Внутри камеры время остановилось. Утро и день, и вечер, и ночь были единым целым. Они разучились менять друг друга, и коли зло пробуждалось во тьме, избранное против него оружие - ненадежный факельный свет, могло в любой момент оставить пришельца один на один с врагом. Затухнет огонь, и придется красться на ощупь, ориентируясь на скрип ржавых цепей, красться и понимать: оно видит тебя, а ты его - нет.
А что, если кандалы давно пустые? Звон их - насмешка, обман слуха...Подумай, сколько ты уже здесь? В застывшем времени не разберешь. Минуту? Час? Неделю? Бродишь, по кругу, как слепой котенок, а оно вырвалось на свободу, растерзало твоих братьев, и сейчас, утробно хихикая, несётся где-то в полях, на пути к ничего не подозревающей деревне. Никак нельзя давать факелам погаснуть, иначе - беда.
На то, чтобы отогнать от заключенного темноту, света в камере хватало. Юноша казался спящим, но способен ли человек уснуть в таком положении? Должно быть, когда утро и день, и вечер, и ночь становятся единым целым, а ты стоишь на онемевших коленях и не можешь пошевелиться, сон - единственный выход из положения. Какой у него обречённый вид, эти синяки под глазами…
Смекни монахи, кто скрывается под личиной Жиля, быть ему на месте Бруно Калленберга. У тех двоих сзади дыхание ровное, но сердце бьётся беспокойно. Супротив него, по счастью, ничего не замышляют. Они не рады тому, что попали сюда, и хотят поскорее вернуться обратно.
Следопыт ещё раз осмотрел мальчика. Легко вьющиеся каштановые волосы спадали до плеч, грязные, засаленные, спутавшиеся; на щеках, на подбородке, над верхней губой позорилась юношеская жиденькая поросль. Мало за месяц отросло, другой бы весь бородой покрылся, а у этого - пушок. Лицо тонких черт, по-своему красивое, горбинка носа наверняка от матери, в Сальмонте такие часто встречаются. На теле, покрытом набедренной повязкой, следы пыток отсутствовали. По какой-то причине Божьи Судьи решили не прибегать к дознанию металлом. Бруно выглядел худощавым, но не истощенным, а значит, голодом его не морили. Хотели, чтобы пленник протянул подольше.
- Брат Тюзи́, - обратился вильё Артуа к стоявшему позади монаху, - мне бы хотелось узнать, что значит эта нагота? Зачем вы морите юного господина отвратительным холодом ваших подвалов? Клянусь, пекло снаружи этим камерам нипочем. Страшно подумать, каково здесь в холодное время. Отвечайте, брат, я жду.
Это "отвечайте", сказанное в приказном тоне, Следопыт выплюнул, смерив невысокого дородного человечка, приставленного к нему в качестве провожатого, полным негодования уничижительным взглядом. Получилось правдоподобно. Прежде, чем ответить, брат Тюзи несколько раз удивлённо моргнул. Сердце его забилось чаще.
- Божьи Судьи не отчитываются перед нами, господин Артуа, - склонил он голову в знак почтения. - Вопрос ваш надобного задать настоятелю сего тихого аббатства, милостивому отцу Тибо. Буде он посчитает нужным ответить, вы узнаете причину.
Каков наглец! Жиль Артуа сверкнул глазами.
- Хорошо, - процедил он, с трудом сдерживая ярость. - Я запомню ваши слова и поинтересуюсь у отца Тибо причиной бесчеловечных издевательств над родственником господина Тюреля, после чего доложу обо всем своему патрону. Благодарю за совет, мудрый брат Тюзи.
- Господь не наделил меня мудростью, но я буду молиться, чтобы он подсказал сальмонтскому вельможе мудрые выводы, - вновь склонил голову дородный человечек.
- Не сомневайтесь, о его выводах вы узнаете первым.
- На все воля Господа, господин Артуа.
