Таверна "На краю вселенной"

— Тень не ушла, — тихо сказал он. — Я чувствую её. Она ждёт.

— Ждёт чего? — Кайра нахмурилась, её пальцы невольно сжались на рукояти кинжала.

— Нас, — Тарин поднял глаза. — Или того, что мы теперь несём.

Вельветто, снова принявший форму ртутного шара, закружился вокруг Миральды, отражая её лицо. Его голос дрожал, как будто он пытался сдержать панику:

— Ты изменила структуру Ритма, связав его с собой. Это не просто синхронизация — ты переписала правила. Ключи уничтожены, но их энергия теперь в тебе. В вас всех.

— Всех? — Громыхало удивлённо посмотрел на свои руки, словно ожидая увидеть те же мерцающие прожилки.

Тик-Так, чьи сенсоры всё ещё искрили после перегрузки, выдал отчёт:

— Анализ подтверждает: энергетические сигнатуры каждого члена команды изменились. Вероятность связи с Разломом — 64% для Миральды, 47% для Кайры, 39% для Громыхала, 52% для Тарина. Моя собственная матрица также показывает следы аномалии.

— Аномалии? — Кайра прищурилась. — Ты теперь тоже часть этого цирка?

— Я не запрограммирован для цирков, — сухо ответил Тик-Так. — Но мои системы регистрируют нестабильный поток данных, схожий с сигнатурой Ключей. Рекомендую немедленное сканирование на базе.

— Базы? — Громыхало расхохотался. — Ты забыл, что наш дом — куча металлолома в трёх секторах отсюда? Если Пустоши нас не добьют, то Тень точно не даст чаю попить.

Миральда молчала, глядя на чёрное стекло под ногами. Отражение показывало её лицо, но глаза в нём были не её — слишком тёмные, слишком глубокие. Она отвернулась.

— Мы не можем вернуться, — сказала она наконец. — Не сейчас. Если Тень ждёт, значит, у нас есть время понять, что мы натворили. И как это использовать.

— Использовать? — Тарин резко встал. — Ты видела, что сделал Разлом с Кузнецами? С первыми, кто пытался его запечатать? Они стали призраками, Миральда. А мы… мы теперь их наследники.

— Тогда будем лучше, — отрезала она. — Они проиграли, потому что сражались в одиночку. Мы — нет.

Вельветто закружился быстрее, его поверхность покрылась рябью.

— Есть проблема, — сказал он. — Разлом не просто дыра в реальности. Это разум. И он теперь знает о вас. О том, что вы сделали. Он будет искать.

— Пусть ищет, — Кайра выпрямилась, её голос звенел сталью. — Мы уже разбудили одного Стража и выжили. Если Разлом хочет поиграть, мы готовы.

Но Миральда чувствовала, как Ритм в её груди начинает сбиваться. Словно что-то внутри неё — или снаружи — пыталось вмешаться. Она взглянула на Тарина, и в его глазах мелькнула та же тень, что она слышала в своём сознании.

— Надо двигаться, — сказала она, подавляя дрожь. — Пустоши не дадут нам передышки. Тик-Так, найди ближайший безопасный маршрут.

— Безопасных маршрутов не существует, — ответил дроид, но его сенсоры уже сканировали местность. — Однако есть сигнал, в 47 километрах к северу. Слабый, но стабильный. Похож на маяк или ловушку.

— Ловушка или нет, это лучше, чем торчать здесь, — Громыхало подхватил свой ключ и направился к глайдеру. — Если он ещё летает, конечно.

Глайдер, к удивлению всех, завёлся, хотя двигатель кашлял, как больной зверь. Они забрались внутрь, и Миральда снова взяла штурвал. Песок хлестал по обшивке, но теперь в его шорохе слышался ритм — тот же, что пульсировал в её венах.

Когда они поднялись в воздух, Тарин вдруг схватил её за руку.

— Ты слышишь? — прошептал он. — Она зовёт.

Миральда напряглась. В глубине сознания, за гулом Ритма, снова раздался смех Тени. Но теперь он был ближе, чётче. И в нём звучали слова:

«Ты открыла дверь, Миральда. Теперь иди ко мне».

Она стиснула зубы и направила глайдер к северу. Звёзды над Пустошами мигали, словно подмигивая. А в её груди Ритм и Тень сплелись в танце, который она ещё не понимала.

