Когда ты увидишь это, будет уже поздно...
Показать полностью
1
0 просмотренных постов скрыто
Как детектив по расследованию убийств, я изучил множество серийных убийц. Но ни один из них не был похож на этого (Часть 2, ФИНАЛ)
Шериф посмотрел на отчет о женщине, Саре Ким, и на его лице залегли глубокие морщины.
— И вы думаете, что эта его «мастерская» находится в Диабло?
— Я почти уверен в этом. Бирюза, особые совы, последнее известное местонахождение Сары Ким — все указывает на каньоны вокруг Твистед-Систерс.
— Это самоубийство, Мак, идти туда за ним. Это его территория. Мы можем установить периметр, может быть, использовать вертолет для воздушной разведки…
— Если у него вообще есть постоянная база. Мы могли бы неделями обыскивать эти каньоны и ничего не найти. Он перемещает своих жертв. Он слишком хорошо знает местность. К тому времени, как будет организована и эффективно развернута полная поисковая группа, он исчезнет или, что еще хуже, заберет еще одну жизнь. Нет, если я пойду тихо, один, он может просто привести меня туда, где он чувствует себя наиболее комфортно, наиболее могущественно. Это риск, огромный риск, но…
Броуди положил руку на деревянный стол и уставился на нее. Через некоторое время он сказал:
— Но ты чувствуешь, что это единственный способ опередить его.
Он долго смотрел на меня.
— Ладно, Мак. Ладно. Но ты идешь с полной связью, пока она есть. Докладывай каждые тридцать минут, как только пройдешь начальную точку тропы. Одна пропущенная проверка — и я отправлю все, что у нас есть, и к черту протоколы.
— Понял, — сказал я.
Солнце садилось за западные горы, когда я повернул грузовик к хребту Диабло. Хорошая дорога закончилась, затем закончилась укатанная грязь, а затем и колея среди камней, которые царапали шины. Земля поднималась каменными стенами, старыми и задумчивыми, и воздух в этом месте казался древним, заряженным энергией. Я припарковал свой грузовик возле той же заброшенной тропы, где Сара Ким оставила свой, и сделал глубокий вдох.
Я взял свой рюкзак, винтовку, пистолет и запас воды. Я постоял немного там, где начиналась тропа, в слабозаметном углублении среди гравия и камней. Только ветер с вздохами проносился по узким скальным проходам. Следы шин Сары Ким были там, уже стертые этим ветром. Других следов не было.
Я вошел в каньон. Каменные стены поднимались в угасающем свете, пронизанные охрой, багрянцем и зеленым медным цветом там, где можно было найти бирюзу. Гравий катился под моими ботинками, и звук был громким в этой величественной тишине. Моя рация прошипела в последний раз, прежде чем камень заглушил сигнал.
— Подразделение 12, что у тебя по 20? — голос Сэнди.
— На тропе Твистед-Систерс, Сэнди, — сказал я. — Вхожу в каньон Диабло. Начинаем тридцатиминутные проверки.
— Поняла, Мак. Удачи.
Я подумал: да, Бог в помощь. Мне это понадобится. И я пошел в темноту, где он ждал меня, или не ждал. Но он знал, что я иду. Я шел в его страну, в каменное сердце его работы. Он выбрал место. И у него было видение того, что он сделает из того, что я ему принесу, то есть из меня.
Каньон стал узкой расщелиной в скале, и стены сомкнулись вокруг меня так плотно, что я мог дотронуться до камня по обе стороны, широко раскинув руки. Воздух был холодным, как в подвале, вырубленном в горе, тяжелым от сырого запаха земли, привкуса металла и химикатов, оседавших в горле, перекрывавших мертвую пыль этого места и дыхание его разложения. Ветер, который двигался с какой-то жизнью в верхних слоях, здесь был мертв. Была только великая тишина и звук воды, льющейся из скрытых трещин в камне.
Свет исчез в глубине каменного лабиринта. Я сменил ручной фонарь на более мощный луч винтовки, который копьём вонзился во мрак передо мной, но оставил мир по обе стороны в большей тени. Звук любого моего движения — шелеста ткани или скрипа подошвы о камни — отражался от каменных стен усиленным и зловещим, так что я двигался, как человек, бьющий в барабан в темноте, извещая о своем приближении.
Тридцатиминутные сообщения для Сэнди были краткими, мой голос звучал напряженно.
— Продолжаю двигаться на запад, в главное ущелье Диабло. Все спокойно.
Однако волосы на моей шее зашевелились, свидетельствуя о том, чего я не видел, и во мне росло понимание того, что за мной наблюдают.
Затем появились знаки, высеченные на скале в качестве указателей. Камень, округлый, как темное яйцо, на высокой полке, где его не должно было быть, и он испускал слабое свечение, как от какой-то тусклой лампы, или излучение самой могилы. Букет из сушеного пустынного шалфея, перевязанный той же скрученной старой проволокой, которая связывала женщину на руинах Хендерсона.
А затем скала резко повернулась, и луч упал на россыпь черных вороньих перьев на фоне бледного камня, приколотых осколками костей, вбитыми в щели, а на кончике каждого пера был прикреплен осколок синего камня, сверкавший, как безумный глаз.
