Таверна "На краю вселенной"

Сэмюэль стиснул зубы, чувствуя, как пустота вгрызается в его разум. Голос отца, тот самый, что шептал в глубине, стал громче: Отдай часть себя. Всегда нужно отдать. Но что? Его волю? Его душу? Или, может быть, его кровь? Он поднял посох, и тот вспыхнул ярче, но свет был теперь не красным, а чёрным, как смоль, и от него веяло холодом.

— Джек, назад! — рявкнул Сэмюэль, когда одна из теней метнулась к нему, её когтистые пальцы рассекли воздух в дюйме от его горла. Джек отскочил, но тень зацепила его плечо, и он выругался, хватаясь за рану, из которой сочилась не кровь, а что-то тёмное, вязкое, как смола.

— Это не просто тени, Кольт! — прорычал Джек, перехватывая нож другой рукой. — Они живые! Они… они из нас!

Сэмюэль понял. Пустота не просто нападала — она питалась. Их страхом, их сомнениями, их воспоминаниями. Каждое слово, каждый удар только делал её сильнее. Он вспомнил Лазаруса, его ухмылку, его слова: Она уже в тебе. И теперь он чувствовал это — холод, что полз по венам, как яд, шепот, что звучал не снаружи, а внутри.

— Гидеон, очнись! — Элиза ударила по щекам Гидеона, её голос дрожал от отчаяния. Амулет в её руке треснул, и голубой свет погас, оставив лишь тусклый отблеск. Гидеон замолчал, его тело обмякло, но книга, лежавшая рядом, начала шевелиться. Её страницы переворачивались сами собой, и из них вырывался дым, формируя символы, которые никто из них не мог прочесть.

Сэмюэль шагнул к книге, но пол под ним треснул, и из трещины вырвался чёрный дым, обвивая его ноги. Он ударил посохом, и тот загорелся снова, но теперь свет был не его — он был чужим, как будто посох сам решал, кому служить. Тени сомкнулись ближе, их рты шептали его имя, и в этом шепоте он услышал голоса — не только отца, но и матери, брата, всех тех, кого он потерял в кузнице, всех, кого он не смог спасти.

— Хватит! — Сэмюэль вскинул револьвер и выстрелил в воздух. Пуля ушла в потолок, и на миг тьма расступилась, но лишь для того, чтобы вернуться с новой силой. Тени закружились быстрее, их фигуры сливались в вихрь, в центре которого начала формироваться новая статуя — выше, темнее, с лицом, которое было ужасающе знакомым. Это было лицо Сэмюэля.

— Ты — её якорь, — прошептали голоса, и статуя улыбнулась, её каменные губы растянулись в ухмылке, от которой кровь застыла в жилах. — Ты всегда был её якорем.

Элиза закричала, её голос прорезал хаос: — Сэм, не слушай! Это ложь! Она хочет, чтобы ты сдался!

Но Сэмюэль чувствовал, как правда вгрызается в него, как кости, ломающиеся под давлением. Посох в его руке стал невыносимо тяжёлым, и он понял — это не просто оружие, не просто часть его. Это была его связь с пустотой. Его проклятье. И, возможно, его спасение.

Он бросился к статуе, игнорируя крики Джека и Элизы. Тени рванулись к нему, но он ударил посохом по полу, и волна чёрного света разорвала их, как ткань. Статуя смотрела на него, её глаза — пустые, но полные его собственных воспоминаний. Он видел кузницу, видел кровь, видел Лазаруса, смеющегося над разбитым зеркалом. И он видел себя — не охотника, а человека, который всегда убегал от того, кем он был.

— Если я твой якорь, — прорычал Сэмюэль, вскидывая посох, — то я сломаю тебя.

Он ударил. Посох врезался в статую, и мир взорвался. Осколки камня, света и тьмы разлетелись во все стороны, и склад задрожал, как будто готовился рухнуть. Тени закричали, их голоса слились в единый вопль, который эхом отдавался в костях каждого из них. Пол раскололся, и из трещин вырвался свет — не чёрный, не красный, а белый, ослепляющий, как солнце.

