CreepyStory

5. Ведьмы и ведьмаки, фамильяры, домовые.

6. Темные ритуалы. Обряды. Ритуалы и запреты. Старинные обряды, найденные записи, книги, дневники.

7. Детективное агентство. Мистические расследования.

8. Призрачный автобус.  Транспорт, который увезет в странные места. Поезда и дорожная мистика.

9. Охотники на нечисть.

10. Коллекция странных вещей. Поиск и добыча артефактов.

11. Архивы КГБ, НКВД  — мистические расследования.

12. Мистика и ужасы в сеттинге СССР. Ужасы в пионерском лагере, советской школе, комсомольцы, пионеры, строители БАМа, следствие ведут ЗНАТОКи— можно использовать все

В этом конкурсе наших авторов поддерживают:

Обширная библиотека аудиокниг Книга в ухе , где вы можете найти аудиокнигу на любой вкус, в любом жанре - обучение, беллетристика, лекции, и конечно же страшные истории  от лучших чтецов, и слушать, не отрываясь от своих дел - в дороге, при занятиях спортом, делая ремонт или домашние дела. Поможет скрасить ваш досуг, обрести новые знания, интеллектуально развиваться.

Призы:
1 место  12500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории, которая ему понравится больше всего.

Озвучка от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС всем призовым историям, а так же тем, кто в призовые не попал, но сделал годноту. Вашу историю услышат десятки тысяч людей.

В истории вы можете замешать все, что вам угодно: колдуны и ведьмы, городское фэнтези с крипотой типа “Тайного города” и “Дозоров”, команды искателей артефактов, поиск и ликвидация нечисти различной, коллекции странных вещей,
Архивы КГБ, НКВД, мистика в СССР,  деревенские, лесные ужасы, охотничьи байки, оборотни,  городские легенды, любую славянскую мифологию, легенды севера, шаманы. Была бы интересна детективная составляющая в такой истории. Мистика, крипота, но, пожалуйста, без излишних живописаний "кровькишки и далее по тексту", так же не надо политики, педофилии, и обсценной лексики.

И не забывайте про юмор. Порадуйте ваших читателей и слушателей.

Непременные условия:
Главный герой мужского пола, от 18 лет.

Частый вопрос- почему такая гендерная дискриминация? Отвечаю. Потому что чтец - взрослый мужчина с низким голосом, а так же у героя такого возраста больше возможностей действовать и развиваться в сюжете, учитывая наше правовое поле.

Локация - территория России, бывшие страны СНГ, Сербия, Польша. Если выбираете время происходящего в истории - современность или времена СССР.

Заметка новичкам. Один пост на Пикабу вмещает в себя до 30 тыс знаков с пробелами. Если вы превысите заданное кол-во знаков, пост не пройдет на публикацию. Длинные истории делите на несколько постов

Условия участия:
1.В конкурсе могут участвовать произведения (рассказы), как написанные одним автором, так и в соавторстве. От одного автора (соавторов) принимается не более трех текстов. Текст должен быть вычитан, отредактирован!

2. Опубликовать историю постом в сообществе CreepyStory , проставив тег "конкурс крипистори”

3. Скинуть ссылку в комментарии к этому посту с заданием. Это будет ваша заявка на участие. Пост будет закреплен в сообществе на первой позиции. Обязательно.

4. Делить текст на абзацы-блоки при публикации на Пикабу.

5. Принимаются только законченные произведения, отрывки из романов и повестей не принимаются.

6. На конкурс допускаются произведения нигде ранее не озвученные.

7. Не допускаются произведения разжигающие межнациональную и межрелигиозную рознь и противоречащие законам РФ. Не принимаются политизированные рассказы.

8.Объем от 35 000 до 80 тысяч знаков с пробелами. Незначительные отклонения в плюс и минус возможны.

9. Все присланные на конкурс работы оцениваются организатором, но и учитывается рейтинг, данный читателями.

10. Не принимаются работы с низким качеством текста — графомания, тексты с большим количеством грамматических и стилистических ошибок. Написанные с использованием ИИ, нейросети.

11. Отправляя работу на конкурс, участник автоматически соглашается со всеми условиями конкурса.

12. Участие в конкурсе априори означает согласие на первоочередную озвучку рассказа каналом ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС

13. Организатор имеет право снять любой текст на любом этапе с конкурса в связи с деструктивным поведением автора, а так же за мультиаккаунты на ресурсе.

Так же принимаются к рассмотрению уже готовые произведения, нигде не озвученные, опубликованные на других ресурсах, с условием, что публикация будет сделана и в нашем сообществе CreepyStory

Подписчики сообщества, поддержите авторов, ставьте плюсы, или минусы, если вам не понравилось, комментируйте активно, я буду читать все, и чтобы выбрать достойных, буду тоже ориентироваться на ваши комменты.

Обнимаю, удачи! Ваша Джурич.

Маленькая памятка от меня для авторов, от души душевно, без всякого принуждения.

КАК НАПИСАТЬ РАССКАЗ ПОД ОЗВУЧКУ?

1. Помните про правила первых трех абзацев. Начинайте рассказ с того, что зацепит читателя ( далее, и слушателя) и заставит его прочесть вашу историю. Классический пример - " Все смешалось в доме Облонских..." И каждый, кто прочел, задался вопросом, что же там происходит? Читает дальше.

Не берите в начало штампы. Например, "... он проснулся, потянулся, пошел ставить чайник..", никаких описаний погоды-природы за окном, и вообще, старайтесь быть оригинальными. Про природу-погоду пишут миллионы в начале своих историй. Чем вы будете отличаться от остальных?

Не начинайте рассказ с диалогов. Это просто, да. Но слушатель не поймет, кто разговаривает, зачем говорит и почему. Для него это голоса из ниоткуда. Скорее всего, слушатель подумает, что пропустил начало рассказа, и просто выключит неинтересное аудио. Да, и как сказал один писатель :  «Болтовня для завязки хороша только в порнухе».

2. Не берите множество персонажей в "один кадр". В диалоге участвуют двое, третий молчит, совершает какие-то действия ( может быть). Помните, что чтец не вывезет одним голосом озвучить мальчика, девочку и еще одного мальчика, например, и чтобы слушатель не запутался - кто что говорит. Объяснение происходящего на диалогах - тоже в топку.

3. Всегда помните, что в истории должны быть задействованы запахи, звуки и тактильные ощущения персонажей. Одевайте своих персов. Это можно даже подать через комментарии к диалогам, не обязательно тщательно прописывать это в тексте.

" — Да, — Мишка нахмурился, и задергал пуговицу на своей клетчатой рубашке. "

4. Всегда думайте, на каком моменте слушателю станет неинтересно, и он выключит ваш рассказ. Конкуренции море . Поэтому - не растягивайте, не размазывайте не интересное никому самокопание Главного Героя, или какие-то факты из его жизни, которые можно описать в двух предложениях. Не описывайте длительные поездки, унылую жизнь Главного Героя в деталях.

5. Саспенс. Нагнетайте обстановку. Иногда это страшнее, чем то, что происходит в экшене.

6. Логика. Должна незыблемо присутствовать в сюжете, в действиях всех персонажей.

7. Факты. История. Оружие. Ройте инфу. У вас есть Гугл. Информация по месторасположению локации , которую вы выбрали, километраж дороги, по которой едет Главный Герой, населенные пункты, все должно быть как в реале. Внезапно может появиться в комментах чел, который там живет, и заорать, что "вы все врёте, не так у нас".

8. Старайтесь не слить концовку)

9. Добавьте шуточек. Дайте людям отдохнуть, читая и слушая вас. И так все напряжены до предела.

10. Фразы в диалогах и комментарии к ним. … — сказал он, ответила она, воскликнул он (после восклицательного знака), спросил он (после вопросительного). В озвучке частые комменты подобного типа звучат навязчивым повтором, лучше использовать комменты, отображающие либо действия персонажей, либо их эмоции. Как пример - можно послушать озвучку “Понедельник начинается в субботу”, и с 5 минуты посчитать слово “сказал”. Что в чтении приемлемо, в озвучке не очень хорошо.

11. Не надо называть Главного Героя только одним именем в тексте. При озвучке частые повторы имени вызывают раздражение у слушателя. Он в какой-то момент начнет считать повторы, и писать комментарии под видео, сколько было Викторов или Максов за полчаса.

В озвучке это будет выглядеть : макс, макс, макс , макс, макс пошел, макс сел, макс бежал. Через каждые две минуты. Надо найти замену имени, например, называть его по фамилии, профессии, парень, имя уменьшительное, он, мужчина, может кличка у него есть, еще как-то, и, стараться чередовать.

12. Про слова специфические, редко используемые, техническую инфу и англицизмы. Читателю, как и слушателю, должно понятно быть каждое ваше слово в тексте. Писать надо как для детей, чтобы любое слово было понятно даже Ирине Борисовне из деревни Волчехвост, Хтонического района, 65 лет, пенсионерка, всю жизнь на скотобойне проработала. Это непременное правило. И тогда слушатель будет вам благодарен. Выкручивайтесь, объясняйте. Даже если очень не хочется.

13. Еще хочу посоветовать навесить на Гуглдок программу "свежий взгляд". Отличная вещь, на проверку близких повторов однокоренных, чтобы не пропустить. Вы улучшите свой текст, это 100%.

14. То, что правильно и логично сложилось в вашей голове, может быть непонятно читателю, а уж слушателю тем более. У каждого свой опыт жизни, образование. Им все надо объяснять, как детям. Какие-то понятные вещи для вас, могут быть просто недоступны пониманию других людей. Допустим, автор пишет “в метро включилось тревожное аварийное освещение”. Вот это читает пятнадцатилетний мальчик, из села в Челябинской области. Никогда он метро не видел, кроме как в интернете видео и фото. Аварийку там не демонстрируют. Как он сможет вообразить, почему оно тревожное? Чем тревожит? Он свет такой никогда не видел. Свет зеленый? Синий? Красный? Какой? Внимание к деталям.

15. Ничего не бойтесь, пишите! Ваш читатель вас найдет. А слушатель будет благодарен за нескучно проведенное время.

И в прошлый раз просили “прозрачнее объяснить условия участия и победы”.
Ребят, просто напишите интересную историю, с учетом того, чтобы интересна она была не только вам лично, как автору, а и большинству людей. От себя лично прошу, не надо никаких розовых соплей любовных, лавкрафтовщины и “одноногих собачек”. Кто не знает что это:
Одноногая собачка — условное обозначение чего-то очень жалостливого, нарочито долженствующего вызвать в зрителе приступ немотивированных едва сдерживаемых рыданий, спекулирующего на жалости.
Изначально происходит вот из такого боянистого анекдота:

Бежала одноногая собачка, подняла ножку чтобы пописать. И упала на животик.

Да будет свет, мир, и крипота!)

И, слушайте, все дети странные. Один из уроков отцовства, который я усвоил, став недавно папой: дети — это сплошная загадка. Они разговаривают со стенами, едят жуков, видят в отражении то, чего нет... вы поняли. Дети творят черт знает что.

Но в последнее время мой сын вышел на новый уровень странности. Такой, который выходит за рамки моих отцовских обязанностей — обязанностей беспечного папаши, который до сих пор кормит его сосисками на завтрак, обед и ужин.

Я стал отцом-одиночкой после смерти жены несколько лет назад. Это невероятно тяжело — не стану приукрашивать. Быть единственным опекуном Кейда — самое сложное, что я когда-либо делал. Соперничает разве что с похоронами жены.

Кейд, хоть ему тогда было всего четыре, тяжело пережил уход матери. Он постоянно спрашивал о ней, закатывал истерики, бился как рыба об лед. При малейшей неприятности он умолял позвать маму. Я не знал, как с этим справиться. Он орал как резаный в «Леруа Мерлен», а прохожие смотрели на нас осуждающе. Я чувствовал себя беспомощным. Все, что я мог — шептать успокаивающие слова, обещая, что папа рядом.

Но папы было недостаточно. Каждому ребенку нужна мать.

Я мечтал найти деньги на детского психолога или хотя бы врача. Я работаю на стройке и едва свожу концы с концами. Оглядываясь назад, стоило переехать в меньший дом, чтобы оплатить помощь.

Истерики Кейда продолжались до недавнего времени — почти каждый день. Потом вдруг сократились до раза в неделю. А через месяц исчезли вовсе.

Облегчение? Не то слово. Больше не приходилось краснеть под взглядами прохожих, таща орущего сына в машину, тренируя терпение, о котором я и не подозревал до отцовства.

Но как только истерики прекратились, появилась новая проблема — куда более пугающая, чем любая из прежних: воображаемые друзья.

Да, я знаю: у всех детей есть воображаемые друзья. И вы правы.

Но друзья Кейда были... другими.

Он называл их «Аудиторией».

Все началось за ужином, когда я решил добавить к сосискам шпинат — вдруг съест. Положил ему на тарелку и уговаривал попробовать.

«Вкусно, — соврал я. — Как у Попая! Станешь сильным!»

Кейд уставился на тарелку, потом на меня, потом снова на тарелку. Смотрел на шпинат, будто это внутренности инопланетянина. Потом отодвинул тарелку: «Нет, спасибо».

«Кейд, — строго сказал я. — Хотя бы попробуй».

Он нахмурился, почесал подбородок, как взрослый.

«Не уверен. Надо спросить Аудиторию». Он повернулся к окну на кухне. За окном была ночь — кромешная тьма. Свет в комнате превращал стекло в зеркало, но сын смотрел сквозь него, будто видел что-то. «Что вы думаете?»

Тишина.

Я ждал воображаемого ответа. Впервые слышал про «Аудиторию». Решил — новая уловка, чтобы избежать овощей.

Через минуту Кейд обернулся: «Они сказали "нет"».

Я фыркнул: «Конечно сказали. Давай, ешь».

«Не могу. Они не разрешают».

«Кейд, хватит. Ешь шпинат».

«Папа, они сказали "нет"». В его голосе не было капризов — только отчаяние.

Я сдался. Слишком устал спорить. Он лег спать, наевшись сосисок.

Но «Аудитория» оказалась упрямее тарелки шпината.