Узкий проход сменился углублением в камне, своего рода гротом не более двадцати футов в длину, с крышей из самой горы. И я увидел его место.
У меня перехватило дыхание. Я готовил себя к тому, что там может быть, но само это свидетельство его присутствия было за рамками воображения любого здравомыслящего человека.
Это было небольшое пространство. Вдоль дальней стены стояли полки из выветренного дерева, пострадавшие от какого-то древнего наводнения, и камни, балансирующие друг на друге вопреки своей природе. Полки были нагружены инструментами его ремесла: зубила из какой-то старой шахты, отбитые и отточенные до невероятной остроты; сухожилия животных, высушенные и свернутые, как змеи; шила, сделанные из кости; ведра с глиной разных цветов — серо-коричневой, охристой и черной, как ночь; мешочки с порошкообразным пигментом.
Сегменты чоллы лежали рядами, их шипы были обрезаны с жуткой аккуратностью. И банки. Стеклянные банки с жидкостями странного цвета, и в них плавали предметы, которые я не смог бы назвать: фрагменты вещей, перья, зубы, волосы и то, что выглядело как обрезки человеческих ногтей.
Но алтарем этого места была плита из песчаника в центре, и на ней пульсировал свет не этой земли. Огромные грибы, которые он принес из какой-то глубокой тьмы, цеплялись за камень неподалеку, и их призрачное свечение освещало плиту и то, что лежало на ней: полированные камни, чешуйки обсидиана — черные и острые, и человеческие кости. Длинные кости ног: бедренная кость, большеберцовая кость. Ключица, похожая на кусок белого фарфора. Все очищено, отполировано, с маленькими отверстиями, просверленными на поверхности, как будто для нанизывания.
Из трещин в каменных стенах свисали другие его работы — наброски из плоти и костей. Туша койота, высушенная и растянутая, грудная клетка сломана и плотно набита сверкающими кварцевыми кристаллами. Нечто, сделанное из птичьих крыльев и черепов маленьких зверей, соединенное вместе, чтобы поворачиваться и двигаться в потоке воздуха, который я не мог почувствовать. Это был склеп и мастерская демона. Я чувствовал железный запах старой крови, резкий привкус его химикатов, а также сладкий, приторный аромат гнили, удерживаемой в тщательной неподвижности.
Я направил луч винтовки в самую глубокую тень.
— Хорошо, — сказал я. Мой голос хрипел в этой мертвой тишине. — Я знаю, что ты здесь. Покажись.
Ничего. Только непрерывное падение капель воды, отмеряющее вечность.
Затем позади меня раздался звук скрежета камня.
Я развернул винтовку, положив палец на спусковой крючок, и он стоял там, в проходе, откуда я вошел. Его фигура выделялась на фоне более темного каньона за ним. Он загораживал единственный выход. Он был высок и сложен из проволоки и костей, а его одежда была цвета высохшей земли, словно он вышел из самой скалы.
Он не держал оружия, насколько я мог видеть, но его руки были перед ним, темные от глины и от какого-то другого вещества, более старого и черного. Его лицо было скрыто в тени, но я чувствовал на себе его взгляд, давление.
— Вы ценитель, детектив.
Его голос был мягким и хриплым, не рычанием зверя, а сухим шелестом — голосом человека, уверенного в своем видении.
— Немногие могут увидеть красоту в трансформации. То, как пустыня забирает, и то, как я… помогаю ей.
— Красота, — сказал я, держа винтовку у его груди. — Эштон. Сара Ким. Это то, что ты называешь красотой?
Кивок из тени, медленный, как смена времен года.
— Теперь они постоянны, детектив. Вне досягаемости времени. Их разложение остановлено. Я дал им постоянство. Пустыня — медленный художник. Я ускоряюсь. Я совершенствуюсь.
Он сделал шаг, слегка переместившись вперед, в свечение грибов.
— Оставайся там, где стоишь, — сказал я.
Он не послушал и сделал еще один шаг.
— Вы, детектив Коул. Маркус. Вы понимаете землю. Вы видите закономерности. Я увидел это в том, как вы изучали Томаса. Вы выглядели… должным образом. Как знаток. Сара… она была предназначена для моей работы «Небесное подношение». Пугало Хендерсона, так вы ее назвали? По-своему подходящее. Она смотрит на звезды, которыми я ее украсил. Навсегда.
В крови заструился холод, не имевший ничего общего с воздухом пещеры. Он слышал меня. Он был там, в темном загоне у Хендерсона, и слушал.
— Это не искусство, — сказал я, и мой голос прозвучал глухо. — Это убийство. Это болезнь.
— Есть разница, — прошептал он, а затем двинулся не ко мне, а в сторону, быстрым и резким движением, как атакующая змея, протянув руку к каменной стене рядом с проходом. Его пальцы нашли там опору.
Стон истерзанного камня раздался надо мной — глубокий, гортанный звук горы, перемещающейся во сне. Нависшая скала, смещенная каким-то скрытым рычагом или веревкой, начала падать. Тонны камня и древней земли.