Сэмюэль упал на колени, посох выпал из его рук. Он чувствовал, как что-то покидает его — не кровь, не жизнь, а что-то глубже, что-то, что он не мог назвать. Элиза и Джек подбежали к нему, их голоса доносились, как из-под воды. Гидеон очнулся, его глаза были ясными, но полными ужаса.

— Что ты сделал? — прошептала Элиза, её руки дрожали, когда она помогала ему встать.

Сэмюэль посмотрел на свои руки. Они были пусты, но он чувствовал, как эхо всё ещё живёт в его костях. — Я дал ей то, что она хотела, — сказал он тихо. — Часть себя. Но не всё.

Тьма отступила, но склад был разрушен. Стены осыпались, потолок провисал, а воздух всё ещё дрожал от остаточного эха. Книга Гидеона лежала открытой, её страницы теперь были пусты. Посох Сэмюэля был холодным, как мёртвый металл. Но где-то в глубине, в самом сердце города, пустота всё ещё дышала. И она знала их имена.

— Это не конец, — сказал Джек, его голос был хриплым, но решительным. — Она вернётся.

Сэмюэль кивнул, поднимая посох. — Пусть приходит. Мы будем готовы.

Но в его глазах тлела тень сомнения. Он отдал часть себя, но что, если пустота уже взяла больше, чем он мог себе позволить? Ночь смотрела на них, и её смех всё ещё звучал — тихо, но неотступно, как эхо в костях.

Его рабочее место выглядело как свалка, которую ограбил другой гоблин. На столе, помимо ноутбука, лежали "сокровища": сломанный степлер, блестящая ручка без стержня и пустая банка из-под энергетика, которую Гриббл хранил, потому что она "красиво переливалась". Он нацепил наушники — тоже "одолженные" у коллеги Лены, пока она ходила за кофе, — и попытался подключиться к Zoom. Но вместо этого ноутбук выдал ошибку: "Камера не найдена".

— Проклятые человеческие штуки! — прошипел Гриббл, тыкая когтистым пальцем в экран. Его острые уши дёрнулись от раздражения, а глаза цвета болотной тины прищурились. Он перевернул веб-камеру, которую вчера стащил у соседа по лестничной клетке, и понял, что установил её вверх ногами. На экране отобразились только его кривые зубы и один золотой, сияющий, как маленькое солнце.

Созвон начался. Сергей, начальник с улыбкой, от которой даже гоблины начинали нервничать, появился на экране. Его кружка с надписью "Лучший начальник 2019" выглядела угрожающе в утреннем свете.

— Гриббл, ты где? — рявкнул Сергей, прищурившись. — Почему я вижу только твои зубы?

— Э-э, технические неполадки, начальник! — Гриббл торопливо перевернул камеру, но теперь она показывала его заваленный хламом стол. Сергей нахмурился, заметив банку энергетика и кучу скрепок.

— Это что, офисное имущество? — спросил он, и его голос стал холодным, как зимний ветер в гоблинских болотах.

— Нет-нет, это моё! — соврал Гриббл, поспешно сгребая скрепки в ящик. — Личное! Для... э-э... вдохновения!

Сергей фыркнул, но продолжил:

— Ладно, слушай сюда. Ты теперь на удалёнке, но это не значит, что можно расслабляться. Клиенты жалуются, что интернет не работает, а ты должен это чинить. И не смей воровать у коллег оборудование, понял?

Гриббл кивнул так усердно, что чуть не уронил ноутбук. После созвона он вздохнул с облегчением, но тут же получил первую заявку: "Клиент не может подключиться к роутеру". Гриббл почесал острое ухо и пробормотал:

— Роутер... Это та штука, которая мигает, да? Может, его надо встряхнуть?

Он набрал номер клиента и, стараясь говорить "профессионально", прохрипел:

— Здравствуйте, это техподдержка "МегаТех". Вы роутер пробовали когтями постучать?

На том конце провода повисла тишина, а потом раздался вопль:

— Вы что, издеваетесь?! Какой ещё когтями?!

