Что же такое Ирминсуль? Название восходит к старонемецкому слову Irminsûl — «великий столп». Это был священный столб или обрубок дерева, играющий важнейшую роль в дохристианской религии саксов. Хроники сообщают, что саксы поклонялись Ирминсулю как главному идолу своего пантеона. Его называли посвящённым богу Ирмину (германскому герою-древнему предку), прославляемому как воинственный мощный дух. По мнению хронистов, саксонский Ирминсуль олицетворял собой мировое древо. Так, в нём сами германцы видели аналог мирового ясеня Иггдрасиля.
Ирминсуль упоминается в летописях времён Карла Великого. В хрониках анналов королевства франков (772 г.) говорится, что каролингский король разрушил главный саксонский идол при взятии крепости Эресбург (ныне гора Обермарсберг). По одним источникам, войска дошли до самой священной рощи и сожгли её, по другим — идол был свален и на его месте помещён крест. В любом случае осквернение культового места традиционно объясняется стремлением христианского правителя покорить и обратить саксов в христианство. Франкские анналы подчёркивают: Ирминсуль был главным центром их верований.
Археологических остатков самого Ирминсуля не найдено. Современные археологи установили лишь то, что на горе Эресберг (Обермарсберг) существовало древнее укреплённое поселение: при раскопках обнаружены керамика культуры Михельсберг и ряды деревянных свай (возле коллегиальной церкви), датируемые железным веком (ок. 420–370 гг. до н. э.). Однако к VIII в. оно уже не использовалось как капище. Фрагменты и остатки священного древа не найдены, и его точное местоположение историкам доподлинно неизвестно. (Некоторые тексты дают понять, что идол мог находиться либо прямо в Эресбурге, либо неподалёку.) После 772 г. на месте предполагаемого идола саксов начала возводиться церковь – так в 783 г. на Эресберге был освящён христианский храм.
Разрушение идола Карлом Великим.
Внешний облик и культовое назначение
В хрониках Ирминсуль описан очень схематично и мистифицированно. Самый ранний подробный портрет святыне дал бенедиктинец Рудольф Фульдский (IX век). В своей «Книге чудес святого Александра» он писал: «Ирминсуль был велик! [величина не уточнена] Деревянный столп, воздвигнутый и почитавшийся под открытым небом; его имя означает «столп, удерживающий все сущее»». Такое толкование подчёркивает космическое, «мировое» значение идола: он словно поддерживал твердь и порядок во Вселенной. Анналы и деяния современников описывают Ирминсуль преимущественно как обрубленный или очищенный от ветвей старый ствол (то есть, деревоподобный столб). Но до наших дней ничего не сохранилось. Из поздних традиций известно только, что в IX веке при Эресбурге раскопали каменный столб, и отвезли его в Хильдесхаймский собор в Нижней Саксонии. Там этот древний артефакт использовался вплоть до XIX века как подсвечник.
В саксонской религии Ирминсуль занимал роль мирового столпа. По свидетельствам хроник, в праздники к нему приносили дары и трофеи, а жрецы чествовали вожака Ирминовых племён как прародителя саксов. В текстах встречается и имя «Ирмин», ассоциированное с богом-покровителем племени (иногда тождественным Тюру/Одину). Так, старинные сравнения указывают, что германо-скандинавский Jörmunr – одно из имён Одина, и само слово означает «великий». Тем самым Ирминсуль был буквально «столбом, поддерживающим всё», символом мирового порядка.
Современная интерпретация идола с солнечным крестом, воздвигнутого в 1996 году в муниципалитете Харбарнзен-Ирмензойль.
Ирминсуль и мировое древо германцев
У саксов Ирминсуль выполнял ту же функцию, что у скандинавов — великий Ясень Иггдрасиль. В северной мифологии Иггдрасиль – это космическое дерево, опоясывающее три уровня Вселенной и соединяющее девять миров. Повседневные представления германцев о мироздании были очень схожи: они верили в небо, землю и подземный мир, связанные осью в священном древе. Неслучайно о священных деревьях и рощах в источниках говорится постоянно: германцы повсеместно почитали священные дубы, рощи Асгарда и святые рощи богов. Например, известен дуб Тора в Гайсмаре, поваленный миссионером Бонифацием в 723 г., – про него сохранились легенды как о месте явления громовержца.
Таким образом, саксонский Ирминсуль отражает общегерманскую идею мирового древа – как и скандинавский Иггдрасиль. Сама по себе традиция почитания огромного дерева встречается у многих германских племён. Свидетельства многих писателей и летописцев подтверждают, что саксы, франки и скандинавы разделяли представления о дереве-оси мира. Иными словами, у всех германцев доминирующее мифологическое представление о великом древе - опоре мира формировалось в одном ключе.
Иггдрасиль.
📚 Источники и рекомендации: Эрнест Лависс, История Франции в раннее Средневековье; А. В. Волков, Карл Великий. Тайны престола франков; Корнелий Тацит, Германия; Якоб Гримм, Мифология германцев; Видукинд Корвейский, Деяния саксов; Рудольф Фульдский, Книга чудес святого Александра; Рудольф Симек, Словарь скандинавской и германской мифологии.
Все началось 9 ноября 1970 года, когда на пляж недалеко от Флоренса выбросило тушу 14 метрового кашалота весом в 8 тонн. Кит был мертв уже несколько дней, и его разлагающееся тело источало невыносимый запах, привлекая любопытных зевак и создавая угрозу общественной безопасности. В те времена пляжи Орегона еще не находились в введении Департамента парков и зон отдыха, а были под юрисдикцией Департамента шоссе штата, который был вынужден взять на себя ответственность за удаление "проблемы". Обычные методы - захоронение, разделка или сжигание показались непрактичными, зарыть такую махину в песке было рискованно море могло вымыть ее обратно, разделка требовала слишком много усилий и тогда решили пойти по самому простому пути.
Думаю будь пляж в введении Департамента парков и зон отдыха то Рон бы точно поддержал идею
После консультаций с экспертами ВМС США и специалистами по взрывчатым веществам инженеры департамента решили прибегнуть к радикальному подходу- взорвать кита, чтобы разорвать его на мелкие куски, которые затем съедят чайки и другие падальщики. Звучит логично? На бумаге — да, но реальность оказалась иной.
Журналист Пол Линнман берет интервью у Джорджа Торнтона
Главным исполнителем стал инженер Джордж Торнтон, который позже вспоминал: "Это прошло именно так, как планировалось... За исключением того, что взрыв создал воронку в песке под китом". Однако военный ветеран с опытом взрывных работ предупредил, что полтонны динамита (около 450 кг) — это перебор; хватило бы и 20 шашек (примерно 3,8 кг). Совет естественно проигнорировали.
закладка динамита
12 ноября, в 15:45, на пляже собралась толпа из 75 зрителей включая журналистов во главе с Полом Линнманом, да бы узреть своими глазами это историческое событие. Динамит заложили под китом, преимущественно с подветренной стороны, чтобы куски после взрыва унесло в океан. После обратного отсчета произошел взрыв — и все пошло наперекосяк.
Местные жители в ожидании фейерверка
Видеозапись, снятая оператором KATU-TV Дугом Бразилом и озвученная репортером Полом Линнманом, запечатлела момент: огромный столб песка, крови и кусков кита взметнулся на 30 метров в воздух. Части кита разлетелись на расстояние до 500 метров, осыпая пляж, парковки, людей и здания.
момент взрыва
Один огромный фрагмент раздавил крышу седана, купленного местным жителем по акции "«Получи огромную, как кит, скидку за новый Oldsmobile»". Очевидец Ларри Бэкон из газеты The Register-Guard описал сцену как "жировой шторм": люди кричали, бежали, а запах был таким сильным, что вызывал рвоту еще очень долго.
1/2
Новенькая машина пострадавшая от "взрывного" кита
К удивлению всех, чайки, на которых возлагались надежды по уборке, не появились видимо их отпугнул шум . Большая часть туши осталась на месте, и рабочим департамента пришлось вручную и при помощи техники собирать и закапывать куски кита.
«Можно сделать вывод, что если кит когда-нибудь снова выбросится на берег округа Лейн, то ответственные лица не только вспомнят, что делать, но и наверняка вспомнят, чего делать нельзя», — отметил Пол Линнман
Никто не пострадал серьезно, но запах витал еще долго. Торнтон при этом получил повышение проработав на новой должности до пенсии. Когда Линнман связался с ним в середине 1990-х, Торнтон сказал журналисту, что считал операцию в целом успешной, но враждебные СМИ превратили её в пиар-катастрофу.
В 1990 году писатель Дейв Барри написал колонку про эту историю в газете и новость стала хитом. Со всей страны репортеры спрашивали когда это произошло и есть ли запись взрыва.
