Осень, друзья мои… Самое время написать интересную историю!
Приглашаем авторов мистики и крипоты! Заработаем денег своими навыками складывать буквы в слова и внятные предложения, популяризируем свое имя на ютуб. Я знаю точно, что у нас на Пикабу самые лучшие авторы, и многие уже стали звездами на каналах ютуба. Там вас ждет такое количество слушателей, что можно собрать целый стадион.
Конкурс на сентябрь-октябрь вместе с Кондуктором ютуб канала ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сообществом Крипистори на Пикабу запускаем конкурс“ Черная книга” для авторов крипоты, мистики! 45 тысяч призовой фонд, 6 призовых мест, 12 тем для историй, которые вы создадите.
Дедлайн - 19.10.2025 ( дедлайн — заканчиваем историю, сдаем текст) Последний день приема рассказов - 20.10.2025. до 24.00. Объявление призеров - 25.10.25
8. Призрачный автобус. Транспорт, который увезет в странные места. Поезда и дорожная мистика.
9. Охотники на нечисть.
10. Коллекция странных вещей. Поиск и добыча артефактов.
11. Архивы КГБ, НКВД — мистические расследования.
12. Мистика и ужасы в сеттинге СССР. Ужасы в пионерском лагере, советской школе, комсомольцы, пионеры, строители БАМа, следствие ведут ЗНАТОКи— можно использовать все
В этом конкурсе наших авторов поддерживают:
Обширная библиотека аудиокниг Книга в ухе , где вы можете найти аудиокнигу на любой вкус, в любом жанре - обучение, беллетристика, лекции, и конечно же страшные истории от лучших чтецов, и слушать, не отрываясь от своих дел - в дороге, при занятиях спортом, делая ремонт или домашние дела. Поможет скрасить ваш досуг, обрести новые знания, интеллектуально развиваться.
сделает обложку или арт для истории, которая ему понравится больше всего.
Озвучка от канала ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС всем призовым историям, а так же тем, кто в призовые не попал, но сделал годноту. Вашу историю услышат десятки тысяч людей.
В истории вы можете замешать все, что вам угодно: колдуны и ведьмы, городское фэнтези с крипотой типа “Тайного города” и “Дозоров”, команды искателей артефактов, поиск и ликвидация нечисти различной, коллекции странных вещей, Архивы КГБ, НКВД, мистика в СССР, деревенские, лесные ужасы, охотничьи байки, оборотни, городские легенды, любую славянскую мифологию, легенды севера, шаманы. Была бы интересна детективная составляющая в такой истории. Мистика, крипота, но, пожалуйста, без излишних живописаний "кровькишки и далее по тексту", так же не надо политики, педофилии, и обсценной лексики.
И не забывайте про юмор. Порадуйте ваших читателей и слушателей.
Непременные условия: Главный герой мужского пола, от 18 лет.
Частый вопрос- почему такая гендерная дискриминация? Отвечаю. Потому что чтец - взрослый мужчина с низким голосом, а так же у героя такого возраста больше возможностей действовать и развиваться в сюжете, учитывая наше правовое поле.
Локация - территория России, бывшие страны СНГ, Сербия, Польша. Если выбираете время происходящего в истории - современность или времена СССР.
Заметка новичкам. Один пост на Пикабу вмещает в себя до 30 тыс знаков с пробелами. Если вы превысите заданное кол-во знаков, пост не пройдет на публикацию. Длинные истории делите на несколько постов
Условия участия: 1.В конкурсе могут участвовать произведения (рассказы), как написанные одним автором, так и в соавторстве. От одного автора (соавторов) принимается не более трех текстов. Текст должен быть вычитан, отредактирован!
2. Опубликовать историю постом в сообществе CreepyStory , проставив тег "конкурс крипистори”
3. Скинуть ссылку в комментарии к этому посту с заданием. Это будет ваша заявка на участие. Пост будет закреплен в сообществе на первой позиции. Обязательно.
4. Делить текст на абзацы-блоки при публикации на Пикабу.
5. Принимаются только законченные произведения, отрывки из романов и повестей не принимаются.
6. На конкурс допускаются произведения нигде ранее не озвученные.
7. Не допускаются произведения разжигающие межнациональную и межрелигиозную рознь и противоречащие законам РФ. Не принимаются политизированные рассказы.
8.Объем от 35 000 до 80 тысяч знаков с пробелами. Незначительные отклонения в плюс и минус возможны.
9. Все присланные на конкурс работы оцениваются организатором, но и учитывается рейтинг, данный читателями.
10. Не принимаются работы с низким качеством текста — графомания, тексты с большим количеством грамматических и стилистических ошибок. Написанные с использованием ИИ, нейросети.
11. Отправляя работу на конкурс, участник автоматически соглашается со всеми условиями конкурса.
12. Участие в конкурсе априори означает согласие на первоочередную озвучку рассказа каналом ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС
13. Организатор имеет право снять любой текст на любом этапе с конкурса в связи с деструктивным поведением автора, а так же за мультиаккаунты на ресурсе.
Так же принимаются к рассмотрению уже готовые произведения, нигде не озвученные, опубликованные на других ресурсах, с условием, что публикация будет сделана и в нашем сообществе CreepyStory
Подписчики сообщества, поддержите авторов, ставьте плюсы, или минусы, если вам не понравилось, комментируйте активно, я буду читать все, и чтобы выбрать достойных, буду тоже ориентироваться на ваши комменты.
Обнимаю, удачи! Ваша Джурич.
Маленькая памятка от меня для авторов, от души душевно, без всякого принуждения.
КАК НАПИСАТЬ РАССКАЗ ПОД ОЗВУЧКУ?
1. Помните про правила первых трех абзацев. Начинайте рассказ с того, что зацепит читателя ( далее, и слушателя) и заставит его прочесть вашу историю. Классический пример - " Все смешалось в доме Облонских..." И каждый, кто прочел, задался вопросом, что же там происходит? Читает дальше.
Не берите в начало штампы. Например, "... он проснулся, потянулся, пошел ставить чайник..", никаких описаний погоды-природы за окном, и вообще, старайтесь быть оригинальными. Про природу-погоду пишут миллионы в начале своих историй. Чем вы будете отличаться от остальных?
Не начинайте рассказ с диалогов. Это просто, да. Но слушатель не поймет, кто разговаривает, зачем говорит и почему. Для него это голоса из ниоткуда. Скорее всего, слушатель подумает, что пропустил начало рассказа, и просто выключит неинтересное аудио. Да, и как сказал один писатель : «Болтовня для завязки хороша только в порнухе».
2. Не берите множество персонажей в "один кадр". В диалоге участвуют двое, третий молчит, совершает какие-то действия ( может быть). Помните, что чтец не вывезет одним голосом озвучить мальчика, девочку и еще одного мальчика, например, и чтобы слушатель не запутался - кто что говорит. Объяснение происходящего на диалогах - тоже в топку.
3. Всегда помните, что в истории должны быть задействованы запахи, звуки и тактильные ощущения персонажей. Одевайте своих персов. Это можно даже подать через комментарии к диалогам, не обязательно тщательно прописывать это в тексте.
" — Да, — Мишка нахмурился, и задергал пуговицу на своей клетчатой рубашке. "
4. Всегда думайте, на каком моменте слушателю станет неинтересно, и он выключит ваш рассказ. Конкуренции море . Поэтому - не растягивайте, не размазывайте не интересное никому самокопание Главного Героя, или какие-то факты из его жизни, которые можно описать в двух предложениях. Не описывайте длительные поездки, унылую жизнь Главного Героя в деталях.
5. Саспенс. Нагнетайте обстановку. Иногда это страшнее, чем то, что происходит в экшене.
6. Логика. Должна незыблемо присутствовать в сюжете, в действиях всех персонажей.
7. Факты. История. Оружие. Ройте инфу. У вас есть Гугл. Информация по месторасположению локации , которую вы выбрали, километраж дороги, по которой едет Главный Герой, населенные пункты, все должно быть как в реале. Внезапно может появиться в комментах чел, который там живет, и заорать, что "вы все врёте, не так у нас".
8. Старайтесь не слить концовку)
9. Добавьте шуточек. Дайте людям отдохнуть, читая и слушая вас. И так все напряжены до предела.
10. Фразы в диалогах и комментарии к ним. … — сказал он, ответила она, воскликнул он (после восклицательного знака), спросил он (после вопросительного). В озвучке частые комменты подобного типа звучат навязчивым повтором, лучше использовать комменты, отображающие либо действия персонажей, либо их эмоции. Как пример - можно послушать озвучку “Понедельник начинается в субботу”, и с 5 минуты посчитать слово “сказал”. Что в чтении приемлемо, в озвучке не очень хорошо.
11. Не надо называть Главного Героя только одним именем в тексте. При озвучке частые повторы имени вызывают раздражение у слушателя. Он в какой-то момент начнет считать повторы, и писать комментарии под видео, сколько было Викторов или Максов за полчаса.
В озвучке это будет выглядеть : макс, макс, макс , макс, макс пошел, макс сел, макс бежал. Через каждые две минуты. Надо найти замену имени, например, называть его по фамилии, профессии, парень, имя уменьшительное, он, мужчина, может кличка у него есть, еще как-то, и, стараться чередовать.
12. Про слова специфические, редко используемые, техническую инфу и англицизмы. Читателю, как и слушателю, должно понятно быть каждое ваше слово в тексте. Писать надо как для детей, чтобы любое слово было понятно даже Ирине Борисовне из деревни Волчехвост, Хтонического района, 65 лет, пенсионерка, всю жизнь на скотобойне проработала. Это непременное правило. И тогда слушатель будет вам благодарен. Выкручивайтесь, объясняйте. Даже если очень не хочется.
13. Еще хочу посоветовать навесить на Гуглдок программу "свежий взгляд". Отличная вещь, на проверку близких повторов однокоренных, чтобы не пропустить. Вы улучшите свой текст, это 100%.
14. То, что правильно и логично сложилось в вашей голове, может быть непонятно читателю, а уж слушателю тем более. У каждого свой опыт жизни, образование. Им все надо объяснять, как детям. Какие-то понятные вещи для вас, могут быть просто недоступны пониманию других людей. Допустим, автор пишет “в метро включилось тревожное аварийное освещение”. Вот это читает пятнадцатилетний мальчик, из села в Челябинской области. Никогда он метро не видел, кроме как в интернете видео и фото. Аварийку там не демонстрируют. Как он сможет вообразить, почему оно тревожное? Чем тревожит? Он свет такой никогда не видел. Свет зеленый? Синий? Красный? Какой? Внимание к деталям.
15. Ничего не бойтесь, пишите! Ваш читатель вас найдет. А слушатель будет благодарен за нескучно проведенное время.
И в прошлый раз просили “прозрачнее объяснить условия участия и победы”. Ребят, просто напишите интересную историю, с учетом того, чтобы интересна она была не только вам лично, как автору, а и большинству людей. От себя лично прошу, не надо никаких розовых соплей любовных, лавкрафтовщины и “одноногих собачек”. Кто не знает что это: Одноногая собачка — условное обозначение чего-то очень жалостливого, нарочито долженствующего вызвать в зрителе приступ немотивированных едва сдерживаемых рыданий, спекулирующего на жалости. Изначально происходит вот из такого боянистого анекдота:
Бежала одноногая собачка, подняла ножку чтобы пописать. И упала на животик.
Гид шагнул к витрине, бережно поднял стеклянную крышку, открывая доступ к разложенным внутри документам. Он выпрямился и сделал едва заметный шаг назад, давая гостям возможность изучить содержимое.
Гриф склонился над витриной, медленно листая страницы книги, глаза привычно выцепляли заголовки.
1897 г. Отмечены случаи неестественных рождений. Принятые меры: Указом уездного начальства предписано изъять данные из отчетов губернского статистического комитета, устранить чрезмерный интерес. Распоряжение направлено духовенству – оберегать души младенцев вне зависимости от происхождения.
1903 г. Произведено первое успешное включение в общественный строй. Принятые меры: Младенцы переданы в благонадежные семьи, преданные делу сохранения уклада. Обеспечена их дальнейшая защита и надзор. Общественная молва скорректирована, несогласные – направлены на исправление.
1912 г. Выявлены случаи попыток доноса среди неблагонадежных граждан. Принятые меры: Предприняты усилия по сохранению общественного спокойствия. Лица, сеющие смуту, направлены на исправительные работы, переселены либо исключены из числа жителей. Контроль над внешними контактами усилен.
1925 г. Программа культивации показывает положительную динамику. Принятые меры: Закреплено попечительство за ключевыми семьями. Интеграция продолжается, город развивается должным образом.
1936 г. Зафиксированы первые случаи отклонения от установленных норм. Принятые меры: Неадаптируемые ликвидированы. Семейные очаги, проявившие несостоятельность, направлены на перевоспитание. Разъяснительная работа среди остальных продолжается.
1951 г. Отмечены случаи попытки выезда за пределы города. Принятые меры: Выстроена система предотвращения. Организована работа с родственниками, исключена возможность распространения слухов. Подключены дополнительные механизмы убеждения.
1963 г. Выявлено несоответствие численности. Принятые меры: Разработаны новые методы корректировки популяции. Введены дополнительные уровни подготовки. Доработана система подготовки кадров для участия в городском управлении.
1977 г. Программа демонстрирует высокую эффективность. Принятые меры: Создан механизм передачи опыта между поколениями. Организована проверка на предмет сохранения принципов среди воспитанников. Исключены случаи уклонения от предписанных норм.
1982 г. Выявлены тревожные симптомы социальной нестабильности. Принятые меры: Принят план по поддержанию внутреннего равновесия. Информационная политика пересмотрена. Контроль за адаптацией усилен.
1989 г. Зафиксированы расхождения между внутренними и внешними отчетами. Принятые меры: Подготовлены необходимые корректировки. Архивы пересмотрены, часть данных уничтожена. Облик города приведен в соответствие с актуальными требованиями.
1991 г. Официальное закрытие программы. Принятые меры: Внешний контроль аннулирован, централизованное кураторство прекращено. Архивы очищены, избыточная документация ликвидирована. Городские структуры переведены на самостоятельное обеспечение, принципы работы закреплены в существующем порядке. Надзорные органы расформированы, дальнейшее управление передано под локальную юрисдикцию.
