Серия «Контракт»

Предыдущие части

Эпилог.

— Сестра, когда будете ставить следующую капельницу, предварительно поменяйте катетер. Старый еле держится. Рана постоянно кровит.

Женский голос был строгим. Он напоминал голос Авроры Степановны — учительницы начальных классов из далёкого детства мужчины. Это была грузная черноволосая женщина, своим видом и обилием золотых украшений похожая на цыганку. Характер её, впрочем, полностью соответствовал первому впечатлению — склочный, громкий, безжалостный к тем, кто осмеливался нарушить её единоличную власть в классе.

Мужчина с трудом приоткрыл глаза, но увидел лишь серые блики и неясные, размытые силуэты поблизости. Тут же почувствовал тупую, ноющую боль в висках и очень неприятную, колючую сухость во рту.

— Вера Петровна, пациент очнулся! — голос второй женщины был мягче и явно моложе.

Семен, не в силах терпеть боль, снова закрыл глаза. Он попытался попросить воды, но у него получилось лишь невнятное мычание.

— Хорошо. Добавьте десять миллилитров галоперидола и глюкозу. Скоро подойдёт Георгий Романович. Он скорректирует лечение.

"Я в больнице?" — запоздало пришло в голову Семену. "Ну конечно, где же ещё!"

И только сейчас он понял, что его так раздражало — стойкий и специфический запах больничного заведения. «Аромат» лекарственных средств и тяжелый дух дезинфекции.

На душе стало чуть спокойнее. Осталось только вспомнить — по какой причине он здесь оказался...

В памяти, робко и нехотя, зашевелились обрывки последних воспоминаний — смутные и бессвязные, почему-то наполненные жутким отчаянием. Что это было? Ночной кошмар или пугающая реальность? Попытки вспомнить ни к чему не приводили. Вместо лиц только тени, вместо фраз — монотонный гул и чей-то истеричный смех.

В спине, точно между лопаток жарко полыхнуло пламя фантомной боли. Стало страшно, хотя разум тут же успокоил — всё уже позади.

Мысли были тяжёлые, неповоротливые, словно мужчина находился под действием наркотического дурмана. Складывалось ощущение, что голова наполнена вязкой, киселеобразной жижей, в которой эти самые мысли тонут, беспомощно барахтаясь.

А ещё ужасно сильно, просто нестерпимо хотелось пить.

— Воды...

Стиснув зубы, он заставил себя открыть глаза, моргнув от пронзительной боли, и повторил чуть внятнее:

— Пить...

Размытое пятно приблизилось, постепенно обретая очертания, отдалённо напоминающие человеческое лицо. Через секунду Семен смог разглядеть тёмные овалы ярко подведённых, женских глаз. Нижняя часть лица незнакомки была скрыта медицинской маской.

— Кажется он просит пить, — как-то странно, без интонаций в голосе сказала она, быстро коснувшись лба Семена чем-то холодным и оттого неприятным.

Семен попытался кивнуть, но сил хватило только на то, чтобы вяло моргнуть.

— Вот и чудненько! — громогласно и басовито нарушил тишину чей-то мужской голос. — Значит, будет жить.

На последних словах голос изменился. Семен почувствовал, как кто-то склонился к нему, приблизившись почти вплотную. Горячий шёпот обжёг щеку тяжёлым дыханием, от которого почему-то пахло подгоревшим попкорном:

— А вот как долго и счастливо — это уже полностью зависит от него самого!

Во время последовавшей паузы Семен пытался сфокусировать взгляд на собеседнике. Безуспешно. Со зрением творилось что-то непонятное. Да и всё тело, несмотря на почти полное отсутствие боли, слушалось удивительно плохо — словно чужое, затекшее после долгого пребывания в неудобной позе.

Наконец в голове что-то щёлкнуло, туман слегка рассеялся, и взгляд удалось сфокусировать на говорящем. Улыбающееся лицо мужчины казалось отдалённо знакомым: аристократичная бородка, нос с горбинкой, густые брови. И странные тёмно-карие глаза с почти квадратными зрачками.

— Чудненько! — повторил мужчина, пряча глаза за тёмными стёклами очков. Он выпрямился во весь рост — высокий, широкоплечий, в белом больничном халате, накинутом поверх костюма-тройки. — Я безмерно счастлив, что самое страшное позади и мы преодолели кризис. Теперь дело за малым — лечение и покой. Выздоравливайте, Семен Олегович. Я буду рядом и присмотрю за вами.

Он сделал шаг к двери, замер, резким жестом подозвал к себе женщину-врача. Семен уловил приглушённый голос незнакомца, выстреливающий короткие, рубленые фразы, от которых у него необъяснимо заныло в затылке:

— Лечение продолжаем... Ни на секунду не оставлять одного... Круглосуточная охрана у палаты... Дело резонансное... Подозреваем, жертв гораздо больше...

С невероятным усилием Семен повернул голову, пытаясь разглядеть говорящих. Мужчина, заметив это, дружелюбно улыбнулся, кивнул всем присутствующим и вышел, аккуратно прикрыв за собой тяжёлую белую дверь.

Если бы мог — он бы закричал. Стал бы возмущаться, требовать объяснений. Но тело не слушалось, а в сознании как-то очень неожиданно и стремительно образовалась ледяная пустота. Огромная и чёрная, как космос.

У кровати материализовалась медсестра. Минуту она стояла неподвижно, безмолвно наблюдая за ним. Затем медленно стянула с лица маску, обнажив искривлённую злобой ухмылку. Ярко-красная помада размазалась по лицу, создавая впечатление, будто она только что кого-то загрызла. Живьём.

— Ну что, больной, продолжим? — прошипела она, и в её глазах вспыхнуло что-то нечеловеческое. Что-то жуткое и очень кровожадное, заставившее Семена вздрогнуть всем телом и вжаться в жесткое лоно больничной койки.

Конец.

Предыдущие части

8.

Время взбунтовалось, отказавшись течь привычным чередом. Минуты растягивались в бесконечность, словно вселенная включила экспериментальный режим — замедленная съемка. Воздух густел, превращаясь в вязкую, почти осязаемую массу, в которой пылинки и прочий мелкий мусор замерли, как в янтарной ловушке, невесомо паря вопреки земному притяжению. Свечной свет потускнел, утратив живое мерцание — пламя больше не коптило, не плясало, не отбрасывало трепещущих теней. Оно окаменело, застыв в неестественной статичности, словно капли огненного металла, внезапно охлаждённые незримой рукой. Подземелье поглотила густая, удушающая тишина. Само пространство затаило дыхание в ожидании чего-то мерзкого и неотвратимого.

А затем ведьма исчезла. Внезапно, как и появилась. Семен лишь услышал, как захлопнулась дверь и глухо лязгнул засов. Мужчина выждал несколько напряжённых мгновений, затем, превозмогая страх, выбрался из-под защитного полога Стража. Каждый шаг давался с усилием — тело будто пробиралось сквозь невидимую паутину. Подойдя к двери, он рванул массивную ручку, но древние кованые створки даже не дрогнули, словно вросли в саму толщу камня.

Осмотреться — казалось единственным разумным решением. Он двинулся вдоль стен, вглядываясь в сумрак, который сгущался в углах и походил на живую, агрессивно настроенную на человека субстанцию. Пальцы скользили по холодной кладке, выискивая щели, скрытые задвижки, но стены отлично хранили свои тайны. Выхода не было. Даже зияющий провал в потолке, через который Семен сюда рухнул, теперь выглядел насмешкой — взобраться по узкому каменному горлу, не имея верёвок и точек опоры было невозможно.

"Западня..." — с лёгкой ноткой паники мелькнуло в голове. А затем с жёсткой самоиронией: "Мистер очевидность, бля!"

Тишина сдавила голову, и Семен вдруг осознал, что кромешная тьма здесь — не просто отсутствие света. Это что-то живое, внимательно наблюдающее за ним, делающее соответствующие выводы. Это раздражало всё сильнее. Жутко пугало.

Семен опустился на каменный выступ у алтаря, словно подкошенный тяжестью осознания. Голова гудела, руки сами сжали виски, будто пытаясь сдержать нарастающую волну истерики. Не помогло. Это лишь сильнее вгоняло в ужас, превращая все тело в дрожащий комок вконец расшатанных нервов.

Он проиграл! Повёл себя как последний кретин, наделал массу глупостей и оказался в такой ситуации, из которой вряд ли получится найти выход. Эта мысль ударила с ледяной ясностью. Никаких иллюзий, никаких шансов — лишь неизбежность, поджидающая в темноте, как нож ночного грабителя. Его привели сюда, словно безмолвную скотину на убой, дали время осознать своё положение, почувствовать, как трещит по швам последняя надежда. А теперь он сидит в этом каменном мешке, и время работает против него. Час, день, неделя — неважно. Ведьма вернётся, когда сочтёт нужным, когда решит, что он "дозрел". И тогда ему останется лишь покорно притащить ей эту проклятую игрушку, став последним звеном в её жутком плане, о котором, если быть честным, он до сих пор не имеет никакого понятия. А там — смерть. Быстрая или мучительная, но неизбежная.

— Твою мать… — прошипел он, и даже собственный голос прозвучал чужим, будто его вырвали из горла раскалёнными клешнями страха.

Злость подкатила волной, жгучей и до омерзения бесполезной. Он сжал кулаки, ногти впились в покрытые еще не зажившими волдырями мозолей ладони. Боль лишь подлила масла в огонь. Всё внутри рвалось наружу — криком, яростью, безумным воем смертельно раненного зверя. Но каменные стены поглощали любой звук, оставляя его наедине с самим собой.

А потом пришла апатия.

Она накрыла, как тяжёлое одеяло, планомерно и легко высасывая последние силы. Даже отчаяние стало каким-то вялым, липким, как болотная тина. Захотелось завыть и биться головой о стену, лишь бы почувствовать что-то, кроме этого гнетущего оцепенения. Но тело не слушалось. Мужчина просто сидел, уставившись в темноту, и ждал.

Ждал, когда тьма сама решит его судьбу.

Прошло какое-то время и вновь всё поменялось. Ярость вскипела в нём, как расплавленный свинец. Семен вскочил, сжав кулаки до хруста в костяшках, и бросился к трону – этому проклятому пьедесталу, с которого с презрительным молчанием наблюдал за ним его "великий" предок, столетия назад ухитрившийся подложить ему такую свинью.

Глаза застил кровавый туман. Семен рванулся к жезлу с единственной мыслью: сломать его, разбить вдребезги, размолотить о чёрный жертвенник, превратив в жалкие щепки! Пусть ведьма получит вместо артефакта лишь горсть бесполезного праха!

Но в тот миг, когда пальцы потянулись к заветной цели, воздух вздрогнул. Вспышка ослепительного синего света хлестнула по глазам, ударила по рукам и будто тысяча раскалённых игл вонзилась в плоть. Громовой хлопок оглушил и отбросил назад. Тело скрутило судорогой, мышцы окаменели. Он рухнул на каменные плиты, дёргаясь в конвульсиях, изо рта вырывались хриплые звуки и розовая пена. Перед глазами заплясали огненные круги, а сознание поплыло куда-то в липкую, беспросветную мглу. Последнее, что он успел почувствовать – едкий запах горелой плоти и тихий треск затухающих разрядов где-то над головой.

Тьма наконец явилась и накрыла безумца своим наполненным абсолютной пустотой пологом…

Пробуждение оказалось мучительным, с головной болью и низким, неприятным гулом в ушах. Семен резко открыл глаза — и едва не закричал. Над ним склонилось призрачное видение: фигура в древних рыцарских доспехах и с вычурным фиолетовым плюмажем на шлеме. Отчётливо и очень близко от себя Семен разглядел полупрозрачное лицо с хищным горбатым носом, аккуратной клиновидной бородкой и уродливым шрамом, который пересекал, деля на две неровные половины левую скулу. Выражение бледно-синих глаз рыцаря Семену совершенно не понравилось. Было оно ледяное и насквозь презрительное.

Знаменитый предок, тот самый, чьи останки восседали на престоле, теперь предстал перед ним в образе бесплотного духа. Рыцарь Ордена Чёрной Розы на Крови, лишённый плоти, как оказалось, всё ещё существующий в этом мире. Пусть и в виде призрака.

— Как ты докатился до жизни такой? — голос прозвучал так, будто лязгали сами доспехи. — Гляжу я на тебя и вижу тело взрослого мужа, а разум — сопливого отрока. Позволь спросить тебя: чего ты достиг к зрелым годам своим? Посадил ли ты дерево? Построил ли родовое гнездо? Вырастил ли наследника?

Семен замер, мысленно перебирая варианты ответа. Но правда была одна: по всем заданным вопросам — нет. Ни семьи, ни детей — даже на стороне. Квартира в обшарпанной "панельке" досталась от тётки по наследству. Дерево? «Где, чёрт возьми, я должен был его посадить — на асфальте у подъезда?» Он — типичное порождение каменных джунглей, выезжал на природу только с шашлыками и пивом, а не с лопатой и саженцами.

— Молчишь? Тогда ответь мне — зачем ты здесь? — призрак склонился ниже, и Семён почувствовал, как от страха все внутри у него сжалось.

— Где... "здесь"? — растерянно пробормотал он.

— На этой земле. Под солнцем, что дарит всем свет и тепло, и под луной, что лжёт каждому, кто начинает ей поклоняться. Для чего живёшь? Ешь, пьёшь, дышишь? Просто так, по инерции?

Семён наконец собрался с мыслями.

— Нет, — выдохнул он. — Живу, как все. Стараюсь соответствовать и не нарушать. Работаю, плачу налоги. Считаю, что полезен для нашего общества.

— Дармоед! — голос предка прозвучал как удар хлыста. — Ты не воин, не пахарь, не мастер. Ты — пустое место. Сгинешь — и никто не всплакнет. Даже могилу твою бурьян сровняет за пару лет. Жалко мне тебя. Жалко, что род мой на таком ничтожестве оборвался!

Семен сглотнул. Ладони стали влажными.

— Я ещё жив. Молод. У меня получится всё исправить...

— Ха! — доспехи звякнули, когда призрак скрестил руки на груди. — Надежда — последнее, что теряет дурак. Да и вера в Господа — твоя единственная отрада теперь. Но поздно, потомок. Ты уже в пасти у нечисти. Завели тебя сюда, как барана на убой. Поверь мне — опытному человеку — ты обречён!

— Помоги! — неожиданно для себя хрипло выкрикнул Семен.

Рыцарь закачался в воздухе, будто от дуновения ветра.

— Помочь? — В его голосе зазвучали ядовитые нотки. — Разве ты не видишь, что я давно стал тенью прошлого? Я — лишь призрак, отголосок былого сознания, затерянный в песках вечности. Всё, что мне теперь доступно — это лишь терзать тебя и упрекать за бесцельно прожитую жизнь.

— Тогда дай совет. Подскажи, как правильно поступить. Наверняка есть выход, и ты, в силу своей мудрости, должен его знать.

— Лестью меня не возьмёшь, жалкий отпрыск славного рода, — сурово ответил рыцарь. Но через мгновение его лицо смягчилось: — Хотя здравое зерно в твоих словах есть. Ты пока жив, значит, шанс что-то исправить остался.

Призрак задумался. Семен наблюдал, как пылинки медленно просачиваются сквозь полупрозрачное лицо предка, и чувствовал, как постепенно сходит с ума.

— У тебя два пути, — наконец произнёс рыцарь, и в его глазах отразилось пламя свечи. — Первый: покориться тёмным силам, сделать то, что они требуют. Продать душу, встать на путь позора и вечных мук. Я, по понятным причинам, не смогу тебе помешать. Но знай — будь у меня возможность, мой меч и пара секунд в материальном теле, я без раздумий снёс бы тебе голову одним ударом! — Призрак тяжело вздохнул. — Увы, это невозможно.

— А второй вариант? — в голосе Семена дрогнули последние нотки надежды.

— Путь жертвы. Я позволю тебе занять моё место. Стать Стражем на границе миров. Окутать своё имя славой, даже если никто об этом не узнает. Стать тем, кто ценой вечного заточения защитит мир от скверны.

Семен остолбенел. Его рот непроизвольно открылся от изумления. Такого подвоха от прославленного предка он никак не ожидал. Это что за средневековый развод?

— У-у-у, какая честь! — процедил Семен, лихорадочно соображая, как бы свернуть с этой скользкой темы. В голове мелькнул образ собственного разлагающегося тела на троне, и его тут же передёрнуло от омерзения.

— Слабак? — рыцарь презрительно скривился. — Предсказуемо. Хотя... — он сделал паузу, — если уж на то пошло, есть ещё один вариант. Почти беспроигрышный.

— Какой?! — Семен тут же встрепенулся.

— Башку себе расшиби об стену! — рявкнул призрак, показал неприличный жест и растворился, втянувшись тонкой, белесой дымкой в пустую глазницу черепа.

— Вот ублюдок! — вырвалось у Семена.

Он уже собрался плюнуть в злобно скалящийся череп предка, но в этот момент дверь с тихим скрипом распахнулась.

На пороге стоял чёрт. Гозенталь Ромуил, адвокат клана Чёрный Болотный Камень, в своём человеческом обличье.

— Семен Олегович! Какая радость видеть вас в добром здравии. — Гозенталь Ромуил приветливо улыбнулся, поправляя галстук. — Судьба, конечно, не пощадила вас — вы изменились с нашей последней встречи, но всё ещё держитесь. Похвально, весьма похвально!

Семен отступил к чёрной завесе, отделявшей зал от трона, готовый в любой момент рвануть под её защиту.

— Не подходи ближе! — предупредил он, но адвокат сделал вид, что не расслышал. Ловко взобрался на алтарь и уселся на краю, свесив ноги в грубых армейских берцах.

— Не стоит принимать всё так близко к сердцу, господин Петров. Как я уже говорил — нервы вредят здоровью.

— Если ты так беспокоишься о моём здоровье, просто оставь меня в покое. Это будет лучшей помощью.

— С превеликим удовольствием, Семен Олегович! — воскликнул Гозенталь с неподдельной искренностью. — Вам лишь нужно выполнить нашу скромную просьбу, и вы немедленно получите всё, о чём мечтаете. И кроме свободы — несколько... весьма приятных бонусов.

— Спасибо, не надо! — моментально отрезал Семен.

— Но я даже не успел их озвучить, — удивлённо развёл руками чёрт. — Поверьте, на этот раз награда превзойдёт ваши ожидания. Вы, несмотря на все трудности, практически достигли цели — это достойно уважения. И вознаграждения.

— Цену твоих обещаний я знаю, лживый бес! — огрызнулся Семен.

Гозенталь рассмеялся, затем сказал:

— Полноте, Семен Олегович, не стоит ворошить прошлое. Признаю — вначале я пытался вас... обвести вокруг пальца. Профессиональная деформация — добиваться цели кратчайшим путём. Но вы доказали, что достойны честных переговоров. Кстати, будьте добры вернуть мою перьевую ручку. Семейная реликвия, понимаете ли.