Как он и предполагал, провести монахов оказалось не сложно. Пусть обороняются, пусть негодуют, в подземелье среди одержимых или в покоях настоятеля - не важно. Ныне дерзость - эликсир Следопыта. Не желая более смотреть на выцветшую рясу, вильё Артуа резко развернулся к смотровому оконцу. Нужный результат был достигнут, послание дошло до адресата и Бруно Калленберг обратился во внимание.
Алхимические символы, намалеванные известкой на каменных стенах и металлической двери, были Следопыту хорошо знакомы. Попадались и те, значения которых он не знал. Так, перевёрнутые треугольники, в нужной последовательности соединяющие орнаменты - утреннюю звезду, подземный ветер и три предвечных замка - Башню Шута, Дворец Сестры и Стену Востока, должны были запереть зло внутри камеры, лишив его воли к сопротивлению; Глаз Камегорна, вертикально начертанный за спиной заключенного, символизировал Рождение Истины, с помощью которого мудрецу становилось ведомо имя и происхождение зла; остальные знаки в виде множества точек и непонятных букв, по всему похоже являлись порождением Божьих Судей, и где-либо за пределами Вистенхофа известности не обрели.
- Vitou bressie mourshe Bruno! (Приветствую Вас, господин Бруно! (сальм.)) - произнес в трепещущий полумрак Следопыт, одновременно прислушиваясь к биению сердца заключенного, - Voual de fluere elsanie vilo Franc? (Или, правильнее сказать, господин Франц?)
Сердце в каменном мешке забилось чаще - его понимали. Следопыт не сомневался, что мальчишка, гордившийся именем матери, должен говорить на языке предков Тюрелей.
- Я знаю, вы меня слышите. Не переживайте. Двое олухов позади не станут нам докучать. Они настолько же невежественны, насколько и набожны, их наречие грубо и вульгарно, как и сами эти свинопасы. Великий Язык им незнаком. По дороге сюда я имел возможность удостовериться в этом, назвав толстяка - чревоугодником, а его собрата - языческим дикарем. Трудно представить, но Великий Язык для них - набор непонятных звуков. Порой правда смешнее вымысла, господин Франц. Мое имя - Жиль Артуа. Я прибыл сюда по поручению моего патрона, вашего тестя и товарища Франка Тюреля. В роковых обстоятельствах вильё Тюрель протягивает вам руку помощи. Смею надеяться, вы по достоинству оцените его великодушие.
Произнося эти слова, Рандольф следил за лицом заключённого. Первая реакция — самая важная. Если подыграть, мальчишка непременно заговорит. Незнакомый монахам язык послужит залогом их безопасности. Жиль Артуа вежливо выслушает Бруно, задаст уточняющие вопросы и распознает отголоски правды, заглушаемые потоком затейливых фантазий безумца.
Руна алагаз - внимание - вырезанная на груди во время ночёвки близ Хютэ, усилила зрение Следопыта, позволяя различать в поведении собеседника мельчайшие детали, способные выдать ложь.
Пламя дрогнуло и заплясало, увлекая за собой переменчивые тени. Заключённый пошевелился, глаза его приоткрылись. Красные, воспалённые и полные отчуждения, они неподвижно взирали на вильё Артуа из под тяжёлых век. То был не мальчишеский взгляд. Сперва Следопыт разглядел в нем удивление, затем непонимание, но проблеска надежды, на которую он рассчитывал, так и не последовало. Дурной знак. Когда отсутствует надежда, языки развязываются неохотно.
Надежду требовалось возродить.
- Сожалею, господин Франц, - продолжил он в доверительном тоне. - Из-за меня вам приходится вновь смотреть на эти стены. Увы, другого места нам здесь не предоставят. Вышеградские варвары, выдумавшие называться Божьими Судьями, забыли, кем являются на самом деле. Полагаю, следует напомнить им об этом. Патрон в бешенстве, рвет и мечет, да вы и сами знаете, каким он бывает, когда гневается. Скоро вы будете на свободе, если, конечно, передо мной и вправду вы.
В этот момент глаза заключенного дрогнули. Одним коротким движением взгляд его метнулся вбок и тут же вернулся на прежнее место, но Следопыт успел отметить, что посмотрел Бруно в сторону, откуда являются посетители. На время успокоившееся дыхание мальчишки сделалось неровным, а значит, пришла пора переходить к наступлению.
