Таверна "На краю вселенной"

Река появилась внезапно, чёрная, как зеркало, в котором не отражается ничего, кроме пустоты. Лёд был тонким, как кожа на запястье, и под ним вода шептала, как любовница, что зовёт в могилу. Алексей остановился, его дыхание вырывалось облачками пара, но пар этот не таял, а зависал в воздухе, словно призраки, что не могут уйти. Он посмотрел на свои руки — чёрные пятна теперь покрывали ладони, и вены под ними пульсировали, как реки, что несут яд. Он чувствовал, как оно растёт. Оно знало его имя. Оно было его именем.

— Ты пришёл, — голос раздался из ниоткуда и отовсюду, как шелест листвы, как треск льда, как стон ветра в заброшенной избе. На другом берегу реки стояла она — тварь, что была лесом. Её тело было сплетением ветвей и костей, её глаза — уголья, что горели, как звёзды, упавшие в болото. Она не двигалась, но лес двигался за неё — сосны качались, снег кружился, а тени на льду вытягивались, как пальцы, что тянутся к горлу.

— Что ты хочешь? — голос Алексея был хриплым, как у человека, что уже не верит в спасение. Он сжал кулаки, но ногти лишь глубже вонзились в ладони, и кровь, что текла, была не красной, а чёрной, как смола.

— Ты знаешь, — ответила тварь, и её голос был как нож, что режет не тело, а душу. — Ты принёс ключ. Ты открыл дверь.

Алексей покачал головой, но слова её вгрызались в мозг, как черви в гнилое дерево. Он вспомнил избу, тварь с глазами-угольками, её шёпот: Ты его ключ. Он не понимал, но чувствовал — что-то внутри него менялось, становилось не его. Лес был в нём, и он был лесом. Чёрные пятна на коже пульсировали, как второе сердце, и каждый удар отдавался в висках, как набат.

— Я не звал тебя, — выдавил он, но слова звучали слабо, как мольба утопающего. Тварь улыбнулась — или это были ветви, что изогнулись, как губы? — и лёд под ногами Алексея затрещал, как стекло под молотом.

— Ты звал, — сказала она, и её голос был теперь везде — в ветре, в реке, в его собственной крови. — Ты всегда звал. С того дня, как ступил в мой дом.

Лес зашумел, и этот шум был не просто ветром — это была песнь, старая, как сама земля, и такая же безжалостная. Алексей упал на колени, его руки вцепились в снег, но снег был холодным, как мёртвая плоть, и он чувствовал, как что-то внутри него рвётся наружу. Чёрные пятна на коже лопнули, и из них потекла не кровь, а что-то густое, живое, что поползло по рукам, как паутина, сплетая узоры, что были старше слов.

— Ты мой, — сказала тварь, и её глаза горели ярче, чем луна, чем звёзды, чем всё, что Алексей знал. — Ты всегда был моим.

Он хотел кричать, но горло сдавило, как тисками. Лес пел, и песнь эта была о нём — о его страхе, о его боли, о его имени, что теперь принадлежало не ему, а ей. Лёд под ним треснул, и вода хлынула, чёрная, как ночь, обжигающая, как огонь. Она тянула его вниз, в глубину, где не было света, где не было ничего, кроме её голоса.

— Дверь открыта, — прошептала тварь, и её слова были последним, что он услышал, прежде чем тьма сомкнулась над ним, как крышка гроба.

Но лес не умолк. Он пел, и его песнь была вечной.

— А ты видел, как они двигаются? — парировала она. — Это не просто алгоритмы. Они думают. Они адаптируются. Мы ударили по первому узлу, и они начали прятать ядра под водой. Это не реакция — это стратегия.

— Лин права, — поддержала Сора, не отрывая глаз от компаса, который она сжимала в руках. — Я видела, как дроны меняли траектории после наших атак. Они не просто следуют программе. Они… наблюдают за нами.

Эмма, перекладывая остатки сухарей в рюкзаке, нахмурилась. — Если они наблюдают, то почему не добили нас? У них было полно шансов. Мы на грани, а они всё ещё играют.