Кадры KATU позже всплыли в виде видеофайла на нескольких веб-сайтах, став вирусным видео в 2006 году видео было просмотрено 350 миллионов раз на различных сайтах. В 2020 году жители Флоренции проголосовали за то, чтобы назвать новую зону отдыха "Мемориальным парком взрывающегося кита" в честь инцидента.
В 50-ю годовщину взрыва члены общины и гости собрались во Флоренсе на празднование, в ходе которого были представлены тематические произведения искусства, футболки и даже проведена викторина о взрывающихся китах.
Помимо празднования 50-летия, во Флоренсе появился настоящий ежегодный местный праздник, посвящённый "официальному неофициальному талисману" города. Посетители могут полюбоваться произведениями искусства, пройти по "Китовой тропе" и посетить местный исторический музей, чтобы увидеть фрагменты костей, найденные в китовой слизи. Настоятельно рекомендуется надеть "веселые костюмы китов".
Кстати в наши дни выброшенных на берег китов закапывают или оставляют разлагаться естественным образом.
Всем спасибо, кто прочитал. Подписывайтесь будет интересно.
Еще есть группа в вк https://vk.com/club230098140 - где статьи выходят чуть раньше, есть короткие посты, и просто исторические фотографии.
Реннцойг — турнирный полудоспех XV века для особого конного поединка на турнире — реннена. Изобретателем последнего считают маркграфа Альбрехта-Августа Бранденбургского. Отверстия на правой части груди предназначены для крепления "фокра" - крюка, в который вдевали турнирное копье, чтобы не держать его на весу.
Деталей о параметрах этого комплекта доспехов нет.
Александр Дюма-отец обратился к теме русской революционной истории не случайно.
Французская революция 1789 года сильно повлияла на его мировоззрение, он интересовался политикой и историей страны. Его отец был генералом французской армии, который в период войн после революции дослужился до генеральского чина в республиканской армии. Дюма воспринял республиканские взгляды отца.
В будущем писатель часто будет выстраивать параллели между французскими событиями и другими странами. Его интерес к России подогрели рассказы близкого знакомого и наставника в фехтовании – Огюстена Гризье.
Александр Дюма (также известен как Александр Дюма-отец) — французский писатель, драматург и журналист, мастер приключенческого романа. 24 июля 1802 — 5 декабря 1870
Этот французский мастер в начале XIX века несколько лет жил в Санкт-Петербурге, преподавал в аристократических семьях и был лично знаком с участниками восстания 14 декабря 1825 года. Среди его учеников оказался граф Иван Анненков — будущий декабрист. После возвращения во Францию он рассказал Дюма о судьбе этого человека, сосланного в Сибирь, и о его возлюбленной — француженке Полине Гебль, которая отказалась от обеспеченной жизни и отправилась за ним в ссылку.
Альфред де Дрё. "Портрет Огюстена Гризье"
Считается, что Дюма для основы будущего романа использовал не только устные рассказы своего учителя. Искал он также различные печатные источники такие как «Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II» (1785–1789), «Очерк о смерти Павла I» (1825) Шатогирина, «История Александра I, Императора всея Руси, и главные события его царствования» Альфонса Рабба (1826) и доклад следственной комиссии по делу декабристов (1826). Точного подтверждения тому, что он действительно их читал нет. Сам автор несколько раз повторял, что опирался только на устные рассказы Гризье, может быть, лукавил.
Полина Геббель и Иван Анненков
В 1840 году вышел небольшой роман «Учитель фехтования» (фр. Mémoires d’un maître d’armes, ou dix huits mois à Saint-Pétersbourg; буквальный перевод — «Записки учителя фехтования, или Восемнадцать месяцев в Санкт-Петербурге»). Действие разворачивается в России 1820-х годов и ведётся от лица французского мастера фехтования Гризье. Он приезжает в Санкт-Петербург по приглашению влиятельных учеников, чтобы преподавать дворянской молодёжи искусство владения шпагой.
В это время судьба сталкивает Гризье с Луизой — независимой француженкой, приехавшей в Россию в поисках лучшей жизни. Она встречает Анненкова, и между ними вспыхивает чувство, быстро переросшее в нечто большее.
14 декабря 1825 года восстание декабристов на Сенатской площади заканчивается поражением. Анненков арестован и приговорён к ссылке в Сибирь. Луиза, несмотря на уговоры остаться, решает разделить его судьбу и добивается разрешения ехать вместе с ним. Гризье помогает ей подготовиться к дороге, понимая, что впереди их ждут испытания. Роман завершается отъездом в Сибирь и горьким осознанием того, что чистая любовь поможет сдюжить даже такие ужасные повороты судьбы.
В самой книге есть несколько любопытных моментов из описания России глазами Дюма, который в ней пока ни разу не бывал.
Здесь появляются типичные представления о резком контрасте между между крепостными крестьянами и аристократией без промежуточного слоя:
При беглом знакомстве население Петербурга отличается одной характерной особенностью: здесь живут либо рабы, либо вельможи - середины нет.
Внешний вид крестьян подчеркивает их простоту и то, как они умело адоптируются к суровому климату:
Надо сказать, что сначала мужик не вызывает интереса: зимой он носит овчинный тулуп, летом - рубашку поверх штанов. На ногах у него род сандалий, которые держатся при помощи длинных ремешков, обвивающих ногу до самых колен. Волосы его коротко острижены, а борода - такая, какая ему дана природой. Женщины носят длинные полушубки, юбки и огромные сапоги, в которых нога совершенно теряет форму.
Русские крестьяне часто описывались иностранцами как фаталисты, привыкшие к лишениям из-за постоянного холода, войн и социального гнета. Дюма часто будет рассуждать о том, что французская революция пусть и привела к большим классовым изменениям, но все-таки она же принесла и экономическую нестабильность стране, от чего французы так много канючат . Он ругает французов за их "нервность", которая контрастирует с русской "спокойностью":
Зато ни в какой другой стране не встретишь среди народа таких спокойных лиц, как здесь. В Париже из десяти человек, принадлежащих к простому люду, лица пяти или шести говорят о страдании, нищете или страхе. В Петербурге я ничего подобного не видел.
Автор восхищен красотой города, а также он с симпатией описывает динамику уличной жизни Петербурга. Подчеркивает быстроту транспорту и ловкость кучеров. Дюма сравнивает это с Францией, где на улицах часто творится хаос:
Другая особенность, поразившая меня в Петербурге, - это свободное передвижение по улицам. Этим преимуществом город обязан трем большим каналам, по которым вывозят отбросы и доставляют продукты и дрова. Быстро несутся дрожки, кибитки, брички, рыдваны; только и слышишь на каждом шагу: "Погоняй!" Кучера чрезвычайно ловки и правят лошадьми отлично. На тротуарах никакой толчеи.
Дюма сравнивает Петербург с "парадизом", но с оговоркой, намекая на скрытые недостатки. Во Франции для него не хватает гармонии с природой:
Я вернулся в гостиницу, когда уже было светло, в восторге от белой ночи, от превосходной музыки и широкой, как море, реки, отражавшей, подобно зеркалу, все звезды и все фонари. Петербург в действительности превзошел мои ожидания, и если он не был парадизом, то, во всяком случае, чем-то сродни ему
Писатель идеализирует русский народ как "добрый по природе", отмечая низкий уровень грабежей в Петербурге, но признавая склонность крестьян к мелкому воровству без насилия. Исторически в 1820-х годах Петербург действительно имел относительно низкий уровень уличной преступности среди элиты благодаря полиции, но крестьяне иногда прибегали к хитростям. Дюма сравнивает это с Францией, где грабежи были обычным делом:
Русский народ по природе своей добр, и нет, пожалуй, другой столицы, где грабежи были бы так редки, как в Петербурге. Более того, хотя русский мужик и склонен к воровству, он боится совершить кражу со взломом. Вы можете смело доверить ему запечатанный конверт с деньгами. Даже зная о них, он в целости доставит это письмо по назначению.
Казалось бы, за что вообще Николай мог запретить книгу. Все же так хорошо и прекрасно, но нет. По правителям он прошелся со всей "любовью". Под руку попал чуть ли ни каждый, этот жестокий, тот жестокий, третий забавляется как может.
Вспомнил даже Потемкина, и как он, начиная с низов (унтер-офицер в гвардии), стал князем Таврическим и фактическим со-правителем благодаря интимным отношениям с Екатериной.
Потемкин являл собой живой пример князя-выскочки, которых много было в царствование Екатерины II. Но и сама императрица также была выскочкой. Потемкин был унтер-офицером одного из гвардейских полков, Екатерина - мелкой немецкой принцессой, и оба они стали знамениты. Случай свел их.