— Ну, как я, — честно ответил Гриббл, но клиент уже бросил трубку. Гоблин вздохнул, выпустив облачко зелёного пара, и решил, что пора обратиться за советом к кому-то, кто уже выжил в этом корпоративном кошмаре. Он открыл мессенджер и набрал Драгомиру Огнегривому — дракону, который каким-то чудом ещё не спалил весь офис "МегаТех".

Драго ответил почти сразу, но его голос звучал так, будто он пытался не чихнуть огнём.

— Гриббл, ты чего? — прохрипел дракон. На заднем плане слышался шум офиса: кто-то кричал про сломанный принтер, а Лена возмущалась, что у неё пропали наушники.

— Драго, я на удалёнке, и это хуже, чем гнилые болота! — пожаловался Гриббл, теребя украденную ручку. — Клиенты орут, Сергей орёт, а я не знаю, как чинить их дурацкие роутеры! Как ты справляешься с этим... с этим человеческим хаосом?

Драго фыркнул, и в трубке послышался треск — видимо, он случайно подпалил что-то рядом.

— Справляюсь? Я тут сижу в кубикле, которое мне мало, и пытаюсь не сжечь телефон! — рявкнул он. — Вчера я случайно поджёг степлер, и теперь Лена на меня косится. А Сергей сказал, что если я не закрою три заявки до конца дня, то про премию могу забыть.

— Степлер? — глаза Гриббла загорелись. — Блестящий?

— Да, блестящий, но не трогай! — Драго, похоже, уже пожалел, что упомянул это. — Слушай, Гриббл, мой совет: притворись, что всё под контролем. Люди любят, когда ты выглядишь уверенным. И не трогай чужое, а то Сергей тебя найдёт даже на удалёнке.

Разговор прервался, когда Драго чихнул, и в трубке раздался треск — похоже, телефон всё-таки не пережил драконьего пламени. Гриббл покачал головой, пробормотав:

— Ну, хоть я не поджигаю всё подряд.

Он вернулся к ноутбуку, но теперь в голове у него крутилась мысль: если Драго упомянул блестящий степлер, может, стоит "навестить" офис? Конечно, не ради воровства — просто... проверить, как там дела. Гриббл ухмыльнулся, показав золотой зуб, и начал строить план. Удалёнка — это, конечно, кошмар, но гоблинская натура всегда найдёт способ извлечь выгоду. Главное — не попасться Сергею. И не украсть слишком много. Пока.

— Это не конец, — сказала она, и её пальцы коснулись зеркала. Оно задрожало, и я почувствовал, как моё сердце бьётся в такт этому дрожанию. — Ты думал, что книга — это ты. Но ты — лишь её тень.

Я хотел возразить, но слова застряли, как пепел в горле. Зеркало начало расти. Оно поглощало площадь, здания, небо. Я стоял на его краю, а за мной была пустота — не тьма, а отсутствие, где не было ни города, ни меня. Книга в моих руках горела, но не сгорала. Её страницы шевелились, как крылья, и я услышал голоса — тысячи, миллионы голосов, каждый из которых был моим. Они пели о городах, о Софиях, о ключах, что открывали двери в никуда.

— Напиши, — сказала София, и её глаза стали зеркалами, в которых отражался я, пишущий. — Напиши, и зеркало станет дверью.

Я поднял перо. Кровь стекала с его кончика, но это была не моя кровь — это была кровь города, кровь книги, кровь всех Лукасов, что жили до меня. Я написал: «дверь». Страница вскрикнула, и зеркало треснуло. Из трещины хлынул свет — не тот, что слепит, а тот, что разрывает. Я шагнул вперёд, и зеркало поглотило меня.

Я оказался на улице, но это был не мой город. Дома здесь дышали, их стены поднимались и опадали, как грудь спящего. Фонари шептались, их свет был словами, которые я не мог разобрать. В центре улицы стояла София. Или тень. Или я. Она держала книгу, но теперь это была не моя книга. Её обложка была из света, а страницы — из времени. Она улыбнулась, и её улыбка была ключом.