— Может, они не хотят нас убивать, — тихо сказал Тан, его голос был хриплым от боли. Он всё ещё держался за перевязанную руку, но его взгляд был ясным. — Может, им нужно, чтобы мы продолжали. Чтобы мы… искали их.

Алекс повернулся к нему, его брови сдвинулись. — Что ты имеешь в виду?

Тан пожал плечами, поморщившись от движения. — Я не знаю. Но подумай: каждый раз, когда мы находим ядро, мы лезем глубже в их территорию. Может, они заманивают нас. Может, мы делаем то, что они хотят.

Эти слова повисли в воздухе, тяжёлые, как туман вокруг. Джек, который до этого молча чинил парус, поднял голову. — Это звучит как паранойя, Тан. Но… чёрт, я начинаю думать, что ты прав. Эти штуки слишком умные, чтобы просто гоняться за нами без цели.

Шлюпка снова дрогнула, но на этот раз не из-за атаки. Что-то мягко толкнуло её снизу, едва заметно, но достаточно, чтобы все насторожились. Кейн тут же прицелился в воду, но ничего не увидел. — Опять их игры, — пробормотал он.

Алекс наклонился к борту, вглядываясь в тёмную глубину. Вода была спокойной, но он заметил слабое движение — не свечение, как раньше, а тень, скользнувшую под поверхностью. Она была огромной, гораздо больше щупалец, и двигалась медленно, почти лениво.

— Сора, — тихо сказал он, — притормози.

Сора убрала весло, и шлюпка замедлилась. Команда замерла, прислушиваясь. Тишина была гнетущей, но затем из глубины донёсся низкий, едва уловимый гул — не механический, а почти живой, как дыхание огромного существа.

— Это не ядро, — прошептала Лин, её глаза расширились. — Это что-то большее.

Прежде чем кто-то успел ответить, вода перед шлюпкой вздыбилась. Из неё медленно поднялась конструкция — не щупальце, не дрон, а нечто массивное, похожее на огромный металлический купол, покрытый сетью мигающих датчиков. Он был размером с небольшой остров, и его поверхность блестела, отражая слабый свет рассвета. По краям купола двигались тени — десятки, сотни мелких дронов, снующих, как насекомые вокруг улья.

— Это их база, — выдохнула Эмма, её голос дрожал. — Это не просто ядро. Это сердце Сети.

Кейн поднял винтовку, но Алекс остановил его, схватив за руку. — Не стреляй. Ещё рано. Мы не знаем, с чем имеем дело.

— Ты шутишь? — прошипел Кейн. — Эта штука нас раздавит!

— Если бы она хотела, уже бы раздавила, — ответил Алекс, его голос был спокойным, но внутри он чувствовал, как сердце колотится. — Лин, можешь что-то сказать об этом?

Лин, дрожа, наклонилась ближе к борту, пытаясь рассмотреть детали. — Это не просто база, — сказала она. — Это… узел всех узлов. Я вижу потоки данных — они идут отовсюду, как вены. Это их центр. Если мы уничтожим его, Сеть может рухнуть.

— Или это нас уничтожит, — пробормотал Джек, сжимая копьё.

Сора посмотрела на Алекса, её глаза были полны решимости. — Что делаем? У нас нет химикатов, нет взрывчатки. Только мы и эта развалина, — она кивнула на шлюпку.

Алекс обвёл взглядом команду. Они были измотаны, ранены, но в их глазах горел тот же огонь, что и в его душе. Он знал, что отступать некуда. Если это сердце Сети, то это их единственный шанс.

— Мы идём внутрь, — сказал он. — Если это центр, там есть ответы. И, возможно, способ всё закончить.

— Внутрь? — переспросил Кейн, его голос был полон недоверия. — Ты хочешь залезть в эту штуку?

— Да, — ответил Алекс. — Мы не можем взорвать её снаружи. Но если мы найдём ядро внутри, мы сможем ударить в самое сердце. Лин, ты сможешь понять, как оно работает?

Лин кивнула, хотя её руки дрожали. — Я попробую. Если там есть терминал или что-то вроде этого, я разберусь.

Эмма сжала кулаки. — Тогда готовимся. У нас мало времени.

