Лига историков

Саксы. Дикие варвары, живущие на окраинах франкского королевства. Самые упорные противники христианизации – 30 лет они фанатично воевали с Карлом Великим и его походом по насаждению христианства, а потом ещё почти 100 лет упорно сопротивлялись новой вере. Так эту историю представляла французская историография – борьба света цивилизации с тьмой варварства, христианства с фанатическим язычеством. В пику ей возникла противоположная версия про благородных саксов, которые сопротивлялись тирании христиан. Но так ли оно было на самом деле?

Если верить работе Eric J Goldberg "Popular revolt, dynastic politics, and aristocratic fractionalism in the early middle ages: the Saxon Stellinga reconsidered", то совершенно нет!

Для того чтобы понять почему саксы с таким упорством боролись с христианством, требуется разобраться в их общественном устройстве, а взглянуть тут было на что. Континентальные саксы, как и будущие англо-саксы, покинули свою родину в Заэльбье в 3-5 веках н.э., следуя на запад в поисках свободной земли. Здесь они сумели захватить огромные территории от Эльбы до Рейна. В отличии от территорий, расположенных западнее, земли саксов практически не были подвержены романизации – та, что когда-то тут имелась, была смыта потоками варваров во время великого переселения народов. Буквально вся территория Старой Саксонии представляла из себя лес, дремучий и слабопроходимый за пределами проторенных путей. Посреди этого Великого леса то тут, то там теплилась жизнь в отдельных поселениях – единственных островках цивилизации. Великий лес накладывал печать на весь образ жизни саксов и на их государственность. У них так и не сложилось централизованной власти, да и как ей было сложиться посреди дремучего леса.

Государство саксов представляло из себя рыхлую племенную федерацию порядка сотни округов. Каждый такой округ представлял собой группу из близкорасположенных поселений с общим выборным вождём (олдерменом) из местной аристократии. Причём, в отличии от иных племенных федераций, общество саксов имело свою своеобразную структуру – в нём выделялись 3 сословия: эдилинги, фрилинги и лацци. Эдилинги были представителями старой саксонской знати, ещё времён завоевания жизненного пространства на западе – тру саксонцы в общем. Они владели большим количеством земли, рабов и выбирали из своих рядов новых олдерменов – т.е. были местными патрициями. Фрилинги были потомками рядовых саксов-завоевателей, они были лично свободны, владели собственной землёй и имуществом, но в политической жизни не участвовали – то есть уже не столь тру саксы, аналог римских плебеев. Лацци были потомками завоёванных саксами племён, их статус был близок к рабам, имуществом владеть права не имели, могли быть проданы вместе с землёй, на которой жили – тут и без аналогий понятно.

Законами и традициями саксов было запрещено жениться представителям разных сословий, и переход из одного сословия в другое был возможен только в случае потери своего финансового состояния и только в сторону понижения статуса (например фрилинг мог продаться в рабство эдилингу и стать лацци, также он мог стать клиентом эдилинга, перейдя в статус, пограничный между фрилингом и лацци). Тем не менее даже в таких условиях эдилинги не имели всей полноты власти и не могли прогнуть всю общину под себя – земли саксов были просто-напросто слишком бедны, чтобы вожди-эдилинги могли содержать при себе дружину, а потому любой вождь вынужден был опираться в большей степени на народное ополчение, в состав которого входили и фрилинги, и лацци. А раз эдилинги были зависимы от воинов из состава других сословий, то и полного замыкания сословия самого в себе произойти не могло. Наоборот, эдилингам приходилось учитывать мнение низших сословий. Выражалось это в существовании священного совета в Маркло.

Совет Маркло был ежегодным священным мероприятием, когда делегаты от каждого округа собирались в местечке Маркло на реке Везер для рассмотрения законов, решения споров и определения внешней политики федерации. Если саксы на совете решали идти войной, то совет выбирал общего вождя для её ведения. Каждый округ посылал по 12 делегатов, причём в их состав должны были входить представители всех трёх сословий в равной пропорции. Таким образом и фрилинги, и лацци на равных условиях участвовали в важнейшем мероприятии политической жизни саксов. Это было во многом уникальное явление, чем-то похожее на участие плебеев в комициях в Риме. Сам совет в Маркло я не просто так назвал священным, так как его деятельность регулировалась древними священными законами саксов, а проведение сопровождалось многочисленными ритуалами и клятвами перед богами.