— Это… — начал Кеша, но не нашел, чем закончить.
Гриф читал быстрее остальных. С каждой строкой его лицо становилось все более жестким. Он никогда не считал себя впечатлительным, но от этих сухих формулировок веяло чем-то бесконечно чуждым. — Они… выращивали их? Воспитывали? — Мышь быстро перевела взгляд с Грифа на экскурсовода.
Киса выдохнула и обернулась к Шалому. — Слушай, скажи, что я просто не так прочитала. Или не так поняла. Они же…
Шалом медленно перевел взгляд на нее, потом снова на список.
— Ты все правильно поняла, — негромко сказал он.
Экскурсовод позволил им осознать прочитанное. Не торопил, не комментировал, просто ждал — наблюдая за ними с легкой улыбкой, как за детьми, которым впервые позволили увидеть что-то по-настоящему важное.
Потом, когда тишина в зале стала звенящей, он чуть наклонил голову и, с удовольствием смакуя каждое слово, сказал: — Разумеется, это всего лишь записи. Чистые факты.
Он сделал шаг в сторону и, с легким нажимом, открыл соседнюю витрину. Стекло дрогнуло, выпуская в воздух слабый запах старой бумаги, лакированного дерева и краски.
— Вам, конечно, будет интереснее увидеть лица.
Внутри лежали фотографии. Групповые портреты, выцветшие снимки из альбомов, официальные карточки. Люди, собранные в четкие ряды, смотрели прямо в объектив. Они улыбались. Держали детей за руки. Стояли на фоне улиц Белого.
— Те, кто сохранял порядок, — экскурсовод скользил пальцами по краю витрины, не глядя на них. — Те, кто поддерживал традиции. И те, кому мы обязаны сегодняшним днем.
Фотографии выглядели привычно. Те же застегнутые на все пуговицы пальто, те же серьезные лица, те же торжественные позы — как на тысячах архивных снимков.
Но стоило взглянуть чуть дольше, и что-то шевелилось под поверхностью. Черты отдельных людей расходились рябью на воде, теряясь в незаметных искажениях.
Некоторые лица были слишком симметричными. Другие — наоборот, будто бы сложенными не совсем правильно. А среди улыбающихся губ иногда мелькало нечто, что никто не мог назвать человеческими зубами.
Олеся не смотрела на фотографии. Она смотрела на людей, с которыми приехала в этот город.
Гриф стоял, чуть подавшись вперед. Его взгляд скользил от одной фотографии к другой, оценивал и запоминал до мельчайших деталей. Челюсть напряжена, дыхание медленное, нарочито размеренное. Лицо оставалось спокойным, почти равнодушным, но Олеся видела, как едва уловимо меняется выражение глаз и чуть глубже морщится переносица.
Кеша нервно сглатывал, чтобы смочить пересохшее горло. Он все еще смотрел на снимки с каким-то обреченным ожиданием, что они вот-вот моргнут в ответ.
Шалом прислонился к витрине, стараясь выглядеть равнодушным, но Олеся заметила, как мелко дергался мускул на его шее, а лицо становилось бледнее, чем обычно.
Киса не делала ни одного резкого движения. Не зевала скучающе, не ерзала и не шутила. Она стояла слишком прямо и неподвижно, скрестив руки на груди так, словно в музее был жуткий холод.
Мышь удивительным образом сливалась с окружением. Она прижималась к Грифу. Сначала просто плечом, потом сильнее, как ребенок, который боится монстра под кроватью. Дыхание сбилось, пальцы вцепились в рукав куртки Грифа, оставляя на ней тонкие борозды от ногтей.
В каждом из них них было то, чего Олеся не видела раньше. Страх.
Они боялись. Их, привыкших гоняться за тенями и убивать без колебаний, вывела из равновесия витрина со старыми фотографиями в крохотном городишке.
Олеся не могла решить, что чувствует.
Часть ее ликовала. Вот оно — доказательство, что ее племя не было ошибкой, что его не нужно устранять и стирать из истории. Они жили здесь, растили семьи, работали и строили город. Они стали его сердцем и душой.
Ей хотелось растормошить оперативников, заглянуть в глаза и сказать: «Смотрите. Вам говорили, что нас нужно выжигать, но разве это хаос? Разве это разрушение? Посмотрите, как все спокойно».
Она знала, что должна радоваться - сотни подобных ей, живших открыто, без охоты, без страха. Реальность, в которой их не уничтожали, а оберегали. Город, который принял их.
Но у нее сводило живот от тревожного осознания, что это был не ее мир.
Ей нравился тот, в котором приходилось бежать и прятаться, но можно было выбирать и принадлежать только себе. В котором людей слишком много, чтобы стереть их подчистую и заменить на обрывки искалеченных душ.
Граница не давала выбора. Она была вечной, липкой, пустой и бессмысленной. Постоянный голод, темнота и единственное стремление — пожирать.
Она никогда не была своей среди людей. И все же среди них она чувствовала себя живой, пусть и не в полной мере. В Белом же граница была слишком близко, почти физически ощутимой.
Олеся ощущала это каждой клеткой — холодное, темное, ненасытное нечто тянулось к ней из каждого уголка этого города. В Белом жизнь была только тонкой пленкой, натянутой поверх чего-то иного, и эта пленка уже трещала по швам.
Гриф отвел взгляд от фотографий и посмотрел на нее.
Олеся открыла рот, чтобы сказать что-то — шутку, отговорку, любую гадость, чтобы не выдать своего страха.
Но вдруг поняла — Гриф видел.
Он не знал, что именно. Не мог догадаться, о чем она сейчас думает. Но знал, что она тоже боится.
В этот момент экскурсовод мягко хлопнул в ладони.
— Ну что же, надеюсь, вам понравилось! — он по-прежнему улыбался, но теперь его улыбка казалась Олесе шире, чем должна быть. — История Белого удивительна, не так ли?
Гриф размял напряженную шею и и повернулся к нему.
— Да уж, сказка, — глухо отозвался он. Голос звучал ровно, но в нем чувствовалась сухая злая усталость и с трудом сдерживаемое напряжение.
— Но это только начало! Впереди у нас еще куча всего интересного, — Экскурсовод сделал широкий жест, приглашая их следовать за собой, и не оборачиваясь двинулся вперед.
Первая остановка — Мемориал славы воинам-сибирякам. Высокий гранитный шпиль возвышался над заснеженным сквером. Его поверхность отсвечивала прозрачным зимним светом.
Гриф прищурился, уловив странную рябь в воздухе, как бывает на экранах старых пузатых телевизоров. На секунду фамилии на памятнике сместились, подчиняясь странной, невидимой логике. Одни буквы исчезали, другие вспыхивали на их месте. Еще миг — и текст вновь стал привычным. Остальные тоже заметили и на мгновение задержали шаг, но никто не сказал ни слова.
Они продолжили путь. Следующей точкой маршрута стало невысокое кирпичное здание с афишами на стенах — Бельский центр культуры и досуга. Над входом висел цветастый плакат с приглашением на приближающийся концерт.
Гриф бросил взгляд на окна. Краем глаза он заметил движение, темный силуэт за стеклом. Он моргнул — и в за окном осталась лишь пыль.
— Здесь проходят концерты, спектакли, выставки, — бодро сообщил гид. — Культура — важная часть жизни Белого.
Киса, насупившись, затянулась сигаретой.
— Тут вообще кто-то живет? — спросила она, выделяя последнее слово.
Экскурсовод слегка повернул голову, его улыбка осталась неизменной.
— Конечно. Белый — уютный город. Возможно, и вам захочется осесть у нас.
На этом разговор оборвался.
У Мемориала Великой Отечественной войны воздух показался тяжелее, чем раньше. В гранит врезались сотни имен, высеченных с безупречной четкостью.
Гриф вгляделся в темную, отполированную поверхность одной из плит и невольно напрягся. Там, в отражении, виднелось чье-то лицо. Чужая фигура с пустыми глазницами застыла по ту сторону камня. Он резко отступил и задел плечом Шалома.
— Что? — раздраженно бросил тот.
— Ничего, — Гриф скользнул взглядом по плите. Отражение было в порядке. Только его собственное лицо. Хмурое и усталое.
Площадь Карла Маркса встретила их странной тишиной. В воздухе пахло гарью — едва различимо, но от этого запаха внутри что-то подрагивало. Ветер принес обрывки газет, закружил их на секунду и бросил прямо к ногам Олеси. Она опустила глаза.
Газетная страница выглядела довольно старой. Буквы расползались, меняли шрифт и размер, складываясь в бессмысленный узор. Она нахмурилась и отвела взгляд. Посмотрела на часы. Стрелки дрогнули. Сперва они показывали полдень, затем дернулись еще раз и перескочили на девять вечера. На несколько секунд Олеся почувствовала, как мир вокруг стал зыбким.
— Что-то не так, — тихо сказала она.
Экскурсовод уверенно шагал дальше, ведя их вперед.
У ворот Петропавловского кладбища, воздух стал плотным, почти маслянистым. Приходилось прикладывать немалые усилия просто, чтобы дышать. Крошащиеся кресты и надгробия теснились за ржавой оградой, скованной голыми мертвыми ветками. На секунду показалось, что свет пропал — резко, будто кто-то выключил солнце. И вновь зажегся, но с легкой задержкой. Солнце продолжило светить, как ни в чем не бывало.
— Здесь покоится история Белого, — тихо, с легким придыханием сообщил экскурсовод. — Все, кто был до нас и все, кто еще будет. Торжество цикличности жизни.
Гриф почувствовал, как пальцы предательски дрожат. Привычным жестом он сжал кулаки, пытаясь загнать напряжение обратно под кожу. Все тело ломило, пружина внутри грозилась с хрустом лопнуть, выпустив наружу смесь злости и животного страха.
Челюсть свело, в висках заныло тупой пульсирующей болью, на языке появился привкус железа — он не заметил, как прикусил щеку. Гриф резко выдохнул через нос, загоняя страх поглубже на задворки сознания, чтобы разобраться с ним позже.
Мышь машинально вцепилась в рукав Грифа, пальцы сжались чуть сильнее обычного.
— Нам нужно уходить, — прошептала она.
Кеша тоже почувствовал, что пора убираться. Только, в отличие от остальных, он не собирался терпеливо ждать, пока их окончательно загонят в угол.
— Ну нахрен, — прошептал он и, развернувшись на пятках, бросился назад.
Рывок получился непродуманным, почти инстинктивным — мышцы сработали быстрее, чем разум успел взвесить шансы. Он не оглядывался по сторонам, просто бежал. Ему было плевать, что под ногами — снег, гравий или могильные плиты, лишь бы оказаться как можно дальше от чертового гида.
Но через несколько шагов что-то изменилось.
Воздух вокруг стал еще плотнее. Каждый шаг отнимал больше сил. Ноги наливались свинцом. Он пытался ускориться, но вместо этого двигался только медленнее, как в ночь, когда впервые встретился лицом к лицу с Олесей.
Кеша попытался собрать все силы, но тут же почувствовал, как вокруг него сгущается темнота. Она наползала плавно и сжималась тем сильнее, и чем сильнее он рвался вперед.
На границе видимости что-то мелькнуло.
Ноги заплелись, дыхание сбилось, и он неловко рухнул на колени рядом с Кисой. Та не проронила ни слова — непривычно молчаливая, с сигаретой, которую вовсе перестала выпускать изо рта.
— Спешить некуда, — мягко сказал экскурсовод, — но я все же попрошу вас более не отставать от группы. Боюсь, что, если вы сильно отстанете, мне будет сложно отыскать вас.
Кеша шумно, судорожно дышал и зло смотрел на гида.
Гриф бросил короткий, вымотанный до равнодушия, взгляд на Кешу.
— Если еще раз куда-то дернешься, я тебя сам урою. Быстрее будет, — без тени улыбки сказал он. — Это всех касается.
Киса, не поднимая взгляда, глубоко затянулась и выпустила плотный клуб дыма, который с трудом растекался по воздуху.
— Вот началось… — пробормотала она и притянула к себе совсем поникшую Мышь. — Ну сорвался человек, с кем не бывает.
Кеша стоял, все еще тяжело дыша. Лицо побледнело, но в уголках губ мелькнула короткая усмешка. Он вытер пот со лба, выпрямился.
— Да я уже все. Набегался, — выдавил он.
— Урою, — передразнил Шалом с легкой издевкой. — Тебе, дружище, придется встать в длиннющую очередь за местными жителями.
Олеся провела пальцами по рукаву, смахивая несуществующую грязь.
— Я бы на вашем месте действительно не отставала от столь любезно предоставленного нам провожатого. Без него нам будет намного менее комфортно.
Экскурсовод наблюдал за всем этим с завидным спокойствием, деликатно предоставляя им возможность выговориться.
— Как приятно видеть, что у наших дорогих гостей настолько разумный подход к делу, — произнес он.
И чем дольше и шире он улыбался, тем больше Грифу хотелось наплевать на последствия и спустить пару обойм ему в голову.
В тишине они пересекли небольшое кладбище и остановились у полуразрушенной церкви.
Церковь кое-где подлатали, восстановили стены, но сделали это явно неумело и наспех. Серые заплатки бетона успели пойти свежими трещинами, крыша выглядела слишком легкой держалась не столько на стропилах, сколько на удаче.
Гид замер у входа и кивнул в сторону покосившейся двери
— Проходите, вас уже ждут.
В воздухе стояла тяжесть. Не запах, не затхлость, а густая неподвижность, в которой вязли шаги и звуки.
Стены были завешаны символами, собранными без видимой системы.
Православные иконы соседствовали с католическими распятиями — тонкими, вытянутыми, с изогнутыми в агонии фигурами. В одном месте образ Богородицы располагался рядом с каббалистическим Древом Сефирот, выведенным жирной угольной линией прямо на стене.
Рядом висели буддийские ленты, завязанные тугими узлами. На некоторых угадывались молитвы на санскрите, но часть текстов явно принадлежала другим традициям. Они слиплись от сырости и свисали разноцветными клочьями.
На гвоздях висели мусульманские амулеты, выгравированные на потемневших пластинах и голубые стеклянные глаза из индийской культуры.
