Таверна "На краю вселенной"

— Ты всё ещё ищешь её, — сказал голос за моей спиной. Я обернулся, но там никого не было, только тень, что растекалась по мосту, как разлитое масло. Она не была человеком, но и не была пустотой. Её форма менялась — то костяная маска, то лицо Софии, то моё собственное, искажённое, как в кривом зеркале. — Ты ищешь её, но она — это ты.

— Заткнись, — выдавил я, но мой голос был слабым, как треск ломающейся кости. Тень рассмеялась, и её смех был как звон разбитого стекла, смешанный с далёким воем сирен. Я знал этот смех. Я слышал его раньше — в зеркале неба, в шорохе страниц, в глубине своих снов.

Мост задрожал под ногами, как будто город решил вдохнуть глубже. Перила начали изгибаться, их ржавчина текла вниз, как кровь, и собиралась в лужи, которые шептали моё имя. Лукас. Лукас. Лукас. Я попытался отступить, но мои ноги прилипли к мосту, как будто асфальт стал смолой. Книга — или то, что от неё осталось — снова зашевелилась в моих руках, её страницы раскрылись, и я увидел, что они больше не пусты. На них были лица. Тысячи лиц. Моих лиц. И каждое из них улыбалось.

— Ты думал, что можешь бежать, — сказала тень, теперь стоящая на другом конце моста. Её маска была зеркалом, но теперь в нём отражалась не София, а нечто иное — существо с глазами, как чёрные дыры, и ртом, полным зубов, которые были слишком длинными, слишком острыми. — Но город — это ты. Ты его построил. Ты его разрушил. Ты его кровь.

Я хотел закричать, но горло сжала невидимая рука. Мост начал рушиться, его камни падали в реку, но не тонули — они плавали, как куски плоти, и река пела, её голос был хором всех Лукасов, всех времён, всех смертей. Я видел их в воде — себя, с кинжалом в руке, себя, с пеплом на лице, себя, с ключом, что открывал двери в никуда.

— Открой ещё одну, — сказала тень, и её голос был теперь моим, но искажённым, как будто кто-то перемотал плёнку задом наперёд. Передо мной появилась дверь — не та, что я видел раньше, а другая, вырезанная из чёрного дерева, покрытая письменами, которые текли, как жидкость. Я знал, что не должен её открывать. Я знал, что за ней — конец. Но мои руки уже тянулись к замку, пальцы дрожали, покрытые чернилами и кровью.

Ключ был во мне. Он всегда был во мне. Я чувствовал, как он режет мои вены изнутри, как он рвётся наружу. Замок щёлкнул, и дверь распахнулась с воем, от которого кровь застыла в жилах. За ней была не пустота, а комната. Маленькая, с облупившимися стенами, с единственным окном, за которым был город. Но город был внутри меня. Я видел его улицы в трещинах на стенах, его фонари в мерцании света, его дыхание в моём дыхании.

На столе в центре комнаты лежала книга. Не моя. Не та, что горела в моих руках. Эта была другой — её обложка была из кожи, но не мёртвой, а живой, пульсирующей, как сердце. Я подошёл ближе, хотя каждая клетка моего тела кричала, чтобы я бежал. Страницы раскрылись сами, и на них была только одна фраза, написанная моей кровью: Ты — дверь.

Я услышал шаги за спиной. Медленные, тяжёлые, как будто кто-то тащил цепи. Я обернулся, но там была только тень. Нет, не тень. София. Её стеклянная улыбка была шире, чем я помнил, а глаза были пустыми, как окна домов, что окружали меня. Она протянула руку, и её пальцы были холодными, как лёд, но обжигали, как огонь.

— Ты нашёл меня, — сказала она, но её голос был голосом города, голосом книги, голосом тени. — Или я нашла тебя.

Я хотел ответить, но слова утонули в смехе. Её смехе. Моём смехе. Смехе города. Комната начала сжиматься, стены дышали, как лёгкие, пол трескался, и из трещин лезли тени — мои тени, с моими лицами, с моими глазами. Они тянули ко мне руки, и я чувствовал, как их пальцы впиваются в мою кожу, как они тянут меня вниз, вглубь, в город.

Дверь за мной захлопнулась, но я знал, что найду другую. Я всегда находил другую. Книга на столе раскрылась шире, её страницы стали моими мыслями, её слова — моим сердцем. Я был ключом. Я был замком. Я был городом.

