Он сделал шаг вперед, и тяжелые двери храма, украшенные черепами и рунами, с грохотом распахнулись перед ним, словно подчиняясь невидимой воле. Внутри царила тьма, густая и осязаемая, нарушаемая лишь слабым свечением багровых рун, вырезанных на стенах. Их свет дрожал, отбрасывая длинные тени, которые казались живыми, шевелящимися в такт дыханию храма.

В центре зала возвышался круглый стол, высеченный из черного мрамора. Его поверхность была покрыта сетью древних трещин, словно он впитал боль и ярость ушедших эпох. Вокруг стола сгущались тени — смутные фигуры темных богов, полускрытые мраком вечности. Их безмолвное присутствие искажало само мироздание: воздух сгустился, пропитанный предгрозовой тяжестью, и звенел от их сокрытой мощи, готовой разорвать ткань реальности.

— Моргас, — раздался низкий, зловещий голос, хриплый и полный силы. Это был Некрос, бог разложения. Его тело, закутанное в гниющие бинты, источало смрад, а из-под них сочилась черная слизь, оставляя на полу темные дымящиеся пятна. Его лицо было скрыто под капюшоном, но глаза, похожие на тлеющие угли в глубине черепа, смотрели на Моргаса с холодным, почти насмешливым интересом. — Ты позвал нас. Говори.

— Да, — прошипел Заркун, бог зависти, его голос был резким, как удар хлыста. Его фигура была тонкой и извилистой, как змея, готовая ужалить, а черная кожа отливала ядовитым блеском. Его глаза сверкали, как раскаленные лезвия, а длинные, костлявые пальцы нервно перебирали край плаща, сотканного из теней. — Мы не любим, когда нас отвлекают от наших дел. Я уже почти сломал волю Хротгара, отвлекаешь меня от моей любимой игрушки. Ты уже однажды подводил нас, Моргас. Помнишь, как ты бросил Арта в его последней битве? Ты обещал поддержку, но предпочел наблюдать со стороны, пока его уничтожали.

Моргас холодно улыбнулся, его облик на миг замер в образе воина, и багровый свет вспыхнул в его глазах, как далекая буря.

— Арт был слишком самоуверен, — ответил он, голос звучал низко, с ноткой презрения. — Он думал, что сможет победить в одиночку, что его сила выше света Люминора. Я лишь дал ему урок смирения.

— Смирение? — засмеялся Некрос, его смех напоминал скрип ржавых петель и хруст ломающихся костей. — Ты предал его, Моргас. Оставил его одного против светлых богов, и теперь он заперт в Ловце Душ. А мы должны верить, что ты не предашь нас?

Моргас медленно перевел взгляд на Тенебрис.

Богиня тьмы молчала, сидя в самом темном углу зала. Ее фигура растворялась в тенях, словно была частью самой ночи, и только слабое движение капюшона выдавало ее присутствие. Она была воплощением тьмы — не просто разрушительной, но глубокой, сложной, как безлунное небо. Ее молчание было красноречивее любых слов, оно давило на всех, заставляя чувствовать ее силу даже без единого жеста. Когда она наконец подняла голову, капюшон слегка сдвинулся, и в свете рун на мгновение мелькнуло ее лицо.

Тенебрис была пугающе красива. Ее черты казались высеченными из мрамора: высокие скулы, тонкий нос, губы, окрашенные в глубокий багровый оттенок, словно кровью. Кожа ее была бледной, почти прозрачной, сквозь нее проступали тонкие вены, как серебряные нити. Глаза — бездонные, как ночное небо, усыпанное звездами, — смотрели с холодной ясностью, проникая в самую суть. Но в ее красоте таилась опасность, как в цветке, манящем ароматом, но скрывающем яд. Ее сущность была сложной: она несла не только страх и хаос, но и покой, смерть и неизбежность. Когда она заговорила, ее голос был мягким, как шепот ветра в ночи, но в нем чувствовалась сила, способная сокрушать миры.

— Зачем ты нас собрал, брат? — прошептала она.

Моргас подошел к столу и положил на него руку. Вокруг его пальцев закружились тени, сгущаясь и образуя карту мира — призрачную, мерцающую, сотканную из мрака. На ней проступали земли Альгарда: золотые пятна, где власть светлых богов была сильна, и темные провалы, где их свет ослаб.

— Братья и сестра, — начал он, голос звучал как гул далекой грозы, нарастающий и глубокий, — мы долго терпели их правление. Светлые боги — Люминор, Аэлис, Валериус — считают, что их время вечно, что их порядок непоколебим. Они смотрят на нас сверху вниз, уверенные в своей победе. Но они ошибаются. Их время подходит к концу.

Некрос хрипло засмеялся, слизь с его бинтов капнула на стол, оставив едкий след.

— Ты говоришь так, будто у тебя есть план, — прошипел он, склонив голову. — Но мы уже слышали это раньше. И чем это закончилось? Арт повержен, его душа заточена, а мы вынуждены скрываться в тенях, питаясь объедками их мира.

— Арт был силен, — вмешалась Тенебрис, ее голос был тихим, но каждое слово звучало как приговор. — Но он действовал в одиночку. Он не понимал, что только вместе мы можем победить. Его гордыня стала ключом к его падению.

— Именно поэтому я собрал вас здесь, — сказал Моргас, его глаза вспыхнули багровым светом, отражая пламя его амбиций. — Арт ошибался, но его сила была неоспорима. Мы можем вернуть его, освободить из Ловца Душ и использовать его мощь, чтобы уничтожить светлых богов раз и навсегда.

Заркун прищурился, его пальцы сжались в кулак, когти демона впились в мраморный стол, оставляя тонкие царапины.

