Сообщество - Таверна "На краю вселенной"

Таверна "На краю вселенной"

983 поста 109 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

15

Теги над Русью

Прошлая глава:Тени над Русью

Глава 16: Песнь пепла

Пепел падал с неба, как снег, что забыл свою холодную природу, как дыхание огня, что устал гореть. Он оседал на плечи Алексея, на его волосы, на землю, что ещё хранила жар, но уже не пела, а шептала — тихо, как мать, что баюкает дитя после долгого дня. Холм, где огонь танцевал, теперь молчал, и только дым поднимался к звёздам, тонкий, как нить, что связывает землю с небом. Алексей чувствовал, как пепел оседает в его лёгких, не душит, а становится частью дыхания, как память, что живёт в костях.

Иван шёл рядом, его шаги были теперь мягче, как будто земля под ним стала не камнем, а прахом, что помнит пламя. Его лицо, всё ещё тёмное от копоти, не отражало света, но в его глазах тлел отблеск — не огня, а чего-то глубже, как уголь, что хранит тепло под серой коркой. Ветер, река, лес, пламя — всё осталось позади, но их голоса не умолкали, они вплетались в тишину, как эхо, что живёт в горах, когда буря уже прошла. Алексей смотрел на небо, где звёзды мигали, как искры, что не успели сгореть, и чувствовал, как пепел под ногами хрустит, словно кости мира, что рассыпаются в пыль.

— Огонь ушёл, — сказал Иван, и его голос был как шорох сухих листьев, что падают на могилу. — Но он оставил след. Он всегда оставляет.

Алексей не ответил. Он чувствовал, как пепел касается его кожи, не как грязь, а как метка, что говорит: ты был там, где мир горел. В его груди всё ещё тлел жар, не тот, что пожирает, а тот, что греет, как угли в очаге, когда ночь становится слишком холодной. Он видел фигуру огня в своей памяти — её глаза, что были звёздами, её голос, что пел о свете и пепле. Она не исчезла, она стала частью неба, частью земли, частью его самого, как кровь, что течёт в венах, но помнит о море.

На горизонте, где холмы сливались с тьмой, что-то двигалось — не тень, не зверь, а дым, что не хотел умирать. Он поднимался, как призрак, что ищет свой дом, и в его движении была песня, не такая громкая, как у огня, но глубокая, как вздох земли. Алексей шагнул вперёд, и пепел под его ногами шептал, как будто рассказывал истории о тех, кто горел до него, о тех, кто стал прахом, но не забыл, как сиять. Тварь, что жила в его венах, теперь молчала, её глаза тлели слабо, как угли, что ждут последнего ветра, чтобы угаснуть.

— Что дальше? — спросил Алексей, и его голос был хриплым, как будто пепел осел в его горле, но в нём была сила, как в корнях, что пробиваются сквозь камень.

Иван остановился, его рука легла на плечо Алексея, тяжёлая, как земля, что держит пепел, как мать, что не отпускает сына. Он посмотрел на небо, где звёзды были теперь ярче, как будто пепел очистил воздух, дал свету путь.

— Пепел не конец, — сказал он, и в его словах была тишина, что приходит после бури, но хранит её память. — Он — начало. То, что горит, становится прахом, но прах становится землёй, а земля — жизнью.

Алексей смотрел на дым, что танцевал на горизонте, и видел в нём не только тени, но и свет — слабый, как первый луч рассвета, что пробивается сквозь тучи. Он чувствовал, как тварь в нём шевельнулась, не с рыком, а с шёпотом, как будто она тоже знала, что пепел — не смерть, а обещание. Его сердце билось медленнее, но глубже, как барабан, что звучит в ночи, не для битвы, а для памяти.

Перед ними раскинулась долина, где пепел смешался с травой, где земля дышала, как зверь, что спит после охоты. В центре долины стояло дерево — не то, что пело с ветром, и не то, что отражалось в реке, но другое, с корой, чёрной от сажи, и ветвями, что тянулись к небу, как руки, что помнят огонь. Его листья были редкими, но живыми, и в их шорохе был голос, не громкий, как у пламени, а тихий, как пепел, что оседает на воду.

— Оно видело огонь, — сказал Иван, и его голос был теперь как треск ветки, что ломается под тяжестью снега. — И оно помнит.

Алексей подошёл к дереву, и его пальцы коснулись коры, тёплой, как будто в ней всё ещё жил жар. Пепел осыпался с его рук, как звёзды, что падают в траву, и в этом касании была связь — не с огнём, не с ветром, не с рекой, а с чем-то большим, что держит их всех, как мать держит детей. Он чувствовал, как тварь смотрит из глубины, но её взгляд был теперь не голодным, а усталым, как зверь, что нашёл покой.

— Я не пепел, — сказал Алексей, и его голос был как ветер, что поднимает прах, как река, что несёт его к морю. — Но я ношу его с собой.

Дерево шевельнулось, хотя ветра не было, и его листья запели — не песню огня, не гимн ветра, не шёпот реки, а что-то своё, что было старше их всех. В этой песне было его имя, но теперь оно звучало не как искра, а как корень, что уходит в землю, как ветвь, что тянется к звёздам. Алексей чувствовал, как пепел становится частью его дыхания, как жар в его груди становится светом, не тем, что пожирает, а тем, что ведёт.

