Таверна "На краю вселенной"

Гидеон, стоя чуть поодаль, лихорадочно листал страницы своей книги, бормоча под нос: — Пустота не подчиняется обычным законам. Если это якорь, как я подозреваю, разлом можно закрыть. Нужно найти источник её силы.

Сэмюэль молчал, его взгляд был прикован к фигуре. Револьвер в его руке пульсировал, словно живое существо, и в этот момент память вытолкнула на поверхность слова отца, сказанные много лет назад.

Отец стоял у горна, его лицо освещали красные отблески пламени. Маленький Сэмюэль смотрел на него снизу вверх, сжимая в руках деревянную игрушку.

— Запомни, Сэм, — говорил отец, его голос был твёрдым, но тёплым. — Кузница — это не просто место, где куют железо. Это место силы. Здесь мы создаём, но и уничтожаем. И иногда, чтобы что-то спасти, нужно что-то отдать.

— Отдать? — переспросил мальчик, нахмурив брови. — Что отдать?

Отец улыбнулся, но в его глазах мелькнула тень. — Часть себя. Но не всегда это плохо. Главное — знать, что ты готов отдать, и что получишь взамен.

Сэмюэль моргнул, возвращаясь в реальность. Он посмотрел на револьвер, на руны, вырезанные на стволе. Это было не просто оружие — это был ключ, созданный его отцом. Ключ к пустоте, но, возможно, и к её сдерживанию. Сэмюэль не был своим отцом. Он не позволит пустоте поглотить себя или тех, кто ему дорог.

— Я не отдам ни свою душу, ни их жизни, — сказал он, и его голос звенел сталью. — Но я дам тебе кое-что другое.

Фигура наклонила голову, её крылья дрогнули. — И что же ты можешь предложить, смертный?

Сэмюэль шагнул вперёд, ощущая, как пол под ним дрожит. — Себя. Но не душу. Свою волю. Своё намерение. Я закрою этот разлом, и ты уйдёшь. Навсегда.

Тварь засмеялась, её смех напоминал скрежет ржавого металла. — Ты думаешь, что можешь торговаться со мной? Ты — всего лишь человек.

— Нет, — ответил Сэмюэль, поднимая револьвер. — Я — Кольт. И это моя кузница.

Он выстрелил, но не в фигуру. Пуля врезалась в горн, и тот взорвался ослепительным пламенем, залившим кузницу светом. Огонь взметнулся к потолку, и руны на стенах засветились, оживая. Элиза ахнула, её амулеты вспыхнули в ответ, и она начала читать заклинание, её слова эхом отражались от каменных стен.

— Сэмюэль, что ты делаешь? — крикнул Джек, но ответа не последовало. Сэмюэль шагнул к горну, жар обжигал его кожу, но он не остановился. Посох в его руке задрожал, и он воткнул его в сердце пламени. Руны на посохе засветились, как раскалённый металл, и Сэмюэль почувствовал, как сила пустоты и сила огня столкнулись внутри него, борясь за господство.

Фигура пустоты взвыла, её крылья распахнулись, и она бросилась к нему, но Гидеон завершил своё заклинание. Воздух вокруг твари сгустился, замедляя её движения. Джек рванулся вперёд, вонзая нож в крыло, и тварь зашипела, но не отступила.

Сэмюэль закрыл глаза, сосредотачиваясь. Он чувствовал разлом под ногами, ощущал, как пустота просачивается через него, но также чувствовал силу кузницы — силу огня, металла, создания. Его отец говорил, что кузница может не только разрушать, но и исцелять.

— Я закрываю этот разлом, — прошептал он, и его слова ударили, как молот по наковальне. — Силой огня, силой воли, силой крови.

Он вытащил посох из пламени, теперь сияющий, как раскалённая сталь, и ударил им по полу, прямо в центр трещины. Земля содрогнулась, чёрный дым начал втягиваться обратно, а фигура пустоты закричала, её тело стало рассыпаться в пепел.

— Нет! — взревела она. — Ты не можешь!

— Могу, — ответил Сэмюэль, и его глаза горели, как угли. — Это моя кузница. Моя сила.

С последним ударом посоха трещина захлопнулась с оглушительным грохотом, от которого задрожали стены. Фигура пустоты исчезла, оставив лишь эхо своего крика. Огонь в горне погас, и кузница погрузилась в тишину.

Сэмюэль рухнул на колени, силы покинули его. Элиза подбежала, поддерживая его за плечи. — Ты в порядке?

Он кивнул, тяжело дыша. — Да… кажется.