Григорий Александрович Потёмкин-Таврический (1739–1791) — русский государственный и военный деятель, дипломат, генерал-фельдмаршал, князь
Позднее, уже во время своей реальной поездки в Россию в 1858–1859 годах Дюма в "Impressions de voyage: En Russie" восхищался наследием Екатерины как просветительницы, объединившей Восток и Запад, но отмечал, что ее эпоха создала контрасты между элитой и народом, которые привели к революционным настроениям.
Не прошел автор мимо и великого князя Константина Павловича (1779–1831) известного своей эксцентричностью и вспыльчивостью. Исторически Константин был жестоким командиром: как генерал-инспектор кавалерии, он сурово наказывал подчиненных, включая разжалования и телесные наказания; его биографии отмечают случаи жестокости к животным.
Тогда он жестоко расправлялся с виновными: малейшие ошибки солдат наказывались карцером, а офицеров - разжалованием. Эта жестокость распространялась не только на людей, но и на животных. Однажды он велел повесить обезьяну, которая производила слишком много шума. В другой раз, когда лошадь под ним оступилась, она была наказана тысячей ударов плетью. В третий раз он приказал застрелить собаку, разбудившую его ночью своим воем.
Его веселость выражалась в такой же дикой форме, что и гнев: он буквально катался по полу от смеха, радостно потирал себе руки и топал ногами. В такие минуты он хватал первого попавшегося ребенка, вертел его во все стороны, щипал, дергал за нос, заставлял целовать себя, а затем дарил ему золотую монету. А порой он не гневался и не радовался, а пребывал в состоянии полнейшего равнодушия и глубокой меланхолии.
Портрет великого князя Константина Павловича работы Джорджа Доу
Во время поездки в 1858–1859 годах Дюма не встретил подобных фигур, но в путевых заметках отметил стойкость русских к авторитарным эксцессам. Некоторые описания могут быть преувеличены для драмы, так как точных исторических подтверждений нет, той же повешенной обезьяны и в помине не было.
Довольно много внимания было уделено Екатерининскому Дворцу в Царском Селе. Дворец, построенный при Елизавете Петровне архитектором Бартоломео Растрелли, действительно перестраивался из-за климата — позолота на фасадах и интерьерах страдала от влаги и морозов, и при Екатерине его частично заменили краской для экономии.
К сожалению, архитектор построил новый дворец для летнего времени, позабыв про зиму. И уже весной его пришлось переделывать, причем сильно пострадала позолота. Затем уже при Екатерине II дворец подвергся еще нескольким переделкам, и позолота была заменена краской. Что же касается крыши, то ее, по обычаю петербуржцев, выкрасили в нежный зеленый цвет.
Когда распространился слух о том, что во дворце снимают позолоту, кто-то из придворных предложил Екатерине скупить у нее все это золото.
- К сожалению, я не торгую старьем, - отвечала императрица.
Среди своих побед, любовных похождений и путешествий Екатерина не переставала заботиться о своей любимой резиденции.
Вспомнили также и всеми любимую страшную Сибирь. Исторически Сибирь была символом наказания, вот и получился такой вот диалог:
Боже мой, вы меня пугаете! Так, значит, меня ссылают в Сибирь!
- Сибирь - превосходная страна, которую зря оклеветали. Впрочем, оттуда еще можно вернуться.
Дюма идеализирует русских аристократов за "аристократически-доброжелательное" отношение:
Первое, что меня особенно поразило у русских вельмож, - это их гостеприимство, добродетель, которая, как известно, редко уживается с цивилизацией. По примеру Людовика XIV, возведшего в потомственное дворянское достоинство шесть наиболее заслуженных парижских учителей фехтования, император Александр считал фехтование искусством, а не ремеслом. Недаром он пожаловал моим товарищам и мне довольно высокие офицерские чины. Ни в одной стране я не встречал такого аристократически-доброжелательного отношения к себе, как в Петербурге, отношения, которое не унижает того, кто оказывает его, но возвышает того, кому оно оказывается.
В России пожарные, часто солдаты или специальные команды, патрулировали улицы и будили жителей при пожаре. Это обосновывалось деревянной застройкой города и частыми возгораниями из-за печного отопления.
Это совсем не похоже на то, что бывает во Франции: у нас люди из загоревшегося дома сами бегут будить пожарных, а здесь, наоборот, пожарные будят тех, кто горит: вставайте, мол, ваш дом в огне. Что касается краж со взломом, в Петербурге их почти нечего бояться. Если грабитель или вор (это слово точнее характеризует подобного рода посягательства на чужую собственность) - человек русский, то он ни за что не взломает ни дверей, ни замка. Вы можете смело доверить любому мужику охрану целой квартиры, лишь бы она была заперта, или письмо, в которое вы при нем положите, скажем, десять тысяч рублей банковыми билетами, - и у вас ничего не пропадет, но не доверяйте ему нескольких копеек: он непременно их стянет.
Никак нельзя обойти такую диковинку, как русская баня. Гризье в шоке от посещения этого места. Исторически в 19 веке бани часто были раздельными по полу в городских заведениях, но в сельской местности смешанное купание иногда практиковалось, хотя православная церковь осуждала его как "бесстыдство".
Пока я раздевался, ко мне подошел мальчик и спросил, есть ли со мной слуга, и, получив отрицательный ответ, снова спросил, кого я хочу взять в банщики: мальчика, мужчину или женщину. Само собой разумеется, подобный вопрос меня крайне озадачил. Мальчик объяснил мне, что при бане имеются банщики мальчики и мужчины. Что же касается женщин, то они живут в соседнем доме, откуда их всегда можно вызвать.
Когда банщик или банщица взяты, они тоже раздеваются догола и вместе с клиентом входят в соседнюю комнату, в которой поддерживается температура, равная температуре человеческого тела. Открыв дверь этой комнаты, я остолбенел: мне показалось, что какой-то новоявленный Мефистофель без моего ведома доставил меня на шабаш ведьм. Представьте себе человек триста мужчин, женщин и детей, совершенно голых, которые бьют друг друга вениками. Шум, гам, крики. Стыда у них ни малейшего: мужчины моют женщин, женщины - мужчин. В России на простой народ смотрят почти как на животных, и на такое совместное мытье полиция не обращает никакого внимания.
Минут через десять я пожаловался на жару и убежал, возмущенный этой безнравственностью, которая здесь, в Петербурге, считается настолько естественной, что о ней даже не говорят.
Одним, наверное, из моих любимых моментов в книге это история с носом. Хотя при обморожении и не рекомендуется растирать себя снегом, многие иностранцы писали именно про этот действенный способ сохранить части тела в целости и сохранности.
Увидев меня, он крикнул: "Нос!" Я не знал, что это означает по-русски, и думал, что не стоит задерживаться из-за односложного слова, а потому спокойно продолжал свой путь.
На углу Гороховой мне повстречался мчавшийся во весь дух извозчик, но и он крикнул мне: "Нос, нос!" Наконец, на Адмиралтейской площади какой то мужичок, увидев меня, ничего не сказал, но, схватив пригоршню снега, прежде нежели я успел опомниться, стал изо всех сил растирать мне лицо, в особенности нос. Я нашел эту шутку не слишком удачной, тем более по такому холоду, и дал ему такого тумака, что он отлетел шагов на десять.
К несчастью или, вернее, к счастью для меня, мимо проходило двое крестьян. Взглянув на меня, они схватили меня за руки, в то время как мой вошедший в раж мужичок по-прежнему стал тереть мне лицо снегом, пользуясь тем, что я уже не могу защищаться. Думая, что я стал жертвой недоразумения или попал в ловушку, я изо всех сил стал взывать о помощи. Прибежал какой-то офицер и по-французски спросил меня, в чем дело.
- Ради бога, - воскликнул я, делая попытку освободиться от трех мужичков, - разве вы не видите, что они со мной делают?!
- А что?
- Они трут мне лицо снегом! Не находите ли вы, что это плохая шутка по такому морозу?
- Простите, сударь, но ведь они вам оказывают огромную услугу, - сказал офицер, пристально всматриваясь мне в лицо.
- Какую услугу?
- Ведь у вас нос отморожен!
- Что вы говорите! - вскричал я, хватаясь за нос.
В это время какой-то прохожий обратился к моему собеседнику:
- Ваше благородие, вы отморозили себе нос.
- Благодарю вас, - ответил офицер, точно ему сообщили самую обыкновенную и притом приятную новость.
Нагнувшись, он взял горсть снега и стал оказывать себе ту самую услугу, которую оказал мне бедный мужик, а я еще так грубо отплатил за его любезность.
- Значит, сударь, - сказал я офицеру, - без этого мужичка...