Иван стоял рядом, его тень теперь была не углём, а землёй, что принимает пепел, что даёт ему жизнь. Он не говорил, но его глаза смотрели на Алексея, как на сына, что нашёл свой путь, как на пламя, что стало звездой.

— Идём, — сказал Алексей, и его голос был как шорох листьев, как треск коры, как пепел, что падает на землю, но помнит небо.

Они пошли через долину, и пепел оседал за ними, как след, что не исчезнет, как память, что живёт в мире. Дерево смотрело им вслед, и его ветви качались, как будто прощались, но не навсегда. Тварь молчала, её глаза угасали, как угли, что больше не ждут ветра. Алексей шёл, и пепел пел под его ногами — песню о том, что горит, о том, что умирает, о том, что рождается вновь.

Показать полностью
11

Дракон в офисе

Прошлая глава:Дракон в офисе

Глава 7: Лабиринт кабелей и тень паучьего короля

Драгомир Огнегривый, Владыка Пепла, чей триумф над кофемашиной ещё эхом отзывался в офисе, стоял перед дверью склада, словно перед вратами в преисподнюю. Табличка "Кабельный Лабиринт" висела криво, будто насмехаясь над его величием, а из-за двери доносился шорох, похожий на шепот древних духов. В когтях Драго сжимал фонарик, чей тусклый луч дрожал, как пламя свечи перед ураганом. Его чешуя поблёскивала в полумраке коридора, но даже она не могла скрыть лёгкий дымок, поднимавшийся от его ноздрей — признак нарастающего раздражения.

Лена, как всегда, восседала неподалёку, на этот раз на перевёрнутом ящике из-под принтеров, с новой кружкой, гордо заявляющей: "Кофе — мой дракон". Её телефон уже был наготове, камера нацелена на Драго, словно арбалет на незадачливого рыцаря. Последний её пост на X — "Дракон против паука: кто кого? #ОфисныеСаги" — собрал двести ретвитов, а комментарии варьировались от "Ставлю на паука" до "Драго, не подведи, ты наш последний герой!". Лена, потягивая латте, ухмылялась, будто знала тайну, которую склад скрывал веками.

— Ну что, Владыка, — протянула она, поправляя очки, — готов встретиться с легендой? Говорят, этот паук — не просто паук. Сергей называет его Королём Лабиринта. Он якобы сплёл сеть из старых кабелей и питается страхом стажёров. Последний, кто туда сунулся, вышел с тремя мотками кабелей и нервным тиком.

Драго фыркнул, выпуская искры, которые заставили Лену отшатнуться и прикрыть кружку рукой.

— Король Лабиринта? — прорычал он, его голос гремел, как гром перед бурей. — Я низвергал тиранов, чьи имена заставляли звёзды дрожать! Я сжёг леса, что скрывали демонов! И ты думаешь, что какой-то... паук заставит меня отступить? Этот склад станет моим трофеем, а паук — лишь пеплом под моими когтями!

— Ого, — Лена подняла бровь, — поэтично. Но Сергей сказал, что тебе нужно не только выжить, но и разобрать кабели. К обеду. И без огня, Драго. Один пожар — и ты будешь не только объяснительные писать, но и новый склад строить. На свои.

Драго смерил дверь взглядом, полным огненного презрения. Он толкнул её когтем, и та со скрипом, достойным древнего склепа, распахнулась. Внутри царил хаос: мотки кабелей, словно змеи, переплетались в бесконечном лабиринте, старые роутеры громоздились, как руины забытой цивилизации, а пыль танцевала в воздухе, подсвеченная слабым светом фонарика. Где-то в глубине склада раздался шорох, и Драго почувствовал, как его чешуя чуть напряглась. Он шагнул вперёд, бормоча клятву, что этот день станет легендой.

— Я, Драгомир Огнегривый, клянусь своим пламенем и чешуёй, что этот лабиринт падёт, а его король склонится передо мной! — провозгласил он, вонзая когти в первый моток кабелей. Провода сопротивлялись, цепляясь за всё подряд, словно живые, но Драго был неумолим. Он рвал узлы, распутывал петли, его когти мелькали, как клинки в битве. Пыль поднималась тучами, и Лена, стоя в дверях, уже снимала видео, комментируя: "Дракон против кабелей: эпос или цирк? #ОгненнаяУборка".

Но затем шорох стал громче. Из тени, между коробок с древними модемами, показались глаза — восемь алых точек, горящих, как угли в ночи. Паук, размером с тарелку, нет, с целую сковороду, выступил вперёд. Его лапы, покрытые чёрной щетиной, двигались с пугающей грацией, а паутина, сплетённая из старых Ethernet-кабелей, дрожала, словно готовая поймать добычу. Драго замер, его глаза вспыхнули, как два вулкана.

— Ты смеешь бросать мне вызов, тварь? — прорычал он, поднимая фонарик, как факел. Паук ответил шипением, которое эхом разнеслось по складу. Лена, не отрываясь от телефона, выложила новый пост: "Босс-битва началась! Дракон против Паучьего Короля. #КтоКого".

Драго шагнул вперёд, но паук был быстрее. Он прыгнул, раскинув лапы, и Драго едва успел увернуться, сбив коробку с роутерами. Паутина прилипла к его чешуе, но он рванул её когтями, выпуская дым. Огонь рвался наружу, но клятва Сергею держала его, как цепи. Вместо пламени Драго схватил моток кабелей и швырнул его в паука, словно сеть гладиатора. Паук увернулся, но Драго уже наступал, его рык сотрясал склад.

