. У вас есть Гугл. Информация по месторасположению локации , которую вы выбрали, километраж дороги, по которой едет Главный Герой, населенные пункты, все должно быть как в реале. Внезапно может появиться в комментах чел, который там живет, и заорать, что "вы все врёте, не так у нас".

8. Старайтесь не слить концовку)

9. Добавьте шуточек. Дайте людям отдохнуть, читая и слушая вас. И так все напряжены до предела.

10. Фразы в диалогах и комментарии к ним. … — сказал он, ответила она, воскликнул он (после восклицательного знака), спросил он (после вопросительного). В озвучке частые комменты подобного типа звучат навязчивым повтором, лучше использовать комменты, отображающие либо действия персонажей, либо их эмоции. Как пример - можно послушать озвучку “Понедельник начинается в субботу”, и с 5 минуты посчитать слово “сказал”. Что в чтении приемлемо, в озвучке не очень хорошо.

11. Не надо называть Главного Героя только одним именем в тексте. При озвучке частые повторы имени вызывают раздражение у слушателя. Он в какой-то момент начнет считать повторы, и писать комментарии под видео, сколько было Викторов или Максов за полчаса.

В озвучке это будет выглядеть : макс, макс, макс , макс, макс пошел, макс сел, макс бежал. Через каждые две минуты. Надо найти замену имени, например, называть его по фамилии, профессии, парень, имя уменьшительное, он, мужчина, может кличка у него есть, еще как-то, и, стараться чередовать.

12. Про слова специфические, редко используемые, техническую инфу и англицизмы. Читателю, как и слушателю, должно понятно быть каждое ваше слово в тексте. Писать надо как для детей, чтобы любое слово было понятно даже Ирине Борисовне из деревни Волчехвост, Хтонического района, 65 лет, пенсионерка, всю жизнь на скотобойне проработала. Это непременное правило. И тогда слушатель будет вам благодарен. Выкручивайтесь, объясняйте. Даже если очень не хочется.

13. Еще хочу посоветовать навесить на Гуглдок программу "свежий взгляд". Отличная вещь, на проверку близких повторов однокоренных, чтобы не пропустить. Вы улучшите свой текст, это 100%.

14. То, что правильно и логично сложилось в вашей голове, может быть непонятно читателю, а уж слушателю тем более. У каждого свой опыт жизни, образование. Им все надо объяснять, как детям. Какие-то понятные вещи для вас, могут быть просто недоступны пониманию других людей. Допустим, автор пишет “в метро включилось тревожное аварийное освещение”. Вот это читает пятнадцатилетний мальчик, из села в Челябинской области. Никогда он метро не видел, кроме как в интернете видео и фото. Аварийку там не демонстрируют. Как он сможет вообразить, почему оно тревожное? Чем тревожит? Он свет такой никогда не видел. Свет зеленый? Синий? Красный? Какой? Внимание к деталям.

15. Ничего не бойтесь, пишите! Ваш читатель вас найдет. А слушатель будет благодарен за нескучно проведенное время.

И в прошлый раз просили “прозрачнее объяснить условия участия и победы”.
Ребят, просто напишите интересную историю, с учетом того, чтобы интересна она была не только вам лично, как автору, а и большинству людей. От себя лично прошу, не надо никаких розовых соплей любовных, лавкрафтовщины и “одноногих собачек”. Кто не знает что это:
Одноногая собачка — условное обозначение чего-то очень жалостливого, нарочито долженствующего вызвать в зрителе приступ немотивированных едва сдерживаемых рыданий, спекулирующего на жалости.
Изначально происходит вот из такого боянистого анекдота:

Бежала одноногая собачка, подняла ножку чтобы пописать. И упала на животик.

Да будет свет, мир, и крипота!)

Диана кивнула, её голубые глаза блестели в лунном свете, голос был твёрд, несмотря на страх, что холодил её грудь:
— Я не сдамся. Мы доберёмся до отца.

Святослав развёл слабый костёр, его треск заглушал шорох реки, пламя бросало тени на его суровое лицо, но лес вокруг сгущался, и ночь готовила новую угрозу, что кралась в тенях.
Ночь опустилась на лес у реки тяжёлым чёрным покрывалом, её холодные тени сгущались вокруг, заглушая звуки, кроме шороха воды, что текла медленно, как тёмная жила, и треска слабого костра, что горел у брода. Диана сидела у огня, её сапоги утопали в мягкой грязи, пальцы сжимали кинжал с вырезанным солнцем на рукояти — подарок Роберта, что стал её единственным утешением в этом мраке. Ворон стоял у дерева, его чёрная грива шевелилась на ветру, копыта били землю, как будто он чуял беду в холодном воздухе. Святослав возился с мечом, его широкие плечи сутулились, он точил лезвие о камень, его серые глаза обшаривали тьму, что пряталась за слабым светом костра. Они скрылись здесь после встречи с наёмниками у предыдущего брода, надеясь, что лес укроет их, как щит, но ночь была коварной, её тишина — как затишье перед бурей.

Диана подняла взгляд, её голос был тих, но в нём дрожала тревога:
— Мы ушли далеко. Они не найдут нас здесь, верно?

Святослав покачал головой, его рука замерла на мече, голос был хриплым, как шорох ветра в сухой листве:
— Они не сдадутся. Совикус хочет тебя живой, и эти псы идут по следу.

Она сжала кинжал, её пальцы побелели, страх грыз её изнутри, но решимость, что горела в ней, была сильнее:
— Пусть ищут. Я не их добыча.

Он кивнул, бросив ветку в костёр, искры взлетели вверх, как звёзды, что падают в ночь:
— Мы идём дальше на рассвете. Здесь…

Его слова оборвал внезапный шорох — резкий, быстрый, как треск ломающихся веток под ногами. Прежде чем он успел встать, тьма взорвалась движением. Семь фигур вырвались из теней, их шаги гудели по земле, как топот стаи, что окружает добычу. Они появились разом, без предупреждения, их силуэты проступили в лунном свете, что пробивался сквозь облака, окружив Диану и Святослава плотным кольцом. Четверо наёмников Совикуса и трое громил из Кривого Лога двигались молча, их оружие сверкало в слабом свете костра, как когти зверя, готового к прыжку.

Святослав вскочил, его меч блеснул, вылетев из ножен, он рявкнул, голос разрезал тишину:
— К оружию!

Диана метнулась к Ворону, её сердце заколотилось, как молот, ноги скользили по грязи, она вскочила, кинжал сверкнул в её руке, но было поздно — враги окружили их, их тени сомкнулись, как капкан. Рагнар бросился сзади, его кинжал метнулся к её спине, лезвие просвистело в воздухе, она увернулась, упав на колени, грязь брызнула на её лицо, но удар пришёлся в пустоту. Кейра выстрелила из арбалета, стрела свистнула, вонзившись в дерево рядом с Вороном, конь ржал, его копыта били землю, как барабаны войны. Бьорн рванулся к Святославу, его топор взлетел, тяжёлый и острый, воин встретил его мечом, лезвия столкнулись с оглушительным звоном, искры брызнули в ночь, как кровь из раны.

Диана поднялась, её кинжал дрожал в руке, она крикнула, голос сорвался от страха:
— Они повсюду!

Сигрид шагнул с фланга, его меч сверкнул, метясь в её плечо, она уклонилась, лезвие врезалось в землю, вырвав комья грязи, его рык эхом отозвался в лесу. Кривоносый бросился на неё спереди, его нож метнулся к её груди, она отпрыгнула, споткнувшись о корень, упала на спину, воздух вышибло из лёгких, нож вонзился в землю рядом с её головой, его кривой нос блестел от пота в свете костра. Толстяк рванулся к Святославу, его кулаки взлетели, как молоты, ударив воина в бок, кольчуга звякнула, Святослав зарычал, отшатнувшись, но удержал меч. Быкообразный шагнул сзади, его топор взлетел, метясь в спину воина, лезвие просвистело в воздухе, Святослав развернулся, меч отбил удар, сталь лязгнула, как гром в ночи.

Диана вскочила, её дыхание было хриплым, она крикнула:
— Святослав, держись!

Он рубанул мечом, отгоняя толстяка, его голос прогремел:
— К Ворону! Беги!