На следующей неделе они появились снова.

Я пытался надеть на Кейда пижаму перед сном. Обычно порядок был: пижама, чистка зубов, сказка, выключение света. Но в тот вечер сын сначала почистил зубы.

«А пижама?» — спросил я. Он не менял ритуал со времен жены.

«Аудитория велела сделать так», — ответил он, с пеной у рта.

Они снова здесь.

«Почему?» — спросил я.

Кейд мельком глянул на открытое окно в спальне. «Не знаю. Они просто так сказали».

Меня пробрала дрожь. Я не открывал эти шторы. Всегда закрывал перед сном. Подошел к окну и захлопнул их.

После сказки Кейд не дал выключить свет.

«Папа, Аудитория хочет, чтобы свет горел». Он прикрыл выключатель ладошками.

Я закатил глаза: «Аудитория не устанавливает правила».

Страх мелькнул в его глазах. «Не говори так, папа». Его спокойный голос стал леденящим. Я отступил.

«Кейд, ты не можешь не спать из-за них».

«Могу, — пробормотал он, глядя в закрытые шторы.

К этому моменту мне стало по-настоящему страшно. Что-то подсказывало: эти «друзья» недобрые. Не просто отговорка, а нечто опасное.

Но я — отец. Должен быть сильным.

«Тогда передай Аудитории спокойной ночи». Я взял сына на руки, несмотря на его сопротивление, уложил в кровать и щелкнул выключателем.

Свет не погас.

Я щелкал раз, другой, третий — безрезультатно. Сломался? Разум искал объяснение, но паника уже клокотала внутри.

«Сегодня спишь со мной».

Утром выключатель заработал. Я выдохнул. Но ненадолго.

Началась череда «совпадений».

В пятницу Кейд сказал, что Аудитория не хочет, чтобы он шел в школу. По дороге у меня спустило колесо.

В понедельник он заявил, что Аудитории не нравится Джейкоб, который жадничает в футболе. Во вторник Джейкоб «упал» и сломал руку.

В четверг Аудитория разонравился плюшевый мишка Кейда. Мишку нашли вспоротым, с вылезшей набивкой.

Я терялся: то ли сын хулиганит, то ли здесь что-то... иное. Но Кейд не способен на такое. Он добрый, чувствительный.

Аудитория начала преследовать и меня.

Все достигло пика в субботу. Я вышел в туалет, оставив Кейда смотреть мультики. Услышал грохот — вбежал в гостиную. Сын стоял рядом с разбитой свадебной фотографией, стекло — осколки по полу.

Первым делом проверил, не поранился ли. Слава богу, нет. Потом накатила ярость.

«Кейд! Зачем ты это сделал?!»

«Это не я! Они! Аудито...»

«В свою комнату!» — закричал я. Он убежал в слезах.

Через пару минут, переполненный виной, пошел извиняться. У двери услышал его голос:

«Но я не хочу этого... Я люблю папу».

Я вошел. Он сидел у окна, лицо бледное, будто пойманный на краже. За окном, в кромешной тьме, мелькнуло движение — силуэт, сливающийся с ночью.

«Кейд... — медленно начал я. — С кем ты разговариваешь?»

Он не ответил. Плюхнулся на кровать, уткнувшись лицом в матрас. Знак: «уйди». Но я не мог оторвать взгляд от окна.

«Прости, что накричал», — прошептал я.

Он хмыкнул, не поднимая головы.

«Хочешь поговорить? Может, тебе грустно?»

«Это не я, — прорыдал он в матрас. — Они».

«Ты не разбил фото с мамой?»

«Нет! Они! — голос сорвался. — Они везде, папа. Они мне больше не нравятся».

«Кто везде?»

«Аудитория! — он захлебывался. — Они сказали, что ты меня не любишь, потому что мама умерла. Сказали, что мама болела, потеряла волосы и теперь в земле».

Сердце упало. «Кто тебе это сказал?» — я скрывал от него подробности смерти жены.

«Они! Они велели открыть шторы, чтобы забрать тебя, папа».

В тот момент я испугался по-настоящему. Сердце бешено стучало, пока сын, в слезах и соплях, говорил о призрачных руках, тянущихся из окон.

«Малыш, — глубоко вдохнул я. — Нет никакой Аудитории. Они воображаемые. Мы в безопасности». Обнял его, крепко прижал, будто мог защитить от невидимых когтей.

«Они настоящие», — прошептал он мне в плечо.

Я остался с ним, пока он не уснул. Поцеловал в щеку, покрытую слезами, и вышел.

Внизу, моя посуду на кухне, я почувствовал чей-то взгляд. Замер. Что-то было за окном. Поднималось, вползая в поле зрения. Волосы на руках встали дыбом.

Оно стояло перед окном.

Я боялся посмотреть. Боялся, что, увидев, сделаю его реальным. Но они уже были везде — у каждого окна дома. Бесшумные, с выпученными глазами и ртами, как на «Крике». Кожа — мокрая и бледная, шеи тонкие, тела костлявые. Они наблюдали. Как зрители в театре.

Я рванул наверх, к Кейду, мимо этих теней. В его комнате сын спал, безмятежный.

С тех пор мы сидим под одеялом, ждем конца кошмара. Если он вообще наступит.

Запомните: если ваш ребенок заговорит об «Аудитории» — бегите.

Подписывайся на ТГ, чтобы не пропускать новые истории и части.

https://t.me/bayki_reddit

Подписывайтесь на наш Дзен канал.

https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Он развёл костёр у подножия кургана, бросив в огонь щепотку зверобоя. Пламя вспыхнуло слабо, дрожа на ветру, и Всеслав сел, глядя на рунный камень. Руны шевелились, указывая на вход — узкую щель у основания, заросшую сухой травой. Он чувствовал: пятый был там, под землёй, и его пробуждение уже началось. Трава вокруг кургана была чёрной, как уголь, а воздух стал густым, пропитанным запахом гнили и чего-то старого, как сама пыль.

— Ты близко, — тихо сказал Всеслав, поднимая взгляд.

Земля дрогнула. Камни на вершине кургана сдвинулись, и из щели у основания пополз чёрный дым — не дым, а тьма, густая и живая, что шевелилась, как змеи. Из неё поднялась фигура — высокая, широкая, с телом, что казалось вырезанным из ночи. Глаза её были черны, бездонны, как ямы, а вокруг головы клубилась тьма, как венец. Руки были длинными, с когтями, что блестели, как обсидиан, и голос, когда он заговорил, был низким, тяжёлым, как удар молота о камень.

— Ты пришёл, охотник, — сказал он. — Я ждал.

Всеслав встал, вскинув копьё. Без амулета Перуна грудь казалась пустой, но он не дрогнул.

— Назови себя, — сказал он, и голос его был твёрд, как железо.

— Я — Тьма, — тварь шагнула ближе, и земля под её ногами почернела. — Пятый из семи. Мои братья звали меня Пожирателем Света. Ты убил их, но меня не возьмёшь.

— Зачем ты здесь? — спросил Всеслав, бросая в тварь щепотку полыни. Дым дрогнул, но Тьма не отступила.

— Чтобы погасить вас, — ответил Пятый, и его глаза вспыхнули, как чёрные звёзды. — Голод ел плоть, Холод замораживал кровь, Ярость сжигал кости, Страх ломал души. Я гащу свет. Вы, люди, боитесь тьмы, потому что в ней нет надежды. Я — конец всему.

Всеслав сжал копьё. Он чувствовал, как тьма ползёт к нему — не просто мрак, а сила, что давила на глаза, что сжимала сердце. Костёр мигнул и погас, оставив только слабый свет звёзд. Тьма шагнула ближе, и её когти полоснули воздух, оставляя чёрные следы, как трещины в небе.

— Уходи, — сказал Всеслав. — Или я отправлю тебя к твоим братьям.

Тьма засмеялась — звук был глубоким, как гул земли, и резал уши, как скрежет камня.

— Попробуй, охотник, — сказал он. — Но сначала посмотри на меня.

Земля задрожала, и из тьмы поднялись фигуры — не тени душ, как у Страха, а сгустки мрака, что принимали форму зверей: волков с чёрными глазами, медведей с когтями из ночи, птиц с крыльями, что гасили свет. Они бросились к нему, молча, и их движения были быстрыми, как ветер.

Всеслав ударил копьём, пробив грудь первому волку, но тварь растворилась, как дым, и собралась снова. Медведь ударил лапой, и охотник отскочил, рубанув топором. Лезвие прошло насквозь, но тьма вернулась, рыча без звука. Птицы спикировали сверху, их крылья гасили звёзды, и Всеслав бросил в них факел, что вытащил из углей. Огонь вспыхнул, рассеивая их, но Тьма лишь смеялась.

— Ты не можешь их убить, — сказал он. — Они — часть меня.

Всеслав бросился к твари, но тьма сгустилась, и он потерял её из виду. Когти полоснули по спине, оставив жгучий след, и охотник упал, вонзив копьё в землю, чтобы не рухнуть. Твари из мрака окружили его, их глаза горели, как чёрные угли, и Всесlav понял: Тьма не бьёт силой — она душит, слепит, отнимает волю.

— Ты мой, — шепнул Пятый, появляясь из мрака. — Сдавайся.

Но Всеслав не сдался. Он выхватил из мешка последний сушёный гриб, поджёг его и бросил в тварь. Дым поднялся едким столбом, и Тьма зашипела, отступая. Огонь разогнал мрак, и охотник увидел вход в курган — узкую щель, из которой тянулась тьма. Он знал: там её логово.

— Ты не спрячешься, — сказал он, шагнув к щели.

Тьма взревела, и земля задрожала. Всеслав прыгнул внутрь, падая в темноту, что была гуще ночи.

Тьма обрушилась на Всеслава, как волна, что топит лодку в бурю. Он падал в щель кургана, чувствуя, как воздух густеет, становясь холодным и липким, словно паутина, пропитанная сыростью. Ноги ударились о твёрдый камень, и он рухнул на колени, сжимая копьё, чьё древко было скользким от его собственной крови. Подземный мир пятого Древнего был не похож на предыдущие логова — ни воды, как у Страха, ни льда, как у Холода, ни огня, как у Ярости. Здесь царил мрак — бесконечный, живой, шевелящийся, как дыхание огромного зверя, что спит под землёй. Факел в его руке мигнул, пламя сжалось до крохотного огонька, дрожащего, как последний вздох, и Всеслав понял: свет здесь был чужим, ненавистным этому месту.

Он поднялся, оглядываясь, хотя глаза видели лишь пустоту. Тьма была не просто отсутствием света — она была плотной, осязаемой, словно стены из чёрного дыма, что давили на грудь, проникали в лёгкие, заставляли кашлять. Пол под ногами был неровным, усеянным осколками костей и камней, что хрустели под сапогами, как сухие листья. Всеслав провёл рукой по земле, ощущая холод, что пробирал до костей, и заметил слабое свечение — тонкие нити мха, что цеплялись за трещины, едва видимые в этом мраке. Рунный камень на шее пульсировал, обжигая кожу через рваную рубаху, и его тепло было единственным якорем, что держало разум в этой бездне.

Где-то впереди раздался звук — низкий, скрежещущий, как камни, что трутся друг о друга, смешанный с глубоким гулом, что поднимался из-под земли. Всеслав напрягся, сжимая копьё сильнее. Рана на спине, оставленная когтями Тьмы снаружи, ныла, кровь пропитала повязку из мха, и каждый шаг отдавался болью. Но он не остановился. Он не мог. Четверо Древних пали от его руки — Голод, Холод, Ярость, Страх, — и пятый был следующим. Если он сдастся, тьма вырвется наружу, поглотит степи, леса, деревни, и всё, что он защищал, исчезнет в её чёрной пасти.

— Ты пришёл, охотник, — голос пятого Древнего эхом разнёсся вокруг, тяжёлый и низкий, как стон земли, что пробуждается от векового сна. — Добро пожаловать в мой дом.

Всеслав шагнул вперёд, держа копьё наготове. Его глаза привыкли к мраку, и он начал различать очертания — смутные, искажённые, как тени в кривом зеркале. Пол поднимался к центру, где клубилась тьма, густая и живая, словно сердце этого места. Он бросил щепотку зверобоя в факел, надеясь разогнать мрак, но дым растворился, не оставив следа, и огонь мигнул, угасая ещё сильнее.

— Покажись, — сказал Всеслав, и голос его был твёрд, несмотря на усталость, что сковывала тело.

Тьма ответила смехом — глубоким, резонирующим, как раскат грома в пещере, что отдавался в костях. Из мрака выступила фигура — высокая, широкая, с телом, что казалось вырезанным из самой ночи. Её глаза горели чёрным, бездонным светом, глубоким, как ямы, что ведут в бездну. Вокруг головы клубилась тьма, как венец, шевелящийся, живой, а длинные руки с когтями, что блестели, как обсидиан, не касались земли — тварь парила, словно мрак был её крыльями. Лицо её было скрыто, но Всеслав чувствовал: оно смотрит, проникает в него, ищет слабость.

— Я здесь, — сказал Пятый, и его голос стал ближе, резче. — Но ты не увидишь меня. Ты ослепнешь, прежде чем поднимешь своё жалкое копьё.

Всеслав бросил ещё одну щепотку полыни, но тьма поглотила её, не дрогнув. Он ударил копьём, целясь в глаза, но лезвие прошло насквозь, не задев плоти, и тварь рассмеялась снова, её голос эхом отразился от невидимых стен. Мрак сгустился, гася факел до уголька, и Всеслав почувствовал, как тьма ползёт к нему — не просто отсутствие света, а сила, что давила на разум, что сжимала сердце, что шептала о конце.

— Ты не можешь ранить то, чего нет, — сказал Тьма. — Я — мрак в твоих глазах. Я — ночь в твоей душе.

Мрак закрутился, и из него поднялись фигуры — не тени душ, как у Страха, а сгустки ночи, что принимали форму. Волки с чёрными глазами, медведи с когтями из мрака, птицы с крыльями, что гасили даже слабый свет уголька. Они двинулись к нему, молча, и их движения были быстрыми, как ветер, что гонит пыль по степи. Всеслав рубанул топором, рассеивая первого волка, но он собрался снова, рыча без звука, и когти полоснули по руке, оставив холодный след. Медведь ударил лапой, и охотник отскочил, вонзив копьё в его грудь. Тьма растворилась, но вернулась, окружая его, и птицы спикировали сверху, их крылья гасили последние искры.

