Страх быть ассимилированными. Пожалуй, эта причина сидит в головах многих людей, чей родной язык находится на грани исчезновения. Носители не хотят потерять свою культурную идентичность, слиться с более крупным этносом, лишиться связи со своими предками. Это заставляет их изо всех сил цепляться за свой язык, как за фундамент культуры. Ведь если он исчезнет, то что останется?
Стремительное вымирание языков. Это не даёт покоя прежде всего лингвистам, которые знают, что из почти 7000 языков на нашей планете уже через сотню лет большинство из них уйдут в небытие. И возрождение языка — это попытка замедлить этот процесс, чтобы получше задокументировать его пока он ещё жив. Полевых лингвистов, способных собрать максимально полный языковой материал где-нибудь в Африке, Австралии, Папуа — Новой Гвинее, обеих Америках, просто не хватает, чтобы покрыть весь фронт работ. И тут на выручку приходят программы восстановления языка, которые позволят выиграть время.
Иногда из этих причин вырастают вполне грандиозные цели. Например, не просто возродить язык, а сделать его полнокровным, поднять на щит, построить на его основе нацию. Ну, скажем честно, удачных (или почти удачных) примеров реализации такой цели так мало, что хватит пальцев одной руки, чтобы их пересчитать.
О том, насколько опасно положение того или иного языка, можно судить по особой шкале витальности (жизнеспособности) языка, которую предлагает нам ЮНЕСКО. В их Атласе языков мира, находящихся под угрозой исчезновения (Atlas of the World's Languages in Danger), содержащем информацию о более чем 2400 исчезающих языков, выделяют следующие уровни сохранности языков:
Интересно, что более 50% языков, находящихся под угрозой исчезновения, находятся всего в восьми странах: Индия, Бразилия, Мексика, Австралия, Индонезия, Нигерия, Папуа — Новая Гвинея и Камерун. В этих странах весьма значительно языковое разнообразие, однако малые языки претерпевают давление со стороны доминирующей культуры.
Теоретики возрождения языков
После того как для конкретного языка была установлена степень его жизнеспособности, можно приступать к его оживлению. Но как это осуществить?
Американский социолингвист Джошуа Фишман предлагает следующую схему возрождения языка, включающую восемь шагов:
Научить языку (преимущественно устной речи) взрослых, которые в первом поколении не освоили (или освоили плохо) язык родителей.
Создать сообщество людей, внутри которого этот язык будет использоваться постоянно (вне сообщества люди могут говорить на другом языке).
Когда сообщество (например, в каком-либо поселении) уже достаточно велико, обеспечивать поощрение активного использования языка, прилагать усилия к тому, чтобы язык стал основным для всех возрастных групп.
Когда все возрастные группы используют язык в устном общении, организовать обучение письменному языку, прививать языковую норму через негосударственные структуры.
Обеспечить возможность получения государственного образования на этом языке, ввести язык в обязательную программу обучения.
Приложить усилия к тому, чтобы язык использовался не только в быту, но и на работе.
Обеспечить доступ к средствам массовой информации на языке, создать в необходимом объёме такие СМИ, нацеленные на разные возрастные группы.
Расширить сферу использования языка на высшее образование, государственное управление и иные сферы.
Важный принцип этой схемы состоит в том, что каждый следующий шаг должен быть реализован только тогда, когда полностью реализованы все предыдущие. Если язык не закрепился в устном общении, то бессмысленно вводить образование на этом языке. Если языком не владеют в достаточной степени либо группа владеющих языком невелика, то нет смысла создавать СМИ на этом языке.
Американский лингвист Сара Томасон в книге «Исчезающие языки: введение» (Endangered Languages: An Introduction) пишет, что наиболее эффективным методом является метод погружения в язык внутри сообщества (самый яркий пример — иврит в кибуцах Израиля), к которому близок метод «языкового гнезда» (так обучают детей народа маори в Новой Зеландии).
Японский лингвист Тасаку Цунода уделял большое внимание не только методам возрождения языка, но и оценке их эффективности. С его точки зрения, методы зависят от степени витальности. Скажем, для уже мёртвых языков нет большого смысла в обучении погружением или создании сообществ, тогда как технологичные подходы (обучение по записям, интерактивные тренажёры) ещё могут дать свой эффект.