Семен криво усмехнулся. Ручка! Вот именно сейчас до него дошло — он о ней и думать забыл. То ли выронил в лесу во время бегства, то ли она так и лежит в кармане рубашки, брошенной в бельевую корзину у ведьмы.

— Как-нибудь потом, — твёрдо заявил он. — Если договоримся.

Гозенталь вздохнул:

— Пусть будет так. Верю в вашу порядочность, — и тут же, будто ничего не произошло, продолжил:

— Итак, молодой человек, полагаю, моя цель вам теперь ясна. Мне необходимо получить тот предмет, что сжимает в костлявых пальцах ваш почтенный предок. Будем откровенны — этот артефакт представляет для нас... скажем так, стратегическую ценность. Особенно для тех, кто вынужден существовать на шаткой и веками уже неспокойной границе между нашими мирами.

— Видимо собрались рвать ткань реальности, чтобы запустить к нам всякую кровожадную нечисть? — предположил Семен.

Гозенталь закатил глаза и рассмеялся с ноткой истерики:

— Полноте, любезный. Прикладывать такие усилия, так финансово вкладываться и всё ради того, чтобы потрафить какому-то периферийному князьку из Запределья, пустив его в ваш мир, словно козла в огород? К тому же, с чего вы взяли, что с помощью единственного артефакта, даже если это жезл самого герцога Эрика фон Штауфена, можно, как вы выразились, порвать ткань мироздания? От кого вы услышали подобную чушь?

— Ева говорила, — растерянно пробормотал Семен.

— А-а, Ева! — лицо Гозенталя расплылось в кривой ухмылке. — С этой дуры станется! Кстати, вы вообще в курсе, кто она такая и как влезла во всю эту историю?

Чёрт не стал дожидаться ответа, махнул рукой и продолжил:

— Ева — правнучка одной весьма... известной в узких кругах особы. Матильда из Чёрного Бора. Настоящая лесная ведьма, державшая всю округу в ежовых рукавицах. Ни один смертный, ни одна нечисть не смела бесчинствовать в её владениях без спроса. — Он задумчиво почесал подбородок. — Правда, её собственные увлечения порой доставляли изрядные хлопоты. И не только людям, но и жителям подлунного царства. Но что поделать — таковы издержки профессии.

Семен невольно поморщился, когда Гозенталь продолжил:

— Матильда практиковала кровавую магию старой школы. Очень... радикальной школы. Местные жители долго терпели странные исчезновения своих соседей, особенно детей, пока им это, наконец не надоело и они не взялись за вилы. Горожане и жители сел начали самоорганизовываться, сбиваться в отряды и проводить поисковые рейды, прочесывая местные леса мелким гребнем. Матильде подобные человеческие забавы были "тьфу и растереть", а вот другим обитателям лесных чащоб и болотных топей приходилось ой как несладко. Однажды им это изрядно надоело, и они Матильду прикончили, утопив в местной речушке. К тому времени ведьма разродилась ребенком, которого зачла от одного бравого капитана егерей в отставке. Тот по молодости гонял в местных лесах недобитых французов, потому местность знал неплохо и возглавил один из поисковых отрядов. Надо же было случиться такой оказии — капитан отбился от собственного отряда и случайно вышел к дому ведьмы. И это несмотря на мощное заклятие отвода глаз, висевшего на владениях ведьмы. Та посчитала подобный финт предначертанием судьбы и, недолго думая, прибрала не старого ещё вояку к свои шаловливым ручкам. От него она, собственно говоря, и понесла спустя всего несколько дней.

Гозенталь поправил полы своего плаща и поерзал на камне, устраиваясь поудобнее.

— Девочку, которой к тому моменту, когда Матильду пустили на прокорм рыбе, уже исполнилось полгода забрала себе кикимора. Она же и подбросила ребёнка одной человеческой паре, у которых не было своих детей. Те, конечно, в последствии хлебнули от приёмной дочки лиха, но то уже другая история. Говоря короче, ведьмовская династия не прервалась, хотя и выродилась ровно через одно поколение в подобное безмозглое существо как Ева.

Он сделал театральную паузу:

— Сама Ева унаследовала бабушкины... склонности. Только без былого размаха. И, к счастью для всех, без особого интереса к кровавым ритуалам. Хотя... — он многозначительно посмотрел на Семена, — её методы порой не менее экстравагантны и могут закончиться плачевно для... смертного.

Гозенталь весьма эмоционально сплюнул на пол. Было более чем очевидно, с какой злобой относился чёрт к лесной ведьме, посмевшей так нагло перейти ему дорогу.

— Значит, убийства детей — это всё правда? — ошарашенно произнёс Семен. Леночка и тот мальчик, которые просили его о помощи... Выходит, они и правда стали жертвами старой ведьмы? Но почему тогда они помогли её внучке — такой же, по сути, ведьме — и так коварно заманили его в ловушку?

— Именно! Но не стоит судить слишком строго — времена были суровые, и каждый выживал как мог. Человеческая жизнь порой и ломаного гроша не стоила. И это у людей! Чего уж говорить о ночных и подлунных тварях вашей — да и любой другой — реальности.

Он на мгновение замолчал, будто раздумывая или вспоминая былое, затем продолжил:

— Но вернёмся к сути нашего разговора. Напоминаю: нам нужен артефакт, до которого вам, в данный момент, рукой подать. Вы способны без труда извлечь его и передать в наши руки.

— Плохая идея.

— Напротив! Идея превосходная. То, что от вас требуется, абсолютно безопасно — ни для вас, ни для ваших соплеменников это не будет нести ровно никакой проблемы. Вы ничем не рискуете и никого не подвергаете риску.

Семен хмыкнул, давая понять своё отношение к подобным речам, но Гозенталь и бровью не повёл.

— Позвольте озвучить параметры ожидающего вас вознаграждения, Семен Олегович: просторный дом в пригороде, гараж с автомобилем представительского класса, крупная сумма на счёте и пакет перспективных зарубежных акций. Всё это позволит вам жить так, как вы захотите. Что скажете?

— А как насчёт Ларисы? — не весело усмехнулся Семен.

Гозенталь удивлённо приподнял бровь.

— С такими ресурсами вы, Семен Олегович, сможете выбрать себе любую спутницу — какого угодно возраста, расы и статуса.

— Но что с Ларисой? — не отступал Семен. — Кстати, я видел её в последний раз у Евы. Боюсь, ведьма имеет над ней неограниченную власть.

— Ерунда! — отрезал чёртов адвокат. — Я разберусь с этим. Если вы хотите, чтобы Лариса Николаевна была с вами — так и будет.

На несколько секунд повисла пауза. Затем Гозенталь спросил:

— Итак? Каков будет ваш ответ?

Ответить Семен не успел. Дверь распахнулась, гулко ударившись о стену, и в подземный зал ворвался стремительный вихрь чёрного дыма. Одновременно воздух содрогнулся от пронзительного женского визга, который, как тут же догадался Семен, был не чем иным, как боевым кличем - призывом разгневанной фурии рвать, резать и убивать.

Гозенталя сбило с ног, швырнув о стену. Спустя секунду Семен получил удар в грудь, мгновенно лишивший его возможности нормально дышать. Неведомая сила потащила его в самый дальний и тёмный угол, где пришпилила к стене, словно неповоротливую муху.

Чёрный дым сделал круг по залу и сгустился в сгорбленную женскую фигуру в угольно-чёрных одеждах, с уже знакомой Семену клюкой в руках. Ева безмолвно приближалась к чёрту, явно намереваясь пустить в ход своё грозное оружие. Воздух вокруг неё дрожал, искрясь крохотными молниями. С поверхности её бесформенного одеяния отрывались и медленно растворялись в воздухе клочья тьмы.

Гозенталь быстро пришёл в себя. Ловко извернувшись, он вскочил на ноги, готовый встретить врага лицом к лицу. В его правой руке материализовалась необычная плеть с несколькими гибкими хвостами, которые извивались, словно живые и угрожающе тянулись к цели. С их острых металлических наконечников капала густая тьма, похожая на змеиный яд.

Они бросились друг на друга одновременно. Раздался металлический лязг и треск рвущейся ткани. У Семена, несмотря на шок и боль, мелькнула заполошная мысль: это рвётся в клочья сама реальность, расползаясь по швам.

Противники слились в чёрный клубок, над которым клокотала тьма. В стремительном танце мелькал тяжёлый посох ведьмы. Ему в ответ вздымались и обрушивались гибкие хвосты плети Гозенталя.

Схватка, по ощущениям Семена, длилась сущие мгновения. Прошла пара секунд — и противники отскочили друг от друга. Гозенталь стоял, широко расставив ноги, тяжело дыша и прижимая окровавленную ладонь к левой щеке. Ева, по-видимому, пострадала сильнее. Она придерживала рукой правый бок и выглядела более потрёпанной: волосы дыбом, на бледных щеках алым пламенем горит румянец. На плотно сжатых губах, искажённых злобной гримасой, пузырится тёмно-красная кровь.

— Наша девочка отрастила острые коготки? — глухо, не своим голосом произнёс чёрт. Он оторвал руку от раны на лице, посмотрел на перепачканную кровью ладонь и медленно слизнул её длинным чёрным языком. — Ничего... — По изуродованному лицу расползлась зловещая ухмылка. — Коготки мы сейчас обломаем. Вместе с пальчиками.

Он поднял плеть и сделал шаг вперёд. Но ведьма опередила его. Молниеносный рывок — и острый конец посоха с хрустом пронзил живот Гозенталя. Семен отчётливо видел, как оружие, словно раскалённый нож масло, прошло тело чёрта насквозь.

— Кишка у тебя тонка, старый пройдоха! — зло прошипела ведьма и для полного ощущения собственного превосходства плюнула ему в лицо.

Раздался пронзительный свист. Женский визг, невыносимый для человеческого слуха, заставил Семена схватиться за уши. Ева вырвала посох, отпрыгнула на несколько метров и закружилась в безумном танце ярости. Лишь через секунду Семен понял — это было начало магического ритуала.

Одежды ведьмы взметнулись, наполнились тьмой и расправились, словно огромные крылья. Она взмыла под потолок, замерла на мгновение и обрушилась на противника, как чёрная хищная птица.

Вспышка. Багрово-фиолетовые молнии ударили в своды, расколов каменную кладку. Воздух наполнился запахом озона, густо смешанным с чем-то тошнотворно-мерзким. Подземелье содрогнулось, будто от мощного взрыва. По стенам поползли извилистые трещины, одна из них — прямо рядом с Семеном. Силы, прижимавшие его к стене, исчезли, и он грузно рухнул на пол, неудачно ударившись затылком. В глазах потемнело...

Когда зрение вернулось, Семен увидел: ведьма лежала ничком, как сломанная кукла, а Гозенталь, согнувшись, зажимал страшную рану у себя на животе. Его стильный наряд превратился в лохмотья, исчезли шляпа и очки, обнажив круглую, с мелкими чёрными кудряшками голову, на которой имелись небольшие, чёрные рожки.

— Вот же стерва! — с неожиданным уважением в голосе прохрипел чёрт. Пошатнувшись, он опёрся о стену. — Потрепала меня, тварь... Кто б подумал, что пигалица рискнёт и полезет в драку...

Его взгляд, наполненный густой тьмой, метнулся по помещению и нашел Семена. Губы искривились в зловещей ухмылке.

— Живы, Семен Олегович?

От этого вопроса по спине Семена пробежали ледяные мурашки. Казалось, чёрт на самом деле спросил: "Готов ли ты умереть?"

— Это хорошо, — продолжил адвокат. Плеть в его руке начала преображаться, удлиняясь и превращаясь в нечто, напоминающее длинный пастуший хлыст. — Как видите, у меня не осталось времени на дискуссии. Эта тварь, — он пнул ногой лежащую ведьму, — лишила нас с вами возможности приятной беседы... Так что перейдём к делу.

Гозенталь умолк, стараясь восстановить сбившееся дыхание. Превращение плети завершилось: её наконечник теперь представлял собой раскалённую докрасна крупную бусину, мелко дрожавшую от переполнявшей её энергии. Семен интуитивно осознал: один удар — и его тело будет рассечено надвое.

— Иди к трону и принеси мне жезл, — грозно бросил Гозенталь, снова перейдя на "ты". Лёгкое движение запястьем — и плеть ожила, потянувшись к Семену с угрожающим гудением, словно это был оголённый провод под высоким напряжением.

— Не заставляй меня нарушать чёртову 15-ю статью соглашения о "неприменении физического воздействия". Хотя я с радостью это сделаю, если ты опять вздумаешь упрямиться!

Семен поднялся на ноги. Его закачало, перед глазами заплясали искры, а под коленями разлилась предательская слабость. Как же сильно он ударился о стену... Бегло осмотрев себя, с облегчением убедился — на первый взгляд вроде цел.

— Не испытывай моё терпение! Я и так потратил на тебя слишком много времени, — голос черта потерял последние нотки доброжелательности. В его глазах, одновременно странных и пугающих, полыхали адские огни, а искажённые губы напоминали оскал хищника, алчущего добычи.

Семен шагнул к трону, надеясь вновь обрести защиту у своего прославленного предка. Но чёрт, казалось, читал его мысли.

Раздался резкий хлопок, и плеть, подобно молнии, обвила ногу мужчины чуть выше щиколотки. Острая, жгучая боль тут же пронзила ногу. Семен вскрикнул и попытался освободиться, но все усилия оказались тщетными.

— Защита тебе не поможет, — прошипел Гозенталь, натягивая плеть и демонстрируя полный контроль над жертвой. — Быстро возьми жезл! Моё терпение на исходе!

Петля сжалась. Семен сдавленно охнул, приседая от боли. Попытка схватить хлыст руками лишь обожгла ладони.

— Вперёд! — рявкнул чёрт.

Шаг. Ещё шаг. Дрожащая рука коснулась дымчатой завесы — та расступилась без сопротивления.

«Выбора нет. Мне придётся это сделать...» — мелькнула наполненная отчаянием и покорностью мысль.

Он не увидел момент удара — лишь услышал яростный рык чёрта, торжествующий визг ведьмы и мерзкий хлюпающий звук. Острая боль в спине стала последним осознанным ощущением. До спасительной завесы оставался шаг. До жезла — два.

Боль нарастала, будто кто-то ворочал в ране раскалённый крюк, наматывая на него плоть и нервы. По спине ощутимо потекло что-то горячее и вязкое.

Сознание поплыло. Глаза заволокла серая пелена, в ушах нарастал, странно пульсируя, гулкий шум. Сердце билось всё неувереннее, всё реже...

И вдруг — резкий обрыв. Абсолютная, ледяная тьма. Она окутала, словно снежное покрывало, поглотив боль и все, ставшие такими пустячными, тревоги. Не стало звуков, образов. Только бесконечное, всепоглощающее умиротворение. Имя которому — Смерть.

Эпилог.

Предыдущие части

7.

Как очень скоро понял Семен — Лариса совершенно не помнила вчерашний день. Конфликт с рыжей ведьмой и утренний визит в квартиру сослуживца исчезли из её памяти, будто кто-то стёр эти воспоминания ластиком.

— ...После корпоратива я села в такси. Помню, в машине орал какой-то дешёвый шансон, и я попросила водителя приглушить этот ад. Потом... кажется, задремала.

Она сидела напротив, вцепившись в колени бледными пальцами — маникюр был безнадёжно испорчен. Время от времени она вздрагивала, будто по спине у нее пробегали невидимые разряды электричества. Кончики её пальцев мелко дрожали.

— А потом... я очнулась. Кругом было темно и жутко. Я даже не сразу поняла, что я в лесу, под какой-то корягой. Где-то рядом рычали, выли и грызлись дикие звери. Я думала, что сойду с ума от страха!

Смотреть на неё было невыносимо. Прежней Ларисы — самоуверенной, ослепительно яркой женщины — больше не существовало. Вместо неё перед Семеном сидела тень, слабое её подобие: грязные спутанные волосы, кожа землистого оттенка, губы – почти бесцветные, искусанные до крови.

— Но мне повезло. Появилась эта... женщина. С огромной собакой. Они вытащили меня из того страшного места. Представляешь — там можно было сломать шею, просто сделав неверный шаг. Ева привела меня сюда, долго отпаивала какими-то травами, пока я наконец не пришла в себя.

Она осторожно взяла в свои руки ладони Семена. Несильно сжала. Семен почувствовал насколько холодные у нее пальцы.

— Там, в лесу... я уже была готова умереть. Я даже успела мысленно попрощаться со всеми. С тобой, Сёма тоже...

Семен сидел, сжавшись, и отчаянно желал одного — чтобы земля разверзлась и поглотила его. Стыд жёг изнутри, словно кислота. Если бы Гозенталь явился сейчас — он, не раздумывая, подписал бы тот проклятый договор. Как жить после этого? Он почти убил Ларису — дав возможность выпить те чёртовы таблетки, а после чуть не похоронил живьём...

— Мне всё больше кажется — то, что со мной произошло сегодня, это не просто так, не случайность. Что-то намекает мне — пора задуматься о своей жизни, поумнеть, наконец, определиться. Семен, я ведь знала... Знала, что я тебе... нравлюсь. Женщины чувствуют такие вещи.

Семен заерзал на стуле. Его щеки горели все сильнее. И он испытал настоящее облегчение, когда за спиной Ларисы в воздухе проявился силуэт молодой ведьмы.

— Поговорили? — холодно поинтересовалась она, пристально глядя в глаза мужчины. Тот кивнул, не в силах отвести свой взгляд.

— Твоё решение?

Семен молчал пару секунд, но за это время успел почувствовать, как накалилась атмосфера в комнате. Наконец решился.

— Да. Я согласен, — подумал мгновение и добавил: — Спасибо, что спасла Ларису. Это здорово, что с ней не случилось непоправимое.

Кривая ухмылка тронула тонкие губы Евы. Она кивнула, негромко произнесла:

— Ночь перевалила за половину, а завтра тяжелый день. Вам нужно подкрепиться и поспать.

— Мы... куда-то едем? — неуверенно спросил Семен.

— Не ты. Только я. Нужно отвезти в город и вернуть домой нашу "потеряшку".

— Что?! — Лариса резко подняла голову. — Без Семена я никуда не поеду!

— Тебя вообще никто не спрашивал, — фыркнула Ева и скрылась на кухне.

— Сеня, не бросай меня! — Лариса с силой сжала руки мужчины, с собачей преданностью заглянула в глаза. Для этого ей пришлось сильно склониться, так как Семен сидел с опущенной головой. — Я не хочу больше так, — жарко зашептала женщина. — Не хочу больше одна, без тебя! А вдруг у меня опять помутнение случится? Что я делать буду? Второй раз я подобный кошмар не переживу!

Семен пришибленно молчал, разглядывая пол у себя под ногами. Внутри всё горело. Он ненавидел себя. Ненавидел за этот обман, за то, что слаб и не может найти в себе сил признаться.

