Как лучше вести войну — открыто и благородно или с помощью хитрости и коварства? Этот вопрос веками вызывает споры среди военных, историков и обычных людей. Особенно он важен в тяжелые времена, когда война затрагивает судьбы целых народов. Яркий пример - окончание болгаро-византийской войны в 1018 году. Тогда всё решил поступок одного человека - византийского военачальника Евстафия Дафномила. Одни считают его героем, другие - подлым предателем. Как его действия повлияли на исход многолетней войны? Можно ли их оправдать? И какой вывод можем сделать мы, люди, живущие во время, когда боевые действия стали частью жизни?

ВОЖДЬ СОПРОТИВЛЕНИЯ

Отправимся в пространственно-временное путешествие. Балканский полуостров, весна 1018 года. Болгаро-византийская война, которая длилась почти пятьдесят лет, подошла к концу. После того как в феврале погиб болгарский царь Иван Владислав, его жена, опасаясь за себя и малолетних детей, сдалась на милость победителя. Вслед за ней бояре потеряли волю к сопротивлению. С ощущением «Болгария — всё» один за другим они отправлялись на поклон к византийскому императору Василию II. В той войне он лично возглавлял свою армию. За манеру ведения боевых действий его прозвали «Болгаробойцей». Теперь он расположился в Охриде, столице более не существовавшего Болгарского царства, чтобы принять представителей болгарской знати, даровать им прощение, а вместе с тем и места в имперской системе власти. Несмотря на грозное прозвище, император собирался сделать Болгарию полноценной частью своего государства, а не выжженной землёй с угнетённым населением.

Но небольшая группа бояр отказалась принять условия императора. Они ушли на запад, в горы Врохот (сегодня это горный массив Томори, Албания), и укрылись среди скал в неприступной крепости Прониста. Теоретически борьбу с императором можно было продолжить, если бы нашёлся новый лидер и сумел бы показать, что ромеев можно бить. Именно такого мнения придерживался последний вождь сопротивления, которого византийские историки называли Ιβάτζης (Ивацис), а современные болгары — просто Ивац.

Пока император Василий в Охриде праздновал победу, Ивац в своей горной твердыне готовил отчаянный план: сокрушить армии ромеев и возродить Болгарское царство. Ему нужна была точка опоры, и он нашёл её в крепости Прониста. Это был высокогорный замок, выстроенный болгарскими царями как стратегический пункт для наблюдения за окрестными долинами. Даже в наши дни к нему сложно пробраться: его руины находятся далеко в горах на возвышенном плато. В начале XI века это обстоятельство было дополнительной гарантией неприступности замка. Очарованные красотой гор, повелители Болгарии приложили немало сил и средств, чтобы превратить замок в цветущий сад. Здесь были выстроены прекрасные дворцы и храмы. До сих пор видны руины огромной цистерны, в которой собиралась вода. Благодаря ей вокруг дворцового комплекса на горе раскинулись цветущие сады. Так это место превратилось из наблюдательного пункта в высокогорный курорт. Здесь было всё нужное для того, чтобы представители болгарской знати могли весело и с наслаждением проводить время. Именно в этом месте Ивац рассчитывал закрепиться, чтобы собрать силы и продолжить борьбу за независимость.

ТРЕВОЖНОЕ ЛЕТО 1018-ГО

В Охриде императору Василию, конечно же, сообщили о том, что некоторые бояре во главе с Ивацем удалились в горы и не собираются присягать своему новому повелителю. Хотя прямых высказываний против императора они и не делали, опытный Василий расценил всё это как тревожный знак. Оставишь такое гнездо оппозиции — и возможно, в скором времени получишь новое восстание, которое обнулит все результаты долгой и тяжёлой войны. Со смертью последнего болгарского царя Ивана Владислава война должна была закончиться. Поэтому император счёл уход Иваца со сподвижниками делом крайне опасным. Вместо того чтобы вернуться в Константинополь и праздновать триумфальную победу над Болгарским царством, в июне вместе с войском он отправился из Охрида в крепость Диаволис.