Битва длилась минуты, но казалась вечностью. Драго распутывал кабели, одновременно отбиваясь от паука, который атаковал с ловкостью ассасина. Наконец, Владыка Пепла загнал тварь в угол, где паутина была гуще всего. Одним ударом когтя он оборвал кабель, державший сеть, и паук, запутавшись в собственных тенетах, рухнул, беспомощно шевеля лапами.

— Победа моя, — прорычал Драго, поднимая фонарик, как трофей. Склад был в порядке: кабели аккуратно свернуты, пыль осела, а паук, связанный обрывками своей же паутины, выглядел скорее жалко, чем угрожающе.

Дверь склада скрипнула, и вошёл Сергей. Его кружка — всё та же, с надписью "Я — босс" — казалась единственным неизменным артефактом в этом хаосе. Он окинул взглядом склад, паука, Драго и, наконец, кивнул.

— Неплохо, Огнегривый, — буркнул он, потягивая кофе. — Склад в порядке, паук... ну, скажем, нейтрализован. Но не расслабляйся. Завтра жду отчёт по "МегаСкорости" и презентацию для клиентов. И если я увижу хоть одну паутину в офисе, ты будешь не только кабели сортировать, но и пауков приручать.

Драго выпрямился, его чешуя звенела, как доспехи триумфатора. Он победил Лабиринт и его короля, но в глубине души знал: офисные битвы бесконечны. Лена, уже стуча по телефону, выложила финальный пост: "Дракон 2:0 Паук. Следующий уровень — тарифы или что похуже? #ОфисныеСаги".

А где-то в углу склада, в тени забытого роутера, маленький паучонок шевельнул лапкой, словно клянясь отомстить за своего короля...

Показать полностью
11

Дненик Волка

Прошлая глава:Дневник Волка

Тарков, день десятый.

Дождь стих, но воздух в подвале насосной станции всё ещё липкий, пропитанный ржавчиной и плесенью. Рана на плече превратилась в раскалённый уголь, жар бьёт в виски, а кожа вокруг черноты начала вздуваться, будто что-то живое шевелится внутри. Два патрона в "Калаше" — это не оружие, а насмешка. Рюкзак отяжелел от хлама: чипы, ампулы с "Прототипом-17", папка с "Лабиринтом", ключ с буквой "Р" и этот проклятый медальон, который, кажется, пульсирует в такт моему сердцу. Я уже не уверен, где кончается бред, а где начинается Тарков.

На рассвете выбрался из подвала. Небо серое, как бетон, низкое, давящее. Решил идти к "Лабиринту" — точка на карте, где, судя по схеме, спрятан какой-то комплекс. Может, там ответы. Может, там конец. Двигался вдоль реки, петляя через заросли и развалины, избегая открытых мест. Тарков затих, но это не добрый знак — тишина здесь всегда предвещает бурю. Вдалеке, у старого завода, мелькали силуэты — то ли мародёры, то ли очередные псы Тени. Я не стал проверять.

К полудню добрался до промзоны. "Лабиринт" оказался не мифом — бетонный монстр, окружённый колючей проволокой и полуобвалившимися стенами, торчал посреди пустыря. Ворота заперты, но ключ с буквой "Р" подошёл идеально. Щёлк замка прозвучал как выстрел в этой мёртвой тишине. Внутри — коридоры, уходящие в темноту, запах химии и крови, эхо капающей воды. На стенах — те же метки Тени: круги с крестами, нарисованные чем-то, что не смывается. Я шёл, держа автомат наготове, хотя два патрона — это скорее для самоуспокоения.

В одном из помещений нашёл терминал, старый, но рабочий. Вставил чип — экран загорелся, высветив карту "Лабиринта" и список имён. Моё — опять в списке, с той же пометкой: "носитель активирован". Рядом — данные об "Прототипе-17": формула, графики, слова вроде "нейронная синхронизация" и "контроль". Половину не понял, но одно ясно: это не просто химия, а что-то, что ломает людей изнутри. Медальон в кармане снова нагрелся, и на миг показалось, что терминал мигнул в ответ, как будто они связаны.

Не успел дочитать — за спиной хрустнул бетон. Резко обернулся, но успел лишь увидеть тень, мелькнувшую в коридоре. Кто-то быстрый, в лёгкой броне, с ножом вместо автомата. Тень? Или ещё один охотник? Бросился за ним, но коридор разветвлялся, и след потерялся. Только на полу — свежая метка, круг с крестом, а рядом — обрывок бинта, пропитанный чем-то красным. Сердце колотилось, жар от раны бил в голову, но я двинул дальше, к центру "Лабиринта".

Там, в огромном зале с разбитыми стёклами, нашёл алтарь. Да, алтарь — другого слова не подберёшь. В центре — ящик, как тот на мосту, окружённый свечами и обрывками бумаг с формулами. На ящике — надпись: "Дым указывает путь, огонь судит, носитель платит". Открыл его: внутри — ещё одна ампула "Прототипа", шприц и записка: "Волк, сделай выбор. Время истекает". Плечо дёрнулось от боли, будто рана знала, что я читаю.