- Вижу, вам хочется высказаться. - Жиль Артуа резал словами, как ножом. - Молчите и слушайте, ваше время говорить ещё не настало. Вильё Тюрель требует от вас одного - правды. В моём распоряжении всего три дня. Три часовых визита, и первый из них скоро закончится. Вы должны рассказать мне обо всем, что приключилось той злополучной ночью. Также вам необходимо передать послание вильё Тюрелю: что-то личное, о чем известно только ему. Так он сможет убедиться в правдивости ваших слов. Покинув аббатство, я незамедлительно отправлюсь в Вышеград, откуда вышлю патрону письмо с подробным изложением услышанного. Когда оно достигнет Сальмонта, можете считать себя спасенным. Я вновь приеду за вами, и мы вместе поедем домой. Хорошенько подумайте обо всем, что расскажете мне, ибо другого шанса не будет. Ну а пока я хочу услышать простой ответ: готовы ли вы помочь вильё Тюрелю? Вот теперь можете говорить, но помните - только по-сальмонтски. Медлить нельзя, этот боров вот-вот захлопнет окно.
Мальчишка попробовал пошевелиться, но цепи не дали. Распухшие губы пришли в движение, пытаясь выговаривать слова.
-Aldou volien, aldou la soliate, (Я согласен, я расскажу)- простонал он, глядя на грязные колени. - Только...- Следопыт увидел опустившиеся и поднявшиеся веки, кровавые прожилки на белках, светло-карие пульсирующие зрачки; пристальный взгляд Бруно вновь устремился на него; волоски на теле неприятно зашевелились, пламя затрепыхало, но не погасло. -...Завтра с вами придут другие...проверьте, что те тоже не понимают...- Корочки запекшейся крови полопались на губах; темнота в коридоре задышала с мальчиком в унисон; монахи испуганы, шепчут молитву. -...Иначе вам конец. Меня вы не спасете, так поберегите хотя бы себя.
От голоса тянуло болью и безразличием. Не было в нем желания спастись или бороться за жизнь, только хрипловатый хруст надтреснутого камня, неживого, но существующего. Чего же так перепугались провожатые? Уж не того ли, что камень вдруг заговорил? Уж не того ли, что речи камня тушат свет безо всякого сквозняка? Речи камня - песни мертвой мечты…
...Когда-то давно двенадцать камней на вершине холма образовали жертвенный круг; сумрак солнечных затмений был отцом тех камней, а тьма лунных затмений - слепой матерью. Глупые люди нашли то древнее место себе на погибель. Высоко над холмами потянулись дымы костров, гортанные напевы распугали птиц, но однажды утром чествуемое безумцами молочное небо излилось на землю густым туманом, и глупые люди исчезли в нем один за одним. А камни остались. Туман разрушил круг, разнес их по сторонам, лысые холмы поросли сосной, замолкли речи порождений затмения...
- Окно! Скорее, брат Дони́!
...Толстяк трясущимися руками разжигает факел, светит на дверь, куда спешит его помощник...
Прежде чем смотровое оконце захлопнулось, Рандольф успел заглянуть внутрь. В темноте клетушки Бруно Калленберг взирал на него безжизненными глазами человекоподобной куклы. Ему сделалось не по себе.
- Довольно, господин Артуа, пойдемте! - коснулся его плеча брат Тюзи, призывая поторопиться. - В подземелье небезопасно.
Следопыту ничего не оставалось как последовать за ним.
По пустому коридору с низким потолком они торопливо удалялись от камеры, где голос человека, бывшего собственным отцом и собственным сыном, связал меж собою два мира. Следопыт не знал, что за место пригрезилось ему. Силуэты настоящего затянулись пасмурной стариной, отвечая кругу камней гаснущим светом Вистенхофских подземелий...Привидевшееся не было случайностью, но для понимания природы эманаций требовался более продолжительный контакт с мальчишкой.
"Калленберг знал, за что платил, - подумал Рандольф мрачно. - Завтра нужно быть готовым. С Бруно неладное."