— Почему должна уйти только я? Почему Семен остается? — Лариса снова попыталась достучаться до хозяйки дома. — Я понимаю – у вас еще какие-то дела и я, возможно, лишняя здесь. Но... Но я обещаю, что не стану мешать. Даже помогу, если в этом возникнет необходимость. К тому же куда я сейчас с таким внешним видом?..

Она порывисто встала, шагнула к зеркалу и посмотрелась в него. Секунду спустя вскрикнула от ужаса и зажала себе рот руками. Семен услышал ее панический шёпот:

— Боже мой, я выгляжу как... как последняя бродяжка!

— Тебе просто надо отдохнуть и выспаться, — глухо пробормотал Семен и эти слова, как не странно, подействовали на женщину успокаивающе.

— Д-да... наверное... — она машинально провела рукой по лицу.

— Решим утром, — подвела итог Ева и кивком позвала к себе Ларису.

Через пару минут на столе появился обычный пластиковый поднос, на котором в столовых разносят еду. На нём были две миски с какой-то кашей и стеклянное блюдо с кусками сильно, почти до черноты поджаренной курицы. Несмотря на неприглядный вид, от еды пахло довольно аппетитно. Хотя, возможно, причина заключалась в том, что Семен за целый день так и не поел ни разу.

— Ешьте, — распорядилась ведьма, выкладывая на стол завернутые в салфетку ложки и вилки. — У вас десять минут. Потом спать.

***

Дом скрывал еще один уровень — подвал. Как с неприятной ухмылкой уточнила Ева — цокольный этаж. В дальнем углу комнаты, ранее остававшийся незамеченным, обнаружился внушительных размеров прямоугольный люк в полу. Семен не смог определить, что послужило причиной его открытия: то ли это было действие магии, то ли скрытый механизм, но массивная каменная плита бесшумно сдвинулась в сторону, открывая проход и начало лестницы, ведущей вниз.

— Чтобы не надумал сбежать? — горько усмехнулся Семен.

Щелчок выключателя — и внизу вспыхнул тусклый свет. Где-то зашумела вытяжка.

— Это единственное свободное место. Гости у меня — большая редкость. Или ты думал лечь вместе с Ларисой? — в её голосе было слишком много желчи, чтобы спрашивать о чём-то ещё или, не дай бог, спорить.

Семен стиснул зубы, мысленно послал ведьму с её шуточками "куда подальше" и сделал первый шаг. Через несколько секунд люк за его спиной с тихим шорохом закрылся.

Помещение, имеющее габариты три на два метра, представляло собой комнату с кирпичными стенами, бетонным полом и низким потолком, покрытым осыпающейся побелкой. У дальней стены располагался узкий деревянный настил, на котором лежал мятый и явно не свежий тюфяк. Рядом стоял старый, рассохшийся табурет. В стене справа имелась массивная металлическая дверь, запертая на массивный висячий замок. На потолке мерцала люминесцентная лампа, издавая едва слышное жужжание.

Семен поёжился — в подвале было не жарко, и вдруг сдавленно охнул, поражённый простой и пугающей мыслью — перед ним не что иное, как тюремная камера. И было этому вполне весомое подтверждение — из стены торчал прочный крюк — явно для крепления цепи, а на одном из кирпичей мужчина насчитал почти два десятка зарубок. Кто-то когда-то сидел здесь и отмечал на стене бесконечно тянувшиеся дни заточения.

Свет мигнул и погас. В голове прозвучал чужой, властный приказ: "Спать!"

Тьма окончательно сомкнулась над ним. Семен едва успел нащупать грязный тюфяк, прежде чем сознание отключилось — не сон, а беспробудный провал в небытие. Долгий и одновременно с этим стремительный полёт в бездну...

***

— Кто здесь?

В темноте вопрос прозвучал как-то особо нелепо и беспомощно. Но не задать его — значило сдаться. Вжаться в угол и покорно ждать, пока тьма решит твою судьбу.

Тишина.

Семен выдохнул. Наверное, показалось. Что-то часто последнее время ему стало казаться всякое. Как бы не вошло это дело в привычку...

Щелчок. Точь-в-точь такой же, что и разбудил его.

Звякнуло, будто опрокинули пустую жестянку. Мыши? Но в этом каменном гробу не было ни крошек, ни заметных щелей.

А потом он услышал, как падают на пол капли. Тяжёлые. Вязкие. Они шлёпались о бетон с мокрым чавканьем — так падает только густая жидкость. Машинное масло, например. Или кровь, уже начавшая свёртываться.

Спина уперлась в стену, пальцы вцепились в колени. В голове вспыхнул образ: Лариса, подвешенная за ноги, с зияющим рваным отверстием вместо шеи. Капли стекают с обрубка, ударяют о пол…

«Кап... кап... кап!»

Заорать?

Горло сжалось. Крик наверняка привлечёт того, кто это сделал.

И вдруг отпустило. Паника сгинула, оставив после себя лишь мелкую дрожь в пальцах и тягучий туман в мыслях. Однако желание поскорее выбраться не пропало. Может, всё же попытаться сбежать? Поискать лестницу, попробовать сдвинуть люк…

Во тьме дрогнул огонёк, своей внезапной вспышкой разогнавший все роившиеся в голове мысли. Бирюзовый, холодный, как болотный газ. Через секунду к нему добавился ещё один — розовый, бледный, будто подёрнутый легкой дымкой.

Светлячки?

Глупо. Здесь, в подвале не может быть никаких светлячков.

— А я говорю — он нас видит!

Голос мальчишки, лет семи прозвучал звонко и резко. И, такое ощущение, прозвучал прямо в голове у Семена, чем заставил того вздрогнуть от неожиданности.

— Ну и что? Всё равно он нас боится! — ответила мальчишке девочка, с капризной надменностью в голосе.

— Надо было подождать, пока он опять уснёт!

— А как бы ты его потом будил, дурак?

Напряжение росло и Семен, не выдержав, сипло выдохнул в подвальный мрак:

— Вы кто такие?.. Что вам надо?..

Голос дрогнул в конце, сорвавшись на задушенный хрип. Он обратился не к пустоте — к этим двум мерцающим точкам, которые отпрянули глубже во тьму, будто испугались вопроса.

В воздухе повисла тягучая пауза, наполненная лишь тяжёлым дыханием Семена и тем необъяснимым ощущением, что в помещение вдруг стало на пару человек больше.

— Вы нас слышите? — наконец прошептал девичий голосок, и в этом шёпоте было что-то противоестественное. Голос ребёнка, но без детской мягкости — только настороженность и что-то ещё… Нетерпение? Усталость?

— Да. Вполне отчётливо, — ответил Семен, и его собственный голос почему-то показался ему чужим.

— Ну вот. А ты не знала, как его будить, — фыркнул мальчишеский голос, и в этом звуке было что-то неправильное, будто пацан пытался копировать взрослую насмешку, но получалось это ужасающе неестественно. — А вас, дядя, тоже ведьма поймала?

— Поймала? — переспросил Семен, и в этот момент где-то в дальнем углу подвала что-то упало с глухим, металлическим шлепком, заставив его вздрогнуть.

— Ну да! — мальчик будто усмехался, и в его голосе внезапно прозвучали нотки плохо скрываемого злорадства. — Все очень просто — раз вы сидите здесь, в подвале, значит она вас сцапала.

— И теперь будет мучить, пока вы не умрёте, — добавила девочка, и в её словах скрывалась пугающая уверенность. Она явно уже не раз видела, как это происходит.

Семен почувствовал, как в грудь ему вонзились острые когти ужаса. В горле встал ком, а живот скрутило от внезапного приступа тошноты. Мысли путались, но одна все же пробилась сквозь этот хаос: он действительно угодил в ловушку. Добровольно позволил запереть себя в этом каменном мешке, поверив той... женщине. А теперь тяжёлая крышка люка — непреодолимая преграда между ним и свободой.

— Видимо так оно и есть, — прошептал он, и его голос предательски дрогнул. — Заманила хитростью, сука такая, и закрыла.

— Матильда хитрая, — сказала девочка, и в её голосе вдруг появились странные нотки, будто она говорила о чём-то сокровенном, известном только ей и ее товарищу по несчастью. — Она многих так уже обманула. Но взрослых редко. Почти всегда Матильда ловила и сажала в подвал детей.

— Матильда? — удивился Семен. — А мне эта женщина сказала, что её зовут Ева.

— Обманула, наверное, — равнодушно произнёс мальчик. — А чем она вас заманила? Тоже сладостями? Конфетами или лимонадом?

— Что ты говоришь, дурак! — возмутилась девочка, и в её голосе вдруг прозвучала такая злость, что Семён невольно отпрянул. — Он же взрослый! Ему конфеты не нужны. И лимонад он, наверное, не пьёт.

— Не пью, — хрипло признался Семен, и вдруг почувствовал, как что-то давит ему на грудь. Не физически — изнутри. Какая-то лютая тоска, саднящая горечь и всепоглощающая обида, словно кто-то вывернул его душу наизнанку, показав всем самое сокровенное, что в ней было. Сердце жгли и рвали на части воспоминания о солнце, о пении птиц, о простом и понятном мире; всё это вдруг стало таким далёким и недостижимым, как детский сон.

— Помоги нам, дядя, — вдруг попросил голос девочки, и в этот момент Семен понял. Эти чувства — не его. Они принадлежат им. Тем, кто сейчас говорит с ним из темноты. Тем, кого, как и его, заманила сюда Матильда. Или Ева. Или как там её...

И самое ужасное было в том, что он уже начал догадываться, почему ведьма почти всегда выбирала детей. Они невинны, над ними слаще издеваться, их проще приносить в жертву. Тому, кто питается человеческими страхами и болью.

Семен сглотнул ком в горле. Его пальцы непроизвольно вцепились в колени, когда он выдавил из себя:

— Что я могу сделать?

Тишина в ответ тянулась мучительно долго. Даже капли перестали падать, будто сама тьма затаила дыхание в ожидании ответа.

— Она убила нас.

Голос мальчика прозвучал неестественно глухо, а бирюзовый огонёк вспыхнул ярче — на мгновение Семен различил в его свете очертания чего-то... неправильного. Никак не относящегося к этому миру.

— Ведьма обманом заманила нас к себе домой и бросила в этот подвал. Держала нас здесь какое-то время, а потом отвела в темную пещеру и взяла в руки большой чёрный нож...

Семен почувствовал, как запершило в горле, а по спине побежал неприятный холодок. В голове сам собой возник образ — кривое лезвие, блестящее в тусклом свете масляной лампы... Алая кровь, бьющая фонтаном в низкий чёрный потолок. Сдавленный детский всхлип...

— Сначала она зарезала Ленку, потом меня.

Тишина снова нависла, но теперь в ней слышалось что-то новое — лёгкий, едва уловимый шорох, будто кто-то осторожно проводил пальцами по сырому камню.

— Было очень больно! — голос девочки внезапно сорвался на визг, заставив Семена вздрогнуть.

— Ага, и страшно, — мальчик говорил ровно, но в этой ровности было что-то пугающее. — Матильда колдовала, и к ней скоро пришёл настоящий дьявол.

Розовый огонёк дёрнулся, замерцал.

— Мы видели его. Он... он был не таким, как на картинках. Без рогов. Без копыт. Просто большая чёрная тень с горящими глазами.

— Ведьма встала перед ним на колени, — продолжил мальчик. — А нечистый плевался огнём и кричал, что она грязная тварь, и что если она не принесёт ему какую-то штуку, то он окончательно рассердится и заберёт её в ад.

Семен вдруг осознал, что дышит слишком часто. В груди колотилось сердце, а в ушах стоял нарастающий звон.

— Наши тела... они в пещере за дверью. Мы все там и нас там много. Уже очень давно.

— Помоги нам выйти оттуда, — в голосе девочки зазвенели слёзы. — Мы устали и нам нестерпимо больно...

— Но... — Семен сглотнул. — Вы же сказали, что ведьма вас убила?

Огоньки замерли, потом начали медленно сближаться, сливаясь в один мерцающий шар.

— Мы мертвы, — голоса детей зазвучали в унисон, и в этом было что-то ужасающе неестественное. — Но не можем уйти. Она приковала нас заклятьем. Мы еле выбрались к тебе... и силы наши на исходе.

Семен почувствовал, как что-то холодное и липкое обвивается вокруг его запястья — невидимое, но осязаемое.

— Достаточно вынести наши кости. Хоть по одной, по самой маленькой. На волю. К реке...

Голоса становились всё тише, а холодное прикосновение — сильнее.

— Вынеси их отсюда и при утреннем свете брось в воду речки. Только обязательно выше по течению от дома, иначе дух реки не сумеет нам помочь.

— Но как я отсюда выйду? — прошептал Семен, и в этот момент где-то в глубине подвала что-то тяжело и сдавленно охнуло.

— Попробуй! — мальчишеский голос внезапно прозвучал прямо у уха, заставив Семена дёрнуться. — Она же не сковала тебя! Ты можешь двигаться, а твои руки и ноги не сломаны.

Громкий металлический щелчок раздался так внезапно, что Семен вскрикнул. Где-то в темноте скрипнула дверь, и оттуда потянуло спертым воздухом. Запахло сыростью, плесенью и чем-то ещё... чем-то сладковато-приторным, от чего у мужчины тут же свело желудок.

— Иди же! — голос мальчика теперь звучал со стороны невидимой во мраке двери.

Розовый огонёк дрогнул перед лицом Семена, и ему показалось, что кто-то дотронулся до его щеки. Тонкими, холодными как лёд пальцами.

— Помоги... — шёпот был таким тихим, что Семен не был уверен, действительно ли он его услышал.

Он поднялся, чувствуя, как подкашиваются ноги. Камень стены под пальцами был жёсткий, шершавый. Шаг. Ещё шаг. Темнота перед ним сгущалась, становясь почти осязаемой...

А огоньки манили его всё дальше — в глубь подземелья, где, возможно, скрывались ответы на многие, так внезапно возникшие вопросы. И, быть может, выход. Или же нечто, что окажется куда более неожиданным и пугающим.

***

Каждый шаг давался с нечеловеческим трудом. Словно невидимые руки цеплялись за одежду, за ноги, пытаясь удержать, не пустить дальше. Подземный ход уходил вниз по крутой спирали, и с каждым витком Семен чувствовал, как воздух становится гуще, тяжелее — будто он погружался под воду, на дно какого-то древнего подземного моря.

Дышать становилось всё труднее. Каждый вдох обжигал лёгкие — спёртый, насыщенный миазмами воздух пах сырой землёй, плесенью и чем-то ещё... Запах смерти, медленного разложения, впитавшегося в эти стены за долгие годы.

Тьма странным образом не была абсолютной. Впереди, на расстоянии вытянутой руки, мерцали те самые огоньки — бирюзовый и розовый. Но теперь они горели ярче, освещая своды низкого туннеля. И не только они — стены и пол были испещрены странными бороздами, которые слабо светились голубоватым фосфоресцирующим светом. Словно гигантские слизни проползли здесь, оставив после себя липкие, радиоактивные следы.

Семен вымотался настолько, что уже собрался повернуть назад, когда почва под ногами внезапно дрогнула, просела и обрушилась вниз. Он не успел даже вскрикнуть. Грунт осыпался, и он полетел вниз, скользя по глиняному склону, ослеплённый землёй, забивающей рот, нос, глаза.

Удар. Резкая боль в плече и колене. На мгновение всё померкло.

Когда сознание вернулось, первое, что он ощутил — холод. Пронизывающий холод каменного пола.

Семен застонал, попытался стряхнуть с лица землю, протёр глаза. И первое, что увидел — это свет. Тусклые, жёлтые пятна огня свечей, которые едва разгоняли темноту мрачного подземелья. Их мерцание создавало на каменных стенах дрожащие тени, которые, казалось двигались и жили своей странной, ненастоящей жизнью. Свет выхватывал из темноты лишь небольшие участки пространства, оставляя большую часть во власти тьмы и пугающей неизвестности.

Он поднял голову — и застыл в ступоре.

Перед ним возвышался массивный чёрный камень, почти идеально прямоугольной формы. Всё портила глубокая трещина, которая делила камень на две неровные части.

Жертвенный алтарь. В этом не было никаких сомнений. От него, несмотря на значительные разрушения, исходило... нет, не просто холод — что-то совсем другое. Ощущение древнего, запёкшегося ужаса, впитавшегося в эту каменную глыбу за долгие столетия.

Семен инстинктивно отполз назад, втиснувшись в угол. Теперь, с расстояния, он мог разглядеть детали.

По углам алтаря возвышались массивные деревянные стойки, опалённые временем до черноты. На них — железные держатели для факелов, пустующие уже достаточно давно, чтобы на них успели нарасти сочные грозди паутины. Сам алтарь стоял в центре пятиконечной звезды, выложенной... Семён пригляделся и почувствовал, как волосы на затылке шевелятся.

Это были кости. Мелкие, аккуратно уложенные, некоторые — явно детские. На концах лучей — каменные столбы с высеченными рунами, которые даже сейчас, в тусклом свете, казалось, слегка пульсировали багровым свечением.

А потом он увидел дверь. Массивную, дубовую, с железными скобами. Приоткрытую. И из щели между дверью и косяком струился тот самый бирюзовый свет...

«Кости...» — мысль пронеслась как электрический разряд. Семён машинально шагнул вперёд, уже приседая и протягивая руку к зловещему орнаменту из человеческих останков. Его пальцы дрожали — то ли от ужаса, то ли от странного, почти гипнотического притяжения, которое исходило от этих желтоватых фрагментов.

— Не смей!

Голос ударил как плеть — резкий, металлический, наполненный такой яростью, что Семён буквально рухнул на землю.

Дверь распахнулась, с грохотом ударившись о каменную стену. В проёме, залитая мерцающим бирюзовым светом, стояла она.

Ева. А может быть, Матильда.

Какое бы имя она ни носила, это была ведьма. Злобное, древнее создание, порождение смешения порченной человеческой крови и тёмной плоти потустороннего зла. Сейчас она выглядела иначе, это было другое существо — глаза горели, как у хищника, чёрные волосы вздымались, словно живая мантия, а пальцы с острыми длинными ногтями судорожно сжимались и разжимались, издавая отвратительный костяной скрежет.

— Вот что ты за человек такой, Петров? — её голос шипел, как раскалённое железо, опущенное в воду. Каждое слово ложилось тяжело, обжигая сердце и душу. — К чему не прикоснёшься — всё испортишь!

Она сделала шаг вперёд. Семён попятился, спиной натыкаясь на холодную поверхность каменной стены.

— Руки бы тебе отрубить! — ведьма внезапно замерла, её лицо исказила гримаса, в которой смешались ярость и какое-то странное, почти детское огорчение. — По самую шею!