Он бросил уголь из факела в стаю, и слабый свет вспыхнул, рассеивая их на миг, но тьма сомкнулась снова. Бой был хаотичным, бесконечным. Твари лезли из мрака, их когти оставляли следы на камне, а глаза горели, как чёрные угли, что тлеют в ночи. Всеслав бился молча, сохраняя дыхание, но их было слишком много. Он чувствовал, как силы уходят — раны кровоточили, ноги дрожали, и каждый удар отдавался болью в плече. Тьма давила, не давая дышать, и он понял: Пятый не бьёт когтями — он душит, слепит, отнимает волю.

— Ты устал, охотник, — сказал Тьма, паря над ним, его голос был ближе, резче. — Твоё тело слабеет. Твой свет гаснет. Я вижу твою кровь, твою боль. Ты не выстоишь.

Всеслав упал на колено, копьё вонзилось в камень, чтобы не рухнуть совсем. Твари отступили, но мрак сгущался, заполняя всё вокруг. Он видел только глаза Пятого — чёрные, бездонные, что смотрели в его душу, выискивая трещины. Тьма шептала, и её голос был не один — десятки, сотни голосов, что звали его, что смеялись, что плакали. Он слышал крики матери, погибшей в огне, стон отца, зарубленного упырем, смех Добрыни, что затих в горах, шепот Млады, что ушла к реке.

— Ты один, — шепнул Тьма. — Ты слаб. Ты проиграешь.

Всеслав стиснул зубы, чувствуя, как разум мутится. Тьма была повсюду — в глазах, в ушах, в крови. Он видел деревню своего детства — горящие избы, дым, что душил его, мать, что кричала его имя. Он видел Добрыню, падающего под когтями Ярости, Младу, чьи глаза были пусты, как у русалки. Топор выпал из рук, копьё дрожало, и тьма сомкнулась, гася последний свет.

— Сдавайся, — сказал Пятый, его когти блестели в мраке. — Стань частью меня.

Но Всеслав вспомнил слова деда, что звучали в его памяти, как далёкий гром: "Тьма сильна, пока есть что гасить. Дай ей свет, и она отступит". Он выхватил уголь из факела, поджёг остатки трав в мешке — полынь, зверобой, сушёные грибы — и бросил их в тварь. Огонь вспыхнул слабым, но ярким светом, разрывая мрак, и Тьма зашипела, отступая. Твари из ночи закричали, их формы исказились, растворяясь в дыму, и Всесlav встал, сжимая копьё.

— Ты не конец, — сказал он, бросаясь вперёд.

Копьё вонзилось в грудь Тьмы, пробив тень, и из раны хлынул чёрный дым, что вонял гнилью и смертью. Тварь взревела, и мрак задрожал, стены кургана затряслись, как от удара молота. Всеслав ударил топором, отсекая руку, но она выросла снова, искажённая и дымящаяся. Тьма схватила его за горло, когти вонзились в кожу, и охотник почувствовал, как холод сковывает тело, как тьма проникает в разум.

— Ты мой, — прошипел Пятый. — Шестой ждёт.

Всеслав вырвался, рубанул топором по глазам, и Тьма взвыла, отпуская его. Он бросил в тварь последний уголь, и свет вспыхнул, разрывая мрак. Курган затрясся сильнее, камни падали с потолка, и Тьма рухнула, растворяясь в чёрной пыли, что оседала на землю, как пепел.

— Пятый… — прошептал он, исчезая. — Но шестой… близко…

Всеслав побежал к выходу, чувствуя, как земля оседает под ногами. Камни падали, мрак гас, и он выскочил наружу, упав на сухую траву степи. Курган обвалился с глухим грохотом, погребая логово Тьмы под тоннами земли, и тишина вернулась, холодная и тяжёлая, освещённая слабым светом зари.

Он поднял рунный камень, чувствуя, как руны шевелятся под пальцами, указывая на север. Шестой ждал, и его сила уже шевелилась где-то вдали — в лесах, у рек, где земля была сырой, а тени длинными. Всеслав  сжал кулак, чувствуя, как кровь капает на траву. Пятый был мёртв, но слова твари эхом звучали в голове: "Шестой близко".

***

Ночь прошла в степи у остатков костра. Всеслав сидел, перевязывая раны свежей травой, что нашёл у ручья неподалёку. Мрак больше не давил, но усталость сковывала тело, как цепи. Он смотрел на рунный камень, чувствуя его тепло. Север — там, где леса смыкались над реками, где тени были длинными, а земля сырой. Шестой был там, и он будет сильнее, чем Тьма, сильнее, чем Страх.

Он вспомнил лица тех, кого потерял — отца, Добрыню, Младу, — и их голоса, что шептались в тенях Страха. Они были мертвы, но их смерть давала ему силу идти дальше. Он не знал, сколько ещё сможет выстоять, но знал: если остановится, Древние победят. Шестой и седьмой ждали, их голод рос, и каждая победа лишь приближала последнюю битву.

На рассвете он встал, затушив костёр. Ветер нёс пыль по степи, но где-то вдали раздался новый звук — низкий, как вой ветра, глубокий, как стон земли, что пробуждается от сна. Всеслав  сжал копьё, чувствуя, как боль в теле отступает под холодной решимостью. Шестой просыпался, и охота продолжалась.

Он шагнул на север, оставив курган позади. Трава шуршала под ногами, и рунный камень вёл его вперёд, к новой тени, что поднималась из глубин.

Продолжение следует..

Гриша обернулся и продолжил двигаться вперед, рассматривая при этом окружающий их лес. Ему было страшно, но чего он боялся больше, он не знал. Того монстра что попался им вначале или безумных толстяков у озера, которые должны быть мертвы если учесть что они лежали в воде не двигаясь, но с их приближением восстали будто живые мертвецы. Яйцо, страшного и загадочного кокона, вот чего он боится, а точнее того, кто находится внутри. Ведь внутри было движение, они с Максом видели подобие лапы.

Нога болела, но не так как после укуса. Теперь Макс мог идти, наступать и шевелить было возможно, сама нога будто горела и была слегка покрасневшей и опухшей. К тому же появилось желание почесать ногу, но он понимал, что не стоит этого делать. Макс шел за Гришей, даже не оглядываясь по сторонам. В его голове кружилась сотня мыслей и различных вопросов. Он боялся, он хотел выбраться отсюда, но вместо этого они идут всё дальше от главной дороги, дальше от выхода, от спасения. Прямо в этот гребаный дом, до которого они всё никак не доберутся.

Было то, что беспокоило Макса больше чем нога или монстры, которые где-то там. Его беспокоило собственное здоровье, особенно его ухо.

Он точно знал, в воде что-то было. Маленькое, но агрессивное создание, которое влезло к нему в ухо. Гриша, правда, не увидел ничего подозрительного, но Макса не покидало чувствово того, что ему в ухо что-то проникло. Правда, это чувство было у него только, когда он находился в воде, выбравшись из нее он перестал что-либо ощущать, кроме неприятной заложенности. Да и заложенность в ухе прошла буквально через пятнадцать минут, при этом никого из уха не вылезло. Может и правда это была вода, как опять же предположил Гриша. Только сейчас Макс заметил одну вещь, его ухо тоже начало чесаться.

Макс шел все еще без майки, после того как он оттаскивал от себя щупальце и замарал её, он не захотел ее надевать. Он выбросил ее еще там, на берегу. Сейчас, под солнечными лучами, ему было чертовски жарко, еще немного и у него будет приличный загар. Сосны растущие по обе стороны дороги, давали периодически небольшие островки тени, создаваемые ветвями деревьев.

Гриша, засмотревшись на кусты по правую сторону дороги, запнулся о камень торчащий из земли, и чуть не упал. Успев подставить ногу вперед, он спас себя от падения и возможности разбить нос. Сматерившись, он слегка помахал руками и снова зашагал вперед, стараясь уследить еще и за дорогой.

— Когда мы придем? — послышался голос Макса.

— Не знаю, надеюсь скоро.

— У тебя есть план? Что будет, когда доберемся до наших?

— Сваливать отсюда, — коротко ответил Гриша.

Макс понимал, Гриша на взводе, на нервах, да и просто волнуется за Юлю. Он решил не беспокоить его вопросами. Во всяком случае, до нужного им дома. Он просто зашагал следом.

***

Спустя десять минут пути, Гриша заметил крыши домов впереди себя. Они показались так неожиданно, прямо за скоплением высоких кустов, которые в высоту были чуть больше чем сам Гриша.

— На месте, — Гриша посмотрел на Макса, на его лице сияла радость.

Макс снова не обратил внимания на Гришу, он чесал ухо, отчего то, было красным как вареный рак.

— Брат, — снова окрикнул его Гриша.

Он поднял глаза и посмотрел на Гришу.

— Добрались?

— Да.

— Хорошо.

Грише не нравилось то, что происходит с Максом, он казался ему отстраненным, чувствовалось безразличие в его голосе. Конечно может сказывается усталость и стресс от пережитого.

Гриша первым прошел мимо кустов, за ними дорога завернула немного влево. Вдали, метрах в пятидесяти, Гриша увидел знакомую машину. Хозяин дома приезжал на ней в прошлый раз, когда показывал Грише дом и участок. Он должен быть рад тому что они добрались и здесь определенно есть люди, машина ведь стоит. Только через пару секунд он понял, что не так, машина была всего одна. Толиной машины не было и это заставило Гришу переживать еще сильней.

Раньше он старался об этом не думать, не хотел тревожить себя мыслями о том, добрались ли они сюда или нет. Что будет когда на место аварии вернутся их друзья и увидят того монстра? Гриша не подпускал к себе этих мыслей, не хотел. Сейчас, увидев одну машину, его сердце забилось еще сильней. Неосознанно для себя, Гриша побежал в сторону дома.

Чесалось всё, ухо, лицо, голова и даже затылок с шеей. Уже несколько минут Макс чувствовал сильный зуд. Он не прекращал чесать ухо ни на секунду, то самое ухо, которое по его мнению подверглось нападению в воде. Гриша подался вперед, Макс хотел также побежать за ним, но желание чесаться было таким сильным, что он не мог переключиться на что то другое. Он шел с той же скоростью что и раньше, понимая что брат никуда не денется, разве что доберется до дома на полминуты быстрее чем он.

Гриша подошел к машине, внутри салона никого. Он посмотрел на забор, калитка была открыта. Голоса людей, или же просто шумы, которые мог издавать кто-либо, отсутствовали. Открытая калитка приглашала Гришу войти внутрь, проверить, что происходит внутри. Он оглянулся, Макс шел метрах в пятнадцати от него.

— Давай реще, я пока проверю что тут. И прикрой дверь за собой.

— Ладно.

Макс показал брату кулак с оттопыренным большим пальцем, давая понять, что он его понял.

Гриша зашел в калитку. Оглядевшись, он не заметил никаких признаков его родных.

— Есть кто? — прокричал Гриша.

Ответа не было.

Почти бегом он преодолел расстояние от калитки до входной двери и схватившись за дверную ручку, надавил на нее. Дверь тут же щелкнула и отошла от рамы на пару миллиметров. Аккуратно потянув ручку на себя, дверь открылась. Внутри никого не было.

— Кто-нибудь?

Гриша прислушался, снова тишина.

— Да сука!

Не разуваясь, он прошел внутрь помещения, увидел на шкафу в прихожей женскую сумку, он узнал ее, это была сумка Марины. Заглянув на кухню, Гриша увидел пакеты с едой и алкоголем, по содержимому он понял что это также принадлежит им. Значит Юля и остальные были здесь, но где они сейчас.

Гриша пришел сюда за ответами, но получил только вопросы, еще больше вопросов.

Как только Гриша скрылся за калиткой, Макс остановился и посмотрел на зудящую ногу. Каждая дырочка, в которой были воткнуты зубы, покрылась засохшей корочкой крови. Он понимал, что отдирать корку не стоит не при каких условиях, но ногу почесать очень хотелось. Он наклонился и стал слегка почесывать кожу вокруг укуса. Зуд не прекращался, еще бы. Чесалось также сильно как и голова. Стараясь выбирать место между ранками, Макс стал давить ногтями на здоровую кожу и водить вверх и вниз, стараясь прочесать зудящее место. Он чесал ногу так сильно, что на ней показались следы царапин. Было ощущение, что надави чуть сильней и можно будет прочесать до крови.

— Да что же это такое?

Он бросил чесать ногу и вернулся обратно к голове, а именно своему расчесанному уху.

Надо идти, в доме наверняка есть холодная вода, он просто смочит ногу, вымоет голову. В ванной по-любому есть шампунь. Точно, вдруг в самом озере была какая-нибудь зараза, и он ее подхватил. Вдруг все беды из-за озера.

Ведь голова начала чесаться после купания. Чертова вода. Или все из-за того что было в воде? Нет. Надо отбросить эти мысли, это всё озеро. Прийти и смыть с себя его частицы. Макс даже ускорился насколько мог. Нога хоть и не болела при ходьбе, но бег приносил неприятные ощущения. Пройдя на территорию, Макс обернулся и прикрыл за собой дверь как и просил Гриша.

Всю дорогу от забора к дому, он также чесался.

Гриша вышел из кухни и прошел в гостиную, в ней также никого не было. Оставалось проверить только второй этаж, но он уже понимал, что никого здесь нет. Выйдя из гостиной, он прошел мимо двери с торчащим из нее ключом и направился прямо к лестнице.

Входная дверь раскрылась, и на пороге показался Макс.

— Ты где потерялся? — спросил Гриша, остановившись на полпути.

— Да так.

Макс все еще держался за ухо.

— Что с тобой брат?

— Не знаю. Ухо чешется, голова чешется, нога тоже чешется. Не могу терпеть. — Макс начал злиться.

— Почему раньше не сказал?

— А что бы ты сделал? Почесал?

