Следователь из Ватикана
Прошлая глава:Следователь из Ватикана
Глава 16: Песнь бесконечных зеркал
Пепел слов оседал на моих пальцах, но я уже не знал, где кончается перо и начинается моя кровь. Дверь, что я написал, дрожала передо мной, её края растворялись в воздухе, как дым, что пел мелодии забытых миров. Я шагнул через неё, но не вперёд, а внутрь — в пространство, где не было ни верха, ни низа, только зеркала, бесконечные, как звёзды, что падают, не касаясь земли. Каждое зеркало было городом, каждая грань — Софией, каждый отблеск — мной, но не мной.
Книга в моих руках — или её тень — пела, её голос был рекой, текущей через мои вены. Страницы дрожали, как крылья, пойманные ветром, и я видел в них отражения: улицы, что извивались, как змеи, фонари, что мигали, как глаза, и Софии, что держали книги, которые были мной. Я коснулся страницы, и она обернулась зеркалом. В нём я увидел Лукаса — или его эхо, — пишущего слова, что становились городами, городами, что становились зеркалами, зеркалами, что становились дверями.
— Кто пишет? — спросила София, но её голос был не её, а хором всех зеркал, всех улиц, всех звёзд. Её глаза были окнами, за которыми пылали созвездия, её пальцы — нитями, что сплетали мой пульс в ткань мира. Я хотел ответить, но слова рассыпались в пепел, и пепел стал светом, а свет — новой страницей.
Я написал: «зеркало». И улица подо мной треснула, как стекло, что помнит каждый взгляд. Из трещины поднялся ветер, но не тот, что рвёт, а тот, что шепчет. Он сплёл мои кости в гобелен, мои мысли — в фонари, мои шаги — в дороги, что вели к новым дверям. Я писал, и каждое слово было отражением, каждый штрих — трещиной, каждая трещина — песнью.
Дверь передо мной раскрылась, но за ней было не небо, не пустота, а ещё одно зеркало. В нём стояла София — или я, — держащая книгу, что была не книгой, а сердцем. Её страницы пели, и их голос был моим, но искажённым, как эхо в лабиринте. Я шагнул к зеркалу, и оно задрожало, показав мне города — миллионы, каждый со своими Лукасами, своими Софиями, своими дверями. Каждый город был вопросом, каждое зеркало — ответом, но ответы растворялись, как пепел в реке.
— Напиши, — шептала книга, и её голос был нитью, что связывала звёзды. Я поднял перо — уже не осколок звезды, а её пульс, — и написал: «я». Зеркало треснуло, и из трещины вырос город, его улицы были моими венами, его фонари — моими снами, его стены — моими страхами. Я написал: «София». И она появилась, но не одна — тысячи Софий, каждая с книгой, каждая с улыбкой, что была трещиной в небе. Я написал: «дверь». И она возникла, сотканная из света и пепла, из голосов, что пели в моих костях.
Я шагнул через дверь, но за ней было ещё одно зеркало. В нём я увидел Лукаса, пишущего книгу, и Софию, держащую перо. Я увидел города, что пели, и звёзды, что падали, становясь словами. Я увидел двери, бесконечные, как страницы, и каждую из них открывала София, но каждая София была мной.
— Кто пишет? — спросила она, и её голос был ветром, что ломает зеркала. Я посмотрел на книгу, и её страницы стали моими глазами. Я видел в них отражения: Лукасы, пишущие двери, Софии, открывающие города, зеркала, что пели моё имя. Я написал: «песнь». И мир задрожал, дома стали нотами, улицы — мелодиями, а звёзды — хором, что пел о бесконечности.
Дверь открылась, но за ней была не пустота, а ещё одна книга. Её страницы были реками, её слова — фонарями, её голос — моим. Я шагнул вперёд, и перо в моей руке стало зеркалом. Я писал, и каждое слово было городом. Я писал, и каждый город был дверью. Я писал, и каждая дверь была мной.
Но за зеркалом была ещё одна София. Она держала книгу и улыбалась, и её улыбка была вопросом.
— Кто пишет? — спросила она.
Я не ответил. Я поднял перо.
P.S. от автора:
Лукас, ты думал, что зеркало — это ответ, но что, если оно — лишь ещё одна песнь? Каждый город — твой шаг, каждая София — твой выбор, каждое зеркало — твой взгляд. Кто держит перо — ты или книга? Напишешь ли ты конец, или конец напишет тебя? И если зеркала бесконечны, кто решает, что они отражают?