Но бежать было некуда — враги окружили их, их тени двигались, как стая волков, что смыкает кольцо. Рагнар шагнул ближе, его кинжал сверкнул, голос был резким:
— Она наша! Отдай её!

Кейра перезарядила арбалет, её глаза сузились, стрела легла на тетиву, голос был холоден:
— Последний шанс, или оба сдохните!

Бьорн рванулся снова, его топор взлетел, Святослав уклонился, лезвие вонзилось в землю, вырвав траву, его рёв эхом отозвался в лесу. Сигрид бросился к Диане, его меч метнулся к её ногам, она отпрыгнула, лезвие просвистело мимо, врезавшись в корень дуба. Кривоносый рванулся снова, его нож сверкнул, она увернулась, упав на колени, грязь брызнула на её плащ. Толстяк ударил Святослава кулаком в грудь, воин пошатнулся, его меч дрогнул, но он удержался. Быкообразный рубанул топором, лезвие метнулось к его плечу, Святослав отшатнулся, сталь звякнула о кольчугу, оставив вмятину.

Диана подняла кинжал, её голос дрожал, но был твёрд:
— Я не сдамся!

Святослав зарычал, его меч взлетел, отгоняя врагов:
— Тогда дерись, девочка!

Лес ожил смертью, ночь стала ареной, где тени сомкнулись над ними, как когти судьбы.
Святослав возвышался перед ней, его меч сверкал в лунном свете, кольчуга звякала под ударами врагов, что окружили их плотным кольцом. Наёмники Совикуса — Рагнар, Кейра, Бьорн и Сигрид — и трое громил из Кривого Лога — кривоносый, толстяк и быкообразный — двигались, как стая волков, их оружие блистало в слабом свете костра, что трещал позади, бросая дрожащие тени на землю. Засада сомкнулась, как капкан, и ночь стала ареной смерти.

Рагнар, высокий и худой, шагнул вперёд, его кинжал сверкнул в руке, глаза сузились, голос был резким, как удар хлыста:
— Девчонка нужна живой! Совикус хочет её в Вальдхейме! Бери её, а мужик будет мёртв!

Святослав рявкнул, его голос прогремел, как гром в ночи:
— Я не отдам вам её! Убирайтесь, или сгинете все!

Кейра, с короткими чёрными волосами, подняла арбалет, её пальцы сжали тетиву, голос был холоден, как лёд:
— Отдай её, мужик, и живи. Ты нам не нужен.

Диана вскочила, её кинжал блеснул, ноги дрожали, но взгляд был твёрд, как у Всеволода, когда он учил её держать оружие:
— Я не пойду с вами! Никогда!

Святослав бросил взгляд на неё, его серые глаза вспыхнули, он прорычал:
— Тогда мы убьём их всех!

Рагнар махнул рукой, его голос сорвался на крик:
— Взять её! Убейте его!

Битва началась, как буря, что ломает лес. Кейра выстрелила, еще раз стрела свистнула в воздухе, метясь в грудь Святослава, но он уклонился, его тело изогнулось с кошачьей грацией, меч взлетел, отбивая выстрел, стрела вонзилась в землю с глухим стуком, взметнув комья грязи. Бьорн рванулся к нему, его топор взлетел, тяжёлый и острый, лезвие метнулось к голове воина, Святослав шагнул в сторону, меч встретил топор с оглушительным звоном, искры брызнули в ночь, как кровь из раны. Бьорн рубанул снова, топор просвистел над плечом Святослава, задев кольчугу, сталь лязгнула, оставив вмятину, воин зарычал, его меч взлетел в ответ, лезвие метнулось к шее наёмника, но Бьорн уклонился, топор врезался в землю, вырвав траву.

Диана бросилась к Ворону, её кинжал сверкнул, но кривоносый рванулся на неё, его нож метнулся к её груди, глаза горели злобой. Она увернулась, как учил отец, её тело изогнулось, нож вонзился в воздух, он зарычал, его кривой нос блестел от пота. Святослав заметил это краем глаза, его меч взлетел, он шагнул к громиле, лезвие рубануло сверху вниз, кривоносый поднял нож, но сталь воина была быстрее. Меч врезался в его плечо, разрубив кость с хрустом, как сухую ветку, кровь хлынула, как река, заливая траву, громила заорал, падая на колени, его нож выпал из руки, звякнув о камни. Святослав рванул меч вверх, лезвие вышло из раны, кровь брызнула на его кольчугу, он рубанул снова, меч вонзился в шею кривоносого, разрубив горло с влажным треском, голова откинулась назад, кровь хлынула фонтаном, тело рухнуло в грязь, дёрнувшись в агонии, его кривой нос уткнулся в землю, глаза остекленели.

Толстяк бросился на Святослава сзади, его кулаки взлетели, как молоты, ударив воина в спину, кольчуга звякнула, Святослав пошатнулся, его дыхание сбилось, он развернулся, меч взлетел в широком замахе. Толстяк поднял нож, пытаясь блокировать, но сталь воина была неумолима — меч рубанул по груди, лезвие врезалось с хрустом, рёбра треснули, как сухие доски, кровь хлынула, заливая жирные складки, громила захрипел, его маленькие глазки закатились, нож выпал из руки, звякнув о камни. Святослав рванул меч в сторону, лезвие вышло через бок, кровь брызнула, как дождь, толстяк рухнул на колени, его жирные щёки задрожали, он упал лицом в грязь, кровь смешалась с землёй, тело затихло, как сломанный мешок.

Диана крикнула, её голос сорвался:
— Святослав, сзади!

Сигрид рванулся к воину, его меч сверкнул, метясь в спину, лезвие метнулось с быстротой змеи. Святослав развернулся, его меч взлетел навстречу, сталь столкнулась со сталью, звон эхом отозвался в лесу, искры брызнули, как звёзды в ночи. Сигрид рубанул снова, меч вонзился в кольчугу Святослава, оставив длинный разрез, кровь потекла из плеча, воин зарычал, его меч взлетел в ответ, лезвие рубануло по груди наёмника, разрубив кожу и рёбра с хрустом, как топор раскалывает дерево. Кровь хлынула, Сигрид захрипел, его седые волосы смешались с грязью, он упал на колени, меч выпал из руки, звякнув о камни, Святослав рванул лезвие вверх, разрубив горло, кровь брызнула, как фонтан, тело рухнуло, дёрнувшись в последний раз, глаза остекленели, уставившись в пустоту.

Рагнар бросился к Диане, его кинжал метнулся к её руке, голос был резким:
— Живой, я сказал! Бери её!

Она увернулась, её кинжал взлетел, лезвие вонзилось в воздух, он уклонился, кинжал просвистел мимо, врезавшись в дерево. Быкообразный рванулся к ней, его топор взлетел, метясь в плечо, она упала на колени, топор вонзился в землю, вырвав комья грязи, его рёв эхом отозвался в лесу. Диана вскочила, её кинжал метнулся к его груди, лезвие вонзилось с хрустом, пробив рёбра, кровь хлынула, горячая и липкая, заливая её руку, быкообразный заорал, его глаза расширились, топор выпал из руки, звякнув о камни. Она рванула кинжал вверх, лезвие вышло через горло, кровь брызнула, как река, он рухнул, его бычья шея обмякла, тело упало в грязь, дёрнувшись в агонии, глаза остекленели, уставившись в небо.

Святослав крикнул, его голос сорвался:
— Беги, Диана!

Кейра бросилась к нему, её нож сверкнул, метясь в бок, он уклонился, но лезвие вонзилось в его плечо, кровь потекла по кольчуге, он зарычал, меч взлетел, рубанув её по руке, нож выпал, она взвыла, отступая. Бьорн рванулся сзади, его топор взлетел, лезвие вонзилось в спину Святослава, разрубив кольчугу, кровь хлынула, как река, он пошатнулся, его меч дрогнул, но он удержался. Рагнар бросился к нему, кинжал метнулся к груди, Святослав уклонился, лезвие вонзилось в бок, пробив кожу, кровь потекла, он зарычал, его ноги подкосились.

Диана закричала, её голос разорвал ночь:
— Нет! Я не оставлю тебя!

Святослав рубанул мечом, отгоняя Рагнара, его голос дрожал от боли:
— Уходи, глупая! За отца… беги!

Кейра ударила его ногой в грудь, её голос был хриплым:
— Умри, скотина!

