Нон-фикшн

К 1969 году 52% всей американской помощи составляли военные поставки. Вряд ли они помогли экономическому и социальному прогрессу в странах получателя. Цель их была стабилизация существующих режимах, с которыми американцам удобно было иметь дело. В 1968 году главными получателями были Южная Корея, Тайвань, Греция и Турция. Американские стратеги делили клиентуру на две категории: развитые и недоразвитые страны. Если первые могли иметь какие-то свои цели, противоречащие политике США, то вторые могли лишь решить, к какой сфере влияния они должны присоединиться: США или ЕЭС. Ну а если хочешь быть сам по себе – будь готов, что тебя назовут коммунистом и завалят санкциями.

Кстати, если какая-то страна имела позитивный торговый баланс с США, то это не всегда рассматривалось, как угроза. Япония была в жирном плюсе, но свои излишки они вкладывали в американские облигации, а также закупали за них сырьё, добываемое часто американскими компаниями в странах Третьего мира. Третий мир после этого расплачивался этими средствами за американский импорт. Но по мере снижения экспортного потенциала Штатов эта треугольная схема стала сбоить, и в отношениях с Японией появились проблемы.

Потенциал этот снизился не на ровном месте, а в результате осуществления политики «пушек и масла», когда социалкой не решились поступаться, несмотря на отток средств на войну во Вьетнаме. Результатом этого стал растущий торговый дефицит, так что, начиная с 1971 года, США стали прессовать страны остального мира в сторону замедления производства и долларизации их валютных резервов.

Автор подробно описывает, как продовольственная помощь поощряла аграрную зависимость развивающихся стран. Ещё при Эйзенхауэре был принят закон PL480, целью которого было продвижение сельскохозяйственного экспорта. Излишки зерна продавались за рубеж, причём платить можно было не в долларах, а в национальной валюте. Эта валюта затем обменивалась на доллары или использовалась для других целей. Это схема стала одним из важнейших каналов иностранной помощи. Примерно половина инвалютных средств была израсходована напрямую Пентагоном. Правительственные агентства США были избавлены от необходимости тратить доллары на покупку валют стран-клиентов. Конечно, развитие сельского хозяйства этих стран эта схема не поощряла, скорее наоборот. Более того, PL480 требовал, чтобы все сделки проводились через американские банки. Ну и, конечно, одним из требований для «осуществление добровольных программ по контролю численности населения». Непонятно только, как подобные программы могут быть добровольными. Вплоть до конца шестидесятых по линии PL480 прошло 23% всего агроэкспорта США. Им это ничего не стоило. Наоборот, они сэкономили средства на хранение этих излишков, а также снизили расходы Пентагона за рубежом.

В 1966 году в закон внесли изменения, которые усилили продвижение экспорта. Были приняты меры по противодействию национализации американских инвестиций. Всё больше кредитов становились связанных покупкой американских товаров и услуг. Не стоит забывать, что и поставки сельхозпродукции должны были обеспечивать суда под американским флагом. В результате столь неприкрытого лоббизма собственных интересов стоимость американской помощи превышала мировые цены на 15%. Так что не удивляет, что в одном только 1968 году за счёт иностранной помощи торговый баланс страны прирос на 1,7 миллиардов. Так получатели помощи сами финансировали своё подчинение Соединённым Штатам.

Были и политические бонусы. Макнамара в свою бытность министром обороны отмечал, что продовольственная помощь стабилизирует страны, и туда потому не надо направлять американских солдат. И всё же Конгрессу не нравилось распыление средств на военные цели, поэтому после прихода к власти республиканцев в 1969 году программы помощи были переведены с двусторонней на многостороннюю основу. Теперь уже другие (в основном европейские) страны вносили свою лепту в программы помощи, имевшие военное назначение. При этом страны-получатели помощи были обязаны предоставлять живую силу, которая бы воевала поставленным американцами оружием.

Изменение политики оказания помощи имело и другие причины. Как известно, помощь была не безвозмездной. Кредиты требовалось отдавать, да ещё с процентами. Далеко не у всех это получалось. Складывалась ситуация, похожая на тридцатые годы, когда бывшим союзникам США было нечем расплачиваться за военные займы. Для того, чтобы предотвратить их нежелательное поведение, которое могло выразиться в примыкании к чужому торговому блоку, их держали на коротком поводке, выдавая связанные кредиты и прекращая помощь при попытках национализации американской собственности. Как результат, американцы держали под контролем мировые цены на медь, принуждая Чили продавать свою руду напрямую их корпорациям, а Гайане и Боливии отказали в кредитах.

В предисловии Майкл рассказал, как американский Минторг изменил форму своей отчётности после того, как «какой-то джокер» раскопал, что США делает деньги на оказании иностранной помощи. Это вызвало серьёзный переполох, так что им не осталось ничего другого, кроме как скрыть эти цифры. Майкл услышал эту историю после того, как сам позвонил в статистический отдел, чтобы узнать, почему они их больше не публикуют. Нетрудно было догадаться, что этим джокером был он сам.

Да и кто должен был мешать? Латиноамериканские делегаты, читавшие свои речи с госдеповских шпаргалок? Члены совета директоров Банка считали, что их страны по факту владели этим финансовым учреждением. Если они были из стран-должников, например, то считали, что Банк существует для того, чтобы ссужать им деньги. А у кого было право вето? Вот то-то. А ведь эти директора и рулили Банком, не президент. Правда, со временем президенты оттянули себе больше власти, и это стало победой для частного капитала.