— Что за агрессия? я просто спросил.

— Нет никакой агрессии, - выделяя каждое слово проговорил Макс. - Я просто хочу почесаться.

Макс не разуваясь, пошел в сторону ванной комнаты. После предыдущей поездки сюда, он помнил где она находится. Гриша не стал его останавливать и снова задавать каких либо вопросов. Макс прошел через коридор и вошел в одну из дверей. Гриша услышал щелчок, Макс закрылся внутри. Он понимал, с Максом что-то не то, его укусила непонятная дрянь, но укусила за ногу, от этого она и чешется, но он также жаловался на ухо. Ладно, выйдет, поговорим. Из-за двери послышался звук текущей воды.

Гриша отошел от двери и пошел обратно к лестнице, несколько минут Макс точно проведет в ванной комнате, а он пока проверит что на втором этаже.

Макс, зайдя в ванную комнату, сразу закрылся на замок, он не хотел, чтобы Гриша зашел в комнату и увидел Макса таким. Он снова стал твердить себе, что все что с ним происходит это обычный стресс и грязная вода. От этого у него и чесотка, надо просто помыть голову.

Макс прошел вглубь комнаты. Ванная была широкая и совмещенная с туалетом. Также в комнате было несколько шкафчиков, раковина и большое зеркало над ней с несколькими ящиками по бокам. Смеситель в комнате был один, расположен он был над ванной, но если трубу излива повернуть в сторону, то она встанет как раз над раковиной, совершенно неудобно. Макс увидел несколько полок приделанных в углу комнаты над самой ванной. На них стояли всякие тюбики, флакончики и прочие емкости наполненные разными жидкостями. Подойдя к ней, он стал читать этикетки. Найдя нужную с надписью «Шампунь», Макс открыл воду. Он подставил руку под струю воды, температура устроила Макса и он, склонившись над ванной, просунул голову под струю воды. Прохладная вода стала стекать по голове, от этого он почувствовал хоть небольшое, но облегчение. Открыв тюбик, Макс выдавил целую ладонь шампуня и, убрав голову из-под крана, стал наносить его на голову, стараясь промыть и прочесать каждый миллиметр кожи. Снова сунул голову под кран, смыл пену, голове было легче, но не сильно. Она и дальше продолжала чесаться.

Он снова стал чесать голову, на сей раз коже под волосами стало больно. Он понял, что расчесал голову очень сильно. Даже покрасневшее ухо было расчесано настолько, что начало щипать. Макс стал учащенно дышать, он хотел кричать, выплеснуть энергию, быть может после этого ему станет легче. Но опять же, если он закричит, то сюда моментально ворвется Гриша. Он глубоко вздохнул и посмотрел вниз.

Дальше была нога, он уже понимал что это не поможет, но он сунул зудящую ногу под воду. Ноге также стало легче, во всяком случае на какое то время. Выдавив в ладонь жидкого мыла, из бутылочки с дозатором стоявшей на раковине, Макс захотел смыть кровь с ноги. Это конечно не обеззаразит ногу от тех возможных инфекций, что попали в организм с укусом, но это хоть что-то. Засохшая кровь с неохотой отмывалась, на все ушло около минуты. Выключив воду, Макс не вытираясь и все также продолжая чесаться, подошел к двери. Открыв замок, он вышел наружу.

Не найдя ничего на втором этаже кроме сумки лежавшей в одной из комнат, Гриша спускался вниз. Размышляя, он пришел к выводу, что раз они успели разложить вещи, то скорее всего тут все было в порядке, тогда почему сейчас здесь никого нет. Как же много вопросов, и все без ответов. Помимо этого, Гриша просто не знал что им сейчас делать. Особенно когда Максу хреново и далеко он точно не решится идти.

Из раздумий его вывел щелчок замка на двери в ванную комнату. Когда Гриша был в самом низу лестницы, дверь в ванную открылась, и из нее вышел Макс.

По мокрой голове, Гриша понял что Макс мылся.

— Искупался? Легче?

— Нет, не легче.

Гриша перевел взгляд на ногу Макса.

— Надо ногу обработать, пойду перекись поищу или зеленку. Ну, или хоть что-нибудь.

— Давай.

Вся голова Макса была похожа на созрелый помидор. Было видно что он все расчесал, даже лицо. Вертикальные и горизонтальные полосы от ногтей отчетливо виднелись на коже.

Гриша прошел на кухню и стал открывать все ящики. По своему опыту, он знал что аптечка у людей обычно хранится на кухне. Выдвинув все нижние ящики и открыв половину дверец подвесных шкафов, Гриша нашел то что искал. Большая коробка с наклеенным красным крестом на ней. Аккуратно сняв ее с полки, Гриша поставил коробку на стол и открыл ее, внутри были таблетки, много таблеток. Вата, пара бинтов и небольшой жгут, никаких флакончиков не было. Гриша посмотрел вновь на полку, рядом с местом под аптечку стояли несколько пузырьков, один большой и два маленьких. На большом была приклеена этикетка, на которой большими буквами было написано название лекарства, а снизу мелким шрифтом «Антисептик».

Решив, что это то, что надо, Гриша потянулся и взял его в руки. Флакон был на половину полон, уже хорошо. Посмотрев на срок годности, он определил что оно всё еще пригодно.

Макс зашел в комнату. Руки все также были расположены на голове.

— Давай ногу. Я нашел то, что надо.

Макс послушался, он прошел и сел на мягкий стул, затем протянул вперед ногу. Гриша присел на корточки и стал разглядывать ногу Макса. Гриша насчитал в ноге десять следов от зубов, почти все они были небольшие. Лишь только четыре из них расположенные по углам, были шире остальных шести раза в два. Место укуса было опухшим и покрасневшим. Также Гриша заметил следы в виде линий на коже, он понял что это следы от ногтей самого Макса.

Антисептик в руках, был с распылителем, что позволяло забрызгать всю ногу. Поднеся флакон к ноге, Гриша произнес.

— Будет щипать.

Макс, который все еще держался руками за голову, слегка кивнул.

Гриша надавил на клапан распылителя. Струя попала в центр раны, орошая при этом все следы от укуса. Макс дернулся, нога резко распрямилась и попала в левую ногу Грише, отчего тот чуть не упал на пол. Раздался крик. Нога ужасно защипала, казалось что к ней прислонили раскаленный кусок металла. Из глаз тут же прыснули слезы.

— Больно! Сука! — выругался Макс. — Как же больно, Блять!

Он схватился за ногу чуть выше места укуса, как будто это могло помочь.

Гриша снова не знал, как поступить, такой реакции он точно не ожидал. Ему показалось, что опухшее место на ноге начало пульсировать. Да что за херня? Пронеслась мысль в голове. Гриша задумался о том чтобы взять бинт и перевязать ногу, не трогать ее пока не найдут помощь.

Шевеление, только сейчас Гриша увидел шевеление. В одном из отверстий показалось подобие маленького червя. Толщиной он был не больше пары миллиметров и при этом темного цвета. Он вылез буквально на сантиметр из ноги, как будто изучал то что попало на него, а затем дав задний ход, залез обратно в ногу.

Гриша продолжил сидеть на полу и таращиться на ногу своего брата. Его лицо побледнело, Губы дрожали, дыхание стало прерывистым. Он просто смотрел на ногу и разглядывал рану. "Червь, у него в ноге червь!" пронеслась в голове мысль.

Макс все еще корчился от боли. При этом желание почесать ногу, также как и голову, никуда не пропало.

— В шатёр! Все военачальники — сейчас!Слова ударили Всеволода, как молот по наковальне, его кулаки сжались, ногти впились в ладони, оставляя красные следы. Лагерь взорвался хаосом. Солдаты кричали, их голоса сливались в рёв: "Хродгар проклят!" "Кровь за кровь!" Женщины у костров завыли, их слёзы падали в грязь, одна упала на колени, её руки сжали голову ребёнка, что цеплялся за её юбку, его тонкий плач резал воздух. Кузнецы бросили молоты, их звон стих, и в лагере повис запах страха, едкий и тяжёлый, как дым от горящих домов Речного Оплота. Всеволод стоял неподвижно, его грудь вздымалась, дыхание было хриплым, как у раненого зверя, а в голове звучали слова гонца: "Детей насадали на копья…" Он видел Диану — её голубые глаза, её светлые волосы, её крик, что мог бы вырваться из этого огня. Его рука сжала рукоять меча, пальцы побелели, и он рявкнул, голос разнёсся над лагерем:

— Кровь за кровь, мой король! Хродгар умрёт у перевала! Мы идём сейчас, раздавим его, как крысу!Большой шатёр наполнился гомоном, дым от костра висел под потолком, смешиваясь с запахом эля и свежего хлеба, что лежал на столе. Бранн Железный Кулак, грузный, с рыжей бородой, стукнул кулаком по столу, его голос гремел, как молот:

— Глупость, Бранн. Если мы уйдём, Вальдхейм падёт. Надо укрепить стены, собрать людей. Хродгар сам придёт сюда.Торвальд Каменная Длань, крепкий, с короткими русыми волосами, покачал головой, его голос был низким, усталым:

— Море — наш путь! Ударьте с воды, сожжём его корабли, отрежем пути! Перевал подождёт.Рагнар Острозуб, тощий, с седой косой, фыркнул, его тон был резким, как удар клинка:

— Без разведки мы слепы. Надо выждать, узнать, где он ударит. Спешка — это смерть.Эльсвир Черноворон, худой, с длинными чёрными волосами до плеч, скрестил руки, его голос был тихим, но твёрдым, как сталь:

— Мой король, у меня есть вести.Всеволод стоял у стола, карта Альтгарда лежала перед ним, её края были истёрты от его пальцев, что водили по рекам и лесам. Он слушал их, но слова доходили до него, как сквозь туман. Его мысли были далеко — с Дианой, с её смехом, что звенел в замке, когда она была ребёнком, с её твёрдым взглядом, когда она училась держать кинжал. Каждый крик о резне звучал в его голове как её зов, каждая капля крови, о которой говорил гонец, казалась её кровью. Он сжал кулаки, ногти впились глубже, и голос Совикуса, холодный и гладкий, как лёд, прорезал шум:

— Мой шпион вернулся с перевала. Он видел её, мой король. Диана в цепях у Хродгара, в его лагере. Они держат её там, живую, но… если вы не пойдёте, её кровь будет на ваших руках.Всеволод повернулся, его глаза встретили взгляд советника. Совикус шагнул вперёд, его чёрная мантия с багровыми вставками шуршала по полу, посох с мерцающим наконечником лежал в его руке, багровый свет пульсировал, как глаз зверя. Его лицо было спокойным, но губы дрогнули, выдавая тень тревоги, что он скрывал. Он заговорил тихо, но каждое слово падало, как камень в глубокий колодец:

— Если Хродгар коснулся её, я сожгу его королевство до последнего камня! Мы идём к перевалу — сейчас! Собирайте армию, все до единого! Я вырву её из его лап, даже если мне придётся идти через ад!Ложь была тонкой, как паутина, но острой, как кинжал. Совикус знал, что Диана ускользнула, что её ищут его наёмники, но эта ложь была нужна, чтобы подтолкнуть Всеволода к перевалу, где тёмные боги ждали его в своей ловушке. Всеволод замер, его дыхание остановилось, как будто воздух выжгли из лёгких. Он видел её — в цепях, с её голубыми глазами, полными страха, её голос, что звал его из тьмы. Гнев вспыхнул в нём, как огонь в сухой траве, его кулак ударил по столу, дерево треснуло, карта задрожала, и он закричал, голос сорвался на рёв:

— Так и надо, мой король! Мы раздавим его!Бранн оскалился, его кулак стукнул по груди:

— Это безумие, Ваше Величество! Вальдхейм останется голым, мы потеряем всё!Торвальд шагнул вперёд, его лицо потемнело:

— А я говорил — море! Но если идём, то идём с кровью!Рагнар фыркнул, его коса качнулась:

— Это ловушка, мой король. Совикус, откуда эти вести? Ты знаешь больше, чем говоришь.Эльсвир покачал головой, его голос был холоден:

— Мой шпион видел её своими глазами, Эльсвир. Сомневайся, если хочешь, но время уходит.Совикус встретил его взгляд, его рука сжала посох, багровый свет мигнул:
— Мы идём. Бранн, бери тысячу — ты впереди. Торвальд, пять сотен на стены Вальдхейма, держи их. Рагнар, готовь корабли, ударишь позже. Эльсвир, собирай разведку, но с нами. К утру я увижу Хродгара мёртвым, а Диану — живой.Всеволод не слушал их. Его разум пылал, перед глазами стояла Диана — её кинжал, что он подарил ей, её упрямый взгляд, её голос: "Я не подведу тебя, отец." Он вспомнил Роберта — кузнеца, чьи сильные руки выковали его меч, чей смех гремел в кузнице, когда он учил Диану держать оружие. "Ты бы нашёл её, старик," — подумал он, тоска сдавила грудь, как тиски, но гнев был сильнее. Он повернулся к военачальникам, его голос стал твёрдым, как сталь, что выкована в огне:

— Довольно! Я сказал — идём!Торвальд открыл рот, чтобы возразить, но Всеволод рявкнул:

Военачальники кивнули, их лица были мрачны, но они подчинились. Шатёр опустел, гомон стих, только Совикус остался, его пальцы сжали посох, холодная улыбка мелькнула под капюшоном, как тень ножа. Всеволод вышел наружу, его взгляд упал на лагерь — солдаты бросали оружие в телеги, женщины плакали, дети смотрели из-за шатров, их лица были бледны, как у призраков. Он не видел их страха, его глаза горели перевалом, где ждал Хродгар — и, как он думал, его дочь.

К утру армия Всеволода двинулась к перевалу. Его багряный плащ трепетал на ветру, как знамя войны, сапоги гудели по земле, меч звякнул о ножны, когда он поправил его на поясе. Солдаты шли за ним, их кольчуги блестели в слабом свете, лица были мрачны, но шаги твёрды. Лагерь Вальдхейма остался позади, почти без защиты — дым от кузниц смешивался с туманом, женщины шептались о конце света, их голоса тонули в ветре. Совикус шёл позади, его чёрная мантия сливалась с тенями, посох пульсировал багровым светом, а холодная улыбка кривила губы, скрытая под капюшоном. Он знал, что Хродгар не держит Диану, но перевал станет могилой Всеволода — ловушкой, что тёмные боги сплели для короля.

