Таверна "На краю вселенной"

Я затаился за грудой ящиков, но в Таркове тишина — не твой друг. Один из них заметил тень, и началось. "Гооони его!" — заорал их главарь, и они рванули ко мне, как стая собак. Первый получил пулю в грудь из "Калаша" — рухнул, захлёбываясь кровью. Второй попытался зайти с фланга, размахивая топором, но я встретил его прикладом в челюсть, а потом добил выстрелом в упор. "Хватай его, сука, хватай!" — орали оставшиеся, но их пыл угас, когда третий поймал очередь в живот и завалился, скуля, как подбитый зверь. Двое сбежали, бросив своего главаря, который всё ещё орал: "Я твой дом найду, мразь!" Я заткнул его ножом. Тарков учит экономить патроны.

На заводе нашёл метку — вырезанную на стене букву "К", обведённую чем-то, похожим на кровь. Рядом — старый сейф, пустой, но внутри записка: "Ключ ближе, чем ты думаешь. Ищи в тенях". Тень, сукин сын, играет со мной. Но я не тот, кто сдаётся. Завод — огромный, ржавый лабиринт, и где-то здесь спрятана моя цель. Или моя смерть. В Таркове это одно и то же.

Сижу в подвале, слушаю, как дождь барабанит по крыше. Сигарет нет, нервы на пределе. Завтра продолжу искать. Ключ где-то здесь, и я найду его, даже если Тарков решит иначе. А если не найду — пусть этот дневник станет моим последним "похер" этому городу.

P.S. для BSG: Никита, братишка, добавь в Тарков нормальный дождевик, а то Волк промок до нитки и уже чихает. И сигареты, ради бога, заспавнь побольше — мой наёмник курит, как паровоз, а лутать пачки по помойкам уже задолбало! 😜

— Посох ведёт нас, — сказал он наконец, его голос был тихим, но твёрдым, как удар молота. — Он чувствует разлом. Мы идём туда, куда он зовёт.

Элиза нахмурилась, её амулет мерцал слабым светом, отбрасывая голубые блики на её лицо. — Ты доверяешь этой штуке? После всего, что мы видели? Кузница, Лазарус… Что, если это ловушка?

— Всё — ловушка, — отрезал Сэмюэль, но в его глазах мелькнула тень сомнения. — Пустота играет с нами, но мы не пешки. Мы охотники. И мы найдём её сердце.

Гидеон, чьи пальцы всё ещё сжимали книгу, кашлянул, его голос дрожал от напряжения. — Я читал о разломах в старых текстах. Они не просто дыры в мире. Они… как раны. И каждая рана оставляет след — эхо, которое можно услышать, если знать, как слушать. Если мы найдём источник эха, мы найдём якорь.

— Эхо, — повторила Элиза, её взгляд скользнул по тёмным окнам заброшенного здания впереди. — Я чувствую что-то. Не звук, а… давление. Как будто кто-то дышит мне в затылок.

Сэмюэль кивнул, его инстинкты подтверждали её слова. Он поднял посох, и тот засветился тусклым красноватым светом, отбрасывая длинные тени, которые казались слишком живыми. — Там, — сказал он, указывая на здание. — Там что-то есть.

Здание было старым складом, его кирпичные стены покрывали трещины, а окна зияли пустыми глазницами. Дверь, сорванная с петель, лежала на земле, покрытая слоем грязи и ржавчины. Внутри было темно, но не просто темно — это была тьма, которая поглощала свет, как голодный зверь. Сэмюэль шагнул внутрь, его сапоги хрустели по битому стеклу и обломкам досок. Остальные последовали, их дыхание было единственным звуком в этом мёртвом месте.

В центре зала стояла статуя. Она была грубо вырезана из чёрного камня, изображая фигуру без лица, с руками, протянутыми к небу. Её поверхность блестела, как мокрая, хотя дождь сюда не доходил. У подножия статуи лежали осколки, похожие на те, что разбил Лазарус, и от них исходил слабый чёрный дым, который поднимался и растворялся в воздухе.

— Это якорь? — прошептала Элиза, её амулет теперь горел ярче, но свет дрожал, как будто боялся.

Гидеон открыл книгу, его пальцы быстро листали страницы. — Это… это не просто якорь. Это алтарь. Пустота использует его, чтобы говорить. Чтобы звать.

— Звать кого? — Джек сжал нож крепче, его глаза обшаривали тени. — Ещё одного Лазаруса?