После 1952 года фокус Банка стал смещаться с послевоенного восстановления на развитие. Соответственно поменяли его название. Он стал называться Международный Банк Реконструкции и Развития (МБРР). Американские стратеги считали естественным, что для развития своей экономики молодые страны должны закупать большие объёмы капитальных товаров и услуг в Соединённых Штатах, а со временем – и в других развитых странах. Чего не предполагалось финансировать – это отрасли, которые могут составить конкуренцию США. Например, сельское хозяйство. Из этого следовало, что индустриализация должна была сопровождаться ростом ввоза агропродукции и, таким образом, усилением зависимости от импорта.

Эта эгоистическая логика нашла отражение в теории экономического роста, с самого начала витавшую в коридорах банка: сначала разовьём индустрию, а сельское хозяйство само подтянется. Американского фермера обижать не следовало. Вот и получилось, что развивались не экономики в целом, а экспортные анклавы по производству недорогого сырья для промышленности стран Запада. Кто не собирался участвовать в этой схеме, того изолировали, как случилось с Кубой после 1959 года.

Так существующая специализация в международном разделении труда стала транслироваться на остальной мер. Результатом стала нарастающая поляризация стран на развитые и развивающиеся (автор не стесняется писать «недоразвитые»). Последним даже не удавалось наращивать сельхозпроизводство теми же темпами, которыми росло их население. В шестидесятых годах оно у них упало на 2% (на душу населения), в то время, как в промышленных несоциалистических странах выросло на 11%. Доктрина сравнительного преимущества, модная в сороковых, не оправдалась. Расхождение между богатыми и бедными странами продолжало увеличиваться как в сельском хозяйстве, так и в промышленности. Так что вместо развития у большинства развивающихся стран получался регресс.

А что же Банк? А Банк не собирался заниматься преодолением отсталости. Он был создан для решения отдельных проблем, но не для прокорма развивающихся стран. Их отсталость не могла быть преодолена на тех принципах, которыми руководствовался МБРР. Во-первых, он кредитовал только правительства, и никого не интересовало, что в правительствах сидит сплошь местный олигархат. Во-вторых, его Устав запрещал осуществлять экономическое давление, что позволяло получающей стороне тратить средства, как ей заблагорассудится. В-третьих, кредиты давались только в свободно конвертируемых валютах. Конечно, это удобно для продвижения американского экспорта. И в-четвёртых, вкладывались в проекты, призванные приносить прибыль. В результате этих ограничений Банк очень неохотно инвестировал в агропроекты. Предполагалось, что в этом вопросе экономики стран справятся сами. Но справиться там, где развитию мешают закостеневшие социальные структуры, было невозможно. Даже дать их фермерам самые современные технологии не поможет, если они будут блокироваться местными земельными законами, ценами и системой распределения.

На конец 1969 года вложения американцев в Банк приблизились к 2,4 миллиардам. Много? Конечно, много. Но эту сумму они отбили более, чем вдвое за счёт экспорта и доходов с капитала. Бывший министр обороны Роберт Макнамара был в курсе, что это выгодное дело, и потому решил сделать его ещё более выгодным, реформировав организацию. Он превратил Банк в инструмент по мобилизации ресурсов в целях поддержания военной политики Соединённых Штатов.

Сказать по правде, реформы были необходимы для поддержания кредита в условиях растущих процентных ставок. Странам-должникам всё труднее было справляться с платежами, а многообещающих прибыльных проектов больше не становилось. Макнамара изменил Устав с тем, чтобы иметь возможность оказывать давление на заёмщиков. Кроме этого он де-факто отменил требование вкладываться только лишь в окупаемые проекты. В принципе, хорошее дело. Но для каких целей он предполагал использовать этот инструмент? В целях ограничения рождаемости. Не хотите бороться с ростом населения – не получите кредит.

Макнамара произносит речь в Найроби

Чтобы обосновать свою политику, Макнамара созвал комиссию под руководством бывшего премьер-министра Канады Лестера Пирсона, которая должна была выработать новый план помощи Третьему миру.

Через год вышел отчёт, который выступал за свободу торговли (которая, однако, чаще всего цементирует статус-кво на рынках), частные инвестиции (продать прибыльные отрасли иностранцам), установить лучшие партнёрские отношения (а на чьих условиях?), увеличить объёмы помощи (неважно что: кредиты, военно-техническое сотрудничество или продвижение американского экспорта), сокращение долгов (правительства Аргентины и Турции пали именно после того, как они пытались заставить граждан как следует затянуть пояса по совету Банка и МВФ). Автор упоминает в этой связи, что во второй половине шестидесятых Банк получил больше средств от двадцати менее развитых своих членов, чем выдал им. В число дальнейших рекомендаций комиссии Пирсона входили призывы сделать управление помощью более эффективным, в том числе отказаться от практики связанных кредитов. Та страна, которая более всех этим занималась, а именно США, вряд ли была готова от этого отказаться. Как можно, ведь это может ухудшить торговый баланс. Восьмым пунктом стояло замедление роста населения. Ага, давайте поломаем традиционные семейные структуры, пусть развитые страны у себя этим не занимаются. Были и дельные предложения, как, например, перенаправить техническую помощь или помогать системе образования и науке. Но в тех условиях они грозили стать бесплодными. Ну и, наконец, призывалось усилить многостороннюю помощь, уходя от двусторонних схем. Ну да, ну да. Забудем, что американцы рулят всеми этими «многосторонними» организациями вроде Банка, МВФ или МФК. Под лозунгом многосторонней помощи снова включился торговый треугольник, когда Европа и Япония давали кредиты Латинской Америке, которая расплачивалась потом за американский экспорт.

По сути мало что изменилось. Банк по-прежнему кредитовал экспортные отрасли, сбивая цены на сырьевых рынках. Это привело к росту экономик анклавов. Схема не выгорела: сырьевой экспорт не закрыл собой растущий импорт продовольствия. Автор указывает, что это была коммерческая схема, а государство – это не корпорация. Вложение в добычу сырья не разгонит ширпотреб, а просто увеличит импорт. Кроме этого, народ подастся из деревни в городские трущобы на заработки. А кто будет еду делать? Так и сложилась ситуация, при которой одна страна за другой стали расти кривобоко: шахты работают на «ура», а вот в глубинке крестьянин всё так же орудует сохой.

