Тепло от огня постепенно разливалось по залу, отгоняя сырость и холод, которые, казалось, навсегда поселились в этом месте. Я сидел, уставившись на пламя, и слушал, как треск огня смешивается с легким завыванием ветра за стенами храма. Мысли текли медленно, как вода в заболоченной речке. Кто был здесь до меня? Кто молился в этих стенах? Кто искал спасения или прощения? И что стало с ними? Все эти вопросы промелькнули на краю сознания, не вызвав у меня даже малейшего интереса.
Внезапно я почувствовал, как по спине пробежал озноб. Этот холодный укол между лопаток я знал слишком хорошо — кто-то наблюдает за мной. Я медленно обернулся, оглядывая полумрак зала. Тени от огня плясали на стенах, создавая иллюзию движения. Казалось, что кроме меня, никого нет.
Я встряхнул головой, пытаясь отогнать навязчивое чувство. Усталость брала своё, и я уже почти убедил себя, что это просто игра воображения. Но в тот момент, когда я снова повернулся к огню, со стороны входа донёсся звук. Лёгкий, едва уловимый, на грани слышимости.
Я замер. Рука сама потянулась к скорострелу, лежавшему у кафедры. Сердце заколотилось быстрее, накачивая кровь в мышцы, но я старался дышать ровно, прислушиваясь. Звук стал чуть громче, похожим на медленные размеренные шаги. Кто-то шёл по залу.
— Кто здесь? — громко спросил я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
Ответа не последовало. Шаги прекратились. Я встал, держа скорострел наготове, и медленно двинулся в сторону, откуда доносился звук. Пламя костра отбрасывало мою тень на стены, делая её огромной и искажённой.
Вдруг я увидел её. Фигура, стоящая в тени у одной из колонн. Высокая, худая, одетая в плащ, который, сливался с тьмой. Я не мог разглядеть лицо, но чувствовал взгляд.
— Я не ищу проблем, — сказал я, стараясь говорить спокойно. — Просто ищу место для ночлега.
Фигура не ответила. Вместо этого она сделала шаг вперёд, и свет огня упал на её лицо. Я узнал её, хотя черты были искажены, словно вырезанные из дерева неумелым скульптором. Глубоко посаженные глаза горели странным, нечеловеческим светом. Она сильно отличалась от той, кого я увидел в нашу первую встречу.
— Ты не сможешь вечно избегать встречи, — прошептала она, и её голос звучал, как будто её горло было обожжено. — Все поступки имеют свою цену.
Я почувствовал, как холодный пот выступил на лбу. Рука, державшая скорострел, дрогнула, но я не отпустил оружие.
— Знаю, — ответил я, стараясь не показывать страх, — но она произойдет на моих условиях.
Она ничего не ответила. Вместо этого её фигура отступила и начала растворяться в тени, словно дым. Через мгновение она исчезла, оставив после себя лишь тишину и ощущение тяжести в воздухе.
Я стоял, не в силах пошевелиться, пока холод не заставил меня вздрогнуть. Огонь в очаге начал угасать, и я поспешил добавить дров. Мысли путались. Это было предупреждением? Угрозой? Или просто плодом моей усталости?
Я достал из рюкзака небольшой холщовый мешочек, высыпал в котелок сухие ягоды зар'аля и молотый корень белёски, размешал. Настой закипал медленно, наполняя зал запахом сырой земли и железа. Через пять-шесь всполохов отвар был готов. Я пил его неторопливо, чувствуя, как по телу расползается густое, тёплое оцепенение — словно зар-аль помогал не отдохнуть, а остановить бег мыслей. Он не бодрил, но давал покой там, где его быть не должно.
Одно я знал точно: этой ночью я не смогу уснуть.
Мысли унесли меня в прошлое, в тот день, когда всё началось...
Я стоял у закрытого окна и смотрел на Святоград — город, который не спит даже глубокой ночью. Хотя… кого я пытаюсь обмануть? Это только в указах и молитвах он Святоград. Для меня — он по-прежнему Венцеград. Настоящее имя, которое осталась лишь в моей памяти и на языке упрямых стариков. Благодаря деду, уже пятьдесят семь вёсен, как Императорский эдикт предписывает именовать его иначе. Ведь именно здесь возведён Первый Храм Всеединого Пламени. И именно мой дед, Ситтий IV Светоносец, по предложению Святейшего Абигора завёл традицию помазания, а затем и ежегодного благословления императора на правление от Великого Наставника Душ.