Таверна «Il Corvo» пахла прогорклым вином, потом и чем-то, что напоминало страх. Деревянные балки потолка были черны от копоти, а за стойкой стоял старик с лицом, будто вырезанным из корня дуба. Его звали Джузеппе, и он знал всё, что происходило в Сан-Витторе. Или делал вид, что знает. Местные любили играть в молчанку, но у меня были способы развязывать языки.

— Два виски, — бросил я, бросая монету на стойку. Джузеппе посмотрел на меня, потом на Софию, и его губы искривились в усмешке, обнажив желтые зубы.

— Святой отец пьёт? — его голос был как скрип старых петель. — А девчонка? Она что, тоже из Ватикана?

— Она со мной, — я не стал вдаваться в детали. — И мне нужно больше, чем виски. Что творится в Сан-Себастьяно?

Джузеппе пожал плечами, но его глаза — маленькие, хитрые, как у ворона — выдали его. Он знал. Я наклонился ближе, чувствуя, как запах виски смешивается с его кислым дыханием.

— Не играй со мной, старик. Я видел следы. И отпечатки. Это не шутка, и ты это знаешь.

Он налил виски, медленно, будто тянул время. София села за столик в углу, но я чувствовал её взгляд — острый, как лезвие. Джузеппе наконец заговорил, понизив голос до шёпота, который тонул в гуле таверны.

— Сан-Себастьяно... она старая. Старше, чем кажется. Под церковью — кости. Не те, что в гробах. Старые кости. Они шепчут, святой отец. И кто-то их слушает.

— Кто? — я сжал стакан так, что пальцы побелели. — И что за кости?

Он покачал головой, будто прогоняя воспоминания. — Не знаю. Никто не знает. Но те, кто спускался в подвал, не всегда возвращались. А если возвращались, то... не такими.

Я хотел спросить ещё, но дверь таверны хлопнула, и в помещение ввалился отец Бартоломео. Его сутана была мятой, лицо — серым, как пепел. Он посмотрел на меня, и в его взгляде была смесь страха и злобы. Он знал, что мы были в церкви. И ему это не нравилось.

— Лукас, — его голос был низким, почти рычащим. — Что ты творишь? Это не твоя епархия.

— А чья? — я встал, не отводя взгляда. — Твоя? Тогда почему ты молчишь, когда в твоей церкви что-то скребётся по ночам?

Бартоломео сжал губы, его пальцы теребили чётки, висевшие на поясе. София поднялась из-за стола, её шаги были почти неслышны, но я знал, что она слушает каждое слово. Старик за стойкой отвернулся, делая вид, что протирает стаканы. Таверна затихла, как перед бурей.

— Ты не понимаешь, с чем связался, — Бартоломео шагнул ближе, и я почувствовал запах ладана и чего-то ещё — того же, что в подвале. — Уходи, Лукас. Забирай свою девчонку и вали в Рим.

— А если не уйду? — я улыбнулся, но в этой улыбке не было тепла. — Что тогда, святой отец? Призовёшь своих демонов?

Он побледнел, и я понял, что попал в точку. Но прежде чем он ответил, где-то за окном раздался звук — низкий, протяжный, как стон земли. Стаканы на стойке задрожали, и свет фонарей на улице мигнул, будто кто-то дунул на свечу. София схватила меня за руку, её пальцы были ледяными.

— Лукас, — прошептала она. — Это оно. Оно знает, что мы здесь.

Я повернулся к окну, но увидел только своё отражение в тёмном стекле. И на миг — только на миг — мне показалось, что за моим плечом стоит кто-то ещё. С длинными пальцами и глазами, которые горят, как угли. Я моргнул, и видение исчезло. Но холод в груди остался.

— Мы возвращаемся в церковь, — сказал я, игнорируя протестующий взгляд Софии. — Что бы это ни было, оно хочет, чтобы мы ушли. А я не люблю проигрывать.

Мы вышли из таверны, оставив Бартоломео и его чётки позади. Ночь сгустилась ещё сильнее, и туман теперь был таким плотным, что фонари едва пробивали его. Где-то в темноте, за пределами света, что-то двигалось. Я слышал шаги — лёгкие, когтистые, как будто кто-то крался за нами, но не хотел, чтобы его заметили. София сжала мою руку, и я почувствовал, как её пульс бьётся в такт моему.