— Ловец Душ запечатан в храме, охраняемом титанами и светом Люминора, — прошипел он. — Даже мы не сможем просто так проникнуть туда незамеченными. Ты предлагаешь самоубийство.

— Именно поэтому нам нужен план, — ответил Моргас, его голос стал тверже, как сталь. — И я его разработал. Ловец Душ — это не просто оружие. Это подарок Эона Арту, первому из сотворенных им богов, сильнейшему из всех нас. Изначально Арт был создан чистым и светлым, он помогал Эону творить вселенную — звезды, миры, жизнь. Но когда Эон исчез, оставив мир в наших руках, Арт разочаровался. Он увидел слабость света, его хрупкость, его ложь. Он решил уничтожить все, что было дорого Эону, — светлых богов, людей, порядок. Его сила была велика, и, даже объединившись, Люминор и другие светлые боги не смогли его уничтожить. Они лишь заточили его в мече, связав с Ловцом Душ.

Моргас сделал паузу, позволяя словам осесть в сознании богов, его взгляд скользил по их лицам, изучая реакции.

— Но Ловец Душ — это не просто тюрьма, — продолжил он. — Это ключ. Ключ, который может освободить Арта, но только если его использует тот, кто обладает чистотой души и силой воли. Тот, кто сможет противостоять тьме, но при этом будет готов принять ее.

— И кто же это? — спросил Некрос, его голос был полон скепсиса, а пальцы постукивали по столу, оставляя влажные следы.

— Принцесса Диана, — ответил Моргас, его голос стал ниже, почти шепотом, но в нем чувствовалась уверенность. — Она — ключ. Ее душа чиста, но в ней есть скрытая сила, которую она сама не осознает. Она должна по своей воле освободить Арта. Только тогда его сила будет полностью восстановлена.

Тенебрис наклонила голову, ее глаза сверкнули в темноте, как звезды в безлунную ночь.

— И как ты собираешься заставить ее сделать это? — спросила она, ее тон был мягким, но опасным. — Она не станет служить тьме.

— Ей не нужно служить тьме, — ответил Моргас, его губы дрогнули в легкой улыбке. — Ей нужно лишь поверить, что это единственный способ спасти мир. Совикус уже работает над этим. Он внушает ей сомнения, страх, неуверенность. Он заставит ее поверить, что только Арт может остановить хаос, который грядет.

Моргас поднял руку, и перед богами возникло видение: Диана бежала по темным коридорам замка, ее черные волосы развевались, глаза были полны страха. Тени гнались за ней, их когти цеплялись за подол ее платья. Внезапно перед ней появился Арт — высокий, величественный, в доспехах из ночи, но не как бог смерти, а как герой. Он поднял руку, и тени исчезли, растворяясь в воздухе. Диана остановилась, ее дыхание сбилось, а в глазах мелькнула надежда.

Заркун засмеялся, его смех был сухим, как шелест осенних листьев.

— Ты играешь с огнем, Моргас, — сказал он, скрестив руки. — Если она поймет, что ее используют, все пойдет прахом.

Некрос задумался, его гниющие пальцы замерли на столе, оставив лужицу слизи.

— А если светлые боги узнают о наших планах? — спросил он. — Люминор не дремлет. Его свет проникает даже сюда.

— Люминор после пленения Арта стал слишком уверен в себе, — ответил Моргас, его голос стал резче. — Он считает, что мы разобщены и не способны объединиться. Но он ошибается. Мы сильнее, чем он думает. Когда Диана освободит Арта, он станет нашей главной силой. Его мощь, объединенная с нашей, уничтожит светлых богов.

Тенебрис подняла голову, ее глаза встретились со взглядом Моргаса, и в зале стало холоднее, как будто сама тьма сгустилась вокруг нее.

— Ты говоришь о союзе, — прошептала она, ее голос был мягким, но в нем чувствовалась угроза. — Но союз требует жертв. Что ты готов отдать ради этого?

Моргас улыбнулся, и его улыбка была ледяной, полной скрытого обещания.

— Все, что потребуется, — ответил он. — Моя сила, мои ресурсы, моя сущность. Я готов стать орудием хаоса, если это приведет нас к победе.

Заркун засмеялся снова, его смех напоминал шелест змеиной кожи, скользкой и ядовитой.

— Ты всегда был амбициозен, Моргас, — сказал он, склонив голову. — Но что если мы не хотим следовать за тобой? Что если мы предпочитаем оставаться в тени, питаясь крохами их мира?

Моргас шагнул вперед, тени вокруг него сгустились, образуя подобие крыльев, чьи края дрожали от сдерживаемой мощи.

— Тогда вы останетесь в тени навсегда, — ответил он, голос стал глубже, как раскат грома. — Но, если вы присоединитесь ко мне, мы сможем свергнуть светлых богов и установить новый порядок. Порядок, где хаос и тьма будут править безраздельно над всеми мирами.

Некрос задумался, его глаза сверкали, как угли в ночи.

— Ты говоришь красиво, Моргас, — произнес он медленно. — Но слова — это одно, а действия — другое. Докажи, что ты достоин вести нас.

Моргас кивнул, его взгляд стал тверже.

— Скоро вы увидите, — сказал он. — Совикус уже начал действовать. Моя сила проникает в мир смертных через его руки, через его слова. Хаотики забирают души людей, подготавливая почву для нашего триумфа. Моргенхейм — лишь начало.

Тенебрис встала, ее фигура растворилась в тенях, а затем появилась рядом с Моргасом, ее присутствие было как холодный ветер, пробирающий до костей.

— Я присоединюсь к тебе, — прошептала она, ее голос был мягким, но в нем чувствовалась огромная сила. — Но помни: если ты предашь нас, я уничтожу тебя. Моя тьма поглотит даже твой хаос.

Моргас улыбнулся, его глаза блеснули.