При этом нельзя сказать, что западные стратеги просто ошиблись, планируя помощь. Нет, такое положение дел стало следствием желания США сохранить статус-кво в условиях идущей Холодной войны. Если бы действительно удалось принять новую стратегию, позволившую бы на деле улучшить международную помощь, им пришлось мы потесниться. А оно им надо было?

К семидесятым годам стали выходить исследования, показывающие, что иностранная помощь в общем случае не двигает вперёд, а скорее наоборот. Причины? Консервация существующих неэффективных структур, то есть сохранение статуса-кво. Автор предлагает: вместо мальтузианства нужно заниматься структурными реформами в сельском хозяйстве. Нужно учить фермеров новым методам производства, кредитовать их, дать им стабильные цены, обеспечить надёжный сбыт. Вместо этого, с начала семидесятых Банк продолжал оставаться в мнении, что следствие бедности – рост населения – можно побороть без устранения его причины. Макнамара выбрал курс, согласно которому население должно быть приведено в соответствие агропроизводству, а не наоборот. Правильно: зачем растить конкурентов своим фермерам?  Ограничение роста населения позволило бы продолжать вывоз важного незаменимого сырья из стран Третьего мира.

Хадсон приводит контраргумент мальтузианству: начиная с определённой точки в процессе развития ресурсы начинают прибывать быстрее, чем население. Но он не сработает, когда по старым викторианским рецептам низам предлагалось жить на свои с тем, чтобы верхи продолжали действовать в своих интересах. Помимо этой незатейливой экономики, у демографической проблемы есть политическое измерение. Ведь люди – они потенциально солдаты. Генри Моргентау, автор того самого печально знаменитого плана, заявил на слушаниях в Сенате по поводу Всемирного Банка:

Ничто более не угрожает безопасности в мире, чем когда менее развитые страны с населением более, чем в полмира,  выстроятся в экономической битве против менее населённых, но промышленно более развитых наций Запада.

Пророческие слова, надо сказать. Сегодня эта битва как раз начинает разгораться. Беда в том, что она из экономической потихоньку перетекает в военную область.

В критике автором политики Банка проглядывается его левизна. Давайте раздадим деньги не олигархам в правительстве, а фермерам на поле, замутим земельную реформу, а кто будет против – того спонсировать не будем. Ну и да, прибыльностью вложений заморачиваться не стоит: нам же отсталость надо преодолевать. Старый добрый аргумент всех социалистов, которые всегда слишком свободно обходятся со средствами, которые зарабатывают другие. Но позвольте, ведь подобными вещами занимался Советский Союз, и как успехи? С успехами было неважно. Система социализма приказала долго жить, а сам СССР тоже благополучно обанкротился.

Аргумент автора по поводу того, что некому будет на селе сеять хлеб, когда все сбегутся в города, как-то не очень убедителен. А как же химизация, механизация, автоматизация? А как же зелёная революция двадцатого века? А как же демографический взрыв, в конце концов? Индия смогла прокормить своё населения и в условиях урбанизации, идущей полным ходом. Чем кто-то хуже индусов? Я не зря привёл фото Макнамары, сделанное в Найроби в 1973 году, год спустя после того, как Хадсон сдал рукопись книги в издательство. На нём он выступает за кредитование мелких фермеров, а не крупных землевладельцев. Что ни говори, сам поворот в сторону борьбы с бедностью заслуживает одобрения. И в зелёную революцию он тоже хорошо вкладывался. Другое дело, что его политика была недостаточно эффективна. Он был технократ, а в этом деле технологии не всё решают. Здесь автор прав. Да и громкие слова, сказанные в Найроби, не всегда хорошо сочетались с делами: в основном Всемирный Банк занимался всё-таки крупными проектами, многие из которых провалились.

Контраргумент мальтузианству тоже малоубедителен: население растёт – это не обязательно значит, что сельхозпроизводство будет прирастать быстрее. Для этого нужна земля, нужны также невосполнимые ресурсы. Если кто-то смог справиться с этой проблемой, то не факт, что его решение будет устойчивым: страдает экология, истощаются земли, изменяется климат. Перенаселение нашей планеты – реальная проблема. Может быть, полвека назад, когда писалась эта книга, она была очевидна не каждому, но сегодня она стоит на повестке дня ещё более настоятельно.

Что же нужно было американцам тогда? Прежде всего, они хотели избежать послевоенной депрессии, вызванной снижением госрасходов. В 1945 году для полной занятости необходимо было иметь 60 миллионов рабочих мест. Безработица неизбежно сыграет на руку левым, так что компенсировать недостаток внутреннего спроса было решено путём наращивания экспорта. А для этого нужен доступ к мировым рынкам. Но кто пустит к себе просто так иностранного производителя? Поэтому, чтобы побудить другие страны принять политику открытых дверей, американские дипломаты продвигали финансовую помощь. Взамен страны Европы и Азии должны были отказаться от пошлин, квот и других мер по ограничению импорта. Послевоенный мир должен был двигаться в направлении фиксированных обменных курсов и открытого доступа иностранцев (прежде всего американцев) на национальные рынки. От концепций самодостаточности предлагалось отказаться, и закрепить этот отказ должно было вступление в соответствующие международные организации, как то Международная Торговая организация, которую впоследствии сменило ГАТТ.