— Ты написал дверь, — сказала она. — Но куда она ведёт?

Я посмотрел на книгу в её руках. Она была пуста, но я знал, что это ложь. Страницы ждали меня. Ждали моего имени. Ждали моего конца. Я коснулся книги, и она открылась, как рана. На первой странице было написано: «Лукас». Но это было не моё имя. Это было имя города. Имя Софии. Имя зеркала.

Я начал писать. Каждое слово было шагом. Каждый шаг — городом. Пепел кружился вокруг, но теперь он был не пеплом, а звёздами. Я писал, и звёзды складывались в улицы, в дома, в лица. Я писал, и София становилась мной. Я писал, и город становился книгой. Я писал, и зеркало становилось дверью.

Но за дверью была ещё одна дверь. И ещё одна книга. И ещё один Лукас.

P.S. от автора:

Лукас, ты думал, что зеркало покажет тебе правду, но что, если оно — лишь новая страница? Каждый город — это ты, каждая София — твой голос, каждая дверь — твой выбор. Куда ведёт эта дверь? Напишешь ли ты её конец или начнёшь новую главу? И если книга бесконечна, кто держит перо?

Алексей остановился. Земля под ногами была мягкой, но под ней он чувствовал что-то твёрдое, как кости, что не гниют. Он посмотрел вниз и увидел, что мох под его ногами не зелёный, а чёрный, как смола, что текла в его венах. Он сделал шаг назад, и мох задрожал, как кожа, что дышит. Лес смотрел на него. Лес пел. И в этой песне было его имя, но не так, как раньше — теперь оно звучало как зов, как приказ, как цепь, что тянет его глубже.

— Это не конец, — сказал Иван, и его рука легла на плечо Алексея, тёплая, как луч солнца, что пробивается сквозь тучи. — Но ты должен выбрать. Идти дальше или остаться.

— Остаться? — Алексей повернулся к нему, и в его глазах был огонь, слабый, но живой. — Остаться в этом? — Он обвёл рукой лес, где тени двигались, как живые, где деревья шептались, а воздух был тяжёлым, как предчувствие бури.

Иван не ответил. Его взгляд был далёким, как будто он видел не лес, а что-то за ним — или в нём. Алексей почувствовал, как земля под ногами дрогнула, как будто лес просыпался, как зверь, что долго спал. Вдалеке, между деревьями, он увидел фигуру — не тварь, не Ивана, а кого-то ещё. Она была высокой, её волосы были как листва, её кожа — как кора, а глаза — как болотные огни, но не холодные, а тёплые, как костёр в ночи. Она не двигалась, но лес двигался вокруг неё, как будто она была его сердцем.

— Кто это? — спросил Алексей, и его голос был едва слышен, заглушённый шёпотом деревьев.

— Она — это лес, — сказал Иван, и в его словах была печаль, как будто он знал её имя, но не мог его произнести. — Она — та, что поёт. Та, что зовёт. Та, что ждёт.

Алексей шагнул вперёд, и лес расступился, как вода, что раздвигается перед лодкой. Фигура не приближалась, но он чувствовал, как её присутствие становится ближе, как её песнь вплетается в его кровь. Она не была тварью, но в ней была та же древность, та же сила, что текла в смоле, что пела в тенях. Её глаза смотрели на него, и в них он видел не пустоту, а глубину — глубину, где тонули звёзды, где рождались реки, где лес был не просто лесом, а чем-то большим.

— Алексей, — её голос был как ветер, что качает ветви, как вода, что течёт в корнях. — Ты пришёл. Но пришёл ли ты домой?

Он хотел ответить, но слова застряли в его горле, как листья в реке. Он чувствовал, как лес тянет его, как его имя становится частью его песни. Он видел мать, деда, Ивана, видел себя — мальчика, что бегал по берегу, и мужчину, что стоял перед тварью. Они все были здесь, в этой песне, в этом лесу, в этих глазах, что смотрели на него, как на сына, как на жертву, как на часть себя.