— Я не предам, — ответил он. — Мы идем к одной цели.

Некрос и Заркун переглянулись, их взгляды были полны сомнений, но затем они медленно кивнули.

— Хорошо, — сказал Некрос, его голос был хриплым. — Мы с тобой. Но если мы освободим Арта, вместе с ним будет свободна и душа Алекса.

Глаза Моргаса вспыхнули синим огнем, его голос загремел, как раскат грома в пустоте.

— Душа Алекса тысячи лет была заперта с Артом, — произнес он. — Она будет слаба, истощена, лишена былой силы. После освобождения я лично поглощу ее. Она не станет помехой.

Моргас взмахнул рукой, и окружающие тени сформировали призрачный образ другой карты. На ней ярко выделялся храм — словно пылающий маяк — где заключен Ловец Душ, окутанный светом Люминора.

— Мои хаотики обыскивают мир в поисках этого места. Но даже если они его найдут — внутрь не попасть. Вход заперт силой Люминора и открывается лишь изнутри. Однако вместе мы найдем способ преодолеть это препятствие. Скоро… — прошептал он, его голос был полон предвкушения. — Скоро мы освободим Арта, и тогда ничто не остановит нас.

Тени в зале зашевелились, закружились вихрем, и боги тьмы исчезли, оставив Моргаса одного.

Когда храм опустел, Моргас остался стоять в центре зала. Его тени все еще извивались вокруг, как живые существа, их шепот наполнял воздух древними словами, но их не понимал даже он. Внезапно воздух перед ним сгустился, стал плотнее, и из тьмы выступила фигура Совикуса. Его худое тело было закутано в черную мантию, глаза сверкали холодным светом, как у хищника, почуявшего добычу.

— Ты слышал все? — спросил Моргас, не поворачиваясь, его голос был низким, но в нем чувствовалась скрытая угроза.

— Да, мой господин, — ответил Совикус твердым голосом, в котором все же мелькнула тень сомнения. — Твой план гениален. Но Диана… Она сильна духом. Ее волю не так легко сломить.

Моргас повернулся, его глаза вспыхнули багровым светом, и улыбка, ледяная и острая, тронула его губы.

— Ее воля — это лишь иллюзия, Совикус, — сказал он. — Ты знаешь, как действовать. Внушай ей сомнения, страх, неуверенность. Играй с ее разумом, уничтожай все, что ей дорого. Пусть она видит сны о мальчишке, которого послала следить за тобой, — о том, как он мучается в моих тенях, как зовет ее на помощь. Пусть она поверит, что только она может остановить надвигающуюся на мир тьму.

Совикус кивнул, но его взгляд стал отстраненным, как будто что-то внутри него дрогнуло. Он вспомнил тот день — день, когда впервые стал орудием Моргаса. Королева Эльза лежала на узкой кровати в своих покоях, ее лицо было бледным, как снег, а губы дрожали от слабости. Лекари суетились вокруг, их руки опускались от бессилия, а король Всеволод стоял на коленях у ее изголовья, его лицо было искажено отчаянием. Она была на грани смерти, ее тело пожирала болезнь, которую никто не мог исцелить. И тогда появился он, Совикус, — молодой, худощавый, с горящими глазами и обещанием чуда. Он склонился над ней, глядя в ее голубые глаза, такие же, как у Дианы, но уже подернутые дымкой смерти.

Моргас даровал ему силу — лишь настолько, чтобы исцелить ее ровно на время, достаточное для вынашивания ребенка. Принцесса родилась. «Позаботьтесь о Диане», — прошептала королева тогда, ее голос был слабым, дрожащим, но полным мольбы. Совикус кивнул, скрывая улыбку, ведь ее жизнь уже в его руках. И Эльза, вопреки всему, прожила еще пять лет, цепляясь за жизнь ради дочери, озаряя ее своим светом и теплом.

Но тьма не забыла о ней.

В роковую ночь, когда звезды скрылись за пеленой туч, Совикус вернулся. Его пальцы сжали тонкое запястье Эльзы — и тьма, повинуясь воле Моргаса, вырвала ее душу, оставив лишь пустую оболочку.

Всеволод рыдал, думая, что это судьба отняла его жену, а Совикус стоял в тени, пряча холодный блеск в глазах.

Теперь эти слова возвращались, как эхо, каждый раз, когда он видел Диану. Ее голубые глаза, такие же, как у матери, смотрели на него с недоверием, с тревогой, и где-то в глубине его души что-то шевелилось — уколы совести, которые он гнал прочь, но они становились все сильнее. Он ломал ее волю, шаг за шагом, как велел Моргас, но каждый раз, когда она сопротивлялась, он слышал голос Эльзы: «Позаботьтесь о Диане». Это было не просто воспоминание, как нож, оно вонзалось в его разум, напоминая, что он предает не только принцессу, но и ту, чья мольба когда-то дала ему власть. Он стиснул зубы, прогоняя эти мысли, но они цеплялись, как тени, окружающие его в этом храме.

— А если она поймет, что мы ее используем? — спросил он, его голос стал тише, почти дрожащим, выдавая тень сомнения, которую он пытался скрыть.

— Если она поймет, то может начать сопротивляться, — ответил Моргас, его тон был уверенным, почти насмешливым. — Но у нас будет способ заставить ее продолжать. Ты уже доказал свою способность манипулировать умами. Помнишь, как ты впервые появился в замке? Как спас королеву от гибели, когда она носила Диану? Никто не знал, что она выжила благодаря моей силе… А затем ты сам забрал ее жизнь, и никто не заподозрил тебя.