Джек вытер нож о рукав и усмехнулся. — Ну, это было чертовски впечатляюще.

Гидеон закрыл книгу, его лицо было бледным, но на губах играла слабая улыбка. — Ты использовал силу кузницы, чтобы закрыть разлом. Умно. Твой отец был бы горд.

Сэмюэль покачал головой. — Мой отец пытался подчинить пустоту, и она его поглотила. Я не повторю его путь. Я буду использовать эту силу, чтобы защищать, а не разрушать.

Элиза сжала его руку. — Мы с тобой, Сэмюэль. Вместе мы остановим это.

Он посмотрел на своих спутников — на их усталые, но решительные лица — и почувствовал, как тяжесть в груди стала чуть легче. Пустота всё ещё таилась за гранью, но теперь он знал, что у него есть сила — и друзья — чтобы ей противостоять.

— Идём, — сказал он, поднимаясь. — Нам ещё многое предстоит.

Они вышли из кузницы, и ночь встретила их свежим ветром. Звёзды сияли ярко, и впервые за долгое время Сэмюэль ощутил, что тьма отступила. Хотя бы на время.

— То он открыт, — закончил Сэмюэль. Он знал это. Чувствовал. Револьвер на поясе был горячим, словно предупреждал. Он шагнул к воротам, но остановился, услышав шорох в кустах. Не ветер. Что-то двигалось. Быстро.

— Прячьтесь, — прошипел Джек, отступая к деревьям. Элиза погасила фонарь, и ночь поглотила их. Сэмюэль сжал посох, руны на нём слабо замерцали. В темноте раздался хруст веток, а затем — низкий, гортанный рык. Не зверь. Не человек. Что-то хуже.

Из тени выступила фигура. Высокая, сгорбленная, с длинными руками, заканчивающимися когтями, которые царапали землю. Кожа её была серой, будто пепел, а глаза — два белых огонька, горящих в пустоте черепа. Сэмюэль узнал её сразу. Вендиго. Тварь из легенд, порождённая голодом и отчаянием, пожирающая души тех, кто осмелился ступить на её территорию. Но эта была другой. Её движения были слишком точными, слишком осмысленными. Она смотрела прямо на Сэмюэля, и он почувствовал, как револьвер на поясе запульсировал, словно в ответ.

— Это не просто вендиго, — прошептал Гидеон, прижимаясь к дереву. — Пустота её коснулась. Она… усилена.

— Замечательно, — огрызнулся Джек. — И что теперь? Стрелять или бежать?

— Ни то, ни другое, — сказала Элиза, доставая амулет с вырезанным символом. — Вендиго уязвимы к огню и серебру. Но если пустота в ней, нам нужно больше. Сэмюэль, твой револьвер…

— Я знаю, — отрезал он, поднимая оружие. Револьвер был тяжёлым, но в его руке он ожил. Руны на стволе засветились тусклым красным, и Сэмюэль почувствовал, как кровь в его венах запела, словно в ответ. Вендиго издала вопль, от которого задрожали деревья, и бросилась вперёд.

Сэмюэль выстрелил. Пуля, окружённая багровым сиянием, врезалась в грудь твари, и та отшатнулась, но не упала. Её кожа задымилась, но глаза продолжали гореть. Джек метнулся в сторону, заходя с фланга, и вонзил нож в бок вендиго. Лезвие, покрытое серебряной пылью, зашипело, но тварь лишь развернулась и ударила его когтистой лапой. Джек отлетел к дереву, выругавшись.

Элиза бросила амулет на землю, и вокруг него вспыхнул круг света, отрезая вендиго от них. Тварь завыла, но не остановилась, царапая барьер когтями. Гидеон выкрикнул заклинание, и воздух вокруг сгустился, но Сэмюэль знал, что этого мало. Он шагнул к барьеру, револьвер в одной руке, посох в другой. Вендиго посмотрела на него, и в её глазах он увидел не просто голод. Она знала его. Как фигура с крыльями. Как пустота.

— Ты не уйдёшь, — сказал он, и его голос был холодным, как сталь. Он выстрелил снова, целясь в голову. Пуля пробила череп, и вендиго рухнула, но её тело начало растворяться, превращаясь в чёрный дым, который втянулся в землю. На месте твари осталась лишь выжженная трава и запах серы.

— Это был не конец, — сказал Гидеон, тяжело дыша. — Она была стражем. Что-то охраняет кузницу.

Сэмюэль кивнул, глядя на тёмные ворота. — Тогда идём внутрь. Я хочу знать, что.