Миновав несколько перекрестков, они очутились в дугообразном коридоре. Всего по два факела у входа и выхода, меж ними - темнота. Обернувшись он увидел второго провожатого — бледного, с трясущимися руками, а ещё через несколько шагов услыхал шепот молитвы.
Внезапно брат Тюзи замер посреди прохода.
- Мне казалось, это тюрьма. Разве тюремщикам пристало бояться? - спросил Следопыт, останавливаясь подле монаха. - К чему это бегство?
Тот ответил не сразу. Долго крутил головой, прислушивался к тишине, после чего ускорил шаг вдвое против прежнего.
- Мы не тюремщики, господин Артуа. Всего лишь проводники, выполняющие поручение настоятеля…В этих подвалах живёт зло. Борьба с ним - дело Божьих Судей. Мы не имеем к ним отношения, и нам не зазорно бояться.
- Божьих Судей вы также боитесь?
- Грешники трепещут пред их суровым ликом, но верным служителям Господа нет причин бояться Его Судей. Мы не встречаемся с ними, ибо живём по Его законам. В смиренной покорности — спасение, вильё.
- Преклоняюсь перед вашей самоотверженностью во служении. Это не всякому дано.
В ответ монах покачал головой.
- Гордыня погубит вас, господин Артуа. Вы считаете нас глупцами, наделенными властью...Догматики, бежавшие от мира получили право карать этот мир - так вы считаете?
- Не совсем, брат. Я верую в Господа, но мне кажется, вами он недоволен. Похищать и пытать невиновных — это ли не грех?
- Гордыне вашей противна всякая мера. Вы осмеливаетесь решать, кто виновен, а кто - нет. Вы жаждете вершить судьбы, позабыв о Том, кому Единственному это подвластно...
- Я требую лишь справедливости, и я получу ее! - повысил голос Жиль Артуа.
- Выходит, вы первый, кто должен благодарить Божьих Судей за их работу. Доказанная одержимость снимет с заключённого все обвинения. Это то, за что вы радеете.
- Одержимость или безумие? Где грань, отделяющая одно от другого? Вы верите в справедливость Божьих Судей?
- Осторожнее со словами, - шепотом перебил его брат Дони, замыкающий подземную процессию. - У стен есть уши. За ваши речи нас обвинят в крамоле.
- Превосходно! - воскликнул Рандольф, цокнув языком. - Я уж было подумал, над вами довлеет обет молчания, но оказывается, вы разговариваете! Firte! (Славно!) По правде, суровый обет был бы удобен среди ушастых стен...
- Помолчите, господин Артуа! - Слова брата Тюзи прозвучали внушительно, как если бы их изрек не булькающий мужичок, но седовласый инок с острова Фуржэ (старейший монастырь Сальмонта находится на острове Фуржэ, прим. автора). - Сейчас не время и не место паясничать. Просто помолчите, а лучше, прочитайте вместе с нами молитву. "О доме и милости" - знаете такую? Видите, как дрожит огонь? А теперь обернитесь. Мы идём по Коридору Звездочета, он длинный, и вам будет хорошо видно.
Следопыт шагнул вправо, чтобы брат Дони не мешал обзору. Коридор и вправду был длинным, через каждые десять шагов на обеих стенах висели факелы. Впереди огонь освещал дорогу, за спиной по пятам их ползла темнота. Один за другим факелы затухали, оставляя после себя неизвестность. Теперь ему стало понятно, отчего брат Тюзи так торопится.
Дальний факел моргнул и погас.
- Господь! - вырвалось у Жиля Артуа. - Тьма идёт за нами следом из глубин триклятых катакомб! Что же это такое, брат Тюзи?
Разом погасли ещё два факела.
- Зло, вильё. То самое, над которым господа, вроде вас, привыкли смеяться за бокалом вина. А оно здесь, рядом. Оно описано в священных текстах, и сверх того знать о нем не пристало. Господь поможет нам, и да падут нечистые враги его от меча его, и да низвергнуты будут обратно во преисподнюю.
До конца коридора оставалось чуть, когда с уст брата Тюзи слетели первые слова молитвы о "Доме и милости".