Британец Дэвид Кристал в книге «Смерть языка» (Language Death) дополняет всю эту картину общими факторами «успешности возрождения». Чтобы возродить язык нужно повысить в сообществе престиж данного языка, обеспечить экономическое благосостояние сообщества (чтобы оно меньше зависело от доминирующего иноязычного общества), обучить технологиям, через которые язык будет транслироваться в массы.
Примеры удачные и не очень
Пожалуй, единственным примером по-настоящему успешного возрождения мёртвого языка является возрождение современного иврита. Ещё полтора-два столетия тому назад его учили евреи по всему миру с целью читать священные тексты или писать литературу. В качестве разговорного языка он использовался крайне редко (преимущественно ближневосточными торговцами, который состряпали довольно нелепый пиджин на основе иврита), а главное — не передавался через поколения как родной язык.
Создателем современного иврита считается Элиэзер Бен-Йехуда. Он родился в Российской империи в середине XIX века, в 1881 году мигрировал в османскую Палестину, где начал реализовывать свой проект по продвижению иврита среди евреев, говоривших на самых разных языках (идиш, русский, польский, немецкий и т. д.). Бен-Йехуда составил полный словарь иврита (натолкав в него слова из библейского иврита и придумав кучу новых слов из ивритских корней), начал издавать еженедельник «Ха-цви», добивался преподавания в школах и техникумах на возрождаемом им языке. Его сын, Итамар Бен-Ави, стал первым человеком, заговорившим на иврите как на родном спустя более чем полтора тысячелетия после «языковой смерти» иврита. И то же самое Бен-Йехуда и его сподвижники хотели провернуть для всех. Их лозунгом стала фраза: «Еврей, говори на иврите!». Взрослые учили иврит с нуля (или почти с нуля, учитывая тот факт, что много ивритских слов уже сидело в их головах), а детей в специальных учреждениях с младенчества приучали только к одному языку.
Сам Бен-Йехуда, начавший «войну языков» (далеко не все были согласны с тем, что иврит стоит считать главным языком) и обучивший большое число людей верить в светлое будущее гебраизма, умер в 1922 году. Он не увидел, как его последователи создали Академию языка иврит (государственный орган, регулирующий нормы языка и штампующий неологизмы), повсеместно организовали на нём образование, расширили сферу использования иврита в СМИ и государственном управлении. Не видел он и того, как в 1948 году создавалось новое еврейское государство Израиль, о котором он так мечтал.
Бен-Йехуда совершил, по-сути, то, что не удастся больше никому. Сегодня на иврите говорит более 9 миллионов человек, это живой и довольно популярный язык, которому ныне ничего не угрожает. Более того, это язык государственный, поддерживаемый всеми основными институтами Израиля. Хотя сегодня есть лингвисты, которые заявляют, что Элиэзер Бен-Йехуда — это скорее фигура символическая и далеко не единственная в деле возрождения иврита (и до него, и после были фигуры, внёсшие существенный вклад в возрождение языка), трудно сказать, случилось ли бы это без его участия.
На баскском языке говорят баски — народ, проживающий в пограничных районах Франции и Испании, в западных Пиренеях и на побережье Бискайского залива. Язык является изолированным, одним из древнейших языков Европы, чудом сохранившемся после вторжения на континент индоевропейцев и всем тем безобразием, которое творилось там после их прихода. Всякие там Римские империи, империи Карла, Реконкиста, франкистская Испания — всё это подтачивало басков, но не уничтожило. В своих горах они повидали всякое.
В XX веке наибольший удар по баскам нанесли франкисты. Баскский язык не преподавался в школах, говорить на нём публично было запрещено. Доходило до того, что баскские надписи уничтожались даже на надгробиях. И всё же в горных сёлах баски продолжали говорить на родном языке, дети успешно усваивали его как родной. О смерти языка басков в этом смысле говорить не приходится, однако стремительное сокращение численности говорящих и сферы общения к тому явно подводило.
Сегодня на баскском языке говорит около 800000 человек, из них более половины использует баскский довольно редко. Испанский и французский языки для многих являются основными языками общения дома и на работе.