И вот тут-то и начинается самое весёлое. Ещё с 7 века в земли саксов на континенте начали заглядывать миссионеры от уже частично обратившихся в христианство англо-саксонских братушек. Несли они слово господа в массы, опираясь в том числе и на свой собственный опыт, где местные вожди быстро принимали христианство, так как оно обосновывало их права на землю и власть волею христианского Бога. И вот приходили они в Саксонию, и речи их вроде нравились эдилингам, но простой люд что-то недобро поглядывал. А потом, этих проходимцев-проповедников то на дереве повешенными находили, то они и вовсе с концами пропадали. Приходили новые, ведомые мыслью о том, что надо непременно крестить этих заблудших варваров для наступления царства Божия на земле, но раз за разом либо исчезали в недружелюбных лесах Саксонии, либо вынуждены были бежать от народного гнева.

Почему простые саксы так поступали? Да потому что они были не дураки: они слышали проповеди, видели, как внимательно аристократы-эдилинги слушают христиан о том, что новая вера принесёт новые «более справедливые» законы и порядки. Ну а дальше сложить 2 и 2 не представлялось сложным – в новом порядке явно не будет места старым религиозным практикам, среди которых был и совет Маркло. А значит и представительства сословий не будет, и наступит эпоха полного бесправия. А потому христиан с таким удовольствием и убивали – они несли угрозу разрушения всего сложившегося миропорядка саксов. Не слепой фанатизм язычества вёл саксов – а страх потерять те немногие привилегии, что были у простого народа. Хотя в реальности даже крещение верхушки не смогло бы исправить того факта, что без народного ополчения олдермены саксов были недееспособны в военном плане. Но в то же время для новообращённых христиан клятвы, данные на совете Маркло, были бы ничтожны, а потому никаких компромиссов с христианами было невозможно. Аристократы может быть и хотели креститься, да только после этого они сами могли оказаться болтающимися на ближайшем суку. Но то, что эдилинги саксов не могли сделать сами, за них оказались готовы сделать франки.

Короля франков Карла очень раздражали набеги саксов на пограничные земли. В начале он решил с саксами договориться – те принимают христианство, остепеняются, а франки их не трогают. Лидеры саксов формально приняли предложение Карла, но как только тот, успокоившись отправился воевать на юг, тут же под давлением низов устроили новый набег на земли франков. Вот тогда-то рассвирипевший король франков решил, что пора саксонский вопрос окончательно решать. В земли саксов король франков шёл с миссией крестить непокорных варваров – мечом, естественно, так как слова до них явно не доходят. Многие церковники, в том числе и знаменитый соратник Карла – английский учёный-богослов Алкуин – отговаривали короля франков от крещения силой, настаивая, что это чуждо христианской вере. Но Карл понимал христианство и его миссию немножко по-своему – в его понимании язычники должны были или креститься, или умереть. Король франков решил завоевать саксов, крестить, насадить франкскую систему власти и тем самым наконец-то обезопасить беспокойную западную границу и немножко приблизить установление царства Божия. Вот только саксы подчиняться не хотели.

Карлу пришлось провести три тяжелейшие кампании, в ходе которых он таки сломит волю саксов к сопротивлению, буквально крестив их в собственной крови. Но даже после того, как эдилинги приняли крещение и стали маркграфами и баронами в франкской системе, большая часть саксов не принимала новую веру и отвергала господство эдилингов, которые опирались практически исключительно на войска Карла. Прояви франки слабину, ослабь своё влияние в регионе и новое мощное восстание могло бы смести христианство, но этому было не суждено случиться.

Христианская пропаганда с одной стороны и невозможность победить в открытой борьбе с новой феодальной системой с другой, вынуждали саксов постепенно примиряться с новой действительностью. Старые порядки ушли, а вместе с ними и дремучие леса Саксонии, которые с большой скоростью начали сводить для строительства многочисленных бургов, металлургии и распашки полей. Варварство окончательно покидало Европу, не по своей воле, но уже навсегда.

___________________________________________________________________

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!
Пост с навигацией по Cat.Cat
Также читайте Cat.Cat на других ресурсах:
Телеграм
ВК
Дзен

6 августа 1945 года, в 8:15 утра, на Хиросиму была сброшена атомная бомба. Мгновенно погибло десятки тысяч людей. Остальные - получили ожоги, ранения, облучение которые со временем подточат здоровье и приведут к смерти.
Садако Сасаки тогда было всего два года. Она находилась дома, примерно в двух километрах от эпицентра взрыва. Взрывной волной ее выбросило из окна но она осталась целой и невредимой, но только внешне. И тогда никто не знал, что смерть уже поселилась в её крови.