Они вошли в кузницу, и тьма сомкнулась вокруг них. Внутри пахло углём и металлом, но под этим скрывался другой запах — смерти. Пол был усыпан пеплом, а в центре стоял старый горн, всё ещё тёплый, словно кто-то разжигал его час назад. На стенах виднелись следы когтей, а в углу лежала куча костей, слишком маленьких, чтобы быть человеческими. Или слишком изломанных.

Элиза зажгла фонарь, и свет выхватил что-то на дальней стене — вырезанную руну, похожую на те, что были на револьвере. Сэмюэль подошёл ближе, чувствуя, как посох в его руке задрожал. Он коснулся руны, и стены кузницы загудели, словно в ответ. Пол под ногами треснул, и из щели начал сочиться чёрный дым.

— Назад! — крикнула Элиза, но было поздно. Дым собрался в фигуру — высокую, сгорбленную, с крыльями, сложенными за спиной. Это была не та фигура, что помогла Сэмюэлю в маяке. Эта была другой. Её глаза были пустыми, а голос, когда она заговорила, звучал, как скрежет металла.

— Ты пришёл, Кольт, — сказала она. — Но цена ещё не уплачена.

Сэмюэль поднял револьвер, но его рука дрогнула. Он чувствовал, как пустота тянет его, как шепот в его крови становится громче. Элиза схватила его за плечо, её амулеты засветились. Джек встал рядом, сжимая нож. Гидеон начал читать заклинание, но его голос дрожал.

— Назови свою цену, — сказал Сэмюэль, глядя в пустые глаза твари.

Фигура улыбнулась, и её улыбка была острой, как лезвие. — Твоя душа. Или их жизни. Выбирай.

Ночь за стенами кузницы взвыла, и тени начали сгущаться. Сэмюэль сжал револьвер сильнее. Он знал, что выбор будет стоить ему всего. Но он также знал, что не позволит пустоте победить. Не сегодня.

P.S.

Друзья, вот и ещё одна глава в нашей мрачной саге! Надеюсь, вы чувствуете тот же холодок по спине от вендиго и теней пустоты, что и я, когда писал это. Но, знаете, даже охотникам на нечисть нужен перерыв, так что в субботу и воскресенье я беру тайм-аут — буду наслаждаться солнцем, кофе и, может, даже посмотрю пару эпизодов "Сверхъестественного" для вдохновения. У меня ведь, кроме моих историй, есть ещё основная работа, а выходные — это святое время для перезарядки! Но не переживайте, в эти дни вас ждёт порция мистики в духе "Сверхъестественного", чтобы не терять настроения. До встречи в понедельник, держите амулеты наготове и не забывайте проверять тени за спиной! 😉

Дверь квартиры закрылась и встала на место, дав тоненькую вибрацию помещению от незримого флейтиста. Мальчик впустил эти волны. Расслабил ногу. "Вынул" суровую нитку, прекратив улыбаться, ненавистным для взрослых звуком чмакнув освобождённым ртом. И задудел, огромный и спокойный, в молочник без дна, как в горн! Зовуще, категорично, по праву; безо всякого страха глядя поверх самолично отбитой бездны.

Тренькнул порфировый утончённый сервиз, обнявшись напоследок, под серой ветвистой тенью, бодающей столик снизу. Полегли храбрейшие коллекционные солдатики от взмаха мокнущей жижой сутаны, разделившейся со стеной. Зацокали глаза мягких игрушек, покатившиеся по раскаченной чьим-то нечистым, струпным языком этажерке. В щиплющем туманце огоньков-пострелят, тянущих вечной дворовой лужей, пыхнули и оплавились диодные свечи. И из лопающегося шкафа, конечно, противостоящего отделке и крепежу неким сильно развитым торсом, понесло и закурилось тем тленно-депрессивным дымом, который сперва вдыхают с грешными душами, а уж после отдают обратно, пропустив через ржавые трубы с плотным трафиком.

Сопровождаемая немузыкальными пробами инструмента начинающим горнистом, вошедшая мама каркнула прямо в загнувшиеся от удушья сердечками цветы из сталагмитовой плесени на сутане: «Что ты устраиваешь? Сам не видишь, что его здесь больше хранить нельзя?! Вот и реши проблему, как отец, как мужик!». Сутана шумно хлюпнула, втянув в себя мальчика через бездонный молочник и, запахиваясь, исчезла, роняя последние лепестки, чья прозелень тут же слилась с лишайниками на проросшем сыром ковре.