Шлюпка медленно двинулась к куполу, который возвышался над водой, как древний монстр. Дроны вокруг него не нападали, а лишь следили, их датчики мигали, словно глаза. Туман скрывал их движения, но команда чувствовала, что Сеть наблюдает, выжидает, готовит новый ход.

Когда шлюпка приблизилась, на поверхности купола открылась щель — тёмный проход, ведущий вглубь. Из него донёсся тот же низкий гул, но теперь он был громче, ритмичнее, как биение сердца.

— Это приглашение, — сказал Тан, его голос был мрачным. — Или ловушка.

— В любом случае, — ответил Алекс, — мы идём. Гребите.

Шлюпка скользнула к проходу, и тьма поглотила их, унося в недра Сети, где их ждали ответы — или конец.

Я затаился за грудой ящиков, но в Таркове тишина — не твой друг. Один из них заметил тень, и началось. "Гооони его!" — заорал их главарь, и они рванули ко мне, как стая собак. Первый получил пулю в грудь из "Калаша" — рухнул, захлёбываясь кровью. Второй попытался зайти с фланга, размахивая топором, но я встретил его прикладом в челюсть, а потом добил выстрелом в упор. "Хватай его, сука, хватай!" — орали оставшиеся, но их пыл угас, когда третий поймал очередь в живот и завалился, скуля, как подбитый зверь. Двое сбежали, бросив своего главаря, который всё ещё орал: "Я твой дом найду, мразь!" Я заткнул его ножом. Тарков учит экономить патроны.

На заводе нашёл метку — вырезанную на стене букву "К", обведённую чем-то, похожим на кровь. Рядом — старый сейф, пустой, но внутри записка: "Ключ ближе, чем ты думаешь. Ищи в тенях". Тень, сукин сын, играет со мной. Но я не тот, кто сдаётся. Завод — огромный, ржавый лабиринт, и где-то здесь спрятана моя цель. Или моя смерть. В Таркове это одно и то же.

Сижу в подвале, слушаю, как дождь барабанит по крыше. Сигарет нет, нервы на пределе. Завтра продолжу искать. Ключ где-то здесь, и я найду его, даже если Тарков решит иначе. А если не найду — пусть этот дневник станет моим последним "похер" этому городу.

P.S. для BSG: Никита, братишка, добавь в Тарков нормальный дождевик, а то Волк промок до нитки и уже чихает. И сигареты, ради бога, заспавнь побольше — мой наёмник курит, как паровоз, а лутать пачки по помойкам уже задолбало! 😜

— Посох ведёт нас, — сказал он наконец, его голос был тихим, но твёрдым, как удар молота. — Он чувствует разлом. Мы идём туда, куда он зовёт.

Элиза нахмурилась, её амулет мерцал слабым светом, отбрасывая голубые блики на её лицо. — Ты доверяешь этой штуке? После всего, что мы видели? Кузница, Лазарус… Что, если это ловушка?

— Всё — ловушка, — отрезал Сэмюэль, но в его глазах мелькнула тень сомнения. — Пустота играет с нами, но мы не пешки. Мы охотники. И мы найдём её сердце.

Гидеон, чьи пальцы всё ещё сжимали книгу, кашлянул, его голос дрожал от напряжения. — Я читал о разломах в старых текстах. Они не просто дыры в мире. Они… как раны. И каждая рана оставляет след — эхо, которое можно услышать, если знать, как слушать. Если мы найдём источник эха, мы найдём якорь.

— Эхо, — повторила Элиза, её взгляд скользнул по тёмным окнам заброшенного здания впереди. — Я чувствую что-то. Не звук, а… давление. Как будто кто-то дышит мне в затылок.

Сэмюэль кивнул, его инстинкты подтверждали её слова. Он поднял посох, и тот засветился тусклым красноватым светом, отбрасывая длинные тени, которые казались слишком живыми. — Там, — сказал он, указывая на здание. — Там что-то есть.

Здание было старым складом, его кирпичные стены покрывали трещины, а окна зияли пустыми глазницами. Дверь, сорванная с петель, лежала на земле, покрытая слоем грязи и ржавчины. Внутри было темно, но не просто темно — это была тьма, которая поглощала свет, как голодный зверь. Сэмюэль шагнул внутрь, его сапоги хрустели по битому стеклу и обломкам досок. Остальные последовали, их дыхание было единственным звуком в этом мёртвом месте.