Эта крепость стояла у края обширной равнины и была последней точкой, где можно было удобно расположить военный лагерь. За равниной начинались горы. Там, в 150 километрах западнее, находился замок Иваца. Император не хотел в разгар лета начинать новую военную кампанию и вести своих бойцов по извилистым горным тропам. Он рассчитывал дипломатическим путём убедить Иваца сдаться, как это было со многими другими болгарскими боярами. Если же уговоры не помогут, тогда придёт время оружия. В своих письмах Ивацу Василий писал, что «не стоит быть единственным, кто поднимет на него руку теперь, когда Болгария покорена. Ему также не следует мечтать о недостижимом, поскольку всем ясно, что его предприятие в конечном итоге не принесёт никаких результатов».

Ивац получил письма, но не для того он ушел в горы, чтобы по первому зову сдаться. С другой стороны, выступить прямо против императора он тоже не мог. Ему нужно было время, чтобы всё успокоилось и Василий покинул Болгарию. Время нужно было также и на то, чтобы найти новых сторонников и убедить в успехе восстания тех бояр, которые уже во всём разочаровались. Поэтому Ивац затягивал переписку, каждый раз давая уклончивые и неконкретные ответы. Он ссылался на всевозможные обстоятельства, которые не позволяют ему прямо сейчас покинуть крепость Прониста и явиться в Диаволис к императору, чтобы присягнуть на верность и присоединиться к тем своим коллегам, которых уже приняли на имперскую службу, которым даровали высокие титулы и придворные должности.

Византийский историк Иоанн Скилица в своём «Обозрении истории» пишет, что в течение 55 дней Болгаробойца стоял в Диаволисе, ожидая ответа от Иваца. Но тот тянул время. Его истинные намерения становились все более очевидными. Но императору по-прежнему не хотелось начинать военную операцию в этих горах. Это заставило бы его потратить не один месяц и погубить множество бойцов. Поэтому прежде чем бросить войска на крепость Прониста, Василий решил испробовать последний способ. За годы Болгарской войны он вырастил целую плеяду талантливых военачальников, многие из которых отличались нестандартным мышлением. Одному из них Василий и поручил найти решение этой задачи. Его звали Евстафий Дафномил. Незадолго до того он был назначен наместником Охрида и обширной округи, в которую входили и горы Томори с крепостью Прониста. Вместо спокойного управления вверенным регионом теперь Евстафий должен был проявить чудеса сообразительности, чтобы каким-то образом покончить с разгорающимся восстанием Иваца.

ПУТЕШЕСТВИЕ ГЕРОЯ

Дальнейшие события — это архетипический сюжет, когда герой в одиночку отправляется в логово врага и побеждает благодаря силе характера и личной харизме. Правда, в нашей истории Евстафий взял с собой двух верных слуг. Оказалось, что 28 августа, в день Успения Богородицы, Ивац устраивает праздник в своей крепости и ждёт гостей. Очевидно, он хотел не только почтить память Богородицы, но и собрать своих сторонников, чтобы обсудить дальнейший план действий. А обсуждать было что: вопреки ожиданиям, армия императора не ушла из Болгарии. Напротив: теперь она стоит в 150 километрах от крепости Прониста и, возможно, в скором времени двинется прямо к ней.

Узнав о готовящемся празднике, Евстафий решил лично явиться в замок, чтобы осмотреться на месте и действовать по обстоятельствам. В сопровождении своих слуг он отправился в путь. В четверг, 27 августа, когда Ивац в своём замке встречал последних гостей, он с удивлением увидел трёх приближающихся всадников в странных одеждах. Судя по внешнему виду, это были ромеи, подданные императора Василия, и притом немаловажные. Но кто они и зачем приехали? Стража остановила всадников у ворот крепости. Тот, что ехал впереди, с достоинством заявил, что он — Евстафий Дафномил, назначенный императором наместник Охрида и всех этих земель. Он явился без приглашения — это так, но что с того? Разве он не имеет права повидаться и повеселиться вместе с Ивацем?