Церковь Сан-Себастьяно возвышалась впереди, как чёрный корабль в море тумана. Дверь, которую мы оставили приоткрытой, теперь была распахнута настежь. И изнутри, из глубины, доносился звук. Не шорох, не стон — шепот. Сотни голосов, сплетённых в один, как хор, который пел на языке, которого я не знал. Но одно слово я разобрал. Моё имя.

P.S. от автора:Я сохранил уважение к религиозным мотивам, но усилил ощущение человеческой уязвимости перед чем-то древним и необъяснимым. Лукас и София — не герои, а люди, которые борются с собственными страхами, пока тени сгущаются вокруг них.

На пассажирском сиденье Алексей листал потрёпанный блокнот отца — пожелтевшие страницы, выцветшие чернила, но слова всё ещё острые, как нож. "Леший. Следы без пяток. Любит морочить тропы. Задобрить — мёд, хлеб, самогон." Алексей поправил очки, тень сомнения скользнула по его лицу.

— Если это леший, он не в настроении, — пробормотал он. — Три души за месяц? Это не просто лесная месть.

Иван хмыкнул, не отрывая глаз от дороги. Его лицо, изрезанное морщинами и шрамами, было словно высечено из камня.

— Леший, кикимора или сам чёрт — мне без разницы. Лишь бы "Волга" не подвела. Карбюратор опять кашляет.

— Может, заговорить её на удачу? — бросил Алексей с лёгкой насмешкой, но без надежды. Иван только фыркнул, как старый волк, почуявший добычу.

Братья были как день и ночь. Иван — человек действия, с руками, что знали нож и гаечный ключ лучше, чем ласку. Его сарказм резал, как лезвие. Алексей — мечтатель с мозгами, способными расколоть любой шифр, но с сердцем, всё ещё тоскующим по жизни без теней. Их связывала охота. Их отец, Пётр Воронов, вбил в них всё: от заговоров до умения держать удар. А потом ушёл в лес и не вернулся, оставив за собой вопросы без ответов.

"Волга" въехала в Кедровку, когда луна залила крыши холодным светом. Деревня была крохотной — десяток изб с резными наличниками, пара сараев да клуб, где горел единственный огонёк. Иван заглушил мотор, бросил взгляд на брата.

— Оружие взял?

Алексей хлопнул по рюкзаку, где лежал самодельный арбалет и болты с выжженными рунами. Иван кивнул, проверил нож на поясе — клинок с рунами холодил пальцы. Они шагнули в снег. Мороз кусал кожу, но Иван не замечал. Работа ждала.

В клубе пахло сыростью, потом и страхом. Двадцать душ — мужики в ватниках, старухи в платках, пара молодых с глазами, полными тревоги — жались на лавках. На сцене, под выцветшим портретом Ленина, председатель размахивал руками, лицо его пылало от мороза и гнева.

— …Не зверь это, говорю вам! Следы видел? Босые, без пяток! А лес… лес молчит, ни птицы, ни зверя!

Иван и Алексей вошли тихо, но взгляды местных впились в них, как иглы. Незнакомцы в такой глуши — редкость. Иван снял шапку, кивнул.

— Иван Воронов. Это Алексей, мой брат. Слышали, у вас беда.

Председатель замялся, но старуха в первом ряду, с лицом, похожим на сморщенное яблоко, вскочила и ткнула в них пальцем.

— Охотники, как Петька Воронов? Слава богу! А то эта нечисть нас всех перережет!

— Мам, тише, — шикнул парень рядом, но старуха отмахнулась, как от мухи.

Иван подавил усмешку. Слухи об отце всё ещё гуляли по этим краям, как призраки. Алексей напрягся — он ненавидел, когда их мерили тенью отца. Председатель кашлянул, представился:

— Семён. Да, беда. Третий пропал — Витька, лесник. Пошёл на обход и сгинул. До него — Ленка, девка молодая, и старик Егорыч. Кровь на снегу, а тел — нет.

— Следы покажете? — спросил Иван, уже мысленно роясь в багажнике.

— Завтра, на рассвете, — кивнул Семён. — Ночью в лес не ходим. Проклятое место.

Алексей прищурился.

— Проклятое? Почему?

Старуха снова влезла, её голос дрожал, как треснувший колокол:

— Лес этот не наш! Там капище старое, до крещения. Вырубать начали — вот и разбудили… его.