Что позволяет баскскому языку держаться на плаву? В первую очередь, баскский язык, разделённый на несколько диалектов (не всегда взаимопонятных), был удачно стандартизирован Академией баскского языка (Euskaltzaindia) в 1970-е годы. Литературный баскский (euskara batua), основанный на центральном диалекте, отличается от окраинных диалектов, но в то же время вбирает в себя черты многих из них. Именно на этом варианте баскского ведётся радио- и телевещание, публикуются книги. Молодёжь изучает литературный баскский в школах и говорит на нём в городах. Появление языка-крыши для разобщённых групп носителей баскского создаёт единство басков, способствует осознанию своей идентичности.
Свою роль в ревитализации баскского играет также его поддержка в современной Испании, где баскский один из официальных языков. Во Франции, к слову, баскский официального статуса не имеет. Язык продвигают через образование и СМИ, существует большое количество активистов, которые развивают идею распространения баскского даже там, где на нём уже давно не говорят.
Всё это, как показывают опросы, поспособствовало тому, что за последние тридцать лет численность говорящих на баскском языке стабильно растёт, язык передаётся через поколения. В настоящее время ему ничего не угрожает.
В конце первого тысячелетия до нашей эры кельтские языки были распространены по всей Европе и имели хождение в центральной части Малой Азии, однако под натиском германских и романских языков были вынуждены уступить. Кельтиберский, лепонтийский, пиктский, галльский и галатский языки вымерли ещё в древности. Сегодня кельтская языковая группа включает только четыре живых языка (бретонский, ирландский, шотландский гэльский, валлийский) и два возрождённых (корнский, мэнский). Из них лишь валлийский достаточно стабилен, чтобы не попасть в список языков под угрозой исчезновения.
На ирландском языке в той или иной мере говорят свыше 2 миллионов человек по всему миру, однако большая часть из них учила этот язык как второй (или третий, или четвёртый...). Число тех, для кого язык является родным, варьирует от 70000 до 200000 человек. Несмотря на официальный статус (не только в Ирландии, но и в ЕС), ирландский язык существенно уступает английскому во многих сферах, в том числе и в бытовой. Основной организацией, выступающей за сохранение и пропаганду ирландского, является Гэльская лига (Conradh na Gaeilge), созданная в 1893 году. Силами лиги удалось внедрить ирландский в образование и печать, организовать регулярные мероприятия, где общение происходит только на ирландском. Государство организует обучение ирландскому в школах, которое оканчивается обязательным экзаменом на знание языка (Scrúdú Cáilíochta sa Ghaeilge). Знание ирландского хотя бы на среднем уровне обязательно для госслужащих. Результаты этих мер — язык на плаву, но далековато от желаемого.
Штоландский гэльский язык является потомком древнеирландского (наряду с мэнским). Упадок гэльского начинается ещё в позднее Средневековье, когда на север Британии активно проникает английский, и длится до наших дней. Сегодня в Шотландии на нём говорит около 130000 человек (2,5 % от общей численности населения), из которых лишь половина считает его родным языком. C 2006 года заботу о языке взял на себя Гэльский совет (Bòrd na Gàidhlig) — неправительственная организация, которая занимается вопросами популяризации языка. Основную роль в поддержании гэльского играет программа школьного образования на гэльском (Foghlam tro Mheadhan na Gàidhlig). Есть также возможность получить высшее образование или пройти языковые курсы в колледже Sabhal Mòr Ostaig на острове Скай. Основные усилия по поддержанию гэльского в Шотландии упираются преимущественно в образовательные проекты, однако слабо осознаётся та простая идея, что главную роль в ревитализации языка должны играть самые обычные гэльские общины, внутри которых на гэльском говорят всё реже.
Бретонский язык — единственный современный кельтский язык континентальной Европы — был некогда широко распространён на полуострове Бретань (северо-запад Франции). За последние несколько столетий он значительно уступил место французскому, что вовсе не удивительно. Языковая политика Франции до конца XX века была нацелена на вытеснение региональных языков и диалектов из образования и массовых коммуникаций. Сегодня на бретонском говорит около 200000 человек (в 1950 говорящих было около миллиона, к концу 1990-х — 300000), причём сфера его употребления чаще всего ограничивается бытовым общением бретонских стариков. Во всех прочих сферах преобладает французский. Попытки воспрепятствовать вымиранию бретонского предпринимались ещё век назад (например, через журналы Gwalarn и Al Liamm). В 1977 году была основана школа Diwan, которая обучала детей бретонскому методом погружения. В 2010 создано Государственное управление по вопросам бретонского языка (Ofis Publik ar Brezhoneg), пропагандирующее общение на бретонском и занимающееся публикацией текстовых материалов. Управлению удалось организовать немало успешных культурных акций, но самое главное — они продвинули бретонский в интернете (в том числе через сотрудничество с Google, Microsoft и Facebook, которые добавили интерфейсы на бретонском). Всё это позволяет бретонскому поддерживать своё существование, передавать язык следующим поколениям.