Где-то в глубине подземелья тихо зашуршали кости. Будто кто-то невидимый пробежал пальцами по этому жуткому костяному узору. Бирюзовый свет в дверном проёме вдруг вспыхнул ярче, и на мгновение Семёну показалось, что за спиной ведьмы маячат какие-то тени — маленькие, сгорбленные. Но живые и очень подвижные.

Он пригляделся. В размытом, рваном сумраке мелкие ублюдки кривлялись, пританцовывая, корчили рожи и хватались руками за животы. Их лица менялись и преобразовывались во что-то мерзкое, звериное. И всё больше походили на крысиные морды.

— Где я? — голос Семёна прозвучал болезненно хрипло.

Ведьма медленно наклонила голову, изучая его с каким-то странным выражением — смесью жалости и холодного любопытства, словно он был подопытным животным.

— Там, где и должен был оказаться.

— Это... плохое место! — прошептал Семен, чувствуя, как первобытный страх всё сильнее давит на грудь, превращаясь в жутко тяжёлое надгробие.

— Конечно, — ведьма усмехнулась. — Это древнее капище. Место, где ткань между мирами тонка, как паутина. И стоит приложить совсем немного усилий, чтобы её порвать...

Она резко развела руки в стороны.

— ...и можно будет пустить сюда тех, кто веками ждал и мечтал вернуться.

— Демонов?

— Не только, — в её глазах отразились огненные всполохи. — Именно поэтому такие места всегда брались под защиту. — она презрительно скривила губы, — Теми, кто считали себя ответственными за судьбы человечества и думали, что оберегают людей от прожорливых хищников. Они ставили в подобном месте Стража. Этим одно время занимался известный тебе орден. Помнишь — "Чёрная роза на крови"?

Семен нервно сглотнул.

— И это... здесь, в твоём подвале?

— При чём тут подвал? — ведьма раздражённо махнула рукой. — Ты скорее всего не поймёшь, так что просто поверь мне — всё в этом мире относительно. Древние прокладывали тропы между слоями реальности — короткие, удобные... если знать, где искать и какую выбрать, можно было очень быстро добраться до нужного места. Тебя проводили, показали дорогу.

Она резко повернулась и поманила его за собой.

Несмотря на страх, сковывающий тело, Семен послушно поднялся и шагнул следом.

Дальняя стена тонула в абсолютной тьме. Это было не просто отсутствие света, а что-то более плотное и весомое, словно сама чернота была вполне себе материальна, была занавесом, надёжно скрывающим нечто потаённое.

Ведьма протянула руку, сжала пальцы и прошептала слова, от которых у Семена поплыло сознание и заныли зубы.

На ладони ведьмы вспыхнула крошечная оранжевая искра.

Она дунула — и огонёк медленно поплыл к пологу из тьмы.

Чёрное покрывало дрогнуло, стало чуть прозрачнее...

И Семен увидел его.

Гигантский трон, высеченный из серого камня. Высокие, резные ручки в виде змеиных голов, спинка, украшенная барельефами — люди, с застывшими в крике лицами, хищные звери с горящими злобой глазами. Навершие венчали символы: солнце с искривлёнными лучами и ущербная луна, окружённая звёздами.

А на троне...

Семен только сейчас обратил внимание, что тот вовсе не пустовал. На нём кто-то сидел — древний мумифицированный труп, облачённый в истлевшую одежду, некогда богатую и, вероятно, красивую.

Череп мертвеца был наклонён вбок, нижняя челюсть почти отвалилась, удерживаемая лишь лоскутами высохшей кожи. Пустые глазницы, казалось, таили в себе непроницаемую тьму космоса, но у Семена возникло стойкое ощущение, что труп пристально на него смотрит.

И вдруг...

Челюсть едва заметно дрогнула, словно мертвец сделал попытку что-то сказать.

Семен дёрнулся и, повинуясь инстинктам, попытался отскочить на безопасное расстояние. Но ведьма не позволила. Её пальцы впились в его плечо, и сквозь ткань просочился стылый холод могилы.

Из пустой глазницы мертвеца медленно, почти нехотя, выползла чёрная змея. Её антрацитово-чёрная чешуя поглощала свет и оставляла за собой странный маслянистый след. Змея скользнула вниз, пробралась сквозь прогнившую ткань, сделала петлю вокруг обнажённых рёбер и поползла дальше — к скрюченным пальцам скелета.

Только теперь Семён смог разглядеть то, что было сокрыто от его взора ранее: в костлявой руке покойника был зажат некий странный продолговатый предмет. Приглядевшись внимательнее, он понял, что это не что иное, как потемневший от времени скипетр. Массивный и покрытый витиеватыми ритуальными узорами, назначение которых могли знать лишь посвящённые.

Навершие жезла венчал тёмный камень, матовый и неестественно гладкий. Складывалось ощущение, что камень поглощал не только свет, но и само пространство, скомканное вокруг мумифицированного трупа и словно такое же мёртвое.

Змея добралась до жезла, плотно обвила его, сделав несколько петель, и застыла. Теперь она стала частью скипетра, будто всегда ему и принадлежала.

— Принеси его мне! — прошипела ведьма и толкнула Семена вперёд.

Тот пошатнулся, едва удержав равновесие. Ноги предательски подкосились, заставив сделать несколько неуверенных, суетливых шагов и доставили мужчину прямо в объятия тьмы.

Она накрыла его. С радостью и жадной торопливостью давно голодного зверя.

Холодная, плотная, живая. Она просочилась под кожу, заполнила лёгкие, сжала сердце…

И вдруг, словно испугавшись чего-то, отступила.

— О-о-о, да! — вскрикнула ведьма, и её голос зазвенел ликованием. — Наконец-то! Слава, владыке ада, пророчество готово свершиться!

Семен понял. С предельной чёткостью сознал — это ловушка. Медвежий капкан, в который он только что сунул свою бедовую голову.

Он рванулся в сторону, отчаянно, с всё нарастающим ужасом — туда, где, как ему казалось, ещё оставался выход.

Ведьма захохотала. Громко, истерично и слишком долго. Так люди не смеются.

— Куда ты собрался, глупец? — проскрежетала она. — Никто из смертных, впрочем, как и бессмертных, не могут пройти к трону Стража. Только наследник. Только ты, Сеня! Гордись этим.

Она резко махнула рукой, и невидимая сила соткалась вокруг, приковав его к месту.

— Перед тобой твой предок. — Ведьма приблизилась так близко, как позволила ей клубящаяся тьма. Склонилась к его уху, и Семен почувствовал дыхание, пахнувшее тленом. — Он был настолько самоуверен, что добровольно обрёк себя на века страданий. Но сегодня ты получил шанс исправить его ошибку.

Она высунула кончик языка и нервно облизнула пересохшие губы.

— Возьми жезл. Отдай его мне. Освободи Стража. Дай ему наконец умереть.

Семён отчаянно дёргался, как рыба на крючке, но чужая сила сжималась всё туже, парализуя и без того слабую волю человека.

И все же он не собирался подчиняться. Одна лишь мысль о том, чтобы приблизиться к страшному мертвецу и коснуться его, вгоняла Семена в суеверный ужас.

«Нет! Не бывать этому!» – пронеслось в его голове. Ведьма лжёт. Стоит ей получить желаемое – и он станет ей ненужным. Даже в чём-то опасным. Зачем хранить слово, когда можно просто прирезать доверчивого дурака и бросить его гнить в этом склепе? Устные обещания ничего не значат в подземелье, где старые кости давно забыли, что такое солнце.

Осознав это, Семен почти сразу почувствовал заметное облегчение. Так, будто груз чужой воли упал с его плеч, рассыпался в прах и остался на полу в виде колючего, но невидимого снега.

Ведьма вдруг застыла, склонив голову набок и стала напоминать собой сломанную куклу-марионетку. Ее веки дрогнули, будто она уловила отголоски его мыслей. Губы искривились в оскале, на миг обнажив ряд слишком острых зубов.

— Паршивая гадина! Болотный червь! — ее голос рассыпался на хрип и металлический лязг. Ставшие черными как ночь глаза полыхнули безумием.

Она рванулась к нему. Семен увидел сведённые судорогой пальцы и когти, почерневшие и удлинившиеся в мгновение ока.

— Задушшшууу!

Но едва кончики когтей коснулись полога тьмы, как тут же раздался громкий треск.

Подземелье огласил визг. Резкий, пронзительный, мало похожий на человеческий.

Ведьма отшатнулась, будто обожглась. Её пальцы почернели, кожа на них покрылась трещинами, из которых сочился серый дымок. В воздухе повис едкий запах палёной плоти – сладковатый и тошнотворный.

Она попятилась, шипя, как раненый зверь.

— Ты... — ее голос сорвался на шепот. — Ты, тварь такая...

Она отступила на шаг, затем на ещё один. Тень, до этого послушно обвивавшая ее плечи, теперь съежилась, будто испуганная собака.

Семен не до конца понимал, что произошло, но в груди зажглось крошечное, едва уловимое тепло — возможно, надежда. Он убедился — ведьма не солгала, когда говорила о том, что никто не может проникнуть за полог тьмы и приблизиться к трону. Она не смогла. А это значит только одно — пока что она до него не доберётся.

Части 1, 2, 3, 4, 5,

6

Семен очнулся от легкого толчка в бок. Вздрогнув, он сделал попытку подняться на ноги, но тело сковали холод и смертельная усталость. Час назад он бежал, словно за ним гнались самые страшные обитатели ада, продирался сквозь колючие заросли, спотыкался о корни, падал и снова вставал. Бежал, пока ноги не подкосились окончательно. Рухнув на внезапно открывшейся поляне, он дополз до одинокого старого вяза, прислонился к шершавой коре и в изнеможение закрыл глаза. «Конец. Пусть хоть волки режут, хоть вороны клюют — мне всё равно», — промелькнуло в голове, прежде чем сознание окончательно померкло.

Глаза он всё же открыл — и едва не закричал. Перед ним, в лунном свете, замерла огромная волчья морда. Существо фыркнуло, отступило, и Семен разглядел: это не волк, а гигантская лохматая собака с горящими в ночи глазами-угольями.

— Пёсик… — хрипло выдохнул он, слабо улыбнувшись.

Псу это не понравилось. Он отпрянул, наклонил широколобую голову с лопухами свисающих ушей и утробно зарычал. Семен даже сумел рассмотреть клыки — острые, желтые, словно выточенные из старой, давно окаменевшей кости.

— Ты чего? — прошептал он, ощущая, как страх снова сжимает горло.

Рык усилился. В собачьих глазах Семен с ужасом разглядел холодную ярость серийного убийцы.

— Фу! Пошёл вон! — он отчаянно махнул рукой, но пес уже прыгнул. Клыки щёлкнули в сантиметре от лица.

— Молох! — раздался окрик, и собака замерла, словно скованная мгновенным гипнозом.

— Не трогай его, мальчик. Дядя может быть заразный.

Голос был низким, мелодичным, но в нем отчётливо слышались сила и властные интонации. Семен опустил руку, прикрывавшую лицо, и поднял глаза. На фоне блеклой луны стояла женщина — высокая и аморфная, будто тень из другого мира. Её длинный плащ колыхался, словно живой, капюшон скрывал лицо, а в руке поблескивал посох с навершием в форме вороньего когтя. Она сделала шаг вперёд, и Семен увидел бледное, почти прозрачное лицо с губами цвета запекшейся крови. Её пальцы, тонкие и длинные, сжимали посох так уверенно, будто это было продолжение её тела.

– Кто ты и как сюда попал? – Голос незнакомки, мягкий, как шелест опавших листьев над старой могилой, заставил мурашки побежать по всему телу.

– Лесная нимфа?.. – Семен прижался к вязу, кора впивалась в спину. Его пальцы бессознательно вцепились в мох, словно ища опору в реальности.

– Забавное прозвище, – её губы дрогнули, обнажив зубы, наверное слишком белые и острые для человека. Посох взметнулся – наконечник, напоминающий скрученный корень, ткнулся ему в грудь. Боль пронзила тело, как удар током.

– Имя! – потребовала она, и воздух вокруг вдруг загустел, будто пропитался смолой.

– Семен… Петров, – выдавил он, чувствуя, как холодное лезвие страха впивается в горло.

– А-а-а, Петров… – она медленно протянула его фамилию, будто прислушиваясь, как она звучит. – Заблудившийся путник? Спасшийся бегством от целой стаи свирепых волков? – Её смех, звонкий и злой эхом отозвался в лесу. – Волки здесь ни при чём. Запомни – ни один человек не сможет от них убежать, если только они сами не позволят ему этого сделать.

Он попытался встать, но ноги предательски подкосились.

– Хочу предложить тебе выбор, Семен Петров, – она провела посохом по земле, и тени вокруг зашевелились. – Остаться здесь и ждать рассвета… – кончик посоха упёрся ему в горло, – или принять приглашение и последовать за мной?

– Куда? – плохо соображая что происходит, промямлил Семен.

Её рука протянулась к нему – бледная, почти прозрачная, с ногтями, похожими на обсидиановые лезвия. Легко коснулась щеки.

– Вставай. Мой дом близко. Там ты сможешь согреться, прийти в себя и рассказать мне про несчастья, что с тобой приключились. Помни – без меня ты станешь кормом для хищников и удобрением этому дереву.

Незнакомка сделала жест рукой, обращаясь к собаке, затем повернулась и пошла прочь. Семён, страшась остаться один на один с леденящим холодом леса, с трудом поднялся на ноги. К его удивлению, тело повиновалось, словно некая невидимая сила подтолкнула его и потянула за собой.

Они шли недолго. Лес вокруг преобразился: стволы встали ровными рядами, словно замершие стражи, а снег под ногами стал мягким, словно воздушный белый пепел. Он больше не скрипел, не цеплялся за ноги — лишь глухо шуршал, старательно поглощая каждый звук. Через пару сотен шагов еловые заросли расступились, открыв поляну. Лунный свет лился на неё серебристой глазурью, а посередине, словно трещина в зеркале, извивалась чёрная лента речки. На высоком берегу, там, где река делала плавный изгиб, стоял дом.

Не просто дом — средневековый замок в миниатюре. Каменный, с пристроенной с торца башней, чья крыша была покрыта похожей на чешую дракона черепицей. На шпиле флюгера замер кот, выгнувший дугой спину. Его силуэт казался живым: в лунном свете глаза из позеленевшей меди сверкали, словно следили за посмевшим сюда явиться человеком. Узкие окна, походили на щели в доспехах. Они светились тусклым жёлтым светом и эти отблески дрожали на снегу, рисуя живые, длинные тени. Ни следов, ни тропинок — только девственно чистая снежная целина, нарушаемая сейчас их шагами.

За домом, в глубине, раздавался скрип водяного колеса. Его широкие, покрытые ржавчиной лопасти, обледеневшие по краям, медленно вращались, словно перемалывая саму ночь. Тихий плеск чёрной воды почему-то вызывал необъяснимое беспокойство. От речки веяло сыростью, смешанной с запахом плесени, тины и прелой листвы.

Молох, шедший рядом с хозяйкой, внезапно сел. Семен рассмотрел еще одно строение – низкое, с покосившейся дверью. Большой сарай с крышей из соломы и внушительной поленницей у ближней стены напоминал спящее животное — огромное, с полуприкрытыми ставнями-глазами, в которых царила вечная тьма.

— На место, — коротко приказала девушка.

Пес двинулся к сараю, его крупные лапы бесшумно месили снежную массу. Уткнувшись мордой в почти невидимую дверь, он толкнул её — древесина скрипнула. Обернувшись, Молох замер, сверкнув глазами-угольями. Семену почудилось, что в них вспыхнул красноватый отсвет, будто за кровавой пеленой пряталось нечто большее, чем собачья злоба. «Сбежишь — загрызу», — прошипел в голове внутренний голос, и ледяной червь животного ужаса прополз по позвоночнику.

— Умный пёс… — пробормотал Семен, сглатывая ком в горле.

— Добро пожаловать, — произнесла незнакомка, и скрип колеса на мгновение стих, будто кто-то там, в черной воде насторожился, затаив свое дыхание.

Дверь дома распахнулась беззвучно, будто её открыла сама ночь. Резные дубовые панели, покрытые паутиной трещин, напоминали кожу древнего существа. Незнакомка повернулась, её силуэт растворялся в жёлтом свете, льющемся изнутри:

— Слушай внимательно, Семен Петров. — Глаза её сузились, как у кошки перед прыжком. — Войдёшь — станешь гостем. Нарушишь правила — станешь пищей. Первое: руки свои прижми к бокам или засунь в карманы. Прикоснёшься к чему-либо без спроса — отрублю. Второе: даже не пытайся о чём-то расспрашивать. Ты «простец» и твой разум — слепая кротовая нора. Мне лень в неё спускаться.

– Чего так жёстко? – пробормотал Семен, но его не услышали.

В доме было тепло, но уют здесь чувствовался особый — он затягивал в себя, прилипал к телу как паутина, сотканная из обмана и древних заклятий. Пространство гостиной, вопреки скромным внешним размерам дома, заметно растекалось вширь, явно подчиняясь иным законам мироздания. Низкие дубовые балки под потолком, подпиравшиеся несколькими такими же, только поставленными вертикально, чертили потолок на ровные квадраты. В них преобладало хаотичное сплетение веревок с подвешенными пучками сухих трав. Они нависали над головой как корни гигантского дерева. Воздух был переполнен ароматами полыни и чабреца, смешанного с ярким привкусом чего-то дымчато-горького.

Камин, массивный, выложенный из дикого камня, пожирал дрова с тихим треском. Его тепло обволакивало, но почти не согревало. От этого казалось, что пламя – всего лишь иллюзия.

Слева на стене висело зеркало в раме из чёрного дерева, испещрённой рунами. Его поверхность мерцала тускло и было видно, что оно чертовски старое. На широкой полке под ним выстроились различные склянки с мутным содержимым, запечатанные сургучом и обклеенные самодельными, пожелтевшими от времени этикетками. По краям — свечи в медных подсвечниках, оплывшие до коряво-уродливых форм, будто их плавили не жаром огня, а чьим-то тяжёлым дыханием.

Диван с бархатной обивкой цвета спелой сливы стоял у камина, укрытый лоскутным одеялом, где каждый лоскут напоминал фрагмент старой кожи. Подушки-думки в серых, бесцветных наволочках лежали так, словно на них только что сидели невидимые гости. Кресло-качалка с клетчатым пледом на спинке едва заметно покачивалось, намекая на то, что его освободили совсем недавно...

На окнах тяжелые бархатные шторы, у стены дубовый стол и пара стульев с мягкими сидушками, резными спинками и причудливо изогнутыми ножками. На столе круглый медный поднос с глиняной посудой и маленькой вазочкой, из которой колючим, уродливым веником торчал давно засохший букетик полевых цветов.

Стеллаж упирался в потолок и ломился от книг в кожаных переплётах, чьи корешки давно потрескались от возраста. Между фолиантами ютились декоративные фигурки — совы с глазами из кровавых рубинов, зеленоглазые змеи, свернувшиеся в бесконечные узлы, какие-то странные по форме и содержанию копытные животные. Может фавны с сатирами, а может и бесы. Немногочисленная посуда, среди которой преобладали медные бокалы и кубки, покрытые зеленоватым налётом окиси.