В глубине помещения, между подсвечниками, громоздились груды мелких камней, на которых были выцарапаны символы, напоминающие руны. Одни — четкие, выверенные, как из учебников, другие — неопрятные, срисованные в спешке.
На полу стояла глиняная фигурка, больше похожая на жертвенник, чем на идола. Вытянутое тело, длинные руки прижаты к груди, но вместо лица — гладкая, пустая поверхность. Гриф поймал себя на мысли, что не может понять, куда должна быть обращена голова.
Над всем этим висели пучки высушенных трав, подвешенные на перекладинах. Полынь, лавр и ветки дуба, смешанные с чем-то неузнаваемым.
Не было понятно, молились здесь или пытались от чего-то защититься.
— Долго же вы, — прозвучало из глубины церкви.
Женщина плавно покачивая бедрами вышла в центр церкви. Темноволосая, невысокая, с мягкими чертами лица. Таких обычно встречаешь на остановках, детских площадках, в очереди за кофе.
— Саша, — легко сказала она. — Очень приятно наконец встретиться с моим самым преданным поклонником.
Гриф не раздумывал. Пальцы сомкнулись на рукояти. Рывок. Выстрел — движение точное, заученное за годы службы
Из-за его спины в считанные доли секунды раздалось еще четыре выстрела. Звук гулко ударялся о стены и стекал по ним глухим шелестом и осыпью строительной пыли.
— Ну что вы как дети, — в голосе прозвучало скорее легкое недоумение, чем раздражение. — Долгие поиски, напряжение, охота, и все, что у вас есть на этот момент, — немного железа и пульверизатор с цветочным раствором?
Вокруг стало слишком тихо.
Гриф не убрал оружие. Никто из его команды не сдвинулся с места.
Саша посмотрела на них, чуть склонив голову, не без удовольствия оценивая их стойкость. Затем подняла руки в примирительном жесте.
— Вижу, что к разговору вы не склонны.
Тишина на мгновение затянулась, а на стенах задрожали лики икон. Краска пошла рябью и потекла, а затем разом исчезла, оставив лишь пустые рамки.
Лампадки загорелись нервными, дергаными языками пламени, но тут же затухли, как будто воздух в церкви перестал их питать.
За окнами сменился свет. Вместо яркого зимнего дня — густой, удушливый сумрак.
Группа рефлекторно обступила Грифа, становясь спиной к спине. Кеша в спешке задел одну из лампадок и та полетела вниз.
Олеся напряженно посмотрела на Сашу с немым вопросом в глазах.
Та только улыбнулась.
— Давайте я просто покажу вам, что будет.
Церковь исчезла, оставив за собой пустоту, казавшуюся абсолютной.
Она давила, заползала под кожу, вытесняла ощущение собственного тела. Они стояли, но на чем? Они дышали, но чем? Воздуха не было, пространства не было, даже времени не было. Только липкая, глухая неподвижность, в которой что-то шевелилось.
Оно не появлялось, оно выдавливало себя наружу, вырываясь из вязкой черноты, как рождающийся в гное паразит.
Сначала проступили силуэты. Искривленные и переломанные куски тела, которые пытались принять форму, но не успевали. Они корчились в нескончаемом судорожном ритме, дробили собственные суставы, выворачивались наизнанку, снова пытались распрямиться — и падали обратно в месиво из таких же искалеченных тел.
Из бездны лезли руки, но без пальцев. Лица, но без глаз. Пасти, но вместо них — раскрытые глазницы, в которых копошились другие, меньшие существа, такие же голодные, как и все вокруг.
Не было отдельных тел, не было целых существ. Каждый, кто появлялся, уже был частью кого-то еще. Пасти раскрывались, но языки не успевали выбраться наружу — их затягивало обратно, в горло, в нутро, где уже шевелилось следующее существо, сросшееся с тем, что поглотило его прежде.
Им все время чего-то не хватало. Чего-то, что могло вернуть им целостность и смысл. Они пытались завершить себя. Срастались, искали нужные части, но находили только чужие, неподходящие.
Кто-то тащил себе лишнюю руку, пытался вкрутить ее в плечо, но суставы не сходились. Пальцы дергались в беспомощной судороге, и рука падала обратно.
Кто-то раз за разом переделывал ноги. Выпрямлялся, делал пару шагов. Но кожа лопалась, и он снова валился в гниющую кучу таких же, как он — таких же незавершенных.
Голые, изувеченные тела двигались медленно, но никогда не останавливались. Они раздувались, истончались, слипались в единый ком, снова рвались, порождая новые слои. Они жрали себя, а когда уже нечего было жрать — отращивали новую плоть, и слизывали ее языками, похожими на гниющие лоскуты кожи.
Все вокруг состояло из них.
Под ногами не было пола. Они стояли на тысячах и тысячах тел.
Гриф не сразу понял, что ноги медленно проваливаются, и только когда что-то пришлось по его икре, он резко отдернул ногу, выругался и принялся отбивать тянущиеся к остальным конечности.
Кеша всхлипнул, съежился и зажал руками уши.
Под ними шевелились лица. Не размазанные в безличную кашу лики, а живые, человеческие лица. Каждое из них корчилось, пытался кричать, подняться ближе к поверхности, сделать хоть что-то.
Шалом судорожно отряхивал пальто — что-то прилипло к нему, пульсировало, скользило, как жирный слизень.
Олеся вцепилась в себя, пыталась содрать кожу, но от ее пальцев поползли темные следы, как если бы она начала испаряться. Для нее граница всегда была просто холодной тьмой, в которой нельзя было жить. Но сейчас она смотрела на нее со стороны и впервые видела ее во всей мерзкой, нечеловеческой сути. Не пустота. Не одиночество. Бесконечное копошащееся месиво, погребающее всё под собой.
Мышь отчаянно пыталась отстреливаться. Ее пули дробили головы, глаза, пасти, которые разрывались в беззвучном крике Но пули не оставляли даже следов.
— Заткнитесь! — выдохнула она, загоняя новый магазин в горячий пистолет.
Киса не сразу поняла, что у нее по щекам текут слезы. Она не плакала, дыхание оставалось ровным, губы не дрожали, но горячие капли скользили по коже.
Вокруг копошились в вечной агонии люди. Они смотрели. Они ждали. Они умоляли. Их криков не было слышно, но Киса знала, что они чувствуют. Она всегда знала.
Она присела, опустив руку к ближайшему лицу. Осторожно, самыми кончиками пальцев, коснулась. Оно было теплым. Настоящим.
Лицо вздрогнуло. Глаза моргнули. Оно узнало прикосновение — как что-то из давно забытого прошлого.
Киса судорожно вдохнула, резко отдернула руку и попятилась, зажимая рот ладонью. Она хотела, но не могла отвести взгляд.
— Гриф…
Она не узнала свой голос. Это не был ее обычный тон — чуть насмешливый, дерзкий, с тенью бравады. Блеклая тень нее самой.
И тогда поднялось нечто большее.
Они не двигались — это пространство само искривлялось вокруг них, меняя форму, подстраиваясь. То вытягиваясь в пустоту, то складываясь в плотно сплетенный комок.
Сначала это были просто тени в глубине. Затем очертания стали четче, и с каждым мгновением становилось ясно — ни один человеческий взгляд не должен был этого видеть.
Слепые головы, покрытые слоем полупрозрачной плоти, из-под которой едва просвечивали смутные контуры зрачков. Они двигались в беспорядочном ритме. Их пасти раскрывались слишком широко, но внутри не было ни языка, ни горла, только бесконечная воронка пустоты.
Огромные тела, вывернутые наизнанку, разрастались, заполняя собой все вокруг, но стоило им достичь предела, как кожа лопалась, разрывая их на сотни новых, точно таких же. Они существовали вне времени, застыли в вечном процессе умирания, где каждая часть их существа была одновременно началом и концом, каждое движение превращалось в циклическую пытку, которая никогда не завершится.
Кто-то извивался длинным, раздваивающимся телом, его конечности скручивались узлами, сжимались и ломались, заменяя себя новыми формами. Кто-то раскрывался, как гигантский цветок, лепестки которого были сотканы из кожи, глаз, клыков и вытянутых рук, внутри него — еще одно существо, такое же сломанное и изуродованное.
За ними клубились новые тела. Один гигантский худой силуэт покачивался, вытягивал тонкие, растущие пальцы. Они тянулись, сливались с чужой плотью и порождали новые конечности. Из распоротого брюха другого выползали щупальца, усеянные крохотными ручками, шарящими в поисках чужого тепла. Существо с бесформенным, расплавленным лицом медленно раскалывалось надвое. В разломе его тела трепыхались такие же безликие копии, раскалывающиеся себя снова и снова.
Бесконечно умирающие, бесконечно голодные, бесконечно забытые. Они смотрели на крохотную горстку людей посреди моря гнили. Они видели, чуяли пищу — свежую еще совсем живую.
Один из них двинулся, и вместе с ним пошатнулось пространство.
Гриф ощутил, как его непомерное тело становятся ближе. Как оно приближается и жаждет их.
И тогда церковь вернулась. Они услышали тонкий звон разбившейся лампадки, которую уронил Кеша.
Воздух хлынул в легкие, стены снова оказались на своих местах, но что-то необратимо изменилось.
Киса медленно посмотрела на свои пальцы. На коже все еще оставалось ощущение тепла. Живого, просящего, голодного.
Саша опиралась на стену церкви, чуть склонив голову, будто размышляла, стоит ли сказать что-то еще или они уже сами все поняли. В ее позе не было напряжения, а в лице злорадства. Только терпеливое ожидание.
— Вам пора уходить, если не хотите поближе познакомится с теми большими парнями. Вы им приглянулись, — подмигнула им Саша. Голос звучал спокойно, как дружеский совет. Но Гриф знал, что за такими словами обычно стоит не предложение, а приказ.
— О, и передайте вашему начальству, что мы открыты к честным и справедливым переговорам.
Она сделала шаг вперед и задержала взгляд на Олесе.
— А ты бы осталась, — сказала она задумчиво. — У нас тут дефицит кадров, сведущих в хорошем дизайне.
Олеся не пошевелилась. Не моргнула.
— Не уверена, что мне понравятся ваши… клиенты, — она старалась говорить спокойно, но голос все же предательски дрогнул.
Саша усмехнулась.
— Это дело привычки.
Она махнула рукой и шагнула в тень.
— Не задерживайтесь, — бросила она из полумрака. Небрежно, с легкой улыбкой. — Час, может, меньше. Как карта ляжет.
Гриф подхватил полуобморочную Мышь. Она не сопротивлялась — тело безвольно повисло на его руках.
Олеси нигде не было.
Киса обернулась, метнулась взглядом по церкви, по углам, по проходам между скамьями, но ее там не оказалось. Ни тени, ни голоса, ни следа.
— Где она?! — Киса рванулась на поиски, но Гриф дернул ее за воротник.
— Не время.
Голос был хриплый, жесткий, на грани срыва.
Он не оборачивался. И остальные тоже. Они бежали.
Церковь расплывалась за спиной, превращаясь в зыбкую пустоту, от которой ломило виски.
Все с тем же радушием им вслед махал экскурсовод. Казалось, что его совсем не заботили метаморфозы города.
— Приезжайте еще! Город всегда рад гостям! — крикнул он напоследок.
Белый содрогался сдирая с себя слой за слоем. Дома крошились, расплывались, стекали в трещины, и выворачивались наизнанку. Вывески менялись местами, окна растворялись в стенах, мостовая проваливалась под ногами, превращаясь в серую гниль.
Они вылетели на парковку у гостиницы. Гриф запихнул Мышь на заднее сиденье их служебного авто и сел рядом. Кеша и Киса плюхнулись следом. Шалом рванул водительскую дверь, упал на сидение и завел мотор. Машина завибрировала, колеса пробуксовали, швыряя в воздух комья грязного снега, и они сорвались с места.
Они гнали сквозь город, который умирал и рождался у них за спиной.
На обочинах все еще стояли дома, но очертания расплывались, крыши перекосились, улицы больше не вели туда, куда должны были. Где-то за их спинами обрушивался купол церкви, скрипели заворачивающиеся в дугу фонарные столбы.
В зеркале заднего вида отражалось не разрушение, а обновление.
Белый заворачивался в себя, оставляя за их спинами провал, зияющий невнятным копошением.
Гриф не отрывал взгляда от зеркала.
В последнем проблеске между сминающимися зданиями, среди улиц, которых больше не существовало, что-то стояло.
Не силуэт, не тень — нечто, для чего у них пока не было названия. Оно не колебалось и не дрожало в разрушающемся мире, а стояло свободно расправив конечности.
А потом Белый просто стал городом. Таким, каким его могли бы увидеть случайные проезжие, желающие заглянуть в гости.
Гриф потянулся, лениво и с удовольствием, разминая затекшие мышцы. Сон был крепким, глубоким, будто выспался впервые за чертову вечность.
Это сразу показалось неправильным.
Обычно он просыпался от звонка, от холода, от крика, от боли в шее или между лопатками. От того, что кому-то срочно требовалось обложить очередной труп отчетными документами. Но не сегодня.
Сегодня он открыл глаза и понял, что ему хорошо.
Одеяло не сбилось в узел, подушка не оставила морщинистых следов на лице, а тело не сводило от неудобной позы. Через иней на окнах пробивался ровный солнечный свет — мягкий, золотистый, совершенно неуместный для зимнего утра в вымершем городе. Никакой серости, слякоти и свинцового неба, которое обычно давило на череп.
Гриф зевнул, перевернулся на бок… и почувствовал запах кофе.
Свежий. Настоящий. Такой он пил однажды в командировке, в дорогом итальянском отеле, когда заведение ошиблось с бронью и их случайно обслужили как особо важных гостей.
Гриф сел на кровати и уставился на стол.
Высокая, фарфоровая чашка с едва заметной золотой каймой. Рядом — овсянка. Не размазня из пакетика, а сваренная на молоке, тягучая и шелковистая каша с мягкой текстурой без намека на клейкость. Она была щедро посыпана грецкими орехами и сдобрена сливочным маслом, которое медленно таяло и оставляло глянцевые разводы на поверхности.
Тепло, уют и забота.
По позвоночнику Грифа пробежала холодная волна осознания. Он моргнул и сцепил пальцы на затылке, до боли впиваясь ногтями в кожу.