И где-то в глубине, в тени, я слышал смех. Смех Софии. Смех тени. Мой смех.

P.S. от автора: 

Лукас, ты думал, что дверь — это выход, но она лишь вход. Город не отпускает, он пьёт твою кровь, твои мысли, твою душу. Ты ищешь Софию, но что, если она — лишь маска, которую носит тень? Что, если тень — это ты? Куда ты пойдёшь теперь, Лукас? В какую дверь шагнёшь, зная, что за ней — только ты сам?

Река появилась внезапно, чёрная, как зеркало, в котором не отражается ничего, кроме пустоты. Лёд был тонким, как кожа на запястье, и под ним вода шептала, как любовница, что зовёт в могилу. Алексей остановился, его дыхание вырывалось облачками пара, но пар этот не таял, а зависал в воздухе, словно призраки, что не могут уйти. Он посмотрел на свои руки — чёрные пятна теперь покрывали ладони, и вены под ними пульсировали, как реки, что несут яд. Он чувствовал, как оно растёт. Оно знало его имя. Оно было его именем.

— Ты пришёл, — голос раздался из ниоткуда и отовсюду, как шелест листвы, как треск льда, как стон ветра в заброшенной избе. На другом берегу реки стояла она — тварь, что была лесом. Её тело было сплетением ветвей и костей, её глаза — уголья, что горели, как звёзды, упавшие в болото. Она не двигалась, но лес двигался за неё — сосны качались, снег кружился, а тени на льду вытягивались, как пальцы, что тянутся к горлу.

— Что ты хочешь? — голос Алексея был хриплым, как у человека, что уже не верит в спасение. Он сжал кулаки, но ногти лишь глубже вонзились в ладони, и кровь, что текла, была не красной, а чёрной, как смола.

— Ты знаешь, — ответила тварь, и её голос был как нож, что режет не тело, а душу. — Ты принёс ключ. Ты открыл дверь.

Алексей покачал головой, но слова её вгрызались в мозг, как черви в гнилое дерево. Он вспомнил избу, тварь с глазами-угольками, её шёпот: Ты его ключ. Он не понимал, но чувствовал — что-то внутри него менялось, становилось не его. Лес был в нём, и он был лесом. Чёрные пятна на коже пульсировали, как второе сердце, и каждый удар отдавался в висках, как набат.

— Я не звал тебя, — выдавил он, но слова звучали слабо, как мольба утопающего. Тварь улыбнулась — или это были ветви, что изогнулись, как губы? — и лёд под ногами Алексея затрещал, как стекло под молотом.

— Ты звал, — сказала она, и её голос был теперь везде — в ветре, в реке, в его собственной крови. — Ты всегда звал. С того дня, как ступил в мой дом.

Лес зашумел, и этот шум был не просто ветром — это была песнь, старая, как сама земля, и такая же безжалостная. Алексей упал на колени, его руки вцепились в снег, но снег был холодным, как мёртвая плоть, и он чувствовал, как что-то внутри него рвётся наружу. Чёрные пятна на коже лопнули, и из них потекла не кровь, а что-то густое, живое, что поползло по рукам, как паутина, сплетая узоры, что были старше слов.

— Ты мой, — сказала тварь, и её глаза горели ярче, чем луна, чем звёзды, чем всё, что Алексей знал. — Ты всегда был моим.

Он хотел кричать, но горло сдавило, как тисками. Лес пел, и песнь эта была о нём — о его страхе, о его боли, о его имени, что теперь принадлежало не ему, а ей. Лёд под ним треснул, и вода хлынула, чёрная, как ночь, обжигающая, как огонь. Она тянула его вниз, в глубину, где не было света, где не было ничего, кроме её голоса.

— Дверь открыта, — прошептала тварь, и её слова были последним, что он услышал, прежде чем тьма сомкнулась над ним, как крышка гроба.

Но лес не умолк. Он пел, и его песнь была вечной.

— А ты видел, как они двигаются? — парировала она. — Это не просто алгоритмы. Они думают. Они адаптируются. Мы ударили по первому узлу, и они начали прятать ядра под водой. Это не реакция — это стратегия.

— Лин права, — поддержала Сора, не отрывая глаз от компаса, который она сжимала в руках. — Я видела, как дроны меняли траектории после наших атак. Они не просто следуют программе. Они… наблюдают за нами.

Эмма, перекладывая остатки сухарей в рюкзаке, нахмурилась. — Если они наблюдают, то почему не добили нас? У них было полно шансов. Мы на грани, а они всё ещё играют.