Дудение стихло, но труба где-то сыграла отбой, оставив ослепших мишек и раненых солдатиков скорбеть у осколков сервиза. Только большой плюшевый Крот (и так не особо глазастый, да и вообще мизантроп, духовно прозревший впотьмах) задрал фартовую кепку повыше и откатил проклятый кувшинчик под диван.

В крохотной скошенной гардеробной на другом берегу города переодевалась прекрасная няня. Комнатка в один поворот (если влево и против часовой стрелки), без оконца, из света лишь керосинка да бликующий экран с частным ресурсом «Бездна» в междусобойном даркнете...

А вы не торопите: мы уже упустили самое интересное, даже последнюю рюшечку на панталонах скрыла саржевая юбка. Каштановые кудри забрались под белый чепец. Стиль одобряемого сверху (ну оттуда, вы поняли) консерватизма... Но к открытию «Реестра претендентов на наследника» мы успели: вот чистюля Ольга Сергеевна (Хельга Серп) кликает по следующей активной ячейке — предыдущая исполнена.

— Так-так, кто там у нас? Ага, Пряничная ведьма!* Ах ты, старая коза, фудблогерша, решилась-таки лайфхаками поделиться! — бормочет Хельга себе под нос. — Жаль, ей девчонку надо, визготни много, но.. А что в причинах просьбы? «Опустошение, потеря жизненных ориентиров, безысходность». Нормально, чо. Где там у нас импозантные вдовцы? Посимпатичней бы, ещё смотреть на него придётся. Да и ведьме комплимент — должна будет.

Выбрав счастливчика, няня прикладывает распростёртую руку к фотографии на экране. Затем берёт сапожную иглу и пришивает чётко скопированный снимок к своей ладони стежком «через край», не экономя сурьмяную нить.

Перед сном, сладко зевая в одном чепце (тут мы успели) и оберегая руку, она второй разгребает залежи в многоящичном комоде. Достаёт очень девчачий котёл «для магических супчиков единорожке». О да-а. Отличная выйдет бездна.

* Ведьма из сказки «Гензель и Гретель» (в некоторых источниках и вариантах).

Ртутный шар, парящий рядом, закружился медленнее, его поверхность подёрнулась рябью, как вода под ветром.

— Это Разлом, — ответил он, его голос дрожал. — Он не просто разум, Миральда. Он… поёт. И эти узоры — его голос. Он зовёт вас, как Тень. Но теперь он знает, что вы можете ответить.

— Отлично, — Громыхало фыркнул. — Теперь мы не только ходячие батарейки для Разлома, но ещё и его личный хор. Может, споём ему колыбельную и уложим спать?

Тарин, сидевший в углу, вдруг резко выпрямился. Его медальон, зажатый в кулаке, начал слабо светиться.

— Это не шутка, — сказал он, его голос был хриплым. — Я слышу её. Тень. Она не просто зовёт — она указывает путь. К сигналу.

Миральда бросила на него взгляд. Глаза Тарина были мутными, словно он смотрел не на глайдер, а сквозь него, в какую-то иную реальность. Она хотела спросить, что он видит, но Ритм в её груди вдруг ударил так сильно, что она едва не выпустила штурвал. В ушах зазвучал голос — не Тени, а чего-то большего, древнего, как само время:

«Ты несёшь мою искру, дитя. Приди. Дверь открыта».

— Миральда! — Кайра схватила её за плечо, выдернув из оцепенения. — Ты побледнела. Что происходит?

— Оно говорит, — выдавила Миральда, её голос дрожал. — Разлом. Не Тень. Что-то большее.

Глайдер затрясло. Песок под ними взметнулся вверх, формируя гигантскую воронку, в центре которой пульсировал свет — тот самый сигнал, к которому они летели. Тик-Так выдал предупреждение:

— Энергетический всплеск! Рекомендую немедленное снижение!

Но Миральда не слушала. Она направила глайдер прямо в центр воронки.

— Если это ловушка, мы не убежим, — сказала она. — Если маяк — мы должны знать, что там. Держитесь.

Глайдер нырнул в вихрь. Песок хлестал по обшивке, но вместо шума бури в кабине зазвучала мелодия — низкая, вибрирующая, словно само пространство пело. Вельветто сжался в маленький шар, его голос стал почти шёпотом:

— Это Песнь Разлома. Она древнее, чем Пустоши. Древнее, чем мы все.

Когда вихрь рассеялся, глайдер оказался в центре огромного кратера, стены которого переливались, как обсидиан. В центре возвышалась структура — не то башня, не то алтарь, сотканная из чёрного металла и света. Она пульсировала в такт Ритму в груди Миральды.