И вот ведь как совпало-то, что именно завтра у народа сразу два праздника: пятьсот вёсен со дня основания Первого Храма, и моё восшествие на престол. О, нет!, помазание на престол!
Декаду назад ко мне на завтрак вломился душестраж и огорошил предложением, от которого я не сумел отказаться, так как все аргументы выглядели толково и формально придраться было не к чему.
Нет, внешне всё было абсолютно благовидно. Глас Вестника вошёл в трапезную и, преклонив колено, произнёс:
— О, Ваше Пламенеющее Высочество, позволь Вестнику Веры предстать перед тобой, дабы донести тебе волю Великого Наставника Душ!
Попробовал бы я отказать легату самого Архипастыря...
— С глубочайшим почтением и смирением осмеливаюсь предложить Вестнику Веры разделить со мной скромную утреннюю трапезу.
После чего мне пришлось выйти из-за стола, дабы приветствовать одного из иерархов Совета Очага. Да, титул правителя дозволяет некоторые вольности в отношении не самых значимых служителей, но всему есть границы. И эти границы, мне кажется, с каждой весной становятся всё более и более жёсткими.
Сегодня своим визитом меня почтил пламенный Пигидий — воплощение ритуала. Плешив, гладколиц, с вечной вежливой усмешкой и одышкой. Старейший в Совете Очага и самый бесполезный из них. Кого же ещё мог отправить ко мне сиятельный Набериус: Великий Наставник Душ, Верховный Хранитель Божественного Порядка и Святейший Арбитр Истины.
Тем не менее, поскольку меня почтило визитом лицо духовное, следовало быть максимально любезным и соблюдать этикет до последнего апострофа.
— Ваше присутствие освятит мой дом и укрепит мою душу, ибо в Вашем лице я вижу не только наставника, но и проводника воли Его, — приветствовал я Вестника Веры.
— Благодать с тобой, раб Его! — ответил душестраж.
Его обращение меня покоробило, но я давно научился скрывать свои чувства.
— Молю разделить со мной скромную трапезу, придающую силы в борьбе за Слово Его!
— Кто мы, чтобы противиться заветам Его? — произнёс душестраж, умастив свой зад на стуле напротив меня.
Дав знак слугам, я тоже сел в кресло. Яичница в моей тарелке стремительно остывала, но я не мог притронуться к еде, пока не принесут блюдо для Вестника. Благо, кваар ему подали сразу.
— Как гласит Слово Его, «Утреннюю трапезу вкушай в изобилии, ибо она есть благословение Рассвета, дарующее силу духу и телу», — проговорил Пигидий, безуспешно скрывая разочарование при виде тарелки с яичницей. Впрочем, огорчение его не продлилось долго, так как слуги принесли хлеб, масло и ветчину спустя не более одного всполоха.
Пока легат Святейшего укреплял тело и дух, мы перебрасывались малозначимыми любезностями. Я не торопил события, а один из Совета был более сосредоточен на поглощении блюд, которые срочно были ему предоставлены. Впрочем, скорее всего ему просто принесли то, что предназначалось слугам, которые в свою очередь, просто позавтракают позже.
Наконец, почти подавив отрыжку, преподобный дал знак сопровождавшим его серафимам, и те аккуратно вытолкали всех из малой трапезной, закрыв обе двери снаружи.
Отодвинув от себя пустую тарелку и, промокнув рот салфеткой, Пигидий уставился на меня, давая понять, что готов перейти непосредственно к цели своего визита. Я также поставил чашку с квааром, которую держал в руке, чтобы Вестник мог доесть, на блюдце и посмотрел на него, изобразив на лице интерес к его визиту.
— Ваше Пламенеющее Высочество, — начал легат, — как Вы знаете, через декаду всё королевство будет праздновать пятисотый цикл основания Первого Храма. Так же, менее чем через переход запланировано помазание Вас на престол нашей Святой Империи.