Он спешно перебирал в памяти события последних часов. Ночь прошла без происшествий. На пересменке информацию о еде не докладывали. Никто не слышал шагов. Никто не видел, как открывались двери. Завтрак оказался на прикроватном столике. Свежий и еще горячий.
Гриф резко вскочил, чем разбудил Мышь. На ходу натянул кобуру и рубашку поверх майки и вышел в коридор.
На встречу ему уже бежала обескураженная Киса. В одной руке она держала банку дорогого энергетика, который позволяла себе в дни зарплаты, в другой — тарелку.
Картофельные драники, золотистые, с хрустящей корочкой. Маленькая плошка со сметаной и зеленью. Идеальный баланс жирного, соленого и острого.
— Это… — Киса прищурилась. — Ты устроил?
— Нет.
Из других комнат начали выходить остальные.
Шалом держал в руках чашку чая. Того самого, который он заказывал откуда-то из дальних уголков Китая и очень берег.
Мышь прижимала к себе тарелку с мягкими булочками и сливочным маслом. Нежным и немного подтаявшим, чтобы идеально ложиться на бутерброд
Кеша, нахмурившись, ковырял уголок вафли с четкими краями и мягкой сердцевиной. Темный шоколад медленно таял и щекотал ноздри горьковатым ароматом, а вишневый соус добавлял едва уловимую кислинку.
Олеся стояла чуть в стороне, держа в руках стакан с чем-то молочным. Возможно, топленое молоко с медом. Или сливочный коктейль, который она пила в детстве, вылизывая края стеклянного бокала.
Она машинально листала буклет «Туристические маршруты города Белый», принесенный вместе с завтраком, пока краем глаза не заметила движение.
Оперативники, не сговариваясь, подхватили свои подносы и направились в их с Кисой номер. Не просто привычка держаться вместе, а скорее инстинкт. Как стая сбивается в кучу, почуяв неладное. Или как бомжи на вокзале, стекающиеся к тем, у кого в руках есть что-то горячительное.
Олеся чуть сильнее сжала стакан в ладонях. Запах молока успокаивал, но не заглушал чувства, которые уже несколько часов подтачивали нервы.
Она не сразу пошла за остальными. Задержалась на пороге, чуть сощурившись, вглядываясь в окна напротив. Где-то там, в городе, должны быть люди. Должны. Но среди всех отблесков жизней, которые она привыкла различать, среди множества сигналов, по которым можно было отличить «своих» от «чужих», она видела только одно — своих.
Олеся сделала глубокий вдох. Вчера ей не нравилось это место. Теперь же оно откровенно ее пугало.
Она вошла в комнату последней, закрыла за собой дверь и обвела взглядом оперативников. Те с завидным аппетитом поглощали любезно предоставленный завтрак, кажется полностью игнорируя его контекст.
— Я не чувствую в округе других людей, кроме вас, — негромко сказала Олеся, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно и уверенно, но получилось хуже, чем она надеялась.
Гриф со стуком поставил чашку на стол и отодвинул тарелку с кашей.
— Умеешь ты испортить аппетит. Ну хоть подкормили перед забоем. Приятно знать, что у местных хорошие манеры.
— Я бы на твоем месте доела. Завтраки так-то реально хорошие, — заметила Киса, с набитым ртом.
Шалом взглянул на нее с нескрываемым отвращением.
— Почему-то я не удивлен, что тебя радует бесплатная жратва, когда мир катится к чертям.
— Катится, — невесело усмехнулся Гриф. — И нас, похоже, решили сделать свидетелями этого исторического момента.
Он перевел взгляд на буклеты, валяющиеся на тумбочке.
— Ну, раз пригласили на экскурсию — будет некрасиво отказываться.
— То есть мы идем? — уточнила Мышь, хотя вопрос был риторическим.
Гриф мрачно улыбнулся и направился к двери.
— Конечно. Когда еще Старшой раскошелится нам на тур по достопримечательностям за казенный счет
Внизу их уже ждал улыбчивый молодой человек с абсолютно безупречной внешностью и манерами, напоминающими навязчиво-приветливого администратора дорогого отеля. Аккуратно зачесанные назад волосы, идеально выглаженная рубашка, до блеска начищенные ботинки. На его лице застыла профессиональная улыбка человека, искренне убежденного, что главное в жизни — чтобы у гостей остались самые приятные впечатления.
В руках он держал небольшой плакат с выведенными от руки буквами: «Делегация из Москвы».
— Доброе утро, дорогие гости! — бодро произнес он, чуть поклонившись. — Добро пожаловать в Белый! Я — ваш экскурсовод на сегодня. Очень рад, что вы наконец проснулись. Надеюсь, мы угадали с завтраком?
Гриф медленно повернул голову к остальным. Шалом выглядел так, будто был готов немедленно удушить гостеприимного молодого человека, Киса — словно задумалась, не попросить ли у того вторую порцию завтрака, а Кеша недоуменно переводил взгляд с плаката на экскурсовода и обратно, явно не понимая, как реагировать на происходящее.
— Откуда вы знаете о нашем прибытии? — медленно спросил Гриф, пристально вглядываясь в белоснежную улыбку экскурсовода.
— Ну как же, вас тут очень ждали! — легко ответил тот, совершенно не сбиваясь с дружелюбного тона. — А у нас в Белом принято встречать гостей лично. Кстати, всю программу на сегодня мы уже подготовили, так что скучать вам точно не придется. Вас ждет масса интереснейших мест!
Гриф окинул взглядом членов группы. Те молчали, напряженно глядя на своего провожатого.
— Ладно, — протянул он наконец, глубоко выдохнув. — Валяй, экскурсовод. Только без сюрпризов.
— Какие могут быть сюрпризы? — улыбнулся тот еще шире. — В Белом все идет по плану! Начнем с самого уютного уголка города — центральной площади. Там вы сможете по-настоящему прочувствовать атмосферу Белого.
— Вот уж спасибо, — пробормотал Шалом. — Всегда мечтал почувствовать атмосферу вымершего города где-то на задворках мира.
Киса хлопнула его по плечу.
— Да не ной ты. Может, в конце экскурсии нам предложат сувенирные кружки.
— Или памятные надгробия, — фыркнул Кеша.
Экскурсовод лишь добродушно рассмеялся.
— У вас прекрасное чувство юмора! Это всегда полезно в путешествиях. Ну что ж, прошу за мной.
Гриф скрипнул зубами. Плохая идея, очень плохая. Но выбора у них не было.
— Двигаемся, — коротко бросил он и на выдохе шагнул за экскурсоводом. — Посмотрим, что там у них за план.
Город оказался слишком живым.
Они ждали пустых улиц, заброшенных домов, тишины, от которой звенит в ушах. Но вместо этого Белый жил. И жил как-то слишком хорошо.
На остановке пассажиры терпеливо ожидали автобус, мило беседуя между собой. Из окон выглядывали хозяйки в передниках, а в парке по расчищенным дорожкам прогуливались парочки и мамы с колясками.
На лицах не было следов усталости, раздражения или суеты. Никто не торопился, не злился, не выкрикивал в трубку «Я тебе сказал, деньги верни!», не сплевывал в снег, не матерился, не курил у подъезда, поднимая воротник от ветра — в общем не делал ничего, что делают обычные люди в богом забытом городке.
— Так и хочется кому-то из них сунуть под ноги кирпич и посмотреть, споткнется ли, — заметил Кеша с нервной улыбкой.
Экскурсовод, казалось, совершенно не замечал косых взглядов и перешептываний гостей или делал вид, что не замечает. Он бодро вышагивал впереди группы и активно размахивал руками.
— У нас тут очень уютно, правда? — осведомился он, не сбавляя шаг. — Город развивается, местные жители активно участвуют в его благоустройстве! Мы ценим традиции, но всегда открыты для нового. А вот и наша первая остановка. Главная площадь Белого — Базарная! Здесь собираются наши горожане, проходят праздники, ярмарки, фестивали.
— Какие именно? — поинтересовался Шалом.
— О, разные. Мы отмечаем множество событий, важных для каждого жителя и его убеждений. Например… — он задумался на долю секунды, но тут же снова засиял. — …Фестиваль урожая! Очень колоритный праздник! Вся площадь превращается в море огней, музыки и радости. Вам бы понравилось.
Киса чуть склонила голову набок.
— Правда? А когда он был в последний раз?
— О, совсем недавно! — уверенно кивнул экскурсовод. — Осенью. Или, возможно, весной. Время в Белом течет так плавно, что порой теряешь счет дням.
— Ну конечно, — хмыкнул Гриф.
Они шли дальше, а город оставался таким же ровным, размеренным и дружелюбным.
Гриф чувствовал, что внутри удавкой стягивается раздражение. Глухое, вязкое, как затянувшийся зуд, который не проходит, сколько не чеши. Они шли туда, куда их вели — стадо безвольных баранов на веревочке.
Раздражение продолжало нарастать, вызывая нервную чесотку. Гриф провел ладонью по затылку, резко потер шею, хрустнул костяшками пальцев. Но зуд никуда не делся. Только глубже заполз под кожу, царапая нутро тонкими волосатыми лапками. Ему нужно было сбросить с себя этот город, его пустые глаза и бессмысленные улыбки.
Он резко свернул, не сказав ни слова. Просто зашагал в сторону соседней улицы. Остальные замешкались всего на секунду, а потом двинулись следом без лишних вопросов.
Экскурсовод продолжал идти вперед, жестикулируя и что-то рассказывая про еще одну задрипанную школу и очередной памятник сомнительной исторической значимости, но вскоре понял, что его больше не слушают. Он остановился, оглянулся и добродушно засунул руки в карманы.
Гриф считал шаги. Раз, два, три. Десять. Поворот. Узкая улица, серый фасад, вывеска, скрип колеса по асфальту. Еще поворот. Раз, два, три…
Они вышли на площадь.
Кеша застыл первым.
— Не может быть, — выдавил он, оборачиваясь через плечо.
Гриф проскользил взглядом по знакомым очертаниям, сверяя с картинкой в памяти. Тот же дом с облупившейся лепниной. Те же ворота во двор. Та же старушка на лавочке, которая читала газету, не поднимая глаз.
— Что за… — Киса чуть отступила назад, покачав головой.
— Гриф? — Мышь легко коснулась его плеча.
Гриф ничего не ответил. Развернулся, уводя их в другой переулок, потом еще один и еще. Они вышли на соседнюю улицу и снова оказались у того же здания, того же перекрестка, той же скамейки, где пожилая женщина читала газету, в очередной раз переворачивая ту же страницу, что и прежде.
— Сука… — Шалом выдохнул сквозь сжатые зубы.
— Что за хрень? — Кеша шагнул вперед, разворачиваясь к Грифу. — Ты же видел! Мы поворачивали! Мы…
Олеся чуть повернула голову и скрестила руки на груди.
— Уверен? Может, еще кружочек? Глядишь, привыкнем, обживемся и уезжать не захочется.
Ее голос звучал приторно, с едва заметной насмешкой, от которой чесотка Грифа только усиливалась. Он выдохнул, силясь не выдать ни злости, ни растущего внутри беспокойства.
— Да. Сейчас — да.
Экскурсовод стоял на том же месте, где они его оставили и приветственно махал им рукой.
— Потерялись? — вежливо поинтересовался он.
Гриф сжал кулаки в карманах.
Они здесь не гости. Но если их держат на поводке — значит, поводок можно дернуть в нужный момент.
— Нет, — ответил он. — Просто решили получше изучить город.
— Разумно, — одобрительно кивнул экскурсовод. — Но поверьте, с моим сопровождением это будет гораздо удобнее и безопаснее. Тем более, что мы почти сделали круг и вернулись к вашей гостинице и краеведческому музею. В нем собраны экспонаты, рассказывающие историю Белого, его древнейшие и новейшие легенды, традиции…
— Музей тоже был закрыт, — шепнул Кеша на ухо Грифу.
— Юноша, вы абсолютно правы! — воскликнул экскурсовод. — Музей действительно был закрыт, мы даже боялись не успеть его обновить к вашему приезду.
Кеша вздрогнул так резко, что чуть не наступил на пятки Грифу. Спина покрылась холодным потом, а сердце ухнуло куда-то в желудок. Он бросил быстрый взгляд на остальных — никто даже бровью не повел.
Он неловко кашлянул в кулак и скосил глаза, делая вид, что ничего не произошло. И все же от экскурсовода начал держался подальше.
За его спиной Киса пыталась оживить мигающую красным электронку.
— Да вы издеваетесь… — причитала она, попеременно тряся устройство и пытаясь сделать хотя бы еще одну затяжку.
Гриф смотрел на небольшой павильон у края тротуара, один из тех, что всегда стоят возле автобусных остановок. Жвачки, вода, батончики. Совершенно обычный, если бы не одно «но».
— Кис, глянь-ка, — кивнул он на витрину.
Киса раздраженно хмыкнула, но все-таки повернула голову.
На стеклянной полке ровным рядом стояли именно те сигареты, за которыми она гонялась по всей Москве. Чудовищно сладкие, мощные, с паром легко заполняющим весь кабинет и единственным недостатком, из-за которого их не закупало большинство табачек — слишком плавно и быстро курились, чем вызывали жалобы клиентов.
Она подошла ближе, склонилась, чуть прищурившись. Провела пальцем по стеклу.
— Я что, во сне?
— Все для дорогих гостей, — сухо прокомментировал Гриф.
Кисе не потребовалось много времени на раздумья. Она пожала плечами и открыла дверь палатки. Вернулась через пару минут, рассовывая по карманам пять-шесть штук.
— Бесплатно, между прочим, — сказала она с блаженной улыбкой и тут же закурила.
— Постыдилась бы так откровенно подачки брать, — Мышь покосилась на нее с осуждением.
Киса весело усмехнулась:
— А что, думаешь, если не взять, усатый дядя не поведет нас в свой темный подвал?
Никто не ответил.
Экскурсовод увлек их дальше за собой и вскоре остановился возле старенького одноэтажного здания с красной крышей.
Табличка у входа гласила: «Бельский краеведческий музей».
Гриф всмотрелся в фасад. Несвежая штукатурка, деревянные оконные рамы, местами потемневшие от времени. Над входом висел флаг — новенький аккуратно выглаженный, без единой складки.