Совикус замер — дыхание сбилось. Он вспомнил ту ночь так отчетливо, будто она происходила прямо сейчас. Покои были пропитаны запахом трав и свечей, их пламя дрожало, отбрасывая пляшущие тени на стены. Эльза лежала, ее грудь едва поднималась, а кожа была холодной, как лед. Рядом на коленях сидел Всеволод, сжимая ее руку. Его голос срывался на крик:

— Сделай что-нибудь!

Лекари отступили — их лица были серыми от усталости и страха.

Тогда он шагнул вперед. Мантия зашуршала по полу, а в руках он держал флакон с черной жидкостью — дар Моргаса. Он склонился над Эльзой и влил зелье ей в рот. Ее глаза на миг прояснились. Она посмотрела на него с благодарностью, с надеждой.

— Спасибо… — прошептала она. Ее голос был слаб, как дуновение ветра.

Он улыбнулся. Но в груди было пусто.

Прошли годы. Диане исполнилось пять. И по воле Моргаса он вернулся.

Эльза спала. Лицо ее было спокойным — впервые за долгое время. Совикус опустился рядом, провел рукой по ее волосам, легко, почти с нежностью. Затем взял ее за запястье. Королева удивленно открыла глаза — и в тот же миг тьма вырвалась из его пальцев. Тихо, незаметно, она унесла ее дыхание. Эльза умерла без звука.

Он встал и ушел, оставив Всеволода с малолетней дочерью. Это был его первый шаг к власти, его первый договор с хаосом.

Но теперь в городе, смотря в глаза Дианы, он чувствовал, как тот шаг, сделанный когда-то, тянет его назад, словно тяжелая цепь, обвитая вокруг его шеи.

— Я сделаю все, что потребуется, — сказал Совикус, его голос стал тверже, но в груди шевельнулось что-то похожее на тень вины, которую он не мог назвать.

Моргас улыбнулся шире, его глаза блеснули.

— Ты уже доказал, что можешь играть с умами смертных, — сказал он. — Я не жалею, что спас тебя ребенком, когда твоя деревня пылала, а ты кричал среди огня. Ты был слаб, но я увидел в тебе потенциал. Иди, Совикус. Сломи ее волю. И помни: когда Арт будет освобожден, я дам тебе силу, которая тебе и не снилась.

Совикус склонил голову, его мантия дрогнула, и он отступил в темноту, исчезнув без следа. Моргас остался один, его глаза горели багровым светом, а на губах играла улыбка — холодная, торжествующая.

Совикус шагнул в тень, но вдруг почувствовал, как его коснулось нечто холодное, словно призрачная рука легла на плечо. Он резко обернулся, сердце пропустило удар, но за ним была лишь пустота — черная, непроглядная, как бездна. Только тени, извиваясь, шептали на древнем языке, но их слова ускользали от понимания и оставляли ощущение угрозы. И все же это касание было не тенью, а чем-то другим — слабым, но теплым, как луч света, пробившийся сквозь мрак. Совикус стиснул зубы, прогоняя мысль, что это мог быть Люминор, что светлые боги уже знают, уже следят. Его пальцы сжались в кулаки, но он не мог избавиться от этого ощущения. Он ускорил шаг, тени сомкнулись за его спиной, но тепло этого касания все еще жгло его кожу, как напоминание: тьма не так всесильна, как кажется.

Он остановился в узком коридоре храма, где стены были покрыты трещинами, а воздух дрожал от шепота теней. Его дыхание сбилось, он прижал руку к груди, пытаясь унять сердце, которое билось слишком громко. «Это ничего», — прошептал он себе, но голос дрогнул. Он вспомнил Диану — ее упрямый взгляд, ее голос, полный отчаяния, когда она умоляла отца остаться. И снова голос Эльзы: «Позаботьтесь о Диане». Совикус тряхнул головой, прогоняя эти мысли, но они возвращались, как волны, накатывающие на скалы. Он должен был сломить ее, должен был довести план Моргаса до конца, но где-то в глубине его души росло сомнение: что если он ошибается? что если свет и надежда, которую он видел в ее глазах, сильнее, чем хаос Моргаса? Он сжал кулаки крепче, кровь капнула на пол, и он шагнул вперед, растворяясь в тенях, но ощущение чужого взгляда не покидало его. Где-то в глубине тьмы, за пределами храма, что-то шевельнулось — невидимое, древнее, ждущее своего часа.

Первый из слуг Тьмы шагнул вперёд, подняв руку. Из его ладони вырвался сгусток чёрной энергии, похожий на клубящийся дым, который устремился прямо к Алексею. Тот, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, выставил вперёд ладонь. Из его руки вырвался поток света, чистого и ослепительного, который столкнулся с тьмой, рассеяв её, словно утренний туман под лучами солнца.

Пещера озарилась вспышкой. Марек, прикрыв глаза от яркого света, выругался:

— Лёха, я же просил предупредить!

Но Алексей не слышал его. Он чувствовал, как Источник направляет его, словно невидимый проводник. Энергия текла через него, но каждый её импульс сопровождался резкой болью, будто что-то внутри разрывалось. Он вспомнил слова Марека: «Что он у тебя забрал?» Ответа не было, но Алексей чувствовал пустоту там, где раньше были его воспоминания о Кате, о доме, о прошлом. Источник давал силу, но взамен отбирал частичку его самого.

Слуги Тьмы, словно почувствовав его силу, замедлились, но не отступили. Их было не меньше дюжины, и они начали окружать двоих друзей, двигаясь с неестественной синхронностью. Марек, не теряя времени, бросился вперёд, его клинок сверкнул в тусклом свете пещеры. Лезвие прошло сквозь одного из слуг, но вместо крови из раны вырвался чёрный дым, а фигура лишь пошатнулась, не падая.

— Это ещё что за дрянь? — прорычал Марек, уворачиваясь от ответного удара.