- Вы остались бы без носа, - заметил офицер, продолжая растирать свой нос.
В России XIX века печи топились ежедневно, и трубочисты регулярно чистили трубы ночью, чтобы избежать сажи и пожаров. В «Записках» Филиппа Филипповича Вигеля (1786–1856) есть подробные писания.
Во Франции даже зимой трубочисты - залетные птицы, поющие только раз в год с высоты дымовых труб. Между тем в Петербурге без них просто нельзя обойтись, и они появляются в каждом доме регулярно два раза в месяц. Но работа их проходит по ночам, так как днем идет топка печей. Работая по договоренности с домовладельцами, трубочисты чистят трубы по ночам, а затем спускаются в квартиры, чтобы выбрать ту сажу, которая накопилась внизу. Петербуржцы знают это и не беспокоятся при ночном посещении трубочиста. К несчастью, меня забыли предупредить об этом, и, явившись ко мне впервые, трубочист едва не стал жертвой моего стремительного нападения.
13 июля 1826 года, пятеро лидеров (Пестель, Рылеев, Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин, Каховский) были повешены на кронверке Петропавловской крепости после провала восстания 14 декабря 1825 года.
Упавших подняли и положили на помост, так как они не могли держаться на ногах. Один из них сказал другому:
- Несчастная Россия: повесить и то не умеют!
Во время исполнения приговора три веревки оборвались. То ли экзекуторы не учли, что вешают приговорённых с оковами, то ли верёвки изначально были плохого качества, но трое декабристов — Рылеев, Каховский и Муравьёв-Апостол — упали в яму, пробив доски тяжестью собственных тел. Мало того, оказалось, что повешенный Пестель носками ног доставал до досок, в результате чего его агония растянулась почти на полчаса.
Реальное путешествие в Россию
Дюма путешествовал с 15 июня 1858 года — 2 марта 1859 года (почти 20 лет после публикации романа). Дорожная карта выглядела следующим образом: Париж — Кёльн — Берлин — Штеттин — Санкт-Петербург — Финляндия — Валаам — Санкт-Петербург — Москва — Нижний Новгород — Казань — Саратов — Царицын — Астрахань — Кизляр — Дербент — Баку — Тифлис — Поти — Марсель.
Это была двухлетняя экспедиция, во время которой он написал серию статей для журнала Le Monte-Cristo, позже изданных как книги: "Impressions de voyage: En Russie" (1858–1859), "Le Caucase" и "Adventures in Czarist Russia" (1859–1862).
15 июня 1858 года Дюма выехал из Парижа и уже 22-го числа сошёл по трапу парохода на Английскую набережную у Николаевского моста в Петербурге. Город с первого взгляда очаровал его:
Я не знаю, есть ли в мире какой-нибудь вид, который мог бы сравниться с развернувшейся перед моими глазами панорамой...
А как он отзывался о белых ночах Петербурга:
Ничто на свете... не поможет вам представить себе июньскую ночь в Санкт-Петербурге — ни перо, ни кисть. Это какое-то наваждение... Всё вокруг вас жемчужное, переливается опаловыми отсветами, но не так, как бывает на рассвете или в сумерках: свет бледный, и всё же в нём нет ничего болезненного, он озаряет предметы сразу со всех сторон. И ни один предмет не отбрасывает тени. Прозрачные сумерки, не ночь, а лишь отсутствие дня; сумерки, но все предметы вокруг легко различить, словно наступило затмение солнца, но в душе нет смятения и тревоги, как бывает во всей природе при затмении; лишь освежающее душу молчание, радующий сердце покой, тишина, к которой всё время прислушиваешься: не раздастся ли ангельское пение или глас Божий!
Путешествие казалось ему нескончаемой сказкой:
Я здесь путешествую, как принц. Русское гостеприимство такое же потрясающее, как и уральские золотые прииски.
Впечатления Дюма полны восхищения. Он описывал Россию как страну противоположностей — величественные дворцы соседствуют с крестьянскими общинами, древние обычаи с модернизацией. Он отмечал гостеприимство русских, их стойкость и духовность. Поездка позволила Дюма проверить описания из романа, и он признал, что многие детали были неточными.
Большая часть ошибок пала на географию, быт, да и на исторические детали. Например, он преувеличил роль иностранцев в декабристском заговоре и неверно описал топографию Санкт-Петербурга. В своих путевых заметках он упоминал, что реальный Петербург грандиознее, чем он представлял.
Портрет императора Николая I
Но было поздно. Роман идеализировал революционеров, игнорируя их внутренние разногласия. Царь Николай I запретил книгу за "клевету на Россию", считая её пропагандой революции. Да и к приезду Дюма все дышали неравнодушно, к нему даже тайно приставили полицейского, чтобы тот следил, не выискивает ли чего этот иностранец.
Делитесь впечатлениями, как вам книга? Оправдались ли ожидания?
Все свои основные тексты будут выходить здесь, а если интересно почитать маленькие отрывки из книг, узнать больше обо мне, то можно перейти в мой ткг: https://t.me/englishteachersdays
Разбор предыдущей серии сериала с пересказом сюжета, находится ЗДЕСЬ по ссылке.
Переходим к третьей серии сериала. Нас ожидает продолжение захватывающей эпопеи про двух советских разведчиков, трех немцев в воронке и Катюшу. Доползли значит разведчики до воронки, долго глядели как немцы брились, попивали кофеёк и слушали патефон, а потом просто взяли и закинули в воронку гранату.
А это, языка разве взять не надо? Нет? А, ну тогда ладно. Потом Климов по хозяйски снял с пулемета затвор, обшарил трупы фашистов, снял с них часы, пока Толя на разведчика в недоумении пялился. А потом два разведчика поползли обратно. На утро разведчики умылись из бочки холодной водой и сели завтракать у каких то развалин.
Пока двое увлеченно так завтракали, к ним подошел один советский солдат, который сказал что их уже долго ищет управдом, а они тут видите ли сидят. Климову на то что его разыскивает капитан как то по барабану, он продолжает деловито поглощать пищу, при этом он угрожает надавать солдату, по его оттопыренным ушам.
Так как гора не идет к Магомету, то к разведчикам приходит лично капитан и благодарит Климова за пулеметный затвор, а так же за трофейные немецкие часы. Дескать при случае, капитан этими часами, кого то наградит из отличившихся солдат . Тут же, капитан выражает благодарность Анатолию выражает, и дает тому эти самые часы, с трупа убитого фашиста.
Толя с неохотой эти часики принимают. Капитан же высказывает Климову свое недовольство, типа когда он кого то к себе зовет, надо сразу бежать, а не сидеть себе спокойненько и жрать. Разведчики потом спускаются в подвал, где сидят советские солдаты и попивают чай. Ладно хоть солдаты в этом сериале пока что трезвые, в отличие от советских командиров, которые пьяные через одного.
Тем временем, украинец в стереотрубу на этот раз хоть что то путное разглядел, а именно построение большого скопления немцев на плацу перед флагом, а не немца с собачкой и верблюда.
Корректировщик передает координаты цели советской артиллерии, предлагая по немцам хорошенько так шандарахнуть. По немцам на плацу начинает лупить советская артиллерия, немцы разбегаются как тараканы пытаясь спастись, но им это не очень то помогает, снаряды достают их похлеще дихлофоса. Нам показывают площадь, усеянную трупами немецких солдат, украинец радостно сообщает, что немцев накрыло всех, никто не убежал.
Извинтите конечно, а воронки от снарядов где? До чего же немцы аккуратный народ, даже мертвые лежат аккуратными такими стопочками, никаких оторванных конечностей, выпущенных кишок и всего такого прочего, их просто всех слегка присыпало землей.
Тут Громова не хватает, который начал бы орать, что даже звери не убивают себе подобных на построении. Так как немцы видимо в Сталинграде полностью закончились, нас переносят в Казань, к профессору Штруму, который на этот раз находится на рабочем месте и говорит что он идет неправильным путем.
Профессор говорит, что опыты по чему то там, нужно пока прекратить. На что начальник заявляет, что необходимо продолжать, чтобы они были готовы к тому моменту когда новая аппаратура придет. Ну и куда же в военном фильме обойтись без дискуссии о боге, это прямо какой то обязательный атрибут российских фильмов о войне.
Начальник приглашает профессора, вечером зайти к нему в гости, обещая что будет водка. Профессор говорит, что если будет водка, то он точно придет. Вот интеллигенты под музыку, водочку попивают, бои в Сталинграде обсуждают, а так же говорят что в 1941 году всю кадровую армию у границ положили, а так бы сейчас они на фронтах дрались. Да понял я давно что Советский Союз победил только потому что завалил врага трупами советских солдат, может хватит это в каждый фильм пихать.