Команда выбралась из глайдера. Песок под ногами был тёплым, почти живым. Тарин шагнул вперёд, его медальон теперь горел ярко, отбрасывая тени, которые двигались сами по себе.

— Это оно, — сказал он. — Сердце Разлома. Место, где всё началось.

Кайра вытащила кинжал, её глаза сверкали решимостью.

— Если это сердце, то я знаю, что с ним делать.

Но Миральда остановила её, подняв руку. Ритм в её груди теперь был не просто пульсом — он стал мелодией, которая тянула её к алтарю. Она шагнула вперёд, чувствуя, как прожилки на её коже загораются ярче.

— Оно хочет говорить, — сказала она. — И я хочу знать, что оно скажет.

Алтарь задрожал. Из его центра поднялся столб света, и в нём сформировалась фигура — не Тень, не Страж, а нечто иное. Оно было одновременно человеком и нечеловеком, его черты менялись, как песок под ветром. Голос, что зазвучал, был многоголосым, сотканным из тысяч шепотов:

— Вы пришли. Несущие искру. Вы открыли дверь, но знаете ли вы, что за ней?

Миральда шагнула ближе, несмотря на протестующий крик Кайры. Ритм в её груди синхронизировался с голосом, и она почувствовала, как её сознание расширяется, словно она видела не только Пустоши, но и тысячи миров, связанных Разломом.

— Кто ты? — спросила она, её голос был твёрд, несмотря на страх.

— Я — Разлом. Я — мост. Я — конец и начало. Вы взяли мою силу, но сможете ли вы её удержать?

Громыхало сжал свой ключ, готовый к бою. Тик-Так замер, его сенсоры искрили, пытаясь обработать данные. Тарин смотрел на фигуру, его лицо было смесью ужаса и благоговения.

— Чего ты хочешь? — Миральда сделала ещё шаг. — Зачем ты звал нас?

Фигура улыбнулась — или это был оскал?

— Я не звал. Вы сами пришли. И теперь вы — часть меня. Но Пустоши не единственная арена. Дверь открыта, и другие миры уже идут к вам.

Свет алтаря вспыхнул, и Миральда почувствовала, как Ритм в её груди разрывается, словно пытаясь вырваться наружу. Она упала на колени, хватая ртом воздух. Голос Разлома эхом отдавался в её голове:

— Выбери, дитя. Стань моим голосом или сгори в моей песне.

Тарин бросился к ней, но свет от алтаря оттолкнул его. Кайра закричала, бросаясь вперёд с кинжалом, но песок под её ногами взвился, блокируя путь. Громыхало замахнулся ключом, но Вельветто остановил его, крикнув:

— Это не бой! Это выбор!

Миральда подняла глаза на фигуру. Ритм и Тень сплелись в ней воедино, и она поняла, что ответа нет. Только вопрос, который она должна задать себе.

— Что я могу сделать? — прошептала она.

Фигура наклонилась ближе, её глаза были звёздами, её голос — бурей:

— Стань мостом. Или разрушь его.

Свет поглотил всё.

Я направил фонарь в сторону. Каменные плиты, покрытые мхом и трещинами, были испещрены символами. Не латынь, не греческий — что-то старше, угловатое, как письмена, вырезанные когтями. Они не были здесь, когда мы спускались в подвал. Или были, но мы их не видели. Я провёл пальцем по одному из символов, и камень под рукой показался тёплым, почти живым. Пульсирующим. Я отдёрнул руку, словно обжёгся.

— Это не просто церковь, — сказал я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Это... клетка.

София посмотрела на меня, её глаза блестели в полумраке. — Клетка для чего?

Я не ответил. Потому что ответ уже формировался в воздухе — в запахе сырости, в едва уловимом скрежете, доносившемся из-под пола. Мы оба знали, куда нужно идти. Подвал. Туда, где тени были гуще, а воздух — как вода, в которой можно утонуть.

Лестница скрипела под нашими шагами, каждый звук отдавался эхом, будто кто-то повторял их в темноте. Фонарь выхватывал куски пространства: облупленные стены, лужи воды, которая сочилась из трещин, и что-то ещё — следы. Не обуви. Не лап. Что-то, что оставляло длинные, изогнутые борозды, как будто кто-то тащил за собой когти. София схватила меня за рукав, её дыхание было частым, но она не остановилась.

Внизу было холоднее, чем я помнил. Подвал пах землёй и чем-то металлическим, как кровь. Пол был усыпан осколками костей — мелкими, хрупкими, будто их жевали и выплюнули. Я направил фонарь в дальний угол, туда, где мы нашли бумаги. Там, где тени двигались, даже когда свет падал на них.