— Кого? — уточнил Алексей, хотя ответ уже висел в воздухе, тяжёлый, как дым.

— Лешего, — выдохнула старуха, перекрестившись. — Хозяина леса.

Ночь братья провели в избе Семёна. Спали по очереди, как привыкли. Иван точил нож, лезвие пело под его пальцами. Алексей копался в блокноте отца, выискивая крупицы знаний о леших. К утру метель утихла, и деревня встретила их ледяным молчанием. Семён повёл их к лесу, где терялась тропа Витьки. Следы были свежими — глубокие, босые, без пяток. Иван присел, потрогал снег. Кровь, замёрзшая в алые кристаллы, пятнала белизну.

— Это он, — тихо сказал Алексей, глядя на брата. — Леший.

Иван кивнул, но его глаза были прикованы к лесу. Там, за соснами, мелькнула тень — слишком большая, слишком живая. Он встал, сжал рукоять ножа, холод сталью отозвался в ладони.

— Пошли. Пора встретиться с хозяином.

Где-то в глубине леса хрустнули ветки. Ветер принёс рык — низкий, звериный, но с ноткой чего-то иного, древнего. Тьма ждала, и она была голодна.

Лодки прижались к ржавому борту корабля, где металл был покрыт коркой соли и водорослей. Алекс заметил узкую трещину в обшивке — достаточно широкую, чтобы протиснуться. — Здесь! — указал он, направляя лодку к ней.

Группа выбралась на узкий выступ, ведущий внутрь. Лин подсветила планшетом тёмный коридор, полный свисающих проводов и мигающих датчиков. Воздух был тяжёлым, пахло озоном и перегретым металлом. Где-то в глубине корабля раздавался низкий гул, словно билось механическое сердце.

— Это как лезть в пасть зверя, — пробормотал Кейн, сжимая металлическую трубу.

— Тогда не дай ему проглотить нас, — огрызнулась Эмма, перезаряжая винтовку.

Рик и колонисты остались у входа, прикрывая тыл. — Если не вернётесь через десять минут, мы уходим, — сказал Рик. — Не геройствуйте зря.

Алекс кивнул и повёл группу внутрь. Коридоры корабля были лабиринтом из металла и проводов, освещённым тусклыми зелёными огоньками. Паукообразные машины, небольшие и юркие, начали появляться из боковых проходов. Кейн раздавил одну ударом трубы, но другая вцепилась в его ногу, и только выстрел Эммы спас его от серьёзной раны.

— Они защищают ядро, — сказала Лин, её пальцы летали по планшету. — Я вижу сигналы. Оно недалеко, но защита усиливается.

Коридор вывел их в огромный зал, где в центре пульсировала сфера, окружённая сотнями проводов и механических отростков. Ядро светилось мягким зеленоватым светом, испуская волны энергии, которые заставляли воздух дрожать. Несколько крупных пауков охраняли его, их глаза-датчики мигали, фиксируя движение.

— Лин, сколько тебе нужно времени? — спросил Алекс, пригибаясь за обломком металлической конструкции.

— Минуты три, чтобы подключиться и запустить вирус, — ответила она, прячась рядом. — Но мне нужно подойти вплотную.

— Тогда мы их отвлечём, — сказал Кейн, подбрасывая в руке взрывчатку. — Эмма, готова?

Эмма кивнула, хотя её лицо побледнело от боли. — Не отставай, здоровяк.

Они выскочили из укрытия, открыв огонь. Кейн бросил взрывчатку в ближайшего паука, и взрыв разнёс его на куски, но остальные тут же ринулись в атаку. Алекс рубил мачете, отсекая металлические лапы, пока Эмма стреляла, прикрывая Лин. Та пробралась к ядру, подключив планшет к одному из портов. Экран засветился, код побежал строчками.

— Держитесь! — крикнула Лин. — Ещё немного!

Корабль задрожал, словно почувствовал угрозу. Отростки вокруг ядра начали двигаться, пытаясь отсоединить Лин. Алекс прыгнул, отрубив один из них, но другой ударил его в плечо, отбросив к стене. Кейн подхватил его, оттаскивая от следующего удара.

— Лин, быстрее! — рявкнул он.

— Готово! — выкрикнула Лин, нажимая последнюю команду. Ядро мигнуло, его свет стал хаотичным. Пауки замерли, их движения замедлились, а затем они начали падать, искры сыпались из их суставов.