Далее компания начинает рассуждать про интересы человека и государства. Дескать те заводы что в Советском Союзе строились, нужны исключительно государству, а не каждому человеку. Профессор же говорит, что сейчас когда идет война, заводы которые производят оружие с боеприпасами, нужны не только государству, а так же каждому человеку.
Ну тут трудно не согласится, если бы не было бы заводов на которых производились танки, самолеты, артиллерийской и стрелковое вооружение, то чем бы интересно советские солдаты воевали. Хотя у Михалкова по этому поводу есть другое мнение, зря он что ли в своем фильме, в руки черной пехоты вложил черенки от лопат. После водки, интеллигенты переходят на чай.
Снова смена места дислокации. Танковый корпус полковника Новикова направлялся в сторону фронта, по пути была сделана остановка в городе Куйбышеве. Пока полковник направляется на свидание к Женечке, мы тоже сделаем остановку ради отступления. Так как Сталинградскую битву, нам опять толком не показали, приведу некоторые выдержки из книги Василия Ивановича Чуйкова "Сражение века".
Но вместо всего этого нам показывают свидание полковника Новикова с Евгенией Шапошниковой. Я же говорю, это прямо индийское кино какое то, все персонажи сериала между собой так или иначе связаны.
Сначала парочка обжималась в коридоре, пока жирная соседка не показала свое жирное улыбающееся лицо, после чего они перебрались в квартиру, где Новик начал выражать свою гордость тем что он русский. Свою гордость Новиков выражал настолько путанно, что Женечка ничего не поняла.
При этом Женечка заявляет, если с комиссаром Крымовым что то случится, его покалечат или посадят, то она к нему вернется и что бы танкист, который может заживо в танке сгореть имел этот в виду. Вопрос. А зачем Женечка тогда от комиссара Крымова вообще ушла и зачем завела отношения с полковником Новиковым? Дале Женя приоткрывает зрителем часть биографии комиссара Крымова, оказывается он старый большевик, был лично знаком с Троцким, который сказал про статью Крымова что она написана мраморно.
Новиков же говорит, что если она вернется к Крымову, то сделает это из жалости, а это последнее дело. Женечка же просит рассказать, как там танки стреляют. Новиков же говорит, что от танкистов, женщины не уходят. Ни и дальше в том же духе. Болтовня заканчивается в постели, тему сами знаете чего нам опять не раскрыли.
Потом полковник с Женечкой очень долго стоят в подъезде и молча прощаются. После чего Новиков возвращается к эшелону. Так как полковник вернулся, в город собирается идти жирный комиссар. Полковник садится обедать, генерал просит что бы ему принесли по пивку. Ну а в окно вагона, Новиков наблюдает, двух пьяных в жопу советских солдат, генерал же предлагает этих мерзавцев расстрелять.
Полковнику докладывают насчет пьяного инцидента на перроне, оказывается у солдата мать в городе живет, вот он с ней прощался и немного перебрал. Генерал попивая пиво, пеняет на то, что пьянство это нехорошо ,и распоряжается что бы на солдата в особом отделе завели дело. Полковник же говорит, что дело заводить не надо, он пьяному наводчику выпишет строгий выговор за пьянство.
Лысый упырь таким решением недоволен. Нам же на короткое время демонстрируют как Женя в квартире моет полы, потом снова показывают воинский эшелон. Генерал, полковник, комиссар сидят в вагоне и играют в домино. Комиссар заводит речь про Евгению Шапошникову, оказывается он знал её брата и первого мужа. Брат у Жени оказывается в 1937 году присел, а муж чудом от посадки ускользнул. Опять репрессии подъехали. От таких разговоров у генерала случился понос и он быстренько смотался в туалет.
Комиссар же говорит, что зря товарищ Новиков связывает свою жизнь с человеком, из такой неясной политической среды. Новиков же говорит, что до брата Жени, ему никакого дела нет, он его знать не знает, а вот что касается Крымова, то сам Троцкий его статью похвалил.
Полковник говорит, а комиссар слушает и все запоминает. Комиссар встает, полковника обнимает и велит принести им коньяку, что бы выпить на брудершафт . Так как война в сериале на некоторое время отменяется, я приведу еще выдержки из книги Василия Ивановича Чуйкова, там хоть пьянок бесконечных нет.
Пока полковник с комиссаром в вагоне выпивают, а генерал на толчке сидит, нам показывают Женю, которая по ночным улицам города куда-то бежит. Женя прибегает на вокзал, только вот эшелон все, уже уехал, правда она успевает на прощание Новикову ручкой помахать.
Санта Барбара продолжается. Дом Грекова. Толя Штрум усилено ухаживает за Катей рассказывая ей истории про зайцев и котов. Оказывается коты с зайцами не разбираются в советской и немецкой технике, а вот собака способна отличить советский самолет от немецкого. Разговоры о животных прерывает вызов радистки к капитану. Кота Кате разведчик Климов подарил.
Управдом же передает сообщение, что немцы по всем признакам готовят наступление в районе тракторного завода, который сейчас выглядит как после немецкой бомбежки. Пока управдом с радисткой о коте болтал, немцы под прикрытием единственного танка пошли на штурм, Радистка начала получать сообщение, но капитан почему то сеанс связи прервал.
Наступление для гарнизона дома оказалось настолько ожидаемым, что на позициях оказался всего лишь один советский солдат с винтовкой. А прочие советские солдаты сбегаются на свои позиции уже под немецким ураганным огнем. Немцы почти вплотную к дому подобрались, а капитан только сейчас дает приказ приготовится к бою. Артиллеристы выкатывают сорокапятку, выстрел, немецкий танк подбит.
Потом опять взрыв чего то то там, и вся местность как в тумане, даже немцев не видать. Потом немцы опять появляются, но на этот раз без танка и дальше в атаку прут. Капитан командует идти на немцев в рукопашную. Ну а дальше повторяется то, что было у Феди Бондарчука в его "Сталинграде", советские солдаты всей гурьбой накидываются на немцев, начинается рукопашный бой.
Скажем так, у Федора Бондарчука бой и то бодрее был поставлен, а не как тут какой то вялый танец умирающих лебедей. Замечу что в ходе рукопашной, гарнизон дома стремительно так тает, немцам правда тоже дают прикурить. Хотя что мешало отбить атаку немцев стреляя по ним из укрытия, режиссер один разберет. Заканчивается бой тем что немцы убегают, советские солдаты возвращаются в дом. Третья серия на этом все.
Письменный набор был найден в безымянной могиле в фундаменте собора, где он был погребен рядом с телом женщины 40–50 лет; он украшен изображениями греческих муз. Безымянная гробница была обнаружена в соборе Светицховели в городе Мцхета. Захоронение датируется примерно 250–350 годами н. э., когда Мцхета была столицей Картлийского царства.
Личность женщины до сих пор остаётся загадкой, но содержимое гробницы позволяет предположить, что она принадлежала к королевской семье. Письменный набор состоит из нескольких предметов, в том числе позолоченного пенала с изображением греческих муз на задней стороне, серебряной рамки с изображением трех исторических деятелей, ажурной крышки из золота, золотой чернильницы, трех серебряных ручек и небольшого «пенала» из серебра.
Фигурки муз разделены на три ряда; каждая муза обозначена именем и изображена со своими уникальными атрибутами. Ниже музы подписаны под фото.
верхний ряд пенала украшен позолоченными изображениями Клио, Эвтерпы и Талии.
Три фигуры в верхнем ряду обозначены как Клио, Эвтерпа и Талия – музы истории, лирической поэзии и комедии. Клио изображена с карандашом в правой руке и книгой в левой, Эвтерпа – с трубой и духовым инструментом, а Талия – с комической маской и лемехом.
Мельпомена, Терпсихора и Эрато.
Фигуры во втором ряду идентифицированы как Мельпомена, Терпсихора и Эрато — музы трагедии, танца и романтической поэзии. Мельпомена держит маску трагедии, Терпсихора держит в левой руке лиру и в правой — плектр, а Эрато изображена с лирой с фланцем.
Полигимния, Урания и Каллиопа.
Фигуры в третьем ряду представляют Полигимнию, Уранию и Каллиопу. Полигимния — муза песни, священного танца и пантомимы, она изображена со свитком в одной руке и маской в другой. Урания — муза астрономии, поэтому в правой руке она держит заострённый грифель, а в левой — глобус. Каллиопа — муза эпической поэзии, она изображена со свитком.
Здесь изображены еще три фигуры: Менандр, Гомер и Демосфен.