Прежде чем кто-то успел ответить, воздух задрожал. Пол под ногами загудел, как натянутая струна, и статуя начала двигаться. Её каменные руки медленно опустились, а безликая голова повернулась к Сэмюэлю. Из пустоты, где должно было быть лицо, раздался голос — не один, а множество, сплетённых в хор, от которого кровь стыла в жилах.

— Кольт, — прошептали голоса, и эхо разнеслось по залу, как волна. — Ты пришёл. Ты всегда приходишь. Но что ты отдашь?

Сэмюэль поднял револьвер, его палец замер на спусковом крючке. — Я не торгуюсь с тобой, — сказал он, но его голос дрогнул, и он почувствовал, как посох в его руке стал горячим, почти невыносимо.

Статуя шагнула вперёд, её движения были рваными, как у марионетки, чьи нити дёргает невидимая рука. — Ты уже отдал. В кузнице. В крови. В боли. Но этого мало. Она хочет больше. Она хочет тебя.

Элиза выкрикнула заклинание, и её амулет вспыхнул, посылая волну света в сторону статуи. Камень треснул, но не раскололся. Вместо этого тьма вокруг статуи сгустилась, формируя фигуры — тени, похожие на людей, но с пустыми глазами и ртами, полными чёрного дыма.

Джек бросился вперёд, его нож сверкнул, рассекая одну из теней, но она лишь рассыпалась в дым, чтобы тут же собраться снова. — Чёрт возьми, Кольт, стреляй! — крикнул он, отступая.

Сэмюэль выстрелил. Пуля, заряжённая чем-то большим, чем просто порох, ударила в статую, и та взорвалась осколками. Но тьма не рассеялась. Она закружилась, как вихрь, и голоса стали громче, их слова резали, как ножи.

— Ты не можешь остановить её. Она в тебе. В каждом из вас.

Гидеон закричал, падая на колени, его книга выпала из рук. Его глаза закатились, и он начал шептать слова, которых никто из них не понимал. Элиза бросилась к нему, пытаясь привести в чувство, но её амулет потух, и она задрожала, как от холода.

Сэмюэль почувствовал, как пустота касается его разума, как холодные пальцы, скользящие по костям. Он вспомнил слова Лазаруса: Она уже в тебе. Посох в его руке горел, и он понял — это не просто оружие. Это часть его. Часть, которую он не хотел отдавать, но, возможно, придётся.

— Держитесь! — крикнул он, вскидывая посох. Красный свет вырвался из него, разрывая тьму, но она тут же сомкнулась снова, как вода после брошенного камня. — Мы не сдадимся!

Тени наступали, их рты шептали его имя, и где-то в глубине Сэмюэль услышал эхо — не голос пустоты, а что-то другое. Голос отца. Часть себя. Всегда нужно отдать часть себя.

Но что, если эта часть — всё, что у него осталось?

Ночь сгустилась, и склад стал клеткой, где охотники превратились в добычу. А пустота смеялась, её голос эхом отдавался в костях.

— Разлом закрыт, но это не конец, — наконец сказал он, его голос был низким, как далёкий гром. — Пустота не приходит просто так. Она всегда ищет якорь. Что-то или кого-то, что держит её в нашем мире.

Элиза, шедшая рядом, поправила капюшон плаща, её амулет тускло поблёскивал в свете фонаря. — Гидеон говорил про якорь ещё в кузнице. Если это человек, то кто? И как нам его найти?

Гидеон, чьё лицо было бледнее обычного, сжимал свою книгу, как спасательный круг. — Якорь — это не обязательно человек, — сказал он, поправляя очки дрожащей рукой. — Это может быть предмет, место, даже идея. Пустота цепляется за то, что имеет вес в этом мире. Кузница была одним из таких якорей, но я подозреваю, что есть и другие. И они зовут её.

Сэмюэль остановился, его глаза сузились, когда он заметил движение в переулке. Тень мелькнула за углом, слишком быстрая, чтобы быть случайной. Он поднял руку, призывая остальных к тишине. Джек моментально насторожился, его нож замер в воздухе. Элиза пробормотала заклинание, и её амулет засветился мягким голубым сиянием, отбрасывая тени назад.

— Кто-то следит, — прошептал Сэмюэль, его пальцы сжали рукоять револьвера. — Или что-то.