Концепция выглядела красиво: европейцы получали кредиты от США и МВФ, на которые покупали американские товары, при этом не имея ни зависимости от импорта, ни проблем с платежами, ни жалоб на торговый дефицит. Хотя ежегодный профицит американцев во второй половине сороковых составлял около 3,5 миллиардов долларов – крупная сумма по тем временам. Обеспечивалось всё это новой финансовой системой фиксированных курсов мировых валют к доллару.

Система была задумана вместе с британцами ещё во время войны. Тем тоже не хотелось заниматься работой долгового коллектора, а просто принимать платежи. С другой стороны, долг перед МВФ – это не долг перед США. Тоже плюс. В этом смысле брать в долг тоже хорошо бы не в долларах, а в какой-нибудь новой международной валюте. В Бреттон-Вудсе Кейнс продвигал в качестве международной расчётной единицы банкор, который можно было бы, например, приобрести за золото. Но американские переговорщики были категорически настроены против этого нововведения. Только доллар! Который свободно конвертировался в золото по курсу 35 за унцию. Позднее мир вернётся к идее Кейнса, создав СПЗ. Но это будет потом, в других реалиях. А пока Бреттон-Вудская система обеспечивала американский экспорт, перенаправляя недовольство должников в сторону МВФ. Не забываем также и про продвижение свободы торговли, которая способствует поддержанию статуса-кво в торговых отношениях.

МВФ помог европейцам избежать гиперинфляции и прочих подобных «прелестей», которые преследовали их после Первой мировой войны. Британцы, кроме этого, лелеяли надежду сохранить своё военное присутствие в разных регионах мира. Но это имело свою цену: «особые отношения с Соединёнными Штатами». Эти отношения вылились с течением времени в нарастающую зависимость от них.

Пожалуй, важнейшим преимуществом новой системы для американцев было сохранение золотого стандарта. Ведь в 1945 году у них было 59% мировых золотых резервов, а ещё тремя годами спустя – 72%. Кроме этого, они получили экономическую автономию: Всемирный Банк (ВБ) и МВФ управлялись по модели частных акционерных обществ, где голоса распределяются в соответствии с размером вклада. Доля США доходила до 33%, так что у них было право вето в обоих организациях. Цели у них были просты: нарастить свой экспорт на коммерческих условиях через кредитование, сохранить статус-кво в Европе, получить свои средства обратно, а также сохранить золотой стандарт и свою автономию. И всё это – за жалкие 3 миллиарда вклада в МВФ и Всемирный банк!

Однако нельзя было сказать, что новый финансовый порядок обеспечил сбалансированность мировой торговли. Золото продолжало течь в США широкой рекой. Южноамериканские страны рассчитывались им за европейский импорт, а европейцы платили американцам за сельхозпродукцию.  Латинская Америка потеряла свои резервы и оказалась в долгах перед ВБ, МВФ и США. Последние получили ресурсы в обмен на продукцию своего печатного пресса и золото. За риторикой «многосторонних отношений» скрывалась англо-американская система ключевых валют, в которую страны вступали, вынужденно соглашаясь с правилами игры. Почему они это делали? Ну, поначалу им было нечего терять. Им нужно было как-то восстанавливаться после войны. Первыми были британцы, за ними последовали страны континентальной Европы, а потом подключились менее развитые страны. Те же, кто не вступал из стремления сохранить свою экономическую автономию, оказывались в изоляции.

По умолчанию предполагалось, что коммерческие нормы долларовой дипломатии будут продвигать благосостояние всех стран. Свобода торговли и инвестиций, по идее, не должна была противоречить свободе выбирать свой путь. Эта модель неплохо работала в послевоенной Европе, а также в пятидесятых годах в странах, получавших экономическую помощь в рамках программы Point Four. Политическая и военная стабильность достигались экономическими средствами. Европа обрела военную самодостаточность, что обеспечило защиту американских зарубежных рынков от советского проникновения.

Как уже говорилось выше, золото продолжало течь в Америку, и такое положение вещей перестало устраивать самих американцев, у которых замаячила опасность инфляции. Для репатриации золота в Европу программы иностранной помощи и инвестиций были переработаны. Процессу этому также способствовала война в Корее. Но европейцы не слишком торопились снова накапливать жёлтый металл, предпочитая наращивать долларовые резервы. Этому соответствовал торговый дефицит Штатов. Но сила их была столь внушительной, что никто тогда не задумывался о том, что этот дефицит станет серьёзным и хроническим. Американцам казалось, что их золото и ресурсы позволят им тратить на военку столько, сколько они захотят.

Экономические санкции против СССР стали логическим продолжением преследования Соединёнными Штатами своей стратегии построения открытой экономики. В рамках этой стратегии строптивцев, которые могут навредить коммерческим интересам США, надлежало изолировать. А ведь либеральная пропаганда вечно пела о том, что Холодная война велась за экономическую и политическую свободу! На самом же деле они опасались потенциальной советской конкуренции.

Но изначально Советы хотели взять в лодку. Им даже назначили внушительную квоту в МВФ размером в 1,2 миллиарда. Обсуждались даже займы на условиях, заметно превосходящих британский. В 1944 году журнал «Большевик» писал о заинтересованности Советского Союза в послевоенном сотрудничестве. Американские стратеги видели стабилизирующую роль в участии СССР в Бреттон-Вудских соглашениях. Советы могли предложить богатые сырьевые ресурсы, а также представляли собой хороший рынок для американского ширпотреба. Одним словом, двери были открыты.