Каково же было удивление последнего, когда стража доложила ему о том, что за гость прибыл в его замок! Ивац задумался: что может означать это посещение? Враг приходит по собственной воле и отдаётся в его руки? Возможно, Евстафий не такой уж враг? Возможно, он недоволен жёсткими правилами, которые установил Болгаробойца в своем государстве? Все ещё помнили, как 40 лет назад против императора поднял восстание военачальник Варда Склир. Тогда в Византии началась гражданская война, продлившаяся почти четыре года. Затем, спустя десять лет, восстание поднял другой военачальник, Варда Фока. Вторая гражданская война длилась три года, и в ней императору удалось победить только благодаря помощи своего союзника — русского князя Владимира Святославича. Тот прислал с севера отряд наёмников, решивший исход дела. С тех пор прошло почти тридцать лет, и восстания не повторялись. А всё потому, что император «закрутил гайки» и занялся непрестанной ротацией кадров. Но при этому он деспотично ущемляет интересы знатных семей, и рано или поздно чаша терпения военной аристократии переполнится. Может быть, появление Евстафия — это первая ласточка новой гражданской войны, которая сотрясёт все основания Империи ромеев? Это было бы весьма кстати для возрождения независимой Болгарии!

Примерно так рассуждал Ивац, и нужно сказать, что его выводы не были безосновательными: спустя три года, в 1021 году, группа военных действительно поднимет восстание против императора. Поразмыслив, Ивац решил, что если уж такой человек, как Евстафий Дафномил прибыл к нему в гости как частное лицо, это может быть очень полезным. Ивац велел пропустить нежданных гостей и когда они въехали в ворота крепости — лично встретил их и тепло обнял Евстафия. Ромеев разместили в одном из помещений обширного дворца. А вечером хозяин пригласил Евстафия разделить ужин в компании других гостей.

"СМЕЛОСТЬ ГОРОДА БЕРЁТ"

Наконец, настало утро 28 августа, день Успения Богородицы. Хозяин замка и его гости отправились в храм на литургию, после которой все стали расходиться по своим покоям, чтобы отдохнуть и приготовиться к дальнейшим праздничным мероприятиям. Осмотревшись вокруг, Евстафий сообразил, что именно сейчас появилась возможность изменить ход событий и одним ударом покончить с восстанием. Для этого придется поступить вероломно и подло, но вряд ли Евстафий долго раздумывал о моральности своего выбора. Он оставил в стороне своих спутников, подошёл к Ивацу и попросил его о разговоре без свидетелей. Болгарин улыбнулся: похоже, его подозрения насчёт заговора подтвердились. Он велел слугам отойти в сторону, взял Дафномила за руку и пригласил прогуляться по прекрасному саду, что раскинулся перед дворцом.

В одном месте кусты росли настолько густо, что глушили любые звуки. Там можно было спокойно поговорить и обсудить любые вопросы без страха быть услышанными. Хозяин замка и его гость неспешно двинулись по дорожке сада и скоро скрылись из виду. Вот они дошли до укромного места, и Ивац приготовился было выслушать своего Евстафия. Но вдруг тот бросился на него, ударил в горло, свалил на землю и наступил коленом на грудь. По его зову немедленно явились слуги, посвящённые в коварный план. Втроём они схватили Иваца, разорвали его тунику, заткнули ему рот куском ткани, чтобы никто не услышал его криков. На том же месте они лишили Иваца глаз.

Из сада трое ромеев поспешили вернуться ко дворцу, таща за собой ослеплённого и стонущего человека. Они забрались на верхний этаж, забаррикадировали двери, обнажили заранее приготовленные мечи и приготовились к обороне. Конечно, такую операцию невозможно было провести в полной тишине и остаться незамеченными. Постепенно ко дворцу стеклись стражники, вооружённые люди Иваца и его гости. «Что случилось?» — спрашивали пришедшие на шум и ужасались ответу: ромейский стратиг Евстафий ослепил Иваца и держит его во дворце в заложниках. Возмущённая толпа разразилась криками: «Убить ромеев! Вытащить и четвертовать их! А может, лучше сжечь их вместе с дворцом?» Но ведь внутри они держат в заложниках Иваца. Что же делать? Ворваться сходу внутрь не получилось, и некоторое время ярость и смятение царили перед дворцом. Тогда Евстафий решил действовать. И, безусловно, это был его звёздный час! Он осторожно выглянул в окно, так, чтобы не получить стрелу в глаз, и попытался заговорить с толпой:

«Вы знаете, что между мной и Ивацем не было личной вражды. Хотя он болгарин, а я римлянин. Я римлянин не из Фракии или Македонии, а из Анатолии, и вы знаете, как это далеко. Если есть среди вас люди разумные, то вы должны понять, что я взялся за это дело не без причины и не по глупости, а потому что нечто обязывало меня это сделать. Я никогда не бросился бы навстречу такой очевидной опасности, если бы не приказ императора. Я хочу, чтобы вы знали: то, что я сделал, сделано по его приказу. Повинуясь ему, я стал просто оружием. Если вы хотите сейчас убить меня, то вот я, здесь, окружённый со всех сторон. Но это будет не просто: я не сложу оружия и не сдамся. Вместе с товарищами мы будем биться, и многие из вас погибнут. Но даже если мы умрём, то будем считать свою смерть счастливой, поскольку у нас есть тот, кто отомстит и потребует платы за нашу кровь. А теперь спросите себя: как долго вы сможете противостоять ему?»

Неожиданно над горной твердыней замаячил образ грозного императора Василия Болгаробойцы. Всем было известно, что его армия находится далеко, но расстояние перестало иметь значение. Аргументы Евстафия были бесспорными. Да, несчастная судьба Иваца возмущала, но что было делать? Схватить ромеев живьём не удастся, при этом, никому не хотелось получить рану или умереть в схватке. Сжигать дворец и вовсе было бессмыслицей: ведь с ромеями сгорел бы и его хозяин. Кроме того, было понятно, что у освободительного движения больше нет лидера. Слепой Ивац не сможет сплотить вокруг себя людей и повести их в бой. Кто же теперь возглавит их? Такого человека на площади у дворца Пронисты не нашлось. Так стоит ли злить Болгаробойцу, причиняя вред его людям? В случае осады, которую император, безусловно, мог устроить (иначе зачем он привёл войско в Диаволис?!), какая судьба ждала тех, кто останется в крепости? Император Василий не зря получил своё прозвище и способность брать города он подтвердил не единожды. Достаточно вспомнить осаду Видина в 1002 году. Тогда Василий упорно стоял у его стен восемь (!!!) месяцев и после кровавого штурма взял город. Стоит ли испытывать судьбу на этот раз?

Вероятно, некоторые из болгар прибыли в Пронисту, чтобы выслушать аргументы Иваца и решить, стоит ли поддерживать его восстание. Теперь же, когда он был ослеплён и фактически выведен из игры, восстание лишилось смысла. Выслушав речь Евстафия и поразмыслив о перспективах, многие из собравшихся начали потихоньку покидать площадь. Другие же — напротив — приблизились к окну, из которого выглядывал Евстафий, с криками приветствия императору ромеев. Внезапно Евстафий Дафномил стал хозяином положения: неприступная крепость оказалась в его полном распоряжении. Блестяще справившись с поставленной задачей, он отвёз плененного и слепого Иваца в Диаволис. Василий II с интересом выслушал подробный рассказ о его приключениях и в благодарность передал Евстафию всё имущество Иваца. Самого же слепого боярина он отправил в темницу и дальнейшая его судьба неизвестна.

МОРАЛЬ СЕЙ БАСНИ?

История Евстафия Дафномила и болгарского боярина Иваца завершила византийско-болгарскую войну 968–1018 годов. Взятие крепости Прониста обеспечило Евстафию репутацию одного из выдающихся полководцев Империи. В англоязычной сети, правда, я встречал критические отзывы о нём. Как ни крути, Евстафий предал доверие человека, который принял его с распростёртыми объятиями.

Эта история ставит перед нами один из самых сложных этических вопросов: оправдано ли предательство и коварство, если они спасают множество жизней? Можно ли считать моральным поступок, который сам по себе аморален, но ведёт к благим последствиям? С утилитарной точки зрения, моральная ценность поступка определяется его результатом. Если действие минимизирует страдания и спасает больше жизней, чем губит, — оно оправдано. Евстафий поступил именно так: он избежал долгой осады, гибели солдат и, возможно, карательных мер против местного населения, которое Ивац постарался бы втянуть в восстание. Его обман привёл к быстрому разрешению конфликта. Но здесь возникает противоречие: можно ли считать нравственным человека, который ради «высшей цели» переступает через доверие, честь и справедливость? Ивац принял его как гостя, а гостеприимство во многих культурах — священный закон. Преступить его — значит совершить не просто предательство, но и нарушить фундаментальный этический принцип. Так кем же стал Евстафий Дафномил в последние дни августа 1018 года — героем или предателем? Оставлю этот вопрос на ваше решение.