— История Белого хранится здесь, — с энтузиазмом сообщил экскурсовод. — Включая древнейшие артефакты и самые свежие находки!
Дверь открылась сама собой с легким скрипом.
Гриф инстинктивно сжал пистолет и медленно вошел внутрь.
— Ага, очень свежие, — пробормотал он.
Остальные вошли следом.
Воздух в музее был неподвижным, слишком теплым, с тяжелым запахом старой бумаги и чего-то сладковато-прелого.
— Чувствуете? — тихо спросила Олеся.
— Да, в этом музее, кажется, умерла вентиляция, — отозвался Кеша, потерев нос.
— Не только она, — бросил Гриф.
Он огляделся.
Зал был маленьким и очень забитым. Поеденные молью манекены в обветшалых костюмах, пожелтевшие фотографии, картины с пейзажами Белого.
Внимание Мыши привлекла стоявшая у дальней стены детская коляска. Старинная, на тонких железных колесах, с потертой кожаной обивкой. Внутри что-то было.
— Это что за экспонат? — спросила она и аккуратно приблизилась.
Коляска скрипнула.
Внутри, завернутая в старое покрывало, лежала кукла. Чересчур реалистичная. Маленькие пальчики чуть сжаты, глазки остекленевшие и очень внимательные. Слегка сероватая и слишком шершавая для младенца кожа вызывала неприязнь.
— Пиздец, — тихо выдохнул Кеша.
Шалом чуть наклонился, разглядывая экспонат с выражением человека, обнаружившего на любимом свитере кошачью блевотину. От куклы исходил тот сладко-прелый запах, который чувствовался еще на входе.
— Я не часто с тобой соглашаюсь. Но, да — пиздец, — процедил он.
Олеся напряглась.
— Это не просто кукла.
Экскурсовод засиял.
— О, вы заметили! Это действительно уникальный экспонат! Наши предки верили, что не всех детей стоит воспитывать. Иногда дети оказывались не тем, кем хотели их видеть родители.
Гриф медленно повернулся к нему.
— Подменыши?
Экскурсовод улыбнулся тепло и понимающе:
— Маленькое уточнение. В Белом мы говорим «Вернувшиеся», ведь по сути они вернулись домой. А дом всегда знает, как принять своих.
Кивком он указал на небольшую стеклянную витрину. Внутри лежала книга. Густо исписанные страницы, пожелтевшие от времени, с красными метками на полях. *** Следующая часть тут
Луна стояла в небе огромным мертвенным глазом, холодным и безразличным. Туман стелился между могильными плитами, путаясь в высохших ветвях деревьев. В воздухе витал запах сырой земли и чего-то старого, забытого.
Иван не верил в байки про ведьму с кладбища. Деревенские старухи шептались, что каждое полнолуние она выходит из могилы в поисках своей жертвы — того, кто потревожит ее сон. Говорили, что когда-то, много лет назад, ее предали, оставили ждать жениха, который так и не пришел. Теперь она ищет его среди живых, чтобы утащить к себе.
— Глупости, — пробормотал Иван, перешагивая через покосившийся надгробный камень.
Он пришел сюда на спор — доказать друзьям, что ведьмы не существует. Нужно было просто дойти до старой часовни в центре кладбища и принести оттуда обломок двери. Ничего сложного.
Но ветер внезапно стих. Тишина навалилась, давя на уши, а воздух стал холодным, как ледяная вода. Иван почувствовал, как по спине пробежал озноб.
А потом он увидел ее.
Она вышла из теней, высокая, худая, в рваном черном платье, которое колыхалось, будто живое. Ее лицо... нет, это был не просто бледный лик — это был череп, обтянутый тонкой, иссохшей кожей. Из пустых глазниц сочился мрак.
Иван хотел закричать, но не мог. Ноги приросли к земле. Ведьма потянулась к нему своими длинными костлявыми пальцами.
— Я ждала… так долго…
Ее прикосновение было ледяным. Мир вокруг закружился, погрузился в темноту. Последнее, что услышал Иван, был звук шепчущего ветра и тихий, довольный вздох невесты, наконец нашедшей своего жениха.
Лес молчал, но тишина была обманчивой. Ветер гудел в кронах вековых сосен, но не трогал нижние ветви, где тени лежали густо, как черная смола. Всеслав шагал через чащу, сжимая копье с широким железным наконечником, выкованным в огне, освященном именем Перуна. В левой руке он держал факел, чье пламя дрожало, словно чуяло, что ночь принадлежит не ему. Безлунное небо давило сверху, звезды прятались за тучами, и только слабый отблеск огня выхватывал из мрака корявые стволы да мох, что хрустел под сапогами.
Всеслав был высок, широкоплеч, с лицом, изрезанным шрамами, как старый щит зарубками. Черные волосы с проседью были стянуты в узел, а глаза, серые и острые, видели то, что другим не дано. На груди под кожаной рубахой висел амулет — костяная фигурка Перуна с молнией в руках, вырезанная его дедами еще до времен князей. Он не был воином в дружине, не молился жрецам и не клялся князю в верности. Всеслав был охотником теней — тем, кто шел туда, где гасли очаги, где крики заглушали молитвы, где нечисть поднимала голову из древних могил.
Три дня назад его позвали из деревни у реки. Старейшина Радомир встретил его на пороге, стоя на коленях, с лицом, белым от страха. "Спаси нас", — шептал он, и голос его дрожал, как тростник на ветру. Деревня умирала: скот падал без причины, дети пропадали бесследно, а из леса доносились звуки — не вой зверя, не плач русалки, а нечто иное, древнее, полное злобы и голода. Рыбаки видели тени у воды — слишком высокие, слишком длинные, с руками, что шевелились, как змеи. Жрецы жгли травы, резали петухов, молились Велесу и Перуну, но боги молчали.
— Это не леший, не водяной, — сказал Радомир, глядя в землю. — Это старше. Глубже.
Всеслав не ответил. Он знал, зачем его зовут. Когда мечи бессильны, а обряды пусты, люди ищут охотника.
Он ушел в лес на закате, взяв копье, топор и мешок с травами — полынью, зверобоем и сушеными грибами, что росли у корней старых дубов, где земля помнила кровь. Деревня осталась позади, ее огни утонули в тумане, и лес сомкнулся вокруг, дремучий, сырой, пропитанный запахом гнили и смолы. Здесь жили духи — лешие, что путали тропы, русалки, что пели у омутов, болотницы, что крали дыхание. Всеслав знал их повадки, умел обойти их ловушки. Но то, что он искал, было не из их рода.
След привел его к реке. Вода текла медленно, черная, как ночь, и не отражала ничего — ни неба, ни огня. На берегу лежала лодка, прогнившая, но еще недавно целая, а рядом — следы: босые, с длинными пальцами и когтями, что врезались в грязь глубже, чем мог бы зверь. Всеслав опустился на колено, провел рукой по краю следа. Холод ударил в пальцы, а амулет на груди дрогнул, словно предупреждая.
— Ты здесь, — тихо сказал он, поднимая взгляд.
Река ответила плеском, тяжелым, как вздох земли. Из воды поднялась тень — высокая, сгорбленная, с руками, что свисали до земли, покрытыми клочьями тины и чешуей, что блестела, как мокрый камень. Лицо скрывал капюшон из водорослей, но глаза горели красным, как угли, что тлеют веками. Всеслав встал, вскинув копье.
— Назови себя, — сказал он, и голос его был тверд, как железо.
Тварь засмеялась — звук был низким, скрежещущим, будто кости ломались под водой.
— Я старше имен, охотник, — ответила она. — Старше ваших богов. Я был, когда мир еще спал под льдом, когда ваши предки дрожали в пещерах. Я — Древний.
— Древний? — Всеслав прищурился, чувствуя, как холод ползет по спине.
Он знал сказания. Давным-давно, до Перуна и Велеса, до света Даждьбога и тьмы Чернобога, мир принадлежал иным. Древним. Они были первыми детьми земли — не духами, не богами, а чем-то средним, рожденным из хаоса, что бурлил в недрах. Говорили, что они правили лесами и водами, пока молодые боги не пришли с огнем и громом. Перуновы молнии разбили их тела, Велесовы змеи загнали их в глубины, а Мокошь спрятала их под корнями. Но Древние не умерли. Они спали — в болотах, в пещерах, в черных озерах, питаясь тенями и ожидая, пока люди не потревожат их покой.
— Зачем ты здесь? — спросил Всеслав, шагнув ближе. Факел шипел, отбрасывая тени на воду.
— Голод, — тварь наклонила голову, и из-под капюшона мелькнули зубы, кривые и желтые, как старые кости. — Ваши боги забыли нас. Но вы, люди, — вы теплые. Ваша кровь зовет. Ваши души — как мед для нас.
Всеслав сжал копье. Он видел нечисть — упырей, что грызли мертвецов, навок, что крали детей, кикимор, что душили во сне. Но это было иное. Древние не были духами леса или воды. Они были старше мифов, старше времени, и их сила текла из глубин, где даже Велес не ходил. Говорили, что у них нет имен, но есть сущность — голод, что не утоляется, злоба, что не гаснет. Они могли принимать облик — человека, зверя, тени, — но всегда оставались чужими, холодными, как лед под землей.
— Уходи, — сказал Всеслав. — Или я отправлю тебя обратно в тень.
Тварь шагнула к нему, и река задрожала. Вода поднялась, заливая берег, и из нее полезли фигуры — мертвецы с белой кожей и пустыми глазами, с водорослями, что свисали с плеч. Утопцы, но не те, что служат водяным. Эти были слугами Древнего — их тела гнили, но двигались быстро, а когти блестели, как обсидиан. Их было шестеро, и они шли молча, протягивая руки.
Всеслав бросил факел в первого. Огонь вспыхнул, пожирая плоть, и тварь взвыла, но остальные не остановились. Он ударил копьем, пробив грудь второму, и из раны хлынула не кровь, а черная жижа, что воняла смертью. Третий схватил его за ногу, но Всеслав рубанул топором, отсекая руку. Бой был яростным, и когда последний утопец рухнул, растворяясь в грязи, Древний снова засмеялся.
— Ты силен, охотник, — сказал он. — Но нас много. Мы проснулись.
— Кто "вы"? — Всеслав вытер лезвие о плащ, не сводя глаз с твари.
— Те, кого ваши боги предали, — тварь отступила к воде. — Мы спали в тенях, но ваши руки разбудили нас. Кости, что вы взяли, — наша плоть. Камни, что вы тронули, — наша память. Теперь мы идем за вами.
Он исчез, растворившись в реке, и волны сомкнулись, оставив тишину. Всеслав стоял, глядя на воду, пока факел не догорел. Он знал, что это не шутка. Древние проснулись, и их было больше одного.
Вернувшись в деревню на рассвете, он нашел Радомира у идола Велеса. Старик выглядел изможденным, его руки дрожали.
— Ты нашел его? — спросил он.
— Нашел, — Всеслав бросил мешок на землю. — Это Древний. И он не один.
— Древний? — Радомир побледнел. — Сказки…
— Не сказки, — оборвал его охотник. — Вы разбудили их. Где кости?
Старейшина указал на избу. Всеслав вошел и увидел: груду костей, старых и пожелтевших, и камень с рунами, что шевелились, как живые. Он поднял камень, чувствуя, как холод сковывает пальцы.
— Вы тронули их могилу, — сказал он. — Теперь они хотят вашу кровь.
— Что делать? — Радомир упал на колени.
— Ждать, — ответил Всеслав. — И готовиться.
Он вышел на улицу, глядя на лес. Тени шевелились, и ветер принес запах смерти. Охота началась.
День угасал, и лес укрывался серой пеленой. Всеслав стоял у реки, глядя на воду, что текла медленно, как кровь из старой раны. После встречи с Древним он не спал — не мог. Глаза твари, красные и голодные, горели в его памяти, а слова о "многих" эхом звучали в голове. Он знал, что это не пустая угроза. Древние не лгали — они не нуждались в обмане. Их сила была в их сути, в их вечности.
Вернувшись в деревню, он собрал людей у очага старейшины. Избы пахли смолой и страхом, а лица — бледные, осунувшиеся — смотрели на него с надеждой и ужасом. Радомир сидел у огня, сжимая посох, а рядом стояла Млада, молодая вдова, чей сын пропал неделю назад. Ее глаза были сухими, но пальцы дрожали, теребя край платка.
— Говори, охотник, — сказал Радомир. — Что делать?
Всеслав положил на стол камень с рунами и кости, что нашел в избе. Люди ахнули, отступив назад, словно от яда.
— Вы тронули их покой, — начал он, и голос его был низким, как гул земли. — Древние спали века, закованные богами в тени. Перунов огонь разбил их, Велесовы змеи утащили их в глубины, Мокошь заперла их под корнями. Но они не умерли. Они ждали. Эти кости — их плоть. Этот камень — их память. Вы разбудили их, и теперь они идут за вами.
— Нет, — Всеслав покачал головой. — Они старше. Древние — первые дети мира, рожденные из хаоса, когда земля еще не знала света. Они правили, пока боги не пришли. Говорят, их было семеро, и каждый — как воплощение тьмы: голод, холод, страх. Их изгнали, но не уничтожили. Они спят в местах, где земля тонка — в болотах, пещерах, под реками. И теперь они проснулись.
— Сколько их? — спросил кузнец Добрыня, крепкий мужчина с руками, черными от сажи.
— Один уже здесь, — ответил Всеслав. — Но он говорил о других. Сколько — не знаю. Может, двое. Может, все семеро.
Тишина повисла над избой. Огонь трещал, но тепла не давал.
— Что они хотят? — прошептала Млада.
— Кровь, — сказал Всеслав. — Души. Они питаются вами, чтобы вернуть себе силу. Когда-то они были как боги, но теперь — тени. Чем больше они заберут, тем сильнее станут.
— Как их остановить? — Радомир поднял взгляд.
— Найти их логово, — ответил охотник. — Вернуть кости и камень туда, где вы их взяли. И убить того, кто уже здесь.
— Убить? — Добрыня хмыкнул. — Если они старше богов, как твой меч их возьмет?
— Они слабы, — сказал Всеслав. — Проснувшись, они голодны, но не всесильны. Железо, освященное огнем, ранит их. Обряды Велеса могут сковать их. Но времени мало. Они будут брать ваших детей, ваш скот, пока не вернут себе былую мощь.