Но корабль не сдавался. Пол под ногами задрожал сильнее, и из стен начали выдвигаться новые отростки. — Вирус замедлил его, но не уничтожил! — крикнула Лин. — Нужно взорвать ядро!

Кейн вытащил оставшуюся взрывчатку. — Тогда отходим! — Он бросил заряд к ядру, и группа побежала к выходу. Взрыв грянул за их спинами, сотрясая корабль. Огонь и дым заполнили зал, а ядро разлетелось на куски, испуская последний импульс света.

Корабль начал крениться, его системы отключались одна за другой. Группа едва успела выбраться на выступ, где их ждали Рик и колонисты. Лодки отчалили, унося их прочь, пока громада корабля медленно погружалась в воду, его огоньки гасли один за другим.

На берегу колония встречала их криками радости. Эмма, обессиленная, опустилась на песок, но улыбнулась. — Мы сделали это, — прошептала она.

— Не расслабляйтесь, — сказал Алекс, глядя на горизонт. — Это был только один корабль. Сеть всё ещё там.

Лин кивнула, сжимая планшет. — Но теперь мы знаем, как её бить. И у нас есть глушитель.

Рик хлопнул Алекса по плечу. — Вы дали нам шанс. Теперь давайте решим, что делать дальше.

Группа собралась у ржавого маяка, глядя на тёмное море. Победа была временной, но впервые за долгое время у них появилась надежда. Сеть ослабла, и они были готовы продолжать бой.

— Лира, — начал Грогнар, не отрываясь от мультитула, — твой вчерашний трюк с Посланником был... впечатляющим. Но я чувствую, что ты опять что-то замышляешь. Этот твой "Парадоксальный взрыв" — он не собирается, случайно, взорвать пекарню?

Лира ухмыльнулась, добавляя в тесто щепотку звёздной пыли, которая подозрительно искрила.

— Расслабься, Грог. Это просто пирог. Ну, может, с лёгким привкусом мультивселенского парадокса. Я же не собираюсь разрушать реальность... опять. — Она подмигнула, и тесто в миске начало слегка вибрировать, словно соглашаясь с её словами.

Зонтик поднял манипулятор, его огни замигали в тревожном ритме.

— Для протокола: мои сенсоры фиксируют аномальное повышение энтропии в радиусе трёх метров от миски Лиры. Вероятность стабильности пирога: 45%. Вероятность, что он вызовет локальный временной парадокс: 38%. Вероятность, что он будет вкусным: 99,9%.

Мира отставила чашку и посмотрела на Лиру с прищуром.

— Ты уверена, что знаешь, что делаешь? Разлом 2.0 и так привлекает слишком много внимания. Если твой пирог вызовет что-то вроде... ну, скажем, временной петли, мы можем застрять в бесконечном дне кексов. Не то чтобы я против, но...

Лира рассмеялась, выкладывая тесто в форму, которая, к слову, слегка светилась и издавала низкий гул.

— Мира, расслабься. Это просто выпечка. Если мультивселенная не выдержит немного парадокса, то это её проблемы, а не мои. — Она поставила пирог в духовку, которая, кажется, ответила ей довольным шипением.

Но, как это часто бывало в пекарне Лиры, мультивселенная решила подкинуть сюрприз. За окном облака энергии внезапно сгустились, формируя портал, который пульсировал не зелёным, как вчера, а тревожным багровым светом. Зонтик тут же направил на него сенсоры.

— Сканирование завершено. Энергетический профиль: 70% хаотическая энергия, 20% временная нестабильность, 10%... раздражение? Сущность идентифицирована как Хранитель Временных Линий, уровень угрозы: 65%. Вероятность, что он здесь из-за пирога Лиры: 89%.

Грогнар вскочил, сжимая мультитул.

— Хранитель Временных Линий? Это ещё хуже, чем бюрократы! Лира, что ты натворила на этот раз?

Лира, не теряя самообладания, вытерла руки о передник и схватила поднос с только что испечёнными булочками — на всякий случай.

— Ничего страшного, Грог. Если это Хранитель, я просто предложу ему кусочек пирога. Временные линии, хаос, Пустота — всё решается выпечкой.