Со своей же стороны отмечу невероятную смелость этого человека, который полностью оправдал своё имя. Εὐστάθιος в переводе означает «Твёрдо стоящий», «Устойчивый», «Непоколебимый». Это имя было популярно в семьях византийских военных. Именно такие качества требовались для того, чтобы приехать в замок, кишащий врагами, пленить его хозяина, после чего начать переговоры с людьми, горящими желанием убить тебя и убедить их сдаться. Для всего этого нужно быть человеком cum testiculis ferreis, как сказали бы древние римляне. Именно таким был герой этого рассказа.

Интересный материал коллеги Egor Polygraph Броневая каретка Шумана / Fahrbare Panzerlafette о неожиданном детище германской военно-технической мысли конца ХIХ в. (падчерице крепостной артиллерии и старшей сестре первых бронеавтомобилей :) ) сразу же вызвал у аффтара сих строк балканское "дежа вю": "А ведь я этого зверя уже встречал!"

Из собрания Национального военно-исторического музея в Софии, где я впервые увидел это "чудо":

Итак, позвольте представить: согласно названию, принятому в артиллерии армии Княжества Болгария (с 1908 г. - Царства) - 57-мм купольное орудие "Грузюнверк" (57-мм куполно оръдие "Грузюнверк" - по названию завода-производителя Grusonwerk).

ТТХ "огнедышащей черепашки" (по сборнику "Артилерийска материална част в Българската армия, 1878-1990". София, 1998):
Калибр - 57-мм,
Вес - 3 600 кг,
Дальность стрельбы - 4 500 м,
Скорострельность - 2/3 выстрела/мин.,
Начальная скорость снаряда - 330 м/с,
Вес снаряда - 3,8 кг,
Вес заряда - 230 гр.,
Бронирование купола - 40 мм,
Бронирование стенок - 4 мм.
Подробне : http://www.bulgarianartillery.it/bulgarian%20artillery%201/Gruson%2057mm%201892.htm (кстати, ряд ТТХ дан здесь несколько иначе).

Передок для транспортировки на конной тяге:

Известна история приобретения и боевого применения этого перспективного образца вооружения в Болгарской армии... Армии, воевавшей в начале ХХ в. много, отчаянно и далеко не всегда удачно: две Балканских войны 1912-13 г. (в первой болгары чувствительнее всех из коалиции накостыляли Османской империи и даже постучались канонадой своей артиллерии в ворота Стамбула, а во второй - отбивались от всех бывших союзников и в довесок - Турции и Румынии) и Первая мировая (в которой болгары фактически своими силами держали Салоникский фронт).
"(...) По несколько штук было продано Дании, Швейцарии и Румынии, причем в модификациях с 37-мм и 57-мм орудиями. Однако, самым крупным заказчиком стала Болгария. В начале ХХ-го века страна активно готовились к войне с Турцией, одновременно укрепляя собственные границы. Для выбора нового вооружения было отправлено несколько делегаций, но удача сопутствовала только миссии Нягула Цветкова, прибывшего в г.Магдебург в 1891 году. К тому времени сами немцы уже в полной мере насытились изобретением Шумана и теперь фирма Grusonwerk была не против заработать на экспортных заказах. Понимая интерес со стороны балканских стран фирмой были организованы демонстрационные показы 53-мм лафетов в Белграде (в мае того же года) и в Софии (22-24 июня). Немцы также решили поддержать своего союзника - Турцию, и 8-9 декабря на полигоне под Стамбулом прошла демонстрация возможностей 57-мм бронированного лафета. Во всех случаях немецкие разработки заслужили массу лестных откликов в европейских изданиях.
Получив первые результаты Артиллерийский комитет и Комитет обороны Болгарии пришел к выводу, что для фортов Сливиница, Белоградчик и Видин одних 75-мм орудий будет недостаточно. Требуемые характеристики скорострельности как-раз обеспечивали 57-мм немецкие лафеты, которые оказались незаменимыми в ближнем бою на дистанции до 1500 метров. Решение было принято 25-го мая 1892 года, а договор на поставку тридцати fahrbare Panzerlafette был подписан с фирмой Krupp 10-го декабря.
По прибытии в Болгарию лафеты получили новое название 57-мм куполно оръдие “Грюзон”. (...)
Практически все “купольные орудия” отправили на юг страны, где они достаточно долго служили в качестве “оружия сдерживания”. Во время 2-й Балканской войны, которая имела место в 1913 году, четыре огневые точки стали трофеями сербской армии. Остальные продолжали свою службу, по меньшей мере, до ноября 1918 года и в конечном итоге ещё несколько лафетов стали трофеями греческой армии. Есть информация, что трофейные лафеты даже успели повоевать с турецкими войсками в 1921-1922 гг., но документальных свидетельств этому найти пока не удалось."
Источник: http://www.aviarmor.net/interest/article/art_gruson_53mm.htm