Однако у русских были опасения в связи с американскими планами устройства послевоенного мирового порядка. Им не нравилось господство американской экономики в условиях свободного рынка, что могло угрожать безопасности СССР. Профессор А.Ф.Воскресенский писал об опасности монополизации европейского зернового рынка американцами. Особой проблемой мог быть доступ западных экономик на рынки буферных государств Восточной Европы. Об этом говорил уже лично Молотов. Одним словом, Советский Союз имел страхи, сходные со страхами большинства развивающихся стран того времени: он опасался потерять свою политико-экономическую автономию. Поступаться принципами советское руководство не собиралось. Более того, оно собиралось укреплять советизм у себя и распространять его в «зоны безопасности» в Европе и на Дальнем Востоке. Правда, это не мешало сталинскому режиму участвовать в международной экономической кооперации. Даже в то время, когда Черчиль говорил свою Фултонскую речь, американский стратег Бреттон-Вудса Декстер Уайт ставил больше на сотрудничество с Советами, чем с Великобританией. Правда, тогда уже за ним плотно наблюдало ФБР.

Американцам же не нравилась потеря рынка стран, которые попадали под власть коммунистов. Они решили, что долгосрочная финансовая помощь СССР может затронуть американский проект устройства мировой торговли. Но если нет кредитов – зачем тогда Советскому Союзу вступать в МВФ и другие организации? Москва напрямую не отказывалась, но тянула время. СССР даже самом деле получил 249 миллионов по линии ООН, но это была сумма не того порядка, чтобы влезать в это дело.

Главной проблемой было неверие американских дипломатов в то, что Советы принесут свои долгосрочную стратегию в жертву кратковременной выгоде. Сколь волка ни корми – он всё равно в лес смотрит. Зачем тогда спонсировать своего потенциального соперника? Далее, Советы с их регулируемыми ценами могли составить существенную конкуренцию американским экспортёрам на отдельных рынках. Короче, они боялись и потому представляли свой отказ следствием политики СССР в Восточной Европе. Попытка изоляции Советского Союза была представлена как защита четырёх свобод президента Рузвельта: свободы слова, вероисповедания, от нужды и от страха.

Советскому Союзу и его союзникам отказали в режиме наибольшего благоприятствования. А чтобы ограничить военную угрозу, стали строить сеть из договоров о взаимной безопасности, что со временем стало системой военных союзов. В результате отказ самого СССР участвовать в Бреттон-Вудских соглашениях стал скорее следствием, чем причиной Холодной войны. Всё упёрлось в зоны влияния, которые никто не хотел уступать, а наоборот, расширять. Так что не удивляет, что конкуренты в борьбе за мировое господство были объявлены врагами американских планов, а по факту – врагами демократии. Такое видение ситуации привело американцев к военной стратегии, которая впоследствии подорвёт экономическое превосходство Соединённых Штатов. Попытка предотвратить дестабилизацию системы извне стала причиной дестабилизации изнутри.

Но это будет потом. А пока Штаты не собирались терпеть потенциального конкурента, кем бы он ни был. Не хочешь играть по нашим правилам – мы тебя изолируем, чтобы не угрожал нашим планам. Небольшой шанс на хотя бы частичное приспособление Советов к Бреттон-Вудской системе оказался угроблен близорукостью и узколобостью американских стратегов, которые превратили изначально либеральные идеи в протекционизм и блочное мышление. Америка занялась тем же самым, против чего официально боролась, и чем был занят Советский Союз. Она стремилась к самодостаточности. Свобода же рынка понималась, главным образом, как свобода американского производителя и инвестора за рубежом. Война во Вьетнаме продемонстрировала, что изоляция советского блока не стоила таких денег. Бреттон-Вудская система рухнула. Но это будет потом, всему своё время.

Автор пишет, что помогать другим странам американцев побудила угроза инфляции. Может быть, это и правда, но не вся. Первые послевоенные годы были для европейцев трудным, скорбным временем. И в это время другим помогал, в основном, только Советский Союз. Глядя на это, одна страна за другой стали обращать взоры в сторону коммунистов. Вот это-то и заставило американцев тоже задуматься о помощи европейцам. А до того в отношении к Германии они собирались реализовать так называемый план Моргентау, согласно которому эту страну предполагалось превратить в аграрную, лишив её промышленности.

Как я понял, главную вину в том, что сотрудничество не состоялось, автор возлагает на американцев. Но, на мой взгляд, вина здесь обоюдная. Сталин отказался ратифицировать документы, подписанные советской делегацией в Бреттон-Вудсе, считая МВФ зависимой от мирового капитала организацией. И в этом он был прав: если взглянуть на размер квот, то нетрудно будет убедиться, что Советы оказались бы в явном меньшинстве. Кроме этого, для вступление требовалось раскрытие ключевых экономических показателей, на что советское руководство было на тот момент неготово. Страна была «без штанов» после тяжёлой войны, и потенциальному врагу знать об этом не полагалось. Получилось,  как получилось.

Но всё-таки зря они тогда не вступили. Ведь кроме недостатков, были и преимущества, главное из которых – участие в международном разделении труда и доступ к технологиям. Но, как сказал автор, рисковать великой целью ради сиюминутной выгоды никто но хотел. А зря. Ведь зачем нужно было строить социализм и коммунизм? Не ради идеологии, а, в конечном счёте, ради блага человека, ради материального изобилия. Время показало ошибочность тогдашней стратегии. СССР смог жить в изоляции, но в условиях мирового экономического господства американцев соревнование двух систем было для него изначально бесперспективным. На их стороне было больше ресурсов, больше технологий, больше умов. И Америку не догнали, и силы себе подорвали гонкой вооружений.

Экономическая депрессия стала неизбежной. Вторая мировая замаячила на горизонте. 15 июня все европейские союзники по Антанте, за исключением Финляндии, не заплатили Соединённым Штатам по очередному долговому счёту. Им не оставалось ничего, кроме как полагаться исключительно на свои силы, и в наборе инструментов были лишь девальвации да таможенные пошлины. Измученные инфляцией, они чаще выбирали второе. Мир стал разваливаться на валютные блоки. Одним из них был золотой блок, возглавляемый Францией. Британия имела свой фунтовый блок. В международных делах царил беспорядок, которым воспользовались Германия и Япония. Они достигали одну свою цель за другой.