Садако росла активной, подвижной, веселой девочкой. Она обожала бег, участвовала в школьных соревнованиях, мечтала стать спортсменкой. Семья верила, что самое страшное уже позади. Но не мирный атом оставил в её теле невидимую метку.

В ноябре 1954 года, через девять лет после взрыва, Садако внезапно почувствовала слабость. Она всё чаще уставала, на шее и на ногах начали появляться опухоли, а из носа шла кровь. Врачи поставили страшный диагноз - лейкемия. В Японии её тогда называли "болезнью атомной бомбы". Жить Садако оставалось не больше года.

В больнице от друзей Садако услышала старинную японскую легенду, если сложить тысячу бумажных журавликов, боги исполнят заветное желание. Её желание было простым и отчаянным - жить.

День за днём, из кусочков обёрточной бумаги, из старых рецептов, из бумаги которую приносила ее подруга Тидзуко Хамамото, Садако складывала маленьких белых птиц. Каждый журавлик это маленькая надежда.

Болезнь прогрессировала быстро. Тело ослабевало, боли становились невыносимыми. Но Садако почти не жаловалась. Её лицо оставалось спокойным, а руки продолжали складывать журавликов. 25 октября 1955 года Садако Сасаки ушла из жизни. Ей было всего двенадцать лет.

Есть версии, что Садако успела сделать больше тысячи журавликов. Есть и другая история, что она успела сложить лишь 644, а остальные доделали её друзья, чтобы исполнить её мечту. Но в любом случае бумажные журавли стали символом надежды.

Через три года, в 1958-м, по инициативе школьников и общественности в Мемориальном парке мира в Хиросиме был установлен Памятник детям-жертвам атомной бомбы. На его вершине бронзовая фигура девочки, держащей в руках журавля. На постаменте выбиты слова:

"Это наш крик. Это наша молитва. Мир во всём мире."

С тех пор тысячи бумажных журавликов со всего света приносят к памятнику. Их присылают дети, взрослые, целые школы и организации. Каждый журавлик это обещание, что дети не будут страдать.

Многие почему то считают что что сбросить атомную бомбу на Японию это правильное решение, Японцы учиняли невероятные зверства и планы у них были невероятно кровожадные. Вот только не всё население Японии садисты, в каких то странах плохих людей больше в каких то меньше, но они есть везде. Многое решает тот, кто стоит у власти, именно они по большей части виноваты во всех зверствах и войнах.

Всем спасибо, кто прочитал. Подписывайтесь будет интересно.

Еще есть группа в вк https://vk.com/club230098140 - где статьи выходят чуть раньше, есть короткие посты, и просто исторические фотографии.

В VI–IX веках христианская вера распространялась на земли саксов, фризов, тюрингов и других германцев в основном силой оружия. Для большинства этих племён приход чужого культа ассоциировался с внешним порабощением. Как отмечают современные историки, саксонское сопротивление Франкской империи было в первую очередь «народной борьбой за свободу и веру»: для саксов завоевание франками становилось символом закрепощения и религиозного гнёта. Миссионеры и католические князья из Франкского государства часто использовали жестокие методы: ломали идолов, разрушали святилища, проводили массовые крещения под угрозой смерти.

Конфликт новых и старых богов

Одним из ярких примеров столкновения верований стала акция христианского святого Бонифация. В 723 году этот англосаксонский монах – будущий архиепископ Майнца – совершил нападение на языческую святыню, срубив священный дуб Донара (Тора) близ Фрицлара, забрав дерево для строительства капеллы святого Петра.

Однако фризы и саксы встали на путь сопротивления израильской вере. Король Фризии Радбод II (VIII в.) известен тем, что «научился стойкому отвращению к христианству»: хроники называют его ярым язычником, даже более жёстким по отношению к христианам, чем его предшественник. Именно на Радбода возлагали ответственность за гибель Бонифация: в 754 году язычники убили миссионера и 50 его спутников во время обряда крещения близ города Доккума. Этот эпизод показал, что насильственное обращение населения в Фрисландии вызывало волну ненависти и кровавую реакцию: вместо спокойного принятия новой веры местные часто отвечали убийством миссионеров.