Я промолчал. Хотя очень хотелось напомнить этому гнусу, что перед ним правитель, который взойдет на престол Империи, а не марионетка, ждущая помазания.
— Также, Вам хорошо известно, что казна испытывает определённые трудности, после приведения к миру южных варваров, — продолжил перечислять очевидное Пигидий. — А как Вы наверняка понимаете, такое событие как помазание императора на престол – мероприятие затратное. В то же время, Святая Империя не может себе позволить как-либо сэкономить на праздновании столь значимого праздника нашей веры, как день основания Первого Храма Всеединого Пламени.
— Всё так, пламенный, — поддержал я разговор. — Малый совет уже четыре перехода ломает голову над этим вопросом. Пока что, мы видим два пути, и оба могут привести к печальным последствиям. Если поднять налоги или ввести дополнительную подать – многие купцы просто перестанут возить к нам свои товары, а это приведет к тому, что уже наши подданные начнут искать возможности покинуть Империю. И вряд ли Пылающая Длань сможет удержать их всех. Занимать же у Семи Казначеев из Золотой Конфедерации — всё равно, что отдать им Империю, ибо они потребуют половину или вообще все шахты, включая ещё не открытые, для уплаты долга. А цены на руду будут устанавливать сами.
— Всё так, Ваше Пламенеющее Высочество, — притворно вздохнул Пигидий. — всё именно так. И, в связи с этим, Святейший Арбитр Истины, поручил мне передать Вам предложение Совета Очага.
Пигидий весь подобрался, тяжело встал со стула, попытался придать лицу максимально пафосное, а своей позе торжественное выражение, и объявил:
— Верховный Хранитель Божественного Порядка, Великий Хранитель Душ и Святейший Арбитр Истины, сиятельный Набериус предлагает Вашему Богоизбранному Высочеству объединить два столь значительных для Святой Империи события и совместить церемонию помазания на престол с торжественной службой в ознаменование основания Первого Храма Всеединого Пламени, — высокопарно отчеканил Пигидий, достал из рукава облачения тубус с печатью Великого Хранителя Душ и, склонив плешивую голову, протянул его мне.
Я также поднялся из-за стола и, кивнув Пигидию, принял послание.
Тубус был обтянут тончайшей кожей и стиснут двумя серебряными кольцами. На крышке алел сургучный оттиск печати, которую знал каждый в Империи: око в пламени. Я медленно раскрыл тубус, ощущая тяжёлый взгляд Пигидия. Пергамент внутри был испещрен витиеватыми буквами, украшенными золотой вязью — стиль, который церковные писцы использовали для особо важных документов. Формально это было предложение, но было ясно: откажусь — и моё правление закончится, не успев начаться.
— «Дабы укрепить единство светской и духовной власти под сенью Всеединого Пламени…» — пробежал я глазами по строчкам. — «…помазание на престол должно свершиться в день основания Первого Храма, дабы благословение Его снизошло на правителя через руки верховного служителя…»
Иными словами, Набериус хотел, чтобы мое восхождение на престол выглядело не как наследование власти, а как дар, милостиво дарованный церковью. Чтобы каждый подданный видел: корона держится на голове правителя лишь до тех пор, пока этого желает Совет Очага.
— Это... мудрое предложение, — наконец произнёс я, стараясь придать голосу оттенок благоговения. — Объединение символов власти духовной и власти земной... почти как у самих Первосвятых. А также, оно позволит значительно сократить суммарные расходы, по сравнению с проведением двух церемоний.
— Именно! — воскликнул Пигидий, оживившись. — Такова и была мысль Великого Наставника. Да восхвалим же Его Промысел!
Я промолчал, позволив легату выдохнуть очередную цитату из Песен Рассвета, что всегда использовались для обозначения якобы «божественного согласия». Это был обычный ритуальный мусор, но в устах старца он звучал особенно натужно.
— Однако, — сказал я, давая понять, что с моей стороны аудиенция пока что не окончена, — такой союз требует основательной подготовки. Согласитесь, пламенный, что реализация столь масштабного события будет чрезвычайно сложной.