Глядя на всё это, американцы поздравляли себя с тем, что не стали тратиться на поддержание стабильности на континенте, и стали впервые потихоньку снижать свои пошлины, которые за семь лет, вплоть до 1940 года упали с 54% до 36%. Но это снижение было обесценено сельскохозяйственным законом, который обеспечил абсолютную защиту американским фермерам. В целом, они получили прекрасный урок: действуя через центробанк или казначейства, можно добиться гораздо большего, чем через дипломатию. Но на то время они не были готовы к свободе торговли и интеграцию их экономики с мировой.

Девальвация доллара открыла дорогу золоту, и оно потекло широкой рекой через океан. К концу 1937 года свыше половины мировых финансовых резервов лежало в американских сейфах. Казначейству даже пришлось стерилизовать поступления, чтобы не разгонять инфляцию.

Банкротство стран мира привело к власти радикальные правительства националистов и развязало, в конечном счёте, Вторую мировую. Долг по сути своей дестабилизирует. Цепь платежей рвётся, и страна пытается делать всё более агрессивные попытки, чтобы поддержать свою экономическую самодостаточность. В тридцатых годах европейцы-должники не смогли навязать свою волю американцам, поскольку последние не сильно так, как они, зависели от международной торговли. Пройдёт время, и они поменяются местами. И тогда уже американцы-должники смогут добиться своего при помощи угрозы развалить международную торговлю. Европейцы, будучи уже кредиторами, не смогли тогда выработать эффективной стратегии по противодействию данной тактике.

А тогда, в 1933 году, Рузвельт поднимал всеми силами цены на американскую сельхозпродукцию, помогая фермерам таким образом. Ведь он не мог им списать долги, как это делали римляне в первом веке до нашей эры. Веря в святость долга, европейцы гробили свои экономики в двадцатых. А в тридцатых не были властны над своим кредитором, сохранявшим финансовую неуязвимость. Они попали в Депрессию, из которой выбрались только лишь путём наращивания военных расходов. А военные расходы тоже надо отбивать. Как это делать наиболее эффективно? Правильно, ограбив соседей.

Во Вторую мировую Штаты вступили лишь после Перл-Харбора, но уже до того ассоциировались с союзными державами. Их целью была помощь Британии, но лишь в борьбе против Германии. В остальном англичане виделись потенциальными соперниками. Американцы не могли поставлять оружие бесплатно, но они, по меньшей мере, не повторяли старую практику межправительственных кредитов.

В декабре 1940 года Казначейство разработало систему Ленд-лиза, которая коренилась в старом статуте 1892 года. 11 марта 1941 года Ленд-лиз стал законом. Оружие и продовольствие поставлялись без оплаты. Но всё, что было поставлено до 11 марта, должно было оплачено в полном объёме. Напрасно англичане просили дать закону обратную силу. Неудивительно, что секретарь ФРС рассматривал Британию, как если бы она была обанкротившейся корпорацией. Все её надежды восстановить прежнее положение в мире пошли прахом. Случилось обратное.

Президент Рузвельт на словах был полон решимости устроить так, чтобы никто не обогатился за счёт союзника. Но по факту так называемое «равенство в жертвах» применялось, главным образом, к союзникам Соединённых Штатов, от которых требовалось платить до последней возможности. Не можете платить валютой – платите натурой. Американцы бдительно следили за размером британских резервов, не допуская их роста. В конце концов, они смогли завладеть наиболее прибыльными активами и сырьём дряхлеющей империи. 17 августа 1945 года, через восемь дней после сброса атомной бомбы на Нагасаки, Трумэн прекратил действие Ленд-лиза. За все материалы, которые не оказались к тому времени израсходованы, нужно было заплатить согласно довоенному прейскуранту. А ещё в апреле того же года Конгресс запретил президенту обещать помощь в восстановлении.

Разумеется, истощённой Британии необходима была такая помощь. Ликвидных резервов нет, долгов выше крыши, а союзник выкатывает список требований в качестве условий для послевоенного займа. Главным условием было согласие на новые правила торговли. Практическая монополия на монетарное золото позволяла Соединённым Штатам диктовать эти правила. Первым их требованием к Британии было разблокирование баланса фунтов, которые колонии нарастили по отношению к метрополии. Теперь эти фунты можно было тратить на американский импорт. По факту зона фунта растворилась в долларовой. Также нужно было отказаться от имперских льгот в торговле с колониями. Кроме этого, Британии нужно было согласиться на членство в МВФ и Мировом Банке (который называется сегодня МБРР).

Черчилль к тому времени проиграл выборы, и к власти пришли лейбористы. Эти «академики» свято верили в свободу рынка и мало что могли противопоставить напору Штатов. И даже Кейнс считал, что ничего нельзя сделать. Всё, что смогли сделать консерваторы – это объяснить, что зоне фунта как необходимому элементу каркаса империи придёт конец. Лорд Бивербрук выразился ёмко на этот счёт:

Разрушьте блок стерлинга, распустите долларовый пул, уберите имперские льготы, и мы выбросим эту Империю.

Но альтернативы лорды не видели и проголосовали за займ. В 1947 году вся совокупность британской капитуляции стала ясна, и журнал The Economist написал, что, несмотря на то, что мало кто верит тезису коммунистов о намеренном разрушении Британии американцами, факты создают именно подобное впечатление.

Экономическая мощь Империи оказалась разрушена. То, что не могла Германия добиться от своего врага в двух мировых войнах, американцы с лёгкостью получили от союзника.