К передней стороне пенала прикреплена небольшая серебряная рамка. Эта рамка украшена портретами Менандра, Гомера и Демосфена, которые идентифицируются по греческим надписям над каждой фигурой («MENAN[ΔΡΟΣ], OMEROC, ΔHMOCΘENHC») , хотя надпись с именем Менандра повреждена.
Ажурная крышка изготовлена из листа золота и украшена замысловатым узором в виде лавра.
Рамка аккуратно обхватывает небольшую чернильницу, которая затем крепится к передней части футляра для ручки вместе с ажурной крышкой, выполненной из золота.
Галлия ко второй половине 1 века до н.э. уже заметно растеряла ореол ужаса, внушаемого Риму. Политика Республики в отношении галлов за 300 лет претерпела мало изменений: Рим постепенно продвигался на север и запад, аннигилируя всех несогласных. Все, кто выживал, были вынуждены мириться с появлением на их землях колонистов и постепенно перенимать у тех их обычаи и порядки. Такая подспудная романизация была процессом медленным, но верным. Хотя лучшей защитой границ были, всё-таки, легионы, Рим старался наладить дружеские отношения с соседями через торговлю. Караваны, груженые вином и товарами элитарного спроса, были лучшей мягкой силой, которую только можно было придумать в ту эпоху. Пограничные племена извлекали немало прибыли из торговли с Римом и постепенно также цивилизовывались.
Однако, несмотря на всё вышеперечисленное, галлы были всё ещё проблемным соседом. Обычно принято считать римлян воинственными. И это так, но они любили войны не за сам процесс, а за результат: обильная добыча после войн и приращение государства новыми территориями были зримым символом того, что всё у государства идёт успешно. Однако для галлов всегда важнее был, скорее, процесс: огромные богатства, захваченные в походах, они посвящали своим богам и аккумулировали в святилищах лишь с тем, чтобы никогда их не использовать. Для того, чтобы полностью избавиться от угрозы галльских нашествий, требовалось переформатировать всю галльскую культуру, что было труднореализуемо без включения данных территорий в состав Республики.
Но, вы будете смеяться, римляне перед собой таких задач и не ставили. У Республики ушло 150 лет чтобы переварить Цизальпинскую Галлию, а Нарбоннская после 50 прошедших лет всё ещё была беспокойным местом: в 62 году там как раз вспыхнуло восстание племени аллоброгов. Это те самые галлы, сдавшии катилинариев Цицерону и не получившие за это никакого ослабления произвола наместников. Восстание, как обычно, утопили в крови, ничего толком не поменяв, так что было вопросом времени, когда вспыхнет новое. Поэтому завоевание Галлии всерьёз не рассматривалось, и всех устраивал сложившийся статус-кво.
Однако опыт вторжения кимвров и тевтонов всё же убедил римлян пристальнее обращать внимание на перемещение варваров за своими границами. Во второй половине 60х годов до н.э. в Галлии как раз возникли два кризиса, грозящие сильно изменить ситуацию. Один из вождей племени гельветов, живших на территории нынешней Швейцарии, решил подмять под себя всё племя с помощью переселения на запад и завоевания там себе новых земель. Для этого он договорился с некоторыми представителями знати соседних племен о поддержке и… от них же эта информация утекла в Рим. Тут же было снаряжено посольство, после прибытия которого амбициозный вождь внезапно умер.
Поразительное совпадение
Другой проблемой стало вторжение и расселение на западном берегу Рейна германцев под предводительством Ариовиста. Их на разборки с союзным Риму племенем эдуев позвали секваны, но эдуи не были дураками и позвали римлян. Теперь уже к Ариовисту в 59 году до н.э. метнулось посольство и он… нет, не умер, а стал другом и союзником римского народа, обязавшись не лезть к эдуям. И в Галлии вновь наступила тишь да благодать, как многим в Риме казалось.
Собственно, по этой причине, когда Цезарь выбивал себе провинции в том же году, он выбрал Цизальпийскую Галлию и Иллирик. Эти провинции позволяли развернуть кампанию против даков на Балканах, набиравших силу в тот момент под предводительством вождя Буребисты. Нарбоннская Галлия, ставшая частью его империя в том же году, была лишь приятным довеском, давшим лишний легион. Именно в сторону Балкан уже начали перебрасываться войска, однако весной 58 года до н.э. планы пришлось резко менять: гельветы, как оказалось, не изменили намерений переселиться на запад и двинулись в путь.
Владения Буребисты вот то пятно желтого цвета. Светло-розовым провинции под управлением Цезаря. То что карта за 56 год до н.э. пусть вас не смущает - ничего в сущности к тому моменту не изменится.
Они собирались пройти на запад через земли римской Галлии и эдуев, что совершенно не входило в планы Республики. Цезарю пришлось срочно организовывать защиту провинции, для чего на север были переброшены все его 4 легиона, и был начат срочный набор ещё двух без получения на то финансов от сената. Согласно Цезарю, численность воинов гельветов достигала сотни тысяч. Даже если эта цифра преувеличена, то не в разы, и масштаб переселения был сравним с вторжением кимвров, от воспоминаний о котором сосало под ложечкой у многих римлян.
Чтобы предотвратить вторжение через границу провинции - реку Родан (Рона) - Цезарю хватило одного легиона с провинциальным ополчением. Воздвигнутый на римском берегу вал позволил отбить атаки и заставить варваров изменить маршрут. Однако это была отнюдь не победа, а лишь небольшая передышка.
Гельветы не отказались от планов переселения, лишь изменили маршрут движения, забрав на север. Неважно чем бы закончился их поход, пройдя с востока на запад, они гарантированно привели бы римское пограничье в хаос. В прошлый раз, 50 лет назад, такое нашествие закончилось выступлением части галльских союзников против Рима. И одними из активных участников той драмы были как раз гельветы, разгромившие в 107 году до н.э. армию консула Лонгина. Поэтому единственным способом купировать угрозу для Республики было выступить за её пределы в Галлию против гельветов. И если бы на месте Цезаря был кто-то другой, то он поступил бы, скорее всего, так же. Война в Галлии началась.
Миротворческий контингент Рима входит в Галлию
Однако сразу необходимо урезать осетра. Ни о каком завоевании Галлии в тот момент речи не могло идти - для этого у Цезаря было попросту слишком мало сил. 6 легионов это всего до 30 тысяч солдат и до 4 тысяч конницы. Ещё было некое количество ауксилариев, но они не стояли в первой линии и в сражении имели вспомогательную роль. Одних только гельветов было больше, а ведь были ещё германцы Ариовиста и племена галлов, не союзные Риму. Цезарь понимал, что в войне со всей Галлией кратный перевес будет на стороне варваров, поэтому ставить решительные цели на тот момент было бы безумием.
Более того, даже задуманное преследование гельветов было той ещё авантюрой. Из 6 легионов 4 были набраны вот буквально только что. Так как эпохальность грядущей кампании Цезаря весной 58 года не была очевидна, а сам Гай не считался сильным полководцем, то к нему не тянулась вереница заслуженных офицеров из уважаемых семей. Если на востоке в армии Помпея воевал едва ли не весь цвет римской аристократии, офицерский корпус армии Цезаря в основном состояла из сыновей сенаторов-заднескамеечников и людей неаристократического происхождения.
Единственным аристократом среди офицеров был сын Красса - Публий, но и он, скорее всего, не имел толком опыта. А самым толковым офицером был Тит Лабиен из незнатных всадников. В краткосрочной перспективе это привело к тому, что в армии не хватало опытных офицеров, но в долгосрочной - галльские легионы стали кузницей кадров для партии Цезаря. Если до галльских войн он опирался в основном на непостоянный плебс, то после у него появится достаточное число клиентов и союзников, прошедших через легионы в Галлии.
Но это будет потом, а сейчас Цезарю нужно было полагаться на то, что незнакомые ему неопытные офицеры в условиях численного превосходства врага сумеют показать превосходство римского порядка и дисциплины над галльской яростью. При этом легионы вынуждены были оторваться от баз снабжения и положиться на своих галльских союзников. Одного-единственного поражения могло хватить, чтобы хрупкая лояльность пограничных галльских племен Риму рухнула. Можно было занять оборонительную позицию, но это лишь оттянуло бы конфликт, и не факт, что римляне тогда оказались бы в лучшем положении.
Поэтому Цезарь вынужден был действовать хоть и решительно, но осторожно. По заветам Мария, он тщательно выбирал место и время, где сам бы хотел вступить в бой. Осторожность вкупе с неопытностью офицеров сорвала первую попытку провести генеральное сражение. Потом Цезарь вынужден был вообще развернуться и уйти к столице эдуев для пополнения запасов. Не самое удачное начало, однако, обернулось внезапной победой. Гельветы приняли отступление римлян за бегство, но, догнав римлян, они встретили порядки, готовые к бою. В упорном сражении гельветы были разгромлены, потеряв значительную часть воинов, после чего согласились уйти обратно в свои земли и жить под протекторатом Рима.