Люди молчали. Млада сжала кулаки, Радомир опустил голову, а Добрыня сплюнул в огонь.
— Я пойду с тобой, — сказал кузнец. — У меня топор крепкий.
— И я, — добавила Млада. — Мой сын… если он жив, я найду его.
Всеслав кивнул. Он не любил брать людей с собой — они мешали, боялись, умирали. Но эти двое были упрямы, а их гнев мог пригодиться.
— Собирайтесь, — сказал он. — Уходим на закате.
***
Лес встретил их сыростью и мраком. Всеслав шел впереди, держа копье и факел, за ним — Добрыня с топором на плече и Млада с ножом в руке. Радомир показал им пещеру у реки, где нашли кости: темный провал в скале, заросший мхом и колючим кустарником. Вода рядом текла тихо, но в воздухе висел запах гнили — тяжелый, как дыхание мертвеца.
— Здесь, — сказал Всеслав, глядя на следы у входа. Те же когти, те же длинные пальцы.
Он бросил в пещеру щепотку полыни и шагнул внутрь. Стены были влажными, покрытыми слизью, а пол усеивали кости — не только звериные, но и человеческие, старые, с вырезанными знаками. Глубже в темноте что-то шевелилось.
— Они здесь, — прошептала Млада, сжимая нож.
— Тише, — оборвал ее Всеслав.
Факел осветил фигуру — ту же тварь, что он видел у реки. Древний стоял у алтаря из камня, где лежали черепа, обмотанные водорослями. Его глаза горели ярче, чем ночью, а когти шевелились, как живые.
— Ты пришел, охотник, — сказал он, и голос его был как скрежет льда. — Принес мне еды?
Добрыня рванулся вперед, но Всеслав остановил его.
— Где остальные? — спросил он.
— Скоро узнаешь, — тварь улыбнулась, показав зубы. — Мы просыпаемся один за другим. Я — первый. Голодный. Но не последний.
Он махнул рукой, и из теней вышли утопцы — десяток, с телами, что гнили на ходу. Млада вскрикнула, но ударила ножом, когда первый бросился к ней. Лезвие вонзилось в грудь, и тварь рухнула, но другие шли. Добрыня рубил топором, отсекая головы, а Всесlav метнул копье, пробив утопца насквозь.
Древний смотрел, не двигаясь, пока бой не стих. Когда последний утопец растворился в луже черной воды, он шагнул ближе.
— Ты силен, — сказал он. — Но это ничего не изменит.
Всеслав выхватил топор и бросился на него. Лезвие врезалось в плечо, и тварь взвыла, из раны хлынула не кровь, а темная жижа. Но Древний ударил в ответ, когти рассекли воздух, и охотник едва успел отскочить. Добрыня бросился сзади, но тварь схватила его за горло и швырнула к стене. Кузнец рухнул, хрипя.
— Стой! — крикнула Млада, поднимая камень с рунами. — Это твое?
Древний замер, глаза сузились.
— Отдай, — прошипел он.
Всеслав кивнул Младе. Она бросила камень к алтарю, и тварь метнулась за ним. В этот миг охотник ударил копьем в спину, пробив чешую. Древний взревел, тело его задрожало, и пещера затряслась. Стены трескались, вода хлынула внутрь, а тварь начала растворяться, оставляя за собой лужу черной слизи.
— Это не конец, — прошептал он, исчезая. — Остальные идут…
Пещера рушилась. Всеслав схватил Добрыню, Млада побежала следом, и они выскочили наружу, когда вход завалило камнями. Вода поднималась, заливая берег, но тварь была мертва.
— Мы справились? — спросила Млада, тяжело дыша.
— Нет, — ответил Всеслав, глядя на реку. — Это был первый.
Ночью лес ожил. Ветер принес крики — нечеловеческие, далекие, но близящиеся. Тени шевелились между деревьями, и земля дрожала, как от шагов. Всесlav знал: остальные Древние просыпались.
***
Он вернулся в деревню с Добрыней и Младой, неся кости и камень. Люди встретили их шепотом и страхом. Радомир смотрел на охотника, как на мертвеца.
— Что теперь? — спросил старейшина.
— Они идут, — сказал Всеслав. — Первый мертв, но их осталось шестеро. Нужно найти их могилы. Уничтожить их, пока они слабы.
— Где? — Добрыня кашлял, держась за бок.
— Везде, — ответил охотник. — Под водой, в лесу, в горах. Они разбросаны, но связаны. Этот камень — ключ.
Он поднял рунный камень, чувствуя, как тот пульсирует. Руны указывали путь — на север, к болотам, где земля была тонкой, а тьма глубокой.
— Я иду туда, — сказал Всеслав. — Кто со мной?
Млада шагнула вперед, Добрыня кивнул, хоть и хмурился.
— Тогда готовьтесь, — сказал охотник. — Они ждут.
Лес шептался, река плескалась, и где-то в глубине просыпалась новая тень — выше, темнее, с глазами, что горели, как ледяной огонь. Древние шли за своей добычей.
Зима пришла рано. Снег укрыл лес белым саваном, заглушая шорохи, но не утихомирив тени. Деревня у реки жила тихо, словно боясь дышать слишком громко. Огни в избах горели слабо, и люди избегали выходить после заката. Всеслав вернулся сюда спустя две луны после битвы в болотах, один. Его плащ был изодран, копье покрыто зарубками, а лицо стало еще суровее, с новыми шрамами, что тянулись от виска к подбородку.
Добрыня остался в горах. Третий Древний, тот, что называл себя Яростью, был огромен — тело из камня и огня, с руками, что ломали деревья, как солому. Они нашли его пещеру на западе, под скалой, где земля дымилась от жара. Бой был долгим, и кузнец пал, зарубив тварь топором в последний миг. Млада вернулась в деревню с телом сына — его нашли среди костей в логове Ярости, мертвого, но целого. Она ушла к реке той же ночью, и больше ее не видели. Говорили, что она стала русалкой, но Всеслав знал: она просто сдалась.
Он сидел у очага Радомира, глядя на рунный камень. Старейшина был жив, но выглядел как тень — глаза впали, руки дрожали.
— Третий мертв? — спросил он, голос был слаб, как шепот ветра.
— Мертв, — ответил Всеслав, подбрасывая ветку в огонь. — Осталось четверо.
— Ты пойдешь за ними? — Радомир посмотрел на него с надеждой и страхом.
— Пойду, — сказал охотник. — Пока они не пришли сюда.
Рунный камень лежал перед ним, холодный и тяжелый. Руны шевелились, указывая на юг, к черным озерам, где вода никогда не замерзала. Четвертый ждал там — Всеслав чувствовал это в костях, в запахе сырости, что тянулся с ветром. Он знал: каждый Древний сильнее предыдущего. Голод, Холод, Ярость — они были лишь началом. Четвертый мог быть Страхом, или Тьмой, или чем-то хуже.
Деревня шепталась о нем. Дети называли его героем, старики — проклятым. Они благодарили его за спасение, но боялись смотреть в глаза. Всеслав не винил их. Он видел слишком много — мертвые лица утопцев, горящие взгляды Древних, души, что кричали в тенях. Его собственная душа стала тоньше, как лед под весной, но он не останавливался. Охотник теней не мог остановиться.
Ночью он вышел к реке. Снег падал тихо, укрывая следы, но вода шевелилась, словно живая. Он бросил в нее щепотку полыни и прислушался. Где-то вдали раздался плеск — слабый, но настойчивый. Амулет Перуна дрогнул на груди, и Всеслав сжал копье.
— Вы идете, — прошептал он, глядя на юг. — И я иду за вами.
Утром он ушел, не попрощавшись. Люди видели, как его фигура растворилась в лесу, высокий силуэт с копьем на плече. Радомир смотрел ему вслед, шепча молитву Велесу, но слова тонули в ветре.
Где-то на юге, у черных озер, вода заколыхалась. Из глубины поднялась тень — тонкая, длинная, с глазами, что светились желтым, как яд. Четвертый Древний открыл рот, и туман понес его шепот:
— Ты придешь, охотник. И мы заберем тебя.
Лес молчал, но земля знала правду. Древние не спали. Они ждали, и их голод рос. Всеслав шел навстречу им, один против четверых, с рунным камнем в руках и тенью смерти за спиной. Охота не кончалась — она лишь начиналась заново.
Сколько можно уже терять сознание! Темная пустота где время и пространство схлопнулось и утратило свое значение, стала для меня привычным обыденным местом пребывания, а точнее сказать состоянием. Вот и в этот раз мое падение в овраг привело к тому же самому результату. “Надеюсь я не умерла!” — одолевала меня паническая мысль. “Но ведь я же способна размышлять, значит я живая! Вообще ощущения очень похожие на те, которые я чувствую, когда путешествую вне тела”, — подумала я и сразу решила проверить это.
Я сделала рывок в сторону и оказалась в тенистых зарослях высоких растений. Обилие запахов и звуков, внезапно обрушившихся на меня, взбудоражило меня и я зависла в растерянности на мгновение. Слышно пение птиц, журчание воды и шелест листьев на легком порывистом ветерке. Воздух наполнен ярким сладким запахом медуницы и дурманящего багульника. Мое неподвижное тело лежало на боку совсем рядом с бурным, но тонким ручьем. Со стороны кажется, что я умерла. Я приблизилась к своему телу как можно ближе и пыталась понять жива ли я.
Прижавшись к солнечному сплетению я внезапно отскочила от неожиданно увиденного мной картины. “Оказывается я могу заглянуть в тело и увидеть все что там происходит!” — воскликнула я не веря своему открытию. Вот я вижу как работает собственное сердце, сжимаются и заполняются желудочки главного органа в моем теле! Все органы видны словно на манекене когда я изучала анатомию человека в институте. На затылке я обнаружила гематому от удара при падении. “До свадьбы заживет. Подожди меня тут и никуда не уходи!” — подшутила я поднимаясь вверх по склону оврага.
Я торопилась найти маму. “Надеюсь, она успела достаточно далеко убежать от неадеквата с пистолетом!” — подумала я взлетая повыше чтобы осмотреться.
В порывах ветра, который раскачивал верхушки деревьев, я услышала, как треснула ветка. Недалеко от меня вдоль оврага крался злодей по кличке Змей. Словно охотник он высматривал следы на земле и постоянно останавливался чтобы прислушаться к обстановке.
“Вот бы разбежаться, да как столкнуть его в овраг!” — подумала я и решила проверить такую возможность. Я заняла удобную позицию для прямого разгона до противника и собрав все силы ускорилась для удара. Секунда! Контакт! Но никакого удара не последовало. Я, словно луч света через прозрачное стекло, пролетела сквозь плоть отморозка. На него моя атака не произвела совершенно никакого эффекта! “Вот блин!” — возмутилась я от собственной беспомощности. “Только бы он не нашел мое тело в овраге!” — подумал я улетая в направлении где предположительно должна быть мама.
На обочине трассы в значительном удалении от нашей стоянки в тени густой ели я нашла маму. Она сидела на большом камне и тихонько плакала, всматриваясь в лес вдоль дороги.
— Дочка моя, Лизонька! Он наверное убил ее! А я тут и ничего не сделала чтобы ее спасти! Еще Афанасий пропал куда-то, — бормотала она сквозь слезы.
— Мама, мама, я тут со мной все хорошо! — кричала я в ответ не надеясь быть услышанной.
— Лиза? Это ты? — мама вскочила на ноги озираясь по сторонам пыталась увидеть меня.
— Мама, ты меня слышишь? — не веря в происходящее кричала я ей в ответ.
— Да Лиза, я слышу тебя! Где ты?!
— Мама, я невидима сейчас для тебя. Я рассказывала тебе про путешествия вне тела. Сейчас со мной происходит тоже самое, — успокаивала я ее.
— Как такое возможно, Лиза? А где твое тело? — еще больше встревожилась мама.
— Я упала в овраг. Похоже я потеряла сознание. Но там опасно, этот бандит ходит рядом. Скажи, с тобой все хорошо? Ты не ранена?
— Все нормально Лиза. Я очень за тебя переживаю. Скажи где овраг, я пойду и найду тебя!
— Нет мама! Будь тут за камнем, не высовывайся! Я поднимусь посмотрю Афанасия! — строго сказала я ей.
Я вспорхнула повыше и стала осматривать прилегающий лес. Поблизости никого не было, только вдалеке виднелись автомобили: жёлтый «Запорожец» и чёрный блестящий джип. Я мигом подлетела к машинам и стала осматривать все вокруг. Тишина и никаких признаков, что тут кто то есть. “Надо проверить автомобиль Змея” — придумала я и рывком влетела сквозь нагретый солнцем металл кузова автомобиля.
Душный кожаный салон не был чем то примечательным и интересным на первый взгляд. Заглянула в бардачок, документы, сигареты, какая то мелочь и блокнот. Переместилась в багажник и тут меня ждал сюрприз! В кожаном богато украшенным рельефными рисунками чехле лежал массивный арбалет укомплектованный оптическим прицелом, рядом аккуратно сложенные в сумку виднелись стрелы с зеленым оперением и острыми металлическими наконечниками. “Жаль я не могу сейчас взять и применить это оружие!” — подумала я с досадой.
Снаружи послышался шум, я посмотрела в окно и увидела незнакомого парня. Он был одет как Афанасий, но на плечах была человеческая голова. Причем очень даже симпатичной внешности
— Афанасий? Это ты? — кричала я незнакомцу, вылетев из внедорожника.
Но в ответ никакой реакции не последовало, он меня не слышал. Замешкав соображая, что делать дальше я приняла решение вернутся к маме так как она единственная могла мне помочь в эту минуту. Рывок и я уже около большого белого камня.
— Мама, пойдем к машине там как будто вернулся Афанасий.
— Лиза ты тут? — мама по привычке искала меня взглядом. — А почему как будто?
— Он теперь имеет человеческий облик, больше нет головы милого котика, — с сожалением пошутила я, — Но человеческая голова вроде тоже ничего.
— А где сейчас этот бандит? — спросила мама, торопливо вышагивая в направлении автомобилей.