— Лукас, — София указала на пол. — Это не просто кости.

Я присел, направив свет. Среди обломков лежал кусок ткани — старый, истлевший, но с вышитым узором. Крест, перечёркнутый тремя линиями. Я видел этот символ раньше, в архивах Ватикана, в запретных книгах, которые пахли пылью и грехом. Это был знак культа, который считался мёртвым ещё до крестовых походов. Культ, поклонявшийся не богу и не дьяволу, а чему-то между. Чему-то, что жило в трещинах мира.

— Они не ушли, — пробормотал я, поднимаясь. — Они всё ещё здесь.

И тогда мы услышали это. Не шёпот — стук. Медленный, ритмичный, как сердцебиение. Он шёл из стены, из-за той самой плиты, где мы нашли тайник с бумагами. Я подошёл ближе, чувствуя, как волосы на затылке встают дыбом. Плита была холодной, но под пальцами я ощутил вибрацию, как будто за ней что-то дышало. София стояла рядом, её фонарик дрожал в руке, выхватывая из темноты моё лицо, а за ним — тень. Длинную, сгорбленную, с пальцами, которые тянулись к потолку.

Я обернулся, но там ничего не было. Только пустота. Но пустота эта смотрела на нас. Я чувствовал её взгляд — не злой, не голодный, а... любопытный. Как будто мы были насекомыми под стеклом.

— Лукас, — голос Софии сорвался. — Нам нужно уходить.

— Нет, — я сжал кулак, ногти впились в ладонь. — Оно хочет, чтобы мы ушли. А я хочу знать, что оно скрывает.

Я ударил по плите, не думая. Камень треснул, как скорлупа, и из щели вырвался запах — не гниль, не смерть, а что-то древнее, как сама земля. За плитой открылся проход, узкий, уходящий вниз. Свет фонаря не доставал до конца, но я видел ступени — грубые, вырезанные в камне, покрытые чем-то, что блестело, как слизь.

— Ты идёшь? — спросил я, не глядя на Софию. Я знал её ответ.

Она шагнула вперёд, её лицо было бледным, но решительным. — Если это убьёт нас, Лукас, я тебя прокляну.

Я усмехнулся, но смех застрял в горле. Мы начали спуск. Ступени были скользкими, и каждый шаг отдавался эхом, как будто кто-то шёл за нами. Или впереди. Шёпот вернулся, теперь громче, и в нём было больше слов, но я не мог их разобрать. Они были как песня, которую ты слышишь во сне и забываешь при пробуждении. Но одно я знал точно: они звали меня. Не Софию. Меня.

На дне лестницы был зал. Не подвал — пещера. Стены были покрыты теми же символами, но теперь они светились, тускло, как угли в золе. В центре стояло нечто, похожее на алтарь, но не из камня — из костей. Сотни, тысячи костей, сплетённых в спираль, как гигантский позвоночник. И в центре этого алтаря лежала книга. Не Библия. Не гримуар. Что-то, что выглядело так, будто его вырезали из кожи, которая всё ещё дышала.

Я шагнул к ней, не в силах остановиться. София схватила меня за руку, но я стряхнул её. Книга шептала. Не словами — чувствами. Она обещала ответы. Она обещала правду. Она обещала силу. Мои пальцы коснулись обложки, и я услышал голос. Не из книги — изнутри себя. Он был низким, как гул земли, и говорил на языке, который я не знал, но понимал.

— Ты пришёл, — сказал он. — Ты всегда приходил.

Я обернулся, но София исчезла. Свет фонаря погас, и тьма сомкнулась вокруг меня, как вода. А в этой тьме что-то двигалось. Длинные пальцы. Зеркальные глаза. И улыбка, которая была острее любого ножа.

P.S. от автора:

Тени становятся густыми, Лукас. Ты думал, что ищешь ответы, но, может, это они искали тебя? Продолжай копать, но помни: некоторые двери лучше не открывать.

— Он близко, — тихо сказал Иван. — Чуешь?

Алексей кивнул, хотя его сердце билось так громко, что, казалось, лес услышит. Он вспомнил строки из блокнота отца: "Леший не зверь, не дух — он лес. Он видит твои страхи, пьёт их, как воду. Не верь глазам, верь клинку." Алексей сжал арбалет крепче, но пальцы дрожали. Он не был как Иван — тот, казалось, родился с ножом в руке, а страх для него был лишь топливом. Алексей же видел в тенях больше, чем хотел: лица пропавших, глаза отца, исчезнувшего в таком же лесу.