Карта кампании 58 года до н.э.
Вся кампания против гельветов заняла меньше двух месяцев и завершилась безоговорочной победой. У Цезаря были впереди ещё несколько месяцев, пригодных для активной войны, и армия, почуствовавшая вкус побед. Впервые у него появилась возможность добиться в Галлии чего-то большего, нежели просто устранить угрозы Республике. Но пока только лишь возможность, так как потенциальные противники римлян были значительно более многочисленны, чем армия Цезаря.
Сразу после победы над гельветами Гай Юлий отправил послов к Ариовисту и потребовал прекратить отнимать земли у секванов, которые сами же их и пригласили. Последние готовы были забыть о конфликте с эдуями, лишь бы их избавили от угрозы германцев. Ариовист, если верить Цезарю, заявил, что римлян сюда не звали, у них есть своя Галлия, вот пусть они оставят германцам их (то есть всю неримскую Галлию). Цезарь, конечно, мог немного сгустить краски, чтобы выставить Ариовиста куда большим агрессором, чем он был. Однако, в общем-то, casus belli был уже не столь и важен, эдуи или секваны подтвердили бы свои слезные просьбы защитить их от германцев. А Цезарю требовалось действовать быстрее, так как он сейчас имел возможность навязать темп противнику.
Молниеносный бросок римлян к столице секванов Безансону фактически решил исход кампании. Именно в тот момент в армии Цезаря в первый и последний раз за всю войну возникло неповиновение - офицеры испугались слишком рискованного плана марша по незнакомой территории. Но Цезарь сумел воодушевить бойцов, и в дальнейшем они не дрогнули, когда Ариовист попытался отрезать их от снабжения. В этой кампании исход сражения также решился благодаря тому, что Цезарь сам выбрал место боя, а его офицеры грамотно сумели использовать резервы.
Разгром Ариовиста и его смерть серьезно изменили баланс сил в регионе. Рим за один год из далекого южного соседа превратился в главную военную силу Галлии. Союзники Рима, похоже, все ещё надеялись на то, что Цезарь, обеспечив защиту границ, уйдёт обратно на юг - ведь причин для нахождения римской армии в Галлии больше не было.
Однако Цезарь решил, что надо ковать железо, пока горячо. Поэтому все 6 легионов зазимовали в землях Секванов, а кроме того в провинциях начали набираться еще два. В сенат отправился отчет, ставший первой книгой “Записок о Галльской войне”, а обратно на север потянулся ручеек просителей, желавших принять участие в конфликте, который имел все шансы стать эпохальным.
Цезарь, вероятно, получал еще летом донесения, что его активность в землях эдуев и секванов переполошила их северных соседей - белгов. Если бы белги не решились напасть, то, вероятно, Цезарь сам бы взял инициативу в свои руки. Но если верить Гаю Юлию, то белги сами выступили против него, собрав огромную племенную армию. При численном перевесе над римлянами, ахиллесовой пятой этой армады было снабжение - галлы не имели развитых логистических цепочек, и поэтому Цезарь просто-напросто дождался, когда у варваров начнет заканчиваться еда и они разбредутся по домам. После чего начал выщёлкивать племена по отдельности.
Белги, конечно, попытались огрызаться, но Цезарь неизменно их побеждал. Самым опасным моментом кампании стало нападение из засады на возводящих лагерь легионеров. Однако галлы переоценили собственные возможности - между ними и римлянами была река и заслон из легкой пехоты, которые дали время выстроить оборонительную линию. Сражение было, конечно упорным, но оно лишь вновь подтвердило, что порядок бьёт класс: какими бы свирепыми воинами не были галлы, насмехавшиеся над низкорослыми италийцами, порядок и дисциплина вновь победили.
Карта кампании 57 года до н.э. На следующем слайде - 56 год до н.э.:
На следующий год, пройдясь по северо-востоку до Рейна, Цезарь повернул на запад и “замирил” племена вплоть до Бретани. Во всех “замиренных” общинах Цезарь требовал выдать ему заложников из аристократии и разоружиться. Последнее вызывало у галлов возмущение, но Цезарь с добродушной улыбкой отвечал, что теперь за безопасность друзей и союзников Рима в Галлии отвечают его легионы. Если вы не поняли, а галлы-то это отлично поняли, то Цезарь их довольно цинично завоевал и фактически лишил суверенитета. Хотя римской провинции в бывшей “дикой” Галлии пока не было, но фактически положение местного населения на их же собственной земле теперь было таким же, как у провинциалов.
Когда отчет о том, что фактически вся Галлия пала к ногам Рима, достиг сената, то там писали от счастья такой тугой струёй кипятка, что объявили крайне редкое пятнадцатидневное молебстивие во славу Цезаря. Каких-то 350 лет назад галлы заставили римлян выкупать свой город за золото, а теперь Гай Юлий окончательно смыл позор тех событий, покорив всех галлов. Цезарь был героем 57 и 56 годов до н.э. - едва ли не единственным на фоне разрастающегося политического кризиса. И теперь он, наконец, мог активно вернуться в большую политику, хоть и на время.
Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!
Когда ты являешься админом паблика, довольно быстро учишься искать информацию в любых источниках. Так несколько лет назад я обнаружил, что таким источником может стать довольно известный мультсериал "Симпсоны". Еще тогда у меня уже появлялись мысли сделать то ли тематический день, то ли серию постов. Остановился на серии.
Сегодняшняя история подсмотрена в двадцать первой серии двенадцатого сезона «Симпсонов» - «Connie Appleseed».
История Джона Чепмена, более известного как Джонни Эпплсид, тесно связана с освоением Америки. В начале 1800-х годов он путешествовал по тогдашним приграничным территориям, сажал семена яблонь и помогал первопроходцам обустраивать дикую местность. Он посадил более 100 000 квадратных миль яблоневых садов в западной Пенсильвании, Огайо и Индиане. Некоторые из этих садов хорошо задокументированы и существуют до сих пор. Деревья в этих садах вполне могут быть потомками тех, что он посадил, — как в результате посева, так и в результате прививки. Джонни Эпплсид был, мягко говоря, чудаком. Он был вегетарианцем, ходил босиком и, что также не соответствовало духу того времени, проявлял доброту к животным и дружил с индейцами. Он проповедовал христианство, близкое к поклонению природе. При жизни он был известен как «Джонни Эпплсид», народный герой, о котором слагали легенды и истории как при его жизни, так и после его смерти. Он стал мифической фигурой, которая помогла приручить дикую природу, посадив яблоневые сады. Он воплощал в себе две крайности: сурового индивидуалиста и мягкого гуманиста. Это если тезисно рассказать об этом человеке. Но мы здесь собрались не для коротких рассказов. Поэтому начнем издалека.
Большая часть нижеследующего взята из замечательной книги Майкла Поллана «Ботаника желания».
Яблоня, выращенная из семени, мало похожа на свою родительницу, а плоды обычно почти несъедобны, очень кислые или горькие. Чтобы получить съедобные яблоки, мы сажаем саженцы или прививаем деревья.
Первые иммигранты привезли яблоки в Новый Свет. Деревья, выращенные из саженцев, называемых «пиппинс», хорошо прижились в Новой Англии, особенно после того, как колонисты завезли медоносных пчёл для улучшения опыления.
Почва, климат и продолжительность светового дня в Америке отличались от европейских, но яблоня смогла адаптироваться к условиям Нового Света за удивительно короткий срок. Поллан пишет: «Каждый раз, когда яблоня не прорастала или не приживалась в американской почве, каждый раз, когда американская зима убивала дерево или заморозки в мае примораживали его почки, эволюция делала свой выбор, и яблони, пережившие это великое отсеивание, становились чуть более американскими. Затем свой выбор делал садовод-селекционер. Всякий раз, когда какое-либо дерево выделялось своей выносливостью, красной кожурой или превосходным вкусом, его быстро прививали, рекламировали и размножали». Таким образом, адаптация яблони к американским условиям стала результатом «одновременного процесса естественного и культурного отбора».
Теперь сделаем еще одно отступление.
Когда паломники впервые прибыли в Америку, съедобные семечковые культуры, вероятно, ещё не были распространены в Новой Англии. Если вы не в курсе, термин «семечковые» относится к семейству фруктов, в которое входят яблоки, груши, мушмула, мушгар и айва, и первые гурманы страны не нарезали их ломтиками на тарелке. Примерно 60% всех семечковых культур, выращиваемых на протяжении всей истории, использовались для приготовления крепкого сидра.