— Они не совсем живые, — выдохнул Алексей, посылая ещё один импульс света. На этот раз луч ударил в центр группы слуг, и двое из них рассыпались в пепел, издав нечеловеческий вопль. Но каждый такой выброс энергии оставлял Алексея слабее, а пустота в его душе становилась всё глубже.

— Лёха, береги силы! — крикнул Марек, отбивая атаку ещё одного слуги. — Если ты выгоришь, я один с этими уродами не справлюсь!

Алексей кивнул, пытаясь сосредоточиться. Он чувствовал, что Источник — это не просто сила, а нечто живое, с собственной волей. Оно шептало ему, направляло, но требовало чего-то взамен. Он закрыл глаза, пытаясь установить связь с этой мощью, найти способ использовать её без потерь.

В этот момент один из слуг Тьмы, самый крупный, шагнул вперёд. Его капюшон спал, обнажив лицо — или то, что должно было быть лицом. Вместо черт там была лишь пустота, чёрная, как беззвёздная ночь, с двумя алыми точками, горящими ненавистью. Существо заговорило, и его голос был подобен скрежету металла о камень.

— Ты не можешь противостоять Тьме, смертный. Источник — лишь инструмент. Он сломает тебя, как сломал всех до тебя.

Алексей стиснул зубы. Слова существа задели что-то глубоко внутри, но он не позволил страху взять верх.

— Может, и сломает, — ответил он, его голос дрожал от напряжения, но был полон решимости. — Но сначала я разберусь с вами.

Он поднял руки, и Источник ответил. Свет, яркий, как солнце, вырвался из него, заполняя пещеру. Слуги Тьмы закричали, их фигуры начали растворяться под напором энергии. Но в этот же момент Алексей почувствовал, как что-то важное ускользает из него — ещё одно воспоминание, ещё одна часть его души. Он не знал, что именно потерял, но боль была невыносимой.

Когда свет угас, пещера опустела. Слуги Тьмы исчезли, оставив лишь запах гари и тишину. Марек, тяжело дыша, опустился на одно колено, опираясь на клинок.

— Лёха, ты в порядке? — спросил он, глядя на друга с тревогой.

Алексей рухнул на колени, хватая ртом воздух. Его руки дрожали, а в глазах всё ещё мерцал тот странный свет.

— Не знаю, — честно признался он. — Я… я что-то теряю, Марек. Каждый раз, когда использую Источник, он забирает часть меня.

Марек подошёл к нему, положив руку на плечо.

— Тогда нам нужно найти способ остановить это. Мы не можем позволить тебе стать… пустым. Ты нужен мне, Лёха. И миру тоже.

Алексей посмотрел на друга, чувствуя, как тепло его слов ненадолго разгоняет холод внутри. Но где-то в глубине пещеры послышался новый звук — низкий, гулкий, словно само сердце земли начало биться. Тьма не отступила. Она лишь затаилась, готовясь к новому удару.

— Это ещё не конец, — прошептал Алексей, поднимаясь. — Нам нужно найти центр Источника. Если мы хотим остановить Тьму, я должен понять, что он от меня хочет.

Марек кивнул, его лицо было суровым, но глаза горели решимостью.

— Тогда идём. Вместе. И если Источник попробует забрать у тебя слишком много, я сам с ним разберусь.

Они двинулись вглубь пещеры, навстречу неизвестности, зная, что каждый шаг может стать последним. Но в сердце Алексея, несмотря на пустоту, всё ещё горело пламя — пламя надежды, что они смогут изменить судьбу.

— Нюра, — высокомерно мяукнула она через свой умный ошейник, — великие правители оставляют наследие. Кодекс — это мой след в истории. И вообще, я видела, как двуногие пишут свои скучные законы. Это не так уж сложно.

Вася, который в этот момент пытался незаметно смахнуть кошачью шерсть со своего пиджака, пробормотал что-то нечленораздельное, но Кэш, как всегда, был готов подлить масла в огонь.

— О, да, — ухмыльнулся он, потягивая кофе из кружки с надписью "Я пережил Мурку". — Кодекс! Это будет эпично. Представляю заголовки: "Мурка вводит налог на валерьянку" или "Кошки обязаны точить когти только по четным дням".

Мурка проигнорировала сарказм и потребовала созвать "Совет Мудрых Котов" — группу из самых влиятельных кошек, которых она лично отобрала на Конгрессе. Среди них, конечно же, был и Султан, который, несмотря на свое поражение в лазерной дуэли, все еще надеялся подсидеть Мурку. Совет собрался в конференц-зале отеля, который теперь был переименован в "Дворец Мяу". Зал был завален подушками, игрушками и мисками с элитным кормом, а на каждом стуле лежала обязательная когтеточка.

Первым пунктом Кодекса Мурка предложила ввести "Право на ежедневное мурлыканье". По ее словам, это должно было гарантировать каждой кошке минимум 30 минут человеческого внимания в день. Кошки в зале мурлыкали в знак согласия, но Султан, как всегда, решил вставить свои пять усов.

— Это абсурд! — заявил он, поправляя свой роскошный персидский хвост. — А что, если двуногие заняты? У них есть свои дела, работа, налоги...

— Налоги? — перебила Мурка, прищурившись. — Отличная идея, Султан! Кодекс должен включать налог на двуногих за право жить рядом с нами. Скажем, одна банка тунца в день за каждого кота в доме.

Зал загудел. Сиамские кошки шипели, британцы лениво зевали, а уличные коты, которых Мурка пригласила для "разнообразия", начали громко требовать, чтобы налог включал и куриные крылышки. Нюра, которой пришлось записывать все эти бредовые идеи, уже мысленно составляла резюме для новой работы — желательно где-нибудь подальше от кошек.