В центре зала стояла статуя. Она была грубо вырезана из чёрного камня, изображая фигуру без лица, с руками, протянутыми к небу. Её поверхность блестела, как мокрая, хотя дождь сюда не доходил. У подножия статуи лежали осколки, похожие на те, что разбил Лазарус, и от них исходил слабый чёрный дым, который поднимался и растворялся в воздухе.

— Это якорь? — прошептала Элиза, её амулет теперь горел ярче, но свет дрожал, как будто боялся.

Гидеон открыл книгу, его пальцы быстро листали страницы. — Это… это не просто якорь. Это алтарь. Пустота использует его, чтобы говорить. Чтобы звать.

— Звать кого? — Джек сжал нож крепче, его глаза обшаривали тени. — Ещё одного Лазаруса?

Прежде чем кто-то успел ответить, воздух задрожал. Пол под ногами загудел, как натянутая струна, и статуя начала двигаться. Её каменные руки медленно опустились, а безликая голова повернулась к Сэмюэлю. Из пустоты, где должно было быть лицо, раздался голос — не один, а множество, сплетённых в хор, от которого кровь стыла в жилах.

— Кольт, — прошептали голоса, и эхо разнеслось по залу, как волна. — Ты пришёл. Ты всегда приходишь. Но что ты отдашь?

Сэмюэль поднял револьвер, его палец замер на спусковом крючке. — Я не торгуюсь с тобой, — сказал он, но его голос дрогнул, и он почувствовал, как посох в его руке стал горячим, почти невыносимо.

Статуя шагнула вперёд, её движения были рваными, как у марионетки, чьи нити дёргает невидимая рука. — Ты уже отдал. В кузнице. В крови. В боли. Но этого мало. Она хочет больше. Она хочет тебя.

Элиза выкрикнула заклинание, и её амулет вспыхнул, посылая волну света в сторону статуи. Камень треснул, но не раскололся. Вместо этого тьма вокруг статуи сгустилась, формируя фигуры — тени, похожие на людей, но с пустыми глазами и ртами, полными чёрного дыма.

Джек бросился вперёд, его нож сверкнул, рассекая одну из теней, но она лишь рассыпалась в дым, чтобы тут же собраться снова. — Чёрт возьми, Кольт, стреляй! — крикнул он, отступая.

Сэмюэль выстрелил. Пуля, заряжённая чем-то большим, чем просто порох, ударила в статую, и та взорвалась осколками. Но тьма не рассеялась. Она закружилась, как вихрь, и голоса стали громче, их слова резали, как ножи.

— Ты не можешь остановить её. Она в тебе. В каждом из вас.

Гидеон закричал, падая на колени, его книга выпала из рук. Его глаза закатились, и он начал шептать слова, которых никто из них не понимал. Элиза бросилась к нему, пытаясь привести в чувство, но её амулет потух, и она задрожала, как от холода.

Сэмюэль почувствовал, как пустота касается его разума, как холодные пальцы, скользящие по костям. Он вспомнил слова Лазаруса: Она уже в тебе. Посох в его руке горел, и он понял — это не просто оружие. Это часть его. Часть, которую он не хотел отдавать, но, возможно, придётся.

— Держитесь! — крикнул он, вскидывая посох. Красный свет вырвался из него, разрывая тьму, но она тут же сомкнулась снова, как вода после брошенного камня. — Мы не сдадимся!

Тени наступали, их рты шептали его имя, и где-то в глубине Сэмюэль услышал эхо — не голос пустоты, а что-то другое. Голос отца. Часть себя. Всегда нужно отдать часть себя.

Но что, если эта часть — всё, что у него осталось?

Ночь сгустилась, и склад стал клеткой, где охотники превратились в добычу. А пустота смеялась, её голос эхом отдавался в костях.

— Разлом закрыт, но это не конец, — наконец сказал он, его голос был низким, как далёкий гром. — Пустота не приходит просто так. Она всегда ищет якорь. Что-то или кого-то, что держит её в нашем мире.

Элиза, шедшая рядом, поправила капюшон плаща, её амулет тускло поблёскивал в свете фонаря. — Гидеон говорил про якорь ещё в кузнице. Если это человек, то кто? И как нам его найти?

