Лига историков

История первого римского императора, известного под именами Октавиан и Август, началась в семье, связанной родственными узами с Юлием Цезарем. Молодой Октавиан (тогда его звали Октавием) был внучатым племянником великого полководца, и его острый ум не остался незамеченным. Цезарь, разглядев в юноше незаурядные способности, лично занялся его образованием. В 45 году до н.э. произошло событие, определившее дальнейшую судьбу Октавиана – Цезарь официально усыновил его, сделав своим наследником.

Судьба распорядилась так, что вскоре Цезарь был убит заговорщиками, и юный Октавиан оказался в самом центре политических интриг. Ему пришлось противостоять опытному военачальнику Марку Антонию в борьбе за влияние в Сенате. Несмотря на молодость и отсутствие опыта в государственных делах, Октавиан проявил себя как искусный политик. В возрасте двадцати лет, в августе 43 года до н.э., он сумел добиться избрания на высокую должность консула. Его следующим шагом стало создание политического союза с Марком Антонием и Лепидом. Объединив силы, они разгромили убийц Цезаря – Брута и Кассия – в решающей битве при Филиппах в 42 году до н.э. После этой победы триумвират поделил между собой территории Римской империи: восточные земли отошли Марку Антонию, африканские провинции достались Лепиду, а западные регионы оказались под властью Октавиана.

Казалось, что союз между правителями укрепился после женитьбы Марка Антония на сестре Октавиана – Октавии. Однако мир оказался недолгим, и вскоре началась борьба за единоличную власть над республикой. Сначала от власти был отстранен Лепид, а затем, в 32 году до н.э., окончательно испортились отношения между Октавианом и Марком Антонием. Октавиан обвинил бывшего союзника в измене интересам Рима, подчеркивая его связь с египетской царицей Клеопатрой. Противостояние достигло кульминации летом 31 года до н.э., когда в морском сражении при мысе Акций флот Октавиана разгромил объединенные силы Антония и Клеопатры. Это поражение открыло Октавиану путь к завоеванию Египта, а Антоний и Клеопатра, не желая мириться с поражением, покончили с собой в следующем году.

Триумфальное возвращение Октавиана в Рим в 29 году до н.э. ознаменовало начало новой эпохи. К этому времени он уже носил унаследованные от приемного отца родовое имя Цезаря и титул императора (как мы помним, в те времена титул «император» обозначал не правителя, а главнокомандующего войсками). Влияние молодого Цезаря росло с каждым годом – его неизменно избирали консулом, а с 28 года до н.э. он получил статус принцепса сената, став первым среди сенаторов. Помимо статуса императора, дававшего ему военную власть за пределами Рима и гражданскую внутри города, Октавиан получил пожизненную трибунскую власть. Этот священный титул, традиционно принадлежавший народным трибунам, не только делал его персону неприкосновенной, но и давал право отменять решения других должностных лиц.

Когда умер его давний соперник Лепид, занимавший пост верховного жреца, Октавиан был избран и на эту должность, став главой римской религии. Власть его стала настолько всеобъемлющей, что фактически Римская республика превратилась в монархию. В знак признания его заслуг в восстановлении мира Сенат в 27 году до н.э. присвоил ему почетный титул Августа – «отмеченного благими предзнаменованиями». Этот титул, прежде даровавшийся только божествам, позволил Октавиану окончательно сосредоточить в своих руках всю полноту политической, военной и религиозной власти. После смерти он был обожествлен, как подобает великим правителям. Поэтому принято считать, что именно при Октавиане Рим перестал быть республикой и превратился в империю (хотя подвижки в эту сторону начались еще при Юлии Цезаре), которой управляла не кучка должностных лиц с различными функциями, а один человек, замкнувший все эти функции на себе. Хотя официально Рим продолжал именоваться республикой, поэтому понятие «империя» тут условно и отражает суть явления, а не его форму.

Значение правления Октавиана для римской истории сложно переоценить. Все последующие римские императоры носили титул Августа, подчеркивая преемственность власти. В годы его правления расцвела римская культура, во многом благодаря поддержке богатых покровителей искусств, самым известным из которых был Гай Цильний Меценат – человек, чье имя стало нарицательным. Время правления Августа было отмечено и другим важнейшим событием – в небольшом городке Вифлееме, в скромных яслях, родился Иисус, чье появление на свет положило начало новой эре в истории человечества.