Продолжение следует...

Дорога к озерам была долгой. Лес сменялся болотами, где вода стояла по колено, черная и густая, как смола. Всеслав шел, не останавливаясь, бросая в топь щепотки полыни, чтобы отпугнуть духов. Он видел следы — длинные, с когтями, что врезались в грязь, и слышал плеск, что следовал за ним, как тень. Рунный камень пульсировал, указывая путь, и с каждым шагом его тепло становилось жгучим, как угли.

На третий день он вышел к озеру. Оно лежало в низине, окруженное голыми деревьями, чьи ветви торчали, как кости. Вода была неподвижной, но темной, глубокой, и отражала только пустоту. Туман стелился над поверхностью, густой и белый, а в воздухе висел запах тины и чего-то старого, забытого. Всеслав опустился на колено у берега, глядя на следы — те же когти, но теперь с клочьями шерсти, черной и мокрой.

— Ты близко, — тихо сказал он, сжимая копье.

Озеро дрогнуло. Туман заколыхался, и из воды поднялась тень — тонкая, длинная, с руками, что шевелились, как змеи. Ее глаза горели желтым, как яд, а тело было покрыто шерстью и слизью, что блестела в слабом свете. Лицо скрывал капюшон из тины, но рот открылся, показав зубы — мелкие, острые, как иглы.

— Ты пришел, охотник, — сказала она, и голос ее был мягким, вкрадчивым, как шепот в ночи. — Я ждал тебя.

— Назови себя, — Всеслав встал, вскинув копье. Амулет Перуна жёг грудь, предупреждая об опасности.

— Я — Страх, — тварь наклонила голову, и глаза ее сузились. — Четвертый из семи. Мои братья звали меня Тенью Глубин. Ты убил их, но меня не возьмешь так просто.

— Зачем ты здесь? — спросил Всеслав, шагнув ближе.

— Чтобы сломать вас, — Страх улыбнулся, и зубы сверкнули. — Голод ел тела, Холод замораживал кровь, Ярость сжигал кости. Я ломаю души. Вы, люди, боитесь тьмы, боитесь неизвестного. Я — это неизвестное. И я заберу вас всех.

Всеслав сжал копье. Он чувствовал, как страх ползет по спине — не его собственный, а чужой, навязанный. Голос твари проникал в разум, как дым, и перед глазами мелькнули тени: лица мертвых — Добрыня, Млада, его отец, зарубленный упырем годы назад. Он стиснул зубы, прогоняя видения.

— Уходи, — сказал он. — Или я отправлю тебя к твоим братьям.

Страх засмеялся — звук был тихим, но резал уши, как крик ребенка.

— Попробуй, охотник, — сказал он. — Но сначала посмотри на них.

Озеро заколыхалось, и из воды поднялись фигуры — не утопцы, как раньше, а тени, что казались живыми. Всеслав увидел Добрыню, с топором в руках, но с пустыми глазами. Рядом стояла Млада, ее лицо было белым, как мел, а изо рта текла черная вода. Они шли к нему, молча, и их шаги оставляли мокрые следы на берегу.

— Это не они, — прошептал Всеслав, но голос дрогнул.

— Они, — ответил Страх. — Их души — мои. Я забрал их. Хочешь их вернуть? Спустись ко мне.

Тени бросились на него. Всеслав ударил копьем, пробив грудь Добрыни, но тень лишь рассеялась, как дым, и собралась снова. Млада схватила его за руку, и холод сковал пальцы. Он рубанул топором, отсекая ей голову, но она выросла вновь, смеясь голосом Страха.

— Ты не победишь, — сказал Древний, отступая к воде. — Они — часть меня.

Всеслав бросил факел в тени, и огонь вспыхнул, заставив их отступить. Он шагнул к озеру, чувствуя, как разум мутится. Страх был повсюду — в воздухе, в воде, в его собственной крови. Но он не остановился.

— Где твое логово? — крикнул он.

— Здесь, — ответил Страх, указав на озеро. — Спустись, если осмелишься.

Всеслав бросил в воду щепотку зверобоя и прыгнул. Холод сжал его, но он не тонул. Ноги коснулись дна, и он оказался в подводном мире — темном, с костяными стенами и светом, что дрожал, как гнилушки. В центре стоял Страх, окруженный тенями — десятками, сотнями душ, что смотрели на него пустыми глазами.

— Добро пожаловать, — сказал Древний. — Теперь ты мой.

Подводный мир был холодным и темным, как могила, что забыли освятить. Вода давила на грудь Всеслава, но он дышал — не воздухом, а чем-то иным, густым и горьким, что заполняло легкие. Стены вокруг были выложены костями — человеческими, звериными, старыми, как сама земля, — и покрыты слизью, что светилась тусклым зеленым светом. Тени душ плавали в этом мраке, их лица были знакомыми и чужими: воины, дети, женщины, рыбаки — все, кого Страх забрал за века. Они смотрели на него пустыми глазами, шепча беззвучно, и их голоса эхом отдавались в голове.

В центре стоял Страх, Тень Глубин, высокий и тонкий, с руками, что извивались, как змеи. Его желтые глаза горели ярче, чем на берегу, а шерсть на теле шевелилась, словно живая. Он улыбался, показывая зубы — мелкие, острые, как иглы, — и голос его был мягким, вкрадчивым, проникающим в разум.

— Ты здесь, охотник, — сказал он. — Где и должен быть.

Всеслав сжал копье, чувствуя, как амулет Перуна жжет кожу. Страх был иным, не как Голод, Холод или Ярость. Те били телом — когтями, льдом, огнем. Этот бил душой, ломал разум, заставлял видеть то, чего нет. Охотник уже чувствовал его силу: тени Добрыни и Млады мелькали в углу зрения, их голоса шептали о вине, о слабости.

— Отпусти их, — сказал Всеслав, шагнув ближе. — Они не твои.

— Они мои, — Страх наклонил голову. — Каждый, кого я забрал, стал частью меня. Их страх питает меня. Их души — моя сила. Ты убил моих братьев, но меня не возьмешь. Я — тень в твоем сердце.

Всеслав ударил копьем, но тварь растворилась, как дым, и появилась за его спиной. Когти полоснули воздух, и охотник едва успел отскочить. Тени душ двинулись к нему — десятки, сотни, их руки тянулись, холодные и липкие. Он рубанул топором, рассеивая их, но они собирались снова, шепча его имя.

— Ты слаб, — сказал Страх, кружа вокруг. — Ты боишься. Боишься смерти. Боишься одиночества. Боишься, что твоя охота бессмысленна.

— Замолчи, — прорычал Всеслав, бросаясь вперед.

Копье вонзилось в грудь твари, но лезвие прошло насквозь, не задев плоти. Страх засмеялся, и стены задрожали. Тени сомкнулись, и Всеслав увидел отца — старого охотника, чье лицо было белым, как снег, с дырой в груди от клыков упыря.

— Ты не спас меня, — сказал отец, протягивая руку. — Ты бросил меня.

— Это не ты, — Всеслав стиснул зубы, рубя тень топором. Она рассеялась, но голос остался, эхом звуча в голове.

Страх появился снова, ближе, и его глаза вспыхнули.

— Ты не можешь победить меня, — сказал он. — Я — твои кошмары. Я — твоя вина.

Всеслав чувствовал, как разум мутится. Тени окружали его, их лица менялись — мать, братья, деревня, что сгорела, когда он был ребенком. Он видел их смерть, слышал их крики, и копье дрожало в руках. Но он не сдался. Он бросил в тварь щепотку полыни, и Страх зашипел, отступая.

— Ты не возьмешь меня, — сказал Всеслав, доставая из мешка сушеный гриб. Он поджег его от факела, и дым поднялся, едкий и черный. Тени отшатнулись, а Страх закашлялся, его глаза потускнели.

— Хитро, — прошипел он. — Но это не конец.

Тварь махнула рукой, и вода закрутилась. Из глубины поднялись новые фигуры — не тени, а существа из костей и слизи, с когтями и пустыми глазницами. Они были быстрее утопцев, их движения — резкими, как у зверей. Всеслав встретил первого ударом копья, пробив череп, но второй вцепился в ногу, и холод сковал мышцы. Он рубанул топором, отсекая руку, и отпрыгнул назад.

Бой был яростным. Твари лезли из воды, их когти оставляли следы на костяных стенах, а визг резал уши. Всеслав бился молча, сохраняя силы, но их было слишком много. Он бросил еще один гриб в факел, и дым сгустился, заставляя тварей отступить. Страх стоял в стороне, наблюдая, и его улыбка не исчезала.

— Ты устал, охотник, — сказал он. — Сколько ты продержишься?

Всеслав не ответил. Он чувствовал, как силы уходят, как холод и страх сжимают сердце. Тени душ вернулись, окружая его, и среди них появилась новая — мальчик, сын Млады, с белым лицом и пустыми глазами.

— Ты не спас меня, — сказал он. — Ты обещал ей, но не спас.

— Прости, — прошептал Всеслав, но тут же ударил копьем, рассеивая тень.

Страх засмеялся громче.

— Ты сломаешься, — сказал он. — Все ломаются.

Охотник бросился к нему, но тварь растворилась, и копье вонзилось в стену. Тени сомкнулись, их руки тянули его вниз, и голоса заполнили разум: "Ты слаб", "Ты один", "Ты умрешь". Всеслав упал на колени, чувствуя, как воля гаснет. Но амулет Перуна вспыхнул, обжигая грудь, и он вспомнил слова деда: "Страх — это тень. Разгони ее светом".

Он выхватил факел и поджег остатки трав в мешке. Огонь вспыхнул зеленым, дым поднялся столбом, и тени закричали, отступая. Страх зашипел, его шерсть начала дымиться, а глаза потускнели.

— Ты не победишь! — крикнул он, бросаясь вперед.

Всеслав встретил его копьем, пробив грудь. Из раны хлынула черная жижа, и тварь взвыла, но когти полоснули охотника по плечу, оставив глубокий след. Он ударил топором, отсекая руку, и Страх рухнул, растворяясь в воде.

— Четвертый… — прошептал он, исчезая. — Но пятый… идет…

Вода задрожала, стены начали рушиться, и Всеслав побежал к выходу. Тени кричали, их голоса гасли, а кости трескались под ногами. Он вынырнул на берег, упав в грязь, и озеро взорвалось волнами, поглощая логово Страха. Туман рассеивался, открывая черное небо, но рунный камень на шее дрогнул, указывая на восток.

Всеслав поднялся, тяжело дыша. Плечо кровоточило, но он был жив. Четвертый был мертв, но слова твари эхом звучали в голове: "Пятый идет". Он знал, что отдыхать некогда.

Ночь прошла в лесу. Всеслав сидел у костра, перевязывая рану. Тени больше не шептались, но тишина была тяжелой, как камень. Он смотрел на рунный камень, чувствуя, как руны шевелятся под пальцами. Восток — там лежали степи, где ветер гнал пыль, а земля прятала старые курганы. Пятый ждал там, и он будет сильнее.

На рассвете он двинулся дальше, оставив озеро позади. Лес провожал его плеском и шорохами, но где-то вдали раздался новый звук — низкий, как стон земли. Пятый просыпался.

Всеслав стоял на берегу, глядя, как озеро поглощает логово Страха. Черные волны бились о камни, унося обломки костей и клочья тины, а туман рассеивался, открывая небо, усыпанное звездами. Рана на плече горела, кровь текла по руке, но он не обращал внимания. Рунный камень на шее пульсировал, указывая на восток, и голос четвертого Древнего — "Пятый идет" — эхом звучал в голове. Он знал: отдых — роскошь, которой у него нет.

Лес провожал его тишиной, нарушаемой только плеском воды. Всеслав развел костер у старого дуба, перевязал рану полоской ткани, оторванной от плаща, и лег, глядя в огонь. Тени Страха все еще мелькали в углу зрения — Добрыня, Млада, его отец, — но их голоса затихли. Он победил, но победа была горькой. Четвертый был мертв, но пятый, шестой и седьмой ждали, и каждый из них был сильнее предыдущего.

На рассвете он двинулся к востоку, к степям, где земля прятала старые курганы. Но что-то заставило его остановиться. Рунный камень дрогнул, и озеро, что осталось позади, вдруг плеснуло — резко, как от брошенного камня. Всесlav обернулся, сжимая копье. Вода закрутилась, и из глубины поднялась фигура — тонкая, длинная, с желтыми глазами. Страх.

— Ты думал, это конец? — сказал он, и голос его был мягким, но резал, как нож. — Я — тень. Меня не убить так просто.

Всеслав выругался про себя. Он видел, как тварь растворилась, как ее логово рухнуло, но Древние были старше смерти. Страх не умер — он отступил, чтобы вернуться. Его тело было искажено, шерсть обгорела, одна рука висела, как сломанная ветка, но глаза горели ярче, чем прежде.

— Ты слаб, охотник, — сказал Страх, шагнув к берегу. — Ты устал. Ты один.

— А ты ранен, — ответил Всеслав, вскидывая копье. — И я не один.

Он коснулся амулета Перуна, чувствуя его тепло. Страх засмеялся, и озеро задрожало. Из воды поднялись тени — не сотни, как в логове, а десяток, но они были четче, сильнее. Добрыня с топором, Млада с ножом, мальчик с пустыми глазами — все они шли к нему, шепча его имя.

Всеслав бросил факел в первую тень, и огонь вспыхнул, рассеивая ее. Но остальные сомкнулись, их руки тянулись к нему, холодные и липкие. Он рубанул топором, отсекая голову Добрыне, но тень собралась снова, смеясь голосом Страха. Млада схватила его за ногу, и он ударил копьем, пробив ее грудь. Тени исчезали и возвращались, их шепот заполнял разум: "Ты проиграешь", "Ты умрешь", "Ты ничего не изменишь".