— О, несомненно, — закивал Пигидий. — Но к счастью, Совет Очага уже взял на себя инициативу. В ближайшие дни Первый Храм прибудут жрецы из всех провинций — как представители, так и знатоки ритуалов. Начнётся подготовка к объединённой церемонии. Вам, разумеется, достаточно будет лишь одобрить утверждённый сценарий.
«Сценарий»... Как будто речь идёт о пьесе. Хотя, видимо, так оно и есть. Я — актёр на сцене, костюмированный символ «божественной власти», освящённой иерархами храма. А корона — просто реквизит.
Я свернул пергамент и положил его на стол.
— Передайте сиятельному Набериусу, что я глубоко тронут его заботой о благе Империи, — сказал я, сохраняя лицо бесстрастным. — И, разумеется, я рассмотрю это предложение со всем вниманием, которого оно заслуживает.
Пигидий чуть подался вперед, ожидая большего. Но я не собирался давать ему ни согласия, ни отказа — не здесь, не сейчас.
— Ваше Пламенеющее Высочество, — заговорил он сладковато, — Великий Наставник Душ не может ожидать Вашего ответа долго. Ведь, как Вы сами сказали, подготовка к столь великому событию требует много времени.
«А иначе — что?» — промелькнуло у меня в голове. «Объявят меня недостойным? Найдут другого "пламенеющего"?»
— Разумеется, — я слегка улыбнулся. — Я понимаю, насколько важно для Совета Очага успеть все подготовить. Я дам свой ответ до заката.
Пигидий почтительно склонил голову, но в его глазах читалось недовольство. Он явно надеялся уйти с твердым «да».
— Да укрепит Всеединое Пламя Ваш дух в это великое время, — пробормотал он и слегка поклонился.
— И вас, святой муж, и вас, — отозвался я, уже поворачиваясь к окну.
Он понял намёк и вскоре, в сопровождении своих серафимов, покинул трапезную.
Я же остался стоять у окна, и размышлял. Если помазание произойдет в Храме и я приму корону на коленях перед Архипастырем — то навеки останусь лишь сосудом, куда они вольют "волю Его". Марионеткой в венце. Но в этот момент, сквозь пелену раздражения, я вдруг увидел суть. Если Церковь так настойчиво предлагает объединить церемонии — значит, боится. Боится утратить символическое первенство. Боится, что я всё же решусь выйти из-под опеки храма. Вот и хотят — напомнить: «тебя не коронуют, тебя помазывают». А значит, нужно согласиться. Согласиться... и подготовить свою пьесу.
За три часа до заката двери моего кабинета открыл секретарь и доложил:
— Мой государь, к Вам посланник от Архипастыря.
— Впусти, — коротко приказал я, отрываясь от экрана искровика, в котором просматривал армейский и казначейский отчеты.
На этот раз ко мне прибыл Дариус Барро — Великий Вестник Совета Очага и личный посланник Набериуса. Он был точной противоположностью Пигидия. Моложе, подтянут, без излишнего благочестия в глазах. Одет без вычурности, но с утончённой строгостью. Красная сутана с чёрной вышивкой удивительно гармонировала с его жгуче-чёрными волосами.
Он поклонился глубже, чем стоило бы, и произнёс:
— Святейший Арбитр Истины направил меня, чтобы принять Ваш ответ, Ваше Пламенеющее Высочество.
— Мой ответ будет устным, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Передайте архипастырю: я принимаю предложение Совета Очага. Объединение церемоний — мудрое решение. В интересах Империи и во имя Всеединого Пламени.
Дариус коротко кивнул, а я продолжил:
— Однако, подготовка требует вложений. Церемония объединяет светскую и духовную власть — значит и расходы должны быть распределены поровну. Империя оплатит половину. Совет Очага — другую.
Его челюсть чуть сжалась. Он замер.
— Ваше Пламенеющее Высочество… бюджет Храма…
— Бюджет Храма пополняется десятиной со всей Империи, — мягко прервал я. — Если же средств не хватает, возможно, стоит пересмотреть траты на золотые оклады для мощей?
Его глаза сузились. Он понял намёк: я знаю, сколько жрецы тратят на собственную роскошь.
— И ещё… — Я сделал шаг ближе. — В ночь после церемонии во дворце состоится бал. Официальный. В честь моего восшествия. Приглашения будут разосланы уже завтра. Будет… неловко, если сиятельный Набериус не почтит его своим присутствием.