***********************
Подпишись на мой канал в Телеграм - там еще больше интересного.

Американские энергорадикалы сравнивали технарей с бизнесменами и пророчили устаревание капитализма по причине электрификации, автоматизации, стандартизации и массового производства. Вместо него должен был прийти рациональный режим, смоделированный по типу современных крупных компаний. Чтобы описать процесс политической трансформации под влиянием технологий, американские технократы охотно использовали термин «переход» вместо щекотливой «революции». Великая Депрессия добавила ветра в их паруса. Возникло массовое Технократическое движение под руководством Говарда Скотта. В августе 1932 года они возвестили миру, что кризис – это не просто конъюнктурный спад, а результат массового перехода с человеко-часов на ватт-часы. Электричество снижает спрос посредством снижения занятости, в результате компании вынуждены снижать цены, а значит и производственные издержки, делать производство более эффективным и продолжать увольнять рабочих. Единственными победителями этой гонки на дно являются банкиры.

Американские технократы и ввели S-кривую в энергетическую футурологию. Эту логистическую функцию биолог Раймонд Пирл применял не только для расчёта числа особей в популяции, но и к таким феноменам, как мировое сельхозпроизводство, размер американской сети железных дорог и угледобыча. По его следам пошёл известный технократ Мэрион Хабберт, который написал:

Кривая дрозофилы в точности совпадает с кривыми производства угля и стали.

Он утверждал, что Великая Депрессия была вызвана ни финансами, ни экономикой, а технологиями и исчерпанием ресурсов. Эра промышленного роста Америки закончилась, и нужно сокращать рабочую неделю и стандартизировать товары для того, чтобы сдержать демонстративное потребление и запланированное устаревание. И да: заменить доллар непереходящими энергосертификатами, которые бы теряли свою стоимость через год после эмиссии. Чтобы управлять экономикой научным способом через энергию, требовалась новая инженерная бюрократия: Североамериканский Технат.

Движение технократов дискредитировало себя политически в сороковых годах на фоне своих парадов, серой униформы и культа личности Говарда Скотта, хоть они продолжают существовать и сегодня. И всё же они, с их реформизмом, неомальтузианством и упором на энтропию, оставили в наследство новое видение энергоперехода. Хабберт публиковал в журнале Science свои кривые роста на базе различных сценариев развития: мечта экономистов о бесконечном росте в сравнении с исчерпанием ископаемых источников энергии, а также с устойчивым использованием энергии биомассы или гидроресурсов. Потом место гидроресурсов занял атом.

Глядя на пугающую кривую потребления ископаемого топлива, американский атомщик Харрисон Браун и пустил в обиход выражение «энергопереход». Он и его единомышленники раздвинули горизонт планирования на тысячелетия и создали новый тип энергетической футурологии, включив в повестку дня изменение климата. До семидесятых годов мало кто из широкой публики задумывался об энергопереходе: послевоенный экономический бум и освоение нефтяных запасов Ближнего Востока опровергли мальтузианские страхи тридцатых годов. Широкая публика не ждала чудес от мирного атома и даже сожалела о вступлении в атомный век, боясь войны. Не ждали чудес и профессионалы-экономисты, оценивая долгосрочный прирост ВВП от атома всего в два процента. Были осторожны в прогнозах и промышленники. Сторонники возобновляемой энергии тоже не питали особых иллюзий о скорых перспективах солнца и ветра. Они знали, что трудно тягаться с углём в металлургии, химии и стройматериалах, и с нефтью – в транспорте. Возобновляемые источники мыслились, скорее, «запасным путём» энергетики.

Скромные расчёты экономистов раздражали атомщиков, которые считали свою энергию экзистенциальной для человечества. Ведь нужно же будет чем-нибудь заменить уголь, когда он станет заканчиваться. На смену должны были прийти реакторы-размножители, которые бы стали  неисчерпаемыми источниками энергии. Палмер Путнам привёл ключевые аргументы ещё в 1953 году: рост спроса на энергию, рост себестоимости ископаемого топлива и глобальное потепление(!). Переход на атомную энергию представлялся им дорогим и трудным, но неизбежным. Харрисон Браун выпустил в 1954 году книгу, в которой шёл по стопам Хабберта. Он писал в ней, что растущий недостаток минеральных ресурсов может привести к Третьей мировой войне, после которой человечество может не восстановиться из-за недостатка качественных ресурсов. Единственное, что может помочь – это энергопереход на атом, о чём он во всеуслышание заявил  на конференции по планированию семьи в 1967 году.

Третьим китом атомного мальтузианства был Марион Хабберт, который связал свои публикации о пике нефтедобычи с продвижением атомной энергии. В 1956 году он писал, что уран обеспечит нам будущее с неисчерпаемой энергией. Но при том условии, что реакторы на быстрых нейтронах (РБН) удастся разработать до атомной войны и демографического взрыва. Хабберт стал ключевой фигурой Комиссии по атомной энергии США (AEC), которая со временем превратилась в организацию по лоббированию дорогостоящего и спорного проекта РБН.