Не думая, я бросился в сторону. Я ударился о твердый пол пещеры, и винтовка выскользнула из моих рук. Пыль поднялась удушливым облаком, густым, как пепел, и пещера погрузилась в еще более глубокую черноту, когда свет грибов погас. Я закашлялся, вдыхая пыль, ослепленный.
Он был на мне прежде, чем я успел отдышаться. Я не видел его. Я чувствовал его запах — запах сырой земли и химикатов и более старую, более тяжелую вонь. С силой, подпитываемой безумием, его пальцы, как когти, вцепились мне в лицо. Я ударил в него, попав во что-то твердое, и услышал вскрик.
Мы катались по полу пещеры, сплетаясь телами в бьющийся узел конечностей в вонючей пыли. Его большие пальцы нашли сонные артерии на моей шее и сдавили их, и свет в моих глазах начал гаснуть. Я брыкался, извивался, моя рука шарила по разбитым камням, и мои пальцы сомкнулись на осколке камня, тяжелом и остром.
Я направил его вверх, туда, где, как мне казалось, должна была находиться его голова в этой черноте. Глухой удар. Сдавленный хрип. Давление на мое горло немного ослабло. Я снова ударил камнем. И снова.
Он зашипел и отпрянул от меня. Я откатился, глотая воздух, как выброшенная на берег рыба, шаря руками по полу в поисках винтовки, в поисках ручного фонаря. Где?
— Ты не понимаешь, — прохрипел он, голос его теперь был пронизан яростью. — Я собирался сделать тебя… великолепным!
Блеск в руинах, слабый свет потревоженных грибов все еще просачивался сквозь пыль. Он взял со своего стола длинный нож из обсидиана, отполированный и ужасно острый. Затем пошел на меня, как тень, держащая клык из черного стекла.
Моя рука потянулась к ботинку и нашла рукоять Ка-Бара. Я выхватил его, когда он бросился на меня.
Я встретил его атаку. Сталь ударилась о камень со скрежетом и брызгами крошечных искр, словно злые духи в темноте. Мы были слишком близко друг к другу, чтобы использовать любое оружие, сцепившись в этой смертельной схватке. Он двигался с бешеной скоростью: обсидиановый клинок рассек воздух перед моим лицом, затем огненной линией полоснул по моему левому предплечью, глубоко вонзившись в него. Вспыхнула боль, горячая и внезапная. Теперь он издавал низкие звуки, рыча, как зверь.
Я пригнулся, уклоняясь от широкого взмаха черного лезвия, который должен был перерезать мне горло, и сильно ударил его плечом в грудь. Мы вместе, спотыкаясь, отступили в глубокую часть пещеры, по рыхлому камню, и врезались в его верстак из песчаника. Его инструменты, сосуды, его отвратительные творения покатились и разбились об пол.
— Моя коллекция! — закричал он, на мгновение отвлекшись.
Это был тот самый момент, который мне был нужен. Он на долю секунды отвернулся, оценивая ущерб.
Я ударил Ка-Баром вверх. Он извернулся, как кошка, но лезвие нашло его — не идеально, скользнуло по ребру, а затем глубоко вонзилось в бок под рукой.
Он издал рев возмущения и боли и отшатнулся от меня, прижав руки к бокам. Темная жидкость, черная в этом тусклом свете, просочилась сквозь его пальцы.
Я не дал ему времени. Я бросился и повалил его среди руин его мастерской, среди осколков глины и разбросанных костей людей и животных. Он извивался подо мной, он все ещё был жутко силен, его дыхание горячо обжигало мое лицо, воняя собственной кровью.
Мой фонарь. Я видел его, наполовину заваленный камнями у входа в пещеру. Его луч криво указывал на крышу, сломанный, но рабочий. Я не мог до него дотянуться.
Он навалился на меня, нащупывая свободной рукой, и схватил одну из человеческих бедренных костей из своей коллекции. Он взмахнул ею, как дубинкой, и она с тошнотворным хрустом ударила меня по плечу. Белое и ослепляющее онемение пронзило мою руку. Моя хватка на ноже ослабла.
Он попытался перевернуть меня, чтобы оказаться сверху, его глаза горели диким огнем.
— Пустыня, — выдохнул он, кровь текла по его губам, — принимает твое подношение.
Он был силен. Боже, как он был силен. Я сильно ударил коленом в его раненый бок. Он вскрикнул, и его спина выгнулась. В этот момент мои глаза, уже привыкшие к слабому свету, увидели камень, сверкающий на полу рядом с его взметнувшейся рукой. Один из кусочков голубой бирюзы, которые он вставил в глазницы девушке у Хендерсона, тяжелый, угловатый.
Когда он замахнулся бедренной костью для нового удара, я схватил бирюзу. Она была тяжелой, с острым, сломанным краем. С рычанием, вырвавшимся у меня от боли и отчаяния, я обрушил ее не на его голову, а на запястье руки, державшей кость.
Он завыл, и этот тонкий, высокий и ужасный звук отозвался эхом от невидимой скалы.
Теперь ему было больно. Я надавил на него, нанося удары ладонью здоровой руки по его лицу, снова и снова, пока он не обмяк подо мной, дыша тяжело и прерывисто.