- Господь Всеблагой, Владыка на белом троне, да озарит имя твое путь во тьме, дорогу к дому, живущему во свете твоём…
Они повернули налево, оказавшись в изломанном лабиринте, где каждые пять шагов сопровождались новым поворотом. Видимость была затруднена. Вскоре к звону брата Тюзи присоединился низкий гул брата Дони. Такие непохожие, голоса их дополняли друг друга, создавая переклич надежды и беды - основной лейтмотив молитвы.
- Да воссияют брызги океана твоего, подобно звёздам небесным, и разлетятся над миром, днём и ночью даруя путеводную нить изнывающим от зноя...
"Это нам знакомо" — ругнулся Следопыт, вспоминая паскудных мух.
Поворот. За ним ещё. И ещё. Эхо голосов отражается от пола, от стен и потолка. Камень передразнивает, уродует слова. Замолчать, чтобы не слышать речи камня? Нет, только не сейчас. Сейчас никак нельзя.
Третий голос с лёгким акцентом присоединился к первым двум.
- Да будет дарована крупица силы твоей стершему ноги в кровь, да будет ниспослана крупица терпения твоего ждущему возвращения любимого...
Известно, что молитва гонит страх, сомнения и боль. Тысячи тысяч повторяли ее прежде, и миллионы повторят после. Велика громада веры поколений. Наша вера - дар нашим детям, капля в море силы священных слов. Рандольф наизусть помнил слова Девяти Молений, но если что и лил в море, то была капля мертвой воды, ибо в словах его не слышалось веры. Когда брат Тюзи готов был закричать, а руки брата Дони затряслись, угрожая выронить факел, впереди показались ведущие наверх ступени. Выход.
Смолкли голоса, факелы горели ровно, где-то тихо капала вода. Тьма осталась позади, за одним из бесконечных поворотов. Пройти оставалось не более двадцати саженей. Переводя дыхание, брат Тюзи остановился, тыльной стороной ладони вытерев пот со лба.
- Признаться, господин Артуа, - звякнул он связкой тяжелых ключей, - вы только что удивили меня. Буде уста человека помнят слова молитвы, Господь живет в его сердце. Не зря сказывают, что сальмонтцы набожны, если даже такой гордец, как вы, обращает к Нему свои упования. Когда вы молились в последний раз?
- Только что, - пожал плечами Рандольф
- Вы поняли, что я имею в виду. Когда вы молились в последний раз до сего часа?
- Утром, когда вы опоздали явиться за мной. Молитва "О новом дне", я читаю ее всякий раз, как проснусь, - не моргнув глазом соврал Следопыт.
Поднявшись по ступеням, они встали у двери.
- Хорошо, если это так, вильё, - нравоучительно провозгласил брат Тюзи. Нужный ключ был в его руке, но открывать проход он почему-то мешкал, неуверенно поглядывая на сальмонтца. - Простите, если был с вами строг. Вы должны понять, ибо сами видели…- Монах запнулся. - По-прежнему намереваетесь прийти сюда завтра?
- И завтра, и послезавтра. - Вильё Артуа начинал терять терпение. - Раз уж зло не добралось до нас, проводите меня на конюшню. Я хочу повидать своего Нирсина, но не знаю дорогу. Слоняться по замку, мешая братии, было бы невежливо.
Брат Тюзи повернул ключ в замке, приоткрыв дверь. Устремившийся в подземелье сквозняк поколебал пламя факелов. Монахи напряглись, но продлилось их замешательство недолго.
Невысокий человечек склонил голову.
- Следуйте за мной, господин Артуа. Мы пройдем короткой дорогой, никого не потревожив. Общий завтрак в десять, таков распорядок. Захотите присоединиться, двери трапезной для вас открыты.
Следопыт кивнул. Становиться диковиной за монастырским столом ему не хотелось.
Его ждали леса и звериные тропы - подготовка к завтрашнему дню. А монахи пусть за глаза шепчутся, меньше будет поводов для подозрений. В последний раз оглянувшись на катакомбы, он поднялся по лестнице.