Он пошатнулся, кровь текла из ран, меч звякнул о камни, он упал к реке, его тело рухнуло с глухим всплеском, кровь растекалась по воде, как багровая тень. Диана бросилась к нему, её слёзы хлынули, голос сорвался:
— Святослав!

Рагнар рванулся к ней, кинжал метнулся к её руке, она увернулась, кинжал вонзился в землю, он зарычал, отступая. Бьорн шагнул к Святославу, топор взлетел, но воин, собрав последние силы, вонзил меч ему в ногу, лезвие вышло через бедро, кровь хлынула, Бьорн взвыл, отступая. Диана смотрела на Святослава — его кровь текла в реку, его тело лежало неподвижно, — и крикнула, голос дрожал:
— Я найду его… за нас!

Она бросилась к Ворону, её ноги скользили по грязи, кинжал остался в руке, окровавленный и тёплый.
Конь ржал, его копыта били землю, она вскочила в седло, её руки сжали поводья, кинжал остался в её руке, окровавленный и тёплый от крови быкообразного. Святослав исчез в воде, его кровь текла в реку, как последняя жертва, что он отдал за неё. Кейра крикнула, её голос был хриплым от боли:
— Он мёртв! За ней, быстро!

Рагнар поднялся, хромая, его кинжал сверкнул, он рванулся за ней, Бьорн бросился следом, топор в его руке блестел в лунном свете, их шаги гудели в лесу, как топот стаи, что гонится за добычей. Диана ударила пятками в бока Ворона, конь рванулся вперёд, как чёрная молния, его копыта загрохотали по тропе, ветки хлестали её лицо, оставляя кровавые царапины, но она не чувствовала боли, только пустоту, что рвала её грудь, и решимость, что гнала её вперёд, как память об отце и Святославе.

Лес сгущался, его ветви смыкались, как когти, но Ворон был быстрее, его грива развевалась, как знамя, его дыхание было горячим, бока вздымались, как мехи в кузнице. Голоса наёмников стихли за деревьями, их шаги потерялись в шорохе листвы, тьма поглотила её, как мать, что прячет дитя от хищников. Рагнар остановился, его рука сжала рану, кровь текла между пальцами, голос был резким:
— Она ушла… проклятье…

Кейра сплюнула в грязь, её лицо исказилось от боли, она бросила взгляд на реку, где Святослав исчез:
— Он мёртв. Мы потеряли её след.

Бьорн кивнул, его топор опустился, кровь капала с лезвия, голос был хриплым:
— Совикус найдёт её… или нас за это.

Они повернулись, их тени растворились в лесу, оставив за собой реку, что унесла Святослава, и тропу, где Диана исчезла, как призрак в ночи.


Через час после битвы лес у реки погрузился в мёртвую тишину, только шорох воды нарушал её, журча над камнями, да редкий крик совы резал воздух, как отголосок ушедшего хаоса. Андрей скакал по тропе, его серый жеребец фыркал, пар вырывался из ноздрей, копыта скользили по мокрой траве, оставляя глубокие следы в грязи. Ряса священника, серая от пыли и пятен засохшей крови, цеплялась за ветки, рвалась с тихим треском, а символ Люминора, висящий на шее, светился слабым золотом, как маяк в этой тьме. Он шёл по следам Дианы, ведомый верой, что горела в нём, как свеча в ночи, его ноги ныли от долгого пути, глаза слезились от усталости, но тревога гнала его вперёд, как ветер гонит листья перед бурей.

Он остановился, натянув поводья, его взгляд упал на поляну у реки — место, где лес кричал о смерти. Кровь блестела на траве тёмными пятнами в лунном свете, сломанные ветки лежали разбросанными, как кости поверженных, следы боя проступали в грязи, как письмена судьбы. Андрей спешился, его сапоги утонули в мокрой земле, он шагнул ближе, и его дыхание замерло — перед ним лежали тела. Кривоносый громила замер с разрубленным плечом и шеей, кровь запеклась на его кривом носу, глаза остекленели, уставившись в пустоту. Толстяк лежал рядом, его грудь была разрублена, рёбра торчали, как сломанные ветки, кровь смешалась с грязью, жирные складки обмякли, как опавший мешок. Быкообразный растянулся в траве, его горло пробито кинжалом, кровь стекала в лужу под ним, топор валялся рядом, как сломанный символ его силы. Четвёртый — седой мужчина с разрубленной грудью, его меч лежал в грязи, лезвие покрыто кровью, — был одним из наёмников, его лицо застыло в гримасе боли. Андрей сжал символ Люминора, его голос дрожал, как шёпот ветра:
— Святой Люминор… сколько крови…

Он шагнул к реке, его взгляд упал на берег, и там, у воды, он увидел его — воина, что лежал в грязи, его кольчуга была разрублена, плечо и бок кровоточили, багровые струи текли в реку, окрашивая её тёмным пятном. Его меч лежал рядом, лезвие блестело в лунном свете, грудь вздымалась слабо, каждый вдох был хрипом, что рвал тишину, как предсмертный стон. Андрей не знал его — никогда не видел этого сурового лица с сединой в бороде, этих серых глаз, что тускнели от боли, — но он понял, что этот человек дрался за кого-то, и сердце сжалось от догадки. Он упал на колени рядом, его руки дрожали, голос был хриплым:
— Кто ты, воин? Жив ли ты?

Святослав открыл глаза, серые и мутные, его рука дёрнулась, пальцы сжали траву, голос был слаб, как шёпот умирающего:
— Она… ушла… на чёрном коне… к северу… они… за ней…

Андрей сжал его руку, пальцы воина были холодны, как лёд, кровь сочилась между ними, голос священника дрожал:
— Диана? Ты защищал её?

Святослав кивнул, его глаза мигнули, боль исказила лицо, кровь текла изо рта, как тёмная струйка:
— Да… я… держал их… беги… спаси её…

Андрей сжал символ Люминора, его свет стал ярче, как луч в ночи, он понял — Диана близко, но в опасности, её следы вели к северу, и время уходило, как песок в часах. Но совесть, что горела в нём, как свет его веры, не позволяла бросить этого человека, что отдал всё за неё. Он сорвал кусок рясы, прижал к ране на плече Святослава, кровь пропитала ткань, горячая и липкая, голос был твёрд:
— Ты храбр, воин. Я не оставлю тебя здесь. Свет Люминора хранит нас обоих.

Святослав кашлянул, кровь брызнула на траву, его голос слабел:
— К морю… север… она… ушла туда… не бросай её…

Андрей кивнул, его глаза блестели от слёз, но решимость была сильнее:
— Я найду её. Но ты будешь жить. Держись.

Он поднялся, обвязал рану Святослава куском рясы, кровь всё ещё текла, но медленнее, его руки дрожали, но он не отпустил воина. Андрей подвёл жеребца ближе, его взгляд упал на следы копыт Ворона — глубокие отпечатки, что вели к северу. Диана была там, в опасности, и он должен был её найти, но бросить этого человека, что лежал перед ним, он не мог — вера и совесть держали его, как цепи. Он шепнул, голос дрожал:
— Люминор, дай нам силы…

Святослав лежал тихо, его дыхание было слабым, но живым, и Андрей знал — он не оставит его умирать в этой грязи.

Продолжение следует…

Я шла, шатаясь, дым резал глаза, ветер нёс запах крови, смерти, тьмы. Избы горели, амбары лежали в пыли, река текла красной от их крови. Я звала их — «Иван! Орина! Петя!» — но тишина была ответом, тишина и ветер, что выл, как его шепот. Я искала их, живых, но видела только смерть — их тела, их глаза, что гасли под его когтями. Я упала у избы, где Гордей ушёл, кость моя лежала в пепле, и я знала: он взял всё. Но почему я жива?

Я сидела, дрожа, кровь моя текла в грязь, и я думала — его глаза, его смех, его слова. «Ты станешь мной». Что он сделал? Я жгла травы, пела слова, резала себя, но он пил меня, и я упала. Почему он не убил меня, как их? Я помнила его — худой, высокий, шрамы огня на коже, когти острые, как ножи. Он был больше, чем был, его тень была буря, его шепот был гром. Тридцать лет я готовила нас, но этого было мало — он сломал нас, и я жила, но не знала зачем.