Страх стоял у воды, наблюдая.

— Ты не можешь их убить, — сказал он. — Они — часть меня. А я — часть тебя.

Всеслав чувствовал, как разум мутится. Тени давили, их голоса становились громче, и перед глазами мелькнула деревня его детства — горящие избы, крики матери, отец, падающий под клыками упыря. Он упал на колено, копье дрожало в руках. Страх шагнул ближе, его когти блестели в свете звезд.

— Сдавайся, — шепнул он. — Стань моим.

Но амулет Перуна вспыхнул, обжигая грудь, и Всеслав вспомнил слова деда: "Страх — это тень. Разгони ее светом". Он выхватил последний гриб из мешка, поджег его от углей костра и бросил в тварь. Дым поднялся черным столбом, едкий и густой, и Страх зашипел, отступая. Тени закричали, их лица исказились, и Всеслав встал, сжимая копье.

— Ты не возьмешь меня, — сказал он, бросаясь вперед.

Копье вонзилось в грудь Страха, пробив чешую. Тварь взвыла, из раны хлынула черная жижа, и озеро задрожало. Всеслав ударил топором, отсекая голову, но она выросла снова, искаженная и дымящаяся. Страх схватил его за горло, когти вонзились в кожу, и охотник почувствовал, как холод сковывает тело.

— Ты не победишь, — прошипел Древний. — Пятый уже близко.

Всеслав вырвался, рубанул топором по руке, отсекая ее, и ткнул копьем в глаза. Страх взревел, тело его начало растворяться, но он успел ударить в ответ, когти полоснули по груди, разрывая рубаху и амулет. Озеро взорвалось волнами, и тварь рухнула в воду, исчезая в черной пучине.

Всеслав упал на колени, тяжело дыша. Кровь текла из ран, амулет лежал в грязи, разбитый, но тени больше не шевелились. Страх был мертв — на этот раз точно. Озеро затихло, и тишина вернулась, тяжелая и холодная.

Он поднял рунный камень, чувствуя, как руны указывают на восток. Пятый ждал, и слова Страха эхом звучали в голове: "Он уже близко". 

Всеслав шел к степям три дня. Раны болели, но он перевязал их мхом и травой, что нашел в лесу. Амулет Перуна был потерян, и без него грудь казалась пустой, но охотник не остановился. Он знал: Древние не ждут, их голод растет, и каждая победа лишь приближает следующую битву.

Степи встретили его ветром и пылью. Земля здесь была сухой, усеянной старыми курганами — могилами воинов, что умерли до времен князей. Рунный камень вел его к одному из них, высокому, с камнем на вершине, покрытым мхом и трещинами. Всеслав чувствовал: пятый был там, под землей, и его сила уже просачивалась наружу. Трава вокруг кургана была черной, пожухлой, а воздух пах смертью.

Он развел костер у подножия, глядя на восток. Ночь была ясной, звезды горели ярко, но где-то вдали раздался звук — низкий, как стон земли, глубокий, как раскат грома. Пятый просыпался. Всеслав сжал копье, чувствуя, как усталость давит на плечи. Четвертый был Страхом, ломавшим разум. Пятый мог быть Тьмой, или Смертью, или чем-то хуже.

Он достал рунный камень, положил его перед собой. Руны шевелились, указывая на курган, и охотник понял: следующая битва будет там. Он не знал, сколько еще сможет выстоять, но выбора не было. Древние шли за кровью и душами, и если он остановится, они доберутся до деревень, до рек, до всего, что он знал.

На рассвете он встал, затушив костер. Курган ждал, молчаливый и темный, и Всеслав шагнул к нему, сжимая копье. Ветер принес шепот — низкий, тяжелый, как дыхание зверя. Пятый был близко.

Лес остался позади, но тени следовали за ним. Он победил четвертого, но цена была высока — раны, потеря амулета, одиночество, что стало тяжелее камня. Всеслав знал: охота не кончится, пока последний  Древний не падет. Или пока не падет он сам.

А в глубине кургана открылись глаза — черные, бездонные, как ночь без звезд. Пятый улыбнулся, и земля задрожала.

Продолжение следует…

Всем привет! Рад представить вам новую готовую книгу про призраков, галлюцинации и мистические тайны. Книга написана в стиле "Многоэтажек" и по вселенной "Многоэтажек".

Предисловие

Всем привет. Я впервые появляюсь на этом форуме, и всё, что я хочу – это рассказать людям мои историю. Рассказать всё то, что произошло со мной за последний месяц.

С чего бы начать? Да тут даже думать не надо! Начну с того, что я смертельно болен. Осталось мне жить примерно восемь дней. Не знаю, насколько это достоверный факт, но я буду придерживаться этого дедлайна, чтобы успеть закончить мой рассказ до него.

Я понимаю, что сейчас кто-нибудь решит, что я давлю на жалость или пытаюсь выпрашивать деньги, но я не делаю ни то, ни другое. Всё, что я хочу – это поведать мою жуткую историю, потому что она реальна, и потому что я хочу, чтобы она осталась после меня, а не ушла в небытие с моим гниющим трупом. Ведь тут меня никто не будет искать. А значит, я ещё долго буду гнить, пропитывая своими останками пол или стены этого места.

Заранее хочу попросить прощения за возможные грамматические ошибки или несвязные образы в моём тексте, ведь дело в том, что я не спал уже больше трёх дней. При моём состоянии я не могу этого сделать в принципе, к тому же меня постоянно мучает кашель и головные боли. Но это не страшно. Я всё равно допишу эту историю и расскажу вам всё то, что случилось со мной.

Хотелось бы надеяться, что мой текст найдёт отклик и разойдётся по интернету, как вирусный видеоролик, чтобы как можно больше людей услышало эту историю. Мне есть, что вам рассказать, друзья мои, поверьте на слово. Или не верьте и прочитайте то, что я для вас приготовил. Мне кажется, что вы определённо не пожалеете.

Что ж, думаю, на этом можно закончить моё вступление и приступить непосредственно к тому самому дню, с которого всё началось. Готовы? Тогда поехали!

Часть 1

Началось всё именно с того самого обычного дня. К слову, меня зовут Андрей. Андрей Рожков. Я обычный парень с обычной внешностью. Единственной моей выдающейся чертой является рост – я метр девяносто. Это очень полезно, когда надо достать банку с верхней полки или выкрутить лампочку в туалете. Больше, собственно, плюсов я не заметил, но мне постоянно делают комплементы друзья, мол, какой я высокий и как это круто. Не знаю, зачем они это делают.

В своё время, когда неформальность была ещё популярна, я задал себе тупой, но выделяющийся образ, а именно: отрастил небольшую бородку, набил татуху на правую руку в виде черепов и костей, а также сделал тоннели в обоих ушах. Ну, тупо мамин анархист. Время прошло, тоннели были сняты, бородка выращена в более густую, а тату уже осталась, как была, ничего с этим не сделать. И вот, я не успел оглянуться, как мне уже 26. Казалось бы, надо жить, как все: ходить на работу к девяти, по пятницам тусить с друзьями и пить пиво, а в два выходных откисать на диване и пялиться в телек. Но всё пошло странным образом. Отучившись на кафедре дизайна, я стал, к счастью, не дизайнером, а художником. Было немного денег, и я вбухал их в рекламу моего паблика ВК. Тогда я только начинал подбирать свой стиль, но как говорили подписчики, у меня получалось очень круто. Итог очень прост: сейчас у меня хороший паблик, в котором я рисую на заказ и получаю с этого очень неплохие деньги. Не работа, а мечта, правда? Об этом чуть подробнее расскажу позже, сейчас я считаю, что сильно затянул со знакомством читателя со мной, поэтому перейду непосредственно к делу.

Всё началось в середине июля. Именно тогда моя девушка Катя уговорила меня пойти на это тупорылое выступление.

- Я не хочу идти в двадцать шесть лет на сраные фокусы! – Отрезал я, когда она сообщила за пару дней до шоу.

- Это не просто фокусы, это реальное представление для взрослых. – Уговаривала она меня.

- Ага, и что там будут показывать? Магическое исчезновение фаллоса в чьей-то жопе? – Усмехнулся я, за что схлопотал по будке.

Как можете догадаться, Катя меня всё же уговорила идти на эту херню. Город у нас едва насчитывает четыреста тысяч жителей. Пойти особо некуда. Мы в Уфу ездили пять дней плацкартом, чтобы на концерте “Марсов” побывать. Поэтому о чём тут можно говорить? Кроме кинотеатров, театров и кафешек у нас нет ничего, а Катька достаточно активная деваха. В противовес мне – домоседе, который может и неделю проторчать за компом, работая над новым заказанным артом, она любит болтаться где только можно и таскать туда меня с собой. Где мы только не были: и на импровизированном концерте каких-то её далёких знакомых, которые, казалось, только вчера взяли музыкальные инструменты в руки; и на всяких тупых стендапах, ездили на лыжную эстафету за городом, где я сломал ногу; побывали во всяких кружках, начиная от альпинизма и заканчивая танцами. В общем, моя дама сердца обожала таскать меня на всякую неинтересную и бесполезную ерунду, дабы скоротать время. И сегодняшний день не был исключением.

Мы пёрлись в клуб “Барон” на выступление актёрской группы с загадочным шоу “Забвение”.

- Это будет просто улётно, отвечаю тебе! – Катька кружилась вокруг меня и держала за руку. Когда она переворачивалась, то отпускала меня, а затем снова хватала, как несчастный ребёнок, потерявший маму.

- Екатя, сколько таких было “улётно”, которые планировали вниз и разбивались вдребезги? – Спросил с сарказмом я.

- Вот не говори, что вторничный спектакль “Дымящаяся рука” не привёл тебя в эстетичный экстаз!

- Екать, меня в экстаз моя дымящаяся рука приводит, когда я с дичайшими воплями наяриваю на спарринг двух накачанных женщин!

- Оооох… - Девушка закатила глаза. – Вечный недовольный пупсик. – С этими словами она потрепала меня за щеку.

- Отстань, ты же знаешь, что я это ненавижу. – Ответил я.

- Поэтому я это и делаю! – Улыбнулась Катя.

Когда мы вошли в клуб, то попали в кромешную темноту. Лишь где-то в глубине виднелся свет. На него мы и полетели, как мотыли. Девушка взяла меня за руку, и я обнаружил, что её руки опять холодные. Такое случалось всякий раз, когда Катя была взволнованна.

Вскоре мы вышли в небольшой зал, где и горел свет. Этот зал был похож на типичный стендаповский: кругленькие безвкусные столики, деревянные стульчики. И всё стоит рядами. Помимо этого, сцена была не очень-то и большая. Я сразу понял, что представление дешманское. Билеты, наверное, стоили рублей сто, а может, их вообще вместо сдачи в продуктовом дали. Проходили мы такое.

- Давай поближе к сцене! – Предложила Катька, сверкнув своими карими глазами. Её русые длинные волосы вспорхнули и ливнем ударили мне в лицо, когда девушка крутанула головой и помчалась к свободному столику, увлекая меня за ней.

Я не хотел ближе к сцене. Но меня разве кто-то спрашивал? И вот мы сидим за столиком на неудобных стульях, ждём наше пиво и наггетсы (потому что нормальная еда тут не подавалась), а время всё тикает и тикает…

Пока Катя безмерно болтала обо всём на свете, я достал телефон и отметил, что уже восемь минут десятого, а представление должно было начаться в девять.

- Опаздывают, сволочи. – Заметил я.

- Да ладно тебе, народ всё равно не весь собрался!

- А ты прям знаешь, сколько людей придёт?

- Не знаю. Но уверена, что на это представление точно соберётся как можно больше народу!

Я поднял голову наверх и увидел, как украшен потолок (до этого как-то не подвернулся случай): это было отвратительно, начиная от каких-то перьев и заканчивая бумажными золотыми звёздами, вращающихся на ниточках. О да, загадочности добавили, как надо!

- Друзья! Вы готовы погрузиться в мир последней фантазии и искушения? – Прогремел голос со сцены, но никто на ней не появился. – Мы начинаем наше мистическое шоу, в котором вы увидите настолько невероятные вещи, что запомните этот день надолго!

Занавес открылся. И на сцену вышли две симпатичные брюнетки, которые были абсолютно голыми.

- Так, начало просто прелестное. – Проговорил я, сделал вид, что плюю на руку, а затем засовываю её в штаны.

За это я получил слабый подзатыльник от Кати, и это, скажу я вам, было ещё лёгким наказанием.

Брюнетки тем временем вывели на сцену усатого видного мужика в смокинге, затем достали шёлковые тёмные ткани и стали его окутывать ими. Сперва одна девушка скрыла мужика за тканью, и он предстал перед гостями в золотом безвкусном пиджаке. Затем вторая буквально на пару секунд скрыла его за тканью, и вот уже мужик в пёстрой жилетке, смешных сине-красных штанах и в шляпе с павлиньим пером. Так продолжалось раз восемь, наверное, и всё это время одежда на актёре менялась.

- Ну, офигенно же, а? - Спросила меня девушка.

- Я пока не могу понять, как они это делают, но думаю, что гугол быстро справится с этой задачей.

- Убери телефон, блин! Давай смотреть лучше!

После этого мужик забрал у девушек ткани и укрыл каждую с головой в них всего на несколько секунд. Я даже засёк в голове (вышло не больше пяти), и вскоре дамы предстали перед залом в блестящих красных актёрских костюмах с полностью открытыми ногами.

И дальше всё пошло в том же роде. Что радовало в данном представлении, это то, что тут было очень много обнажённых девушек. Обнажённых актрис пилили в дешёвом фокусе с ящиком, их заставляли исчезнуть или напротив левитировать. Из актёрского состава я смог насчитать всего человек пять. Они постоянно менялись таким образом, что на сцене всегда было два-три человека.

Честно скажу, мне было скучно. Я ожидал чего-нибудь поистине необычайного, но нам показывали старые фокусы, которые каждый видел раз сто. И что меня совершенно не удивило, когда на сцену через грёбаных сорок минут вышел гипнотизёр. Именно тогда я так зевнул, что у меня дико хрустнула челюсть.