До конца 1800-х годов крепкий яблочный сидр был более доступным (и, соответственно, более популярным) алкогольным напитком в Америке, чем любой другой. Его пили даже дети в разбавленном виде. (Техническое примечание: в США термин «яблочный сок» обычно относится к отфильтрованному соку без мякоти, а яблочный сок ферментируется в «крепкий сидр».)
С самого начала истории США Джон Адамс, Томас Джефферсон, Уильям Генри Гаррисон и Бенджамин Франклин были заядлыми любителями сидра. Когда Джордж Вашингтон баллотировался в Палату горожан Виргинии в 1758 году, он угостил избирателей 144 галлонами бесплатного крепкого сидра, когда они пришли на избирательные участки (и он победил).
Не найдя деревьев со съедобными плодами, пилигримы сажали семена яблок, привезённые из Великобритании вскоре после их прибытия. Выращивать хмель и ячмень оказалось непросто, поэтому, если первые колонисты и хотели выпить пива, им приходилось импортировать его из-за границы, что требовало больших денег и времени. С другой стороны, яблоки — хорошо прижились в сельскохозяйственных условиях колонии Массачусетского залива. Благодаря предварительной ферментации сидр дольше хранился и был безопаснее для употребления, чем часто загрязнённая питьевая вода. Сидр достаточно легко превратить в яблочный уксус — незаменимый ингредиент для консервирования овощей. Некоторые семьи в колониальной Новой Англии выпивали до 100 бочек сидра за зиму. Какое-то время он даже использовался в качестве валюты в торгово-экономической системе.
1700-х и 1800-х годах большинство яблок выращивали не для употребления в пищу, а для приготовления крепкого сидра. Джонни Эпплсид не просто привёз на границу свежие фрукты, он привёз любимый алкогольный напиток.
Сидр был безопаснее, вкуснее и проще в приготовлении, чем кукурузный ликёр. Вы отжимали яблоки, чтобы получить сок, давали ему перебродить в бочке в течение нескольких недель, и у вас получался слабоалкогольный напиток, крепостью примерно в два раза меньше, чем у вина. Чтобы получить что-то покрепче, из сидра можно было сделать бренди или заморозить его, чтобы получить яблочный бренди (крепостью около 33 градусов). В сельской местности сидр заменял не только вино и пиво, но и кофе, сок и даже воду.
Вернёмся к Джонни Эпплсиду. Джон Чепмен родился в Леоминстере, штат Массачусетс, 26 сентября 1774 года. Он был сыном Натаниэля Чепмена, фермера и плотника, который позже стал одним из «людей минуты», сражавшихся в битве при Банкер-Хилле и в других сражениях. Его мать умерла в 1776 году. Отец женился во второй раз, и семья переехала в Лонгмидоу, штат Массачусетс, на берег реки Коннектикут. У него была сводная сестра, но достоверных сведений о его детстве не сохранилось. Примерно в ноябре 1797 года он отправился на запад и перезимовал в западной Пенсильвании. Весной 1798 года он нашёл место на притоке реки Аллегейни, недалеко от современного Уоррена, штат Пенсильвания, и посадил свой первый яблоневый сад.
Это был бизнес, хоть и необычный. Он пытался предугадать, где поселятся первопроходцы, которые в то время селились в основном вдоль притоков реки Маскингам в северной части центрального Огайо. Он добирался туда первым на каноэ, нагруженном семенами яблони. Он искал подходящий участок земли, сажал семена яблони и ждал. К тому времени, когда прибывали поселенцы, у него уже были двух- или трёхлетние яблони, готовые к продаже по пять-шесть центов за штуку.
Он выработал определённый распорядок. Осенью он возвращался в свои сады в округе Аллегейни, чтобы собрать семена яблок. Весной он искал подходящие участки, разбивал питомники и огораживал их. Летом он чинил заборы в питомниках, которые разбил раньше, и находил местного агента, который ухаживал за деревьями. После этого он был готов двигаться дальше и начинать весь процесс заново. Он не был первым, кто начал выращивать сады в этом регионе, но, насколько нам известно, его план переселения на границу был уникальным. Поллан говорит: «Его можно назвать проницательным застройщиком. Это был неплохой бизнес».
Одним из следствий такого подхода было то, что он постоянно переезжал и на протяжении всей своей взрослой жизни не имел постоянного места жительства. В 1820-х годах он какое-то время жил со своей сводной сестрой и её семьёй, и это был, пожалуй, единственный раз, когда он решил осесть на одном месте.
Помимо яблок, он привёз семена лекарственных растений. Он был щедр к нуждающимся и всегда готов был помочь по хозяйству. Вскоре он стал своим человеком в округе и желанным гостем. К 1806 году за Джоном Чепменом закрепилось прозвище «Джонни Эпплсид», и о нём начали ходить легенды. У нас есть свидетельства из первых рук от многих поселенцев, которые приглашали его в свои хижины. Они кормили его и давали ему кров в обмен на яблоки, яблони и новости, в том числе истории о его собственных подвигах, реальных и фантастических. Миф и реальность безнадежно переплелись. Для поселенцев было огромным удовольствием принимать у себя гостя, который в своё время стал настоящей легендой.
Должно быть, он был хорош собой. Он был среднего роста, жилистый, с крупным костяком, с тёмными волосами до плеч и ярко-голубыми глазами. Он носил мешок из-под кофе с отверстиями для рук и ног. По преданию, у него был жестяной чайник, который служил ему и шляпой, и кастрюлей, но Прайс говорит, что это не подтверждено документально. К 1830-м годам он управлял сетью питомников, которые простирались от западной Пенсильвании до центральной части Огайо и Индианы. Он умер в Форт-Уэйне, штат Индиана, в марте 1845 года в возрасте 70 лет. Он появился на пороге дома своего друга Уильяма Уорта, съел свой вечерний ужин, состоявший из хлеба и молока, прочитал вслух Библию, растянулся на полу, чтобы поспать, и больше не проснулся. Он оставил после себя имущество, включавшее около 1200 акров первоклассной недвижимости. По словам Поллана, «босоногий бродяга умер богатым человеком».
Легенда о нём разрослась после его смерти. В апреле 1846 года было опубликовано краткое эссе о Джонни Эпплсиде и его необычной карьере садовода-первопроходца. Автор не знал, что Чепмен умер годом ранее, и даже не знал его настоящего имени. Эту историю подхватили другие литературные издания. В ноябре 1871 года рассказ в журнале Harper’s New Monthly Magazine принёс ему общенациональную известность, и так появился литературный образ Джонни Эпплсида. Из первопроходца, сажавшего яблоневые косточки, он превратился в «покровителя садоводства» и по сей день остаётся народным героем. Что нам думать об этой странной смеси в одном человеке? Как я уже сказал, он был парадоксом: и первопроходцем, и гуманистом. Он был глубоко религиозен — порой до невыносимости, — но при этом пил, нюхал табак и рассказывал анекдоты. Он принёс и религию, и крепкие напитки людям, живущим в суровых условиях на границе — «два совершенно разных вида утешения», как говорит Поллан. Он был проводником цивилизации, стремился приручить дикую природу с помощью яблонь, трав и религии. В то же время он сторонился цивилизации и чувствовал себя как дома в дикой природе. Он дружил с индейцами, но был частью движения, которое разрушило их жизнь и отняло их земли.
Снова процитирую Поллана: Представьте, каким притягательным должен был казаться такой человек на американском фронтире — этот добрый дикарь, который пришёл к вам, словно прямо из лона природы, с восторженными новостями из других миров, и со своими яблонями и сидром обещал немного сладости и в этом мире. Для первопроходца, который трудился в суровых условиях жизни на фронтире, ежедневно сталкиваясь с безразличием природы, слова и семена Джонни Эпплсида были освобождением от долгого заключения в обыденности, надеждой на нечто большее. Я полагаю, что первопроходцы, с трудом сводившие концы с концами в глуши, с радостью встречали Эпплсида. Каким бы суровым ни было ваше существование на границе, вы не могли смотреть на Джона Чепмена и не радоваться тому, что у вас есть: по крайней мере, у вас были кожаные ботинки и тёплый очаг, стол для дружеских посиделок и крыша над головой. Рассказы вашего гостя о том, как он однажды зимой питался одними мускатными орехами или спал на подстилке из листьев вместе с волком, согрели бы самую продуваемую хижину и придали бы особый вкус самой скудной трапезе. Иногда для блага цивилизации лучше всего пристально вглядеться в душу своего противника.
ИСТОЧНИКИ: «Джонни Эпплсид: голос в пустыне», под редакцией Уильяма Э. Джонса (2000). Сборник современных рассказов Майкл Поллан, «Ботаника желания» (2001) Роберт Прайс, « Эпплсид: человек и миф» (1967).