Намного печальнее судьба корнского и мэнского языков, которые уже давно считаются мёртвыми. Корнский сгинул в XVIII веке, мэнский — со смертью последнего известного носителя в 1974 году. Однако в последнее время статус этих языков пересматривается.
Идеей возрождения корнского языка в начале XX века загорелся английский учёный Генри Дженнер, а затем и его ученик Роберт Мортон Нэнс. Последний описал грамматику и составил словарь корнского языка, опираясь на среднекорнскую литературу. К началу 2000-х годов появилось ещё несколько стандартов корнского, конкурирующих друг с другом. Лишь в 2008 году удалось договориться о едином стандарте. Из 563600 человек, проживающих в Корнуолле, лишь 2000 могут на нём говорить с различной степенью свободы, при этом постоянно используют корнский язык менее 600 человек. На этом основании некоторые лингвисты склоняются к тому, что корнский больше не является мёртвым языком, однако угроза его исчезновения (несмотря на преподавание корнского в школах и передачу языка из поколения в поколение) всё же велика.
Мэнский язык, как и корнский, начинает возрождаться в начале XX века. Хотя последний носитель языка как родного Нед Маддрелл умер в 1974 году, мэнцы забили тревогу намного раньше и успели накопить много полезного языкового материала для будущего возрождения. Появлялись первые языковые общества (Общество мэнского языка — Yn Çheshaght Ghailckagh, Фонд наследия острова Мэн — Undinys Eiraght Vannin) и отдельные языковые активисты (например, Томас Брайан Стоуэлл), продвигающие мэнский язык через литературу и СМИ. Мэнский стал преподаваться во всех школах острова Мэн; в школе Bunscoill Ghaelgagh в деревне Сент-Джонс все предметы преподаются на мэнском. Широкая поддержка общественности и властей острова Мэн дала некоторые результаты: из 84500 населения острова около 2200 человек говорят на языке свободно и около 20 человек считает его родным. Статус мэнского как мёртвого языка в Атласе языков мира, находящихся под угрозой исчезновения изменён на статус «под угрозой».
Этот прибалтийско-финский язык (близкий родственник эстонского) некогда был языком ливов — древнего народа, проживавшего в Ливонии (современная Латвия). В средние века это был полнокровный язык, однако он постепенно вытеснялся латышским. К началу XXI века было известно лишь о нескольких пожилых носителях ливского. В 2009 умер Виктор Бертольд, владевший только ливским языком; в 2013 ушла из жизни носительница ливского Гризельда Кристинь. Последняя дата многими лингвистами рассматривалась как дата смерти языка, однако в 2020 году родилась Кулди Медне, которая усвоила ливский язык от родителей — ливских активистов. Таким образом, формально родным ливский является лишь для одного человека в мире.
До своей смерти Виктор Бертольд и Гризельда Кристинь были неоднократно опрошены различными лингвистами, что позволило записать и сохранить ценный языковой материал. Продвижением ливского языка сегодня активно занимаются такие организации, как Ливский культурный центр (Līvõ Kultūr Sidām), Ливская ассоциация (Līvõd Īt) и Общество друзей Ливонии (Liivi Sõprade Selts), вовлекающие в свою деятельность молодёжь с ливскими корнями. Также ливский преподают в университетах Латвии, Эстонии, Финляндии и Швеции. Энтузиасты ливского по всему миру продвигают язык через музыку (например, группа Tuļļi Lum исполняет ливский фолк-рок) и иные культурные проекты (например, 2023 год в Латвии был годом ливского наследия — Līvõd pierāndõks āigast), издают литературу на ливском. Всё это дало некоторый результат: 210 человек имеют начальные познания в ливском и около 40 человек говорят достаточно хорошо.