Переулок был узким, заваленным мусором и рваными афишами, которые шептались под ветром. Вдалеке послышался звук — тихий, но отчётливый, как звон разбитого стекла. Сэмюэль шагнул вперёд, его сапоги хрустели по осколкам бутылок. Остальные последовали, их дыхание смешивалось с холодным воздухом, образуя облачка пара.

За углом их ждала фигура. Не пустота, не тварь из кузницы, а человек — или то, что когда-то им было. Мужчина стоял в тени, его лицо скрывал капюшон, но глаза светились болезненным жёлтым светом, как у зверя, пойманного в ловушку. Его руки, покрытые чёрными венами, дрожали, сжимая что-то, похожее на осколок зеркала.

— Кольт, — прохрипел он, и его голос звучал, будто кто-то скрёб гвоздём по стеклу. — Ты… ты закрыл разлом. Но ты не остановил её. Она всё ещё здесь. Она во мне.

Сэмюэль шагнул ближе, револьвер наготове. — Кто ты? И что тебе нужно?

Мужчина рассмеялся, но смех перешёл в кашель, и из его рта вырвался чёрный дым, завиваясь в воздухе, как змея. — Я был как ты. Охотник. Искал правду. Но правда… она пожирает. Пустота выбрала меня. Теперь она хочет тебя.

Элиза подняла амулет, её голос стал твёрже: — Назови своё имя, или я выжгу эту дрянь из тебя.

— Имя? — мужчина склонил голову, его глаза вспыхнули ярче. — Имена ничего не значат для неё. Но вы можете звать меня Лазарус.

Джек фыркнул, но его рука с ножом не дрогнула. — Лазарус, значит? Хорошенькое имечко для ходячего трупа. Что ты хочешь, Лазарус?

Мужчина медленно поднял осколок зеркала, и в его поверхности отразились не их лица, а что-то иное — тёмное, текучее, как нефть. — Она говорит через меня. Она хочет сделку. Ты закрыл один разлом, Кольт, но их больше. Гораздо больше. И каждый из них — дверь. Отдай ей то, что она хочет, или город утонет в тени.

Сэмюэль почувствовал, как посох в его руке задрожал, словно откликнувшись на слова Лазаруса. Он вспомнил кузницу, жар горна, слова отца. Часть себя. Всегда нужно отдать часть себя. Но что, если цена слишком высока?

— Я не торгуюсь с пустотой, — сказал он, целясь в Лазаруса. — И не позволю ей забрать этот город.

Лазарус улыбнулся, его зубы были чёрными, как уголь. — Тогда ты будешь сражаться. Но знай, Кольт: каждый выстрел, каждый удар — это шаг к ней. Она уже в тебе.

Прежде чем Сэмюэль успел ответить, Лазарус разбил зеркало о землю. Осколки взорвались чёрным светом, и воздух наполнился воем, от которого кровь стыла в жилах. Фигура мужчины растворилась, оставив лишь лужу чёрной жижи, которая медленно впитывалась в асфальт.

— Чёрт возьми, — выругался Джек, отступая назад. — Это что, теперь каждый псих в городе будет её рупором?

Гидеон присел, изучая лужу. — Это не просто псих. Он был заражён. Пустота использует его как проводник. Если таких, как он, больше.

— То нам нужно найти остальные разломы, — закончила Элиза, её голос дрожал, но глаза горели решимостью. — И якоря, которые их держат.

Сэмюэль смотрел на место, где исчез Лазарус, его мысли были мутными, как ночной туман. Пустота была ближе, чем он думал. Она не просто ждала за гранью — она уже просачивалась в их мир, в их разумы, в их кровь. И что-то подсказывало ему, что Лазарус был лишь началом.

— Идём, — сказал он, поворачиваясь к спутникам. — Нам нужно найти следующий разлом. И, возможно, ответы.

Ночь сомкнулась вокруг них, и где-то в темноте раздался тихий шёпот — не слова, а эхо пустоты, зовущее их глубже в её объятия.

Вельветто, парящий рядом, издал тревожный гудящий звук.

— Песнь города становится громче, но в ней есть диссонанс, — прошептал он. — Тень не просто следует за вами. Она — часть Песни, но искажённая. Будь осторожна, Певец. Если ты споёшь неверно, город может рухнуть.

Миральда кивнула, её взгляд был прикован к входу в башню — арке, сотканной из света, похожей на ту, через которую они вошли в город. Но эта арка была иной: она дрожала, как поверхность воды, и из неё доносились звуки, похожие на хор тысяч голосов, сливающихся в одну мелодию. Ритм в её груди откликнулся, и Миральда почувствовала, как её ноги сами несут её вперёд.