До полудня надобно зелейнику сыскать и нарвать три пучка отоло́ца, известнго под именем Остёр-травы, что на опушках произрастает не иначе, как у северной стороны стволов берёзовых, где древес оных в ряд числом не меньше пяти выстроилось. Добывать редкий отолоц стоит аккуратно, дабы не порезать руки да персты не поранить, ибо не должна кровь теплая с телом его соприкасаться. Так, прежде всего, надобно просыпать на него сверху заблаговременно истолченный в пыль сухой дубовый лист тремя медленными движениями посолонь, а уж после того рвать.
Валдуллу или вдовий погодок - шесть стебельков - использовать единственно ту пристало, каковая поспела в четырнадцати шагах окрест выпяченного корневища древа старше тридцати вёсен, чем старее, тем пригоднее трава. Молодую валдуллу, до летнего Солнцестояния зревшую, допустимо употреблять целиком, но у всякой, что после уродилась, брать исключительно верхнюю треть стебля. Зелейнику надобно об опасности памятовать и советы данные соблюдать, в противном случае вдовий погодок явит суть свою ядовитую, коей последствия слепота да паралич.
Лосиный корень - улулья́ве найти всего проще в дождливый день по краям торфяного болота у первого сушняка, но буде светит солнце и болото далеко, старинный способ гласит: на пригорке в три часа пополудни подле самой низкой ели встать спиной к тому месту, откуда кукушка кукует, и как подымется ветер, идти вперёд до первой кабаньей тропы, там по левую руку повернуть и ещё сто шагов идти с закрытыми глазами. Раньше назначенного открывать нельзя, беда случится. А коли преодолеет зелейник путь обозначенный по всем правилам и глаза откроет, там и улульяве сыщется недалече, но погибельна спешка при работе с ним, то ни в коем разе забывать не следует.
Перво-наперво для подготовки к удалению из земли, требуется корень линией круговой очертить, шириной в две ладони. После внутрь круга потребно ровный крест вписать, и в точках, где сей крест пересечет границу круга, расположить четыре пирамидки с равными сторонами, каждую из трёх веточек осины высотой в вершок. Рядом с пирамидкой, ближе всех к зелейнику находящейся, бросить три сухие ягоды калины, с первыми заморозками сорванные, и не сходить с места до той поры, покуда ветер не переменится, как то затихнет, коли дул, аль наоборот, подымется при безветрии. Тогда только можно лосиный корень срывать без страха.
Таковы три главных ингредиента Зелья и правила добычи оных. Помимо вышеназванного на усмотрение зелейника в отвар добавляются: иссушенные соцветия страж-травы - гуторуса, полынь дурманная - фильдальял, масло крапивы жгучей - ацетиума, почки вербы узколистный - эха́улдорэ, в пропорциях, соответствующих положению Светил в Старшем Доме на момент приготовления эликсира. Оные тонкости воздействий звёзд на чаровные травы разъяснены в "Timene Alaman" — "Травнике Аламана", посему зелейнику, буде жаждет он совершенства в своих изысканиях, не раз доведётся обращаться к указанной работе.
Подобно тому, как прозревший Бог отправился в поисках Корня Мира к морю, так и всякий, что взялся отвары готовить, должен верно уметь обращаться к воде и следовать слову ее, ибо с прочими ингредиентами наравне дарует она отвару частицу силы своей. И если нет сомнений в том, что слияние трёх лесных ручьев в единый поток на рассвете дарует воду, каждому эликсиру пригодную, то во всех прочих случаях, ошибка в выборе может безвозвратно погубить эссенцию, нерадивым учеником приготовляемую. Дабы того не свершилось, требуется зелейнику искать заводь тихую, где ни рыба хвостом не бьёт, ни птица не охотится. Как то дело сложится, заглянуть аккуратно в темную воду, ни руками ни чем иным до неё не дотрагиваясь. Увидит отражение свое неподвижным - можно черпать, побежала по нему рябь - лучше убираться, и особенно, коли вечер наступил, да ивы окрест стоят. Когда набралась вода в сосуд подходящий, трижды к ней обратиться пристало:
"Источник Света Йалузиль, кровь севера, позволь испить света твоего"
"Источник Мудрости Кьйолзуаль, кровь запада, позволь испить мудрости твоей"
"Источник Силы Филуоль, кровь востока, позволь испить силы твоей"
Очередность упомянутую соблюдать в строгости, ничего не перепутать. Медленно и напевно пристало звучать речи зелейника, ибо уродство языка убивает и воду тем языком заговоренную.