— Я не хочу быть твоим, — сказал он, и его голос был как треск ветки, что ломается под ногой. — Я — это я.

Лес вздрогнул, и фигура улыбнулась, но в её улыбке была не насмешка, а что-то другое — гордость, или, может, печаль. Она протянула руку, и её пальцы были как ветви, что касаются неба. Алексей почувствовал, как его сердце бьётся быстрее, как смола в его венах закипает, но теперь это была не тьма, а жизнь — жизнь, что текла в нём, как сок в дереве.

— Ты уже мой, — сказала она, и её голос был теперь не ветром, а землёй, что держит корни. — Но ты можешь выбрать, кем быть в моей песне.

Иван сжал его плечо, и в этом прикосновении была сила, что не давала ему упасть. Алексей посмотрел на фигуру, на лес, на тени, что всё ещё шевелились в углах его глаз. Он чувствовал тварь — она была там, в глубине, в холоде, в шёпоте, что никогда не умолкнет. Но он чувствовал и себя — своё имя, свою память, свой свет. И он знал, что лес не отпустит его, но он мог выбрать, как идти через него.

Он сделал шаг вперёд, и земля под ним запела, как струны, что натянуты между звёздами. Лес расступился, но не исчез — он был вокруг, в нём, в его крови. Фигура смотрела на него, и её глаза были теперь не только болотными огнями, но и солнцем, что пробивается сквозь листву. Иван шёл рядом, и его шаги были твёрдыми, как корни, что держат дерево.

— Я выберу, — сказал Алексей, и его голос был как река, что течёт через лес, как огонь, что горит в ночи. — Я выберу себя.

Лес ответил — не словами, а песней, что была старше слов, старше костей, старше тьмы. И в этой песне было его имя, но теперь оно звучало не как цепь, а как крылья, что несут его вперёд. Тварь всё ещё смотрела из теней, её глаза горели, как угли, но они были далеко, и их свет был слабым, как звезда, что тонет в утреннем небе.

Алексей шёл, и лес шёл с ним.

— Алло? Кто это? — голос был женский, раздражённый, с фоном работающего телевизора.

Драго замер. Его золотые глаза расширились, а хвост нервно дёрнулся, сбив со стола ещё одну кружку Лены. Та наградила его взглядом, который мог бы заморозить даже драконье пламя.

— Здравствуйте, — начал Драго, стараясь не выпустить дым из ноздрей. — Меня зовут Драгомир Огнегривый, я представляю компанию "МегаТех"...

— Драго-что? — перебила женщина. — Это что, розыгрыш? Какой ещё Огнегривый?

Драго растерялся. Скрипт не предусматривал, что делать, если клиент начнёт задавать вопросы о его имени. Он бросил взгляд на Лену, но та лишь пожала плечами, мол, "разбирайся сам".

— Э-э... Это моё... рабочее имя, — выкрутился Драго, вспомнив, как в старые времена представлялся "Владыкой Пепла" для пущего эффекта. — Я предлагаю вам наш новый тариф "МегаСкорость" с безлимитным интернетом...

— Безлимитный? — женщина фыркнула. — У вас вечно "безлимитный", а потом счёт приходит, как за полквартиры! Что там за условия?

Драго запнулся. Условия? Он понятия не имел, что там за условия. Скрипт заканчивался на "закажите прямо сейчас!", а дальше, видимо, предполагалось, что клиент сам всё подпишет. Он лихорадочно начал тыкать когтем по экрану, пытаясь найти хоть что-то про тариф, но вместо этого случайно открыл вкладку с внутренней перепиской. На экране высветилось сообщение от Сергея: "Кто опять забыл кофеварку выключить? Пахнет горелым!"

— Ну так что? — нетерпеливо спросила женщина. — Я жду!

Драго почувствовал, как в горле закипает жар. Это был не просто стресс — это был драконий стресс, когда хочется выпустить струю огня и улететь в горы. Он глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться, но вместо этого выпустил облако дыма, которое тут же окутало кубикл. Лена закашлялась и замахала руками.

— Драго, ты что творишь?! — прошипела она. — У нас тут датчики дыма!