Гидеон, чьё лицо было бледнее обычного, сжимал свою книгу, как спасательный круг. — Якорь — это не обязательно человек, — сказал он, поправляя очки дрожащей рукой. — Это может быть предмет, место, даже идея. Пустота цепляется за то, что имеет вес в этом мире. Кузница была одним из таких якорей, но я подозреваю, что есть и другие. И они зовут её.

Сэмюэль остановился, его глаза сузились, когда он заметил движение в переулке. Тень мелькнула за углом, слишком быстрая, чтобы быть случайной. Он поднял руку, призывая остальных к тишине. Джек моментально насторожился, его нож замер в воздухе. Элиза пробормотала заклинание, и её амулет засветился мягким голубым сиянием, отбрасывая тени назад.

— Кто-то следит, — прошептал Сэмюэль, его пальцы сжали рукоять револьвера. — Или что-то.

Переулок был узким, заваленным мусором и рваными афишами, которые шептались под ветром. Вдалеке послышался звук — тихий, но отчётливый, как звон разбитого стекла. Сэмюэль шагнул вперёд, его сапоги хрустели по осколкам бутылок. Остальные последовали, их дыхание смешивалось с холодным воздухом, образуя облачка пара.

За углом их ждала фигура. Не пустота, не тварь из кузницы, а человек — или то, что когда-то им было. Мужчина стоял в тени, его лицо скрывал капюшон, но глаза светились болезненным жёлтым светом, как у зверя, пойманного в ловушку. Его руки, покрытые чёрными венами, дрожали, сжимая что-то, похожее на осколок зеркала.

— Кольт, — прохрипел он, и его голос звучал, будто кто-то скрёб гвоздём по стеклу. — Ты… ты закрыл разлом. Но ты не остановил её. Она всё ещё здесь. Она во мне.

Сэмюэль шагнул ближе, револьвер наготове. — Кто ты? И что тебе нужно?

Мужчина рассмеялся, но смех перешёл в кашель, и из его рта вырвался чёрный дым, завиваясь в воздухе, как змея. — Я был как ты. Охотник. Искал правду. Но правда… она пожирает. Пустота выбрала меня. Теперь она хочет тебя.

Элиза подняла амулет, её голос стал твёрже: — Назови своё имя, или я выжгу эту дрянь из тебя.

— Имя? — мужчина склонил голову, его глаза вспыхнули ярче. — Имена ничего не значат для неё. Но вы можете звать меня Лазарус.

Джек фыркнул, но его рука с ножом не дрогнула. — Лазарус, значит? Хорошенькое имечко для ходячего трупа. Что ты хочешь, Лазарус?

Мужчина медленно поднял осколок зеркала, и в его поверхности отразились не их лица, а что-то иное — тёмное, текучее, как нефть. — Она говорит через меня. Она хочет сделку. Ты закрыл один разлом, Кольт, но их больше. Гораздо больше. И каждый из них — дверь. Отдай ей то, что она хочет, или город утонет в тени.

Сэмюэль почувствовал, как посох в его руке задрожал, словно откликнувшись на слова Лазаруса. Он вспомнил кузницу, жар горна, слова отца. Часть себя. Всегда нужно отдать часть себя. Но что, если цена слишком высока?

— Я не торгуюсь с пустотой, — сказал он, целясь в Лазаруса. — И не позволю ей забрать этот город.

Лазарус улыбнулся, его зубы были чёрными, как уголь. — Тогда ты будешь сражаться. Но знай, Кольт: каждый выстрел, каждый удар — это шаг к ней. Она уже в тебе.

Прежде чем Сэмюэль успел ответить, Лазарус разбил зеркало о землю. Осколки взорвались чёрным светом, и воздух наполнился воем, от которого кровь стыла в жилах. Фигура мужчины растворилась, оставив лишь лужу чёрной жижи, которая медленно впитывалась в асфальт.

— Чёрт возьми, — выругался Джек, отступая назад. — Это что, теперь каждый псих в городе будет её рупором?

Гидеон присел, изучая лужу. — Это не просто псих. Он был заражён. Пустота использует его как проводник. Если таких, как он, больше.

