Тени над Русью
Прошлая глава: Тени над Русью
Глава 4: Пепел на ветру
Снег хрустел под ногами, как кости, перемалываемые жерновами. Иван и Алексей шли молча, их тени тянулись по белому полотну, будто пытаясь сбежать от того, что осталось позади. Пламя избы всё ещё горело в их спинах, его жар смешивался с ледяным ветром, который нёс запах горелой плоти и чего-то ещё — старого, как земля, и голодного, как бездонная яма. Лес не спал. Он смотрел, его ветви шептались на языке, которого не понять живым, но который режет душу, как ржавый нож.
Иван шёл первым, его нож, липкий от крови — своей и не только, — был зажат в кулаке, словно якорь, удерживающий его от падения в безумие. Алексей плёлся следом, его арбалет болтался на плече, бесполезный, как молитва в аду. Блокнот отца сгорел, но его слова всё ещё жгли горло, будто Алексей проглотил угли. "Лес не один. Их много." Он пытался не думать о том, что это значило, но тьма вокруг подбрасывала образы: корни, пьющие кровь, глаза в тенях, и лицо отца, растворяющееся в огне.
— Надо найти укрытие, — бросил Иван, не оборачиваясь. Его голос был как треск льда — холодный, но готовый расколоться. — Скоро рассвет. Оно не любит свет.
Алексей хотел возразить, сказать, что свет здесь ничего не значит, что лес — это не просто деревья, а нечто, что живёт под кожей мира. Но он промолчал. Слова были слишком тяжёлыми, а горло — слишком сухим. Они шли, пока снег не стал реже, а сосны не расступились, открывая прогалину. В центре её торчала старая часовня — покосившаяся, с крестом, который выглядел так, будто его вырезали не для молитв, а для предупреждения. Двери были заколочены, но доски прогнили, и ветер свистел в щелях, как чьё-то прерывистое дыхание.
— Здесь, — сказал Иван, толкнув дверь плечом. Доски треснули, и тьма внутри выдохнула им в лица — сырая, с привкусом плесени и железа. Алексей зажёг фонарь, его луч выхватил из мрака остатки алтаря: потрескавшийся камень, покрытый мхом, и икону, чьё лицо было стёрто временем или чьими-то когтями. На полу — следы. Не человеческие. Слишком длинные, слишком глубокие, с отпечатками когтей, которые будто царапали не только дерево, но и сам воздух.
Иван присел, изучая следы. Его пальцы, всё ещё в крови, замерли над одним из них. Он не сказал ничего, но Алексей видел, как напряглась его челюсть. Это был не просто след. Это была подпись. Лес оставил её, как метку на жертве.
— Оно знает, что мы здесь, — прошептал Алексей, его голос утонул в тишине часовни. Он шагнул к алтарю, чувствуя, как холод пробирается под кожу, будто кто-то дышит ему в затылок. На камне, под слоем мха, проступали символы — те же, что в избе, но старше, грубее, вырезанные с такой силой, что казалось, будто они кровоточат.
Иван встал, его глаза сузились. Он достал спички, но остановился, будто почувствовал что-то. Ветер снаружи стих, и лес затаил дыхание. Алексей обернулся к двери, ожидая увидеть тень, когти, глаза — но там была только тьма. И всё же она двигалась. Неуловимо, как дым, она текла внутрь, заполняя углы, оседая на коже, как пепел.
— Оно не ушло, — сказал Иван, его голос был почти спокоен, но в нём звенела сталь. — Оно ждёт.
Алексей сжал арбалет, но его пальцы дрожали. Он вспомнил слова твари: "Лес не горит. Лес растёт." И теперь он чувствовал это — корни под полом, невидимые, но живые, шевелящиеся, как змеи. Они были повсюду, в стенах, в алтаре, в их собственных тенях. Он хотел сказать что-то, но слова застряли, как кости в горле. Вместо этого он шагнул к иконе, его рука потянулась к стёртому лицу, будто там был ответ. Но вместо ответа он услышал шёпот — не изнутри, а снаружи, из леса. Слова были нечеловеческими, но они знали его имя.
— Алексей, — прошипел голос, и фонарь мигнул, будто кто-то дунул на него. Тени на стенах задрожали, принимая форму — не одну, а десятки, сотни, как стая, что кружит над падалью. Иван бросился к двери, но она захлопнулась с треском, будто лес сам запер их внутри. Пол под ногами задрожал, и из щелей начали проступать корни — тонкие, чёрные, с запахом крови и гнили.
— Читай, — рявкнул Иван, выхватывая нож. Он полоснул по корню, но тот лишь извернулся, как живой, и потянулся к его ногам. Алексей упал на колени перед алтарём, его руки тряслись, но он начал выкрикивать слова — не из блокнота, а из памяти, те, что отец вбивал в него годами. Слова жгли, как кислота, но корни отпрянули, а тени на стенах закричали, их голоса были как треск горящего дерева.
Иван рубил корни, его нож сверкал в свете фонаря, но их становилось больше. Они лезли из пола, из стен, из алтаря, будто часовня была их сердцем. Алексей продолжал читать, его голос срывался, но он не останавливался. Тени отступали, но одна из них — та, что была выше, с маской из коры — шагнула вперёд. Её глаза горели, как болотные огни, и в них Алексей увидел отца — не живого, не мёртвого, а что-то среднее, пойманное в ловушке.
— Ты не сын его, — прошипела тварь. — Ты его ошибка.
Алексей задохнулся, слова заговора замерли. Иван рванулся к твари, но она рассыпалась в листья, и корни сомкнулись вокруг его ног, потянув вниз. Кровь Ивана капала на пол, и корни пили её, как вино. Алексей закричал, его голос смешался с воем ветра, который ворвался в часовню, разбивая окна. Стёкла посыпались, и в их осколках мелькнули лица — Егорыч, Ленка, Витька, отец, — все они смотрели, все они ждали.
— Жги! — крикнул Иван, вырываясь из корней. Он бросил спичку на алтарь, и пламя вспыхнуло, пожирая мох и символы. Тварь взвыла, её тело начало распадаться, но она всё ещё тянулась к Алексею, её когти царапали воздух у его лица. Он читал, не останавливаясь, пока его голос не стал хрипом, пока пламя не охватило часовню, а тени не растворились в дыму.
Они выбежали наружу, снег шипел под ногами, как раскалённый металл. Часовня горела, её крест падал в пламя, как падающая звезда. Лес смотрел, его ветви дрожали, но не от ветра. Иван сжал нож, его кровь смешалась со снегом, оставляя алый след. Алексей упал на колени, задыхаясь, его глаза были прикованы к огню.
— Оно не умерло, — прошептал он.
Иван кивнул, его лицо было серым, как пепел.
— Тогда мы найдём его корни. И вырвем их с мясом.
Где-то в глубине леса хрустнула ветка. Лес слушал. Лес ждал.