— Условия... э-э... очень выгодные! — выдавил Драго, игнорируя Лену и пытаясь вернуться к разговору. — Интернет быстрый, как... как полёт дракона! И цена... — он снова уставился на экран, но там всё ещё висела переписка Сергея.

— Быстрый, говоришь? — женщина явно не впечатлилась. — А сколько мегабит? И что за скрытые платежи?

Драго почувствовал, как его чешуя начинает нагреваться. Мегабиты? Это что, как мешки с золотом? Он попытался вспомнить, что Лена говорила про тариф, но в голове крутились только образы пещер, сокровищ и рыцарей, которых он пугал одним рыком. В отчаянии он снова ткнул когтем в клавиатуру, и та жалобно хрустнула. Экран мигнул, и система выдала новое сообщение: "Ошибка 404: Данные тарифа не найдены".

— Да что ты там мямлишь? — рявкнула женщина в трубке. — Я сейчас пожалуюсь вашему начальнику!

Это было последней каплей. Драго почувствовал, как в груди разгорается огонь. Он попытался сдержаться, но из пасти вырвался маленький язычок пламени, который лизнул край монитора. Пластик тут же начал плавиться, а на экране появилась надпись: "Критическая ошибка системы".

— Ох, чешуя мне в глотку! — взревел Драго, срывая с рога гарнитуру. Та треснула пополам, а из динамика послышался голос женщины: "Это что, пожар? Я вызываю полицию!"

Лена вскочила, схватила огнетушитель из угла и направила струю пены прямо на Драго. Белая пена покрыла его чешую, стол и остатки монитора. Драго замер, глядя на своё отражение в стеклянной перегородке: мокрый, покрытый пеной дракон с виноватым видом и горстью скрепок в лапе.

— Ты. Серьёзно? — Лена упёрла руки в бёдра. — Первый день, и ты уже поджёг рабочее место!

— Я не хотел! — Драго попытался отряхнуться, но пена только разлетелась по кубиклу, попав на чей-то забытый сэндвич. — Это всё... мегабиты! Они меня запутали!

Дверь в офис с грохотом распахнулась, и в кубикл влетел Сергей с кружкой "Лучший начальник 2019" в одной руке и планшетом в другой. Его улыбка теперь напоминала оскал голодного волка.

— Драгомир, — начал он, оглядывая дымящийся монитор, пену и рассыпанные скрепки. — У тебя есть ровно пять минут, чтобы объяснить, почему я не должен вычесть стоимость этого бардака из твоей зарплаты. И да, клиентка уже написала жалобу в чат поддержки. Поздравляю, ты звезда дня.

Драго сглотнул, чувствуя, как его хвост нервно подёргивается. Он посмотрел на Лену, которая уже снимала происходящее на телефон, явно для "вирусного контента на X". Затем на Сергея, который ждал объяснений, постукивая кружкой по столу. И, наконец, на блестящий степлер, который всё ещё манил его, как древний артефакт.

— Может, я начну с объяснительной? — робко предложил Драго, пытаясь вспомнить, как выглядят свитки с признанием вины. — В трёх экземплярах?

Сергей фыркнул, но в его глазах мелькнула искра интереса.

— Ладно, Драго. Пиши объяснительную. И если она будет достаточно эпичной, может, я не заставлю тебя чистить кофемашину. Пока.

Драго кивнул, подцепил когтем лист бумаги и начал писать, стараясь не пробить его насквозь. Офисная жизнь определённо была сложнее, чем сжигание деревень. Но, чешуя его побери, он справится. Или хотя бы не подожжёт весь этаж. Наверное.

Открыл сейф — внутри ещё одна записка: "Пепел хранит тайны, но река смывает следы. Ищи у моста". Под запиской — патроны 7.62, пара гранат и маленький стеклянный пузырёк с мутной жидкостью. На этикетке надпись: "Прототип-17". Не стал трогать, засунул в рюкзак. Тень любит подбрасывать такие "подарки", от которых потом либо спасёшься, либо сдохнешь.