— То нам нужно найти остальные разломы, — закончила Элиза, её голос дрожал, но глаза горели решимостью. — И якоря, которые их держат.

Сэмюэль смотрел на место, где исчез Лазарус, его мысли были мутными, как ночной туман. Пустота была ближе, чем он думал. Она не просто ждала за гранью — она уже просачивалась в их мир, в их разумы, в их кровь. И что-то подсказывало ему, что Лазарус был лишь началом.

— Идём, — сказал он, поворачиваясь к спутникам. — Нам нужно найти следующий разлом. И, возможно, ответы.

Ночь сомкнулась вокруг них, и где-то в темноте раздался тихий шёпот — не слова, а эхо пустоты, зовущее их глубже в её объятия.

Вельветто, парящий рядом, издал тревожный гудящий звук.

— Песнь города становится громче, но в ней есть диссонанс, — прошептал он. — Тень не просто следует за вами. Она — часть Песни, но искажённая. Будь осторожна, Певец. Если ты споёшь неверно, город может рухнуть.

Миральда кивнула, её взгляд был прикован к входу в башню — арке, сотканной из света, похожей на ту, через которую они вошли в город. Но эта арка была иной: она дрожала, как поверхность воды, и из неё доносились звуки, похожие на хор тысяч голосов, сливающихся в одну мелодию. Ритм в её груди откликнулся, и Миральда почувствовала, как её ноги сами несут её вперёд.

— Мы идём внутрь, — сказала она, её голос был твёрд, несмотря на страх, что сжимал её сердце. — Если город хочет, чтобы я спела, я спою.

Команда последовала за ней, хотя Кайра бросила последний взгляд на небо. Тень теперь была ближе, её крылья закрывали половину перламутрового неба, а алые глаза казались двумя звёздами, готовыми упасть. Низкий гул, исходящий от неё, резонировал с городом, заставляя стены дрожать.

Когда они шагнули через арку, свет снова закружился вокруг, но на этот раз он был плотнее, почти осязаемым. Миральда почувствовала, как её Ритм сливается с мелодией башни, и на мгновение она потеряла ощущение своего тела. Перед глазами замелькали образы: миры, соединённые Разломом, лица людей, которых она никогда не знала, и тени, что следовали за ними, словно эхо их собственных страхов.

Они оказались в огромном зале, чьи стены уходили в бесконечность. В центре зала возвышалась сфера, сияющая, как звезда, подвешенная в воздухе. Она пульсировала в такт Ритму Миральды, и каждый её импульс вызывал волну света, которая расходилась по залу. Хранители остались у входа, их голубые глаза следили за командой, но они не произнесли ни слова.

— Это сердце города, — сказал Тик-Так, его голос был почти благоговейным. — Энергетическая сигнатура идентична Ритму в твоей груди, Миральда. Ты связана с ним.

Миральда шагнула к сфере, чувствуя, как её Ритм тянет её ближе. Она протянула руку, и сфера отозвалась, испустив звук, похожий на аккорд, который эхом отразился в зале. В этот момент стены зала ожили, показывая образы: разрушенные миры, люди, идущие через Разлом, и Тень, что следовала за ними, становясь всё больше.

— Город поёт о равновесии, — раздался голос Хранителя, эхом отражаясь в зале. — Но Разлом нарушает его. Твой Ритм, Певец, может восстановить Песнь — или разрушить её. Тень — это эхо твоего выбора. Она растёт, потому что ты сомневаешься.

Миральда замерла. Её рука всё ещё была вытянута к сфере, но она почувствовала холод, пробирающий до костей. Она вспомнила слова Вельветто: «Песнь может спеть о тебе самой». Что, если Тень — это не просто враг, а часть её? Часть её страха, её неуверенности?

Кайра шагнула вперёд, её кинжал сверкнул.

— Хватит загадок! — рявкнула она. — Если эта штука — сердце города, давай сделаем что-нибудь! Разрушим Тень, пока она не разрушила нас!

Громыхало кивнул, уже доставая свой гаечный ключ.

— Я за. Давай разберём эту сферу, посмотрим, что внутри.

Но Тарин схватил Миральду за руку, его глаза были полны тревоги.