Гипнотизёр – седой мужичок во фраке вызывал из зала случайных людей (ага, да), которые под действием его гипноза ходили как обезьяны, пытались принять душ или собирали деньги, которые, якобы появлялись на сцене. Именно тогда я решил намекнуть своей девушке, что пора бы уходить. И именно в этот момент случилось то, что можно назвать проклятьем судьбы.

- Ну, кто ещё хочет стать жертвой мистического гипнотизёра?! – Спросил мужчина.

Весь зал взорвался криками “Я!”

Я не разделял их азарт. Это было неинтересно. Это было скучно. И тогда-то и случилась вся эта фигня.

- Вот этот парень настроен скептически. – Гипнотизёр показал пальцем прямо на меня, отчего Катя рядом радостно вскрикнула. – Хватит скучать, молодой человек, поднимайтесь на сцену!

- Ой, нет, спасибо, я люблю быть зрителем… - Начал отмахиваться я, но из-за криков зала мои слова, наверное, не дошли должным образом до мужика.

Он всё ещё смотрел прямо на меня и жестом приглашал на сцену. Честно скажу, я бы продолжал идти в отказ, но моя дама с силой бульдозера вытолкала меня на сцену, крича, что заснимет этот момент на телефон. Отлично, завтра я ещё стану звездой ютуба…

И вот я оказался на сцене. Мужик спросил, как меня зовут, я ответил. Он попросил у зала типичное “Аплодисменты Андрею!”, а затем проговорил:

- Андрей, как насчёт того, чтобы вернуть вас в детство?

- Попробуйте. – Пожал я плечами.

Если честно, то я мало чего помнил из своего детства, поэтому был не против (особенно, если у мужика это получится).

- Итак! – Актёр стал вращать кистью руки перед моим лицом. Я наигранно захрапел. – Рано! – Проговорил с ухмылкой тот. – А теперь… Вам… Семь лет!

Сперва всё было в порядке, но через секунду я понял, что пространство передо мной поплыло.

“Реально? Сработало?” – Подумал я.

Я увидел красный резиновый мяч с зелёной линией, который у меня был в детстве, и про который я благополучно забыл. Потом я увидел перед собой самосвал, который когда-то мне подарил отец на день рождения. Яркая, жёлтая громадная машина – господи, я даже и не думал, что когда-нибудь вспомню о ней. Забавно всё это.

Пространство перед моими глазами продолжало формироваться, а затем я понял, что нахожусь в нашей старой квартире. Поверить не могу… мы съехали из неё, когда мне было восемь лет. Я про неё успел вообще забыть. Вот она. Вот моя комната. Такая светлая такая… жуткая? Во мне что-то перевернулось. Я почувствовал сильный наплыв неосознанного страха. Я увидел, как грузовик сам стал кататься. Увидел, как мяч сам стал прыгать. Увидел, как поползли странные тени из окна, похожие на жуткие когтистые руки. Глубокая тьма обволакивала меня: светлая комната падала во мрак. Я увидел, как по полу стали бегать большие жуки, похожие на тараканов. Ненавидя насекомых в принципе, я испытал отвращение, но затем заметил, что у всех этих жуков есть человеческие лица. Все эти лица были искривлены в жутких гримасах, у одних был неестественно вытянут рот с глубокой тьмой внутри пасти; у других из глаз текла кровь; третьи обнажали нечеловеческие клыки. Это были жуткие монстры, и они бегали вокруг меня, и мне казалось, что они смотрели прямо мне в глаза.

- Ту-у-у-у-у-у-у-у… - Послышался едва-различимый странный звук в моём правом ухе. Я машинально обернулся и увидел её… Это была женщина с длинными тёмными волосами. Она была в чёрном балахоне, а её не менее чёрные и пустые глаза, казалось, смотрели прямо мне в душу. Рта и носа у женщины не было – вместо них была просто голая кожа, без шрамов или надрезов, словно, она так и родилась.

И в тот момент, когда я заглянул в её тёмные глаза, я понял, что мне страшно настолько, что я хочу вопить, как резанный, но не могу. Я понял, что моё сердце скачет так сильно в груди, что я задыхаюсь. Я не хотел видеть этого лица, я хотел, чтобы оно никогда в жизни больше не всплывало в моей памяти. Но именно тогда женщина внимательно смотрела на меня, а я смотрел на неё, не в состоянии убрать взгляд.

И когда мне показалось, что сердце сейчас выпрыгнет из груди, оставив меня один на один с этой жуткой тварью, я ощутил странное облегчение, и в один миг и жуткая женщина, и комната, и игрушки – пропало всё. А я очутился в ещё большей и глубокой тьме, чем раньше.

Продолжение следует...

Прочитать книгу полностью и бесплатно можно тут: https://author.today/work/394832

Прочитать серию "Многоэтажек", по вселенной которых написана эта книга: https://author.today/work/360911

Также есть телеграм-канал с моими произведениями. Там части выходят быстрее, чем на пикабу! Канал: https://t.me/aronb2024

Но Велемир — он молод, его кровь свежа, его тень слаба, и солнце не жжёт его, как жжёт меня. Я дал ему силу — скорость, что режет ночь, шепот, что ломает разум, кровь, что зовёт кровь, — и он стал моим клинком. Я чую его — где-то там, в лесах, в пепле, он рвёт их, пьёт их, наслаждается, как я наслаждался тысячу лет назад. Он силён, но глуп — его ярость слепа, его жажда хаос, и я знаю: он привлечёт их, людей, что жгут нас, что режут нас.

И Лада — девка, что гнала его, что жгла его своим ядом. Я чую её — её кровь, что текла в нём, её тень, что растёт, как моя росла у алтаря. Она молода, её сила слаба, но солнце не ломает её, как ломает меня. Я знал: она станет им, как он стал мной, и я чую её — её жажда рвётся наружу, её тень шевелится, её кровь зовёт. Она моя, как он мой, но она не знает — не знает меня, не знает их, древних, что спят в склепах.

Я шёл к склепу — первому, что ждал меня под камнем, где тень была гуще ночи. Я шепнул — тихо, глубоко, как ветер в пещерах, — и камень дрогнул, пыль поднялась к небу. Они спали там — их глаза, их когти, их кровь, что текла, как реки. Я знал их — их силу, что ломала горы, их шепот, что гасил солнце, их тень, что рвала мир. Я пробужу их, и мы станем бурей — не я, не Велемир, не Лада, а мы, древние, что пили кровь, когда люди ещё не знали огня.

Я стоял у склепа, тени мои рвались к небу, и я знал: время пришло. Люди слабы, но их свет силён — солнце, что жжёт нас, что ломает нас, что гасит нас. Велемир не чует его, Лада не боится его, но я знаю: оно ждёт нас, древних, что старше их богов. Я пробужу их, и мы сломаем их — их избы, их песни, их свет. Я шепнул снова, и камень дрогнул, тень шевельнулась, и я знал: они проснутся.

Я смотрел в ночь, кровь их текла в памяти моей, и я чуял его — Велемира, щенка, что стал волком, и Ладу, тень, что растёт. Они мои, но они не знают — не знают меня, не знают их, древних, что спят в склепах. Я пробужу их, и мы станем бурей — не для мести, не для крови, а для мира, что будет нашим. Я знал: солнце ждёт нас, но я сломаю его, как сломал их. Я был Даромир, тень, что старше их песен, и время пришло.

***

Я шёл через леса, ночь была моей, как была моей всегда, и пепел первой деревни ещё кружился в памяти — сладкий, как кровь, что текла в моих венах. Их крики гасли под моими когтями, их избы падали под моим шепотом, их страх был моим триумфом. Я был Кровяной князь, выкованный Даромиром, с его скоростью, что резала тьму, и шепотом, что ломал их волю. Я уничтожил их — всех, кто жёг меня в ящике, — и теперь я шёл дальше, к новым деревням, что лежали на моём пути, и жажда моя была рекой, что рвала их мир.

Леса расступались передо мной, реки текли под моими ногами, и я чуял их — их дым, их зерно, их кровь, что манила меня, как огонь манит зверя. Я наслаждался — силой, что текла в моих венах, скоростью, что ломала ночь, шепотом, что гнал их ко мне. Даромир дал мне это — тень, что стала бурей, кровь, что стала ядом, — и я знал: я больше, чем был. Они жгли меня, ломали меня, но теперь я ломал их, и каждый их крик был сладостью, что я смаковал.

Первая деревня на моём пути лежала у реки — избы из сосны, амбары с сеном, часовенка с крестом, что блестел в ночи. Я стоял на холме, глаза мои горели, как угли, что жгли меня тогда, и шепнул — тихо, глубоко: «Идите ко мне». Голос мой гудел, как гром, ломал их разум, и они шли — мужики с топорами, бабы с ножами, дети с их криками. Я рванулся — скорость моя была молнией, что резала тьму, — когти рвали шеи, груди, кровь текла рекой. Я пил их, наслаждаясь — их гнев, их страх, их души были моими, и я смеялся, зубы мои блестели в огне их факелов.

Они кричали, бежали, но я был быстрее. Первый — мужик с бородой — махал топором, но шепот мой звал его, он бросил оружие, шёл ко мне, глаза его помутнели. Я рвал его, пил его, смаковал — его сила, его крик, его память о сыне текли в меня. Вторая — баба, что пела у очага, — кричала, но шепот мой гасил её, она шла ко мне, я рвал её, пил её, наслаждаясь — её тепло, её слёзы, её душа были моими. Дети падали, их ножи гасли, я пил их, их кровь, молодая, живая, грела меня, и я знал: это сладость силы.

Деревня горела, избы трещали, пепел поднимался к небу. Я шёл дальше, жажда моя была неутолимой, и я находил их — одну за другой, деревни, что лежали на пути. Вторая была больше — крепкие избы, мужики с вилами, старики с их словами. Я шепнул, и они шли ко мне, бросали оружие, ломали их обряды. Я рвался к ним, скорость моя била их, когти рвали шеи, кровь текла, я пил их, смаковал — их гнев, их страх, их сила были моими, и я наслаждался, зная, что их мир мой.

Третья деревня стояла у леса — их крики, их огонь, их топоры были ничем. Я шепнул, и они шли ко мне, глаза их гасли, воля их ломалась. Я рвал их, пил их, наслаждаясь — их кровь, их души, их память текли в меня, и я смеялся, как Даромир смеялся, когда ломал меня. Их избы горели, их дети падали, их пепел был моим, и я знал: я буря, что ломает их мир. Я шёл дальше, леса расступались, реки текли, и я чуял их — их кровь, их страх, их слабость.

Но что-то шевельнулось вдали — не тень, не ветер, а голос, что гудел в ночи. Я знал его — Даромир, древний, что дал мне силу, что звал меня. Я чуял её — Ладу, знахарку, что стала моей, — но не искал её, наслаждаясь хаосом, что я нёс. Я рвал их, пил их, и каждая деревня была моим триумфом — их крики, их кровь, их пепел были моими. Я был Кровяной князь, что стал больше, чем был, и солнце не жгло меня, как жгло его.

Четвёртая деревня лежала у холма — их избы, их амбары, их часовенка с крестом. Я шепнул, и они шли ко мне, бросали топоры, ломали их слова. Я рвался к ним, скорость моя резала ночь, когти рвали шеи, кровь текла, я пил их, смаковал — их страх, их души, их память были моими. Я наслаждался — их слабость, их крики, их конец были сладостью, что грела меня. Деревня горела, пепел поднимался, и я шёл дальше, жажда моя была рекой, что рвала их мир.

Но слухи росли — я чуял их, как чую добычу за версту. Деревни падали, их пепел кружился, и голоса их шли дальше — к князю, что владел этими землями. Я знал его — крепкий, с бородой, что гудел, как ветер, с глазами, что горели гневом. Он сидел в своём тереме, далеко, за реками, за лесами, но я чуял его — его гнев, его силу, его кровь, что манила меня. Он узнавал — его люди бежали к нему, кричали о нечисти, о тени, что рвала их избы, что пила их кровь.

Я стоял у пятой деревни, глаза мои горели, шепот мой гудел в ночи. Они шли ко мне — мужики, бабы, дети — бросали оружие, ломали их обряды. Я рвался к ним, когти рвали шеи, кровь текла, я пил их, наслаждаясь — их страх, их слабость, их души были моими. Деревня горела, пепел поднимался, и я знал: князь идёт. Его голос гудел в ночи — не его, его людей, что кричали о тени, что ломала их мир. Он собирал их — мужиков с топорами, стариков с их словами, и я знал: он найдёт меня.

Но я наслаждался — их кровь, их крики, их пепел были моими. Я шёл дальше, леса расступались, реки текли, и я чуял его — князя, что гудел гневом, что звал их против меня. Я был Кровяной князь, что стал бурей, и их топоры были ничем. Я рвал их, пил их, и жажда моя была сладостью, что я смаковал. Даромир гудел в ночи, его зов был тенью, что тянул меня, но я шёл своим путём — их пепел был моим, и я знал: я сломаю их всех.

***

Лес сомкнулся вокруг меня, ветви его были густыми, как пепел, что остался от моей деревни, и я бежала, шатаясь, прочь от озера, где увидела себя — не себя, а тень, что он сделал из меня. Его кровь текла во мне, его жажда рвала меня, его слова — «Ты станешь мной» — гудели в голове, как ветер в ветвях. Я была Лада, знахарка, что строила их, учила их, спасала их тридцать лет, но теперь я была другой — слабой, молодой, с жаждой, что ломала меня изнутри. Я бежала, и лес был моим укрытием, но я знала: от себя не уйти.

Холод сковывал мои кости, кожа побелела, пальцы окоченели, но внутри пылал огонь — не мой, его, что жег меня, как угли жгли его ящик. Миша лежал в пепле — худой, с глазами, что гасли под моими руками, его кровь текла во мне, его жизнь стала моей, и я знала: я убила его. Ужас резал меня, острый, как нож, которым я резала травы, но наслаждение грело, как солнце, которого я больше не боялась. Я бежала, ветви хлестали лицо, и жажда рвалась наружу — неудержимая, как буря, что он нёс в нашу деревню.