В дальнем углу комнаты, где серые тени цеплялись за стены, Семен заметил узкую деревянную лестницу, что вела на второй этаж дома. Под ступенями виднелся дверной проём, за которым угадывалась крохотная кухня: настенные шкафы, холодильник-пенал и небольшая плита.

Хозяйка скользнула в комнату, сбросила унты и плащ из кожи, подбитый лисьим мехом. Наконец Семен смог разглядеть незнакомку лучше. Под верхней одеждой у той оказалось черное шерстяное платье, облегающее стройную фигуру, и вязаные, синего цвета гольфы до колен, контрастирующие с бледной кожей ног. Лет девушке можно было дать не больше двадцати. Высокая, с осанкой королевы, с иссиня-чёрными волосами, собранными лентой цвета летнего ночного неба. Лицо — мраморная маска: худое, с заметными тенями под глазами, губы – жесткая тонкая нить, подкрашенная бордовой помадой с металлическим отблеском. Но больше всего завораживали и одновременно пугали глаза — ярко-синие, как пламя газовой горелки. Прожигающие насквозь, но напрочь лишённые тепла.

– Не стой как болван, – её голос хлестнул, как удар плётки. – В углу корзина. Скидывай в нее свои тряпки.

Семен посмотрел на себя: куртка в грязи, руки в засохшей крови, штаны, словно их жевали волки. В таком виде ему сейчас самое место в сарае, рядом с псом, а не здесь, в этом доме. Он потянулся к корзине, содрогаясь от мысли, как в таких лохмотьях он сможет вернуться домой. Да и просто выйти из леса...

Хозяйка дома тем временем зажгла свет на кухне, поставила чайник. После вернулась в комнату и открыла небольшой, спрятанный в нише стены платяной шкаф. Вынула оттуда бумажный сверток и бросила его на пол перед Семеном.

– Переоденься. И умойся. Ты воняешь страхом и смертью.

В свёртке оказалась рубашка из грубого льна и обычные с виду черные джинсы, пахнущие дымом и стиральным порошком.

Семен сдирал с себя одежду, руки его дрожали так, что пуговицы выскальзывали из пальцев, не желая выходить из петель. Ткань жалобно трещала, и Семен морщился, будто нещадно рвал собственную кожу. Запутавшись в штанах, едва не рухнул на пол, ухватившись в последний момент за дверной косяк.

Хозяйка тем временем двигалась по кухне как тень – стремительно и бесшумно. Чайник трубно завыл, из его носика повалил пар, извивающийся в воздухе широким серпантином. Девушка сорвала с подвязки пучок трав — сухие стебли захрустели под ловкими пальцами, и на мгновение Семену показалось, что в травах мелькнуло что-то тёмное — перо? Коготь? — но девушка уже швырнула всё в пузатый глиняный чайник.

— Не зевай, — бросила она через плечо. Голос её слился с треском поленьев, будто огонь в камине подтвердил ее слова, заговорив её устами.

Семен натянул чужую рубаху — грубая ткань пахла дымом и горечью трав, словно её долго и особо тщательно вываривали в зелье. Он потянулся к воде, чтобы умыться, но замер: в маленьком зеркале, что висело рядом с рукомойником, отражалось не его лицо, а чьё-то чужое, искажённое, мятое страхом и смертельной усталостью, с пустыми глазами-воронками.

Семен заставил себя умыться, намылившись маленьким кусочком мыла и щедро плеская воду на лицо. Та пахла ржавчиной и корнями, оставляя на коже ощущение липковатой плёнки.

Молодая хозяйка тем временем разлила травяной чай по кружкам, выточенным из чёрной керамики. Аромат вился густыми клубами, обжигая ноздри горьковатой смесью трав, но в послевкусии сквозила сладость гниющих ягод. Она поставила одну кружку на стол, кивком головы указала на нее Семену. Жидкость внутри переливалась маслянистыми бликами и казалась живой.

– Садись, – её голос не предполагал возражений. Сама она опустилась в кресло-качалку, и оно заскрипело ритмично-угрожающе, отсчитывая секунды до чего-то неизбежного.

Семен присел на край дивана, обхватил кружку дрожащими ладонями. Первый глоток обжёг язык и горло, но тепло тут же сменилось странной тяжестью — будто в жилах застыл расплавленный свинец.

– Спа… спасибо, – он прокашлялся, избегая её пристального взгляда.

Хозяйка лесного дома молча наблюдала за ним. Её синие глаза светились неестественной голубизной, как люминесцентные грибы в пещере. Молчание висело плотнее смога, давя на виски. На миг показалось, что даже пламя в камине резко сжалось в размерах и замерло, боясь нарушить тишину.

– Почему ты... – начал он, но тут же замолчал, вспомнив ее второе правило.

– Почему я тебя к себе пустила? – закончила она за него, слегка склонив голову. Ее голос звучал холодно, в нем сквозила заметная нотка презрения. – Потому что ты был на грани. И потому что, как это не странно звучит – ты мне нужен.

Семен почувствовал, как напряглись его и без того расшатанные нервы. Слова этой странной особы звучали для него пугающе и бессвязно, будто шифр из другого мира. Он не понимал, зачем она втянула его в эту игру.

– Нужен? Для чего? – не удержался он.

Девушка улыбнулась, но в ее улыбке не было ни капли тепла. Ее губы изогнулись, словно она знала что-то, что он никогда не сможет понять.

– Ты скоро все узнаешь, – сказала она, отхлебнув травяной отвар. – А пока… пей и отдыхай. Завтра будет долгий день.

Семен хотел спросить, что она имеет в виду, но сдержался. Вместо этого он просто кивнул и сделал еще один глоток странного, обжигающего напитка.

Комната, наполненная живым теплом, вдруг показалась ему смертельной ловушкой, в которую его коварно заманили. Он чувствовал, как что-то незримое сжимается вокруг, но сопротивляться уже не было сил. Он смертельно устал. Все сильнее хотелось спать, и он боялся, что уснет прямо так, сидя, с кружкой в руках.

Девушка, казалось, читала его мысли. Она слегка покачивалась в кресле, а её взгляд тонул где-то за стенами, в ночных тенях, что знали куда как больше, чем простые смертные.

Наконец она заговорила:

– Меня зовут Ева. Это мой дом, и я, как ты уже, наверное, понял, – лесная ведьма.

Семен дернулся, словно от пощечины, едва не вылив на себя содержимое кружки. Вся сонливость мигом слетела. Ведьма?! Конечно, все здесь в доме указывало на это, просто кричало о принадлежности хозяйки к чему-то загадочному и потустороннему. К тому же её поведение... Ее внешность... Но разве ведьмы — это не страшные старухи, сгорбленные собственной злобой, с носом крючком и ступой, на которой они рассекают по ночному небу?..

– Не корчи рожу, – её голос разрезал мысли надвое, заставил посмотреть на хозяйку дома по-новому. – Тебе придётся смириться с одним интересным фактом – я знаю про все твои делишки, Семен Петров. Знаю про чёрта, что сулил тебе за душу райские кущи и страстную любовь одной ветреной особы. Знаю, что потом случилось с ней, с твоей Ларисой… и про то, как ты метался в моём лесу, словно загнанный заяц.

Семен тяжело сглотнул и на всякий случай поставил кружку с отваром на пол. Шанс разлить содержимое себе на колени стремительно возрастал.

– Я даже знаю откуда у тебя, обычного кабинетного червя, кровавые мозоли на ладонях.

Семену нестерпимо сильно захотелось броситься бежать. Прямо так, без верхней одежды и почти босиком.

– Более того, я знаю первопричину всего, что с тобой случилось. Это благодаря одной особе... – Ева прищурилась, будто ловила в воздухе привкус воспоминаний. – Она оказалась настолько наивной, что согласилась на авантюру Гозенталя. Вечно болтливая, вечно пьяная... Жалкая неудачница по жизни.

Семен вдруг вспомнил о странной, рыжей как огонь женщине, про которую говорила Лариса. Та неведомо как забралась к ней в квартиру и пыталась подсунуть на подпись контракт, суля «теплое местечко» в обмен на фарс с мнимой страстью. Ложь, от которой до сих пор болело в груди — будто кто-то сжимал ребра тисками.

– Догадываешься, о ком речь? – Ева склонила голову, и свет свечей заплясал в ее волосах, отбрасывая на стены зыбкие тени.

Он кивнул, поморщился от навалившихся воспоминаний.

– Рыжая Розалия... – имя ведьма произнесла с придыханием, словно пробуя на вкус. – Вцепилась в посулы Гозенталя, как голодная собака в кость. Но её протеже оказалась не из робкого десятка и послала её нахрен, да так, что та чуть не взорвалась от переполнявшей её злобы. Ладно Гозенталь запретил ей применять какое-либо физическое воздействие на людей. В итоге Розалия раскисла и не нашла ничего лучшего, как залить горе вином, а вкус разочарования заесть грибами. – Ева провела пальцем по краю кружки, и жидкость внутри зашипела, выпуская клубы сизого дыма. – Мы с ней... связаны. Кровью, обетами, старыми долгами. Потому, когда она попросила помощи, я не смогла отказать.

Ева поднялась, и тени зашевелились за ее спиной, будто живые. Она взяла со старой дубовой полки склянку — стеклянный сосуд с густой, почти черной жидкостью, мерцавшей багрянцем. Бросила ее Семену так небрежно, что он едва успел поймать её дрожащими руками.

– Аптека «Первоцвет полыни», – прочитал он, и буквы на этикетке заплясали перед глазами, сливаясь в каллиграфический узор, который он видел... тогда, на кухне своей квартиры. За минуту до трагедии.

Его сердце учащенно забилось, перед глазами поплыли розово-красные круги. Нестерпимо сильно захотелось закричать, выплеснуть из себя накопившиеся боль, обиду и страх. Он едва сдержался, чтобы не наброситься на хозяйку дома с обвинениями.

– Вижу, ты все понял, – ведьма поставила кружку на стол и развернула один из стульев к Семену. Села, сохраняя безупречную осанку, закинула ногу на ногу. Чуть подтянула вязаный чулок и сомкнула пальцы рук на своих коленях.

– Можешь спросить, если хочешь, – её голос прозвучал как шелест страниц запретной книги.

– Это ты подбросила таблетки? – выпалил Семен, сжимая банку так, что отчетливо и громко хрустнули костяшки пальцев.

– Нет, конечно! – Ева вскинула бровь, и в её глазах вспыхнули крошечные звёзды, словно в синеве зарождалось северное сияние. – Я подобной ерундой не занимаюсь. И вообще избегаю ходить в город – не мое там место – от скопления людей и машин я морально чахну и в любой момент могу сорваться. Мой дом здесь, в лесу. – Она провела рукой по воздуху, и тени на стенах изогнулись в поклоне.

Семен с трудом сдержался, чтобы не протереть глаза.

– Я лишь передала Розалии то, что она просила. Как таблетки попали в твои руки – вопрос к Рыжей или, что более вероятно, к Гозенталю.

– Но кто-то все это подстроил! – он вскочил, покачнулся как пьяный и тут же сел обратно. – Две таблетки! Они выпали не просто так! И Лариса… она умерла от передозировки!

– Выпало ровно столько, сколько ты захотел, – загадочно произнесла Ева. – Надо было быть чуть сдержаннее в своих желаниях. Препарат – лишь помощник в достижении целей. Никак не средство.

– То есть с твоих слов получается, что я… хотел убить Ларису? – его голос сорвался в шёпот. Голова пошла кругом от нахлынувшего вдруг праведного гнева.

Ева встала, и её силуэт вытянулся до потолка, поглощая свет.

– Получилось так, как получилось, – произнесла она, и в словах зазвучал металл. – Но, если ты жаждешь знать, можем поговорить о причине, по которой сам Князь Теней удостоил тебя своим вниманием. – Она щёлкнула пальцами, и в воздухе возник свиток, обёрнутый в кожу с клеймом в виде козьей головы. – Думаешь, Гозенталь предложил контракт просто так? Ты действительно поверил, что кого-то, не с того не с сего, могла заинтересовать твоя жалкая личность?

Семен на это лишь пожал плечами.

– Я взялась разбираться с этим вопросом, прекрасно понимая, что ни Гозенталь, ни Розалия не снизойдут до подобных телодвижений меньше чем за полный горшок золота Лепрекона. Так что я сразу поняла: с тобой что-то нечисто. Вся эта история отчетливо пахнет гнилью. Я стала копать и заплатила целое состояние проклятому Библиотекарю!

Она потрясла свитком в воздухе, явно демонстрируя результат своих денежных вложений. Затем небрежно бросила свиток в жерло камина. Тот истаял в воздухе, не долетев до жадного огня всего несколько сантиметров.

— Я выяснила: ты, Семен Петров, прямой потомок одного весьма любопытного персонажа, который топтал землю лет так пятьсот назад. Титулованный граф, член тайной организации, которая боролась с любым проявлением инакомыслия в те тёмные и поистине жестокие времена. Орден выслеживал и предавал «суду Божьему» всех, чьи души так или иначе оказывались запятнаны общением с потусторонними силами. Да и саму нечисть, если удавалось до нее добраться, братство истребляло с фанатичным усердием.

– Инквизиция, что ли? – осторожно предположил Семен. История показалась ему занятной, но не более того.

– Нет. Куда серьезнее. Инквизиция – сборище меркантильных ублюдков, которых заботили лишь статус, нажива и потакание собственным порокам.

Ева извлекла из глубокого кармана платья изящный золотой портсигар с большим темно-синим сапфиром на крышке. Открыла его, достала тонкую черную сигарету, зажала губами – и та вспыхнула сама собой. Ведьма глубоко затянулась, затем выпустила в сторону Семена густое облако дыма. Под его пристальным взглядом клубы сплелись в замысловатый узор – розу, чьи лепестки медленно вращались в воздухе, роняя с острых краев крупные, вязкие капли.

– Орден назывался «Черная роза на крови», – сказала Ева, махнув рукой. Дым рассеялся, оставив после себя терпкий аромат полыни и спелых лесных ягод. – Даже сейчас те, кто выжил тогда, да и их потомки, шепчут это имя со страхом и благоговением. А твой прапрапрадед… – она зло усмехнулась, – был правой рукой основателя этого ордена – старшего магистра, герцога Эрика фон Штауфена.

– А я тут при чём? – мужчина нервно провёл рукой по подбородку. – Сотни лет прошло. Неужто решили поквитаться со мной за подвиги предка?

– Нет. Всё куда интереснее, – Ева прищурилась, будто оценивая его реакцию.

– Недавно нашли документ, проливающий свет на тёмные страницы борьбы Ордена с Иными. Его прочли и кое-кому стало известно местонахождение одного артефакта... особо ценного для всех нас. За ним тут же отправили с десяток самых расторопных бесов. Вернулся только один, таща в мешке рога и копыта своих подельников. Артефакт они нашли, но изъять не сумели. Заклятие оказалось очень древнее и смертоносное. Оно хранит бесценную реликвию лучше, чем все многочисленные стражи дворцов Великого Дворха.

Ведьма вернулась в кресло-качалку, опустившись в него с такой грацией, словно это был королевский трон. Некоторое время она молча курила, пуская кольца дыма в потолок. Её взгляд упёрся в пустоту, словно она читала невидимые руны в воздухе.

– И... где в этой истории я? – Семен невольно заёрзал на диване. – Каким боком ко всему этому прилагается моя грешная душа?

– Твой предок был хранителем... реликвии, – Ева резко повернула голову, будто всплывая из вод Леты. – Он спрятал её, когда Орден пал в борьбе с Великим Князем Пустоши. Запечатал доступ кровью и малой искрой собственной души. Взять артефакт может лишь носитель его крови. Прямой наследник по мужской линии.

Семён в недоумении хлопал глазами, пытаясь осознать то, что только что услышал. Слова ведьмы не укладывались в его голове с теми странными событиями, которые произошли с ним за последнее время.

– Получив контракт на твою душу, Гозенталь сделал бы из тебя послушную собачонку, – ведьма встала, тень от её фигуры вскарабкалась на стену. – Ты бы приполз к хранилищу на четвереньках и вылизал бы пыль с порога, лишь бы угодить хозяину. Полез бы туда, куда тебе прикажут и в зубах притащил все, что от тебя потребовали!

– Да щас! – он зло тряхнул головой.

– О, наивный! – Ева рассмеялась, и в смехе этом зазвенели ледяные осколки. – Думаешь отдав черту душу, ты как прежде останешься сам себе хозяин? Без души человек пустышка, мягкая, податливая глина, из которой можно слепить все, что угодно – послушного идиота, циничного политика или кровавого убийцу. – Она шагнула к нему, резко наклонилась, и Семен увидел в её зрачках отсветы чужих костров. – И поверь: наполнить эту глину можно чем угодно. Любым, даже самым лютым дерьмом!

Холодок в груди сжался в ледяной шар. Семен машинально потрогал шею – там, где меньше суток назад могла намертво затянуться петля контракта. Всё-таки отшить того рогатого мерзавца было лучшим решением в его жизни.

Тишина повисла в комнате, нарушаемая лишь потрескиванием догорающих углей в камине. Ева вернулась в кресло, докурила сигарету и затушила её о край кружки, где отвар давно превратился в холодную жижу. Семен молчал, чувствуя, как тяжесть ожидания сжимает сердце. И не зря — ведьма нарушила молчание первая.

– Я затеяла свою игру, Семен Петров, – её голос прозвучал так, что вызвал ассоциацию приставленного к горлу ножа. – Гозенталь слеп и слишком самоуверен, зациклившись на твоём рабстве. А его подручная Рыжая Розалия… – она фыркнула, – годится лишь пугать детей да выманивать деньги у глупых и доверчивых домохозяек. Я же предлагаю договор. Честный. Открытый. «Ты мне — я тебе».

– Чертов адвокат тоже предлагал «договор», – Семен сглотнул, вспоминая масляный голос беса. – Обещал любовь и преданность Ларисы. И чем это кончилось?

– Не смеши меня этим шарлатаном! – Ведьма резко вскинула подбородок, и тени на её лице задвигались, словно живые. – Его удел — ловить слабаков в свои силки из сладкой лжи. А я… – она медленно обвела пальцем край кружки, и чайная гуща вдруг застыла в форме человеческого черепа, – всегда позволяю сделать выбор.

– Выбор? – Семен невольно сжал кулаки. – И что ты планируешь получить?

Улыбка Евы растянулась неестественно широко, обнажив довольно опасные зубки.

– Артефакт. Взамен я устраню твои проблемы. Все. Кстати, мог бы и поблагодарить за то, что волки в лесу тебя так и не разорвали...

Она внезапно встала, словно её подняло невидимой нитью, и скользнула к лестнице, ведущей на второй этаж.