Прусский (или древнепрусский) язык был распространён в юго-восточной Прибалтике (к востоку от Вислы) примерно до XVII века, однако был постепенно вытеснен немецким, литовским и польским. Источников на прусском до наших дней дошло крайне мало, поэтому задача ревитализации языка является крайне трудной.
Реконструкцией вымершего прусского языка в 1980-е годы занимались советский лингвист Владимир Николаевич Топоров и литовский лингвист Витаутас Мажюлис. Позднее их работы легли в основу проектов возрождения прусского языка. Возрождённый новопрусский продвигается в основном энтузиастами языка через музыку (группы Romowe Rikoito, Kellan, Āustras Laīwan, Kūlgrinda и другие), переведённую литературу (в 2015 издан перевод «Маленького принца» на прусском), языковые игры и приложения. На сегодняшний день насчитывают три человека, для которых прусский является родным, и около 50 человек, в той или иной мере говорящих на прусском.
Копты — прямые потомки древних египтян, а их язык — последняя стадия развития древнеегипетского языка. В VII веке Египет был завоёван арабами, и с этих пор коптский язык начинает постепенно вытесняться языком завоевателей. В Средние века по-коптски говорили египетские христиане, которых притесняли окружавшие их арабы. Всё это привело к тому, что язык коптов практически вымер к XVII веку и стал использоваться преимущественно в богослужебных целях. Однако есть сведения, что до XX века ещё существовали коптские семьи, которые жили относительно изолированно и использовали коптский язык как язык бытового общения, скрывая это от посторонних.
Попытки возродить коптский язык впервые были предприняты в начале XX века. Во второй половине прошлого столетия попытки возрождения коптского предпринимал патриарх Коптской православной церкви Кирилл VI Александрийский. При его участии были созданы грамматики и словари, возник Институт коптологии. Эту же политику продолжил Шенуда III. Эти усилия немного подогрели интерес к коптским древностям, но не особо помогло коптам оживить язык в мире современном.
Этот индоарийский язык на слуху у каждого, кто хоть чуточку слышал о науке лингвистике. От ведийского периода (вторая половина II тысячелетия до н. э.) до начала нашей эры санскрит прошёл несколько стадий своего «развития» и в конце концов уступил место своим разговорным и менее «совершенным» родственникам пракритам, от которых пошли многие современные языки Индии. Санскрит перестал быть языком общения, не усваивался с раннего детства, зато стал эталонным языком религиозной (и не только) литературы.
Как ни странно, санскрит является одним из 22 официальных языков Индии. В штатах Уттаракханд и Химачал-Прадеш он считается вторым официальным языком. Его изучают во многих школах и университетах, обучение на санскрите происходит в гурукулах (индуистских школах). Согласно переписям, более 2 миллионов человек в Индии говорят на санскрите, тысячи называют санскрит своим родным языком. Этим цифрам трудно верить, поскольку причиной таких ответов респондентов чаще всего является желание подчеркнуть свою причастность к «совершенному» языку и тому пласту индийской культуры, который был на нём создан. При этом нет подтверждений тому, что эти люди усвоили санскрит в детстве и реально общаются на нём в обычной жизни.
Вопрос о возрождении санскрита как живого языка возник в самом конце XIX века, когда было создано первое сообщество энтузиастов, заинтересованных не просто в изучении языка священных текстов, а в его возрождении. Сегодня эту идею продвигает организация Saṃskṛtabhāratī (संस्कृतभारती), основанная в 1981 году в Нью-Дели. Идея этой организации выражается простой формулой: «Говорите на санскрите, а не о санскрите». Сотрудники Saṃskṛtabhāratī организуют обучение языку с раннего детского возраста в языковых лагерях и пропагандируют через печатные и электронные издания разговорный санскрит, который не ограничивается делами учебными и религиозными.
Усилия воскресителей санскрита поддерживаются также государством. И речь не только о преподавании санскрита через сеть школ и университетов в индийских штатах. Индийский совет по культурным связям в 2016 году учредил международную премию World Sanskrit Award, которая ежегодно вручается учёным, добившимся больших успехов в деле изучения и преподавания санскрита. Успехи на этом поприще отмечаются также премией Академии Сахитья (Sahitya Akademi Award).