Мы видели выше, что атомные футурологи включили глобальное потепление в список аргументов уже в 1953 году. Путнам живописал рост уровня мирового океана в своём отчёте. Почему атомщики смогли революционизировать историю климата? Наверное, им помогло оснащение современными масс-спектрометрами, которые могли точно устанавливать содержание различных изотопов углерода и кислорода. Не стоит также забывать, что климатический алармизм работал в пользу их индустрии. Этот их лоббизм сыграл негативную роль, когда в семидесятых годах внимание общественности стало разворачиваться в сторону проблемы изменения климата. Элвину Вайнбергу припомнили его прошлое, когда он, уйдя из лаборатории Окриджа, стал предупреждать о климатической катастрофе и бороться против возобновления добычи угля в Соединённых Штатах:

Углекислый газ, по-видимому, является последней защитой сторонников ядерной энергетики.

Проблема, обнаруженная атомщиками, оказалась серьёзнее предлагаемого ими решения. Сегодня атомная энергия играет незначительную роль в мировом энергетике, а реакторы на быстрых нейтронах в большинстве стран уже остановлены. Сегодняшние дебаты повторяют старую футурологию энергоперехода, притом, что угля нам хватит ещё надолго, а атомные фантазии растворяются в воздухе.

Энергетические кризисы семидесятых заставили говорить об энергопереходе не только атомщиков. Уже в шестидесятых США столкнулись с рядом блэкаутов, и атомное лобби использовало их в качестве аргумента против активистов-экологов. Журнал Science писал тогда:

Когда кондиционеры и телевизоры перестанут работать, публика скажет: «К чёрту окружающую среду, дайте мне изобилие».

Но это были ещё цветочки. Стоит отметить, что практически все книги об энергетическом кризисе до 1973 года вышли из-под пера адептов атомной энергии, и многие их страницы были посвящены реакторам-размножителям.

В 1973 году случился первый нефтяной шок, и тема дефицита энергии заиграла новыми красками. Об энергопереходе заговорили все. Фонд Форда написал в своём отчёте, что решением будет не гонка за энергией, а отделение роста от неё, выступая за  Zero Energy Growth (ZEG), то есть рост без энергии. Там же подробно обсуждалось налогообложение энергии. Влиятельнейший текст опубликовал Эмори Ловинс в октябре 1976 года.

В альтернативу мирному атому он предложил путь «мягкой энергии» с базой на децентрализованных небольших по размеру «устойчивых» технологий. Он писал, что необязательно расщеплять атом для того, чтобы обогреть дом. Выйдя в разгар избирательной кампании, статья Ловинса вызвала яростные дебаты. Карьера Ловинса пошла в гору, он стал уважаемым экспертом, а президент Картер назначил его главой НИИ солнечной энергии. Антиядерное движение с энергопереходом на знамёнах стало действующим лицом в энергетической повестке правительства.

Ловинс писал, что в отличие от атомной энергии, которая является побочным продуктом холодной войны, возобновляемая энергетика будет процветать в условиях рыночной экономики. Через каких-то три десяткилетия он прогнозировал построение «полностью солнечного общества».

Мягкий путь Ловинса

Экологическое движение переняло концепцию энергетического истощения, которую в своё время изобрели его противники. Неминуемый коллапс стал широко известной концепцией будущего, делавшей энергопереход неизбежным. Национальная Академия Наук США применяла это понятие ко всему комплексу возможных мер, призванных сделать США менее зависимыми от ближневосточной нефти. То есть уголь входил в список альтернатив. Энергетический план администрации Картера включал удвоение его добычи. После выхода этого плана в свет Нью-Йорк Таймс написала:

Соединённые Штаты и весь мир находятся в начале нового энергоперехода.

Президент заговорил о третьем переходе от нефти к энергосбережению и солнцу. Он демонстрировал диаграмму, заимствованную у итальянского атомщика Чезаре Маркетти, который получил известность как сторонник водородной экономики.

Маркетти мечтал о плавучих атомных АЭС, которые бы производили водород, а отработанные отходы сбрасывали бы прямо на морское дно. Он писал о водородных самолётах (которые всё ещё не полетели полвека спустя – жидкий водород втрое легче керосина, да ещё кипит при -253°С). Во время своей работы в МИПСА он просчитывал энергетические сценарии на будущее вместе с Брауном и Ловинсом. Методы, которыми пользовался институт, были довольно спорными. Их критиковали за фаворитизм в сторону атомной энергии. Маркетти, со своей стороны, указывал, что мировая энергетика чрезвычайно инерционна, и будущее её уже предопределено. Себя он считал иконоборцем, но по сути он поставил на службу старую добрую S-кривую.