Я скатился с него. Все мое тело горело огнем боли. Моя рука. Мое плечо. Я лежал там, в пыли и руинах его безумия, и вдыхал воздух, заполненный песком, кровью и смрадом его химикатов. Камень надо мной был равнодушен к делам людей. Его дыхание рядом со мной было влажным и прерывистым, но постепенно затихало.
С трудом я нашел свой Ка-Бар. Затем ручной фонарь. Линза треснула, но свет не погас. Я направил его на него.
Он был моложе, чем я думал. Под грязью и дикостью глаз скрывался мужчина лет тридцати. Эти глаза, теперь пустые, все еще хранили какой-то призрак его ужасной преданности. Вокруг него лежали сломанные орудия его поклонения, разрушенные иконы. Бирюзовый камень лежал возле его разбитой руки, темный от крови.
Моя рация. Она лежала в обломках. Бесполезная.
Казалось, что мне потребовалась целая вечность, чтобы сквозь туман боли добраться до аварийного маячка в рюкзаке. Мои руки дрожали.
А потом было только ожидание. Я прислонился к холодному камню. Пустынный ветер нашел путь в эту гробницу и тихо завыл, пролетая, вздохнул через упавшую скалу. Это не было похоже на плач. Это вообще ни на что не было похоже.
Время не имело значения в этом месте. Возможно, прошли часы, прежде чем я услышал звук винтов вертолета, который доносился из мира за пределами камня, становясь все громче. Броуди сказал, что отправит то, что у него есть.
Они нашли меня там, среди обломков его видений, а сам он лежал подношением в нескольких футах от того места, где я сидел. Они использовали слова вроде «шок». Возможно. Я чувствовал лишь всепоглощающую пустоту, мне казалось, что я внезапно постарел на много лет.
Я жил. Он — нет. Но часть меня была похоронена в той темной расщелине скалы, с костями, глиной и бирюзой, окрашенной в темные тона. Пустыня взяла свое. И та красота, которую я знал в суровых и тихих местах, то скромное утешение, дававшее мне скалы и солнце, теперь омрачилась воспоминаниями об этом человеке и о том, что он сделал из этого одиночества.
Ветер все еще завывал в высоких скалах, но теперь у него был другой голос. И я знал, что в тихих местах, когда солнце клонится к закату, я буду искать знаки в пыли и прислушиваться к шагам, а рука будет привычно лежать на рукояти моего оружия.
Всегда.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевела Худокормова Юлия специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
Показать полностью
Голодный мыс (Часть 2)
Часть 1: Голодный мыс (Часть 1)
Они метались по первому этажу, заглядывая во все комнаты, но выхода нигде не было. Здание словно замкнулось само на себя, превратившись в лабиринт без выхода. А звуки наверху становились всё громче и отчётливее.
Теперь ясно слышались детские голоса, поющие знакомую песню: «Мы едем, едем, едем в далёкие края...» Но пение это было каким-то мертвым, механическим, лишенным всякой радости.
— Да что, черт возьми, происходит? — шептал Никита. — Что это за место?
А сквозь детские голоса пробивались другие звуки — надрывный плач и чьи-то мольбы о помощи. Потом снова послышалась команда: «Стройся! Шагом марш!».
Голоса прошлого словно ожили в стенах этого проклятого места, где страдания заключенных смешались с детскими играми, а радость и горе спрессовались в одну жуткую симфонию…
Время. Проклятое время куда-то делось и голоса детей и заключенных вдруг растворились в нем, словно их никогда и не было.
Никита в пятый — или седьмой? — раз оглядел коридор. Тот же облупившийся пол, те же двери. Но что-то... не так. Часы на его запястье показывали 22:40. Минуту назад было 22:40. И пять минут назад — тоже.
— Илья, твои часы работают?
Бойко молчал. Стоял у стены, уставившись в одну точку. Камера в его руках дрожала.
— Илья!
— А? — оператор дернулся, словно очнулся. — Что... что ты сказал?
— Часы. Проверь часы.
Илья поднял руку. 22:40. Секундная стрелка застыла между цифрами, будто кто-то нажал на паузу во всем мире.
— Может, попробуем окно? — после небольшой паузы предложил он.
Друзья подошли к ближайшему, неряшливо заколоченному двумя досками. За стеклом — кромешная темнота. Не ночная темнота, а именно кромешная. Будто за окном — ничто. Никита попробовал открыть раму, но та не поддавалась.
— Разобьем?
— Давай.
Никишкин поднял обломок металлической трубы с пола и ударил по стеклу. Звон, трещины... но стекло не разбилось. Ударил ещё раз. И ещё.
Стекло оставалось целым, только трещины множились, создавая на поверхности причудливые узоры.
— Что за черт... — выдохнул журналист.
После очередного удара ржавая труба с хрустом развалилась на две части. Никита выругавшись отбросил от себя обломки.
— Вот зараза! Ладно, пойдем.
Они медленно пошли дальше в поисках выхода. По коридорам, которые... стоп. Этот коридор они уже проходили? Да вроде нет. Или да? На стене висел тот же плакат — «Будь готов!» с пионером, салютующим красному знамени. Точно висел! Илья это помнил.
— Мы ходим по кругу, — пробормотал он.
— Ерунда. Здание прямоугольное, я же видел снаружи.