Дверь пекарни с грохотом распахнулась, и в помещение вошла фигура, окутанная багровым плащом, сотканным из нитей самого времени. Хранитель был высоким, с лицом, которое постоянно менялось, показывая то молодого воина, то древнего старца, то вообще нечто неопределённое. В руках он держал посох, на конце которого крутился маленький вихрь, похожий на песочные часы.

— Лира, Пекарь Разлома, — прогремел его голос, от которого чашки на столах задрожали. — Твои действия угрожают стабильности временных линий! Твой так называемый "Парадоксальный взрыв" уже вызвал три микропетли в соседних реальностях! Ты должна немедленно уничтожить этот пирог!

Лира, не моргнув глазом, открыла духовку, из которой вырвался аромат, способный заставить даже чёрную дыру остановиться и принюхаться. Она вытащила пирог, который сиял, как миниатюрная галактика, и поставила его на стойку.

— Уничтожить? Серьёзно? А как насчёт того, чтобы сначала попробовать? — Она отрезала кусок пирога, который, к слову, слегка искрил и издавал звук, похожий на далёкий звон колоколов. — Это не просто пирог, Хранитель. Это мост между реальностями. И, возможно, лучший десерт в мультивселенной.

Хранитель замер, его лицо на мгновение стало лицом озадаченного подростка. Он осторожно взял кусок пирога, словно боясь, что тот взорвётся. Затем, после долгого колебания, откусил. Время в пекарне, кажется, на секунду замерло. Глаза Хранителя — или то, что их заменяло — расширились, а вихрь на его посохе замедлился.

— Это... — он кашлянул, пытаясь сохранить суровый вид, — это... неожиданно стабилизирует временные потоки. Как ты это сделала?

Лира пожала плечами, нарезая ещё один кусок.

— Просто добавила немного любви, муки и щепотку звёздной пыли. Ну и, может, чуточку парадокса для вкуса. Хотите ещё?

Через полчаса Хранитель сидел за столиком, доедая второй кусок пирога и обсуждая с Лирой, как можно использовать её выпечку для стабилизации временных аномалий. Грогнар, всё ещё сжимая мультитул, смотрел на это с недоверием, но даже он не мог отрицать, что пекарня Лиры снова сотворила невозможное. Мира тихо улыбалась, а Зонтик бормотал что-то о "временной эффективности пирога: 97%". Звёздный Боб, наконец-то освоивший вилку, поднял взгляд от своей салфетки.

— Лира, ты не просто пекарь. Ты — угроза мультивселенскому порядку. И я это уважаю.

Лира рассмеялась, бросая в воздух очередной кусок теста, который на этот раз сформировал крошечную чёрную дыру, прежде чем шлёпнуться обратно в миску.

— Угроза? Нет, Боб. Я просто пеку любовь. И пока у меня есть духовка, мультивселенная будет в порядке. Ну, или хотя бы сыта.

За окном портал мигнул и исчез, но облака энергии продолжали кружиться, словно намекая, что это ещё не конец. Пекарня сияла, а Лира уже придумывала новый рецепт — на случай, если мультивселенная решит подкинуть ещё один парадокс. Или просто захочет ещё пирога.

Продолжение следует... или это просто ещё одна порция теста?

— Потому что я… — его поверхность задрожала, — я часть того, что вы назвали Стражем. Его последний фрагмент. 

Тишину разрезал гул. Глайдер дёрнулся, и на радаре вспыхнули метки — десятки, сотни. Из песка поднялись фигуры, похожие на песчаных скорпионов, но с щупальцами из сплавленного металла. 

— Песчаные паразиты! — Громыхало схватил паяльник. — Они чуют энергию Разлома! 

— Это не они, — прошептала Миральда. Её голова раскалывалась, а в ушах звучал смех Тени. — Это мои страхи. Они материальны теперь. 

Кайра выстрелила из импульсной пушки, но снаряды проходили сквозь твари, не оставляя следа. Одно из щупалец вонзилось в обшивку, и глайдер закрутило. 

— Психотропные атаки, — замигал Тик-Так. — Миральда, вы должны взять контроль! 

Она вцепилась в штурвал, и прожилки на руках вспыхнули. Глайдер завис, окружённый сияющим ореолом. Паразиты взвыли, рассыпаясь в песок. Но когда свет погас, Миральда рухнула на пол, из носа текла кровь. 

— Остановись, — Кайра прижала к её груди ампулу с регенератом. — Ты убьёшь себя. 