Саксонские войны Карла Великого

Войны с саксами при Карле Великом (772–804) стали классическим примером «миссии мечом». В 772 году Франкская армия под командованием Карла ворвалась в саксонские земли; франки разрушили крепость Эресбург и уничтожили священное дерево Ирминсуль. После этого Карл оставил в устье Везеры военный гарнизон и священников, которым был дан приказ крестить всех покорённых саксов. Как сообщают хроники, вскоре «сотни и тысячи» стали стекаться в лагерь Карла под Падерборном и получать крещение – почти никогда не бывшее добровольным.

Уже вскоре после этого саксонский вождь Видукинд поднял восстание. В 782 году большая часть саксонского народа, вдохновлённая Видукиндом, восстала против франков: христианские храмы были разгромлены, христиане – из числа добровольно новообращённых – подверглись избиениям. Это оказалось серьёзным испытанием и для Карла: франкские источники отмечают, что в пылу саксонского бунта были убиты многие талантливые миссионеры, а волнения распространились и на соседнюю Фризию.

Карл Великий отреагировал жёстко. Он издал особые постановления (капитулярии), запрещавшие саксам собираться на собрания племенной знати и устанавливавшие смертную казнь за возвращение к язычеству. Хроники описывают, что за один день после подавления восстания было убито по разным оценкам несколько тысяч человек. В 793 году новая вспышка сопротивления захлестнула Саксонию: вновь «повсюду уничтожались христианские храмы, рушились крепости», франки воевали ещё пять лет, пока всё не зачистили. Подавление сопровождалось массовыми казнями непокорных и переселением их семей во внутренние области государства.

Таким образом, христианизация Саксонии Карлом Великим свершилась главным образом «через меч»: епископские кафедры и церкви действительно появлялись в землях саксов (позже в Падерборне, Брэмене, Мюнстере и др.), но за этим всегда стояла военная победа и физическая ликвидация несогласных с переходом в новую веру.

Поздние восстания и память о старой вере

Даже после смерти Карла Великого сопротивление не прекратилось окончательно. В IX веке вспышки старых обычаев возрождались под разными именами. Так, в 841–843 годах в Восточной Саксонии поднялось крестьянское восстание Стеллинга: свободные «фрилинги» и полусвободные «литы» выступили против становления феодализма и «захватили у себя почти всех господ», объявив лозунгом «вернуться к старым предфеодальным порядкам». Они изгнали франкских и саксонских феодалов с церковниками, и попытались «жить по-старому» – по сути, вернуть себя к жизни по обычному праву старых предков. Это движение жёстко подавил Людовик II Немецкий, но оно показало: саксонское крестьянство было готово проливать кровь за свою свободу и веру.

Несмотря на итоговую победу христианской церкви, культурный отпечаток старых верований сохранялся долго. Да, на местах прежних капищ нередко возникали храмы (как в Фрицларе после Дуба Донара), но память о дохристианских богах и ритуалах жила в народной топонимике, фольклоре и обычаях. В крестьянской среде долго практиковались обряды плодородия и праздник «Майен» (майские танцы), отголоски языческих традиций. Во многих германских легендах и средневековых сказаниях сохранилось внимание к древним героям и божествам. Как писал один исследователь, саксы и фризы так непримиримо сопротивлялись франкскому навязыванию веры, что почти каждое восстание стало «символом борьбы за религию предков».

Таким образом, с VI по XII век насильственное обращение в христианство на Западе порождало не столько новых верующих, сколько непрекращающийся конфликт. Там, где христианские миссионеры видели «спасение душ», сами германцы ощущали потерю свободы и традиций. Внутри германских племён эти события воспринимались как травма, породившая легенды о героических жертвоприношениях и сопротивлении — до сих пор это отражено в бережном отношении к языческому прошлому и уважении к традициям «народной религии».


Спасибо за чтение! Подписывайтесь на мой telegram канал - там тоже бывает интересно! :)

📚 Источники и рекомендации.

Для подготовки текста были использованы научные работы и энциклопедические статьи на русском языке. В их числе: Л. Э. фон Падберг «Бонифаций. Миссионер и реформатор» (перевод), А. П. Левандовский «Франкская империя Карла Великого», Православная энциклопедия (статьи «Карл Великий» и «Германия»), Гельмольд «Славянская хроника» (XII в.), а также исследовательские издания по истории саксов и фризов. Среди рекомендованных источников – «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» (статья «Христианство у германцев»), А. В. Неусыхин «Крестьянские движения в Саксонии в IX–XI вв.», А. И. Немцович «История Германии» и сборники современной германистики, дающие широкий обзор эпохи христианизации и народных традиций.