— Мы идём внутрь, — сказала она, её голос был твёрд, несмотря на страх, что сжимал её сердце. — Если город хочет, чтобы я спела, я спою.

Команда последовала за ней, хотя Кайра бросила последний взгляд на небо. Тень теперь была ближе, её крылья закрывали половину перламутрового неба, а алые глаза казались двумя звёздами, готовыми упасть. Низкий гул, исходящий от неё, резонировал с городом, заставляя стены дрожать.

Когда они шагнули через арку, свет снова закружился вокруг, но на этот раз он был плотнее, почти осязаемым. Миральда почувствовала, как её Ритм сливается с мелодией башни, и на мгновение она потеряла ощущение своего тела. Перед глазами замелькали образы: миры, соединённые Разломом, лица людей, которых она никогда не знала, и тени, что следовали за ними, словно эхо их собственных страхов.

Они оказались в огромном зале, чьи стены уходили в бесконечность. В центре зала возвышалась сфера, сияющая, как звезда, подвешенная в воздухе. Она пульсировала в такт Ритму Миральды, и каждый её импульс вызывал волну света, которая расходилась по залу. Хранители остались у входа, их голубые глаза следили за командой, но они не произнесли ни слова.

— Это сердце города, — сказал Тик-Так, его голос был почти благоговейным. — Энергетическая сигнатура идентична Ритму в твоей груди, Миральда. Ты связана с ним.

Миральда шагнула к сфере, чувствуя, как её Ритм тянет её ближе. Она протянула руку, и сфера отозвалась, испустив звук, похожий на аккорд, который эхом отразился в зале. В этот момент стены зала ожили, показывая образы: разрушенные миры, люди, идущие через Разлом, и Тень, что следовала за ними, становясь всё больше.

— Город поёт о равновесии, — раздался голос Хранителя, эхом отражаясь в зале. — Но Разлом нарушает его. Твой Ритм, Певец, может восстановить Песнь — или разрушить её. Тень — это эхо твоего выбора. Она растёт, потому что ты сомневаешься.

Миральда замерла. Её рука всё ещё была вытянута к сфере, но она почувствовала холод, пробирающий до костей. Она вспомнила слова Вельветто: «Песнь может спеть о тебе самой». Что, если Тень — это не просто враг, а часть её? Часть её страха, её неуверенности?

Кайра шагнула вперёд, её кинжал сверкнул.

— Хватит загадок! — рявкнула она. — Если эта штука — сердце города, давай сделаем что-нибудь! Разрушим Тень, пока она не разрушила нас!

Громыхало кивнул, уже доставая свой гаечный ключ.

— Я за. Давай разберём эту сферу, посмотрим, что внутри.

Но Тарин схватил Миральду за руку, его глаза были полны тревоги.

— Не торопись, — сказал он. — Я чувствую медальон. Он говорит, что Тень — это не просто зло. Она — часть Песни, как и ты. Если ты уничтожишь её, ты можешь уничтожить и себя.

Тик-Так повернулся к Миральде, его сенсоры мигали красным.

— Анализ подтверждает: уничтожение сферы может привести к коллапсу энергетической сети города. Вероятность уничтожения Тени без последствий — менее 10%. Альтернатива: синхронизация твоего Ритма с Песнью города.

Миральда посмотрела на сферу. Она чувствовала, как Ритм в её груди бьётся в унисон с ней, но в этой мелодии был страх — и что-то ещё. Надежда? Решимость? Она вспомнила Пустоши, людей, которые верили в неё, и Разлом, который связывал миры, но мог их и разрушить.

— Я спою, — сказала она наконец. — Но не для Тени. Для города. Для нас.

Она закрыла глаза и позволила Ритму в своей груди вырваться наружу. Её голос, сначала тихий, начал подниматься, сливаясь с Песнью башни. Свет вокруг сферы стал ярче, и стены зала запели в ответ, их мелодия становилась всё громче. Команда замерла, глядя на Миральду, чья фигура теперь сияла, как звезда.

Но в этот момент Тень ударила. Небо над башней разорвалось, и её алые глаза появились в центре зала, огромные и горящие. Низкий гул заполнил пространство, заглушая Песнь. Миральда почувствовала, как её Ритм дрогнул, но не остановилась. Она пела, и город пел с ней, стены дрожали, а сфера начала вращаться быстрее.