Но снаружи... а как оно выглядело снаружи? Никита напрягся, пытаясь вспомнить. Был длинный барак, двухэтажный. Окна заколочены. Крыша... какая была крыша? Шиферная? Железная?
Память словно размылась по краям.
Они свернули направо — и снова оказались столовой. На этот раз пустой. Никаких призрачных детей. Только столы, скамейки, раздаточная. И чувство, что за ними наблюдает множество невидимых глаз. Но ведь столовая была на втором этаже. Или это другая столовая?
— Мне кажется, или мы тут уже были? — спросил Илья. В голосе — растерянность. Страх, который готов был с минуты на минуту перерасти в панику.
— Были, — кивнул Никита. — Но теперь по-другому зашли.
«По-другому»... звучало глупо. И дверей в нее... сколько? Они вошли слева. Нет, справа. Или сзади?
И тут они услышали собственные голоса.
Откуда-то из соседней комнаты доносился разговор. Знакомые интонации, знакомые слова:
— Смотри, что нашел!
— Не трогай этот хлам. Подцепишь еще что-нибудь.
— Да ладно тебе. Это же история! Представляешь, сколько лет этому сачку? Тридцать? Сорок?
Они переглянулись. Тот же диалог, что был у них... когда? Полчаса назад? Час? Время стало понятием относительным.
Никита толкнул дверь. За ней — та самая комната с койками. На одной лежал истлевший матрас, рядом валялся сачок для бабочек. И сами они — Никита и Илья, склонившиеся над находкой. Как в зеркале. Только зеркальные двойники их не видели. Повторяли те же движения, произносили те же фразы.
— Господи, — выдохнул Бойко. — Что это?
А их дубли продолжали спектакль. Зеркальный Никита поднимал сачок, махал им, потом вертел в руках. Зеркальный Илья недовольно морщился. Точь-в-точь как... как когда? Когда это было?
— Это... призраки? — прошептал журналист.
— Мы что, умерли?
Илья протянул руку — коснуться своего двойника. Но тот прошел сквозь его ладонь, словно голограмма. И вышел из комнаты, продолжая разговор:
— Да погоди ты! Пойдем наверх глянем, там наверняка еще интереснее.
Настоящие Никита и Илья последовали за призраками. По лестнице — той самой, скрипучей. На второй этаж. И снова разговор о библиотеке, о книге Гайдара...
— Мы застряли во времени, — шепнул Бойко. — Попали в петлю.
Двойники исчезли. Растворились, как утренний туман. А Никита с Ильей остались одни в библиотеке. Среди пыльных книг, среди теней прошлого.
— Нам нужно попробовать что-то изменить, — решил журналист. — Поступить не так, как в прошлый раз.
— А как мы поступили?
— Не помню точно. Но если мы в петле, то должны ее разорвать.
Они пошли дальше — но не туда, куда шли раньше. Свернули в другой коридор. И снова услышали голоса. Свои голоса.
— Мы застряли во времени. Попали в петлю.
— Нам нужно попробовать что-то изменить...
Откуда-то из-за поворота доносился тот же разговор. Который они только что вели. Никита шагнул вперед, заглянул за угол — и увидел себя. И Илью. Стоящих в библиотеке. Произносящих те же слова.
— Черт, — выругался он. — Это невозможно.
А двойники продолжали:
— А как мы поступили?
— Не помню точно. Но если мы в петле, то должны ее разорвать.
— Эй! — закричал Никита. — Эй, вы!
Двойники не слышали. Диалог повторялся, как заезженная пластинка. Доходил до конца и начинался сначала.
— Мы застряли во времени. Попали в петлю.
— Нам нужно попробовать что-то изменить...
Илья снова попытался дотронуться до своего дубля. И снова его рука прошла насквозь. Словно тот был сделан из воздуха.
Они медленно пошли прочь. По коридору, мимо комнат, к лестнице. Но за каждой дверью слышались голоса. Их голоса. Десятки разговоров, которые они вели. Или будут вести.
— Может, заедем? Для полноты картины...
— Никита, уже почти ночь на дворе...
— Представь: заброшенная исправительная колония в сибирской тайге...
— Опять ты за свое...
— Хорошо. Но только пять минут!
— Договорились!
Это был их разговор в машине. Когда они только решили ехать сюда. Но откуда здесь, в лагере, их машинный разговор?
Никита толкнул дверь. Внутри было пусто — старая мебель, паутина, разбитое стекло. Но голоса продолжали звучать, словно радиоприемник ловил передачи из прошлого.
— Жутковато тут, — доносилось из следующей комнаты.
— Скорее атмосферно. Смотри, какие кадры можно снять!
— Ладно, давай быстренько отснимемся и уедем. Не нравится мне тут.
Их первые слова в лагере. Два часа назад? Месяц? Или год?
Никита схватился за голову:
— Я схожу с ума. Мы что, все время повторяем одно и то же?
— Не все разговоры, — заметил Илья. — Некоторые новые.
— Какие новые?
— Вот этот. Мы же раньше не говорили о том, что сходим с ума.
— А откуда ты знаешь? Может, говорили. И забыли.
Память и правда размывалась. Как акварель под дождем. Илья пытался вспомнить, как его зовут. Илья... а фамилия? И что он делает? Кем работает? Вроде оператор... но где?