Я встала, ноги мои дрожали, руки мои искали — я должна найти их, живых, хоть одного. Я шла к реке, где он пил меня, пепел кружился подо мной, дым гудел в ночи. Я видела их — мужиков, что кричали, баб, что бежали, детей, что падали. Их кровь текла в воду, их тела лежали в траве, и я знала: он взял их всех. Но я жила, и это было ножом, что резал меня глубже его когтей. Почему он оставил меня?

Я шла дальше, избы горели, ветер нёс их дым. Я звала их, голос мой был слабым, хриплым от дыма, но я не сдавалась. Я должна найти их — хоть одного, хоть тень их жизни. Я помнила их — их топоры, их слова, их огонь, что гнали его прочь. Теперь он был огнём, он был тенью, он был смертью, и я знала: я не спасла их. Но я жила, и это было загадкой, что грызла меня, как страх грыз меня тридцать лет.

Я упала у амбара, пепел хрустел подо мной, кровь моя текла в грязь. Я смотрела — их тела, их глаза, их улыбки — и знала: он взял всё. Но я жила, и я должна понять — почему? Его слова гудели во мне — «Ты станешь мной», — и я чуяла: это не конец. Я встала, шатаясь, и шла дальше, пепел был моим путём, дым был моим небом, и я искала — живых, хоть одного, хоть тень их жизни.

Пепел кружился под ногами, дым резал глаза, и я шла, шатаясь, через останки деревни, что я строила тридцать лет. Холод грыз меня, боль в плече и шее жгла, как огонь, но я не сдавалась — я должна найти их, хоть одного, хоть тень их жизни. Велемир, Похититель крови, сломал нас — его тень рвала, его шепот ломал, его когти пил мою кровь, — но я жила, и это было загадкой, что грызла меня глубже страха. Почему он оставил меня? Я звала их — «Иван! Орина! Петя!» — но тишина была ответом, тишина и ветер, что выл, как его голос.

Я дошла до амбара — его стены лежали в пыли, зерно горело, запах дыма смешивался с кровью. Я упала на колени, руки мои дрожали, кровь моя текла в пепел, и я знала: он взял их всех. Но я жила, и это было ножом, что резал меня глубже его когтей. Я смотрела — их тела, их глаза, их улыбки, что он оставлял, — и слёзы жгли мне лицо, но я не плакала. Я должна найти их, хоть одного, хоть тень их жизни.

И тогда я услышала — слабый звук, как шорох мыши в траве, из-под обломков избы у реки. Я встала, шатаясь, ноги мои дрожали, но я пошла к нему. Дым гудел, пепел хрустел, и я звала — «Кто там?» — голос мой был хриплым, слабым, но живым. Я рвала обломки, руки мои кровили, шрамы мои ныли, и я нашла его — мальчика, худого, с глазами, что горели страхом, спрятавшегося под доской. Он был жив, и сердце моё сжалось — один, хоть один уцелел.

— Тише, — шептала я, голос мой дрожал, как лист на ветру. — Это я, Лада. Ты в безопасности.

Он смотрел на меня, глаза его были большими, тёмными, полными слёз.

— Он… он взял их, — шептал он, голос его был слабым, как ветер в пепле. — Маму, папу, всех…

Я протянула руку, дрожащую, в крови, и он взял её, пальцы его холодные, как лёд. Я вытащила его, обняла его, и он дрожал в моих руках, как птица, что падает с неба.

— Как тебя зовут? — спросила я, голос мой был твёрже, чем я чуяла.

— Миша, — шепнул он, и слёзы текли по его лицу, грязному от пепла.

Я держала его, сердце моё билось, и я знала: он жив, он мой, я спасу его. Но боль в шее жгла, холод грыз меня глубже, и я чуяла — что-то не так. Я жила, но почему? Велемир пил меня, его когти рвали меня, его слова — «Ты станешь мной» — гудели во мне, и я не понимала. Я смотрела на Мишу, худого, с глазами, что горели страхом, и знала: я должна защитить его.

— Он ушёл, — шептала я, гладя его волосы, грязные от пепла. — Мы живы, Миша. Мы справимся.

Он кивнул, дрожал, и я держала его, но холод во мне рос — не от ветра, не от ночи, а от чего-то глубже. Я чуяла его — Велемира, его тень, его кровь, что текла во мне. Почему он оставил меня? Я спасала их тридцать лет, строила их, учила их, но он сломал нас, и я жила — одна, с мальчиком, что дрожал в моих руках.

Я встала, держа его, ноги мои дрожали, пепел хрустел подо мной.

— Пойдём, — сказала я, голос мой был слабым, но твёрдым. — Найдём укрытие.

Мы шли, шатаясь, к реке, где избы ещё стояли, их стены горели, но держали тень. Я чуяла его — его когти, его шепот, его глаза, — и знала: он сделал что-то со мной. Я жила, но слабость грызла меня, боль в шее жгла, и я не понимала. Я смотрела на Мишу, худого, с глазами, что горели страхом, и знала: я его щит.

Мы дошли до избы — её стены трещали, но стояли, её очаг гас в пепле. Я усадила его у стены, дрожа, руки мои кровили, и я пыталась понять — почему я жива? Я спасала их, но не спасла, и он оставил меня — зачем? Его слова гудели во мне — «Ты станешь мной», — и я чуяла: это не конец. Я смотрела на Мишу, он дрожал, шептал: «Мама», и сердце моё сжималось — я должна спасти его, как не спасла их.

— Мы выживем, — шептала я, голос мой был хриплым, слабым. — Я с тобой, Миша.

Он кивнул, слезы текли по его лицу, и я держала его, но холод во мне рос, боль в шее жгла, и я знала: что-то не так. Я жила, но слабость грызла меня, как ветер грыз пепел. Я чуяла его — Велемира, его тень, его кровь, — и страх грыз меня глубже, чем его когти. Почему он оставил меня? Я смотрела на Мишу, худого, с глазами, что горели страхом, и знала: я должна понять, пока не поздно.

Я сидела у стены избы, пепел кружился в воздухе, дым гудел в ночи, и Миша дрожал в моих руках — худой, с глазами, что горели страхом, последняя тень жизни в этой деревне, что я не спасла. Его пальцы, холодные, как лёд, держали мою руку, и я шептала ему — «Мы выживем», — но голос мой был слабым, хриплым, и я чуяла: что-то не так. Холод во мне рос, боль в шее жгла, и я не понимала — почему я жива? Велемир, Похититель крови, сломал нас, пил меня, и его слова — «Ты станешь мной» — гудели во мне, как ветер в пепле. Что он сделал?

Я держала Мишу, сердце моё билось, но слабость грызла меня глубже, чем страх. Ночь была тёмной, ветер выл, и я чуяла — холод не от него, не от пепла, что лежал вокруг. Он был во мне — ледяной, острый, как нож, что резал меня изнутри. Я смотрела на свои руки — дрожащие, в шрамах, в крови, что текла из плеча, где он рвал меня. Кровь моя была тёплой, но холод грыз её, как зверь грызёт добычу, и я не понимала — что это?

— Лада, — шепнул Миша, голос его был слабым, как лист на ветру, — мне холодно.

Я прижала его к себе, дрожа, и шептала: «Я согрею тебя», но тепло моё уходило, как дым в ночи. Я чуяла его — его кожу, его дыхание, его кровь, что текла под ней, — и что-то во мне шевельнулось, острое, голодное, как ветер, что гнал меня к реке. Я отогнала это, сердце моё сжалось, и я знала: я боюсь. Не за себя, за него.

Боль в шее росла — не просто рана, что он оставил, а что-то глубже, что жгло, как огонь, но холодило, как лёд. Я тронула её, пальцы мои дрожали, кровь моя текла, липкая, тёплая, но я чуяла — она меняется. Кожа моя была холодной, как камень, но внутри меня горело — жар, что резал меня, как нож, что я резала для обрядов. Я встала, шатаясь, ноги мои дрожали, и я знала: что-то не так.

— Миша, сиди здесь, — шептала я, голос мой был хриплым, слабым. — Я найду воды.

Он кивнул, глаза его горели страхом, и я пошла к реке, пепел хрустел подо мной, дым гудел в ночи. Я должна понять — почему я жива? Велемир пил меня, его когти рвали меня, его шепот ломал меня, но я дышала, и это было загадкой, что грызла меня глубже боли. Я дошла до реки, вода текла красной от их крови, и я упала на колени, дрожа, холод во мне рос, жар в шее жёг.