— Если остановлюсь, убьют всех, — Миральда вытерла кровь. На стекле остался отпечаток в форме руны. 

Цитадель Молчания оказалась не зданием, а гигантским кристаллом, вросшим в землю. Его грани отражали не пейзаж, а воспоминания: битвы, падения, предательства. У входа стояла статуя женщины с молотом и разбитым щитом. 

— Лираэль, — сказал Вельветто. — Она создала Молот, чтобы сжечь свою связь с Разломом. Сошла с ума и похоронила его в собственном сердце. 

Внутри кристалл звенел, как натянутая струна. Стены покрывали надписи на языке Кузнецов: «Спасение — в принятии конца». Тарин, касаясь их, вздрагивал — буквы оставляли ожоги. 

— Здесь, — Вельветто остановился у арки, за которой зияла пустота. — Испытание — пройти через собственные кошмары. По одному. 

Первым шагнул Громыхало. Арка заполнилась пламенем. Они услышали его крик: 

— Нет! Не закрывайте люк! Я исправлюсь, я… 

Через десять минут он вышел, держа в руках шестерню, обугленную с одной стороны. 

— Следующий, — голос Лираэль эхом разнёсся по залу. 

Кайра вернулась с окровавленным детским браслетом. Тарин — с обломком меча, пронзившего его фреску. Миральда, войдя в арку, оказалась в мастерской. Перед ней стоял отец, его лицо скрывала маска Кузнеца. 

— Ты заменила нас на них, — сказал он, и его голос слился с рёвом пламени. — Теперь ты станешь тем, от чего бежала. 

Она проснулась, сжимая осколок маски. В глазах плавала Тень, повторяя: «Он прав». 

Молот Рассвета висел в центре зала — простой, из потёртого металла. Но когда Миральда коснулась его, кристалл содрогнулся. 

— Ударь по наковальне, — прошептал Вельветто. — И разорви связь. 

Молот поднялся, и прожилки на её коже вспыхнули. Тень закричала. Но в последний момент Миральда развернулась, ударив по арке. Кристалл треснул, и из щелей хлынул поток света. 

— Что ты делаешь?! — Кайра попыталась оттащить её. 

— Он не разрывает связь, — Миральда кричала, чтобы перекрыть рёв Тени. — Он убивает часть души! Лираэль не спаслась — она разделилась! Смотрите! 

Стены рухнули, открыв скрытую комнату. На троне из костей сидела женщина с лицом Лираэль, а у её ног лежал второй Молот — чёрный, покрытый шипами. 

— Добро пожаловать домой, сестра, — заговорила Тень-близнец. — Ты выбрала правильную дверь. 

Тик-Так завизжал, сканируя: 

— Две энергии: Ритм и Антивритм. Разрушение одного уничтожит всё. 

Миральда повернулась к друзьям. Прожилки светились теперь и на их коже. 

— Вы доверяете мне? 

— До конца, — Громыхало зарядил пушку. 

Она разбила чёрный Молотом пол. Пол под ними исчез, и они падали в звёздную бездну, где сталкивались ритмы — мелодия и диссонанс. Тень, смеясь, кричала: 

— Ты моя теперь! 

— Нет, — прошептала Миральда, отпуская Молот. — Я их. 

Взрыв Антивритма поглотил всё. Когда они очнулись, Цитадель исчезла. Над ними сияло настоящее небо. Прожилки поблёкли, но не исчезли. 

— Что это было? — спросил Тарин. 

— Выбор, — Миральда подняла обломки двух Молотов. — Мы не Ритм и не Тень. Мы — диссонанс. И это наш козырь. 

Где-то вдалеке, на горизонте, забилось гигантское сердце из чёрного кристалла. Тень перестала смеяться.

— Отец Лукас, — София говорила шёпотом, но её голос резал тишину, как нож. — Смотрите.

Она указала на пол. В пыли, среди следов, виднелся отпечаток чего-то ещё. Не лапы, не когтей — человеческой руки. Маленькой, с тонкими пальцами, но слишком длинными, чтобы быть нормальной. Я присел, изучая след. Он был свежим, и в центре отпечатка блестела капля чего-то тёмного. Я коснулся её пальцем в перчатке. Липкая. Тёплая. Кровь.

— Это не человеческое, — пробормотал я, хотя София и без того это знала. Её глаза, широко распахнутые, блестели в полумраке, но в них не было страха — только решимость. Она сжимала свою папку, как щит.