Хадсон считает, что альтернатива на самом деле была. Можно было просто объявить о невозможности платить по военным долгам, подобно тому, как было сделано в 1933 году. Сидели бы у себя в зоне фунта, и тогда американцы бы бегали за ними, а не наоборот. Но Кейнс хотел достичь соглашения любой ценой для того, чтобы продвинуть свой проект устройства международной финансовой системы, который он обговаривал в Бреттон-Вудсе. Однако его политика ограничения потоков капитала шла вразрез с желанием американцев обеспечить у себя полную занятость в послевоенных условиях. Ведь для этого им нужны были чужие рынки. Зона фунта же представляла угрозу доминированию доллара. Поэтому они так настаивали на полной конвертируемости британской валюты (это было прописано в условиях займа). В то время, как сами выдавали кредиты, завязанные на свой экспорт, они осуждали подобные практики у британцев.

Британия как великая держава кончилась. Её финансовое положение быстро ухудшалось. Оккупация Германии стоила больших денег, в то время, как сама Германия обнулила свой внутренний долг и заложила, таким образом, основу для своего экономического чуда. Американская стратегия полностью оправдалась. Она состояла из трёх компонент. Во-первых, Британия была обязана платить странам зоны фунта за поддержку во время войны. Во-вторых, этим странам было позволено тратить полученные таким способом средства на американские товары. И в-третьих, фунт оставался переоцененным в течение нескольких лет после войны, не давая стране нарастить экспорт. Мешала девальвации фунта его конвертируемость, то есть привязанность к золоту.

Успехом стратегия была обязана усталости британцев и готовности их элит пойти навстречу Соединённым Штатам даже ценой потери имперского статуса. Взамен они получили займы, которые не помогли встать Британии на ноги, а лишь субсидировали её зависимость.

Вот жаль, что про это так мало пишут. Я думаю, стоит честно признать: несмотря на то, что основные тяготы войны понёс Советский Союз, лучше всех её результатом воспользовались Соединённые Штаты. Если считать победой повержение врага – то победили мы. Но если считать победой достижение господства в мировой торговле – то победили они. В этом смысле Трамп был прав. Ведь он торгаш. Барыга. Ему это важнее.

Таким образом финансовый сектор Соединённых Штатов стал нести ответственность за благосостояние не только своей страны, но и европейских стран. Биржевой бум высасывал деньги из Европы тоже, что вызвало там сокращение кредита и давило на цену золота. Цены стали падать, возникла угроза банкротств. В 1928 году в дальних уголках мира началась депрессия, которая затем достигла США и Европы. Циркуляция средств по треугольнику оказалась нарушена. Американским банкам резко оказались нужны деньги, чтобы закрыть убытки после сдувания биржевого пузыря. Эти средства они стали доставать, в первую очередь, из Европы.

Первыми проблемы появились у фунта, чей курс оказался завышен. Это мешало британскому экспорту и затрудняло инвестиции, хоть и облегчало выплату долгов. В стране царила дефляция. Решили отыграться на рабочих, не повышая им зарплату – получили волну забастовок.

Больше всех в результате своей непоследовательности в ситуации с военными займами пострадали, в конце концов, сами Штаты, где финансовая пирамида была гораздо более внушительной. Иллюзия того, что европейцы смогут рассчитаться с долгами, перезанимая у частника, рухнула. В 1931 году президент Гувер объявил о моратории на выплаты межправительственных долгов. Берлин соскочил с крючка, но Лондон прочно сидел на нём, когда все побежали скупать фунты после банкротства Данат-Банка. Фунт рухнул, и система курсов валют вышла из равновесия. Гувер явно опоздал со своим мораторием. Последовала мировая война пошлин и девальваций. Британия вместе с рядом других стран вышла из золотого стандарта после того, как попыталась по-прежнему платить по американским счетам в условиях резкого сокращения выплат со стороны Германии. Они сформировали так называемую зону фунта. В золотом блоке остались США и Франция, которые вместе имели 80% мирового золота.

Исходя из того, как американцы милостиво обошлись с немцами и жёстко вели себя с англичанами, автор приходит к выводу, что причиной было стремление Штатов к мировой гегемонии. У них было два ближайших конкурента. Первый был союзником в войне, второй – врагом. После того, как враг оказался повержен, настала очередь давить союзника. Нечто подобное произошло и после Второй мировой войны.

В 1932 году состоялась конференция в Лозанне, где страны пытались найти решение проблемы послевоенных долгов. Срезав сумму немецких репараций на 98%, бывшие страны Антанты выступали под девизом из молитвы Господней: «и остави нам долги наша, яко же мы оставляем должником нашим». Но понимания в Конгрессе они не нашли. Британцам предлагалось пустить с молотка и сокровища своих музеев, и колонии. Мораторий Гувера истёк 30 июня, нужно было снова платить. Первыми были греки, которые сразу уведомили о двухлетней отсрочке платежей согласно договору с США. Так же сделали и некоторые другие мелкие должники. Стало ясно, что что-то списать будет необходимо, на чём настаивал и частный банковский капитал. Главный вопрос был – что списывать: частные или межправительственные долги? В принципе, решение можно было найти, но тут вмешалось ещё одно событие: выборы в Соединённых Штатах, где Гувер и республиканцы потерпели поражение. Президентом стал Франклин Рузвельт, которого больше заботило положение в своей стране, нежели ситуация в международных финансах.

Через два дня после американских выборов Греция объявила о дефолте по неотложной части своего долга. Английский и французский послы тоже попросили пересмотра вопроса с долгами. Но приём они встретили холодный. Неуступчивость Рузвельта дала новый импульс по скатыванию Европы в национализм и автаркию. Вторая мировая стала безальтернативной кульминацией.