Говоря об этом неоднозначном по современным меркам деле, стоит учитывать, что отношение к детям и детству раньше было другим. Надёжных средств контрацепции ещё не было, соответственно, далеко не каждая беременность была желанной. При медицине и гигиене того времени при высокой рождаемости и детская смертность была высокой, поэтому смерть ребёнка расстраивала, но часто не шокировала. К тому же легальных способов заработать приличные по сельским меркам деньги для крестьянок было мало.

Считается, что моду на привлечение кормилиц (нанятых не по медицинским показаниям) в России задала династия Романовых. Считается, что знатные семьи начали привлекать кормилиц, начиная с 16 века. Последней императрицей, которая сама кормила детей грудью, считается Екатерина I. По самой распространённой версии причиной было то, что в период лактации женщины беременеют намного реже. Монархи хотели иметь как можно больше детей, чтобы ни при каких условиях не остаться без наследников. К тому же наличие кормилицы помогало матери не быть привязанной к дому и вести активный образ жизни. В допетровские времена женщины из знатных семей жили достаточно замкнуто, поэтому последнее было не столь важно. При Петре I дворянки стали вести активную светскую жизнь.

Жена великого князя Александра Николаевича Мария Александровна, родив в 1842 году дочь Александру, выразила желание кормить грудью, император Николай I категорически запретил ей делать это. Когда великая княгиня Мария Павловна, жена великого князя Владимира Александровича  в 1875 году первой самостоятельно стала кормить своего первого сына Александра, то у знакомых это вызвало недоумение.

Быть кормилицей в царской семье считалось очень престижным. В допетровские времена для этого приглашали боярынь, в 18 веке – жён дворцовых служителей, а в 19 веке – крестьянок. Делалось это в том числе по идейным соображениям, чтобы подчеркнуть связь монаршей семьи, которая по крови была западного происхождения (почти все императрицы – этнические немки), с простым русским народом. В 19 веке к списку обязательных требований к потенциальной кормилице добавили, что она непременно должна быть русской.

В начале 19 века чаще брали крестьянок-кормилиц из Павловских, Царскосельских и Красносельских деревень, которые располагались в непосредственной близости к Санкт-Петербургу. Например, Николая I кормила крестьянка из Московской Славянки Ефросинья Ершова. Однако, судя по сохранившимся документам, кормилиц подбирали и в других, близких к Петербургу губерниях, в частности в Новгородской, Псковской, но иногда география поиска увеличивалась. Предпочитали приглашать женщин, у которой уже имелись дети и, соответственно, опыт. Считалось, что у женщин с добродушным и неконфликтным характером молоко лучше, чем у склочных и сварливых. При подборе кормилицы учитывали здоровье кандидаток, возраст, качество молока, форму и состояние груди. Также оценивали чистую кожу, здоровье дёсен и зубов. Идеальной кандидаткой была женщина 20-35 лет, родившая 6-7 недель назад и у которой было много молока. При этом молоко брали на анализ, оценивая его жирность. Первую кормилицу цесаревича Алексея Негодову-Крот признали негодной в середине октября 1904 года «вследствие зажирения молока». Вторую кормилицу сочли негодной из-за снижения количества молока.

Искать кандидаток начинали примерно за месяц до родов. Информацию о поиске передавали губернским властям, и те передавали её на места. Подходящих кандидаток привозили в губернское правление, где их осматривал местный медик. Наиболее подходящих кандидаток отправляли в Петербург, где и принимали окончательное решение. Из-за боязни инфекций (весьма небезосновательной) женщинам запрещали возвращаться домой, видеться со своими детьми, самостоятельно выходить в город. Однако бывали редкие случаи, когда кормилицам разрешалось оставить своего ребёнка при себе.

Кормить члена императорской семьи было не только почётно, но и прибыльно. Женщина получала крупную единовременную выплату, больше чем годовая зарплата многих чиновников. Также она имела право на пожизненную пенсию. Если же кормилица была при ребенке не весь срок, то и размер пенсии уменьшался. Также кормилица регулярно получала подарки, ей собирали новый гардероб. Позже кормилица могла обращаться к императору, и её прошения рассматривались в приоритетном порядке.