Дариус не задал ни одного вопроса. Только поклонился:
Я передам слова Вашего Пламенеющего Высочества… без искажений.
Официальное же подтверждение, как того требует протокол, будет направлено через канцелярию. Но, надеюсь, жрецы предпочитают услышать суть от живого голоса. .
Часом ранее во дворцовой канцелярии
Лорд-канцлер Империи Хулдерик фон Хелльберг — высокий, сухопарый мужчина с лицом, словно высеченным из гранита — лично записывал текст ответа архипастырю под мою диктовку.
«Во имя Всеединого Пламени и ради блага Святой Империи,
Я, Дориан II, Богоизбранный Хранитель Венценосного Порядка, Пламенеющее Высочество Империи, принимаю с благодарностью предложение Совета Очага о проведении объединённой церемонии — в день Пятисотой весны Основания Первого Храма и Помазания меня на Престол. Да озарит сия дата светом Его волю и укрепит единство веры и короны.
В знак равного участия сторон в укреплении духовно-светского союза, расходы на организацию торжеств следует распределить поровну между Императорской Казной и Советом Очага.
Дополнительно сообщаю, что во дворце, в ночь после завершения церемонии, состоится торжественный бал, приуроченный восшествию моему на престол. Будут приглашены представители всех провинций, военные, учёные, иерархи веры и достойнейшие из граждан. Надеюсь, Совет Очага будет представлен на нём лично во главе с его Святейшеством.
Да пребудет над всеми нами Промысел Его».
Я поставил подпись внизу послания и Хулдерик тут же свернул его и убрал в тубус. После чего достал из верхнего ящика письменного стола чёрную с золотом ленту и брусок сургуча. Прогресс прогрессом, но традиции нужно чтить! Поставив плошку с сургучом на маленькую жаровню Вечного Пламени, он ловко продел ленту сквозь петли тубуса и закрепил их в ложе печати. Затем залил ложе уже расплавленным сургучом и передал мне, чтобы я поставил свою печать.
Хулдерик приложил к документу отдельный лист с расчетами – сколько золота потребует каждая часть церемонии. Набериус любит цифры? Пусть получит их в избытке.
Прошу Вас, лорд-канцлер, передать это послание Архипастырю в самое ближайшее время, — сказал я Хулдерику, глядя в его глаза.
Я отправлюсь немедленно, мой император, — ответил тот, и я покинул канцелярию.
Канцлер вошёл в просторный зал, где Архипастырь принимал официальные делегации. В отличие от аскетичных келий, здесь все говорило о могуществе церкви: пол из белого мрамора с красными прожилками, имитирующими потоки лавы, двенадцать жаровень с Вечным Пламенем, расположенные в строгом геометрическом порядке, на стенах фрески с изображением "Сожжения еретиков", где лица мучеников были намеренно стерты.
Набериус восседал на каменном троне, вырезанном из цельного куска обсидиана. Вместо подушек – шкуры горных волков, добытых в последнем "очистительном" походе на юг. В отличие от своих жрецов, он не носил пышных одеяний – лишь простую красно-чёрную мантию. Великий Наставник Душ был высок, но не тощ. Длинный нос и глубоко сидящие глаза под густыми бровями придавали его лицу сходство с вороном. Слегка заострённые уши проглядывали сквозь длинные седые волосы верховного иерарха. На груди в золотой оправе у него висел "Огонь Пророка" – большой красный с чёрными прожилками камень, который, по легендам, никогда не остывал.
Лорд-канцлер Империи, Хулдерик фон Хелльберг, вошёл неторопливо, почти царственно. Его чёрный плащ с серебряной подбивкой мягко шуршал по камню. Чёрный камзол с золотой вышивкой казался единым целым с его сухопарой фигурой. В руках он держал узкий тубус, перевязанный лентой с печатью императора.
Склонившись, он произнёс:
— По поручению Его Пламенеющего Высочества, передаю Святейшему Арбитру Истины официальный ответ на Послание Совета Очага.
Набериус, не вставая, протянул руку. Он взял тубус и внимательно осмотрел печать.