Я тронула воду, пальцы мои горели, но холодили — странное, острое, как его когти. Я смотрела на себя — отражение моё дрожало, глаза мои были тёмными, лицо моё было худым, седые волосы вились, как ночь. Но я чуяла — что-то меняется. Жажда росла во мне — не вода, не тепло, а что-то глубже, что грызло меня, как голод грыз меня в первую зиму, когда я учила их травы. Я чуяла его — его кровь, его тень, его слова, — и знала: он сделал что-то со мной.

Я вернулась к Мише, шатаясь, ноги мои дрожали, боль в шее жгла, холод во мне рос. Он сидел у стены, худой, с глазами, что горели страхом, и я знала: я его щит. Но жажда грызла меня — острая, голодная, как зверь, что чует добычу. Я смотрела на него, чуяла его — его кожу, его дыхание, его кровь, — и что-то во мне шевельнулось, глубоко, тёмно, как его шепот. Я отогнала это, сердце моё билось, и я боялась — не за себя, за него.

— Лада, ты больна? — шепнул он, голос его был слабым, как ветер в пепле.

— Нет, — солгала я, голос мой был хриплым, дрожащим. — Я устала, Миша. Отдохнём.

Я села рядом, дрожа, холод во мне рос, жар в шее жёг, и я чуяла — что-то меняется. Кожа моя была ледяной, но внутри меня горело — огонь, что резал меня, как нож, что я резала для трав. Глаза мои жгли, слёзы текли, но я не плакала — я боялась. Я смотрела на Мишу, худого, с глазами, что горели страхом, и знала: я должна защитить его. Но жажда росла — острая, голодная, как его когти, что рвали меня, и я не понимала.

Ночь шла, пепел кружился, дым гудел, и я сидела, дрожа, рядом с ним. Холод во мне был глубже, чем ветер, жар в шее был острее, чем нож, и я чуяла — что-то во мне ломалось. Я тронула шею, пальцы мои горели, но холодили, кровь моя текла, липкая, тёплая, но я знала: она не моя. Его слова гудели во мне — «Ты станешь мной», — и я боялась, но не понимала. Я смотрела на Мишу, худого, с глазами, что горели страхом, и знала: я его щит, но что-то во мне росло — тьма, что грызла меня, как он грыз нас.

Я закрыла глаза, дрожа, холод во мне рос, жар в шее жёг, и я чуяла — жажда была не моей. Она была его — Велемира, Похитителя крови, что пил меня, что сломал нас. Я жила, но не знала зачем, и страх грыз меня глубже, чем его когти. Я должна спасти Мишу, но я боялась — не его, а себя.

Ночь обволакивала нас, пепел оседал на землю, а я сидела у стены избы, прижимая к себе Мишу — мальчика с заплаканными глазами, последнего, кто уцелел в этой деревне, что я не смогла уберечь. Его худые плечи дрожали под моими руками, дыхание вырывалось короткими толчками, и я шептала ему слова утешения, но голос мой ломался, как сухая ветка. Тьма сгущалась, и я чувствовала, как что-то внутри меня набирает силу — не усталость, не боль от ран, а нечто иное, жадное и беспощадное, что стучало в груди, словно чужое сердце.

Миша поднял голову, его взгляд, полный тревоги, скользнул по моему лицу.

— Лада, ты белая, как снег, — прошептал он, и голос его дрогнул, будто он боялся ответа.

Я попыталась улыбнуться, но губы мои оледенели, а внутри разгорался огонь — не тот, что грел, а тот, что сжигал.

— Это от дыма, — солгала я, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Скоро пройдёт, Миша.

Но я знала: это не дым. Нечто тёмное рвалось из глубины, как зверь, пробуждающийся от долгого сна. Оно не было моим — оно принадлежало ему, Велемиру, чьи когти оставили следы на моём теле, чья кровь смешалась с моей. Его шепот — «Ты станешь мной» — звучал в памяти, как отголосок бури, и я ощущала, как он прорастает во мне, словно ядовитый корень. Я посмотрела на свои руки — бледные, покрытые шрамами от травяных обрядов, они казались чужими, холодными, как камень, но внутри пульсировала жизнь, чужая и голодная.

— Останься здесь, — сказала я, поднимаясь на ноги. Мышцы ныли, будто их сковало морозом, но я должна была отойти, укрыться от его глаз. — Я схожу принесу еще принесу воды.

Он кивнул, сжавшись в комок у стены, и я двинулась к реке, каждый шаг отдавался болью в костях. Пепел скрипел под ногами, дым стелился над землёй, и я чувствовала, как жажда стягивает горло — не простая, не та, что утоляет вода, а острая, как лезвие, что я держала над огнём для обрядов.

У реки я опустилась на колени, вода отражала небо, тёмное и пустое, как мои мысли. Я зачерпнула её ладонями, поднесла к губам, но вкус её был пеплом, и жажда только усилилась. Я смотрела на своё отражение — глаза мои потемнели, лицо осунулось, седые пряди падали на лоб, но что-то в них шевелилось, словно тень под поверхностью. Я ощущала его — его присутствие, его силу, что тянула меня к себе, и страх сжимал сердце, острый и холодный, как зимний ветер.

Я вернулась к Мише, ноги подкашивались, дыхание вырывалось с хрипом. Он смотрел на меня, маленький, уязвимый, и я знала: он моя надежда, мой долг. Но жажда рвалась наружу, как река, что ломает плотину, и я ощущала его — его тепло, его пульс, его кровь, что звала меня, как зовёт добычу хищник. Я отвернулась, сжала кулаки, ногти впились в ладони, и я боролась — не с ним, с собой.

— Ты боишься? — спросил он, голос его дрожал, как лист на ветке.

Я посмотрела на него, глаза мои жгли, но я скрыла это за улыбкой.

— Нет, Миша, — ответила я, хотя ложь резала язык. — Я с тобой.

Но я боялась — не его, не ночи, а того, что росло во мне. Жажда была не моей — она была его, и она крепла, как буря, что ломает лес. Я ощущала её — острую, горячую, как его взгляд, когда он пил меня, и я знала: это не голод, это тьма. Я боролась, но она тянула меня, манила его теплом, его дыханием, его жизнью, что билась под кожей. Я закрыла глаза, сжала зубы, и боль в шее вспыхнула, как угли, что жгли его ящик.

— Лада, ты дрожишь, — сказал он, и рука его коснулась моей.

Я отдёрнула её, резко, как от огня, и встала, шатаясь.

— Это ничего, — выдохнула я, голос мой был тонким, как нить. — Я устала, Миша. Отдохнём.

Я отошла к стене, прислонилась к ней, дрожа, и чувствовала, как жажда рвётся наружу — неудержимая, как его шепот, что звал нас к нему. Я смотрела на него — худого, с глазами, что горели страхом, — и знала: я должна держаться. Но она росла, резала меня, как его когти резали нас, и я боялась — не за себя, за него. Я спасала их тридцать лет, строила их, учила их, но он сломал нас, и теперь я жила, и эта жажда была его местью.

Я сжала голову руками, ногти впились в кожу, и я боролась — с ней, с ним, с собой. Она была не моей — она была его, и я знала: я меняюсь. Кожа моя леденела, но внутри меня пылал огонь — не мой, его, что сжигал меня, как он сжигал нас. Я смотрела на Мишу, маленького, уязвимого, и знала: я его щит. Но жажда была сильнее — острая, как его тень, и я боялась: я стану им, я стану Велемиром, и я не спасу его.

Ночь текла, пепел оседал, дым гудел, и я стояла, дрожа, у стены. Я боролась, но она росла — тьма, что ломала меня, как он ломал нас. Я знала: я должна спасти его, но я боялась — не его, а себя.

Ночь сгущалась, пепел оседал на землю, и я стояла у стены избы, дрожа, глядя на Мишу — худого, с заплаканными глазами, последнего, кто остался от деревни, что я не смогла спасти. Его дыхание было слабым, как тень ветра, пальцы сжимали мою руку, и я знала: он мой, я его щит. Но жажда рвала меня — неудержимая, как буря, острая, как лезвие, что я держала над огнём для обрядов. Она была его — Велемира, чья кровь текла во мне, чьи слова — «Ты станешь мной» — гудели в моей голове, как эхо его смеха. Я боролась, но она ломала меня, и я знала: я проиграю.