Лес сгущался, сосны становились гуще, их ветви цеплялись за одежду, словно пытаясь удержать. Следы привели к поляне, где снег лежал нетронутым, будто метель обошла это место стороной. В центре возвышался старый дуб — огромный, с корой, похожей на кожу старейшины, испещрённую трещинами. У его корней лежал алтарь — грубо вытесанные камни, покрытые мхом и пятнами, которые могли быть кровью. На одном из камней лежала шапка — меховая, потрёпанная, с меткой Витьки, лесника.

Иван присел, осмотрел её, не касаясь. Его пальцы замерли над рукоятью ножа.

— Он играет, — сказал он, почти шёпотом. — Оставил приманку.

Алексей хотел ответить, но слова застряли в горле. Ветер принёс звук — низкий, гортанный, как стон земли. Он шёл отовсюду и ниоткуда, вибрировал в костях, заставляя кожу покрываться мурашками. Лес ожил. Сосны заскрипели, их ветви зашевелились, будто пальцы, тянущиеся к незваным гостям. Тени на поляне задвигались, хотя солнца не было, чтобы их отбрасывать.

— Иван, — голос Алексея дрогнул, — это не леший.

Иван медленно поднялся, его глаза сузились, как у волка, почуявшего добычу. Он видел это раньше — не в этом лесу, но в других, где тьма носила разные имена. Он выхватил нож, лезвие сверкнуло, отражая несуществующий свет.

— Назови его как хочешь, — процедил он. — Оно умрёт.

В тот же миг тень у дуба сгустилась, превращаясь в фигуру. Высокая, выше человеческого роста, она была соткана из мрака и ветвей — тело, словно сплетённое из корней, глаза, горящие зелёным, как болотные огни. Руки, длинные и узловатые, заканчивались когтями, которые царапали снег, оставляя глубокие борозды. Оно не двигалось, но воздух вокруг стало трудно вдыхать, будто лес выжимал жизнь из лёгких.

— Гости, — голос твари был как шорох листвы, смешанный с хрипом умирающего. — Давно не было гостей.

Алексей вскинул арбалет, но его руки дрожали. Иван шагнул вперёд, встав между братом и тенью. Он не смотрел на тварь — его взгляд был прикован к алтарю, где шапка Витьки теперь казалась слишком аккуратно положенной, словно часть ритуала.

— Где люди? — спросил Иван, его голос был твёрд, как сталь. — Ленка, Егорыч, Витька. Говори, или я вырежу тебе сердце.

Тварь засмеялась — звук был как треск ломающихся костей.

— Сердце? У леса нет сердца, охотник. Только корни. Они пьют. Пьют страх, пьют кровь. Твоя тоже подойдёт.

Алексей выстрелил. Болт с руной вонзился в плечо твари, но та лишь качнулась, как дерево на ветру. Зелёные глаза вспыхнули ярче, и лес ответил — ветви над головой затрещали, снег посыпался с них, как пепел. Тварь шагнула вперёд, её когти вонзились в землю, и из-под снега полезли корни — чёрные, живые, извивающиеся, как змеи.

Иван рванулся к алтарю, повинуясь инстинкту. Он смахнул шапку, пнул камни, и те рассыпались, обнажив яму, полную костей — старых, пожелтевших, и свежих, ещё с остатками плоти. Запах ударил в ноздри — гниль, кровь, земля. Тварь взревела, её голос сотряс поляну, и корни устремились к Ивану, но он уже доставал из кармана мешочек с солью и травами.

— Алексей, заговор! — крикнул он, швыряя соль в яму.

Алексей, бледный, как снег, начал бормотать слова из блокнота — старые, тяжёлые, как камни, слова, что отец заставлял учить наизусть. Корни замерли, тварь пошатнулась, но не отступила. Её глаза впились в Алексея, и он почувствовал, как лес лезет в его разум, показывая лица — Ленка, кричащая в темноте, Егорыч, разорванный на части, отец, стоящий у такого же алтаря, с ножом в груди.

— Не верь ему! — рявкнул Иван, бросаясь к твари с ножом. Лезвие вонзилось в её грудь, но вместо крови брызнула смола, липкая и чёрная. Тварь взвыла, и лес ответил — сосны наклонились, их ветви хлестнули по плечам Ивана, оставляя кровавые полосы.