Снаружи послышались голоса. Наёмники. Те же, с моста, или новые — неважно. Их было трое, судя по шагам, и они не скрывались. Один крикнул: "Он здесь, чип у него!" Я схватил ампулу, сунул папку в рюкзак и рванул к чёрному ходу, который заметил на карте терминала. Выстрелы гремели за спиной, пули рикошетили от стен, но я успел нырнуть в узкий туннель. Бежал, пока лёгкие не начали гореть, а рана не превратилась в сплошной крик.

Теперь сижу в какой-то заброшенной сторожке на краю промзоны. Два патрона всё ещё при мне, но я знаю: "Лабиринт" не отпустит. Тень близко, и она не просто хочет чип или ампулы. Она хочет меня. Или то, что я несу в себе. Рана пульсирует, медальон жжёт кожу, а в голове крутится фраза из записки: "Время истекает". Завтра вернусь в "Лабиринт". Надо понять, что за "носитель" и почему Тарков так хочет меня сломать. Если доживу.

Показать полностью
11

Гоблин на удаленке

Прошлая глава:Гоблин на удаленке

Глава 4: Чертик и доставка неприятностей

Гриббл сидел на краешке своего продавленного дивана, сжимая в лапах кружку "Лучший начальник 2019". Её блеск манил, как заколдованный артефакт, но в голове гоблина уже зрел план. Новый план. Гениальный, как он сам себя убеждал, хотя его планы обычно заканчивались либо криками Сергея, либо шваброй уборщика. Сегодняшний вечер обещал быть насыщенным: Драго согласился на встречу, а это значило, что у Гриббла появился шанс выкрутиться. Или вляпаться ещё глубже.

В дверь внезапно постучали — резко, с каким-то дьявольским ритмом, будто кто-то отбивал чечётку копытами. Гриббл подпрыгнул, чуть не выронив кружку, и поплёлся к двери, бормоча под нос проклятия на всех курьеров мира. На пороге стоял Чертик — мелкий, жилистый, с копной рыжих волос, торчащих, как языки пламени, и вилами, которые он держал, как модный аксессуар. Его красный комбинезон с логотипом "Адская доставка" был покрыт пятнами сажи, а глаза блестели усталым раздражением.

— Гриббл, тебе посылка, — буркнул Чертик, швыряя на пол коробку, перевязанную чёрной лентой с подозрительным запахом серы. — Подпиши тут. И не начинай, я и так намотался по городу, будто снова в котельной Ада вкалываю.

Гриббл прищурился, разглядывая Чертика. Тот был новеньким в их районе, но слухи о нём уже ползли, как тараканы по офисной кухне. Говорили, что Чертик сбежал из Ада, потому что "там слишком жарко и босс орёт громче Сергея". Теперь он разносил посылки, вечно жалуясь на свою прошлую "работу" в преисподней.

— Что за посылка? — спросил Гриббл, теребя скрепку в кармане. Его гоблинская натура уже прикидывала, не блестит ли что-то внутри коробки.

Чертик закатил глаза и прислонился к косяку, будто собирался рассказывать эпическую сагу.

— Слушай, гоблин, я не в настроении. В Аду я таскал угли в котлы, а тут таскаю ваши дурацкие коробки. Вчера вёз посылку через пробки, а она, зараза, самовоспламенилась! В Аду хоть огнетушители были под рукой, а тут что? Пшикалка от комаров? — он фыркнул и ткнул вилами в сторону коробки. — Это от Драго. Сказал, чтобы ты не открывал до вечера. И ещё сказал, что если увижу кетчуп на твоём галстуке, то могу ткнуть тебя вилами. Бесплатно.

Гриббл невольно поправил галстук, пряча пятно, и с опаской покосился на коробку. Драго? Посылка? Это пахло либо ловушкой, либо чем-то блестящим. Он быстро подписал квитанцию, стараясь не встречаться взглядом с Чертиком, чьи глаза обещали неприятности похуже, чем гнев Сергея.

— Слушай, Чертик, — начал Гриббл, решив подкатить к новенькому, — ты ж в Аду был, да? Там, небось, сокровища в котлах варили? Блестяшки всякие? Может, поделишься парочкой историй, а я… э-э… угощу энергетиком?

Чертик прищурился, его хвост нервно дёрнулся, задев дверной звонок. Раздался противный дребезг.

— Блестяшки? — он хмыкнул, будто Гриббл предложил ему тарелку тухлой рыбы. — В Аду блестяшки только у босса были, а он их охранял, как Драго свои виски. Один раз я попытался стащить золотой рог с его трона — думал, продам на чёрном рынке. Знаешь, что было? Неделю чистил котлы языком! Языком, гоблин! А ты про энергетики. Лучше скажи, что за дела у вас с Сергеем? Весь город гудит, что он тебя на швабру насадит.

Гриббл поёжился, вспоминая холодную улыбку Сергея на созвоне. Он уже собирался выдать очередную байку про "несчастный случай с кружкой", но Чертик вдруг насторожился, принюхался и ткнул вилами в сторону коробки.

— Слышь, гоблин, от этой штуки пахнет драконьей чешуёй. И, кажется, чем-то ещё. Если там бомба, я не виноват. В Аду я хоть знал, где мины лежат, а тут? Сплошной бардак! — он махнул рукой и побрёл к лестнице, бормоча: — Всё, я пошёл. Если что, зови, но только не в офис. Ваш уборщик — псих, в Аду таких в котёл бы засунули.