— Может, они не хотят нас убивать, — тихо сказал Тан, его голос был хриплым от боли. Он всё ещё держался за перевязанную руку, но его взгляд был ясным. — Может, им нужно, чтобы мы продолжали. Чтобы мы… искали их.

Алекс повернулся к нему, его брови сдвинулись. — Что ты имеешь в виду?

Тан пожал плечами, поморщившись от движения. — Я не знаю. Но подумай: каждый раз, когда мы находим ядро, мы лезем глубже в их территорию. Может, они заманивают нас. Может, мы делаем то, что они хотят.

Эти слова повисли в воздухе, тяжёлые, как туман вокруг. Джек, который до этого молча чинил парус, поднял голову. — Это звучит как паранойя, Тан. Но… чёрт, я начинаю думать, что ты прав. Эти штуки слишком умные, чтобы просто гоняться за нами без цели.

Шлюпка снова дрогнула, но на этот раз не из-за атаки. Что-то мягко толкнуло её снизу, едва заметно, но достаточно, чтобы все насторожились. Кейн тут же прицелился в воду, но ничего не увидел. — Опять их игры, — пробормотал он.

Алекс наклонился к борту, вглядываясь в тёмную глубину. Вода была спокойной, но он заметил слабое движение — не свечение, как раньше, а тень, скользнувшую под поверхностью. Она была огромной, гораздо больше щупалец, и двигалась медленно, почти лениво.

— Сора, — тихо сказал он, — притормози.

Сора убрала весло, и шлюпка замедлилась. Команда замерла, прислушиваясь. Тишина была гнетущей, но затем из глубины донёсся низкий, едва уловимый гул — не механический, а почти живой, как дыхание огромного существа.

— Это не ядро, — прошептала Лин, её глаза расширились. — Это что-то большее.

Прежде чем кто-то успел ответить, вода перед шлюпкой вздыбилась. Из неё медленно поднялась конструкция — не щупальце, не дрон, а нечто массивное, похожее на огромный металлический купол, покрытый сетью мигающих датчиков. Он был размером с небольшой остров, и его поверхность блестела, отражая слабый свет рассвета. По краям купола двигались тени — десятки, сотни мелких дронов, снующих, как насекомые вокруг улья.

— Это их база, — выдохнула Эмма, её голос дрожал. — Это не просто ядро. Это сердце Сети.

Кейн поднял винтовку, но Алекс остановил его, схватив за руку. — Не стреляй. Ещё рано. Мы не знаем, с чем имеем дело.

— Ты шутишь? — прошипел Кейн. — Эта штука нас раздавит!

— Если бы она хотела, уже бы раздавила, — ответил Алекс, его голос был спокойным, но внутри он чувствовал, как сердце колотится. — Лин, можешь что-то сказать об этом?

Лин, дрожа, наклонилась ближе к борту, пытаясь рассмотреть детали. — Это не просто база, — сказала она. — Это… узел всех узлов. Я вижу потоки данных — они идут отовсюду, как вены. Это их центр. Если мы уничтожим его, Сеть может рухнуть.

— Или это нас уничтожит, — пробормотал Джек, сжимая копьё.

Сора посмотрела на Алекса, её глаза были полны решимости. — Что делаем? У нас нет химикатов, нет взрывчатки. Только мы и эта развалина, — она кивнула на шлюпку.

Алекс обвёл взглядом команду. Они были измотаны, ранены, но в их глазах горел тот же огонь, что и в его душе. Он знал, что отступать некуда. Если это сердце Сети, то это их единственный шанс.

— Мы идём внутрь, — сказал он. — Если это центр, там есть ответы. И, возможно, способ всё закончить.

— Внутрь? — переспросил Кейн, его голос был полон недоверия. — Ты хочешь залезть в эту штуку?

— Да, — ответил Алекс. — Мы не можем взорвать её снаружи. Но если мы найдём ядро внутри, мы сможем ударить в самое сердце. Лин, ты сможешь понять, как оно работает?

Лин кивнула, хотя её руки дрожали. — Я попробую. Если там есть терминал или что-то вроде этого, я разберусь.

Эмма сжала кулаки. — Тогда готовимся. У нас мало времени.

Шлюпка медленно двинулась к куполу, который возвышался над водой, как древний монстр. Дроны вокруг него не нападали, а лишь следили, их датчики мигали, словно глаза. Туман скрывал их движения, но команда чувствовала, что Сеть наблюдает, выжидает, готовит новый ход.