– Выходи, дорогая! – крикнула она вверх, и её голос эхом отозвался в комнате.

Семен вскочил, взгляд метнулся к двери. Бежать? Но ноги вдруг стали ватными. Он услышал шаги — медленные, шаркающие.

По лестнице спускалась Лариса. Ужасно бледная, с огромными синяками под глазами... живая. Её пальцы судорожно цеплялись за перила, будто каждое движение давалось огромным трудом, через нестерпимую боль.

– Привет, Сёма… – её голос был слаб и дрожал, как натянутая струна.

Семен рухнул на диван, сердце колотилось так, будто рвалось наружу.

Как же так? Лариса была мертва! Он держал в руках её коченеющее тело. Чувствовал холод ее кожи. Но теперь она стояла перед ним, и в её глазах плясали крошечные язычки пламени — точно такие же, как в глазах Евы.

«Это пиздец какой-то!» – мелькнуло в голове у Семена. – «Мне еще живых мертвецов для полного счастья не хватало!»

Части: 1, 2, 3, 4,

5.

Лес встретил его глухим, почти нетронутым снежным саваном. И это стало неприятной неожиданностью. Зима, изъеденная оттепелями, словно бросила сюда все оставшиеся силы. В городе снег растаял ещё в феврале, но здесь сугробы были повсюду. Они подпирали стволы, уверенно цепляясь за корни белесыми когтями.

Семён съехал с асфальта у старого, покосившегося указателя «дер. Гребёнки». Грунтовка вилась змеёй, утопая в чёрной пасти леса, который мрачной стеной, почти сливаясь с ночным небом, тянулся бесконечно далеко как в левую, так и в правую сторону. Фары выхватывали из тьмы корявые ветви — казалось, деревья тянули к машине руки с обглоданными суставами. Дорога дышала: колдобины хлюпали талой жижей, мёрзлая колея скрипела, как стиснутые зубы. «Нива» кренилась, подвывая трансмиссией, а свет фар метался и бился среди чёрных стволов, будто пытаясь освободиться от подступающей со всех сторон тесноты.

Магнитола окончательно потеряла волну станции и теперь выдавала вместо музыки лишь раздражающий треск. Пришлось ее выключить.

Он ехал, вгрызаясь в лесной массив, с упорством и отчаянием безумца забираясь все глубже. Чем дальше, тем чаще попадался упавший на дорогу валежник. Стволы целиком или их фрагменты торчали из снега обугленными костями, мешая нормально проехать. Семен смог дважды объехать подобные препятствия, на третий раз полез наружу. После теплого салона "Нивы" на улице было как-то особенно мерзко. Стылый ветер впился в щёки, тяжёлый от влаги снег набился в ботинки, превратив ступни в заледеневшие, утратившие чувствительность ходули. Сухой ствол ёлки, облезлый, как скелет рыбы, оставил крупную занозу в ладони. Семён потратил минут десять вынимая ее, высасывая из раны кровь и сплёвывая розовую слюну в темноту ночи. Ругался негромко, словно боясь, что его кто-то сможет услышать. В лесу было темно, холодно и страшно.

«А ведь здесь еще и копать придётся!», — мелькнуло у него в голове, и живот свело судорогой тошноты. Земля-то под снегом — мерзлая. Каменная. Непреступная как гробовая крышка.

Он поехал дальше, мечтая о том, чтобы все поскорее закончилось, а лес молча смыкался за ним, превращаясь в большую ледяную ловушку.

Семён заглушил двигатель, и тишина навалилась мгновенно — тяжёлая, густая, будто снег, который забил все вокруг, проникнув даже в салон и набившись в уши. Дальше проезда не было. Фары впились в тьму, освещая поваленных исполинов: корни рухнувших деревьев торчали вверх, словно мёртвые руки с скрюченными от боли пальцами. Выворотни. Каждый — размером с часовню. Черная облезлая кора на порванных мертвых жгутах корневищ напоминала покрытую плесенью, потрескавшуюся штукатурку...

«Мрачное местечко,» – подумал Семен. «И приметное.»

Даже здесь, в глухомани, природа ставила памятники. Только не совсем понятно кому — жертвам или палачам?

Семен завёл машину, немного поманеврировал, выставляя ее так, чтобы свет фар светил туда, куда ему было нужно – на неширокую прогалину, что тянулась с пригорка, теряясь где-то там внизу в черной гуще леса. Там, почти на границе света, он сразу приметил подходящее место для будущего захоронения – ель-страж с когтистыми, разлапистыми ветвями и рядом две берёзы-сестрицы, белые стволы которых в синеватом свете фар казались торчащими из снега огромными обглоданными костями. Снег там местами стаял — чёрные проплешины земли зияли, как провалы в иной мир.

Семен заглушил двигатель. Оставив фары включёнными, он выбрался из салона. Обойдя машину, открыл дверцу багажника. Замер, уставившись на ковер. Мрачно прошептал себе под нос:

– Довёз. Осталась сущая ерунда – выкопать могилу.

В багажнике имелась небольшая саперная лопатка. Он возил ее с собой постоянно, и она не раз выручала его, когда грязь или снег вдруг становились для старенькой «Нивы» непреодолимым препятствием.

Ковёр с телом вытаскивал рывками, словно вытягивал из машины собственные внутренности. Положил его на землю, в снег, дрожащими пальцами начал распутывать узлы. Шпагат скрипел, как натянутая струна, готовый в любой момент лопнуть.

Лицо Ларисы в свете фар было белее лунного диска. Глаза запали, под ними пролегли глубокие тени. Щеки ввалились, уголки чувственных губ опустились, сделав лицо более строгим, даже злым.

Семен не разбирался в медицине и не знал, как должен выглядеть труп человека по истечению почти восьми часов после смерти. Должны ли появиться трупные пятна, и какова стадия трупного окоченения мышц. В какой-то степени Семену везло – он до сегодняшнего дня не разу не сталкивался с покойниками так близко. Бог, как говорится, миловал. Так что дальше он действовал исключительно по наитию – сложил руки Ларисы на груди, аккуратно связал их, чтобы они не распадались в стороны. После этого зафиксировал шпагатом ноги. Перед тем как положить тело в могилу Семен решил завернуть его в плед, который благоразумно прихватил из дома.

А в лесу становилось все холоднее. Ощутимый минус терзал обнаженные руки и забирался под болоньевую ткань легкой куртки. Мороз сковал поверхность подтаявшего днём снежного покрова ледяной коркой, превращая ее в острый как бритва наст, который так раздражающе громко трещал, ломаясь под ногами.

Лариса на руках казалась тяжелее камня. Её голова запрокинулась назад, и Семён видел, как её волосы колышутся в такт его шагам — складывалось ощущение, что женщина жива и она дышит...

Он заскулил, звук вырвался против воли, смешавшись с хрустом наста. Слёзы замерзали на ресницах, превращая мир в смазанную акварель. Тени от света фар медленно ползли рядом – гигантские и уродливые, они обнимали стволы деревьев своими гибкими, чёрными лапами. Казалось, лес сжимает кольцо, выталкивая его к приметной ели — туда, где земля была готова раскрыться словно черная пасть и принять в себя безмолвную жертву.

«Прости», — на секунду остановившись, прошептал он, но слова затерялись в хрустальной тишине. Воздух жёг лёгкие, челюсти сводило спазмом. Он пошёл дальше, чувствуя, как под плитой груди что-то рвётся на части — совесть, душа, последние остатки человечности. Так и шагал через силу, сквозь мутную горечь отвращения к собственным поступкам.

Копать в лесу — то ещё удовольствие. А в лесу, где зима, пусть и аномально тёплая, но всё ещё зима, — удовольствие изысканное, почти садистское. Лопата звенела, ударяясь о мёрзлую землю, как о бетон. Корни, толстые, как канаты, оплетали яму, словно пытались удержать её от осквернения. С каждым ударом лопаты Семён чувствовал, как дрожь от рукояти отдаётся в плечах, в висках, в зубах.

Через час он остановился, едва держась на ногах. Рубашка и свитер прилипли к спине, ладони покрылись кровавыми волдырями. Яма получилась глубиной сантиметров тридцать — не могила, а карикатура на неё. Лариса, если бы её туда положили, выглядела бы как ребёнок, зарывшийся в песок на пляже.

Семён плюхнулся на край пледа, глядя на своё «творение». В горле стоял ком, смесь отчаяния и ярости. Он выругался, но даже мат звучал бледно, как будто ночной лес высасывал из слов всю силу.

— Не вариант, — наконец чуть успокоившись, прошипел он, пытаясь придумать как проще и быстрее избавиться от тела. Скосил глаза на покойницу, словно опасаясь увидеть на ее лице гримасу презрения. Тяжело вздохнул.

А что если попытаться проехать дальше, к старым торфяным карьерам? Может туда получится труп пристроить? Тут же сам себе ответил — нет. Там лёд, мелко наверняка, да и заросло все болотной тиной и осотом. К тому же груз нужен — иначе тело всплывёт, как пробка.

— Не вариант, — повторил он, уже громче, словно пытаясь убедить еще кого-то кроме себя.

Остаётся одно: найти в лесу готовую яму. Засыпать тело землёй, забросать ветками. Свинство? Да. Но другого выхода нет. Не получится у него по-другому, не стоит и пытаться больше.

Семён вскочил, озираясь. Вспомнил про выворотни — гигантские корни, торчащие из земли, как рёбра доисторического зверя. Там, в центре бурелома, должно найтись что-то подходящее.

— Так, Лариса, мы переезжаем, — пробормотал он, поднимая тело.

Поясница взвыла от боли, но он заставил себя шагать вперёд. Свет фар остался позади, и лес сомкнулся вокруг, как чёрная стена. Каждый шаг отдавался хрустом снега, скрипом веток. Тени шевелились, будто живые, и Семен никак не мог отделаться от ощущения, что за ним кто-то наблюдает и даже идёт следом.

Он нашел подходящее место довольно быстро, хотя и пришлось помучиться, с трудом перебираясь через груду упавших стволов — толстых, скользких, с острыми сучками, которые словно цепкие лапы чудовищ хватали его в темноте за одежду. С первого взгляда стало ясно — это то, что нужно. Величественное дерево, не выдержавшее натиска стихии, рухнуло, вырвав из земли свои мощные корни и оставив после них глубокую яму. Она была хорошо укрыта со всех сторон, и снега внутри почти не было — будто сама природа приготовила это место для чего-то важного и в то же время тайного.

Семен спустился в яму, осторожно, почти на ощупь, уложил тело Ларисы в самое дальнее и укромное место — под массивный корень поверженного исполина. Накрыл его пледом, уже непоправимо сильно измазанным в грязи, и, тяжело дыша, присел рядом. Осталось совсем немного — засыпать тело землей и прикрыть ветками. Место здесь глухое, безлюдное, но все же...

— Вот же я баран! — вырвалось у него, когда он вдруг вспомнил, что забыл лопатку. Она осталась там, у старой ели. Теперь придется возвращаться.

Семен посидел еще немного, пытаясь отдышаться. Здесь, в яме, было тихо, безветренно и даже как-то теплее. Идти никуда не хотелось, но время поджимало.

И в этот момент что-то произошло. Семен не сразу осознал, что именно — просто вдруг стало слишком тихо. А затем темно. Фары «Нивы» погасли. Мир вокруг мгновенно изменился, стал чужим и каким-то блёклым, словно его переключили в режим "сепия".

— Черт! — выругался он вслух, но тут же мысленно одернул себя. Не стоит вот так вслух поминать нечистую силу. А то еще явится, чтобы позлорадствовать. С него станется!

Семен осторожно выглянул из ямы, пытаясь хоть что-то рассмотреть. В голове стучала мысль — нужно срочно вернуться к машине, проверить, что с ней. Аккумулятор сел? Проблемы с проводкой? Или предохранитель опять перегорел — всего пару недель назад он его уже менял. Что бы там ни случилось, мысль о том, что в эту холодную мартовскую ночь он может остаться в глухом лесу без машины, пугала его все сильнее.

Семен ухватился за обрывки корней и потянул себя наверх, стараясь выбраться из ямы быстро и как можно тише. На него посыпались комья земли, мелкие ветки и прелая листва, которая нагло лезла за воротник и противно липла к лицу. Когда он, неуклюжий и тяжелый, перевалился через край, то едва не впечатался лицом в торчащий рядом пень. В последний момент отпрянул в сторону, но почти сразу уперся в лежащий на земле ствол — старый, наполовину сгнивший. С трудом перебрался через него, но при этом умудрился напороться боком на острый сучок. Резкая боль пронзила тело, он зашипел, дернулся в сторону, пытаясь найти свободное место, чтобы подняться на ноги. Но не успел.

Волчий вой — тоскливый и, одновременно зловещий — раздался совсем близко. Зверь был где-то в низине, на границе буреломного участка, там, где сплошной стеной раскинулся густой ельник. Мужчина замер, не в силах пошевелиться от страха. Сердце колотилось так громко, что напрочь заглушало любые мысли.

Вой повторился. Теперь ещё ближе.

Семен нырнул под разлапистую ветку, прижался к сырому стволу, от которого пахло гнилью и грибами, и затаился, сжавшись в маленький, дрожащий комок. В голове, как заевшая пластинка, крутилось: «Пропал… Пропал… Пропал…»

Лес, до этого молчавший, словно впавший в летаргический сон зимнего оцепенения, вдруг ожил. Со всех сторон послышались шорохи, скрипы, треск сухих веток. Легкие шаги по насту, хрипы, тяжелое дыхание крупного зверя. Семен готов был поклясться, что его медленно, но верно окружают. А кто-то стоит в темноте, невидимый, и ждет. Терпеливо ждет — когда уже можно будет напасть.

Он заставил себя очнуться. Медленно, едва дыша, обернулся, пытаясь разглядеть хоть что-то в этом полумраке. Но вокруг были лишь неясные тени и черные силуэты деревьев.

И вдруг лес озарился мертвенно-бледным светом — луна выглянула из-за туч. Стало куда как светлее, но от этого сделалось только страшнее. Тени деревьев зашевелились, изогнулись, словно ожили, и Семен понял: спрятаться здесь у него нет ни единого шанса.

«Бежать?»

Слух уловил едва слышное порыкивание — низкое, утробное, голодное.

«Куда? К машине? А если не успею?»

Где-то совсем рядом лязгнули, словно захлопнулся смертельный капкан, мощные волчьи челюсти. Вслед за этим раздалось тихое поскуливание. Рычание повторилось. Все эти звуки — страшные, леденящие душу — доносились теперь заметно правее.

Семен с трудом справился с пробившем насквозь все тело нервным ознобом. Пальцы правой руки нащупали какую-то палку на земле, сжали ее так сильно, что боль пронзила ладонь, словно по ней полоснули ножом.

«Зверь не один!» — с ужасом осознал он. «Их там целая стая! И они действительно окружают меня, берут в клещи! Если побегу — нагонят и разорвут в клочья!»

Но и сидеть на месте, ждать, когда хищники подберутся ближе и нападут, было выше его сил. Подступающий со всех сторон мрак не позволял видеть угрозу, но воображение уже рисовало крадущиеся приземистые силуэты, их горящие зловещим, демонически-желтым светом глаза. Почти не соображая, что делает, подгоняемый животным страхом, Семен резко вскочил, перевалился через толстый шершавый ствол березы и бросился бежать.

Он плохо видел, куда несут его ноги. Бежал, каким-то чудом избегая столкновения с многочисленными преградами. Как настоящий, отбитый на всю голову паркурщик, ловко преодолевал встающие на пути препятствия, уворачивался от веток и перескакивал неглубокие ямы. Летел, гонимый ужасом и молил Бога, в которого никогда не верил, чтобы тот помог ему спастись, сбежать от вставшего на тропу охоты зверя.

Заскочив на кривой и неширокий ствол очередного поваленного дерева, Семен неуклюже просеменил по нему, затем попытался прыгнуть, приметив свободный от веток участок земли. Но правая нога, на которую он оперся, поехала вместе с куском оторвавшейся коры. Мужчина не удержался, взмахнул руками и, как подстреленный на бегу кабан, рухнул набок. Удар головой о ствол отозвался в сознании маленьким ядерным взрывом. Яркая вспышка, волна боли — и тут же накатила кромешная тьма.

***

Голова раскалывалась, на лбу набухла огромная шишка. Но он был цел. Относительно невредим. Лежал, прислонившись спиной к толстой, глубоко воткнувшейся в землю ветке и смотрел в мрачное, похоронно-серое небо, пытаясь понять – что происходит. Вокруг было тихо. Подозрительно тихо.

Он попытался пошевелиться, встать или хотя бы сесть поудобнее. Застонал от боли, но тут же смолк, настороженно прислушиваясь к ночной тишине. Волки должны быть где-то рядом. Но их почему-то не слышно. Только ветер шумел в ветвях, да где-то вдалеке протяжно и громко скрипело сухое дерево — давно погибшее, но все еще державшееся вертикально, словно старый, присматривающий за порядком в лесу призрак.

Семен вслушивался в ночь долго, превозмогая боль, холод и зудящее желание спрятаться или сбежать. Разум подсказывал, что все это бесполезно, но инстинкты кричали: «Спасайся, дурак!» Он выдержал. Продолжал слушать лес. Шли тяжёлые минуты, превращая время в черную патоку, но вокруг так ничего и не происходило.

«Ушли?»

Возможно. Хотя кто их знает, этих волков. Может, они боятся лезть в бурелом, как боятся перескочить через флажки, которые расставляют на них охотники? И теперь терпеливо ждут, когда ужин сам выйдет к ним навстречу.

«Или их кто-то спугнул?»

Эта мысль была куда страшнее. Спугнуть волков мог только более опасный зверь. Медведь, например. Или что-то пострашнее. Как показал сегодняшний день: в мире далеко не все так просто, как хотелось бы. В нём немало всего такого, что не поддаётся простой логике и подпадает под разряд «очевидное невероятное». А если по-простому, то: «Да ну, нахрен! Этого не может быть!» Если существуют черти, почему бы не быть Лешему или, скажем, Кикиморе? Правда, Семен плохо разбирался в сказочных персонажах и не знал, насколько они могут быть опасны для человека.

Прошло еще несколько томительных минут и он, наконец успокоился. Осмелел настолько, что смог подняться на ноги и осмотреться. Лунный свет едва пробивался сквозь облака, но снег отражал его, рассеивая мрак и насыщая лес холодным, мертвенно бледным сиянием.

Никого. Пусто и тихо. Все вокруг словно вымерло.

Семен поежился от холода и от мрачных мыслей, что полезли в голову. Труп он так и не спрятал, лопатку потерял. А еще и с машиной что-то произошло. Хреново!