Холод сковывал мои кости, но внутри пылал огонь — чужой, жгучий, как его взгляд, когда он пил меня. Кожа моя стала белой, как снег, пальцы окоченели, но жажда росла, тянула меня к Мише, к его теплу, к его крови, что стучала под тонкой кожей. Я смотрела на него, сердце моё колотилось, и страх резал меня — не за себя, за него. Тридцать лет я защищала их — травы, обряды, слова Гордея — но он сломал нас, и теперь я стояла здесь, живая, с этой тьмой, что рвалась наружу.

— Лада, ты больна? — спросил он, еще раз голос его дрожал от страха, как лист перед падением.

Я отвернулась, сжала кулаки, ногти впились в ладони, и выдавила:

— Нет, Миша. Я просто очень сильно устала.

Но ложь жгла язык, как угли. Жажда была не болезнью — она была зверем, что проснулся во мне, и я ощущала её — горячую, голодную, как его когти, что рвали нас. Я шагнула к нему, чтобы обнять, успокоить, но остановилась — его запах ударил в меня, сладкий, живой, как река, что манит утопленника. Я отпрянула, дыхание моё сорвалось, и я знала: я не удержусь.

— Останься здесь, — выдохнула я, голос мой был тонким, как нить. — Я отойду.

Он кивнул, сжался у стены, и я рванулась прочь, к реке, ноги мои подкашивались, пепел скрипел подо мной. Я упала у воды, ладони вцепились в грязь, и жажда рвала меня — неудержимая, как его шепот, что звал нас к нему. Я пила воду из реки, но не могла напиться, вода не давала мне утоление дикой жажды которая терзала меня. Я смотрела на своё отражение — глаза мои потемнели, лицо осунулось, но что-то в них шевелилось, словно тень под льдом. Я ощущала его — его силу, его кровь, что текла во мне, и знала: я становлюсь им.

Я боролась, сжимала голову руками, ногти рвали кожу, но она росла — тьма, что ломала меня, как он ломал нас. Жажда была сильнее — она жгла горло, стягивала грудь, рвала разум. Я вернулась к Мише, шатаясь, и он смотрел на меня, маленький, уязвимый, с глазами, что горели страхом.

— Лада, — шепнул он, — ты плачешь?

Слёзы текли, но я не плакала — это был жар, что выжигал меня, и я знала: я проиграю.

Я упала рядом, дрожа, и жажда рвалась наружу — острая, как его когти, горячая, как его взгляд. Я смотрела на него — его шею, его пульс, его кровь, что звала меня, — и боролась, но она была сильнее. Я шептала: «Держись, Миша», но голос мой ломался, как сухая ветка, и я знала: я не спасу его. Она рвала меня, как буря рвёт лес, и я ощущала его — его тепло, его жизнь, что манила меня, как огонь манит зверя.

— Лада, — сказал он, и рука его коснулась моей.

Я рванулась к нему — не я, она, тьма, что росла во мне. Когти мои — не мои, его — рвали его шею, кровь хлынула, горячая, сладкая, как мёд, что я варила для обрядов. Я пила, и жажда рвалась наружу — неудержимая, как его шепот, что ломал нас. Я знала: я не должна, я боролась, но наслаждение текло в меня, как река, что ломает плотину. Его кровь была моей, его тепло было моим, его жизнь была моей, и я пила, смаковала, ужасалась.

Он кричал, слабо, как птица, что падает с неба, и я знала: я проиграла. Его глаза гасли, его руки падали, и я пила, пока он не стих — белый, с улыбкой, что он оставлял. Я отшатнулась, кровь его текла по моим рукам, ужас резал меня, как нож, что я резала для трав, но наслаждение грело меня, как огонь, что я жгла для обрядов. Я кричала, голос мой был хриплым, диким, и я знала: я стала им — Велемиром, Похитителем крови, что сломал нас.

Я встала, шатаясь, ноги мои дрожали, пепел хрустел подо мной. Кровь его текла во мне, жажда стихла, но ужас рвал меня — я убила его, я выпила его, я стала им. Я пошла к озеру, не зная зачем, пепел кружился, дым гудел, и я знала: я не я. Я упала у воды, руки мои дрожали, и смотрела — отражение моё было не моим. Глаза мои горели, красные, как его, лицо моё было молодым, гладким, как в юности, но красивее — кожа белая, как снег, волосы чёрные, как ночь, губы алые, как кровь.

Я тронула лицо, пальцы мои дрожали, и знала: я помолодела, я стала лучше, чем была. Красота моя была его — тьма, что он дал мне, что рвала меня, что сломала меня. Я смотрела на себя, ужас грыз меня, но наслаждение текло в меня — я была его, я была вампиром, и я знала: это его месть. Я кричала, голос мой был диким, как его смех, и пепел кружился, дым гудел, а я знала: я проиграла, но я жива.

Ночь была моей, пепел первой деревни кружился под ногами, и я шёл к лесу, кровь их текла во мне, память их жила во мне. Я был Кровяной князь, выкованный Даромиром, и месть моя была полной — их избы стали ничем, их крики угасли, их огонь стал моим. Я наслаждался — их страх, их слабость, их души были моими, и я смаковал каждый глоток, что пил у реки, где они жгли меня. Но что-то шевельнулось во мне — не память, не жажда, а тень, что росла вдали, как эхо моего шепота.

Я остановился, тени мои вились, как плащ, глаза мои горели, как угли, что ломали меня тогда. Ветер нёс её — Ладу, знахарку, что гнала меня своим ядом, что жгла меня своим огнём. Я чуял её — её кровь, что текла в моих венах, её красота, что манила меня, её душа, что я взял. Я дал ей мою тьму, каплю крови, чёрную, как смола, что текла во мне, и теперь я знал: она обратилась.

Она была далеко, в пепле своей деревни, но я ощущал её — её жажда рвалась наружу, её тень росла, как моя росла у алтаря Даромира. Я закрыл глаза, и она была там — её крик, её ужас, её наслаждение, когда кровь мальчишки текла в неё, как текла в меня их кровь. Я смеялся — тихо, холодно, как он учил, — и знал: она стала мной. Её красота, её воля, её душа были моими, и теперь она носила мою тьму, как я ношу его.

Я шёл к лесу, пепел кружился, кровь их текла во мне, и я чуял её — её глаза, красные, как мои, её жажда, острая, как моя. Она не знала ещё, не понимала, но я знал: она моя. Месть моя была полной — не смерть, а вечность, что сломает её, как сломала меня. Я дал ей это — тень, что растёт, кровь, что зовёт, и я знал: она найдёт меня, как я нашёл их.

Даромир гудел в ночи, его зов был тенью, что тянул меня, но я остановился, глядя в темноту. Лада была там, в пепле, с глазами, что горят, с жаждой, что рвёт её, и я знал: она станет бурей, как я стал бурей. Я шёл дальше, тени мои следовали за мной, и я смеялся — месть моя была сладкой, и её тьма была моим триумфом.

Продолжение следует…

Проходя мимо домов, Толя не увидел людей, не было отдаленных голосов, кричащих пожар или просто ругающихся людей. Было тихо как на кладбище. Ему даже стало неловко от своих мыслей. Толя прошел еще несколько домов и оказавшись на развилки, огляделся. Вправо шла дорога, по которой они сюда приехали и именно в той стороне был пожар. Дорога влево, скорее всего вела в объезд деревни, точно Толя не знал, да это было и неважно. Завернув направо, он пошел с такой же быстрой скоростью, что и шел к самой деревни. Только при этом он старался прислушиваться абсолютно ко всему.

Он не знал, куда именно он идёт, он понимал, что именно этой дорогой должна ехать Поля, а значит нужно идти по ней. Пройдя несколько домов он услышал звук, первый посторонний звук, шедший не от птиц, а от чего-то другого. Звук шёл с одного из участков, по правую сторону дороги. Неожиданно звук прекратился, Толя остановился и прислушался, звук повторился. Он понял откуда он исходит, это был участок прямо напротив его. Он не спеша подошёл к забору, он был деревянный, как и большинство местных заборов. Посмотрел на участок, людей не было. Звук повторился, уже ближе, буквально рядом с ним.