— Надеюсь, в этом ответе — воля, а не каприз, — сказал он медленно.
Канцлер усмехнулся краешком губ.
— В этом ответе — намерение. А за намерениями, как вы знаете, часто следует действие.
Набериус прищурился, но не ответил. Он разрезал ленту, развернул пергамент и, быстро пробежав по тексту глазами, перевёл взгляд на эмиссара короны.
— Лорд Хулдерик, — голос Архипастыря звучал как шелест горящего пергамента. — Вы лично удостоверились, что ваш господин... обдумал свое решение?
Фон Хелльберг улыбнулся ровно настолько, чтобы это не сочли за насмешку:
— Его Пламенеющее Высочество всегда обдумывает решения. Особенно те, что касаются... финансов, — ответил тот. — Его Высочество также просил передать: бал состоится. Приглашения будут разосланы завтра, — продолжил речь фон Хелльберг.
— Бал? Зачем? — Набериус опустил взгляд на пергамент.
— Чтобы почтить тех, кто верен трону, — легко ответил лорд-канцлер. — Праздник Империи — не только в храме, но и в сердце её народа. Во дворце. Разве не справедливо, чтобы дворяне, чьи налоги оплатят половину церемонии, увидели плоды своих трудов? А также, чтобы все видели: и свечи, и костры – всего лишь разные виды одного огня.
Камень на груди Набериуса коротко вспыхнул чуть ярче. Хотя, возможно, это был лишь отблеск от пламени в жаровне.
— Любопытно, — пробормотал Архипастырь. — Что же, я благодарен Его Высочеству за столь быстрый ответ. Благословляю тебя, сын мой. Пусть Всеединое Пламя не покинет тебя .
— Благословения Вам, Святейший, — ответил лорд-канцлер, развернулся и вышел.
Тяжёлые створки зала захлопнулись за спиной лорда-канцлера. Набериус молча держал в руках ответ наследника Империи, а рядом, в полумраке, стоял Дариус Барро — поникший, но безупречно выправленный.
— Значит, он принял, — голос Архипастыря был тих и хрипловат.
— Принял, но на своих условиях, — ответил Дариус, не поднимая глаз.
— Поровну… — Набериус опустил взгляд на строки послания. — Он предлагает делить пополам, будто мы равны . А бал… это вызов.
— Он подчёркивает своё первенство в светской части церемонии, — осторожно заметил Дариус. — И требует участия Храма не только духовного, но и материального.
Набериус промолчал. Его пальцы с силой сжали край подлокотника. Потом он резко разжал их и проговорил:
— Он умен. И, возможно, опасен. Он принимает правила — лишь чтобы изменить сцену. Этот бал… — он сощурился, — бал может стать началом конца, если мы не срежиссируем ответ.
— Что прикажете, Ваше Святейшество?
— Приготовь ответ. Публичный, теплый, торжественный. Благословим его решение. И начни переговоры с Золотой Конфедерацией. Если он хочет делить — пусть почувствует цену этого дележа.
Он отошёл к витражу с изображением Ока в Пламени и посмотрел сквозь него:
— Умный правитель не опасен. Опасен правитель с терпением.
— А он — терпелив? — спросил Дариус.
Набериус не сразу ответил.
— Он — потомок Ситтия Светоносца. Наследует волю... но не обязательно — покорность.
Набериус положил письмо в жаровню. Но... Пергамент не загорелся.
Он лишь почернел, свернулся, но не сгорел — будто огонь отказался его принять.
Архипастырь впервые за долгие циклы почувствовал холод.
Утро настигло меня без предупреждения.
Первый слабый луч пробился сквозь треснувшее стекло витража и лег на пыльный пол, окрашивая камень в тусклое золото. Я сидел у костра, не спавший ни всполоха. Огонь почти угас, оставляя после себя лишь тёплую золу и едкий запах. В этом дыму смешались ночь, страх, воспоминания… и одиночество.
Я долил в котелок воды из фляги и бросил в неё щепоть молотых семян кваара. Пока настой закипал, вокруг распространился терпкий и тёплый аромат. Я пил медленно, наслаждаясь его горьким вкусом. Кваар слегка обжигал горло, разгоняя кровь по всему телу и заставляя мысли бежать чуть быстрее.