Семен поморщился. Не столько от боли в отбитой голове, сколько от осознания, в какую глубокую жопу он угодил. Тело Ларисы где-то там, лопата – в противоположной стороне. Вроде бы... Найти все это в подобном буреломе и днем было бы непросто, не то что ночью. А еще там волки, лезть к которым чистое самоубийство. Так что придётся оставить все как есть. В итоге: труп рано или поздно найдут, даже если звери до него доберутся и обглодают до костей. Потом начнут обыскивать местность и наткнутся на разрытую землю и на сапёрную лопатку. А на ней — не только отпечатки пальцев, но и кровь от проклятых мозолей, которые он натер, ковыряя мерзлый грунт. Полный провал, товарищ Штирлиц!

Впервые за все время знакомства с Гозенталем Семену пришла в голову предательская мысль: может, надо было согласиться на контракт? Наверное, не стоят все эти мучения призрачной ценности его бессмертной души. К тому же она изрядно поистрепалась и запачкалась в дерьме за последние сутки. Как жаль, что нельзя отыграть все назад. Вернуться в тот момент, когда он только открыл наполненные похмельной мутью глаза, и с ужасом понял, что попал в сказку. В страшную, мать ее, сказку!

***

Машины не было. Следов от нее тоже. Да и сама дорога больше походила на давно заросшую тропу, которую, судя по всему, использовали только грибники в летне-осенний сезон.

«Неужели заблудился? Но как так вышло? Здесь же нет других подобных ориентиров!»

Семен замер, чувствуя, как ужас поднимается по телу, сдавливая горло ледяными пальцами. Его бил озноб. Зубы стучали все громче, руки дрожали, а пальцы сводила пронзительная ломота. Спрятать руки в карманы, чтобы хоть немного согреться, он не решался — было слишком страшно стать еще беспомощнее. Где-то здесь бродят волки. Семен знал: пусть он пока находится с подветренной стороны, но рано или поздно они его учуют. И нападут. А он ничего не сможет этому противопоставить.

Паника разгоралась в груди, подстегивая его, заставляя метаться от одного, казалось бы, знакомого места к другому. Бестолку! Ни следов, ни даже слабых намеков на их присутствие. Словно он оказался в каком-то другом месте, в совершенно другом лесу.

Яростная волчья грызня, раздавшаяся из гущи поваленных деревьев, добила остатки смелости и здравого смысла. Семен сорвался с места и, почти не разбирая дороги, бросился бежать.

1

2

3

4.

Солнце клонилось к закату. Дворы и улицы опутали густые тени, растянувшиеся по земле, словно чёрные щупальца. Прохожих, как и машин, было мало. И это в воскресенье — выходной день, когда город обычно оживает. Возможно, виной был вчерашний праздник, оставивший после себя лишь усталость. Люди копили силы для новой рабочей недели, предпочитая домашний уют промозглой сырости марта. Погода явно подкачала: колючий снег с дождём, шедший уже больше часа, и порывы ветра, раздиравшие лицо ледяными когтями, гнали с улиц редких прохожих. Слякоть хлюпала у них под ногами, цепляясь за подолы липкими и грязными пальцами. Даже фонари светили тускло, их жёлтые блики расползались по асфальту маслянистыми пятнами.

Семен лежал на заправленной кровати в одежде и, не моргая, глядел в потолок. Глаза кололо от напряжения, но закрыть их означало увидеть то, от чего холодела кровь в жилах. Время застыло. Жизнь, казалось, тоже. Всё замерло в тяжёлой паузе, будто сама вселенная затаила дыхание в ожидании чего-то неотвратимого.

Мысли кружились мрачной, вязкой воронкой: собственная судьба, исковерканная в одночасье. Внезапная и такая нелепая смерть Ларисы. Сегодняшний день, переломивший реальность пополам. Он ясно видел: жизнь раскололась на «до» и «после», и как-то склеить эти две половинки или даже просто поставить их рядом у него никогда не получится.

Горло сдавливал ком: не страх даже, а горькая обида обожжённой души. Ощущать себя слабым — это очень неприятно, а понимать, что ты не виноват в этом, — ещё хуже. За что с ним так? Чьи это мерзкие пальцы сплели роковой узор на канве его судьбы? Какая очередная насмешка скрывается за следующим поворотом?

Ответа не было. Да и откуда он мог взяться? Ведь этот мир, казавшийся привычным, более или менее уравновешенным, вдруг предстал перед ним настолько чуждым, страшным и смертельно опасным, что впору было задуматься о бегстве. Например, в монастырь. Укрыться там до конца жизни, истово молясь, чтобы его пощадили.

Веки наливались свинцовой тяжестью, в горле першило. Семен стискивал зубы, стараясь задушить слёзы, но предательская дрожь всё равно вырывалась наружу — подбородок дёргался, крупные капли набухали в уголках глаз, срывались и бежали вниз, оставляя влажные полосы на щеках. Хуже беспомощности было лишь осознание: он всего лишь марионетка. Чьи-то невидимые нити затянулись в крепкие узлы на его суставах, и теперь кто-то дёргал за них, заставляя плясать под чужую дудку.

К основным неприятностям этого дня добавилась ещё одна — смартфон всё-таки разбился. Экран раскололся, покрылся паутиной мелких трещин, но упрямо светился синевой уведомлений — как призрак, не желающий покидать мир живых. Звонить можно. В сеть выйти — тоже.

Пальцы Семена деревенели, когда он раз за разом набирал в строке поисковика интересующие его вопросы. Мешал голос Гозенталя, вползающий в память едким, до омерзения неприятным шёпотом: «Уголовное преследование... Суздальская... Впаяет срок на полную...»

Слова проросли в сознании чёрными корнями. Ядовитые побеги опутали лёгкие, высасывая воздух. Он пытался встряхнуться — глупо, мол, бред какой! — рылся в интернете до появления серых пятен перед глазами. Часы блуждания по форумам, где за намёками «осторожнее с дамой» сквозила настоящая жуть. Судья Суздальская Т.В. была не просто строгой. Не просто «феминисткой». Её приговоры напоминали ритуалы — сексуальные преступления она карала с упоением инквизитора. «Жаль, нельзя сжечь на площади», — цитировали её анонимы.

Семен ощутил, как ледяная игла вонзилась под рёбра. Волосы на затылке зашевелились, будто по коже прополз огромный паук. Туман благородных порывов рассеялся, обнажив голую правду выбора: тюрьма или сделка с дьяволом. Даже экран телефона теперь казался окном в камеру — за синими трещинами мерещилось решётчатое стекло, а в отражении... В отражении двоилось: его собственное, наполненное муками страха лицо и чьи-то узкие, жёлтые глаза за спиной.

Странности не закончились. Они не могли закончиться.

На кухне его ждало новое послание от судьбы — или от Гозенталя. На столе, развёрнутая как ритуальный свиток, лежала кожаная сумка-скрутка. Внутри, в индивидуальных гнёздах, покоились семь хирургических инструментов. Лезвия сверкали мертвенным блеском, будто их только что вынули из формалина. Пила с мелкими зубьями, похожими на оскал пираньи. Длинные пинцеты-клещи, напоминающие инструменты средневековых дознавателей. Что-то вроде скальпеля, но с крючком на конце — как будто для удобства выковыривания глаз из орбит.

Семен замер, втянув воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Пальцы сами потянулись к ближайшему лезвию — проверить, мираж ли это. Кожа сумки была ещё тёплой, словно её только что держали в руках. Он дёрнулся назад, будто обжёгся. «Зачем оставил?» — бился в висках навязчивый вопрос. Ответ пришёл сразу, обжигая холодом: «Это не забывчивость. Это намёк!»

Он свернул сумку дрожащими руками. Затянул ремни так туго, что кожа застонала. Засунул свёрток в щель за холодильником, где было пыльно и очень тесно. Но даже спрятанные, инструменты продолжали наигрывать в сознании свою страшную мелодию — лязг стали, скрип кости под пилой, хлюпающий звук рассекаемой плоти. Гозенталь давал чёткий алгоритм: «Режь. Руби. Упаковывай. А я подожду немного, потяну время, считая секунды до звонка в полицию».

И вот сейчас, сию минуту, в воображении Семена к нему в квартиру уже врывались люди в бронежилетах. Их фонари выхватывали из темноты сумку с инструментами, окровавленные куски тела в больших мусорных мешках. «Доказательная база полная, товарищ следователь». Суздальская улыбнётся впервые за карьеру — наконец-то ей дали её дело. То самое, где можно смело требовать для жестокого маньяка высшую меру!

Тут тебе уже не отвертеться. И в сказку про то, что ты не виноват, что Лариса сама пришла, сама наглоталась таблеток и от этого умерла, — никто не поверит! И вставят тебе пистон правосудия по самое не балуйся! Так вставят, что взвоешь волком и сто раз пожалеешь, что отказался от предложенной помощи.

Семен грязно выругался, в очередной раз поражаясь коварной хитрости чёрта-адвоката, его предусмотрительной ловкости и цинизму.

Потом он вспомнил кое-что и вернулся в гостиную. Бросил взгляд на стол. Там лежала перьевая ручка. Та, что подсунули ему, ожидая, что он подпишет контракт.

Семен взял её в руки, и ладони сразу же покрылись испариной. Тяжесть. Непривычная, словно держишь не пишущий прибор, а сколотый кусок надгробия. Материал — ни металл, ни камень. Что-то промежуточное, будто окаменевшая плоть. По корпусу вились рельефные узоры: сплетение клинописных символов и человеческих тел. Точнее — их фрагментов. Пальцы, вписанные в завитки орнамента. Рёбра, образующие букву «θ». Череп на навершии с глазницами-безднами, где мерцали крошечные рубины — как тлеющие угольки в пепле.

«Дьявольский артефакт», — пронеслось вихрем в сознании. Но руки сами потянулись к карману. Холодок металла просочился сквозь ткань, заставив вздрогнуть. «Пусть лежит. Если адвокат явится за ней — станет понятно, что он боится её потерять. Поторгуемся, если что».

Чёрт коварен. И опасен. Семен никак не мог понять, почему он к нему прицепился. Почему именно он так ему нужен? Семён копался в себе, выворачивая душу наизнанку: может, есть трещина, о которой он не догадывался? Гнилая сердцевина, приманивающая падальщиков из иных миров? Или обратное — в нём, Семене, осталось ещё что-то чистое, что нужно запачкать, сломать, превратить в трофей? Вряд ли, если честно. Но всё же...

Картинка всплыла сама собой: камера с сырыми стенами. Он в робе, Гозенталь в своём человеческом обличии, в дорогом костюме-тройке, сидит за небольшим раскладным столом и премерзко улыбается.

— Я тут внёс кое-какие изменения в наш с тобой контракт. Сам должен понимать, Семен Олегович — условия изменились. Твоя бессмертная душа, парочка желаний... и живая плоть потомков до седьмого колена.

Голос и смех адвоката будут звучать как скрип пересушенного пергамента. А сам документ... Семен вдруг понял: следующий договор будет написан не на бумаге. На коже. На его коже...

Затем пришло время кладовки. Он снова полез в неё, пытаясь отыскать хоть какую-то подсказку, малейший намёк на то, куда подевались чёрт и его помощник. В итоге так ничего и не нашёл. Даже после того, как подвигал кое-что из вещей и переставил их с места на место. Зато внимание во время этого бессмысленного процесса привлёк свёрнутый в рулон и похожий на старое бревно большой, как раньше говорили, — во всю стену ковёр. Этот аксессуар, до недавнего времени весьма популярный, имевшийся почти в каждом доме, Семен пару лет назад лично возил в стирку, потом туго скрутил и запаковал в толстую полиэтиленовую плёнку. После чего ковёр занял отведённый ему угол в кладовке. Выкидывать было жалко, а вешать на стену или стелить на пол категорически не хотелось.

Пока мужчина пялился на него, в памяти всплыли фрагменты старого триллера, где труп убитого скрытно выносили в туго свёрнутом ковре. А что, если так же вынести из квартиры тело Ларисы? Погрузить в имеющуюся у Семена пятидверную «Ниву» и под покровом ночи вывезти прочь из города? Куда-нибудь подальше в лес, где пусть и не совсем по-человечески, но всё же предать тело земле. Ларисе, если подумать, уже всё равно, а вот у Семена появится хоть какой-то шанс избежать несправедливого, но неминуемого наказания. Лучше уж так, чем кромсать тело женщины на куски и потом так же везти куда-то и прятать. У нас здесь, пардоньте, не Питер, чтобы опускаться до подобных деяний.

Семен стоял и смотрел на лицо Ларисы. Оно было бледным, как восковая маска, с полуприкрытыми глазами, будто она вот-вот проснётся и спросит: «Ну что, Петров, решился?» От этой мысли его передёрнуло. Вновь включилось воображение, не давая возможности расслабиться. Суд. Скамья подсудимых. Непреклонная, наслаждающаяся актом правосудия судья в чёрной, как ночь, мантии. Презрительно-осуждающие взгляды сослуживцев и совершенно незнакомых людей. Громкий и такой безапелляционный лязг стального запора на двери камеры. Нет, тюрьма — не для него. Совесть? С ней можно договориться. А вот со следователем и тем более с судьёй — это вряд ли.

Остаётся одно — завернуть тело в ковёр. Осторожно и незаметно для всех вынести и погрузить в «Ниву».

Решение пришло внезапно, как хлопок праздничной петарды над головой. Он почувствовал облегчение — странное, почти болезненное. Цель поставлена. План ясен. Осталось только дождаться темноты.

Семен лёг на кровать, уставившись в потолок. За окном фонарь беззубо щерился разбитой лампой, оставляя большую часть двора ночному мраку. Машина стоит в двух шагах от подъезда, за мусорными баками.

«Идеально», — подумал он. «Никто не должен увидеть».

Но ждать пришлось долго. Время тянулось, словно нескончаемый поток. Минуты становились часами, а часы — вечностью. Каждая секунда, казалось, растягивалась до предела, и ожидание становилось всё более тяжким. Семен задремал, измученный бесконечными мыслями.

И тут — шаги. Лёгкие, почти невесомые. Босые ноги, шаркающие по полу.

Семен резко открыл глаза. Тишина. Только сердце колотилось, как кузнечный молот в груди. Он замер, втянув воздух ртом, всецело поглощённый навалившимся ужасом.

«Это ветер», — попытался убедить он себя, но не преуспел. Где-то что-то скрипнуло. Протяжно и негромко. Звук насторожил ещё больше.

Квартира была погружена в густой полумрак. Стены и мебель растворились в тенях, словно их никогда и не было. Единственное, что удавалось разглядеть, — межкомнатная дверь, распахнутая настежь, словно приглашающая войти.

Это пугало. Сильно. Ведь за порогом — гостиная. Там, у противоположной стены, модульный диван, на котором — Лариса. Холодная, неподвижная, как истукан.

Семен зажал рот ладонью, сдерживая крик. В голове всплыла картина: Лариса поднимается. Её мёртвые пальцы скользят по стенам, оставляя влажные следы. Она бродит по квартире, ищет его. Но спальню, тем не менее, обходит стороной.

«Почему?» — пронеслось в голове. «Она копит силы? Пытается напугать? Или ждёт, пока я сам выйду?»

И тут его кольнула мысль. Нестыковка! Лариса была в сапогах. А шаги, которые он слышал, — босые. Шлёпанье маленьких ног, едва касающихся пола.

«Покойница разулась перед тем, как восстать?» — подумалось с горькой иронией. «Бред. Это полный бред».

Семен заставил себя подняться. Медленно, осторожно, чтобы не скрипнула кровать, не зашуршала одежда. Он выпрямился во весь рост и замер, вслушиваясь.

Тиканье будильника в соседней комнате. Урчание холодильника на кухне. И больше ничего. Мёртвая тишина.

«Послышалось? А может, приснилось?» — он сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

Или всё же кто-то бродит там, в полумраке? Ищет что-то? Или просто пытается свести его с ума? После сегодняшнего дня — чему удивляться? Квартира превратилась в настоящий проходной двор.

Сейчас было страшнее, чем утром. Утром он видел натурального чёрта в котелке и галстуке-бабочке. Это было пугающе, но... осязаемо. А сейчас? Сумрак. Он заполнил квартиру, как густой туман, скрывая в себе любой невообразимый ужас. Ведь тьма — это не просто отсутствие света. Это пространство, где способны родиться любые кошмары.

Семён почти убедил себя, что это игра воображения. Почти.

И тут послышалось — шлёп, шлёп, шлёп.

Четкие и уверенные, они приближались, заставляя сердце биться быстрее.

Он не выдержал, сорвался с места, ударив кулаком по выключателю. Свет вспыхнул, залив комнату непривычно ярким, жёлтым сиянием. Семён зажмурился, ослеплённый, но уже готовый кричать, ругаться, бить — что угодно, лишь бы остановить этот кошмар.

Когда зрение вернулось, он увидел: гостиная пуста. Никого. Только Лариса на диване, всё такая же неподвижная. Мёртвая.

Семён нервно хихикнул. Звук вышел странным, как будто исходил откуда-то из утробы. Он включил свет в гостиной, потом в коридоре, на кухне, в ванной. Даже в кладовке, где лежал, дожидаясь своего часа, тот самый ковёр.

Никого. Пусто.

«Значит, всё-таки послышалось», — подумал он, чувствуя, как напряжение медленно отпускает.

Это было странно. Но странностей за последнее время выдалось слишком много, чтобы сильно о них задумываться.

***

Семён даже не подозревал, насколько быстро можно спустить с пятого этажа тело, завёрнутое в ковёр, и запихнуть его в машину. Страх быть замеченным придал ему сил, обострил чувства до предела. Он видел в темноте, как кошка, слышал малейший шорох, ощущал пространство вокруг себя на все 360 градусов.

Но когда он сел за руль и бросил взгляд на ковёр, уложенный в багажнике, сердце ёкнуло. Халтура. С первого взгляда было видно: в ковре что-то есть. Лариса не была дюймовочкой, но и на толстуху она не тянула. Максимально плотно упаковать её в шерстяной кокон у него не получилось. Ногами надо было утрамбовывать? Нет уж, это слишком.

«Ну, получилось как получилось», — подумал он, чувствуя, как пот стекает по спине.

Теперь оставалось выехать из города. Километров через пятнадцать — поворот на проселочную дорогу. Там, за холмами и оврагами, лежала полузаброшенная деревня. Места глухие, лес густой, а если ехать ещё дальше — начинаются старые торфяные карьеры. Однажды в детстве он ездил туда с отцом рыбачить. Уже тогда там проще было зверя лесного встретить, чем человека. Сейчас, ранней весной, там и вовсе ни души.

Семён пристегнулся, включил ближний свет и осторожно выехал со двора, старательно объезжая ямы в асфальте. Когда он выехал на центральную улицу и прибавил скорость, тело вдруг выдало сбой. Его затрясло, по спине побежал холодный пот, сердце бешено заколотилось, сбиваясь и пропуская удары.

«Перенапрягся», — мелькнуло в голове. Он живо представил, как теряет сознание и врезается в столб. Как спасатели, разбив стекло, находят в салоне полуживого водителя и странную начинку в ковре — ещё одного пассажира разбившегося авто. Давно уже мёртвого.