— Никита, — позвал он. — Как меня зовут?
— Илья. А что?
— А по фамилии?
Пауза. Тишина. Никита нахмурился:
— Не помню. Бойко вроде? Или Белов? А может, Белкин?
— А тебя как зовут?
— Никита... — он замялся. — Никишкин? Или... нет, точно Никишкин. Журналист. Мы снимаем передачу про... про...
Он замолчал. Про что они снимают передачу? Было что-то про старую семью. Про культуру. Но детали ускользали. А еще Никита поймал себя на том, что забыл, как они сюда попали. На машине? Пешком? И вообще — зачем они здесь?
— Илья, — позвал он. — Ты сам-то помнишь, зачем мы сюда приехали?
Оператор остановился. Долго думал.
— Съемки, — наконец сказал он. — Какие-то съемки.
— Чего?
— Не помню.
Часы все так же показывали 22:40. Секундная стрелка не двигалась. Они вышли в коридор и из покинутой комнаты тут же донеслись знакомые голоса:
— Никита, как меня зовут?
— Илья. А что?
Тот же разговор. Слово в слово. Который они только что вели.
— Господи, — выдохнул Никита. — Мы повторяемся.
— Или будем повторяться.
— А может, уже повторялись.
Они снова заглянули в комнату. Там стояли их дубли. Вели тот же диалог. Дошли до конца — и начали сначала.
— А по фамилии?
— Не помню. Бойко вроде? Или Белов? А может, Белкин?
Петля. Бесконечная петля.
— Подойди к ним, — предложил оператор. — Попробуй заговорить.
Никита вошел в комнату. Его дубль стоял в двух метрах, задавая те же вопросы дублю Ильи. Журналист подошел вплотную, заглянул в собственное лицо. То было бледным, с расширенными зрачками. Губы шевелились, произнося знакомые слова, но глаза смотрели сквозь, словно настоящего Никиты не существовало.
— Эй, — сказал он. — Ты меня видишь?
Дубль не отреагировал. Продолжал разговор с дублем Ильи.
— … точно Никишкин. Журналист. Мы снимаем передачу про... про...
— Мы одинаковые, — прошептал Никита, разглядывая свое второе «я». — Абсолютно одинаковые.
Он протянул руку, коснулся плеча дубля. И снова тот не чувствовал прикосновения.
— Может, и правда это мы призраки? — сказал Илья подходя ближе. — А они — живые?
Мысль была ужасающей. Никита попытался встать на место дубля, повторить его движения. И получилось. Он произносил те же слова, делал те же жесты. Словно надел маску самого себя.
— Бойко вроде? Или Белов? А может, Белкин? — спросил он вместе с дублем.
— А тебя как зовут? — а это уже два Ильи — настоящий и дубль.
— Никита... Никишкин? Или... нет, точно Никишкин. Журналист. Мы снимаем передачу про... про...
На мгновение все четверо произносили слова синхронно. Два журналиста, два оператора. Как отражения в зеркале.
Потом Никита отступил, а дубли продолжили свой бесконечный диалог.
Друзья продолжили исследование. В каждой комнате — фрагменты их пребывания здесь. Прошлые, настоящие, будущие. Время стало похоже на разбитую вазу — осколки лежали вперемешку, и невозможно было понять, где было что.
В мастерской — их разговор у ящика с пионерскими галстуками:
— Это как капсула времени. Целая эпоха в одном ящике!
В библиотеке — момент с книгой Гайдара:
— «Пустите, черти! — раздался чей-то плачущий голос».
— Только не говори, что там такое написано.
А в одной из спален — диалог, которого точно еще не было:
— Мы не можем отсюда выйти.
— Выход есть. Просто мы его пока не нашли.
— Нет, Никита. Выхода нет. Мы заперты. Навсегда.
— Не говори так!
— Посмотри вокруг! Все ищут выход, и никто не может найти!
Этот разговор звучал устало, отчаянно. Словно его вели люди, которые искали выход очень долго.
— Сколько же нас здесь? — прошептал Илья.
Никита принялся считать комнаты. Первый этаж — восемь комнат, в каждой их дубли. Второй этаж — еще двенадцать. Итого — двадцать временных срезов их пребывания здесь.
Но были еще коридоры, ниши, закутки. И везде — их голоса, их разговоры, их попытки понять происходящее.
— Сотни, — понял журналист. — Нас здесь сотни.
— Весь наш визит, разложенный по секундам?
— Не только. Посмотри на них внимательно.
Илья присмотрелся к ближайшему дублю. Тот был одет так же, говорил теми же словами, но выглядел... старше? Более уставшим? Словно прожил здесь месяцы.
— Некоторые из нас здесь давно, — понял оператор.
— А некоторые — только что пришли. Смотри.
В дальней комнате стояли их дубли — свежие, еще не напуганные. Только что вошедшие в лагерь. Они непринужденно переговаривались:
— Жутковато тут.
— Скорее атмосферно!
— А вон те, — Никита указал на другую дверь, — уже все поняли.
Оттуда доносились измученные голоса:
— Мы никогда не выберемся. Никогда.