— Я сейчас выясню мама. Ты убедись, пожалуйста что это Афоня, потом расскажи, что в джипе в багажнике лежит…, — не договорила я почувствовав себя резко плохо. Словно кто то взял и выкачал из меня в одно мгновению всю энергию.
— Лиза, ты не договорила. Что в багажнике?! — кричала мне мама осматриваясь по сторонам, —Лиза, с тобой все хорошо?!
Но, что бы я не произносила в ответ, она уже больше не слышала. Я слабела все больше и больше, казалось еще чуть чуть и я растворюсь как туман в утреннем воздухе исчезнув для всех навсегда. “Наверное, что то с моим телом! Скорее всего Змей нашел меня. А может я умираю?!” — в голове словно пчелы роились тревожные мысли.
Собрав силы, я устремилась в направлении оврага. Словно падающая раненная птица пролетела сквозь кроны деревьев и оказалась внизу у ручья. Моего тела на месте не было! «Он все же нашел меня!!!» — опасения подтвердились, я поняла, что это конец и возможно, уже слишком поздно что-то делать. С трудом поднялась по склону оврага вверх и притаилась, прислушиваясь. За деревьями на освещенной солнцем поляне я заметила движение. Подлетела поближе и увидела сидевшего на четвереньках Змея. Он тяжело дышал, словно загнанный зверь, с ним явно было что-то не так. Я приблизилась и увидела на его спине кровь. “Он ранен! Странно, что с ним случилось?” — удивилась я, осматривая все вокруг. Пистолета я не заметила, в правой руке он сжимал охотничий нож. Я осмотрела все вокруг, но моего тела нигде не было видно. Кровавый след от его раны вел вдоль поляны к зарослям разросшейся черемухи . «Там как будто кто-то прячется!» — вскликнула я, увидев промелькнувшую тень в кустах.
Из последних сил я проскользила до черемухи стараясь разглядеть вырисовывающийся силуэт. Наконец я увидела таинственного незнакомца и остолбенела. Словно охотник затаившийся перед решающим выстрелом передо мной стояла Логинова Елизавета Андреевна. Это была я! Живая и судя по поведению находящаяся в полном здравии и сознании! Я была удивлена настолько, что не могла собраться с мыслями. “Как это вообще возможно?!!! Почему мое тело двигается, когда я нахожусь тут, отдельно от него?!”
Успокоив шквал собственных эмоций, я стала мыслить логически: «Если мое тело осознанно двигается, значит, кто-то вселился в него, пока меня не было. Вот почему я резко потеряла силы! Видимо из-за непрошенного гостя ослабла связь с телом. Кто же это может быть и как его выгнать?!»
Вариантов и времени для раздумий не было, каждая секунда моего промедления может стоить мне жизни. Я решила действовать. Собрав остатки всей своей энергии в одну точку я поднялась в воздухе над своей целью и зависла, словно ястреб над не о чем не подозревающей внизу жертвой. Миг и я словно молния преодолев со скоростью света расстояние до своего тела влетела в собственную плоть.
Отпор от чужака я почувствовала сразу, он сжался и с потоком токсичных воплей попытался вытолкнуть меня наружу. Но в момент когда я попала в собственное тело силы вернулись ко мне и я чувствовала полное превосходство над незнакомцем. Медленно но верно я стала выдавливать его из себя.
— Вон отсюда! — с небрежением, полным гнева, прошипела я ему.
— Подожди, постой. Прости, что я захватил твое тело без проса! — вдруг неожиданно простонал он в ответ.
Мне стало интересно кто же это такой, и зачем он как мальчишка взявший покататься чужой велосипед воспользовался моим телом и сейчас наивно извинятся.
— Отвечай быстро, кто ты такой? И зачем, ты это сделал? — велела я ему контролируя каждое движение.
Чужак перестал сопротивляться и даже ужался в малозаметную субстанцию стараясь не раздражать меня.
— Меня зовут Страхов Стас. Если ты видела памятник у дороги, то он про меня. Я никогда бы не воспользовался твоим телом, если бы не увидел его. — виновато сказал он.
— Кого? Змея? Ты, про него говоришь? — перебила я его, — Он ведь орал, что ты был его кореш!
— Какой он мне кореш?! Он убийца! Мы дружили давно, в детстве. Я его не видел лет пятнадцать. Встретились случайно пол года назад в ресторане, я тогда только собирался женится и пригласил мою Олю в лучшее место в городе. Он изображал, что очень рад меня видеть и узнав, что у меня проблемы с работой обещал помочь. В итоге я стал водителем, как я потом выяснилось, бандитским курьером, но было уже поздно.
— Ты сказал, что он убийца? Кого он убил? — уточнила я у него.
— Он подстроил мою автокатастрофу! Оказывается он положил глаз на мою невесту. И с самого начала планировал избавиться от меня!
— Очень тебе сочувствую Стас, — вздохнула я с сожалением, — Я заметила кровь у Змея, твоя работа?
— Да, моя. Я немного занимался единоборствами и знаю куда и как бить противника.
В этот момент я услышала треск ветки за спиной. Быстро развернулась и в этот момент увидела атакующего Змея с ножом в руках. “Слишком близко. Не успею уклонится !” — пролетела моя мысль в голове.
В этот момент мое тело против моей воли немного уклонилось в сторону и контр атакуя нанесла удар ногой в пах. “Стас, молодец!” — промолвила я в восхищении поняв, что душа Страхова спасла сейчас мою жизнь. “Не за что !” — услышала я в ответ и он в тот же миг выбил нож из руки бандита и нанес удар коленом ему в голову. Змей завалился на спину и схватившись за лицо стонал и ругался матом.
— Я отблагодарю тебя за возможность отомстить Змею и поделюсь своими знаниями, — сказал мне Стас, и в этот миг я как будто соприкоснулась мысленно с его сознанием, моя память наполнилась информацией обо всем, что он знал и умел в искусстве единоборств.
— Спасибо, но я не хочу, чтобы ты убивал его моими руками! — запротестовала я.
— Кровь невинно убиенных взывает о его смерти! — кричал мне Стас. — Моя душа не найдет покоя до тех пор, пока он ходит по земле!
В этот момент пока мы спорили Змей кувыркнулся в сторону и схватив клинок рванул в сторону оврага. Стас попытался прыгнуть за ним, но я его остановила.
— Нет, пусть уходит! Его смерть не оживит тебя! — предостерегла я его.
Змей съехал по склону оврага и скрылся внизу в густых зарослях.
— Он должен умереть! Позволь мне! — умолял меня Стас.
— Я не хочу быть соучастником убийства! Я не убийца. Ты должен понять меня, — настаивала я.
Внутри я почувствовала отчаяние наполненное болью и беспомощностью исходящее от Стаса Страхова.
— Пойми же ты наконец, он тебя в покое не оставит! — кричал пытаясь убедить меня он и видимо понимая, что не сможет уговорить меня, перешел на шепот, — Ты моя последняя надежда, совсем скоро мое время закончится и я исчезну из этого мира.
— Стас, он сильно ранен и потерял много крови. Он не выживет! Не бери на себя этот грех!
— Это моя мама! Что-то случилось! — пробормотала я срываясь в быстрый бег в направлении крика.
Я бежала вдоль карьера и, обогнув заросли черемухи, резко остановилась, подняв руки над головой. Внизу на склоне карьера стоял ухмыляющийся Змей схвативший мою маму держащий около ее горла острый нож.
— Ну, что Лиза. Я сильно ранен, но я не хочу тут сдохнуть один. Выбирай кто отправится со мной на тот свет, ты или твоя мама?
— Отпусти ее, я иду к тебе! — прокричала я ему в ответ.
— Лиза, нет! Уходи! — протестовала против моего решения мама.
Я спустилась ниже и встала в трех метрах напротив Змея.
— Молодец. А теперь видишь вон там болото? — бандит показал пальцем на топкое место у ручья, — Давай прыгай туда!
— Отпусти ее и я прыгну! — требовала я в ответ.
Змей съежился выражая злобную гримасу и рывком поднес острие ножа так близко к горлу моей мамы, что поранил шею и на коже проступила кровь.
— Она сейчас сдохнет, если ты не сделаешь то, что я сказал! — брызгая слюной, орал отморозок. — Считаю до трех!
Я спустилась поближе к болоту пытаясь найти хоть какое то решение, чтобы спасти ситуацию. “Стас! Ты тут? Что мне делать?” — мысленно звала я Страхова на помощь.
— Раз! — начал отсчет разъяренный Змей.
Стас молчал, никакого признака, что он рядом. “Стас! Ты слышишь? Помоги мне!”
— Два! — продолжал считать, жаждущий крови бандит.
Я отчаянно осмотрела поверхность болота, склоны карьера в поисках помощи. Но ничего не не увидела. Посмотрела в глаза мамы и приготовилась прыгать в трясину.
— Лиза, нет! — отчаянно кричала мне мама.
— Змей, я надеюсь, что ты мужчина и сдержишь свое слово, — сказала я и прыгнула топкую жижу.
— Три! — крикнул довольным тоном отморозок.
Я сразу провалилась по грудь в ледяную трясину. Поверхность вокруг забурлила пузырями выпуская зловонный газ. И я медленно погружалась всё глубже и глубже.
— Ха - ха - ха! — заржал Змей, видимо наступил момент его победного триумфа и он почувствовал абсолютную власть и безнаказанность, — Какая же ты дура, Лиза. Думаешь я кого то из вас оставлю в живых! Ха - ха - ха!
В этот момент он занес нож над моей мамой и смотрел прямо в мои глаза упиваясь беззащитностью и уязвимостью своих жертв.
— Нет! — кричала я неистово, — Господи помоги!
В этот момент я услышала наверху щелчок, Змея что-то ударило в спину, и из его груди с багровым расплывающимся по одежде пятном выскочил наконечник стрелы. Отморозок выдохнул, вытаращив на небо глаза, и свалился замертво на землю, скатываясь кубарем на дно оврага. Наверху у края карьера стоял Афанасий с арбалетом в руках.
— Алена Григорьевна я ведь не попал вас? Вы не ранены? — кричал взволнованно он спрыгивая вниз с кошачьей ловкостью.
— Со мной все хорошо! Помоги достать Лизу! — ответила мама стараясь подобраться поближе ко мне.
Я уже погрузилась по самое горло в болото, ноги сводило от холода. Дышать тяжело, то ли от токсичного воздуха, то ли от трясины давящей на грудь. Руки стянули корни и гниющие водоросли и только кончики пальцев торчали из поверхности болота.
Афанасий быстро подбежал к краю болота и с силой согнул в мою сторону растущую на берегу тонкую иву.
— Хватайся, Лиза! — кричал Афоня ложась всем телом на дерево рискуя самому упасть в топи.
Я ухватилась за ветки дерева пальцами и перебирая ими выше и выше перехватилась за ствол ивы. Немного потянувшись я смогла схватить Афанасия за руку. «Какой же он красивый и мужественный», — любовалась я своим спасителем, разглядывая малознакомое для меня лицо. Болото неспешно, подобно удаву, который не хочет отпускать свою добычу, поддалось нашим усилиям. Я грязная, замерзшая и мокрая, но счастливая, что все живы, вылезла на берег и упала на спину без сил.
Всем нужно было отдышаться и отдохнуть.
— Как ты нашел нас? — спросила я Афанасия.
— Только не подумайте, что я с ума сошел. Но меня к вам привел голос, — ответил он закатив глаза в небо.
— Тебя привел парень, Стас Страхов? — уточнила я удивившись.
— Нет. А кто это? — Афоня нахмурился, понимая, что упустил что-то интересное, — Меня к вам привела девушка. Она сказала, что ее зовут Оля.
В этот миг я увидела высоко в небе два облачка, по форме очень похожих на двух людей, которые, взявшись за руки, взлетали всё выше и выше в небо.
“Спасибо вам Стас и Оля!” — с умилением благодарила я пустив слезу по грязной щеке.
Дело было году этак в 93-м. Гнали мы с напарником, Петрухой, фуру с тушёнкой из Москвы в Казань по М-12 «Восток». Дорога тогда – сами помните, не автобан, а сплошная полоса препятствий. Пётр за рулём, я на боковую, поменяться должны были под Муромом. Перед тем, как я завалился спать, Петруха возьми да и ляпни: "Слышь, если в кювет улетим и концы на этой чёртовой трассе отдадим, я тебе, Васёк, с того света спуску не дам! Буду являться, пока ты баранку крутить не перестанешь!".
Поржали мы тогда, да и забыли. Я под "Есаула" задремал, только сон какой-то странный снился, всё мерещилось, будто фура наша на колдобинах прыгает, да Петька матерится вполголоса.
Проснулся я от дикого скрежета и крика Петрухи: "Держись, мать твою!". Меня швырнуло так, что я зубами о стенку кабины приложился. Ничего понять не успел, только чувствовал – летим куда-то, а потом – БАБАХ! Удар такой силы, что аж искры из глаз полетели. И тишина. Мёртвая. Очнулся я, выбрался кое-как из кабины, а там... месиво. Фура наша – в хлам, Петю раздавило так, что и не узнать. Встречка – легковушка, тоже всмятку, там вообще без шансов.
Уже позже узнал: на мокром асфальте нас занесло, выкинуло на встречку, а там – "Жигулёнок"... с этими несчастными внутри...
Кое-как добрался я до ближайшего поста ГАИ, там менты, потом скорая, все дела. Меня всего трясёт, но не от холода, а скорее от пережитого. Петрухи-то больше нет... и все слова его про "вернусь" из головы никак не выходили.
Через пару-тройку месяцев я оклемался. И снова в рейс. Теперь уже один. Ночь, темень, на трассе ни души. И вдруг чую нутром, что-то не то. Фары сзади замаячили и быстро приближаются. Две "девятки". Тёмные. "Лихие 90-е", сами понимаете, что эти слова тогда значили. Поджимают, сволочи, к обочине, явно не чаю попить хотят. Я по газам, да куда там – движок-то у фуры не гоночный. Уже вижу в зеркале, как из окон стволы высунулись. Ну, думаю, всё, приехали!
И тут… Вдруг холодок по спине побежал. Показалось мне, как будто Петруха рядом сидит. И в голове голос его, хриплый такой: "Не дрейфь, Васёк! Ща разберёмся!". И после этого, вдруг – фары "девяток" слепнут, машины с визгом вилять начинают, как будто водилы резко управление потеряли. Одна в кювет кубарем улетает, другая в столб лбом. А я давлю на газ, что есть мочи... и только пыль столбом!