В дворянской среде традиционно ориентировались на монарших особ. К тому же среди дворян стал культивироваться образ хрупкой женщины, которой вредно перенапрягаться, и которая не может заботиться о ребёнке самостоятельно (в отличие от  крестьянской среды, где ценилось крепкое телосложение и хорошее здоровье, а такой «хрупкий цветочек» остался бы старой девой). В качестве кормилиц привлекались крепостные крестьянки. Критерии, по которым отбирались кандидатки, были примерно те же, только в зависимости от благосостояния помещиков выбор мог быть больше или меньше. Семье кормилицы часто делались различные послабления, дарились подарки. В некоторых случаях женщины были совсем не против переселиться в барский дом и стать «мамками», в некоторых случаях они тяготились разлукой с семьёй. Их собственного ребёнка в лучшем случае могла взять кормящая родственница, в худшем случае его выкармливали коровьим молоком из рожка. Из-за проблем с гигиеной это было небезопасно. После отмены крепостного права кормилиц нанимали за деньги.

Во второй половины 19 века кормилиц привлекали уже многие семьи, где была финансовая возможность. К тому времени давно уже сложилась и традиционная «униформа»: сарафан и кокошник. Архитектор Анатолий Гуревич, описывая Москву начала 20 век, вспоминал: «Единственно ярким пятном на московских улицах, особенно летом на бульварах, была одежда кормилиц, которых нанимали в богатых семьях для грудных малышей. В большинстве случаев это были дородные молодые женщины, часто красивые, отдававшие своих младенцев в деревни в чужие семьи и поступавшие на службу в городе за “хорошие харчи” и заработок, превышавший заработок хорошей прислуги. Было принято в богатых семьях одевать кормилиц в русскую национальную одежду — нарядный сарафан, расшитый кокошник с разноцветными сатиновыми лентами сзади, с пышными расшитыми рукавами. Прогуливаясь по бульвару и толкая впереди себя плетеные коляски с младенцами, эти женщины украшали окружающую обстановку, вызывая умильные взоры солдат и пожарных, встречающихся на их пути… Кормилицы, одетые как боярыни, шли по две или по три рядом, толкая впереди себя плетеные коляски с младенцами и не обращая внимания на их поведение, пока детально не будут обсуждены поступки их хозяев. Этим же вопросом были заняты и няньки, сидевшие на скамейках, около которых гоняли обручи и играли в песочек их подопечные. Только на бульварах няни могли повидаться и поговорить друг с другом — дома они были заняты с раннего утра допоздна и каждую неделю их отпускали «со двора».

Художник Мстислав Добужинский вспоминал Петербург конца 19 – начала 20 века: «Самым нарядным уличным персонажем была кормилица у „господ“. У них была как бы „парадная форма“, квазикрестьянский костюм весьма театрального вида (костюм сохранился и позже, вплоть до самой войны 14-го года!). И постоянно можно было встретить чинно выступавшую рядом со своей по моде одетой барыней толстую, краснощекую мамку в парчовой кофте с пелеринкой, увешанную бусами и в кокошнике — розовом, если она кормила девочку, и голубом, если мальчика. А летом ее наряжали в цветной сарафан со множеством мелких золотых или стеклянных пуговок на подоле и с кисейными пузырями рукавов. На набережной и в Летнем саду среди корректной петербургской толпы такая расфуфыренная кукла была обычна, и глаз к ней был привычен. Для этих „пейзанок“ места эти не были запретными, как для иного простого люда, „народа“. Курьезные контрасты были всегда как бы традиционной чертой Петербурга.

Женщины эти, имевшие своего ребенка, нанимались к богатым людям кормить ещё чужого ребенка, что позволяло им крепкое здоровье. Даже по внешнему виду, своему сложению, дородности, румянцу можно было судить о полном здоровье этих женщин. Некоторые из них были просто писаные красавицы русского типа. Бережно держа ребенка на руках, они выступали плавно, ходили тихо, как бы чувствуя на себе взгляды окружающих, которые любовались ими, как живописными фигурами. Обстановка жизни мамок отличалась от обстановки жизни женщин, которые обслуживали богатые дома. Стремясь создать наиболее благоприятные условия для ребенка, богатые родители проявляли исключительную заботу о кормилице — и в смысле питания, и в смысле ухода за ней. Ее окружали большим вниманием, делая ей в разные знаменательные дни подарки. Наконец оберегали ее душевный покой от всяких волнений и неприятностей. Многие кормилицы, ощущая на себе такое внимание и привыкая к ребенку, чувствовали себя как бы членами этой семьи и, когда приходило время, тяжело расставались с этим ребенком. Но связь с этой семьей поддерживалась еще многие, многие годы. Ее всегда принимали внимательно и одаривали подарками, оказывая также внимание ее ребенку».