— Может, хватит искать? Может, смириться?
— С чем смириться?
— С тем, что мы здесь... навсегда.
В самой дальней комнате второго этажа они нашли самых старых дублей. Те сидели на полу, прислонившись к стене. Выглядели изможденными, словно провели здесь целую вечность.
— Никита, — позвал один из них слабым голосом.
Журналист вздрогнул. Этот дубль видел его!
— Ты можешь нас слышать? — спросил он.
— Можем, — кивнул старый дубль. — Мы уже давно здесь. Научились.
— Как давно?
— Не знаем. Время здесь... не существует. Может, вечность.
Старый дубль Ильи поднял голову:
— Вы только что пришли?
— Да... кажется, да.
— Тогда у вас еще есть надежда. Мы тоже когда-то надеялись.
— На что?
— Найти выход. Вернуться домой. Вспомнить, кто мы такие.
— А теперь?
— Теперь мы просто ждем.
— Чего?
— Конца. Или начала. Или хотя бы перемен.
Никита присел рядом со своим старым дублем:
— Ты можешь рассказать, что нас ждет?
— Сначала вы будете искать выход. Потом поймете, что его нет. Потом начнете терять память. Забудете, кто вы, откуда пришли, зачем здесь.
— А потом?
— Потом превратитесь в нас. Будете сидеть и ждать новых себя.
— Это наше будущее?
— Одно из них. Время здесь ветвится, как дерево. У каждой ветки — свой финал.
Старый Илья добавил:
— Некоторые из нас сошли с ума. Некоторые просто растворились. А мы вот — сидим и помним.
— Что помните?
— Что когда-то были живыми. Что у нас были имена, работа, планы. Что мы пришли сюда снимать фильм.
— О чем фильм?
— Фильм о… не помним. Но помним, что снимали.
Разговор с будущими версиями себя был сюрреалистичным и пугающим. Это было все равно, что заглянуть в собственную могилу.
— Есть ли способ избежать этого? — спросил Никита.
— Не знаем, — ответил старый дубль. — Мы пробовали все. Пытались ломать окна, стены... даже пол. Кричали, молились. Но ничего не помогло. Чем дольше здесь находишься, тем больше становишься частью этого места. Сначала ты еще живой, потом начинаешь растворяться во времени.
— А дети? Призраки детей?
— Они приходят иногда. Играют с нами. Поют песни. Они добрые, эти дети. Просто одинокие. Забытые.
— Эти дети хоть чем-то могут помочь?
— Они пытались. Но они сами застряли здесь. Как и мы.
Старые дубли закрыли глаза, погрузившись в свои думы. А Никита и Илья вышли из комнаты, потрясенные увиденным.
— Неужели это наше будущее? — прошептал оператор.
— Одно из них, — повторил слова старого дубля Никита. — Но не единственное.
— Откуда знаешь?
— Не знаю. Просто чувствую. Мы не можем просто так исчезнуть! Мы обязательно найдем выход.
Из дневника старшего инспектора ПСС майора Бондаренко А.П.
25 мая 2025 года
Второй день поисков в этом проклятом месте. Официально пишу одно, а здесь — для себя — буду честен.
Что-то не так с этим лагерем. Собаки отказываются даже просто заходить на территорию. Рычат, скулят, но внутрь ни в какую. Пришлось оставить их у ворот.
Внутри здания странная акустика. Звуки как будто поглощаются стенами. Кричишь в одном конце коридора — на другом конце еле слышно. А иногда наоборот — шепчешь, а эхо разносится по всему зданию.
Помимо машины журналистов, оставленной у главного здания лагеря, нашли их камеру на первом этаже. Последняя запись — 22:40. Но странное дело: записано 47 минут материала, а временные метки показывают, что прошла всего одна минута. С 22:40 до 22:41.
Копылов (самый опытный в группе) клянется, что видел двух мужчин в дальнем коридоре. Побежал за ними — коридор оказался тупиковым. Никого.
26 мая 2025 года
Кошмарная ночь. Дежурил в лагере с Орбеляном и Копыловым. Около полуночи начались звуки. Голоса, разговоры, но понять слова невозможно. Словно плохо настроенное радио.
Орбелян пошел проверить — вернулся белый как полотно. Говорит, видел в одной из комнат двух мужчин. Точь-в-точь как на фотографии пропавших журналистов. Стояли и разговаривали. Когда он зашел — никого.
Я сам пошел посмотреть. В комнате пусто. Но на полу следы — свежие, влажные. Хотя дождя не было.
Копылов всю ночь твердил, что слышит собственный голос из разных комнат. Я тоже начинаю слышать что-то странное. Как будто мы с ним разговариваем в соседней комнате. Но мы же здесь!
К утру все трое были на грани нервного срыва. Решили больше ночью в лагере не оставаться.
27 мая 2025 года.
Прибыло подкрепление из областного центра. Привезли новое оборудование — тепловизоры, аудиоаппаратуру.
Тепловизоры показывают аномалии. В пустых комнатах фиксируются тепловые пятна в форме человеческих фигур. Причем парами — как будто два человека стоят и разговаривают.
Аудиоаппаратура записывает голоса. Проанализировали в экспертизе — совпадают с образцами речи пропавших журналистов на 89%. Но ведь их здесь нет!