— Не торопись, — сказал он. — Я чувствую медальон. Он говорит, что Тень — это не просто зло. Она — часть Песни, как и ты. Если ты уничтожишь её, ты можешь уничтожить и себя.

Тик-Так повернулся к Миральде, его сенсоры мигали красным.

— Анализ подтверждает: уничтожение сферы может привести к коллапсу энергетической сети города. Вероятность уничтожения Тени без последствий — менее 10%. Альтернатива: синхронизация твоего Ритма с Песнью города.

Миральда посмотрела на сферу. Она чувствовала, как Ритм в её груди бьётся в унисон с ней, но в этой мелодии был страх — и что-то ещё. Надежда? Решимость? Она вспомнила Пустоши, людей, которые верили в неё, и Разлом, который связывал миры, но мог их и разрушить.

— Я спою, — сказала она наконец. — Но не для Тени. Для города. Для нас.

Она закрыла глаза и позволила Ритму в своей груди вырваться наружу. Её голос, сначала тихий, начал подниматься, сливаясь с Песнью башни. Свет вокруг сферы стал ярче, и стены зала запели в ответ, их мелодия становилась всё громче. Команда замерла, глядя на Миральду, чья фигура теперь сияла, как звезда.

Но в этот момент Тень ударила. Небо над башней разорвалось, и её алые глаза появились в центре зала, огромные и горящие. Низкий гул заполнил пространство, заглушая Песнь. Миральда почувствовала, как её Ритм дрогнул, но не остановилась. Она пела, и город пел с ней, стены дрожали, а сфера начала вращаться быстрее.

— Пой, Миральда! — крикнул Вельветто, его голос пробился сквозь гул Тени. — Ты — Певец! Тень не может заглушить тебя, если ты веришь в свою Песнь!

Кайра, Громыхало, Тарин и Тик-Так встали вокруг Миральды, словно защищая её. Тень ринулась вниз, её крылья превратились в вихрь тьмы, но Песнь Миральды становилась сильнее. Сфера в центре зала вспыхнула, и свет, исходящий от неё, начал отталкивать Тень.

Внезапно Миральда почувствовала, как что-то внутри неё щёлкнуло. Ритм стал яснее, чище. Она увидела Тень не как врага, а как часть себя — страх, который она несла с собой через Разлом. И в этот момент она поняла, что должна принять его, чтобы завершить Песнь.

— Я вижу тебя, — прошептала она, обращаясь к Тени. — Ты — моя. Но я выбираю свет.

Сфера взорвалась светом, и Песнь города достигла кульминации. Тень закричала, её форма начала растворяться, алые глаза потухли. Стены башни задрожали, и образы на них сменились: разрушенные миры начали восстанавливаться, люди через Разлом шли не в страхе, а с надеждой.

Когда свет угас, Миральда стояла, тяжело дыша. Сфера всё ещё пульсировала, но теперь её свет был мягким, успокаивающим. Тень исчезла, но Миральда чувствовала, что её эхо осталось — не как угроза, а как напоминание.

Хранитель шагнул вперёд, его глаза сияли одобрением.

— Ты спела Песнь, Певец. Город запомнит её. Но Разлом всё ещё открыт. Твой путь не окончен.

Миральда посмотрела на команду. Кайра опустила кинжал, но её глаза всё ещё искали опасность. Громыхало ухмыльнулся, тыкая ключом в сторону сферы. Тарин сжимал медальон, но его лицо теперь было спокойнее. Тик-Так просто кивнул, его сенсоры мигали зелёным.

— Что дальше? — спросила Кайра, её голос был хриплым.

Миральда посмотрела на сферу, чувствуя, как Ритм в её груди всё ещё поёт, но теперь мягче, увереннее.

— Мы идём через Разлом, — сказала она. — Город показал нам путь. Но теперь мы сами выбираем, куда он нас приведёт.

Вельветто закружился вокруг неё, его гудение было почти радостным.

— Песнь продолжается, Певец. И ты ведёшь её.

За стенами башни небо очистилось, перламутровые облака сияли ярче, чем когда-либо. Но где-то вдалеке, в глубине Разлома, Миральда почувствовала новый ритм — слабый, но настойчивый. И она знала, что их путешествие только начинается.