Он посмотрел вниз, единственное, откуда мог быть звук, это собачья будка, стоявшая чуть левее от калитки. Звук снова повторился, он по любому шёл из неё. Первое живое существо.

Толя перебросил руку через калитку и нащупав обычный крючок, приподнял его. Калитка слегка отошла от забора в его сторону. Он зашёл на участок и свернул прямо к будке. Склонившись рядом, он заглянул внутрь грубо сделанной дыры, отвечающей за вход. Он старался рассмотреть животное с расстояния, убедиться, что оно в порядке, живо и здорово. Возможно, нужно будет снять его с цепи, чтобы оно смогло сбежать от приближающегося пожара. Только сейчас он понял, что цепи не было. Возможно собака дружелюбная, а сейчас просто спряталась внутри боясь за свою шкуру, в прямом смысле этого слова.

Находясь на солнце, он не мог разглядеть содержимое конуры. Толя даже решил подсветить фонариком пространство внутри. Достав телефон, он включил фонарик и стал светить внутрь.

Это было животное, не человек так точно. Большое, свернутое калачиком и воткнувшееся мордой в свой живот, накрыв при этом лапой свою морду. Оно занимало почти всё внутреннее пространство. Толя приблизил лицо к дыре, желание рассмотреть животное пересилило весь инстинкт самосохранения.

Животное было чёрного, может смешанного с красным цветом окраса. Это была не шерсть, это была кожа, шерсть выпала из существа и валялась клочками внутри конуры. На нём были наросты, волдыри, делающие уродское тело более отвратительным. Неожиданно животное подняло голову. От того что увидел Толя, его тут же бросило в пот, рука держащая телефон затряслась. Его дыхание участилось, а сердце бешено заколотилось. Пасть животного была буквально разорвана. Кожа свисала клочьями и держалась на тонких полосках разложившейся плоти. Большинства зубов не было вовсе, а те что оставались были кривыми и изогнутыми в стороны. Из пасти вываливался длинный, но при этом распухший черный язык.

Существо слегка отвело голову, ему было неприятно от попадающего в глаза света. Оно стало издавать странный, пугающе неестественный звук. Звук, вместе с увиденным, заставил Толю податься назад. Не удержавшись на ногах, он повалился на пятую точку. Чтобы удержаться и не упасть на спину, свободную руку он завел назад, это помогло. Толя стал пятиться от конуры, отталкиваясь от земли ногами и переставляя пятую точку дальше от собачьей будки. При этом Толя продолжал светить в монстра второй рукой. Странные звуки неожиданно прекратились, монстр стал шевелиться. Он стал подниматься на лапы, после чего наружу показалась голова животного.

Оно вылезло на солнечный свет, в лучах солнца, кожа стала поблескивать, Толе стало страшно, он не знал чего ожидать от этой твари. Расстояние между ними было всего в пару метров, что ему делать, если оно кинется?

Вновь раздался тот звук, который Толя услышал ранее. Рычание и шипение слились воедино. Толя продолжал отползать, в надежде хоть немного, но увеличить расстояние.

Собака была в высоту около семидесяти сантиметров. Длины ее Толя не мог определить, он понимал, если оно кинется на него, он скорее всего не жилец.

Единственное что он мог придумать, это выбраться за калитку, до которой было также пара метров. Но ее еще нужно успеть закрыть и надеяться, что этот пес просто не снесет ее с петель или не протиснется между щелями в заборе.

Фонарик, фонарик не нравился существу, он понял это еще когда стал светить в будку в первый раз. Он поднял телефон и направил луч света в глаза твари, она отвернула голову. «Точно, светить и ползти» мелькнула мысль в голове, воспользовавшись этим, Толя отполз еще немного и попытался встать. Ноги дрожали, но встать ему удалось моментально.

Неожиданно телефон в руке завибрировал. На дисплее появилась надпись «Любимая». Полина, только не сейчас, ему некогда отвечать. Существу надоел этот раздражающий белый свет из телефона, и оно бросилось вперед.

Из почти беззубой пасти пса что-то вылетело, Толя не сразу понял что это, но успел протянуть руки вперед в надежде остановить непонятный объект. Удар пришёлся правую руку, которая все это время держала телефон. От острой боли, телефон выпал на землю. В его руку, чуть выше кисти, что-то воткнулось и, как подумал Толя, оно будто присосалось к руке. Это было подобие шланга увеличивающегося на самом конце, отвратительного, склизкого, коричневого цвета. Отросток имел в длину чуть меньше метра, а толщина не превышала и пяти сантиметров. Вместе с этим, он почувствовал, как будто его руку что-то режет или разрывает под этой присоской. Толя закричал, он принялся материться.

Существо стало приближаться к Толе. Бить по носу, такое он слышал выражение. Нос, самое больное место у собак, если этот сраный мутант и правда был собакой. Это было отвратительно, но Толя сделал это. Пока собака была присосавшаяся к правой руке, Толя нанес резкий и быстрый удар левой рукой по и без того изуродованной пасти. Никакого звука со стороны животного не было, но оно пошатнулось и стало отходить в сторону в надежде не получить еще один удар.

Это было отвратительно. Его руки дрожали, сердце колотилось с огромной скоростью. Он старался этого не замечать. Он поставил перед собой задачу, и старался выполнить ее в любом случае.

Толя терпел боль. Он потянул руку с отростком ближе к себе, кровь потекла из-под места укуса. Толя подался вперед и снова ударил, снова по морде. С обезображенной пасти потекло черная жидкость. Скорее всего это кровь, что еще это могло быть. Было видно, животное сторонится Толи, боится его, но всё равно пытается прогрызть его руку, этим странным отростком. Оставалось только оторвать эту штуку от руки.

Он снова подскочил к животному и нанес очередной удар, далее он не стал мешкать. Опустив руку к земле, Толя проявил все возможные чудеса акробатики и, забросив ногу вперед, придавил обувью отросток к земле, далее оставалось самое сложное, он потянул руку к себе. Отросток присоска стал отходить от его руки, Показались множество зубов, которые были воткнуты в руку, кровь потекла из места укуса еще сильней.

— Давай, мразь. — Прокричал Толя.

Еще толчок и рука была вырвана из челюстей отвратительного отростка. Животное всё это время стояло в стороне и не двигалось. Толя выпрямился, отросток находился под ногой и не шевелился, может от того что он передавлен, может еще почему. Толя поднял ногу, освобождая лежавший отросток, он не двигался. Собака стояла в стороне и не шевелилась. Она все также стояла на месте, опустил морду к земле.

Толя стал отходить к калитке, двигаясь при этом спиной вперед. Он ожидал нападения животного, оно не шевелилось, не двигалось, даже когда Толя вышел за забор и закрыл калитку, также как до этого открывал ее.

Лишь только когда Толя покинул участок, животное стало двигаться. Очень медленно оно зашагало к конуре, волоча за собой отросток, скорее всего уже пришедший в негодность. Было слышно, как оно дышит, это давалось ему с большим трудом, ведь торчавший из горла животного отросток не давал нормально дышать. Толя удивился, как оно вообще может дышать с этой штукой. Животное просто залезло в будку и уже из нее стали доноситься пугающие, хриплые вздохи.

По телу пробежала волна дрожи, только сейчас, когда Толю отпускал адреналин, он понял весь ужас ситуации. Ему стало тяжело дышать, в следующий момент он согнулся пополам, его вырвало.

Сначала Вася подумал, что Надежда уборку сделала в комнате к юбилею. Так прям чисто, что так никогда до этого не было. Потом резкость навёл - вещи в хате только мужские. Как-то сердце волнительно забилось и он открыл шкаф. Там уныло висели пустые вешалки и одинокий Васин пиджак. Выбежал на улицу, думал, может ещё не успели уехать. Успели. На работу не пошёл, сослался на острую сердечную недостаточность. Тот случай, когда не врал - так оно и было. С другой стороны, сюрприз обещала и он удался. Неделю отмечали это событие всем этажом. Некоторые забывали повод, спрашивали ещё раз и начинали плакать по новой, запивая горькие слёзы горькой.