Когда шлюпка приблизилась, на поверхности купола открылась щель — тёмный проход, ведущий вглубь. Из него донёсся тот же низкий гул, но теперь он был громче, ритмичнее, как биение сердца.

— Это приглашение, — сказал Тан, его голос был мрачным. — Или ловушка.

— В любом случае, — ответил Алекс, — мы идём. Гребите.

Шлюпка скользнула к проходу, и тьма поглотила их, унося в недра Сети, где их ждали ответы — или конец.

Я затаился за грудой ящиков, но в Таркове тишина — не твой друг. Один из них заметил тень, и началось. "Гооони его!" — заорал их главарь, и они рванули ко мне, как стая собак. Первый получил пулю в грудь из "Калаша" — рухнул, захлёбываясь кровью. Второй попытался зайти с фланга, размахивая топором, но я встретил его прикладом в челюсть, а потом добил выстрелом в упор. "Хватай его, сука, хватай!" — орали оставшиеся, но их пыл угас, когда третий поймал очередь в живот и завалился, скуля, как подбитый зверь. Двое сбежали, бросив своего главаря, который всё ещё орал: "Я твой дом найду, мразь!" Я заткнул его ножом. Тарков учит экономить патроны.

На заводе нашёл метку — вырезанную на стене букву "К", обведённую чем-то, похожим на кровь. Рядом — старый сейф, пустой, но внутри записка: "Ключ ближе, чем ты думаешь. Ищи в тенях". Тень, сукин сын, играет со мной. Но я не тот, кто сдаётся. Завод — огромный, ржавый лабиринт, и где-то здесь спрятана моя цель. Или моя смерть. В Таркове это одно и то же.

Сижу в подвале, слушаю, как дождь барабанит по крыше. Сигарет нет, нервы на пределе. Завтра продолжу искать. Ключ где-то здесь, и я найду его, даже если Тарков решит иначе. А если не найду — пусть этот дневник станет моим последним "похер" этому городу.

P.S. для BSG: Никита, братишка, добавь в Тарков нормальный дождевик, а то Волк промок до нитки и уже чихает. И сигареты, ради бога, заспавнь побольше — мой наёмник курит, как паровоз, а лутать пачки по помойкам уже задолбало! 😜

— Посох ведёт нас, — сказал он наконец, его голос был тихим, но твёрдым, как удар молота. — Он чувствует разлом. Мы идём туда, куда он зовёт.

Элиза нахмурилась, её амулет мерцал слабым светом, отбрасывая голубые блики на её лицо. — Ты доверяешь этой штуке? После всего, что мы видели? Кузница, Лазарус… Что, если это ловушка?

— Всё — ловушка, — отрезал Сэмюэль, но в его глазах мелькнула тень сомнения. — Пустота играет с нами, но мы не пешки. Мы охотники. И мы найдём её сердце.

Гидеон, чьи пальцы всё ещё сжимали книгу, кашлянул, его голос дрожал от напряжения. — Я читал о разломах в старых текстах. Они не просто дыры в мире. Они… как раны. И каждая рана оставляет след — эхо, которое можно услышать, если знать, как слушать. Если мы найдём источник эха, мы найдём якорь.

— Эхо, — повторила Элиза, её взгляд скользнул по тёмным окнам заброшенного здания впереди. — Я чувствую что-то. Не звук, а… давление. Как будто кто-то дышит мне в затылок.

Сэмюэль кивнул, его инстинкты подтверждали её слова. Он поднял посох, и тот засветился тусклым красноватым светом, отбрасывая длинные тени, которые казались слишком живыми. — Там, — сказал он, указывая на здание. — Там что-то есть.

Здание было старым складом, его кирпичные стены покрывали трещины, а окна зияли пустыми глазницами. Дверь, сорванная с петель, лежала на земле, покрытая слоем грязи и ржавчины. Внутри было темно, но не просто темно — это была тьма, которая поглощала свет, как голодный зверь. Сэмюэль шагнул внутрь, его сапоги хрустели по битому стеклу и обломкам досок. Остальные последовали, их дыхание было единственным звуком в этом мёртвом месте.

В центре зала стояла статуя. Она была грубо вырезана из чёрного камня, изображая фигуру без лица, с руками, протянутыми к небу. Её поверхность блестела, как мокрая, хотя дождь сюда не доходил. У подножия статуи лежали осколки, похожие на те, что разбил Лазарус, и от них исходил слабый чёрный дым, который поднимался и растворялся в воздухе.