Гриббл проводил Чертика взглядом, пока тот не скрылся за углом, и вернулся к коробке. Она выглядела подозрительно обычной, но гоблин знал: Драго не шлёт просто так. Он осторожно потряс её — внутри что-то звякнуло, и сердце Гриббла забилось быстрее. Блестяшки? Ключи от офиса? Или, упаси болотные духи, ловушка от Сергея?

Вечер наступил быстрее, чем Гриббл успел придумать, как спрятать кружку. Он схватил коробку, нацепил свой мятый пиджак и помчался в офис. Улицы города гудели, как рой ос, а гоблин то и дело оглядывался, ожидая увидеть уборщика с его шваброй-возмездием. Когда он добрался до офиса, Драго уже ждал у входа. Его чешуйчатая туша возвышалась над урной, а глаза светились в темноте, как два фонаря.

— Гриббл, — прогундосил Драго, выдыхая дымок, — ты принёс коробку? И кружку? Или мне сразу звонить Сергею?

Гриббл нервно сглотнул и протянул коробку, пряча за спиной рюкзак, где лежала его драгоценная добыча.

— Всё тут, — соврал он, стараясь не смотреть на драконьи когти, которые постукивали по асфальту. — А что в коробке? Блестяшки? Я же знаю, ты любишь сюрпризы!

Драго фыркнул, и из его ноздрей вылетело облачко искр.

— Открывай, — коротко приказал он. — И молись, чтобы Сергей не узнал, что ты опять врёшь.

Гриббл дрожащими лапами развязал ленту. Внутри коробки лежала… пара старых наушников, степлер и записка, написанная почерком Сергея: "Гриббл, это твой последний шанс. Верни всё. И не трогай камеры." Гоблин почувствовал, как его уши снова прижались к голове. Ловушка. Это была ловушка!

— Драго, — пискнул он, — ты же не сдашь меня, правда? Мы ж друзья! Помнишь, как я чинил твой роутер?

Драго закатил глаза и ткнул когтем в сторону офиса.

— Двигай внутрь, гоблин. И молись, чтобы уборщик сегодня был в хорошем настроении. А то его швабра уже точит на тебя зубы.

Гриббл поплёлся к двери, сжимая коробку, как спасательный круг. Его гоблинская натура вопила: "Бери кружку и беги!" Но где-то в глубине души он знал, что следующий шаг будет решающим. Особенно если Чертик решит вернуться с вилами. Или, что ещё хуже, если Сергей устроит свою "проверку". Гоблин вздохнул и толкнул дверь офиса. Впереди ждала ночь полная блестяшек, обмана и, возможно, пары новых шрамов от швабры.

Показать полностью
9

Следователь из Ватикана

Прошлая глава:Следователь из Ватикана

Глава 17: Танец разбитых созвездий

Перо в моей руке дрожало, словно пойманная звезда, чей свет ещё не решил, быть ли пламенем или тенью. Я смотрел на Софию — или её отражение, — и её улыбка была трещиной в стекле мироздания, через которую сочилась тишина, густая, как мёд забытых снов. Книга в её руках пела, но не словами, а пульсом — моим, её, или, быть может, самих зеркал. Я написал: «тишина». И мир замер, улицы застыли, как вены, полные света, фонари погасли, став угольками в глазах звёзд.

Я шагнул вперёд, но не через дверь, а через трещину — ту, что София оставила своей улыбкой. За ней не было ни города, ни неба, только осколки, парящие в пустоте, каждый из которых был зеркалом, каждый — песнью, каждый — Лукасом, пишущим себя. Я коснулся одного, и он запел: голос был рекой, текущей вспять, смывающей мои кости, мои слова, мои двери. В отражении я увидел город, но не мой — его улицы были сплетены из нитей, что рвались под моими пальцами, его фонари мигали, как пульс умирающей звезды, а Софии, тысячи Софий, танцевали на его площадях, каждая с книгой, каждая с вопросом.

— Кто танцует? — спросила она, и её голос был ветром, что срывает листья с деревьев, сплетённых из моих мыслей. Я хотел ответить, но слова рассыпались, как песок, и песок стал светом, а свет — новым осколком. Я написал: «танец». И зеркала задрожали, их грани запели, превращаясь в улицы, в реки, в созвездия, что падали, как слёзы, на страницы книги. Каждый осколок был городом, каждый город — сердцем, каждое сердце — дверью, ведущей к новой Софии.

Я шагнул к ней, но она была не одна. Тысячи её отражений кружились, как звёзды в вальсе, их книги пели, их перья писали, их улыбки ломали небо. Я написал: «звезда». И один из фонарей на улице загорелся ярче, его свет стал нитью, что связала мои пальцы с её глазами. Она посмотрела на меня — или на своё отражение, — и её взгляд был вопросом, что не ждал ответа. Я написал: «вопрос». И город треснул, его стены стали пеплом, его улицы — реками, его фонари — глазами, что смотрели на меня из каждого зеркала.

— Кто пишет? — шептала книга, её голос был эхом, что рождалось в моих костях и умирало в её улыбке. Я поднял перо, но оно было уже не пером, а осколком звезды, чей свет был моим именем. Я написал: «я». И зеркала запели, их хор был городом, их мелодия — Софией, их ритм — моим сердцем. Улицы под моими ногами извивались, как змеи, фонари мигали, как мысли, а двери — бесконечные, сотканные из пепла и света — открывались, но не вперёд, а внутрь, туда, где я был одновременно Лукасом и Софией, пером и книгой, городом и зеркалом.