Семен сжал руль так, что побелели костяшки пальцев. Скрипнул зубами, засопел, пытаясь дышать глубже. Через несколько минут стало легче. Он включил магнитолу, выбрал радиостанцию с классической музыкой.

— Ничего, Лариса, — бросил он взгляд на ковёр. — Прорвёмся. Где наша не пропадала?

Помолчал, глядя на убегающий под колёса асфальт. Зло прошипел:

— И как же меня угораздило вляпаться в это дерьмо?

1

2

3

Потрясение от произошедшего схлынуло, оставив после себя горечь опустошения и нервный тик в районе правого века. Паника и страх растаяли, как и последние проблески надежды на то, что ситуацию еще можно как-то исправить.

Лариса была мертва. Ни пульса, ни дыхания. Ее лицо побледнело, скулы заострились, а чувственные губы сжались в тонкую, упрямую ниточку, приобретя неприятный землистый оттенок.

Семен пребывал в глубокой прострации, не решаясь предпринять хоть что-то. Мысль-заноза вонзилась в мозг, причиняя почти физическую боль: как поступить правильно? Вызвать скорую? Полицию? Или...

Или что? Попытаться утаить случившееся, схитрить, прикрыть собственную задницу? Он понимал, что судебная экспертиза наверняка обнаружит следы неизвестного препарата. Того самого, что содержался в таблетках, которые он, по своей глупости, добавил Ларисе в чай. И которые, скорее всего, стали причиной ее скоропостижной кончины. А эти чертовы таблетки точно всплывут, как труп в мутной воде сточной канавы.

Можно, конечно, попробовать выкрутиться: сказать, что он тут ни при чем, что это она сама, без его ведома, что-то употребила. Но нет. В это вряд ли кто-то поверит. Эксперты не дураки — докопаются до истины и сделают соответствующие выводы. А будет только хуже, если выяснится, что таблетки — это какой-нибудь сильный возбудитель, запрещенное психотропное вещество или, например, крысиный яд. Вот тогда начнется настоящая веселуха! Так или иначе, но, поймав его на вранье, подозревать станут всерьез. И, что самое обидное, — с полным на то основанием.

Семен несколько минут бесцельно метался по квартире, хватаясь то за одно, то за другое. Заправил кровать, убрал разбросанные по комоду вещи, шире открыл окно, выстуживая и без того холодную спальню. Потом заставил себя вернуться на кухню. Постоял там, с каким-то полусонным отупением глядя на мертвое тело. Наконец, пересилив страх, осторожно поднял женщину и отнес на диван в гостиную. Устроил как положено: руки сложил на груди, под голову подсунул подушку, тело укрыл пледом.

Постоял немного, вглядываясь в застывшее лицо. Такое красивое и такое... неживое. Потянул плед выше, укрывая покойницу с головой, но при этом оголились ее ноги в модных черных полусапожках. Плед оказался коротковат. Семен подумал немного и вернул все как было, оставив лицо открытым.

— Прости меня. Я не думал, что так получится, — прошептал он и, с решительностью человека, ступающего на эшафот, взял в руки смартфон. Надо звонить в полицию. Рассказать все как было, предъявить таблетки и этот грёбаный рецепт. Повиниться, пока не поздно и пока ситуация окончательно не зашла в тупик.

На глаза навернулись слезы, предательски размывая картинку на экране и мешая найти значок вызова. Смахнул их рукавом, по-детски хлюпнув носом. И вдруг резко вздрогнул, когда громко и на удивление противно заверещал дверной звонок...

Смартфон выпал из ставших ватными пальцев и с глухим стуком упал на пол. В пластиковом корпусе китайского гаджета что-то громко хрустнуло — звук был подозрительно неприятный, словно устройство решило умереть вместе с Ларисой.

Прошло несколько секунд, и звонок повторился. Семен сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться и взять себя в руки. Кто бы там ни был, в квартиру он его не пустит. Если потребуется — пошлет куда подальше. А когда спровадит визитера, вызовет полицию и чистосердечно во всем признается.

Вот только в душе у мужчины все активнее ворочался клубок червей из сомнений и страха. Как сделать историю несчастного случая максимально правдоподобной, не вплетая в нее моменты взаимодействия с нечистой силой? Стоит ли рассказывать об этом? Петров еще не решил. Но подсознательно понимал, что без черта-адвоката в этой истории выйдет слишком много несостыковок. А если расскажет правду — его наверняка упекут в психушку.

Семен прильнул к глазку и замер. В подъезде стоял мужчина в черной кожаной куртке, с угрюмым лицом и взглядом, который, казалось, мог прожечь дверь насквозь. Рядом с ним маячила еще одна фигура — высокая, худая, в длинном пальто и шляпе, надвинутой на самые брови.

— Открывай! — негромко, но вполне отчетливо произнес мужчина в куртке. От его грубого голоса повеяло непреклонной решимостью. — Мы знаем, что ты дома!

Семен шарахнулся от двери, чувствуя, как бешено заколотилось сердце. Кто это? Коллекторы? Полиция? Новые соседи, которых он сейчас топит?

— Эй, ты там! — заговорил второй мужчина. Его голос был значительно тише, но от этого звучал не менее угрожающе. — Не заставляй нас ломать дверь. А нам придется это сделать, если ты не откроешь!

Семен оглянулся на квартиру, словно ища куда бы в ней понадёжнее спрятаться. Мысли путались, но он понимал, что игнорировать визитеров — не вариант. Как-то уж слишком правдоподобно звучали их слова, а внешний вид не оставлял сомнений: шутить эти люди не любят, да и, скорее всего, не умеют.

— Сейчас, сейчас! — пробормотал Семен, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Одну минуту!

Он сделал глубокий вдох, словно собираясь нырнуть в бездонный омут, и открыл дверь.

— Ну наконец-то, — проворчал мужчина в куртке, отодвинул плечом Семена и решительно шагнул вперед. — Мы тут по делу.

— По какому делу? — выдавил из себя хозяин квартиры, чувствуя, как ноги наливаются свинцовой тяжестью, а в висках вновь начинает пульсировать раздражающая своей тупой монотонностью боль.

— По твоему, — ответил второй мужчина, снимая шляпу. Под ней оказалось лицо, которое Семен узнал мгновенно. Это был Гозенталь. Тот самый черт. Только теперь он выглядел как обычный человек — никаких рогов, хвоста или копыт. И густой рыжей шерсти тоже не было. Лишь те же очки на носу и тот же раздражающий своей пронзительностью взгляд маленьких темных глаз с почти квадратными зрачками.

— Ты... Но как? Ты же исчез! — выдохнул Семен, медленно пятясь назад.

— Исчез? — Гозенталь усмехнулся. — Нет, дорогой мой человек, я просто сменил форму. Мы, знаешь ли, умеем быть... гибкими.

— Что тебе от меня еще надо? — спросил Семен, с большим трудом пытаясь сохранить в голосе уверенность.

— Я и мой товарищ пришли к тебе, чтобы помочь, — серьезно, почти официально заявил Гозенталь и кивнул в сторону большой комнаты. — Мы пройдем?

Семен замотал головой, всем своим видом показывая, как ему претит эта идея незваного гостя.

Чёрта это совершенно не смутило.

— Как знаешь, как знаешь... Тем не менее, спешу сообщить – я обладаю информацией, что у тебя, Семен Олегович, появились серьезные, требующие немедленного решения проблемы. Вольно или невольно, но ты... — черт распахнул пальто, извлек из кармана костюма тройки крупную золотую луковицу часов на длинной, золотой же цепочке и щелкнул крышкой, — всего каких-то двадцать пять минут назад собственными руками прикончил предмет своего обожания — Ларису Николаевну Пономаренко.

Гозенталь, не спуская глаз с Семена, спрятал часы обратно в карман и, покачав головой, со всей возможной серьезностью в голосе заявил:

— Ай-яй-яй! Плохой, Семен Олегович, плохой!

— Ну не дала тебе баба, зачем же сразу за это ее убивать? — пробасил второй визитер, обладатель классической бандитской кожанки.

— Я не убивал!.. — начал было оправдываться Семен, но Гозенталь его перебил.

— Давай все же, мой друг, пройдем в комнату и не будем вести наши серьезные разговоры у самого входа в квартиру. Твоя соседка по лестничной площадке — Лидия Павловна — так сильно старается нас подслушать, что скоро заработает изрядных размеров гематому на собственном ухе.

Спутник Гозенталя выглянул в подъезд и громко крикнул:

— Пшла вон, старая перечница!

За дверью у соседки что-то загремело, и почти сразу испуганно залаял мелкий гаденыш пес Тобби.

Громила в кожанке хмыкнул, вернулся в квартиру и захлопнул дверь.

Семен послушно поплелся в комнату. Весь его настрой никого в дом не пускать до приезда полиции бесследно испарился. Он за сегодня немало насмотрелся и уже устал удивляться, но стоило признать – его в очередной раз безжалостно и грубо приложили лицом о столешницу.

— Так, так! — Гозенталь замер возле дивана. Руки свои он скрестил на груди. При этом пальцы правой руки характерными движениями поглаживали мелкую, рыжую щетину на подбородке.

— Я так понимаю, Семен Олегович, вы все обдумали и приняли решение заявить о случившемся в правоохранительные органы?

— Я не виноват, и бояться мне нечего! — заявил Семен, но при этом голос его предательски дрогнул.

— Ну да, конечно. А я по воскресеньям лютеранскую церковь посещаю. И добровольные взносы в приюты для кошек делаю. Вам, Семен Олегович, пора прекращать жить иллюзиями и понять, что в вашей стране невиновными бывают только те, у кого достаточно и финансовых, и административных преференций. Денюжки у вас имеются в достаточном количестве? А знакомые судьи, адвокаты, а еще лучше — прокурор наличествуют? Нет? Тогда вы виновны, Семен Олегович. По всем статьям и даже с отягчающими обстоятельствами!

— Чего?! — речь Гозенталя вывела Семена из ступора, разозлив до дрожи в голосе. — Я не знал, что эти проклятые таблетки так на нее подействуют! И вообще, все случайно получилось. Я не хотел!

— Конечно, я тебе верю, — успокаивающе сказал Гозенталь. — Вот только тебе вряд ли так легко поверит следователь. И можешь быть на сто процентов уверены, что судья вашего округа — Суздальская Тамара Вениаминовна — полностью поддержит обвинение и влепит тебе, коварному мужлану и душегубу, на полную катушку. Лет десять, а то и двенадцать тебе легко впаять смогут. А если еще и докажут факт попытки изнасилования — то не меньше пятнадцати!

Семен сейчас походил на большую рыбу, которую волей провидения и силой прилива выбросило на берег. Он таращил на черта глаза и при этом широко открывал и закрывал рот. Было непонятно, то ли он пытается что-то сказать, то ли ему просто катастрофически не хватает воздуха.

— Однако есть другой вариант развития событий, и он, как я думаю, станет для тебя отличной альтернативой.

Семен, видимо, уже понимая, куда клонит черт-обольститель, резко дернулся, отступая назад.

— В тюрьме очень плохо, Семен Олегович. Там скудное питание и очень много жестоких, озлобленных на весь мир людей. Они, в большинстве своем, постараются всячески тебе навредить и сделать больно. Я бы, на твоем месте, любым способом противился попаданию в такое место.

— Что ты предлагаешь? — промямлил Семен.

— Все очень просто и достаточно эффективно, — явно воодушевился Гозенталь. — Я со своим помощником помогу тебе избавиться от тела несчастной женщины. Затем мы так подчистим следы, что ни одна собака не учует даже намека на твою причастность к исчезновению Ларисы Николаевны. Более того, ее и искать никто не станет. Пара электронных писем, несколько смс подругам и друзьям — и о ней забудут. Уехала и уехала мадам в Турцию к мужчине, который покорил ее своей парадной феской и сладостными речами о вечной любви. С неделю посудачат, со скрытой завистью повспоминают и навсегда выкинут из головы.

В комнату вошел кожаный. Показал Гозенталю пузырек с таблетками и демонстративно медленно сунул его себе в карман.

— А что взамен? — тяжело проглотив тугой комок в горле, очень тихо спросил Семен. Но его услышали.

— Так как обстоятельства поменялись и, стоит заметить, вовсе не в твою пользу, контракт я вынужден кардинально пересмотреть. За оказанную услугу... Нет, не так. За чудесное и столь своевременное спасение ты, Семен Олегович, будешь должен мне два желания и свою бессмертную душу.

Повисла тишина, во время которой стало слышно, как помощник черта что-то там себе под нос напевает. Через пару секунд Семен готов был поклясться, что мотивчик ему хорошо знаком. И это не что иное, как "Владимирский централ" Михаила Круга.

— Издеваешься? — чувствуя, как от злости багровеет лицо, спросил Семен.

— Это почему же? — почти искренне удивился Гозенталь. — Утром я предлагал тебе на более выгодных условиях получить в свое полное распоряжение вот эту особу, — черт кивнул на тело на диване. — Случись это, и тебе даже в голову не пришло бы использовать какие-то стимулирующие препараты. Ты отказался. В силу обстоятельств произошло это несчастье, и теперь мои услуги стали дороже.

— Может быть, ее получится оживить? — робко предположил Семен. — Если Лариса... воскреснет, то я думаю — наша сделка состоится.

— Эко ты куда загнул, болезный! — Гозенталь закатил глаза и криво усмехнулся. — Я тебе кто? Маг, чародей, волшебник? Я так-то по основной специальности скорее погубитель, а не воскреситель. За фокусы и некромантию у нас другой отдел отвечает.

— Так ты же меня обманывал! С самого начала! Ты подослал какую-то рыжую ведьму к Ларисе, и та пыталась с ней договориться меня кинуть. Она никогда не должна была стать моей. Просто изобразила бы любовь, получила бы повышение и послала меня подальше! Ты забрал бы у меня душу, Лариса получила бы должность, а я — почетное звание "лох обыкновенный"!

Кожаный многозначительно хмыкнул, а Гозенталь пафосно заявил:

— Не доказуемо! Твои попытки скинуть цену мне понятны, но прошу не опускаться до голословных обвинений.

— А чертовы таблетки? — не собирался сдаваться Семен. — И дураку понятно, что это твоих рук дело, Гозенталь! Ты все подстроил, подвел меня к тем действиям, что привели ситуацию к этому!.. — он нервно ткнул пальцем в сторону дивана и лежавшего там тела. — К этой чудовищной трагедии!

Черт пожал плечами. Лениво, чуть ли не зевая, произнес:

— Понятия не имею, о чем ты. Никаких свидетелей, никаких доказательств. Одни эмоции и оскорбления.

Он повернулся к напарнику и распорядился:

— Серж, будь так добр — дай документы. Время идет, а клиент его совсем не ценит. Договоримся до того, что труп начнет коченеть, а это некоторым образом может помешать нам его комфортно утилизировать.

Семен вдруг представил, как Гозенталь и его помощник, которого, как оказалось, зовут Серж, с помощью большой зубастой ножовки разделывают бесчувственное тело Ларисы. Пила скрипит, вгрызаясь в кости, а потоки черной крови вязкими ручьями бегут прямо на пол.

Семену поплохело. К горлу подступила дурнота, в глазах предательски потемнело.

— Прошу!

Семен не заметил, как его усадили за стол, положили перед носом лист с контрактом, а в правую руку сунули странного вида перьевую ручку — тяжелую, с черным человеческим черепом на навершии.

— Хватит артачиться, — сказал Гозенталь и дружески похлопал Семена по плечу. — Ставь внизу документа свою закорючку, и мы тут же приступим к работе. Серж, подготовь пока инструменты.

— Нет, — тихо сказал Семен и аккуратно положил ручку на стол. Упрямая решительность медленно, но верно поднималась откуда-то снизу, добавляя мужчине смелости и злости. Адвокат обманет — это очевидно!

— Чего "нет"? — не понял Гозенталь. — Опять что ли? Ты, Семен Олегович, похоже, совсем страх потерял и берега попутал! Второй раз за одно утро я себя опрокинуть не позволю! Подписывай, давай!

— Не буду! — упрямо заявил Семен, встал, сгреб со стола лист с контрактом и попытался его порвать. Не вышло. Он его даже помять не смог.

— Шеф, — вмешался в разговор кожаный. — Дозволь я с ним потолкую. Он все подпишет и будет благодарить, что так дешево отделался.

Но черт инициативу не поддержал. Остановил подельника взмахом руки и негромко прошипел:

— Статья 15, будь она неладна: “Исключение прямого физического воздействия на клиента”.

Потом обратился к Семену:

— Если не подпишешь — я лично накатаю на тебя заяву в полицию и стану свидетельствовать, что убийство умышленное и спланировано заранее. А еще дам показания, что ты пытался нанять нас, чтобы мы избавились от тела.

На эти слова Семен лишь криво усмехнулся. Сейчас он готов был на что угодно, лишь бы поломать Гозенталю всю его игру. К тому же черт явно блефовал, и Семен это каким-то образом чувствовал.

— Убирайтесь из моего дома! — Он швырнул контракт в лицо адвоката, но не попал. Лист спланировал на пол и там медленно истаял, оставив после себя легкую серую дымку.

— Та-а-ак! — Гозенталь неуловимым образом преобразился. Он сильно ссутулился, стал каким-то угловатым и неправильным. Его напарник Серж хищно заскрипел зубами.

— Я могу и по старинке, — предложил Семен, поднимая руку для крестного знамения.

— Ой, да не работает это так! — раздраженно заявил Гозенталь и тяжело вздохнул, когда Семен все-таки его перекрестил.

— Дебил! — уверенно заявил черт. — А еще утверждал, что атеист. Вот и верь после этого людям!

Гозенталь повернулся к напарнику.

— Пошли отсюда, Серж. Пусть этот идиот сам выбирается из болота, в которое забрался по собственной дурости. Только учти, — он ткнул пальцем в Семена, — в следующий раз мои услуги станут еще дороже!

И они направились на выход. Но не в прихожую, как на это рассчитывал Семен, а к двери в углу комнаты, за которой была тесная, забитая всяким хламом кладовка. Семен только рот открыл от удивления, когда черт-адвокат и его помощник вошли в эту самую кладовку, где с трудом смог бы разместиться только один человек, и закрыли за собой дверь.

— Секретарь мне копыта солидолом смажет! — послышалось ворчание Гозенталя. Затем что-то глухо хлопнуло, и несильно запахло паленой шерстью.

Когда оцепенение прошло, Семен осторожно подошел к двери и приоткрыл ее. Внутри, не считая кучи всевозможных отложенных на потом вещей, никого не оказалось. Старая тумбочка под телевизор, лыжи, свернутый и поставленный в угол ковер, какие-то коробки с одеждой и книгами. Ни адвоката, ни его помощника внутри не оказалось.

— У меня дома портал в ад? — нервно усмехнулся Семен и поежился от пробежавшего по телу озноба.

В голове мелькнула мысль, что квартиру надо бы освятить. А то шляются тут всякие.