Не успел я закрыть сейф, как снаружи раздался рёв мотора. Выглянул в щель — два джипа, набитых Дикими, подкатили к складу. Шестеро, может больше, все вооружены до зубов. Один, с красным платком на голове, орал на остальных, тыча пальцем в сторону реки. Похоже, они тоже искали что-то у моста. Или кого-то. Я — не их цель, но в Таркове это неважно. Попадёшься — разберут на запчасти.

Решил не испытывать судьбу. Выскользнул через заднюю дверь, пока они обыскивали баррикаду. Двигался вдоль реки, прячась в камышах. Грязь хлюпала под ботинками, вода заливалась в берцы, но я не останавливался. Мост был недалеко — старый, полуразрушенный, с ржавыми балками, торчащими, как кости. Под ним, в тени, заметил что-то блестящее. Подобрался ближе — металлический ящик, врытый в землю. На крышке — знакомый символ. Замок, конечно, под ключ с буквой "Т". Тень, сука, всегда знает, где я буду.

Открыл ящик. Внутри — ещё одна карта, на этот раз с отметкой на заброшенной больнице в центре города. И ещё один ключ, с буквой "К". Записка гласила: "Кровь зовёт, но ответы в тишине". Классика Тени — загадки, от которых башка трещит. Но времени думать не было. Сзади послышались шаги — тяжёлые, уверенные. Обернулся, вскинул автомат. Фигура в чёрном плаще стояла в десятке метров, лицо скрыто капюшоном. Не Дикий, не наёмник. Тень? Он не двигался, просто смотрел. Я моргнул — и он исчез, будто растворился в воздухе.

Теперь сижу в заброшенном подвале у реки. Дождь затих, но тишина давит сильнее. Плечо болит, патронов осталось на одну хорошую заварушку. Пузырёк с "Прототипом-17" лежит в рюкзаке, рядом с ключами и медальоном. Тень ведёт меня к больнице, и я знаю, что там будет не просто засада, а что-то хуже. В Таркове всегда есть что-то хуже. Завтра двину туда. Если доживу.

Громыхало ударил ключом о ладонь, звук эхом разнёсся в сгущённом воздухе.

— Чёрт с ним, с Разломом! — рявкнул он. — Мы не для того сюда тащились, чтобы ты себя угробила, Миральда. Найдём другой способ!

Тарин положил руку на плечо Громыхало, его медальон слабо светился, отражая свет Разлома.

— Она знает, Гром. Но это её Песнь. Мы можем только поддержать её. — Он повернулся к Миральде, его взгляд был полон веры. — Что ты чувствуешь, Певец? Что говорит твой Ритм?

Миральда закрыла глаза, позволяя Ритму в её груди зазвучать громче. Она чувствовала отголоски миров — их надежду, их боль, их борьбу. Разлом был не просто трещиной; он был связующим звеном, но и раной, которая угрожала разорвать всё сущее. Хранитель Пустоты был лишь стражем, но истинная суть Разлома была глубже, древнее, и она звала её. Её Песнь могла исцелить его, но Вельветто был прав — цена могла быть слишком высока.

— Я не хочу выбирать между мирами или собой, — наконец сказала она, её голос был тихим, но твёрдым. — Но если я не спою, Разлом поглотит всё. Я чувствую это. Он не просто ждёт выбора — он ждёт завершения.

Кайра шагнула ближе, её лицо было напряжённым.

— Тогда пой вместе с нами. Мы не позволим тебе сделать это одной.

Миральда посмотрела на неё, затем на остальных. Громыхало, с его несгибаемой силой; Тарин, с его непоколебимой верой; Тик-Так, с его холодной логикой; и Вельветто, чья хрупкость скрывала древнюю мудрость. Они были её Ритмом, её опорой. Она кивнула.

— Хорошо. Но я начну. Вы присоединитесь, когда почувствуете.