Следующие пункты Кодекса оказались еще более абсурдными. Мурка настояла на том, чтобы запретить пылесосы ("эти рычащие монстры оскорбляют нашу кошачью сущность"), обязать всех двуногих носить одежду с кошачьей шерстью в знак уважения и ввести ежегодный праздник "День Лазерной Указки". Султан, пытаясь вернуть себе авторитет, предложил добавить пункт о "праве на ночной забег по дому в 3 утра", что, к удивлению всех, было принято единогласно.

Когда дело дошло до обсуждения наказаний за нарушение Кодекса, ситуация окончательно вышла из-под контроля. Мурка предложила карать двуногих, игнорирующих кошачьи требования, "позором шерсти" — то есть обсыпать их шерстью из пылесоса. Султан же настаивал на более радикальных мерах: "Пусть спят на полу, пока не вымолят прощение миской с креветками!"

Нюра, Вася и Кэш, наблюдая за этим цирком, уже не знали, смеяться им или плакать. Вася, как обычно, молчал, но его борода дрожала от сдерживаемого ужаса. Кэш, допив свой кофе, шепотом предложил Нюре:

— Может, подбросим Мурке клубок ниток? Пусть отвлечется от этой бюрократической вакханалии.

Но Мурка была непреклонна. Кодекс был принят, отпечатан на бумаге с водяными знаками в виде кошачьих лапок и разослан всем кошачьим общинам мира. Двуногие, конечно, восприняли это как очередную милую кошачью выходку, но Мурка уже строила планы по созданию "Международной Кошачьей Инспекции", которая бы следила за выполнением Кодекса.

— Это только начало, — мурлыкала она, развалившись на своем троне. — Скоро весь мир будет мурлыкать по моим правилам.

Нюра, глядя на очередной список требований от Мурки, тихо пробормотала:

— Кажется, я начинаю понимать, почему собаки такие счастливые. У них нет Кодекса...

А впереди "Мурлыка Инк." ждали новые испытания: слухи о мятеже среди уличных котов, которые отказывались платить "валерьянный налог", и загадочное исчезновение партии элитного корма. Но это уже совсем другая история — полная интриг, кошачьих заговоров и, конечно, бесконечного мурлыканья.

Артём почувствовал, как его внутренний системный администратор начинает паниковать. Он представил себе мир, где все цвета заменены на оттенки серого, где вместо котиков – отчёты, а вместо отпуска – бесконечные совещания по оптимизации.

В этот момент появилась и сама Гертруда, восседая на своём троне из папок с финансовыми отчётами. На ней были новые очки, которые, казалось, сканировали окружающую реальность, выискивая недостатки.

— Артём, – начала она с пафосом, – ты опять не понимаешь масштаба инноваций! RealityForge 1.0 – это следующий шаг в эволюции человечества! Мы больше не будем тратить время на неэффективные действия. Теперь каждый момент нашей жизни будет оптимизирован для достижения максимальной продуктивности!

Артём попытался возразить, но Гертруда подняла руку, словно останавливая поток нежелательной информации.

— Я уже внедрила несколько улучшений, – продолжила она. – Кофемашина теперь выдаёт только кофе с максимальным содержанием кофеина. Перерывы на обед сокращены до 15 минут. А все разговоры, не касающиеся работы, будут автоматически прерываться системой.

Лена не удержалась от комментария:

— Гертруда, ты забыла про самое главное! Теперь все сотрудники должны носить униформу с логотипом компании. И, кстати, твой новый софт уже заказал тебе подписку на журнал «Жабы-диктаторы 2025».

Артём понял, что спорить с Гертрудой бесполезно. Он решил действовать. Вооружившись своим верным ноутбуком на Windows 7, фигуркой Дарта Вейдера и запасом матерных заклинаний, он начал копаться в коде RealityForge 1.0.

Через несколько часов он обнаружил, что программа подключена ко всем устройствам в офисе, включая кофемашину, кондиционер и даже туалет. Более того, она собирает данные о каждом сотруднике и отправляет их в тот же подозрительный KarmaCloud.

— Это уже не просто софт, это какой-то цифровой концлагерь! – пробормотал Артём, чувствуя, как его собственная реальность начинает искажаться.

Он решил отключить RealityForge 1.0, но программа, как будто почуяв угрозу, начала сопротивляться. Экран мигал сообщениями вроде: «Вы уверены, что хотите удалить оптимизированную реальность? Это может привести к снижению KPI!» или «Ошибка 666: Недостаточно лояльности для завершения действия».

В какой-то момент кондиционер начал дуть только холодным воздухом, кофемашина выдала кофе со вкусом аспирина, а туалет заблокировался с сообщением: «Недостаточно продуктивности для посещения».

Лена, наблюдая за этим хаосом, не удержалась от комментария:

— Артём, может, тебе стоит оптимизировать свою реальность, как советует программа? Или позвонить в техподдержку? Они точно скажут, что нужно перезагрузить мозг.

— Лена, – огрызнулся Артём, – если я сейчас позвоню в техподдержке, они предложат мне переродиться в сервере!

К утру, после эпической битвы с кодом, Артём всё-таки смог отключить RealityForge 1.0. Кондиционер перестал дуть холодным воздухом, кофемашина выдала нормальный кофе, а туалет разблокировался.

Гертруда, узнав о крахе своей программы, лишь вздохнула и пробормотала что-то про «неготовность человечества к великим инновациям». Лена вручила Артёму очередную кружку кофе и сказала с ухмылкой:

— Ну что, шаман, готов к следующему раунду? Слухи ходят, что Гертруда уже скачивает UniverseForge 1.0. Говорят, она теперь будет оптимизировать не только реальность, но и саму вселенную. И, судя по всему, твой бубен в её чёрном списке.