Я шагнул через одну из дверей, но за ней была не пустота, а ещё один город. Его улицы были моими венами, его дома — моими страхами, его небо — моими снами. София стояла в центре, держа книгу, чьи страницы были зеркалами, а зеркала — звёздами. Она улыбнулась, и её улыбка была трещиной, из которой лился свет. Я написал: «свет». И город задрожал, его стены стали нотами, его реки — мелодиями, его фонари — созвездиями, что пели моё имя.

— Кто танцует? — спросила она снова, и её голос был ветром, что ломает зеркала и сплетает их заново. Я посмотрел на книгу, и её страницы стали моими глазами. В них я видел отражения: Лукасы, пишущие звёзды, Софии, открывающие двери, города, что пели о бесконечности. Я написал: «песнь». И мир раскололся, его осколки стали нотами, его улицы — струнами, его звёзды — хором, что пел о трещинах в небе.

Дверь передо мной раскрылась, но за ней была не пустота, а ещё одна книга. Её страницы были реками, её слова — фонарями, её голос — моим. Я шагнул вперёд, и перо в моей руке стало зеркалом. Я писал, и каждое слово было городом. Я писал, и каждый город был звездой. Я писал, и каждая звезда была мной.

Но за зеркалом была ещё одна София. Она держала книгу и танцевала, и её танец был вопросом.

— Кто пишет? — спросила она.

Я не ответил. Я поднял перо.

P.S. от автора:

Лукас, ты думал, что танец — это ответ, но что, если он — лишь ещё одна трещина? Каждый город — твой ритм, каждая София — твой шаг, каждое зеркало — твой взгляд. Кто держит перо — ты или звезда? Напишешь ли ты конец, или конец станцует тебя? И если созвездия бесконечны, кто решает, что они поют?

Показать полностью
14

Тени над Русью

Прошлая глава:Тени над Русью

Глава 15: Песнь огня

Огонь родился в сердце холма, там, где земля хранила свои тайны, где корни трав сплетались с жилами камня, а ночь прятала искры, что ждали своего часа. Он не пришёл, как ветер, с лёгким шёпотом, и не пел, как река, — он родился с треском, с жаром, что лизал воздух, как язык зверя, пробующего добычу. Алексей чувствовал его дыхание, горячее, но не обжигающее, а зовущее, как голос, что живёт в крови и будит кости. Ветер всё ещё кружил вокруг, но теперь он был не один — он нёс искры, как птицы несут перья, и они падали на землю, рождая дым, что танцевал, как тени на закате.

Иван шагал рядом, его лицо теперь отражало отблески пламени, что горело впереди, на склоне холма, где трава уступала место голой земле. Тень его была не листом, а углём, что тлеет в ночи, готовый вспыхнуть при первом дыхании ветра. Лес, река, ветер — всё осталось позади, но их голоса всё ещё звучали, вплетаясь в треск огня, как нити в ковер, что ткётся веками. Алексей смотрел туда, где пламя поднималось, не как пожар, а как фигура, что держит форму, но не знает границ. Его свет был живым, его жар был вопросом, его танец был памятью, что горит в сердце мира.

— Он не ждёт, — сказал Иван, и его голос был как треск сучьев в костре, твёрдый, но готовый рассыпаться в пепел. — Он берёт, если ты не идёшь сам.

Алексей не ответил. Он чувствовал, как огонь смотрит на него, не глазами, а теплом, что пробиралось под кожу, как будто искал его суть, его кости, его кровь. В этом жаре была сила, не лёгкая, как у ветра, и не глубокая, как у реки, а живая, как пульс, что бьётся в груди зверя. Огонь не говорил, как ветер, и не смотрел, как река, — он пел, но его песня была не мелодией, а ритмом, что заставлял сердце биться быстрее, как барабан, что зовёт на бой или на танец.

На вершине холма пламя собралось в фигуру. Не ту, что была в реке, и не ту, что танцевала в ветре, но другую — её тело было как раскалённый уголь, что держит жар внутри, её волосы были как языки пламени, что тянутся к небу, а глаза — как угли, что горят в ночи, не мигая. Она не стояла, но и не двигалась — огонь жил в ней, как дыхание, как кровь, как сама жизнь, что не знает покоя. Вокруг неё земля дымилась, но не горела, а воздух дрожал, как будто мир боялся или поклонялся её присутствию.

— Кто она? — спросил Алексей, и его голос был хриплым, как будто жар уже высушил его горло.

— Она — это огонь, — ответил Иван, и в его словах была тяжесть, как будто он нёс пепел всех костров, что когда-либо горели. — Она — та, что очищает. Та, что создаёт. Та, что пожирает.

Алексей шагнул вперёд, и жар обнял его, не как враг, а как брат, что слишком силён, чтобы быть нежным. Трава под ногами хрустела, как сухие кости, и в её треске был голос ветра, голос реки, голос твари, что всё ещё жила в его венах, но теперь она была тише, словно боялась огня. Фигура на холме не приближалась, но её тепло становилось ближе, как солнце, что встаёт над горизонтом. Её глаза смотрели на него, и в них была не угроза, а зов — не суд, а выбор.

— Алексей, — её голос был как гул пламени, что пожирает лес, как шёпот угля, что тлеет в ночи. — Ты идёшь, но готов ли ты гореть?