Я поднялся со скамьи. Доспех скрипнул шарнирами. Скорострел верно дожидался у кафедры. Он был единственным, кому я пока мог доверять. Рюкзак лежал под церковной лавкой, где я его оставил. Быстро собрав в него свои пожитки, я направился к выходу.
Зал был всё тем же — пустые лавки, чёрные пятна гари на полу, пыль, осевшая на погасших жаровнях. И тишина— не священная, а брошенная. Она заползала в каждый угол, как плесень, глухая и равнодушная. Даже ветер, пробираясь сквозь щели, не шелестел — лишь лениво перекатывал пылинки по камням, будто отсчитывая последние дни этого места.
Я вышел через те же ворота, через которые вошёл. Петли снова застонали, прощаясь, и на мгновение мне показалось, что я слышу за спиной шаги. Но обернувшись, я увидел только отблеск света в пыльном витраже и собственную тень, ускользающую с порога.
Шедд, уже изрядно потрёпанный, каких большинство в окраинных провинциях, ждал меня в кустах за храмом, накрытый брезентом. Его матовый корпус за время пути покрылся пылью, но заводился он с пол-оборота, как всегда. Я не спеша скинул плащ, затянул ремни, и повернул рычаг зажигания. Голубоватое пламя мелькнуло в выхлопной решётке — асфен начал свою работу. Пахнуло знакомым — терпким, чуть сладким чадом.
Дорога к Озеру Мёртвых Звёзд шла через старую пограничную просеку. Была когда-то охраняемая, теперь — заросшая, с развалившимися каменными столбами и гравийной крошкой, уходящей в мох. Но колёса шедда уверенно держали дорогу. Скларны из Керийской Республики, как обычно, не подвели, когда разработали его для нашей армии. Некоторые инженеры утверждают, что их техника может думать. Не знаю, этому не было ни доказательств ни опровержений. Только байки проводчиков, как шедд или глузз сам отвернул от несущегося ему навстречу коллеги или отказался заводиться, чем уберёг незадачливого проводчика от большой беды на дороге. Мне же достаточно того, что мне не нужно идти пешком.
Примерно через одну грань пути я заметил покинутую в спешке стоянку. На всякий случай я решил её проверить. Скорее всего опасность уже миновала, но если нет, то лучше не оставлять её за спиной. Не выключая мотор, я вышел из шедда, прихватив с собой скорострел. Укрытие из веток, остывший костёр, пустая фляга и следы быстро уехавшего шедда. Колёса распахали землю — шедд рванул с места так резко, что трава разлетелась веером. Рядом с кострищем лежал перевёрнутый котелок. Ничего особенного. Вдруг мой взгляд упал на свёрнутый рулон бумаги, зажатый между камнем и корнями дерева. Как будто кто-то его туда положил специально, чтобы не унесло ветром, а потом забыл в спешке. Бумага была плотная, с магическим плетением вдоль кромки — инженеры Тьэно-Каджи всегда помечают свои чертежи так, чтобы можно было отследить владельца.
Я развернул свиток. Передо мной раскинулась карта с нанесёнными координатами — и узорчатыми символами: знаки чёрных колодцев. Асфеновые шахты. Некоторые были помечены как «неактивные», другие — красным, с припиской на тьэно-каджийском диалекте: «реконфигурация нестабильна, уровень мутагенной угрозы — 3 или выше».
Даже здесь, в глуши, он напоминал о себе: асфен — жгущая кровь земли. Моргва, как её зовут в народе. Ещё смоль или маслянка. Сила, благословение и проклятие. Всё сразу. Век пара и стали давно прошёл, но асфен — кровь прогресса — всё ещё течёт по жилам Империи.
Что это значит? Карта была свежей. Бумага ещё пахла машинным маслом и солью. Кто-то из инженеров побывал тут до меня. И, похоже, уронил карту… или оставил нарочно.
Я спрятал свиток в поясную сумку и вернулся в шедд. Включил передачу и спокойно двинулся дальше. К Озеру Мёртвых Звёзд. Пепельно-серому, гладкому, как стекло. Но в нём не отражаются звёзды. Туда, где ночь никогда не уходит, а лишь немного отступает.