— Пой, Миральда! — крикнул Вельветто, его голос пробился сквозь гул Тени. — Ты — Певец! Тень не может заглушить тебя, если ты веришь в свою Песнь!

Кайра, Громыхало, Тарин и Тик-Так встали вокруг Миральды, словно защищая её. Тень ринулась вниз, её крылья превратились в вихрь тьмы, но Песнь Миральды становилась сильнее. Сфера в центре зала вспыхнула, и свет, исходящий от неё, начал отталкивать Тень.

Внезапно Миральда почувствовала, как что-то внутри неё щёлкнуло. Ритм стал яснее, чище. Она увидела Тень не как врага, а как часть себя — страх, который она несла с собой через Разлом. И в этот момент она поняла, что должна принять его, чтобы завершить Песнь.

— Я вижу тебя, — прошептала она, обращаясь к Тени. — Ты — моя. Но я выбираю свет.

Сфера взорвалась светом, и Песнь города достигла кульминации. Тень закричала, её форма начала растворяться, алые глаза потухли. Стены башни задрожали, и образы на них сменились: разрушенные миры начали восстанавливаться, люди через Разлом шли не в страхе, а с надеждой.

Когда свет угас, Миральда стояла, тяжело дыша. Сфера всё ещё пульсировала, но теперь её свет был мягким, успокаивающим. Тень исчезла, но Миральда чувствовала, что её эхо осталось — не как угроза, а как напоминание.

Хранитель шагнул вперёд, его глаза сияли одобрением.

— Ты спела Песнь, Певец. Город запомнит её. Но Разлом всё ещё открыт. Твой путь не окончен.

Миральда посмотрела на команду. Кайра опустила кинжал, но её глаза всё ещё искали опасность. Громыхало ухмыльнулся, тыкая ключом в сторону сферы. Тарин сжимал медальон, но его лицо теперь было спокойнее. Тик-Так просто кивнул, его сенсоры мигали зелёным.

— Что дальше? — спросила Кайра, её голос был хриплым.

Миральда посмотрела на сферу, чувствуя, как Ритм в её груди всё ещё поёт, но теперь мягче, увереннее.

— Мы идём через Разлом, — сказала она. — Город показал нам путь. Но теперь мы сами выбираем, куда он нас приведёт.

Вельветто закружился вокруг неё, его гудение было почти радостным.

— Песнь продолжается, Певец. И ты ведёшь её.

За стенами башни небо очистилось, перламутровые облака сияли ярче, чем когда-либо. Но где-то вдалеке, в глубине Разлома, Миральда почувствовала новый ритм — слабый, но настойчивый. И она знала, что их путешествие только начинается.

Я хотел ответить, но горло сжала невидимая рука. Мои слова утонули в шуме — шорохе страниц, стуке шагов, далёких криках, что эхом отдавались в пустоте. Площадь начала меняться. Брусчатка под ногами трескалась, и из трещин вырастали стены, кривые, как кости, сломанные и сросшиеся неправильно. Они смыкались вокруг, образуя лабиринт, но я знал: это не стены. Это город. Его рёбра. Его зубы.

Книга в моих руках — или то, что от неё осталось — раскрылась сама. Страницы были пустыми, но чернила текли из моих пальцев, складываясь в слова, которых я не хотел читать: Ты — жертва. Ты — палач. Ты — город. Я попытался захлопнуть её, но она не подчинилась. Вместо этого она впилась в мою кожу, её края резали, как лезвия, и кровь, что текла из ран, была чёрной, как фонтан.

— София, — прошептал я, не зная, почему её имя всплыло первым. Её лицо мелькнуло в зеркале неба, но теперь оно было другим — стеклянная улыбка растрескалась, а глаза были пустыми, как окна заброшенного дома. Она была здесь, но не она. Тень шагнула ближе, и я увидел, что её маска теперь не просто кость, а кусок зеркала, в котором отражалась София. И я. И город.

— Ты звал её, — сказала тень, и её голос был как нож, вонзающийся в рёбра. — Но она — это ты. Все они — это ты.

Я повернулся, чтобы бежать, но лабиринт сжался. Улицы дышали, их стены пульсировали, как плоть, и я слышал, как они шепчут моё имя. Лукас. Лукас. Лукас. Каждый шаг отдавался эхом, но это были не мои шаги — это были шаги других, тех, кто был мной в прошлом, тех, кто держал книгу, открывал дверь, шагал в пустоту. Я чувствовал их в своей крови, в своих костях, в своём дыхании.