К фото - Группа задумчивых болгарских офицеров (двое слева - кажется, с черными околышами артиллеристов) у купольного орудия на укрепленных позициях. Судя по чистенькому обмундированию и идеальному комплекту инструментов - мирновременное фото, возможно - в период между Балканскими и Первой мировой войнами.

_______________________________________________________________М.Кожемякин.

Этот пост вполне можно считать продолжением моей работы про зарождение (или возрождение, это как посмотреть) греческого государства в начале XIX столетия. Здесь речь пойдёт про первичный этап признанной независимой Греции, и в первую очередь про развивавшиеся на этом этапе националистические концепции и следствия их влияния.

Могучие и благородные побуждения

Завоевание Элладой суверенитета не решило всех проблем греческого народа. Самую существенную и главную из них, помимо продолжения существования огромной Османской империи к северу, можно понять, если сравнить две карты Греции:

Прекрасно видно, что современное государство более чем вдвое больше свежеобразованного. То есть, в определённые периоды времени после 1830-х годов оно стабильно прирастало новыми территориями. А всё потому, что та земля, которую удалось отвоевать революционерам изначально, совсем не совпадала с расселением греков тогда. Чтобы прояснить, насколько обширно они проживали в регионе, следует посмотреть на карту Византийской империи в период её последнего подлинного расцвета в конце XII столетия:

Собственно, а что можно сказать про положение дел в XIX веке, смотря на средневековую державу? Кажется, что и ничего вроде, но на самом деле многое. В прошлой части говорилось о том, что как бы византийская протоидеология не упирала на "римскость", фактически греки всегда составляли основу империи. Греко-православное её население было самым важным.

Даже в худшие времена, когда персы, арабы, болгары или сельджуки завоёвывали провинции Балкан и Анатолии, под контролем василевсов оставались прибрежные районы и их укреплённые города - Афины, Фессалоники, Смирна, Трапезунд и другие менее крупные. Полуостров Пелопоннес (в Средние Века назывался Мореей) также обладал сильными оплотами имперской власти на своих берегах. Не только толстые стены Константинополя, но и эти поселения являются одной из ключевых причин того, почему Византия продержалась так долго.

Все эти земли объединяло то, что они были населены греками и никогда не славянизировались или тюркизировались, в то время как более северные Балканы и внутренняя Анатолия достаточно быстро перестали быть эллинистическими, стоило только завоевателям однажды на них осесть. Это были глубинные земли греческого этноса, и потому они являлись основой Восточно-Римской империи, которая обнажалась во время особенно упорного натиска врагов.

То есть, вплоть до XIII столетия греческая (официально - опять же, ромейская) государственность последовательно сжималась вплоть до областей, где жили в массе греки. И это далеко не только юг Балканского полуострова, но ещё и Понт, и запад Малой Азии. В XV столетии османы уничтожили Византию с её осколками, расположенные именно в тех краях, и только тогда большинство греков попало под власть исламской империи.

Как я уже упоминал в посте про геноцид христиан турецкими националистами, Османская империя не придавала значения этническому происхождению подданных. Греки были вторым сортом среди её жителей, но исключительно по религиозным мотивам. Как и указано в мусульманских книгах, османское правительство заставило кафиров (немусульмане в широком смысле) стать зимми (подчинённые неверные) через униженную плату высокой дани. Аналогично оно поступало с армянами, сербами, египтянами-христианами и прочими. Оно не трогало районы греческого большинства с какой-либо другой перспективы.