Начальник из области приехал лично. Послушал записи, посмотрел на показания приборов. Очень долго молчал, потом сказал: «Закрываем поиски. Объявляем пропавшими без вести. Место закрываем для доступа. Все материалы — под гриф».
Спросил, почему. Ответил: «Потому что объяснить это невозможно, а признавать нельзя».
28 мая 2025 года.
Последний день здесь. Завтра передаем дело в СК и уезжаем.
Ночью приснился сон. Будто я сам заблудился в лагере. Хожу по коридорам, ищу выход. А за каждой дверью — я же сам. Десятки меня. Все ищут выход, и никто не может найти.
Проснулся в холодном поту. Копылов тоже плохо спал — мучили похожие сны.
Не знаю, что случилось с теми журналистами. Но место это точно проклятое. И лучше бы снести его к чертовой матери.
P.S. Записываю для истории: когда уезжали, оглянулся на лагерь. В окнах второго этажа мелькнули силуэты. Два человека. Стояли и смотрели нам вслед.
Может, показалось. А может, они и правда все еще где-то там.
Дай-то Бог, чтобы больше никто и никогда в этот лагерь больше не ездил.
Примечания автора:
Да, все места рассказа существуют в реальности. И да, поселок Молодежный (ранее — Голодный Мыс) и правда ранее был колонией строгого режима, а потом — пионерлагерем.
P.S. Пожалуйста, не испытывайте судьбу и воздержитесь от поездки в Голодный Мыс.
Я на AT: https://author.today/work/488539
Показать полностью
1
Криптовалюта и система P2P переводов, как правильно вывести средства?
Здравствуйте, кто пользуется данными системами, подскажите, вот поступили вам деньги на карту, как правильно оформить эти поступления, как налог. Так, чтобы в целом к вам потом не было вопросов о получении этих доходов 😃
Раньше особо этим не занимался, недавно начал, нужен совет и помощь, может еще и по другим альтернативам 😄
Мой новый косплей)
Cosplayer: milmilto (me)
Показать полностью
3
Тёмные воспоминания о каловом судном дне
Что ж, я продолжаю рассказывать свои абсолютно невыдуманные и достоверные истории из жизни. На этот раз речь пойдёт об одной холодящей душу истории, которая словно фурия прокрадывается на ум. Я залез в свои самые тёмные уголки воспоминаний, в которые лучше не лезть. Ведь это буквально означает вляпаться в говно.
Эта история произошла лет эдак 16-20 назад. Я как обычно шёл с пакетами полными продуктами из магазина. Ничего не предвещало беды. За горизонтом виднелся коричневый закат… и только тут я понял что что-то не так. Солнце всё больше и больше окрашивалось во все возможные оттенки и тона коричневого, облака позеленели а из-за угла выскочил Он… говновоз покрытый слоем дерьма наверняка ещё мелового периода на бешеной скорости мчался по улице разбрызгивая из дырок в баке жидкое невообразимо вонючее говно. Мои глаза моментально начало резать словно раскалённым ножом. Зелёный газ проникал во все щели моего сознания. От вони я чуть ли не потерял сознание. Я быстро среагировал и закрыл нос майкой. Это не очень сильно помогло, но тем не менее я почти пришёл в себя. Сквозь пальцы закрывая глаза рукой я сумел разглядеть что творилось на улице. Из дверей говновоза выскочили крепкого телосложения фекалоиды и достали трубу. Я бросив сумки спрятался за небольшое расстояние между двумя зданиями. Фекалоиды открыли ближайший люк и опустили трубу. Самый большой фекалоид (насколько я понял главарь), включил насос и вонючий кал начал литься по трубе прямо в бак. Какие там были звуки не описать словами. Я решил что лучше было бы бежать и со всей мочи побежал в противоположную сторону от говновоза. Только тогда эти монстры меня заметили. Взглянув своими пустыми белыми глазами главарь видимо дал команду заводить машину. Фекалоиды засуетились, быстро вытащили насос и закрыв люк один за другим словно муравьи прыгнули в кабину говновоза. Я уже не верил что смогу выжить, но произошло чудо. Из-за того же самого угла выскочил мусоровоз. Да-да! Он был кристально чистым и свет солнца (хотя и коричневого) отражался на нём не хуже чем в зеркале. Сквозь зелёный вонючий туман я еле-еле смог разглядеть кто был в окне этой шайтан-машины. Вы не поверите, но да. Это был мать его чистомен! Вы вероятно скажете, ну какой чистомен? Это ведь по твоим словам происходило 16-20 лет назад! Вы всё правильно поняли. Это был именно чистомен. Или его дед… Или его прадед… Но у него уж точно был зелёный плащ и очки. Я радостно закричал, но сквозь зелёную ткань, увы, он меня не заметил. Зато уже догнавшие меня фекалоиды выбежали из машины и неожиданно спокойно сообщили, что я оказывается выронил по дороге карточку. Я их поблагодарил и ещё не оправившись от шока пошёл с добрыми фекалоидами за сумками. Они предложили меня подкинуть и я согласился. Вот так эта леденящая кровь история закончилась хэппиэндом.
Показать полностью