Однако не всегда картина была столь радужной. В некоторых случаях женщины были довольны своей работой, имели возможность параллельно уделять внимание своему малышу и действительно привязывались к своим подопечным. Но были и другие ситуации.

Во второй половине 19 века и в медицинской среде, и в прессе всё чаще поднимался вопрос, этично ли здоровым женщинам, которые вполне могут кормить сами,  нанимать кормилицу, чтобы вести светский образ жизни, не тратить время на ребёнка, не портить фигуру. Эта услуга была очень востребована, а спрос рождает предложения. В кормилицы в то время шли обычно не от хорошей жизни и не только те, у кого была возможность оставить ребёнка заботливым родственницам, но и те, кто находился в бедственном положении и вынужден был бросать своего ребёнка без надлежащего надзора. Врач С. Ф. Воюцкий в статье «Жестокий обычай» (1897) писал:  «Теперь же чуть ли не всякая относительно достаточная семья, - чиновника, получающего 1500-2000 рублей жалованья, более или менее зажиточного купца и пр., - не обходятся без кормилиц, раз имеют детей». С. Ф. Воюцкий на протяжении шести лет наблюдал 88 случаев кормления грудных детей наёмными кормилицами. «Из моих 88 кормилиц дети умерли у 72; из остальных 16 детей двое остались живы благодаря тому, что матери их были наняты под условием кормить ребёнка хозяев и своего совместно; 12 кормилиц вскоре после найма по той или иной причине оказались непригодными и были заменены другими; лишь в двух случаях (2,27%) дети каким-то чудом уцелели!» В местности, где врач проводил исследование, «мамок» поставляло несколько деревень: «Это обделённые землёй селения бывших помещичьих крестьян, "ушедших на дар", т. е., получивших даровой надел. Среди кормилиц встречаются и девушки, и вдовы, имеющие незаконнорожденных детей, но это редко; довольно много солдаток, мужья которых на службе; по большей же части, однако, это замужние женщины, семьянки, лишь тяжкой бедностью вынужденные бросать свою семью и своего грудного ребёнка, чтобы кормить чужого; в очень редких случаях играет роль соблазн, - отдохнуть в барских хоромах и на хороших харчах от тяжкой работы и плохой пищи... Стоит послать человека с лошадью, который бы по селу кликнул клич, и он привезёт 4-5 женщин на выбор. Цена кормилицы у нас 60-70 руб., с условием кормить и ухаживать за ребёнком 12-13 месяцев... Обычная же рабочая цена женщин в год 20-30 р. ...разумеется, такой, сравнительно большой заработок достаточно соблазнителен для тёмной обездоленной крестьянской семьи и для самой несчастной матери». В столице домашняя прислуга получала 6-7 рублей в месяц, плюс крыша над головой и хозяйская еда. Кормилице платили в несколько раз больше.

В крупных городах работа кормилиц нередко переплеталась с другим ещё более мрачным бизнесом – «питомническим промыслом». Под этим подразумевалась забота о детях, по разным причинам оставшихся без попечения взрослых. В основном речь шла о незаконнорожденных детях, которых родные матери не могли или не хотели воспитывать. В городах было всё больше людей, приехавших  на заработки из деревень. Случайные связи нередко приводили к рождению внебрачных детей, и женщины часто оказывались в трудном положении. Детей они часто сдавали в воспитательные дома, а сами шли в «мамки». Об этом подробно пишет А. М. Бахтиаров: «Нередко, стащив своего ребенка в Воспитательный дом, кормилица берется воспитывать чужих детей, прельщаемая относительно беспечною жизнью и подарками. В объявлениях ежедневных газет нередко можно встретить интересные публикации, обращенные к так называемым секретным роженицам. Кроме бесплатных полицейских родильных приютов, имеющихся при каждом участке для простого народа, в столице организовано немало частных убежищ, куда скрываются «в минуту жизни трудную» романтические роженицы из привилегированного класса. Обыкновенно над этими приютами прибивается вывеска: “Убежище для секретных рожениц”. Между всеми подобными учреждениями пальма первенства, без сомнения, принадлежит С.-Петербургскому родовспомогательному заведению. Сюда приезжают налегке, не имея средств заплатить даже за извозчика. Прибывшие роженицы принимаются дежурным врачом во всякое время дня и ночи. Если места бывают все заняты, на воротах вывешивается объявление».