Смешение полученных ингредиентов умение тонкое. Каков не будь рецепт, внимательностью творящего и единственно ею обретёт он воплощение. На широком плоском камне, где травы и воду в цельный эликсир превратить задумано, руны Высокого Наречия вытесать следующим образом:
В левом верхнем углу вязь Алагаз-Вуго-Куро; искомый смысл - Перерождение
Ниже того, под углом в тридцать градусов на расстоянии не более ладони вязь Соулу-Куро-Улгаз; усиление второй высоты; искомый смысл - Громовья Гора
В правом верхнем углу вязь Мирху-Тургаз-Тиаро; искомый смысл - Плакальщица
Внизу по центру поочередное сплетение вязей: Алагаз-Тургаз, Тиаро-Улгаз, Фуди-Тиаро; усиление первого компонента третьей высоты; треугольник соответствия Старшему Дому основанием на северо-восток.
Все названные фигуры соединить промеж собою линиями прямыми. В середине камня начертать узор Поиска Первоосновы, на коем узоре сложить дрова, предпочтительно берёзовые. Едва первые закатные тени коснутся камня, буде до сего момента не касались, надлежит зелейнику разжечь огонь и довести подготовленную воду до кипения, после чего поочередно добавлять в нее ингредиенты в следующей последовательности: вдовий погодок-(страж-трава)-(крапива жгучая)-остёр трава-(полынь дурманная)-лосиный корень-(верба узколистная).
Промежутки между внесением компонентов отсчитывать равные, продолжительностью от двух до трёх криков кукушки, в зависимости от количества оных компонентов в избранном составе зелья, чем больше, тем короче промежутки. Время не есть мерило объективное, ибо неоднородно оно. На стыке сфер, связь с коим наделяет отвар необыкновенными свойствами, течение времени отличается от известного зелейнику по миру сущему. Для того и надобно ему к кукушке прислушиваться, ибо голосом ее говорит неосязаемое, в голосе ее - летосчисление Хаульхейге, мира посмертия, обиталища духов.
И вот как стоит определять, что отвар готов: с момента внесения последнего компонента обождать двадцать семь кукушечьих криков и после того вглядеться в дым. Только он укажет правду, а потому, как бы сильно глаза не слезились, как бы не резало их, да не щипало мучительно, глядеть внимательно предстоит, ровно до той поры, покуда не откроется зелейнику в дыму нечёткий образ клубящегося шара, питающегося дымом, а вместе с ним и памятью человечьей. Нельзя позволить шару тому увеличиться. Едва только явится видение, сосуд потребно снять с огня, пламя затушить и сажей поверх всех вязей Печать Ольдура начертать. Ежели будет все сделано верно, вместе с дымом и шар рассеется, и душе зелейника боле ничто угрожать не станет.
О происхождении шара того лучше и вовсе не думать. Не все знания благо несут. Особую осторожность проявить надобно, коли происходит ритуал в свете кровавого заката в местности холмистой, ибо не всегда холмы есть то, чем кажутся. Пусть же избегает зелейник по возможности рдяные закаты и тихие холмы, ищет место и время безопасное. Печать Ольдура - подмога для всякого чаровника, с Хаульхейге связаться вздумавшего, но горько пожалеет несчастный, чья рука дрогнет во исполнении приведенного ритуала...
GORGOSA MENTORIUM – Небосвод Лебедя
О том, какие ужасы расскажет Рандольфу заключенный, можно будет узнать в следующей части уже в среду. Кто не хочет ждать, книга выходит вперед на АТ - Краснолесие. Небосвод Лебедя
Телеграм канал с подробностями о вселенной - https://t.me/nordic_poetry