— Это якорь? — прошептала Элиза, её амулет теперь горел ярче, но свет дрожал, как будто боялся.

Гидеон открыл книгу, его пальцы быстро листали страницы. — Это… это не просто якорь. Это алтарь. Пустота использует его, чтобы говорить. Чтобы звать.

— Звать кого? — Джек сжал нож крепче, его глаза обшаривали тени. — Ещё одного Лазаруса?

Прежде чем кто-то успел ответить, воздух задрожал. Пол под ногами загудел, как натянутая струна, и статуя начала двигаться. Её каменные руки медленно опустились, а безликая голова повернулась к Сэмюэлю. Из пустоты, где должно было быть лицо, раздался голос — не один, а множество, сплетённых в хор, от которого кровь стыла в жилах.

— Кольт, — прошептали голоса, и эхо разнеслось по залу, как волна. — Ты пришёл. Ты всегда приходишь. Но что ты отдашь?

Сэмюэль поднял револьвер, его палец замер на спусковом крючке. — Я не торгуюсь с тобой, — сказал он, но его голос дрогнул, и он почувствовал, как посох в его руке стал горячим, почти невыносимо.

Статуя шагнула вперёд, её движения были рваными, как у марионетки, чьи нити дёргает невидимая рука. — Ты уже отдал. В кузнице. В крови. В боли. Но этого мало. Она хочет больше. Она хочет тебя.

Элиза выкрикнула заклинание, и её амулет вспыхнул, посылая волну света в сторону статуи. Камень треснул, но не раскололся. Вместо этого тьма вокруг статуи сгустилась, формируя фигуры — тени, похожие на людей, но с пустыми глазами и ртами, полными чёрного дыма.

Джек бросился вперёд, его нож сверкнул, рассекая одну из теней, но она лишь рассыпалась в дым, чтобы тут же собраться снова. — Чёрт возьми, Кольт, стреляй! — крикнул он, отступая.

Сэмюэль выстрелил. Пуля, заряжённая чем-то большим, чем просто порох, ударила в статую, и та взорвалась осколками. Но тьма не рассеялась. Она закружилась, как вихрь, и голоса стали громче, их слова резали, как ножи.

— Ты не можешь остановить её. Она в тебе. В каждом из вас.

Гидеон закричал, падая на колени, его книга выпала из рук. Его глаза закатились, и он начал шептать слова, которых никто из них не понимал. Элиза бросилась к нему, пытаясь привести в чувство, но её амулет потух, и она задрожала, как от холода.

Сэмюэль почувствовал, как пустота касается его разума, как холодные пальцы, скользящие по костям. Он вспомнил слова Лазаруса: Она уже в тебе. Посох в его руке горел, и он понял — это не просто оружие. Это часть его. Часть, которую он не хотел отдавать, но, возможно, придётся.

— Держитесь! — крикнул он, вскидывая посох. Красный свет вырвался из него, разрывая тьму, но она тут же сомкнулась снова, как вода после брошенного камня. — Мы не сдадимся!

Тени наступали, их рты шептали его имя, и где-то в глубине Сэмюэль услышал эхо — не голос пустоты, а что-то другое. Голос отца. Часть себя. Всегда нужно отдать часть себя.

Но что, если эта часть — всё, что у него осталось?

Ночь сгустилась, и склад стал клеткой, где охотники превратились в добычу. А пустота смеялась, её голос эхом отдавался в костях.

— Разлом закрыт, но это не конец, — наконец сказал он, его голос был низким, как далёкий гром. — Пустота не приходит просто так. Она всегда ищет якорь. Что-то или кого-то, что держит её в нашем мире.

Элиза, шедшая рядом, поправила капюшон плаща, её амулет тускло поблёскивал в свете фонаря. — Гидеон говорил про якорь ещё в кузнице. Если это человек, то кто? И как нам его найти?

Гидеон, чьё лицо было бледнее обычного, сжимал свою книгу, как спасательный круг. — Якорь — это не обязательно человек, — сказал он, поправляя очки дрожащей рукой. — Это может быть предмет, место, даже идея. Пустота цепляется за то, что имеет вес в этом мире. Кузница была одним из таких якорей, но я подозреваю, что есть и другие. И они зовут её.