— Может, это демон? — её голос дрожал, но она держалась. — В манускриптах XIII века есть упоминания о...

— Не начинай, — оборвал я. — Никаких демонов, пока мы не разберёмся, что здесь творится. Это может быть просто чья-то больная шутка.

Но я сам в это не верил. В Риме я видел достаточно — от поддельных стигматов до одержимых, которые оказывались просто сумасшедшими. Но здесь, в Сан-Витторе, воздух был пропитан чем-то, что не объяснялось ни краской, ни безумием. Что-то знало, что мы здесь. И оно играло с нами.

Я встал, вытирая перчатку о сутану. Фонарик осветил узкий коридор, ведущий из ризницы вглубь церкви. Следы продолжались туда, в темноту, где свет казался чужерым. Я кивнул Софии, и мы двинулись дальше. Половицы скрипели под ногами, каждый звук отдавался эхом, словно церковь дышала вместе с нами. Или за нами.

Коридор вывел к лестнице, ведущей вниз, в подвал. Дверь внизу была старой, деревянной, с железными петлями, покрытыми ржавчиной. На ней виднелись царапины — глубокие, неровные, словно кто-то пытался вырваться. Или ворваться. Я положил руку на ручку, но остановился. Тишина за дверью была слишком тяжёлой, как будто кто-то затаил дыхание.

— Отец Лукас, — София коснулась моего плеча. — Может, нам стоит позвать отца Бартоломео? Он знает эту церковь лучше нас.

— Бартоломео будет врать, — отрезал я. — Или молчать. Местные всегда молчат, когда дело доходит до таких вещей.

Я толкнул дверь. Она поддалась с протяжным скрипом, выпуская волну холодного воздуха. Запах крови стал сильнее, смешавшись с чем-то затхлым, как старые могилы. Лестница уходила в темноту, и свет фонарика едва пробивал её. Я сделал шаг, потом ещё один. София следовала за мной, её шаги были тише, но я слышал, как она шепчет молитву. "Pater Noster". Её голос дрожал, но не останавливался.

Внизу было холодно, как в склепе. Подвал оказался небольшим, с низким потолком и стенами, покрытыми плесенью. В центре стоял старый деревянный стол, заваленный книгами и свечами, давно погасшими. На полу — всё те же следы. Они кружили вокруг стола, как будто кто-то танцевал. Или охотился.

— Это не ризница, — прошептала София, её голос был едва слышен. — Это... что-то другое.

Я кивнул, осматривая стол. Среди книг лежал лист пергамента, пожелтевший, но не тронутый временем так сильно, как должен был. На нём — символы, которых я не узнал. Не латынь, не греческий. Что-то старше. И в центре листа — пятно крови, ещё влажное, с отпечатком той же странной руки.

— Лукас, — София впервые назвала меня просто по имени, и в её голосе была паника. — Смотрите на потолок.

Я поднял фонарик. Там, в тени балок, что-то висело. Не человек, не животное — нечто, скрюченное, с длинными конечностями и глазами, которые поймали свет и отразили его, как зеркала. Оно не двигалось, но я чувствовал, как оно смотрит. Прямо в меня. Прямо сквозь меня.

— Не двигайся, — сказал я Софии, хотя сам не был уверен, что делать. Крест в моей руке казался бесполезным куском металла. Интуиция, которую я ненавидел, кричала, что это не демон. Не человек. Что-то хуже.

Тварь шевельнулась, и потолок скрипнул. София ахнула, её папка упала на пол, раскрываясь, и листы разлетелись, как осенние листья. Я шагнул вперёд, держа фонарик, как оружие. Но тварь исчезла — просто растворилась в тенях, оставив только эхо, похожее на смех. Или плач.

— Мы уходим, — сказал я, подбирая Софию за руку. — Сейчас.

Она не спорила. Мы поднялись по лестнице, и церковь, казалось, с облегчением выдохнула, выпуская нас. Но я знал, что это не конец. Что-то в Сан-Витторе знало моё имя. И оно не собиралось отпускать меня так просто.

P.S. от автора:Эта глава продолжает мистическую и нуарную атмосферу, углубляя мрак и напряжение. Я стремился сохранить уважение к религиозным темам, используя их как фон для истории о человеческом сомнении и страхе перед неизвестным.