Остановился я только километров через сто, у кафешки какой-то. Стою, курю, руки трясутся.
Что это было? Действительно Петруха помог? Или просто глюки от пережитого страха? Не знаю!
Но с тех пор до самой пенсии, как в рейс выходил, всегда Пете стакан водки ставил.
-Привет, Зай … Прости, что так долго не заходил. Сама, думаю, понимаешь, дела… Ну… Как у тебя тут? Не обижают?.. – доставая из рюкзака и ставя небольшой пакет на стол, он продолжил – Я тебе тут покушать принёс. Извини, твои любимые пироги я не нашёл, придётся есть тушёнку. Но ничего, в следующий раз я их найду и принесу, обещаю… А может и сам испеку, от чистого сердца, обещаю! – потупив глаза в пол, не зная что сказать, он пытался из себя что-то да и вытянуть – Тебя тут не кормят, как я вижу, исхудала, бедная. Но ты не стесняйся, кушай, Зай, кушай, набирайся сил, может и выпишут скоро… - закурив сигарету прямо в палате, он продолжил, выдыхая едкий дым с паром, громко шипя и разминая скулы – Кстати, дорогая, как там сахар? Давно проверяли? Я на всякий инсулин принёс, а то вижу, что не заботятся совсем… Минута тишины в ожидании ответа, но кроме завывания ветра и далёкого лая собак больше ничего услышать не удалось, и он продолжил говорить, будто с самим собой: -Давай я тебе укольчик сделаю, на всякий, мне твой бледный вид не нравится… Не боись, малыш, я тебе вот сгущёночки достал, если плохо станет, съешь ложечку, полегчает. Хорошо? – подготавливаясь к уколу, мямля проговаривал он. Игла с трудом вошла в плоть, остановившись на пол пути, и не хотела идти дальше, пришлось приложить усилие и вогнать её до конца, выпуская лекарство из своей ёмкости. -Тс-с, знаю, больно, но потерпи, малыш, это во благо нашего сыночка... – проговорил он, проводя рукой по одеялу, под которым большой и округлый живот являлся ярким признаком последних сроков беременности. – Ладно, отдыхай, я сюда немного по другим делам пришёл, так сказать, приятный сюрприз для тебя… Взяв молоток на пару с гвоздодером, что достал с рюкзака, он вышел в коридор, осматривая двери в соседние палаты, выбирая наиболее целые рамы на свой глаз. -Вот, нашёл. Мне это куда нужнее, чем тебе, старик. – сказал он мужику, лежащему на одной из коек в палате напротив. Немного пораздумав и покурив, он принялся дербанить одну из оконных рам в палате, одновременно выбивая остатки стекла в окне, отрывая доски и откладывая их в сторону в ровную кучку, а целые гвозди клал в карман своего пуховика. -Так, думаю этого хватит. Ну а ты, старик, ещё раз извини, но мне нужна фанера! – в его голосе была нотка вины. Достав из рюкзака простую газовую горелку он начал прогревать кровать, прожигая простынь, одеяло и кожу мужчины, что давало ужасный звук треска и запах горелого мяса, вперемешку с сырой, замоченной в моче тканью, благо, в потрепанном «Хомяке» данная смесь не чувствовалась. -«Какой же ты тяжёлый, су-ука» - чуть больше усилий, и «БУМ» - Наконец-то! – крикнул он в голос, скинув тушу на кафель. Постельное с матрасом с койки убрать было уже намного легче, оголив два больших листа фанеры, что, в общем, ему и надо было. Взяв доски с рамы в охапку, оставив одну, позднее вернувшись за фанерой, он перенёс все в палату к жене. Снова вернувшись к палате где он взял материалы, он решил заколотить дверь, чтоб из неё не веяло холодом и не засыпало коридор снегом из полностью пустого оконного пространства. Теперь же он приступил к косметике в палате жены. Аккуратно прибив фанерные листы в два слоя к более-менее целой оконной раме и обрубив излишки топором, он начал окаймлять по краям досками так, идя косыми прямыми, чтоб все выглядело ровно и красиво. Вбив последний гвоздь, он решил посмотреть на время: -Без двенадцати семь. Ох, вашу-ж мать, задержался я. Так, милая, теперь тут будет тепло и не будет ветра, это и был мой подарок. Отдыхай. Лампу я тебе оставлю, пользуйся и не стесняйся. Ну а я побежал, срочняком. – чмокнув холодный сморщенный лоб, он вылетел из палаты, параллельно запирая дверь на ключ, который нашёл в сестринской и побежал галопом вниз с 4-ого этажа, потея и задыхаюсь, пытаясь успеть и избежать полного захода итак еле видного днем солнца. Выбежав через главный вход, он вновь посмотрел на время, и сразу отвёл взгляд под ноги: лежит мужчина в белом халате с примороженными к лицу очками с металлической каймой. Солнце ещё виднелось в хмуром небе и он решил сдержать обещание данное жене, попутно тянувшись за горелкой. Взяв её в левую руку он начал поспешно отогревать левое бедро трупа, а правой в это время достал «Щуку» из ножен, что на поясе. Как только он вырубил свой аппарат, извергающий мощную струю пламени, сразу потянулся за пачкой «Честера» и подметил, что больно уж стало темно и шумно на улице: скрежет ветра, усиливающийся лай собак, но очень отдаленный, и… Топот. При этом – очень странный: и тяжёлый, и в то же время такой, будто стая ежей перебегает асфальтированную дорогу, цокая своими ноготками. Этот тяжелый «цок-цок-цок» казался единовременно далеким и тут же – близким; настолько близким, от чего тот, кто срезал большой кусок мяса с себе подобного, напряг все тело и боялся встать с колен, чтоб собраться и уйти в свое укрытие. Его руки тряслись, голова закружилась, а его любимый нож, который с 16-ти лет всегда с ним в любое время, с того момента как его ему подарил дядя, будто прирос к ладони и казался не просто продолжением его руки, как он это всегда ощущал и знал, а частью, и не давал ни капли уверенности, не говоря о чувстве безопасности. Цоканье было все ближе и ближе, но одновременно все дальше и дальше. Дышать стало сложно, глаза наполнились влагой, тряска перешла на всё тело и стало очень, и очень холодно, хотя его экипировка позволяла выдержать одни из самых экстремальных температур. Чтоб окончательно не задохнуться, ему пришлось найти в себе все усилия, чтоб снять «Хомяка», сделать несколько глубоких вздохов, извергая пар, потом снять одну из перчаток, чтоб вытянуть из пачки зубами последнюю сигарету, закурить и пустить слезу. «ЦОК-ЦОК-ЦОК-ЦОК-ЦОК» Едкий, ядрёный мороз пробирал каждую лицевую мышцу и, казалось бы, сам череп, а так же, не дай бог, мозг. Рука, по ощущениям, превращалась в натуральный кусок льда, как тот, с кого он срезал мороженное мясо; он курил, чувствуя как слезы застывают мёртвой хваткой не доходя до щёк, и думал о том, какой он «умственно-отсталый» в матерной форме, что пришёл сюда так поздно, вместе с тем барыгой, что задержал его своим пьяным бредом и вечным переспрашиванием чего-либо, от чего чуть не хватил по морде. Ноги ужасно затекли и пришлось дать усилие, чтоб встать, отрывая слегка примороженные штаны от снега. И только тогда, когда он пульнул окурок в сторону, он прислушался и понял то, что намного хуже того, что было до этого и начал в быстрой спешке натягивать свой утеплённый «Хомяк», обшитый снутри ватой и тканью, перчатку, обоими руками одновременно совать нож в ножны и расстегивать кобуру с ПМ, что под бочком, продолжая так же трястись и лить слёзы. Что произошло? Наступила абсолютная тишина. Темнота настолько надавила на глаза, что не видно даже ног. Вспомнив, что он оставил свое последнее светило в больнице, начало приходить осознание того, что это – конец его пути. Конец его жизни. Становилось все теплее и теплее. Тепло настолько, что пришлось расстегнуть пуховик, приставив пистолет к подбородку…
Дни после битвы с Чернобогом тянулись медленно, как река Ловать в засушливый год. Деревня восстанавливалась: люди рубили новые избы, чинили загоны для скота, хоронили погибших. Радомир работал вместе с ними, помогая отцу в кузнице и поднимая брёвна для стен. Но каждый взгляд, брошенный на него, был полон настороженности. Его тень, извивающаяся и живая, не давала людям забыть, что он теперь другой. Даже Гордей, хоть и старался держаться как обычно, иногда замирал, глядя на сына, словно пытался понять, кто перед ним.
Ключ Мёртвых Радомир спрятал в сундук под половицей избы. Он больше не светился, но юноша чувствовал его присутствие — холодное, тяжёлое, как напоминание о том, что произошло. Ночью, когда деревня засыпала, он слышал шёпот. Это был не голос Велеса, а что-то тише, глубже — зов из-под земли, из мира мёртвых. Иногда он видел тени, не те, что служили Чернобогу, а бледные силуэты людей, что ушли. Они стояли у реки, смотрели на него пустыми глазами и исчезали, когда он подходил ближе.
Однажды ночью Радомир не выдержал. Он взял Ключ, вышел к дубу в лесу и сел у его корней. Руны на коре едва светились, но он чувствовал, что это место всё ещё живо, связано с Велесом. "Что ты хочешь от меня?" — спросил он в пустоту, сжимая рог в руках. — "Я сделал, что ты просил. Почему я слышу их? Почему вижу?"
Ветер зашумел в ветвях, и перед ним возник Велес. Его плащ из звериных шкур колыхался, как живой, а глаза сияли мягким светом. "Ты стал моим," — сказал бог. — "Ты видишь, потому что теперь твой взор проникает за грань. Слышишь, потому что мёртвые знают тебя. Ты страж, Радомир, мост между живыми и ушедшими."
"Я не хочу этого," — ответил юноша, поднимаясь. — "Я хотел спасти деревню, а не стать… этим."
Велес шагнул ближе, и от него повеяло запахом земли и сырости. "Ты думаешь, я дал тебе проклятье? Это дар, хоть и тяжёлый. Люди боятся смерти, боятся теней. Ты будешь тем, кто стоит между ними и страхом. Когда Чернобог шевельнётся снова — а он шевельнётся, ибо зло не умирает, — ты будешь готов."
Радомир посмотрел на Ключ. "А если я откажусь? Брошу его в реку, уйду?"
"Ты можешь," — сказал Велес. — "Но тени найдут тебя. Мёртвые будут звать. Ты связан со мной, и от этого не уйти. Прими свой путь, сын кузнеца, или он сломает тебя."
Бог исчез, оставив Радомира одного. Юноша долго сидел у дуба, глядя на рог. Он думал о матери, которую едва помнил, о Бериславе, чьё тело унесла река, о деревне, что теперь смотрела на него с опаской. Он не выбирал эту судьбу, но она выбрала его.
На следующее утро Радомир пришёл к Вратиславу. Жрец сидел у идола Перуна, плетя венок из трав. Его руки всё ещё дрожали, но голос был твёрд. "Ты решил?" — спросил он, не поднимая глаз.
"Я приму это," — сказал Радомир. — "Но я хочу знать больше. Как жить с этим? Как быть… между?"
Вратислав улыбнулся, впервые за многие дни. "Ты мудрее, чем я думал. Садись, я научу тебя."
Дни превратились в недели, а недели — в месяцы. Вратислав учил Радомира древним словам, что говорили с духами, травам, что отгоняли тени, знакам, что рисовали на земле для защиты. Радомир узнал, что мёртвые не всегда злы — некоторые просто потеряны, ищут путь. Он стал говорить с ними, указывать дорогу, и их шёпот стал реже тревожить его сон.
Деревня привыкла к нему. Дети, что сначала бежали прочь, теперь подходили ближе, прося рассказать о духах. Женщины оставляли у его порога хлеб и молоко — не из страха, а из благодарности. Гордей, хоть и ворчал, что сын "связался с нечистью", выковал ему новый нож с рунами на лезвие — "чтоб тени знали, с кем имеют дело".
Однажды весной Радомир почувствовал зов. Это был не шёпот мёртвых, а глубокий гул, идущий из-под земли. Он взял Ключ и пошёл к дубу. Там его ждал Велес. "Тьма шевельнулась," — сказал бог. — "Пока слабо, но она растёт. Иди на север, к старым курганам. Там её корни."
Радомир кивнул. Он уже не боялся. "Я готов."
Он вернулся домой, собрал мешок — еду, нож, лук, травы, что дал Вратислав. Гордей ждал его у порога. "Опять уходишь?" — спросил старик.
"Надо," — сказал Радомир. — "Но я вернусь. Обещаю."
Гордей обнял сына, крепко, как в детстве. "Ты мой сын, что бы ни было. Иди, страж."
Радомир ушёл на север, к курганам, где тьма начинала просыпаться. Ключ Мёртвых висел на его шее, рядом с амулетом Змеяны, а тень следовала за ним, послушная, как собака. Он знал, что это только начало. Чернобог не уйдёт навсегда, но пока Радомир жив, он будет стоять на его пути.
Лес расступился перед ним, и в тишине он услышал голос Велеса: "Ты выбрал мудро, страж. Иди вперёд."
Радомир шагнул в неизвестность, и его тень шагнула с ним.
***
История Радомира стала легендой в деревне у Ловати. Люди говорили, что он ушёл к курганам и вернулся, принеся мир. Говорили, что он стал тенью Велеса, ходящей по лесам, чтобы защищать живых от мёртвых. Когда приходила беда — чума, мор скота, тени в ночи, — его звали, и он приходил. Иногда его видели у реки, высокого, с рогом на груди, с глазами, что сияли, как звёзды.
Гордей умер через несколько лет, оставив кузницу сыну. Но Радомир редко бывал дома. Его место было в лесу, на болотах, у старых дубов, где мир живых соприкасался с миром духов. Он стал тем, кем его сделал Велес — стражем, мостом, тенью между.
И когда Чернобог в следующий раз поднял голову, Радомир был там, с Ключом в руке, готовый запереть тьму снова.