Любой грек в теории мог стать равным турку или арабу, просто отрекшись от православия, при этом он имел право продолжить без проблем говорить на родном языке и придерживаться родной культуры. Целые народы - например, албанцы - приняли ислам из-за этого. Но они скорее исключение - поскольку в те года религия и была большей частью идентичности людей, греки, как и почти все зимми Османской империи, веру в в своём подавляющем большинстве не сменили.

Поэтому они зажили весьма плохо. Однако, высшее православное духовенство и часть греческой знати сохранили свои привилегии, султан позволял им жить в Константинополе и занимать жирные должности. Эта прослойка элиты называлась фанариотами. Именно из фанариотов вышел лидер греческой революции - Александр Ипсиланти, и именно среди них возникли первые идеи греческого национализма.

Главной из них была Великая идея - представление о том, что нужно возродить Византийскую империю и избавить греческий народ от его униженного положения. Фанариоты полагали, что сделать это можно путём постепенного увеличения своего влияния на султана и взятия власти в империи в руки греческих аристократов. Некоторые группы "голубокровных" греков будут пытаться сделать это вплоть до начала XX столетия.

Другие, находящиеся на службе у Российской империи, поддержат Греческий проект Екатерины II и спровоцируют во время русско-турецкой войны восстание на Пелопоннесе с целью его реализации (1770).

Но обе линии по освобождению от османов оказались неэффективными. Вместо них успешным вышел концепт создания небольшого греческого национального государства.

Появление Греции как таковой стало важнейшим шагом к дальнейшему развитию национализма. Хотя Греческий проект не удался, интеллигенция новой страны частично продолжила верить в него, в основном придя к общему мнению относительно необходимости воплощения Великой идеи.

Само же это словосочетание (греч.Μεγάλη Ιδέα) было впервые произнесено тогдашним премьер-министром Греции Иоаннисом Колеттисом в 1844 году. Сторонники идеи хотели присоединить к маленькой пока стране все земли с греческим большинством, от Эпира до Понта, и таким образом реставрировать позднюю Византию.

С тех пор молодое государство последовательно шло в данном направлении. Взгляните на эту карту:

На ней показано, какие конкретно шаги Афины проделывали для того, чтобы, по выражению одного известного политика, Мake Greece Great Again. Понятно, что не столь влиятельное государство не могло совершить такие подвиги в сольном действе и прибегало к помощи других держав.

Так, в 1864 году управлявшая расположенными у западного берега Греции Ионическими островами Великобритания передала их более "логичным" владельцам, что стало вторым (после собственно независимости) шагом к исполнению Великой идеи. Затем, когда Россия победила Османскую империю в войне 1877-78 годов, Греция воспользовалась ситуацией и вскоре получила себе Фессалию по Константинопольской конвенции 1881 года.

В 1897 году началось антиосманское восстание на Крите. Греция вмешалась в конфликт и начала войну с османами, и хотя султан быстро утратил контроль над островом минотавра, он был по решению великих держав преобразован в автономию Константинополя, что стало неприятным событием для греческих националистов.

Победы

Но это всё были детские игры, настоящие золотые времена для осуществления Великой идеи наступили уже в XX столетии. В 1908 году и до того слабевшая Османская империя оказалась в сильнейшем политическом кризисе, когда уже турецкие националисты - младотурки, выступили против султана Абдул-Хамида II и свергли его в апреле 1909 года. Их политика была направлена на формирование турецкой нации и отказ от исламских устоев. Это возмутило до того лояльных арабов и албанцев, которым национализм турок был ни к чему, ибо свой уже проклёвывался.

Отвратив от себя албанцев, младотурки совершили большую ошибку - этот коренной народ пороховой бочки Европы, принявший ислам, был одним из гарантов сохранения хотя бы частичной власти империи на балканском юге. Теперь она была окончательно подорвана.

Ожидаемо, что это привело к началу Балканских войн 1912-13 годов, когда все народы полуострова ополчились на турок. Греция в их ходе разжилась землями - сперва она победила османские силы, а затем имевшую противоречащие греческим амбиции Болгарию, после чего у неё во владении оказалась Македония (та, что к югу, очевидно) с городом Фессалоники. Кроме того, младотурки уступили Греции несколько крупных островов в Эгейском море. Также автономное государство на Крите наконец воссоединилось с континентальной Грецией.