Все глобальные решения в жизни человечества принимаются в понедельник и Василий решил не ломать сложившиеся веками традиции. Кодироваться - решил он. У Тамарки узнал, что по врачам ходить бесполезно, надо ехать к бабке на сто второй километр. После неё никто ещё ни разу код не подобрал. Вася выглянул в окно, глубоко подышал, глядишь и позавтракал. Погладил пиджак, брюки - так рукой, Надька то утюг тоже забрала. Надел. Ну на денди не тянет, но на сто второй километр нормально - решил Вася и пошёл на вокзал. Тамарка карту нарисовала понятную, так что со станции по лесу два километра, там направо по берегу озера и на месте.

Вот где снимали сказку про бабу Ягу - первое, что пришло Василию в голову. Взялся за старинное кольцо на двери и аккуратненько постучал. Минуты через две дверь зловеще скрипнула и открылась. Заходи, заходи, ждала тебя уже - сказала бабка голосом сильно прокуренного мужика. Садись вона на табуретку у стола и молчи - слазала старуха. Поставила на стол банку с дохлой мышью внутри, свечу, школьный мелок, кусок угля и бутылку с жидкостью желтого цвета. В принципе, уже на этом этапе кодирования Вася готов был поклясться чем угодно, что до конца своих дней не притронется к алкоголю. От одной мысли, что всё это придётся съесть и выпить, по лопаткам начинали быстро бегать холодные мурашки. Если мышь ещё туда-сюда, то жёлтая жидкость...

Вася сидел такой бледный, что отсвечивал в полутьме. Больше всего он боялся команды "Жри давай" и если был бы выбор "Жрать это" или "Умереть страшной смертью", Вася, однозначно, выбрал бы второе. Бабка провела черту по столу мелом с таким неприятным звуком, хуже чем пенопластом об стекло. Взяла кусок угля и перечеркнула им белую меловую линию. Так в этот момент хотелось, чтобы это был кошмарный сон, как вдруг, бабка разломила свечу пополам, глаза её налились кровью, она мышь из банки достала, засунула себе в рот и давай жевать, жёлтой жидкостью запила и как-то резко руки вперёд вытянула и в грудь как даст и звук такой в голове пи-пи-пи...

Господи, Вася, я тут уже вся извелась - хрипло-заплаканным голосом простонала Надя. "Подумаешь, грипп, ничего страшного. Что я не мужик, перетерплю!" - перетерпел, да?! Ты так страшно и правдоподобно бредил, что медсёстры сидели рядом, слушали и боялись пропустить самое интересное. Одна в обморок упала, когда про мышь было. Вася лежал на койке и вообще ничего не понимал. Где-то посередине руки сильно саднило. Туда, оказалось, была воткнута игла капельницы. Боже мой, как это всё невовремя Вася - причитала Надя. Завтра мебель привезут, расставлять всё надо будет. Мама прилетит, гости в пятницу соберутся, коллеги твои придут из института. Квартиру то новую надо обмыть. Последнее, что Вася услышал после этих слов - длинное пи-ии из какого-то рядом стоящего прибора.

Но я обещаю вам, если бы вы были на моем месте, если бы вам приходилось слышать то, что слышу я каждую ночь, вы бы не стали так быстро называть это фальшивкой.

Моя сестра, Эмили, погибла в автокатастрофе шесть лет назад. Ей было 19. Она была первокурсницей в колледже, полной жизни. Ее смех был громким, заразительным. Она была из тех людей, кто входит в комнату и делает ее теплее. Мне тогда был 21 год, я был ее старшим братом. Я должен был защищать ее.

Я не справился.

Это произошло в субботу вечером. Дороги были мокрыми после дождя, воздух был густым от тумана. Мы возвращались с вечеринки. Она была пьяна, а я был трезв. Я был ответственным.

До тех пор, пока не перестал быть.

Я не превышал скорость. Я не был под воздействием алкоголя. Но я совершил ошибку. Маленькую, глупую ошибку, которая длилась четыре секунды.

Я посмотрел на телефон.

Просто взгляд. Быстрый взгляд, чтобы узнать, кто мне написал.

К тому времени, как я снова посмотрел на дорогу, грузовик уже выехал на нашу полосу.

Удар был мгновенным.

Я помню, как разбилось стекло, как гнулся металл, как моя голова ударилась о руль. Я потерял сознание.

Когда я очнулся, вокруг была слишком тишина. Такая тишина, которая дает понять, что что-то ужасно неправильно.

Эмили не двигалась. Ее тело было скручено под невозможным углом, лицо залито кровью. Я не знаю, умерла ли она мгновенно или страдала. Парамедики сказали, что она уже была мертва, когда они прибыли.

Я сказал полиции, что не помню, что произошло. И они мне поверили.

Потому что водитель грузовика был пьян.

Вина легла на него. Дело закрыто. Никто не задавал вопросов.

Но Эмили знала.

Первый звонок

Звонки начались через неделю после похорон.

Было 3:15 утра, когда зазвонил мой телефон.

Я был еще наполовину во сне, дезориентирован, но все равно ответил.

"Почему ты позволил мне умереть?"

Ее голос был кристально чистым. Никаких помех. Никаких искажений. Просто она.

Я уронил телефон.

Это был первый раз. Но не последний.

Звонки продолжались. Каждую ночь. В одно и то же время. Один и тот же вопрос.

Я перестал отвечать, но это не имело значения. Она начала оставлять голосовые сообщения.

Некоторые были просто тишиной. Другие — дыханием. Медленным, влажным дыханием, как будто кто-то изо всех сил пытается сделать последний вдох.

Я сменил номер. Купил новый телефон. Даже переехал в другую квартиру.

Но это не остановилось.

Кошмары

Затем начались кошмары.

Сначала это были просто вспышки. Фары. Крики. Вкус крови.

Но потом они стали хуже.

Я начал видеть все с ее точки зрения.

Я чувствовал удар, слышал свои собственные крики. Я чувствовал, как стекло режет мою кожу, как вес машины давит на меня.

Но самое худшее?

Момент перед тем, как все погружается во тьму. Момент, когда она понимает, что умрет.

Чистый ужас в ее глазах.

Каждый раз я просыпаюсь, задыхаясь. И каждый раз звонит телефон.

СМС

Прошлой ночью все было иначе.

Я проснулся не от кошмара. Я проснулся, потому что не мог дышать.

Казалось, будто кто-то давил на мою грудь, выжимая воздух из легких. Я попытался сесть, но не мог пошевелиться.

Затем мой телефон завибрировал.

СМС.

"Посмотри в окно."

Я не хотел.

Я правда, правда не хотел.

Но я посмотрел.

И тогда я увидел ее.

Эмили.

Она стояла под фонарем, ее голова была наклонена под неестественным углом. Руки безвольно свисали по бокам, тело все еще было одето в ту одежду, в которой она умерла. Джинсы, пропитанные кровью, порванный худи.

Ее лицо было месивом изорванной кожи, раздробленных костей и ярости.

Но она улыбалась.

Мой телефон зазвонил.

3:15 утра.

Я не ответил. Я просто смотрел.

И затем она сделала шаг вперед.

Правда

Я не знаю, как долго я стоял там, замерший, наблюдая за ней. Но в конце концов мой телефон снова завибрировал.

Еще одно СМС.

"Время вышло."

Свет в моей квартире замигал. Телевизор включился сам по себе, показывая помехи на полной громкости. Экран моего телефона исказился, искажая ее последнее сообщение, пока слова не превратились во что-то новое.

"Я хочу, чтобы ты увидел то, что видела я."

Затем все погрузилось во тьму.

Когда я очнулся, я был уже не в своей квартире.

Я сидел в своей машине. В ту ночь, когда произошла авария.

Грузовик приближался. Я знал, что он приближается.

Я попытался пошевелиться, закричать, сделать что-нибудь — но не смог.

На этот раз я был не на месте водителя.

Я был на месте Эмили.

Я смотрел, как я взглянул на телефон, как фары становились ближе, как удар разорвал меня изнутри.

И затем я проснулся.

Снова в своей квартире.

Но теперь что-то изменилось.

Мой телефон больше не звонит в 3:15.

Потому что мне больше не нужны звонки.

Я помню все.

Я помню, что она видела.

И я думаю... Я думаю, я наконец понимаю, чего она хочет.

Я не думаю, что это конец.

Еще нет.

Подписывайся на ТГ, чтобы не пропускать новые истории и части.

https://t.me/bayki_reddit

Подписывайтесь на наш Дзен канал.

https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6