Но в чём-то он был оригинален. В пику атомщикам, он утверждал, что источники энергии уходят на задний план не по причине исчерпания, а по причине устаревания: нефть удобнее угля, газ – нефти и т.д. Чего нам не хватает для «мягкого перехода» – это не ресурсов или технологий, а времени. В полвека не уложимся, давайте будем смиренно ждать перед лицом неумолимого закона логистической кривой. Вацлав Смил критикует его за то, что уголь всё ещё с нами. Но по сути Маркетти оказался прав в инерционности мировой энергетики.

Проблема Маркетти кроется не в его ошибках, но во влиянии на умы. После него многие эксперты стали относиться к энергетической динамике как к процессу технологического распространения. Стали думать в категориях волн инноваций, сменяющих друг друга. На самом же деле новая волна не отменяет старую, а кроме того – энергии и материалы, конкурируя, находятся в симбиозе друг с другом

Автор указывает, что наша проблема гораздо сложнее постепенного истощения ресурсов, она связана с катастрофическим изменением климата. Ещё неизвестно, с чем мы столкнёмся, пройдя через пик: с новым подъёмом или падением в пропасть.

Сама же история идеи энергоперехода заставляет нас задуматься о преемственности среди исследователей и футурологов. Инструменты одной науки берутся для использования в другой на основании простой аналогии. Спустя годы, становится ясно, насколько непродуманы были концепции будущего, которыми кормили широкую публику футурологи. Если бы их фантазии ничего нам не стоили, можно было бы смириться. Но в том-то и дело, что на кону миллионы, миллиарды, триллионы. На кону наше благосостояние. И потому смеяться над отжившими концепциями я бы не стал. Их ещё нам предложат неоднократно, но всякий раз – под новым соусом.

Для чистоты эксперимента и полноты исследования учеными из Университетского колледжа Лондона в сотрудничестве со специалистами из Египетского музея в Каире было отобрано девять мумий, охватывающих время от Нового царства до Византийского периода, каждую из которых обнюхивали специально обученные "нюхачи" - люди с очень острым обонянием, оценивающие аромат мумифицированного тела по степени интенсивности, качества и приятности. К слову об этом - пахнут древние правители и другие важные персоны весьма приятно, скажем за это спасибо древним мастерам, бальзамировавшим тела. Благодаря им желающие понюхать мумию могут уловить нотки ладана, мирры, масел сосны, кедра и можжевельника, а также ароматизированного воска и хвойных смол. Собственно, сделано это было специально - древние египтяне ассоциировали приятные запахи не только с чистотой и непорочностью, но и с самими телами божеств, потому было важно, чтобы мумия покойного не только сохранилась наилучшим образом, но и приятно пахла. К слову, изучение происхождения каждого аромата тоже являлось одним из этапов исследования.

«Запах, исходящий от мумий, давно привлекал внимание экспертов и широкой общественности. Однако до сих пор не было проведено ни одного комплексного химического исследования в этой области. Наша работа — новаторская. Ее результаты помогут не только лучше понять, какие материалы использовали при бальзамировании, но и усовершенствовать методы музейной консервации», — прокомментировал профессор Матия Стрлич из Словении, руководитель исследования.

Само собой, ученые полагались не только на профессиональных нюхачей - десятки летучих соединений, исходящих от мумий, регистрировали специальные приборы. Используя эти сведения, химики смогли отделить запахи собственно бальзамирования от добавок, присоединившихся позднее. По данным «электронных носов» для мумий характерны древесные, пряные и сладкие запахи.

Собственно, подобная практика в научной среде применяется далеко не в первый раз. К примеру, в 2013-м году судебный патологоанатом Филипп Шарлье, изучавший "мощи" Жанны д'Арк, привлек к своему исследованию экспертов-парфюмеров, острый нюх которых уловил запахи жженой штукатурки и ванили. Это поставило окончательную точку в вопросе подлинности останков, находящихся в замке Шинон - запах ванили свидетельствует о процессах разложения, которые не могут идти после кремации, а "орлеанскую деву", как все мы прекрасно помним, именно сожгли. Однако роднит оба этих исследования не только присутствие "нюхачей" - в ходе последующих исследований выяснилось, что за останки Жанны почти 200 лет выдавали фрагмент египетской мумии. В средние века толченые остатки мумий входили в состав некоторых лекарств от желудочных болезней и "порчи крови", потому само их нахождение (а сосуд с прахом был найден на чердаке старой парижской аптеки в 1867-м) какого-либо удивления не вызывал. Равно как и не вызвал никаких вопросов наклеенный на сосуд ярлык, указывающий, что в нем - останки Жанны д'Арк, все-таки в те времена люди еще не прибегали к подобного рода научным экспериментам)

Оригинал статьи: https://pubs.acs.org/doi/10.1021/jacs.4c15769

А у меня на этом всё! Этот и другие материалы - в профиле, а также в группе «L’auberge Espagnole» Вконтакте, где еще много всего интересного!