Я упала у дерева, колени подогнулись, дыхание вырывалось с хрипом, и жажда вцепилась в горло — горячая, голодная, как его взгляд, когда он пил меня. Она была не моей — она была его, Велемира, что сломал нас, и я боролась, сжимая кулаки, пока ногти не впились в ладони, оставляя кровавые полосы. Я чуяла её — острую, как лезвие, что я держала над огнём для обрядов, и она тянула меня к жизни, что билась вокруг. Зайцы шмыгали в кустах, их пульс манил, олени мелькали в тенях, их тепло звало, но я стиснула зубы, сжала глаза и шептала: «Нет, я не он».

Но она росла, рвала меня, как река рвёт берега. Я встала, дрожа, и рванулась вперёд — не как человек, а как тень, что режет ночь. Лес мелькал, ветви гнулись, земля дрожала под ногами, и я остановилась, задыхаясь, ощущая его силу — скорость, что текла во мне, слабая тень его мощи. Я была слабее его, но я знала: я могу больше, чем думала. Я шепнула — тихо, хрипло: «Иди ко мне», — и голос мой дрогнул, но заяц в траве замер, глаза его помутнели, он шагнул ко мне. Я отвернулась, ужас сжал сердце, и я знала: это его шепот, его тьма, что теперь моя.

Я побрела дальше, лес был живым, звери бежали от меня, но их запах — их кровь — терзал меня. Жажда рвала грудь, как зверь, что вырывается из цепей, и я боролась, цепляясь за остатки себя — Лады, что пела слова Гордея, что жгла полынь, что спасала их. Но его тень росла во мне, его кровь жгла меня, и я знала: я не удержусь. Воспоминания о Мише резали меня — его тепло, его крик, его кровь, что текла в меня, — и я шептала: «Прости», но жажда смеялась надо мной, острая, как его когти.

И тогда я услышала шаги — не зверя, человека. Он шёл через лес, высокий, с топором на плече, борода его блестела в лунном свете, глаза искали путь. Охотник, что уцелел в ночи, что не знал, что я здесь. Я замерла, сердце моё билось, и жажда рвалась наружу — горячая, голодная, как его взгляд, что ломал нас. Я знала: я должна бежать, я должна спрятаться, но ноги мои не слушались, его запах ударил в меня — его пот, его тепло, его кровь, что звала меня, как река зовёт утопленника.

— Эй, кто там? — крикнул он, голос его был грубым, твёрдым, и он шагнул ближе.

Я сжала кулаки, ногти впились в ладони, и шепнула: «Уходи», но голос мой был слабым, дрожащим, и он не услышал. Я боролась, цеплялась за себя, но жажда рвала меня — острая, как лезвие, горячая, как его кровь, что текла во мне. Я знала: я не удержусь. Он шагнул ближе, топор его блеснул, и я рванулась — не я, она, тьма, что росла во мне.

Скорость моя резала ночь, я была у него, когти мои — не мои, его — рвали шею, кровь хлынула, горячая, солёная, как слёзы, что я пролила за Мишу. Он кричал, топор упал, но я пила, и жажда рвалась наружу — неудержимая, как его шепот, что звал нас. Я боролась, ужас резал меня, но наслаждение текло в меня — его тепло, его сила, его жизнь были моими, и я пила, смаковала, теряла себя. Он упал, белый, с улыбкой, что он оставлял, и я отшатнулась, кровь его текла по моим рукам, ужас рвал меня, как ветер рвал пепел.

Я упала на колени, дрожа, его кровь грела меня, но я знала: я проиграла. Я боролась, но жажда была сильнее — его жажда, что рвала меня, что ломала меня. Я шептала: «Прости», но голос мой был диким, как его смех, и я знала: я не спасу себя. Я встала, шатаясь, и побрела к реке, лес был моим щитом, но я знала: я не уйду от неё. Я упала у воды, дрожа, и смотрела — отражение моё было не моим: глаза красные, как его, лицо молодое, красивое, волосы чёрные, как ночь.

Солнце вставало — бледное, слабое, за деревьями, — и я знала: оно жжёт его, ломает его, гасит его. Но я чуяла — не меня. Его свет касался меня, тепло его было мягким, и я знала: я молода, я слаба, но солнце не мой враг, как его враг. Я тронула лицо, пальцы мои дрожали, и знала: это мой шанс, моя сила, что он не отнял. Но жажда рвала меня — острая, горячая, как его кровь, — и я знала: я не удержусь. Я боролась, но она была сильнее, и я знала: я стану им, если не найду путь.

***

Я стоял у алтаря, высеченного из чёрного камня, в ущелье, где горы молчали, а ветер выл, как души, что я пил тысячу лет назад. Его поверхность была холодной под моими когтями, борозды пропитаны кровью — старой, сухой, но живой, её запах витал в воздухе, зовя меня, как добыча зовёт хищника за многие версты. Ночь была моей, как была моей всегда, и тени шевелились вокруг, длинные, густые, подчиняясь мне, древнему, что старше их богов — Перуна с его громом, Велеса с его тенями, Лады с её песнями, — старше их песен, что пели их жрецы у костров. Я был Даромир, первый из пробудившихся, тень, что видела, как мир рождался в крови, и я знал: время близилось, но хаос щенка, что я выковал, грозил сломать мои планы.

Склепы окружали меня — шесть глубоких гробниц, высеченных в камне этими горами, где спали мои братья, древние, что правили миром, когда люди были для нас скотом, животными, что кормили нас своими жизнями. Их имена стёрлись из памяти, но я помнил их лица, их силу, их ярость. Караван, что поднимал города в пыль одним шепотом, Севат, что пил реки до дна, пока они не текли красным, Морана, что шептала их жрецам, ломая их разум, Загрей, что рвал их поля, оставляя пепел, Таркан, что пил их вождей, и Вирна, что пела их женщинам, пока они не падали к её ногам. Их когти рвали землю, как плоть, их шепот гасил звёзды, их сила дробила горы на пыль, и мир был нашим — их города были пастбищами, их крики — нашей песней, их кровь — нашим вином. Мы пили их, ломали их, и они дрожали перед нами, как овцы перед стаей волков, пока славянские боги не спустились с небес, чтобы дать им свободу.

Я помнил ту битву — её жар, её гром, её кровь, что текла реками в этих горах. Она гудела в памяти, как буря, что ломает лес, и я видел её, закрывая глаза, — Перун, громовержец, шагал с небес, его молнии рвали нас, как ветер рвёт листву. Его борода пылала огнём, глаза сверкали, как гроза, топор его гремел, раскалывая камень, и каждый удар был громом, что ломал наши кости. Велес, тёмный владыка теней, крался внизу, его змеи шипели, обвивая нас, его рога гудели, как ночь, что мы любили, его шепот гнал их жрецов к нам, и их слова жгли нас, как угли. Лада, светлая мать, пела их людям, её голос был огнём, что рвал нашу плоть, её руки держали их, как мать держит дитя, её свет был цепью, что тянула их прочь от нас. Сварог ковал их мечи, что пылали, как солнце, Даждьбог ослеплял нас, его лучи жгли нас, как ветер жжёт сухую траву, и Чернобог смеялся, его тень путала нас, его когти рвали нас изнутри.

Мы стояли в горах, шестеро нас, и я был там — молодой, дерзкий, с когтями, что рвали их жрецов, с шепотом, что гасил их песни, с яростью, что ломала их храмы. Караван поднимал камни, что дробили их стены, его шепот гудел, как ветер, что рвёт лес, и их города падали, как сухая трава. Севат пил их реки, его жажда была рекой, что текла красным, его когти рвали их лодки, и их вода стала нашей. Морана шептала их жрецам, её голос был тенью, что ломала их разум, её глаза горели, как звёзды, что гасли под её взглядом. Загрей рвал их поля, его ярость была огнём, что оставлял пепел, его шепот гнал их скот к нам. Таркан пил их вождей, его когти рвали их доспехи, его кровь текла, как вино, что мы пили в их залах. Вирна пела их женщинам, её голос был цепью, что тянула их к нам, её тень была сладостью, что ломала их волю.

Но боги были сильнее. Перун бросал молнии, что жгли нас, их свет рвал нашу плоть, их жар ломал наши кости, и я видел, как Караван пал, его тень гасла под громом, как Севат упал, его кровь текла в реку, что Велес держал. Велес шептал их жрецам, и их слова гудели, как ветер, что гнал нас прочь, их змеи рвали нас, их тень путала нас. Лада пела, и её свет был огнём, что гасил нас, её голос был цепью, что держала их людей, её руки были щитом, что ломал нас. Сварог ковал их мечи, что пылали, как солнце, Даждьбог ослеплял нас, его лучи жгли нас, Чернобог смеялся, его тень рвала нас изнутри. Мы ломали их, пили их, но их свет был сильнее — их мечи жгли нас, их слова ломали нас, их сила гнала нас.

Кровь текла реками — их кровь, наша кровь, — и горы гудели от неё. Я видел её — красную, горячую, что заливала землю, что текла вниз, к месту моего захоронения, где их жрецы вырезали склеп, чтобы держать меня. Караван пал, его тень гасла, Севат упал, его кровь текла, Морана кричала, но её шепот ломался, Загрей рвал их, но его огонь гас, Таркан пил их, но его когти ломались, Вирна пела, но её голос стихал. Я рвал их жрецов, пил их, но их свет жёг меня, их слова гнали меня, и я упал, последний, в склеп, что стал моим сном. Кровь битвы текла, пока не коснулась меня, её жар пробудил меня, её сила подняла меня, и я открыл глаза — первый, что стал тенью, что ждал тысячу лет.

Теперь я стоял здесь, у алтаря, и знал: боги ослабли. Их голоса угасли, их свет потускнел, их люди забыли их, цепляясь к жалким крестам и песням слабее тех, что пели их жрецы. Я чуял — время пришло. Я пробуждал их — шестерых, что спали в этих склепах, их сила ждала меня, их кровь звала меня. Я привёл людей — троих, что поймал в лесу, их руки дрожали под верёвками, их глаза пылали страхом, их кровь манила меня, как манила тысячу лет назад, когда люди были скотом. Они стояли перед первым склепом, и я знал: их кровь разбудит его.

Я шепнул — тихо, глубоко, как ветер в пещерах, — и камень дрогнул, пыль поднялась к небу. Первый — высокий, с бородой, — кричал, цеплялся за жизнь, но я рванулся, когти рвали шею, кровь хлынула, горячая, солёная, как море, что я пил в их городах. Я смаковал — его страх был острым, его слабость была сладкой, его душа текла в меня, и я бросил её в склеп, на камень, что держал моего брата. Вторая — баба, что шептала их слова, — кричала, молила их богов, но шепот мой звал её, она шла ко мне, я рвал её, её кровь текла, сладкая, как их слёзы, и я бросил её туда же. Третий — мальчишка, худой, с глазами, что горели ужасом, — упал, цеплялся за землю, но я рвал его, пил его, его кровь, молодая, живая, текла в меня, и я бросил её в склеп. Камень задрожал, тень шевельнулась, и он вздохнул — его глаза открылись, белые, как смерть, его когти рвали камень, его кровь текла, как река, что я пил в их городах.

Я знал его — Караван, что ломал их города, что пил их королей, что шептал их жрецам, пока они не падали к его ногам. Его сила была больше моей, его тень была гуще моей, его жажда была рекой, что текла через их мир, и я знал: он станет моим мечом. Я пробуждал их — одного, второго, — но хаос Велемира ломал мой замысел. Я чуял его — где-то там, в лесах, в пепле, он рвал их, пил их, наслаждался, как я наслаждался, когда мир был нашим. Его ярость была огнём, его жажда — рекой, что заливала их избы, их детей, их слабый мир. Я дал ему силу — скорость, что режет ночь, шепот, что гасит разум, кровь, что зовёт кровь, — и он стал волком, но слепым, что рвёт всё на пути.

Деревни падали — их пепел поднимался к небу, их крики гудели в ночи, и я знал: он привлекает их, людей, что жгут нас, что режут нас. Князь шёл — я чуял его, его гнев был острым, как их топоры, его кровь манила меня, как манила тысячу лет назад, когда я пил их вождей. Его голос гудел — не его, его людей, что бежали к нему, кричали о тени, что рвала их мир. Он собирал их — мужиков с вилами, стариков с их словами, баб с их песнями, — и я знал: он найдёт его, если я не остановлю. Солнце ждало нас — его свет, что жжёт нас, что гасит нас, — и я знал: оно ломает меня, древнего, что старше их песен, но Велемир не чует его, и я должен держать его в тени.

Я чуял её — Ладу, что шла в лесу, её тень была слабой, её жажда рвалась наружу, как моя рвалась тысячу лет назад. Я дал ей это через него — каплю крови, что текла в моих венах, — и она стала моей, как он стал моим. Её сила дрожала, её шепот был слаб, но солнце не жгло её, как жжёт меня, и я знал: она молода, она моя надежда. Я чуял её — её борьбу, её кровь, что звала её, — и знал: она пила их, как он пил их, и она станет бурей, как он стал бурей.

Я стоял у склепа, Караван поднимался, его тень росла, и я шепнул — громче, глубже: «Велемир, иди ко мне». Голос мой гудел, как буря, что ломает лес, и я знал: он услышит. Его хаос был сладостью, что он смаковал, его ярость была огнём, что рвал их мир, но я знал: он ломает мой замысел. Древние просыпались — Караван, второй, — их кровь текла, их тень рвалась к небу, и я знал: они станут бурей, что вернёт нам мир, что мы правили, как пастух правит скотом. Я шепнул снова — громче, глубже: «Велемир, остановись», — и голос мой рвался через леса, через реки, через пепел, что он оставлял, как я оставлял пепел их городов.

Он услышит, он придёт, и Лада чует нас — её тень, его тень, моя тень, их тень. Я был Даромир, первый из пробудившихся, тень, что старше их богов, и я знал: они мои. Боги ослабли, их свет угас, их голоса стихли, и мы вернём мир — не для мести, не для крови, а для нас, древних, что правили им, как владыки правят рабами. Я стоял у алтаря, тени мои шевелились, и я знал: время пришло.

Продолжение следует…