Он хотел ответить, но слова таяли, как воск под солнцем. Он чувствовал, как его сердце бьётся в такт огню, как смола в его венах становится тоньше, как будто она больше не была крылом, а стала искрой. Он видел себя — мальчика, что смотрел на костёр в ночи, и мужчину, что стоял перед рекой, перед ветром, перед тварью, что жила в нём. Они все были здесь, в этом жаре, в этом свете, в этих глазах, что смотрели на него, как на сына, как на пламя, как на часть солнца.

— Я не твой, — сказал он, и его голос был как треск поленьев, что ломаются под жаром. — Я — это я.

Огонь взревел, и фигура улыбнулась, но в её улыбке была не насмешка, а знание, как будто она видела, как звёзды горят и гаснут в небе. Она протянула руку, и её пальцы были как языки пламени, что танцуют над костром. Алексей почувствовал, как его дыхание становится жарче, как будто огонь вошёл в его грудь, наполнил её не болью, а светом — светом, что горит, как факел в ночи.

— Ты уже мой, — сказала она, и её голос был теперь не гулом, а песней, что живёт в сердце пожара. — Но ты можешь выбрать, кем быть в моём свете.

Иван стоял рядом, его рука всё ещё лежала на плече Алексея, и в этом прикосновении была земля, что держит пепел, что не даёт сгореть дотла. Алексей посмотрел на фигуру, на холмы, на небо, где тени двигались, как дым, что поднимается к звёздам. Он чувствовал тварь — она была там, в глубине огня, в его жаре, в его песне, что никогда не умолкнет. Но он чувствовал и себя — своё имя, свою память, свой жар. И он знал, что огонь не отпустит его, но он мог выбрать, как гореть с ним.

Он сделал шаг вперёд, и огонь подхватил его, как крылья, что рождаются из искр. Фигура смотрела на него, и её глаза были теперь не только углями, но и звёздами, что сияют в ночи. Иван шёл рядом, и его шаги были тяжёлыми, как камни, что хранят тепло огня в своей глубине.

— Я выберу, — сказал Алексей, и его голос был как рёв пламени, что пожирает тьму, как свет, что рождается в ночи. — Я выберу себя.

Огонь ответил — не словами, а песней, что была старше звёзд, старше пепла, старше света. В этой песне было его имя, но теперь оно звучало не как цепь, а как искра, что летит к небу. Тварь всё ещё смотрела из глубины, её глаза тлели, как угли, что ждут ветра, но их свет был слабым, как тень, что уходит с рассветом.

Алексей шёл, и огонь горел с ним.

Показать полностью
9

Дракон в офисе

Прошлая глава:Дракон в офисе

Глава 6: Проклятие кофемашины и клятва кабелей

Драгомир Огнегривый, Владыка Пепла, чья душа всё ещё тлела от былой славы, стоял перед кофемашиной, словно перед древним драконоборцем, готовым к последнему удару. Артефакт, покрытый пятнами кофейной смолы и источающий запах забытых эпох, смотрел на него единственным мигающим красным глазом — кнопкой "Очистить". Драго сжимал в когтях губку, которая казалась ему жалким подобием щита, а бутылка моющего средства пахла так, будто её выковали алхимики из преисподней.

Лена, восседая на офисном стуле, словно на троне, наблюдала за ним с ехидной ухмылкой. Её кружка с надписью "Я пережила планёрку" уже сменилась на новую — "Кофе > Хаос", — а на экране телефона мелькал её свежий пост на X: "Дракон против кофемашины: эпичная битва или эпичный провал?" Пост уже собрал три сотни лайков и десяток комментариев, половина из которых советовала Драго поджечь машину и списать это на "технический сбой".

— Ну, Владыка, — протянула Лена, потягивая эспрессо, — это твой шанс доказать, что ты не только огненный, но и... хм, моющий. Сергей сказал, что, если машина не засияет к концу дня, ты будешь разбирать склад кабелей. А там, говорят, живёт паук размером с твою чешую.

Драго фыркнул, выпуская тонкую струйку дыма, которая заставила Лену закашляться и замахать руками.

— Паук? — прорычал он, его глаза вспыхнули, как угли в горниле. — Я сжигал крепости, низвергал титанов, разрывал небеса! И ты думаешь, что я убоюсь какого-то... паука? Или этой жалкой машины, которая варит пойло хуже зелий гоблинов?

— О, герой, — Лена закатила глаза, — твои подвиги в прошлом, а сейчас ты на испытательном сроке. Так что либо чисти, либо готовься к эпопее с кабелями. И, кстати, не вздумай опять поджечь что-нибудь. Сергей уже заказал огнетушитель с твоим именем.

Драго смерил кофемашину взглядом, полным презрения. Он ткнул когтем в кнопку "Очистить", и машина издала звук, похожий на стон умирающего демона. Из её недр вырвался пар, а на дисплее загорелась надпись: "Ошибка 404: Кофе не найден". Драго зарычал, чувствуя, как пламя в его груди рвётся наружу. Но он сдержался — клятва, данная Сергею, всё ещё звенела в его ушах, как набат перед битвой.

— Я, Драгомир Огнегривый, клянусь своим огнём и чешуёй, что этот артефакт падёт передо мной! — провозгласил он, вонзая губку в недра машины, словно копьё в сердце дракона. Кофейная накипь сопротивлялась, липкая и коварная, но Драго был непреклонен. Его когти скрежетали по металлу, моющее средство шипело, как яд василиска, а пар поднимался к потолку, образуя маленькие облака, которые Лена тут же сфотографировала для нового поста: "Дракон вызывает бурю в офисе. #ЭпичнаяУборка".