Фонари, что умерли, теперь горели снова, но их свет был неправильным — он не освещал, а поглощал. В нём я видел силуэты: Софию, с её стеклянными глазами; людей из зеркал, чьи лица были моими; и тень, что теперь не следовала за мной, а стояла впереди, указывая на новую дверь. Она была меньше, но тяжелее, её поверхность была покрыта письменами, которые я не мог прочесть, но знал наизусть. Они были вырезаны на моём сердце.

— Открой, — сказала тень, но теперь её голос был моим. Я посмотрел на свои руки — они были покрыты чернилами, кровью, пеплом. Ключ был там, в моих венах, и я знал, что он всегда был там. Я не хотел открывать дверь, но мои пальцы уже касались замка. Он был холодным, как лёд, но обжигал, как огонь. Щелчок был тихим, но он разорвал тишину, как выстрел.

За дверью была не пустота. Там был город. Не тот, что я знал, а другой — бесконечный, с улицами, что вились, как змеи, с домами, что росли, как деревья, с небом, что было зеркалом, полным моих лиц. Я видел себя в каждом окне, в каждой луже, в каждой трещине. Лукас, что убивал. Лукас, что умирал. Лукас, что открывал двери и становился ими.

Книга упала, но теперь она была не книгой, а частью меня. Её страницы были моими мыслями, её слова — моим дыханием. Я шагнул через порог, и город сомкнулся вокруг меня, как пасть. Тень исчезла, но я знал, что она не ушла — она была во мне, в каждом вдохе, в каждом ударе сердца.

— Ты дома, — сказал город, и его голос был хором всех Лукасов, всех времён, всех обещаний. — Ты всегда был здесь.

Я шёл по улицам, что были моими венами, под небом, что было моими глазами. Дверь за мной закрылась, но я знал, что найду другую. И ещё одну. И ещё. Книга шептала, город дышал, и я был их частью. Я был ключом. Я был замком. Я был городом.

И где-то в глубине, в тени, я слышал смех Софии. Или, может быть, это был мой смех.

P.S. от автора:

Лукас, город не отпускает. Его улицы — это твой лабиринт, его двери — твои ловушки. Ты думал, что выбираешь, но выбор был сделан задолго до тебя. Книга знает твоё имя, тень носит твоё лицо, а город пьёт твою кровь. Куда ты пойдёшь теперь?

— Слышишь? — Иван не повернулся, но его голос был острым, как нож, который он сжимал. — Оно идёт.

Алексей не слышал ничего, кроме гула в собственной голове, но он знал, что Иван прав. Лес не спал. Он дышал, двигался, подкрадывался. Где-то за деревьями хрустнула ветка, и звук этот был как щелчок затвора в пустой комнате. Алексей сжал кулаки, ногти впились в ладони, но боль не помогла. Холод в плече растекался, как яд, и он чувствовал, как что-то внутри него отвечает лесу — тихо, но настойчиво, как шёпот любовника в темноте.

— Надо двигаться, — сказал Иван, и в его голосе не было ни страха, ни сомнения. Только холодная, как сталь, решимость. Он шагнул вперёд, но Алексей не двинулся. Его ноги словно вросли в снег, а глаза приковало к деревьям, где тени шевелились, как живые. Они не были просто тенями. Они имели форму — длинные пальцы, скрюченные спины, глаза, что горели, как болотные огни. Они смотрели на него. Они знали его имя.

— Алексей, — голос Ивана резанул, как хлыст. — Шевелись, или я сам тебя прикончу.

Алексей заставил себя шагнуть, но каждый шаг был как падение в пропасть. Лес следил. Лес ждал. Он чувствовал, как что-то тянет его назад, к той избе, к той твари с глазами-угольками. Её голос всё ещё звенел в ушах, как эхо колокола в заброшенной церкви: *Ты его ключ*. Он не знал, что это значит, но слова эти вгрызались в мозг, как черви в гнилое дерево.

Они вышли к реке — узкой, чёрной, как жила, вскрытая ножом. Лёд покрывал её тонкой коркой, но под ней вода текла, живая, шепчущая. На другом берегу, в тени сосен, стояла фигура. Не человек. Слишком высокая, слишком худая, с руками, что свисали до колен, как ветви ивы. Её лицо было скрыто, но Алексей знал, что она смотрит на него. Он чувствовал её взгляд, как иглу, вонзающуюся в затылок.