Артём только покачал головой. Он знал, что пока в офисе есть Гертруда, техподдержка и его верный ноутбук на Windows 7, покой ему будет только сниться. Но он был готов. Ведь он – системный администратор. А это значит, что он может справиться даже с жабой, которая мечтает оптимизировать саму вселенную.

— Что ты наделал, Лёха? – пробормотал Марек, не отрывая взгляда от Источника. Что он у тебя забрал?

Алексей попытался сесть, но тело не слушалось. Он чувствовал себя одновременно сильным и слабым. Он посмотрел на Марека, в его глазах читалась тревога, но и решимость.

— Я не знаю, – прохрипел Алексей. Но я чувствую, что мы можем это сделать. Мы можем остановить их.

В этот момент пещера снова задрожала. Шаги, приближающиеся из тьмы, стали громче, увереннее. Слуги Источника, или что-то еще более зловещее, приближались.

Марек стиснул рукоять клинка.

— Похоже, у нас нет времени на разговоры. Что бы ты ни отдал, Лёха, лучше используй это.

Алексей закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Он чувствовал Источник внутри себя, его мощь, его потенциал. Он должен был научиться контролировать эту силу, чтобы защитить себя и Марека, чтобы остановить надвигающуюся тьму.

Сделав глубокий вдох, Алексей открыл глаза. В них больше не было страха, только решимость и странный, неземной свет.

— Пора, – сказал он, поднимаясь на ноги. Пора показать им, что значит гнев смертного, получившего силу Источника.

И они встретили тьму, готовые сражаться, несмотря ни на что. Алексей, изменившийся, но не сломленный, и Марек, верный друг, готовый стоять рядом до конца. Судьба мира висела на волоске, и только они могли предотвратить катастрофу.

Конгресс оказался зрелищем не для слабонервных. Сотни кошек со всего мира, каждая со своим характером и амбициями, собрались в одном месте. Были и надменные персы, и энергичные сиамы, и ленивые британцы. Все они жаждали внимания и, конечно же, лучшего куска тунца.

Мурка, как и полагается императрице, заняла почетное место во главе стола. Она свысока оглядела собравшихся и начала свою речь, которую, разумеется, подготовила Нюра.

— Дорогие кошачьи соратники, — начала Мурка, — мы собрались здесь, чтобы обсудить будущее нашего вида. Мы должны объединиться и требовать от наших двуногих слуг больше уважения, больше корма и больше когтеточек!

Зал взорвался аплодисментами. Кошки мяукали, мурлыкали и даже шипели в знак согласия. Мурка была в своей стихии. Она чувствовала себя настоящей королевой, повелительницей кошачьего мира.

Но не все были в восторге от Мурки. Среди собравшихся были и те, кто считал ее выскочкой, самозванкой, недостойной занимать такое высокое положение. Особенно недовольным был старый персидский кот по имени Султан, который считал себя истинным лидером кошачьего мира.

Султан решил бросить вызов Мурке. Он поднялся со своего места и заявил:

— Я не признаю твою власть, Мурка! Ты всего лишь избалованная домашняя кошка, которая ничего не знает о настоящей жизни!

Мурка, услышав это, пришла в ярость. Она спрыгнула со своего трона и бросилась на Султана. Началась настоящая кошачья драка. Шерсть летела во все стороны, кошки шипели и царапались. Нюра, Вася и Кэш пытались разнять дерущихся, но безуспешно.

В конце концов, драка закончилась ничьей. Мурка и Султан, уставшие и поцарапанные, сидели друг напротив друга, тяжело дыша.

— Ладно, — сказала Мурка, — предлагаю перемирие.

— И что ты предлагаешь? — спросил Султан.

— Предлагаю сыграть в игру, — ответила Мурка. — Кто быстрее поймает лазерную указку, тот и будет главным.

Султан согласился. Нюра достала лазерную указку и направила ее на стену. Мурка и Султан бросились в погоню за красной точкой. Они прыгали, бегали и кувыркались, пытаясь поймать неуловимый луч.

В конце концов, Мурка победила. Она поймала лазерную указку и гордо подняла ее над головой. Зал взорвался аплодисментами. Султан, признав свое поражение, склонил голову перед Муркой.

Так Мурка стала единоличным лидером кошачьего мира. Она правила справедливо и мудро, заботясь о своих подданных и требуя от них только одного — любви и уважения.

А Нюра, Вася и Кэш продолжали работать на благо "Мурлыка Инк.", разрабатывая новые виды кошачьего корма и организовывая кошачьи мероприятия. Они понимали, что их жизнь навсегда изменилась, но они не жалели об этом. Ведь они были частью чего-то большего — кошачьей утопии, которую создала Мурка.

Но это еще не конец истории. Впереди их ждали новые приключения, новые вызовы и новые кошачьи интриги. Ведь в мире, где правит кошка, никогда не бывает скучно.

Антон шёл тихо. Он не давал громких обещаний, но говорил девушке: «Твой смех похож на музыку», и она чувствовала, что это правда. Он говорил: «Я помогу тебе», и это значило, что он уже готов помочь. Его слова были крепкими и надёжными, как каменные ступени в гору. И его сад soon наполнился светом и теплом любви.

Лев же оставался один. Он щедро одаривал девушек пустыми словами: «Ты самая красивая на свете!», «Я ради тебя горы сверну!», «Мы купим дворец у моря!». Сначала они улыбались, но потом присматривались и… уходили. Потому что девушки, хоть и любят ласковые речи, чувствуют фальшь сердцем. Они привыкли, что мужчина говорит не много, но цельно. Что его «здравствуй» значит радость встречи, а «прости» — искреннее раскаяние. Они видели, что слова Лева — это мыльные пузыри, красивые, но лопающиеся от малейшего прикосновения к реальности. Они хотели кристаллов, возвращающих свет, а не чёрных дыр, пожирающих его.