В таком виде Эллада и подошла к Первой мировой войне. Большую её часть она была нейтральна, переживая борьбу между прогерманским королём и желавшим присоединения к странам Антанты премьер-министром Элефтериосом Венизелосом. Последний особенно важен для повествования, поскольку он всячески продвигал Великую идею и считал её правильной. В конце концов, англо-французские силы поддержали Венизелоса и помогли ему взять власть в стране, по итогам чего Греция в 1917 году начала боевые действия с Центральными державами.

Поэтому когда германский блок проиграл осенью 1918-го, Греция во главе с Венизелосом начала диктовать свои условия поверженным Османской державе и Болгарии. Вернее, делала это с оглядкой на Лондон с Парижем, которые рассчитывали через усиление Греции как союзника закрепиться в регионе. И действительно, в 1919 году Болгария уступила Афинам Западную Фракию, а по Севрскому договору (1920-й) с османами к Греции присоединились Восточная Фракия на Балканах и Иония с городом Смирна в Малой Азии.

После этого события греческий национализм пошёл на колоссальный подъём, а реализация Великой идеи казалась очень близкой.

Крушения и катастрофы

Но Венизелос не учёл, с каким врагом имеет дело. Младотурки, постоянно проигрывая в войнах, оказались в крайне отчаянном положении. Такими темпами Османская империя шла к полному распаду, что означало бы изгнание турецкой власти в горы континента и потерю остатков влияния Турции на мир. Вот этническая карта Анатолии тех лет :

Выходила ужасная для младотурок картина - новая создаваемая ими турецкая нация стала бы титульной в стране без серьёзного выхода к морю и соответственно, без силы и влияния. Не только греческая Великая идея, но и армянское и курдское национально-освободительные движения при достижении ими полной победы стали бы величайшим турецким трауром, который очень не хотелось приурочивать к рождению новой Турции.

Поэтому лидеры младотурок - Энвер-паша и Талаат-паша, начали действовать просто и легко - с 1915 года они приступили к массовым убийствам не просто войск и подпольных греко-армянских националистов, а всего "вредного" населения. Это стало катастрофой и огромной трагедией для миллионов людей. Младотурки уничтожали целые регионы, вместе с их тысячелетним культурным наследием.

Греция, заняв новые земли, начала попытки к прекращению геноцида греков в Малой Азии и Понте, но ей это не удалось , потому что, хотя Турция подписала Севрский договор, он не был ей ратифицирован, что вылилось в войну между двумя странами. Жесточайшие методы врага и его упорство вкупе с недостаточной поддержкой от уставших от войны Франции с Великобританией предопределили поражение Греции.

Турецкие националисты провели мощнейший геноцид понтийских греков и менее масштабные, но подорвавшие возможность контроля Афин над регионом массовые убийства греков Малой Азии.

Новый Лозаннский договор 1923 года лишил Грецию прошлых приобретений. Кроме того, оставшиеся на закреплённых за Турцией землях греки были обязаны покинуть свои дома в рамках обмена населением с соседом и вчерашним врагом. Из Греции же были выдворены немногочисленные жившие на её территории турки и мусульмане-албанцы.

В целом, цифры такие - на Балканскую сторону Эгейского моря было изгнано чуть менее 1,5 миллионов человек, большинство - греки, но было и некоторое число других христиан, а на малоазийскую - около 400 тысяч магометан. Очевидно, что для Греции это была катастрофа куда большая, чем для Турции, отстоявшей некогда завоёванные берега черноморских проливов и Малой Азии и сохранившей таким образом хотя бы часть своего чуть не сгинувшего полностью влияния на мировой арене. Эллада же вынуждена была забыть о Великой идее и начать разбираться с возрастающей гуманитарной катастрофой и прочими проблемами.

Впрочем, до конца самая амбициозная из концепций греческого национализма забыта не будет. Она ещё взыграет в будущем, что является уже совсем другой темой, ибо эпоха не та. Но конечно, после событий зари межвоенного периода Греция не сможет более мыслить аж о возрождении Византии.