— Не смотри, — буркнул Иван, но его голос дрогнул, впервые за всё время. Он сжал нож так, что костяшки побелели. — Идём.

Но Алексей не мог отвести глаз. Фигура не двигалась, но лес вокруг неё оживал — ветви качались, хотя ветра не было, снег кружился, как рой мух, а из-под льда доносился звук, похожий на стон. Он знал этот звук. Он слышал его в пещере, в избе, в своих снах. Это был голос леса, и он звал его по имени.

— Она знает, — прошептал Алексей, и его голос был чужим, как будто кто-то другой говорил его ртом. Иван резко обернулся, его глаза сузились.

— Заткнись, — рявкнул он, но в его голосе был страх, тонкий, как трещина во льду. — Ты это, да? Ты с ней.

— Нет, — Алексей покачал головой, но сомнение вгрызлось в него, как ржавчина. Он посмотрел на свои руки — чёрные пятна на запястьях расползались, как плесень, и под кожей что-то двигалось, медленно, но неотвратимо. Он чувствовал, как оно растёт, как корни, что ищут воду. Лес был в нём. Лес был им.

Фигура на другом берегу шевельнулась. Она не шагнула — она скользнула, как тень, и лёд под ней затрещал, но не сломался. Её руки поднялись, и Алексей увидел, что это не руки, а ветви, сплетённые в подобие пальцев, с когтями, что блестели, как обсидиан. Она не говорила, но её голос был везде — в шелесте снега, в скрипе деревьев, в стоне реки.

— Ты принёс его, — сказала она, и слова эти были как нож, вонзённый в грудь. — Ты открыл дверь.

Иван рванулся вперёд, его нож блеснул, но фигура исчезла, растворившись в тенях, как дым. Лёд под ногами Ивана треснул, и он провалился по колено, хрипя от холода. Алексей бросился к нему, но что-то остановило его — не рука, не тень, а чувство, что если он сделает ещё шаг, то уже не вернётся. Лес смотрел. Лес ждал.

Иван выбрался на берег, его лицо было белым, как снег, а губы посинели. Он смотрел на Алексея, и в его глазах не было ничего, кроме ненависти.

— Ты её позвал, — прохрипел он, поднимая нож. — Ты их всех позвал.

— Нет, — Алексей отступил, его руки дрожали, а холод в плече рванулся к горлу, как зверь, почуявший свободу. — Это не я. Это оно.

Но Иван не слушал. Он шагнул ближе, и лезвие в его руке было как продолжение леса — холодное, безжалостное, голодное. Алексей хотел бежать, но ноги не слушались. Он чувствовал, как что-то внутри него смеётся — не он, а то, что поселилось под кожей, то, что знало лес лучше, чем он сам.

Где-то за рекой завыл ветер, но это был не ветер. Это был лес, и он пел свою песнь — старую, как кости земли, и такую же безжалостную. Алексей закрыл глаза, и в темноте за веками он увидел её — тварь с глазами-угольками, тварь с руками-ветвями, тварь, которая была лесом. Она улыбалась.

И лес улыбался вместе с ней.

Алекс кивнул, его мысли были такими же. Сеть, несмотря на свою механическую природу, действовала с пугающей логикой — словно хищник, который выжидает, пока добыча ослабнет. Но он чувствовал, что в её действиях было что-то ещё, что-то, что он не мог пока объяснить. Те огоньки, которые Лин видела в глубине, и движения дронов — слишком осмысленные, слишком… живые.

— Сора, — сказал он, — держи курс на юго-восток. Если узлы собираются вместе, как сказала Лин, мы должны быть там, где они наиболее активны. Мы не можем ждать, пока они придут за нами.

Сора кивнула, поправляя направление шлюпки. Джек, всё ещё возившийся с импровизированным парусом, наконец закрепил его так, чтобы поймать слабый ветер, начавший дуть с рассветом. Шлюпка ожила, медленно набирая скорость, но каждый скрип досок напоминал о её хрупкости.

Часы тянулись, и туман начал редеть, открывая серую гладь моря. Команда молчала, сохраняя силы, но напряжение росло. Кейн то и дело вглядывался в воду, ожидая новых теней. Эмма сортировала остатки их припасов, пытаясь распределить воду и сухари так, чтобы хватило хотя бы на день. Тан точил обломок ножа о кусок металла, найденный среди обломков, готовя его к следующей схватке.