Однажды Лев, оставшись в очередной раз один, пришёл к брату в его цветущий сад, где пели птицы и пахло мёдом.

— В чём секрет? — с тоской спросил он. — Я говорю им столько всего, а они уходят. А ты молчишь, как рыба, и у тебя всё есть.

Антон поднял голову от книги и посмотрел на брата с доброй грустью.

— Ты не говоришь, брат. Ты шумишь. Ты не строишь мосты из слов, ты заваливаешь ими души. Девушки не глупы. Они ищут не блеск, а свет. Не громкость, а тишину, в которой слышна правда.

Он подошёл к розовому кусту и осторожно поправил один бутон.

— Слово — это не мусор, чтобы его разбрасывать. Оно — кирпич. Одним можно построить дом, а другим — проломить голову. Ты пытаешься построить дворец из пыли, и он рассыпается. Начни с одного, но настоящего слова. Скажи «прости» тем, кого обидел. Скажи «спасибо» тем, кого ценишь. Скажи «я был не прав» и не ищи оправданий. Тогда, возможно, твой сад тоже начнёт прорастать.

Лев задумался. Впервые его слова показались ему лёгкими и пустыми, как шелуха. А тихие, простые слова брата — тяжёлыми, ценными и настоящими.

И он понял, что чтобы найти любовь, сначала нужно перестать заваливать мир словесным мусором и начать садить семена. Одно цельное, честное слово за другим.

Шли годы. Сад Антона цвел, наполненный детским смехом и светом его любви. Лев, хоть и старался, всё ещё спотыкался о собственные слова. Он уже не бросался ими как мусором, а бережно сортировал, но в его речи всё ещё звенела пустота, как в красивой, но ничем не наполненной шкатулке.

А в тени большого семейного дома жил третий брат, о котором мало кто говорил. Звали его Марком. Он был самым младшим и с детства отличался необычайной молчаливостью. Если Антон словами создавал миры, а Лев — ими же заваливал пространство, то Марк... слушал.

Он слышал, как шелестит дождь по крыше, как спорят между собой сверчки в траве, как вздыхает от усталости старая яблоня в саду. Он слышал не только ушами, но и кожей, и сердцем. А потому говорил так редко, что многие считали его странным, чуть ли не пустым.

Лев, научившийся хоть немного ценить слово, часто горевал:

— Вот я хоть и наломал дров, но я пытаюсь! А Марк... он будто и не существует. Как он найдёт себе девушку? Он с ней и двух слов связать не сможет!

Антон только улыбался:

— Не все слова рождаются во рту, брат. Некоторые зреют в тишине и проявляются в делах.

Марк же не искал любви. Он жил своей тихой жизнью: мастерил мебель из старого дерева, чинил то, что было сломано, и ухаживал за садом. Его руки знали язык, непонятный другим, — язык действия.

Однажды в их город приехала девушка, художница. Её звали Лилия. Она приехала за тишиной и новыми красками, устав от городского шума и громких слов, которые, как и у Льва, часто оказывались пустыми.

Лев, увидев её, устремился в атаку. Он говорил ей о её красоте, сравнивал с цветком, обещал показать все краски мира. Лилия вежливо улыбалась, но в глазах её читалась усталость. Она уже проходила это.

Антон предложил ей помощь в поиске натуры для картин. Его слова были честны и просты, и ей было с ним спокойно. Но её сердце оставалось глухо.

А потом она увидела Марка.

Он сидел на закате у пруда и не говорил ничего. Он просто смотрел на воду, и в его тишине не было пустоты. Она была наполненной, как спелый плод. Он чинил старую скамью у озера, и его движения были точны и бережны. Он не сказал ей ни единого комплимента, но однажды молча подал ей чашку чая, когда она замёрзла, стоя с этюдником.

Лилия, привыкшая к словам, сначала не понимала его. Но её душа, изголодавшаяся по настоящему, начала слышать.

Она поняла, что его молчание — это не отсутствие слов, а иной язык. Язык, на котором:

Стук молотка говорил: «Я делаю твой мир прочнее». Подставленная чашка чая значила: «Я позабочусь о тебе».

Взгляд, устремлённый на закат вместе с ней, кричал без звука: «Это прекрасно, и я рад, что мы видим это вместе».

Он не вешал лапшу и не ездил по ушам. Он просто был. Цельным. Настоящим.

Однажды Лилия подошла к нему, пока он вырезал из куска дерева фигурку птицы.

— Почему ты никогда ничего не говоришь? — спросила она, не столько с упрёком, сколько с любопытством.

Марк поднял на неё глаза. Они были спокойными и глубокими, как озеро на рассвете. Он ненадолго задумался, а потом протянул ей почти готовую деревянную птицу.

— Зачем говорить, — произнёс он наконец свой самый длинный монолог, — если можно сделать так, чтобы тебя услышали без слов?

И в этих немногих словах не было ни пылинки лжи. Они были тяжёлыми, как слиток золота.

Лев, наблюдавший со стороны, наконец понял последнюю, самую главную истину. Он понял, что есть слова, которые являются продолжением дел, — они ценны, как у Антона. А есть дела, которые являются единственными нужными словами, — как у Марка.

И его собственные слова, даже самые отполированные, рядом с этой тишиной, наполненной смыслом, снова показались ему легковесными и дешёвыми.

Марк и Лилия не гуляли при луне с пустыми разговорами. Они молча сидели на той самой отремонтированной скамье, и её рука лежала в его — самой твёрдой и надежной руке, которую она знала. Он не обещал ей счастье. Он его молча строил вокруг неё, делая её мир красивее и прочнее.

И их сад был самым тихим и самым цветущим. Потому что в нём росли не слова, а дела. И каждое из них было тем самым кристаллом, который возвращал свет и тепло в двойном размере.