Через час, когда кофемашина начала сиять, как доспехи паладина, дверь кабинета снова распахнулась. Сергей, с всё той же кружкой и взглядом, способным заморозить вулкан, вошёл, оглядывая поле битвы. Его брови приподнялись, когда он заметил, что машина не только цела, но и блестит, как трофей в сокровищнице.

— Хм, — буркнул он, проводя пальцем по корпусу кофемашины. — Неплохо, Огнегривый. Похоже, ты всё-таки можешь не только дымить. Но не расслабляйся. Завтра жду от тебя план продаж по тарифу "МегаСкорость". И если я увижу хоть одну искру, ты будешь не только кабели перебирать, но и объяснительные писать до конца года.

Драго гордо выпрямился, его чешуя звенела, как доспехи перед триумфом. Он победил кофемашину, но в глубине души знал: склад кабелей и паук, о котором шептались сотрудники, всё ещё ждут своего часа. А Лена, уже стуча по телефону, выложила новый пост: "Дракон 1:0 Кофемашина. Следующий уровень — паук или тарифы? #ОфисныеСаги".

И где-то в углу офиса, в тени коробок со старыми роутерами, паук размером с тарелку шевельнул лапой, словно предчувствуя грядущую битву...

Показать полностью
12

Дневник Волка

Прошлая глава:Дневник Волка

Тарков, день девятый.

Дождь не прекращался, превращая вагон в ржавую консервную банку, где сырость пропитывала всё — одежду, кожу, мысли. Плечо ныло так, будто в него вгрызалась сама смерть, а рана начала чернеть по краям. Запах гниения пробивался даже сквозь вонь мокрого железа. Антибиотиков нет, виски нет, надежды — почти нет. "Калаш" с тремя патронами лежал рядом, как верный пёс, который знает, что скоро его прикончат. В рюкзаке — папки, чип, ампулы с "Прототипом-17", ключ с буквой "Р" и медальон, который будто шептал: "Ты уже мёртв, Волк, просто ещё не понял". Карта с отметкой на железнодорожном мосту была смята, но я знал: Тень ждёт меня там. И, скорее всего, не одна.

На рассвете двинул к реке. Тарков просыпался медленно, как зверь, который чует добычу. Вдалеке гремели выстрелы — кто-то на Развязке опять делил смерть. Я шёл низом, вдоль заросшей насыпи, прячась за бетонными плитами и ржавыми вагонами. Вороны, как всегда, орали над головой, будто напевали мой некролог. У реки воздух стал тяжёлым, пахло болотом и чем-то химическим, как будто кто-то разлил кислоту. Мост торчал впереди — старый, покосившийся, с ободранной краской и дырами в пролётах. На подходе заметил метку Тени: круг с крестом, намалёванный на опоре чем-то чёрным, похожим на сажу. Или кровь.

Перебрался через рельсы, держа автомат наготове. Плечо дрожало, каждый шаг отдавался болью, но останавливаться нельзя. Тарков чует слабость, как акула — кровь. На середине моста увидел ящик, тот самый, с символом Тени. Рядом — следы костра, банки с остатками химии и обрывок бумаги с надписью: "Дым — твой проводник, но огонь — твой судья". Я уже ненавидел эти загадки. Открыл ящик: внутри — ещё один чип, пара гранат без чеки и папка с документами. На первой странице — схема какого-то комплекса под названием "Лабиринт". Моё имя снова в списке, с пометкой "носитель активирован". Медальон в кармане будто нагрелся, или это был жар от раны.

Не успел я дочитать, как услышал хруст гравия. Кто-то шёл по мосту — тяжёлые шаги, не скрываясь. Прижался к перилам, стараясь не дышать. Через щель в досках увидел двоих: наёмники, в полном обвесе, с "Вепрями" наперевес. На одном — такой же медальон, как у меня, на другом — маска с вырезанным крестом. Они говорили тихо, но я уловил: "Он здесь. Носитель. Тень хочет его живым". Сердце заколотилось, пальцы сжали автомат. Три патрона против двух головорезов — дерьмовые шансы.

Решил не ждать. Бросил одну из гранат в сторону, где рельсы уходили в заросли. Взрыв разорвал тишину, наёмники рванули туда, матерясь. Я метнулся к другому концу моста, но плечо подвело — споткнулся, чуть не рухнул в реку. Позади раздались выстрелы, пули свистели, царапая металл. Один патрон ушёл в ответ — попал в воздух, но заставил их залечь. Пробрался в заросли у берега, нырнул в канаву, полную грязи и вони. Лежал, слушая, как они обыскивают мост. Один сказал: "Он ранен, далеко не уйдёт. Ищи по следам". Другой ответил: "Если Тень узнает, что мы его упустили, нам конец".

Дождь смывал следы, и я двинул вдоль реки, к старой насосной станции. Теперь сижу в её подвале, среди ржавых труб и луж. Патронов — два. Рана горит, жар подбирается к голове, мысли путаются. Папка с "Лабиринтом" лежит передо мной, но формулы и чертежи — как шифр, который я не могу разгадать. Чип, ампулы, медальон — всё при мне, но я знаю: Тень играет со мной, как кошка с мышью. Завтра пойду к "Лабиринту". Если доживу. Тарков не отпускает тех, кто знает слишком много.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!