Имеют ли все эти меры, поддерживаемые властями Индии, какой-то значительный эффект? Если вы заглянете в любое академическое издание по санскриту или, скажем, в статью какой-нибудь энциклопедии, то прочтёте, что знатоков санскрита в мире довольно много (равно как латыни или древнегреческого), но нет тех, кто усваивает его с детства, от родителей. А это и есть один из главных критериев живого языка.
Когда-то айны занимали большую часть современной Японии, а также юг Сахалина и Курильские острова. Язык был разбит на несколько десятков диалектов, о которых сегодня достоверных сведений уже нет. Нет потому, что с начала XX века айны быстро ассимилировались с русскими и японцами, перешли на другие языки и более на айнском не говорят. Типичная история. Считается, что несколько айнов, способных понимать родной язык (но едва ли владеют в совершенстве), проживают на острове Хоккайдо.
Изучение языка айнов началось ещё в XVIII-XIX веках. Составлялись словари и грамматики, точность которых современным стандартам едва ли соответствует. По общим критериям язык айнов в России на сегодняшний день мёртв и восстановлению подлежит лишь частично. В Атласе языков мира, находящихся под угрозой исчезновения его относят к категории «критически уязвимый», с тем учётом, что скоро уйдут и те последние японские айны, которые говорят на айнском.
Попытки ревитализации языка долгое время не предпринимались ни в России, ни в Японии, хотя разговоры об этом велись. В 1990-е годы в Японии стали признавать права ранее притесняемых айнов, в том числе право на обучение на родном языке. Ассоциация айнов Хоккайдо открыла несколько курсов для изучения айнского языка. В 2020 году в посёлке Сираои был открыт Национальный музей айнов (国立アイヌ民族博物館), где собраны те крохи культуры айнов, что ещё остались. Директор музея Масахиро Номото одной из целей музея видит возрождение языка как неотъемлемой части айнской культуры. Агентство по делам культуры Японии собирает записи речи айнов, чтобы сохранить их для будущих поколений и, возможно, с их помощью возродить язык. Параллельно с этим существуют частные школы айнского языка, радиопередача и газета на айнском (аудитория их крайне низкая).
Трудно говорить об эффективности ревитализации айнского, ибо этот процесс находится на ранней стадии, а реально владеющих им людей очень мало. Молодёжь с айнскими корнями предпочитает вообще ничего не знать о своих предках, а язык, откровенно говоря, учить отказывается. В государственных школах айнский не преподают, всё держится лишь на энтузиазме отдельных лиц и организаций, которые готовы вкладывать деньги и силы в то, что имеет сомнительные перспективы. При таком раскладе ожидать реального оживления языка айнов трудно, однако эффект для лингвистической науки, очевидно, будет.
Тунгусо-маньчжурские языки — семья сама по себе немногочисленная. Большая часть носителей этих языков (эвенки, эвены, нанайцы, ульчи, удэгейцы и некоторые другие) проживает в России, преимущественно в Сибири и на Дальнем Востоке. Маньчжурский — их китайский родственник — в своё время использовался куда шире (династия Цин в Китае была маньчжурской, сам язык был одним из языков двора), однако на сегодняшний день стал вымирающим.
Маньчжуры, коих миллионы, по большей части говорят на китайском. Лишь несколько тысяч человек во всём Китае способны говорить на маньчжурском, причём из них лишь двадцать тех, кто выучил его в детском возрасте. В основном это старики за восемьдесят, проживающие в уезде Фуюй (округ Цицикар провинции Хэйлунцзян). К слову, родственники маньчжуров сибо, переселённые в середине XVIII века императором Цяньлуном подальше на запад (нынешний Синьцзян-Уйгурский автономный район), гораздо лучше сохранили свой сибинский язык (российские лингвисты считают его диалектом маньчжурского). На нём говорят около 30000 человек.
Тревогу забили в 1980-е годы, тогда же стали предприниматься первые попытки ревитализации маньчжурского языка. Это прежде всего маньчжурские курсы при частных и некоторых государственных учебных заведениях. Однако по большей части обучение сводится к тому, чтобы учащиеся читали старинные маньчжурские тексты. Частный активизм также имеет место, активистами организуются уроки маньчжурского для всех желающих (а их, надо сказать, немало даже среди молодёжи). Но, опять-таки, передачи языка детям от родителей не происходит, что хоронит перспективы успешной ревитализации. Думаю, маньчжурам следует перенимать опыт у родственных сибо.