Внезапно шлюпка дрогнула, словно наткнулась на что-то под водой. Все замерли. Алекс наклонился к борту, вглядываясь в тёмную глубину. Вода была спокойной, но он заметил слабое свечение — едва заметные искры, движущиеся кругами, как рой светлячков.

— Лин, — тихо позвал он. — Это может быть сигнал?

Лин, несмотря на мёртвый планшет, наклонилась к воде, прищурившись. — Возможно. Это не похоже на узел, но… похоже на их след. Как будто они оставили что-то, чтобы пометить территорию.

— Или заманить нас, — пробормотал Кейн, поднимая винтовку.

Прежде чем кто-то успел ответить, из воды вырвался резкий звук — высокий, механический визг, от которого у всех заложило уши. Шлюпка снова качнулась, и из глубины начали подниматься новые тени. На этот раз это были не дроны, а что-то более странное: гибкие, змеевидные конструкции, покрытые металлическими пластинами, с мигающими датчиками вдоль тел. Их было три, и они двигались с пугающей грацией, окружая шлюпку.

— Что за чёрт? — выдохнул Джек, хватаясь за импровизированное копьё.

— Это не дроны, — сказала Лин, её голос дрожал. — Это как будто части Сети. Её щупальца, но автономные. Они не зависят от узла.

— Тогда бей их! — крикнул Кейн, открывая огонь. Пули пробили одну из конструкций, но она лишь изогнулась, продолжая двигаться. Другая хлестнула по борту, вырвав кусок дерева. Шлюпка затрещала, вода начала просачиваться внутрь.

Алекс схватил весло и ударил по ближайшему щупальцу, но оно лишь отшвырнуло его назад, чуть не выбросив за борт. Эмма швырнула ещё одну бутылку с остатками химикатов, но эффект был слабым — щупальце лишь зашипело, выделяя едкий дым.

— Они слишком быстрые! — крикнула Сора, пытаясь удержать шлюпку на плаву. — Нам не отбиться!

— Тогда не отбиваемся, — сказал Алекс, его голос был холодным и решительным. — Мы идём на таран. Сора, направляй шлюпку к тому свечению. Если это их след, там может быть что-то важное.

— Ты с ума сошёл? — воскликнул Джек. — Мы развалимся на куски!

— Мы и так развалимся, если останемся здесь, — отрезал Алекс. — Сора, делай!

Сора стиснула зубы и направила шлюпку прямо к центру свечения. Щупальца преследовали их, хлеща по бортам, но команда работала как единое целое: Кейн стрелял, Тан и Джек отбивались копьями, Эмма заливала воду, которая хлестала через пробоины. Лин, прижавшись к борту, пыталась рассмотреть свечение в воде.

— Это не просто след! — крикнула она. — Это ядро! Маленькое, но активное. Они прячут его под водой!

— Тогда мы его достанем, — сказал Алекс. — Эмма, есть ещё химикаты?

— Последняя порция, — ответила она, показывая маленький пузырёк. — Но этого хватит только на один бросок.

— Тогда бросай точно, — сказал он.

Шлюпка неслась к свечению, которое становилось ярче. Щупальца били всё яростнее, одно из них зацепило Тана, сбив его с ног. Кейн подхватил его, не давая упасть за борт. Сора выкрикивала команды, направляя шлюпку через волны. Наконец, они оказались над источником света — небольшой сферой, парящей в воде, окружённой сетью проводов и датчиков.

— Сейчас! — крикнул Алекс.

Эмма швырнула пузырёк. Он разбился о сферу, и море вспыхнуло ярким светом. Взрыв был не таким мощным, как у первого ядра, но достаточно сильным, чтобы щупальца замерли и начали тонуть. Шлюпка затряслась, но устояла, хотя вода теперь доходила до щиколоток.

Команда, тяжело дыша, смотрела, как свечение гаснет. Туман снова сгустился, но угроза, кажется, отступила. Лин подняла голову, её глаза блестели от слёз и решимости. — Это было ядро. Ещё одно. Но их больше. Я чувствую.

— Сколько их? — спросил Кейн, вытирая пот со лба.

— Не знаю, — призналась Лин. — Но они слабеют. Мы их бьём.

Алекс посмотрел на команду — израненных, промокших, но всё ещё готовых драться. — Мы найдём их все, — сказал он. — Сколько бы ни осталось. Гребите. Мы не закончили.

Шлюпка двинулась дальше, вглубь тумана, туда, где море хранило свои тайны, а Сеть готовила новый удар.