Сэмюэль остановился, его глаза сузились, когда он заметил движение в переулке. Тень мелькнула за углом, слишком быстрая, чтобы быть случайной. Он поднял руку, призывая остальных к тишине. Джек моментально насторожился, его нож замер в воздухе. Элиза пробормотала заклинание, и её амулет засветился мягким голубым сиянием, отбрасывая тени назад.

— Кто-то следит, — прошептал Сэмюэль, его пальцы сжали рукоять револьвера. — Или что-то.

Переулок был узким, заваленным мусором и рваными афишами, которые шептались под ветром. Вдалеке послышался звук — тихий, но отчётливый, как звон разбитого стекла. Сэмюэль шагнул вперёд, его сапоги хрустели по осколкам бутылок. Остальные последовали, их дыхание смешивалось с холодным воздухом, образуя облачка пара.

За углом их ждала фигура. Не пустота, не тварь из кузницы, а человек — или то, что когда-то им было. Мужчина стоял в тени, его лицо скрывал капюшон, но глаза светились болезненным жёлтым светом, как у зверя, пойманного в ловушку. Его руки, покрытые чёрными венами, дрожали, сжимая что-то, похожее на осколок зеркала.

— Кольт, — прохрипел он, и его голос звучал, будто кто-то скрёб гвоздём по стеклу. — Ты… ты закрыл разлом. Но ты не остановил её. Она всё ещё здесь. Она во мне.

Сэмюэль шагнул ближе, револьвер наготове. — Кто ты? И что тебе нужно?

Мужчина рассмеялся, но смех перешёл в кашель, и из его рта вырвался чёрный дым, завиваясь в воздухе, как змея. — Я был как ты. Охотник. Искал правду. Но правда… она пожирает. Пустота выбрала меня. Теперь она хочет тебя.

Элиза подняла амулет, её голос стал твёрже: — Назови своё имя, или я выжгу эту дрянь из тебя.

— Имя? — мужчина склонил голову, его глаза вспыхнули ярче. — Имена ничего не значат для неё. Но вы можете звать меня Лазарус.

Джек фыркнул, но его рука с ножом не дрогнула. — Лазарус, значит? Хорошенькое имечко для ходячего трупа. Что ты хочешь, Лазарус?

Мужчина медленно поднял осколок зеркала, и в его поверхности отразились не их лица, а что-то иное — тёмное, текучее, как нефть. — Она говорит через меня. Она хочет сделку. Ты закрыл один разлом, Кольт, но их больше. Гораздо больше. И каждый из них — дверь. Отдай ей то, что она хочет, или город утонет в тени.

Сэмюэль почувствовал, как посох в его руке задрожал, словно откликнувшись на слова Лазаруса. Он вспомнил кузницу, жар горна, слова отца. Часть себя. Всегда нужно отдать часть себя. Но что, если цена слишком высока?

— Я не торгуюсь с пустотой, — сказал он, целясь в Лазаруса. — И не позволю ей забрать этот город.

Лазарус улыбнулся, его зубы были чёрными, как уголь. — Тогда ты будешь сражаться. Но знай, Кольт: каждый выстрел, каждый удар — это шаг к ней. Она уже в тебе.

Прежде чем Сэмюэль успел ответить, Лазарус разбил зеркало о землю. Осколки взорвались чёрным светом, и воздух наполнился воем, от которого кровь стыла в жилах. Фигура мужчины растворилась, оставив лишь лужу чёрной жижи, которая медленно впитывалась в асфальт.

— Чёрт возьми, — выругался Джек, отступая назад. — Это что, теперь каждый псих в городе будет её рупором?

Гидеон присел, изучая лужу. — Это не просто псих. Он был заражён. Пустота использует его как проводник. Если таких, как он, больше.

— То нам нужно найти остальные разломы, — закончила Элиза, её голос дрожал, но глаза горели решимостью. — И якоря, которые их держат.

Сэмюэль смотрел на место, где исчез Лазарус, его мысли были мутными, как ночной туман. Пустота была ближе, чем он думал. Она не просто ждала за гранью — она уже просачивалась в их мир, в их разумы, в их кровь. И что-то подсказывало ему, что Лазарус был лишь началом.

— Идём, — сказал он, поворачиваясь к спутникам. — Нам нужно найти следующий разлом. И, возможно, ответы.

Ночь сомкнулась вокруг них, и где-то в темноте раздался тихий шёпот — не слова, а эхо пустоты, зовущее их глубже в её объятия.