Далее детей отправляли в Воспитательный дом. Туда же свозили младенцев и из соседних губерний. Перед передачей в приёмные семьи младенцев в прямом смысле опломбировали, чтобы приёмные родители не могли скрыть смерть малыша и выдать за него своего ребёнка, чтобы и дальше получать деньги от государства. «Мамками» в воспитательных домах обычно работали те же незамужние роженицы, реже замужние женщины, целенаправленно приехавшие из деревень. Иногда своего рода конторы по подбору кормилиц были при родовспомогательных отделениях. Со временем в Воспитательных домах сформировалось четыре категории кормилиц: годовые, полугодовые, временные и деревенские. Годовые и полугодовые – просто нанятые женщины со стороны. Временные – сами роженицы, которые оставались на время при воспитательном доме. Деревенские – те, кто брал «питомцев». В окрестностях Петербурга этот бизнес был особенно развит в Токсово. По прибыльности там он уступал только производству коровьего молока, но это уже другая история. Среди приёмных родителей было много чухонцев.

Была и ещё одна проблема: ЗППП тоже никто не отменял. Учитывая то, что многие дети были результатом случайных связей, количество больных было достаточно высоким и среди матерей, и среди детей. Ситуацию усложняло то, что сифилис легко передавался бытовым путём. Это также отмечает Бахтиаров: «Когда докторские исследования закончены и билеты готовы, детей разносят по отделениям. Больных – в лазарет, здоровых – в «опытное отделение», которое еще называют «дорожным», потому что отсюда детей отправляют в путь-дорогу, в деревню. Для сифилитиков имеется особое изолированное отделение. Эти несчастные дети прибывают в Воспитательный дом только для того, чтобы здесь умереть, так как редкий из них переносит все сифилитические кризисы. В Воспитательный дом ежегодно приносят до 100 сифилитиков, которые вызывают особые хлопоты. Прежде всего является вопрос, как кормить ребенка, потому что во избежание заразы никакая мамка не согласится кормить его грудью. Поэтому сифилитиков кормят из рожка коровьим молоком с примесью известковой воды. Самый уход за ребенком требует величайшей осторожности. Во избежание заразы кормилицы носят особые нарукавники; руки часто вымываются. Белье сифилитиков моется отдельно и хранится в особом шкафу». Не всегда болезнь удавалось выявить оперативно, поэтому нередко были случаи заражения и детей, и кормилиц. Кормилицы в свою очередь часто заражали собственные семьи, и число сифилитиков росло опасными темпами.

Этот вопрос пытались урегулировать на законодательном уровне. В «Уложении о наказаниях уголовных и исправительных» предусматривалось наказание за предумышленное заражение, но если умысла не было, то и привлечь виновных к ответственности было нельзя.  Эта проблема обсуждалась на проходившем в 1875 году Первом санитарном съезде Петербургской губернии. В1888 году Русское сифилидологическое и дерматологическое общество образовало особую комиссию для разработки мер против заражения детей сифилисом от кормилиц. Участники пришли к выводу, что помочь могло бы развитие искусственного вскармливания. В 1912 году решить проблему пыталась Междуведомственная комиссия по пересмотру врачебно-санитарного законодательства, созданная по решению Совета Министров. Одной из предложенных мер стало то, что на место кормилицы могли поступать женщины, чьи дети достигли 3-х месячного возраста. Исключение делалось для тех, кто поступал на место с ребёнком и продолжал его кормить. Приюты и конторы были обязаны в специальных книгах обязаны хранить данные паспорта кормилицы, копию метрического свидетельства её последнего ребёнка или свидетельство о его смерти, копию медицинского свидетельства. Сама кормилица должна была получить санитарную книжку. Были и другие проекты закона. Однако к тому моменту, когда всё было согласовано, случилась революция, и на повестке были уже другие проблемы. «Буржуазная» традиция нанимать кормилиц здоровыми женщинами в новом обществе была не актуальна, к тому же появились методы искусственного вскармливания детей. Сифилис ещё некоторое время продолжал косить людей, но это уже другая история. Про сифилис пост уже был, и о трудностях дореволюционного детства тоже.