Она шагнула к свету, её руки дрожали, но Ритм в её груди начал набирать силу. Она открыла рот, и Песнь вырвалась наружу — не буря, как прежде, а мягкая, но глубокая мелодия, словно колыбельная для умирающих миров. Она вплетала в неё всё: свои воспоминания, свои страхи, свою любовь к команде, свою надежду на спасение. Свет в центре воронки задрожал, начал расширяться, поглощая её голос.

Команда почувствовала, как Песнь Миральды касается их. Кайра первой шагнула вперёд, её кинжалы засветились, словно отражая её собственный внутренний ритм — резкий, яростный, но полный жизни. Она не пела, но её движения, быстрые и точные, стали частью мелодии, отрезая тени, которые снова начали вырываться из стен Разлома.

Громыхало ударил ключом по земле, и звук его удара слился с Песнью, добавляя ей тяжёлую, ритмичную основу, как биение сердца. Тарин поднял медальон, и его свет стал ярче, вплетая в мелодию ноты надежды и тепла. Тик-Так, чьи сенсоры теперь мигали зелёным, выпустил серию импульсов, которые синхронизировались с Песнью, создавая математически точный контрапункт. Даже Вельветто, паря над Миральдой, добавил свой гул, усиливающий её голос, как эхо древних времён.

Разлом задрожал сильнее. Свет в его центре стал ярче, но не ослепляющим — он был тёплым, живым. Отражения миров на стенах начали сливаться, их трещины затягивались, как раны. Но Миральда чувствовала, как её силы уходят. Её Ритм был мощным, но он вытягивал её жизнь, её суть. Она начала растворяться, её тело становилось прозрачным, словно она сама превращалась в свет.

— Нет! — крикнула Кайра, заметив это. Она бросилась к Миральде, схватив её за руку. — Держись! Мы здесь!

Миральда улыбнулась, её голос не прерывался, но стал тише.

— Я знаю. Но Разлом… он требует завершения. Я должна стать его частью.

Тарин шагнул ближе, его медальон теперь пылал, как маленькое солнце.

— Тогда мы все станем. Ты не одна, Миральда.

Громыхало и Тик-Так кивнули, их решимость была непреклонной. Вельветто завис над её плечом, его гул стал почти нежным.

— Певец, ты не исчезнешь. Мы споём тебя обратно.

Миральда почувствовала, как их Ритмы сливаются с её Песнью, удерживая её, не давая раствориться. Она закрыла глаза и дала Песни вырваться с новой силой. Свет Разлома вспыхнул, поглощая всё вокруг. Тени исчезли, стены воронки растворились, и на мгновение команда оказалась в пустоте — но не пугающей, а тёплой, полной жизни.

Когда свет угас, они стояли на твёрдой земле. Разлом исчез. Вокруг простирался странный, но живой мир — смесь всех отражений, которые они видели. Небо было усыпано звёздами, а воздух дрожал от эха их Песни. Миральда лежала на земле, её тело было слабым, но она была жива. Кайра поддерживала её, её лицо было мокрым от слёз, но она улыбалась.

— Ты сделала это, — прошептала она. — Мы сделали это.

Тик-Так просканировал местность.

— Анализ: Разлом закрыт. Энергетическая сигнатура стабильна. Но… — он замялся, — следы Песни остались. Она изменила этот мир.

Миральда медленно поднялась, опираясь на Кайру и Тарина. Она чувствовала, что её Ритм всё ещё жив, но теперь он был частью чего-то большего — мира, который они спасли. Вельветто опустился на её плечо, его гул был спокойным.

— Певец, — сказал он, — ты спела не только для Разлома. Ты спела для всех нас.

Громыхало хмыкнул, но в его глазах была гордость.

— Ну, теперь-то можно найти нормальную таверну? Я заслужил выпивку.

Команда рассмеялась, и даже Миральда, ослабевшая, но живая, присоединилась к ним. Они стояли в новом мире, созданном их Песнью, и хотя путь был тяжёлым, они знали, что их Ритм будет звучать дальше.

Но где-то в глубине нового мира, в самом сердце звёздного неба, едва слышимый отголосок крика Хранителя Пустоты всё ещё дрожал, словно напоминая: не все раны закрываются навсегда.