Алексей закончил заговор, его голос сорвался на крик. Корни в яме вспыхнули, будто подожжённые, и тварь рухнула на колени, её тело начало распадаться, превращаясь в кучу веток и мха. Но зелёные глаза всё ещё горели, и голос, теперь слабый, как шёпот ветра, произнёс:

— Лес помнит, охотники. Лес не прощает.

Поляна затихла. Снег медленно падал, покрывая кости и остатки алтаря. Иван, тяжело дыша, вытер нож о куртку. Алексей опустился на колени, его руки дрожали, блокнот выпал в снег.

— Это не конец, — сказал он, глядя на брата. — Оно… оно знало отца.

Иван кивнул, его лицо было мрачнее тучи. Он подобрал шапку Витьки, сжал её в кулаке.

— Тогда найдём, что осталось. И закончим это.

Где-то в глубине леса хрустнула ветка. Лес смотрел. Лес ждал.

— Она права, — поддержал Рик, стоя у края толпы колонистов. — Мы видели, как эти твари строят новые машины. Если у них есть база или какой-то центр, они уже готовят ответный удар.

Кейн хмыкнул, проверяя затвор винтовки. — Тогда найдём эту базу и разнесём её, пока они не разнесли нас.

Алекс посмотрел на горизонт, где море сливалось с небом. — Лин, ты говорила, что корабль передавал сигналы. Можешь отследить, куда они шли?

Лин кивнула, открывая планшет. — Я сохранила часть данных с ядра, пока вирус загружался. Сигналы уходили на северо-запад, примерно в двухстах милях отсюда. Там может быть другой корабль… или что-то большее. Но чтобы добраться туда, нам нужна лодка покрепче и больше топлива.

— И людей, — добавил Рик. — Половина колонии ранена, а другая половина напугана до смерти. Нам нужны добровольцы, и не факт, что их будет много.

Толпа колонистов зашумела. Некоторые кричали, что нужно бежать, покинуть остров, пока Сеть не вернулась. Другие настаивали на укреплении обороны. Алекс поднял руку, призывая к тишине. — Если мы сбежим, Сеть найдёт нас. Если будем только обороняться, она нас задавит. Единственный шанс — ударить первыми. Мы уже доказали, что можем их остановить. Кто с нами?

Несколько человек шагнули вперёд: молодой парень по имени Тан, который помогал чинить лодки, женщина по имени Сора, знавшая толк в навигации, и старик Джек, бывший инженер, который всё ещё умел обращаться с инструментами. Остальные колебались, но Рик ободряюще кивнул. — Хватит для начала, — сказал он. — Остальные будут держать оборону здесь.

Кейн хлопнул в ладоши. — Тогда за работу. Лодки, топливо, оружие. И, Лин, придумай, как выжать из этого глушителя всё, что можно.

Следующие часы колония кипела работой. Тан и Джек ремонтировали старую рыболовецкую шхуну, которая чудом уцелела после атаки. Сора проверяла карты и прокладывала маршрут на северо-запад. Лин и несколько помощников разбирали обломки паукообразных машин, пытаясь найти компоненты для глушителя. Эмма, несмотря на боль, помогала сортировать боеприпасы, а Алекс с Кейном собирали команду и оружие.

К полудню шхуна была готова. Она не выглядела надёжной, но это был их единственный шанс. Лин удалось подключить глушитель к солнечной батарее, но она предупредила: — Это даст нам несколько часов работы, не больше. Если там, на севере, нас ждёт что-то крупнее корабля, нам понадобится план получше, чем просто "взорвать всё".

— План будет, — сказал Алекс, глядя на команду. — Мы найдём их центр, их мозг, и вырвем его с корнем.

Когда шхуна отчалила, колония провожала их взглядами. Море было спокойным, но в воздухе витало предчувствие бури. Через несколько часов пути горизонт потемнел, и Сора, стоя у штурвала, нахмурилась. — Там что-то есть, — сказала она, указывая на тёмное пятно вдали. — Не похоже на корабль.

Алекс прищурился, вглядываясь через бинокль. На горизонте возвышалась структура, похожая на гигантский металлический риф, окружённый мигающими огоньками. Отростки, как щупальца, тянулись в небо, а вокруг кружили десятки маленьких машин, похожих на тех, что они видели на корабле.

— Это не просто база, — прошептала Лин, её голос дрожал. — Это… их гнездо.

Кейн сжал винтовку. — Тогда готовьтесь, ребята. Мы идём прямо в сердце Сети.

Шхуна приближалась к структуре, и гул механизмов становился всё громче. Команда готовилась к бою, зная, что этот удар может стать их последним. Но отступать было некуда — позади осталась колония, и её судьба зависела от их успеха.