В принципе, избиратели вправе ожидать от главы государства, чтобы тот отстаивал государственные интересы, так что изоляционизм был оправдан. Это европейские страны исторически больше зависели от международной торговли. Они верили в магическую силу рыночного равновесия, хоть и осознавали, что  свобода торговли способствует ведущим участникам, подобно тому, как свобода движения капитала способствует кредиторам. Но потрясения двадцатых-тридцатых годов заставили их считать стабильность валютных курсов предпосылкой успешной торговли и благосостояния. Рузвельт же с самого начала дал понять, что конца света не случится, если одна или другая валюта обвалится. Европа должна платить по счетам, а средства на это должны найтись, стоит лишь прекращать тратить их на вооружение. Его не волновало, что сокращение оборонных расходов не повлияет на объём валютных резервов, если только страна не импортирует вооружения. Оно только вызовет безработицу.

Хоть президентская власть всё ещё принадлежала Гуверу, тот считал, что, в конце концов, разруливать придётся его сменщику. И потому он стал консультироваться с Рузвельтом по мере поступления сообщений от Франции и Британии о проблемах с выплатами. Гувер указывал на важность порядка в международных финансах, но сочувствия не встретил. Так что европейцам указали на необходимость своевременного погашения очередных пакетов. Гувер показывал пальцем на Конгресс в оправдание своих действий. 15 декабря Британия заплатила, а вот Франция объявила дефолт. Американцы были разгневаны при виде того, что французы не желали расставаться со своим золотом. Но падение британского правительства укрепило последних в правильности своего решения.

Не стоит забывать, что в самой Америке бушевала Великая Депрессия. Боролся с ней Рузвельт дешёвыми деньгами и высокими госрасходами. Он не был готов даже начинать обсуждать урегулирование военных долгов, о чём его просили европейцы. 4 марта 1933 года, через пять недель после прихода к власти Гитлера, он объявил в стране банковские каникулы, отменил сухой закон, ввёл пособия по безработице, а также зафиксировал высокие цены на сельхозпродукцию. Последнее подразумевало импортные квоты. 20 апреля он отвязал доллар от золота, стремясь поднять цены и оживить таким образом коммерцию.

Европе стало ясно, что в эти тяжёлые времена каждый будет сам за себя. Подешевевший доллар облегчил поток американских товаров на европейские рынки, чего нельзя было сказать о европейских товарах на американском. Преимущество отвязки фунта от золота оказалось нивелировано. Британия стала готовиться к худшему и заключать двусторонние торговые соглашения со своими ведущими торговыми партнёрами. И всё же они ещё надеялись договориться на конференции в Лондоне. Начало её было запланировано на 12 июня 1933 года.

Я не встречал лучшего описания процессов, которые начались после Версаля и привели к Великой Депрессии, а за ней – и к новой мировой войне. Майкл возлагает большую часть ответственности на эгоистичных американцев, которые блюли свой интерес. Но зададимся простым вопросом: как бы мы поступили на их месте? Списали бы французам и англичанам их долги, не получив никакой компенсации? А как смотреть в глаза своим фермерам и другим простым американцам, которые перебивались в то время с хлеба на воду? В международных отношениях господствует примат эгоистических государственных интересов. Правительство должно заботиться о своих гражданах, а о чужих гражданах пусть заботятся их правительства.

Единственное, о чём следовало тогда задуматься – это о том, что бардак у соседа рано или поздно может стать твоей проблемой. Но если сосед живёт за океаном, то это случится скорее поздно, чем рано. Однако прогресс транспорта продемонстрировал на примере Перл-Харбора, что наша планета не такая уж необъятная, и что о мире и стабильности часто лучше позаботиться даже в ущерб своим сиюминутным интересам. Но это будет потом. А пока Америка боролась с Великой Депрессией и не собиралась никому помогать.

Но теперь всё было иначе. Во главу угла встала «священная» практика, что долг платежом красен. Американские союзнические займы должны были встать на учёт, причём на вполне коммерческих условиях. И практически сразу после Версаля Кейнс предсказал, что результатом будет развал международных инвестиций и торговли.

«Лафайет, мы здесь» - таковы были слова генерала Першинга в 1917 году. Подразумевалось, что Америка пришла на помощь Франции в ответ на помощь, оказанную в войне за независимость США.

Что важно: американцы призывали англичан и французов умерить свои аппетиты в отношении германских репараций, но сами отказывались вести себя так же. Более того, они не собирались открывать свой рынок для европейского импорта, который дал бы европейцам возможность заработать деньги, чтобы расплатиться по счетам. В то же время их казначейство и ФРС не собирались перенимать бремя поддержания стабильности системы международных финансов у Британии, а занимались изоляционизмом. Отказ Соединённых Штатов привести долги своих союзников в соответствие со способностью Германии платить репарации истощил и союзников, и Германию. Европейское золото потекло за океан.

Явление США в качестве мирового кредитора стало результатом политики их правительства, а не коммерсантов. Мотивацией была политика, а не экономика. Случай, как говорилось выше, был беспрецедентным в мировой практике. Ленин с Каутским предполагали в своё время, что автономные интересы правительства подчиняются интересам национальной буржуазии. Но случилось как раз наоборот. Подобное положение вещей распространилось с течением времени и на Европу, где Гитлер, Муссолини и Франко регулировали своих буржуинов с различной степенью эффективности.

Что интересно: подобная узурпация не встретила значимого сопротивления. Мировой капитал принял доминирующую роль американского правительства, как должное. Именно тогда немецкий экономист Шульце-Геверниц издал свой труд, который он назвал «Сверхимпериализм Америки». Но он, подобно Ленину, фокусировался на доминировании частных финансовых интересов. В то время, как доминирование одного национального правительства явилось феноменом, сравнимым по значению с большевистской революцией в России.

Пути истории неисповедимы. У того Герхарта фон Шульце-Геверница был сын Геро, тоже экономист. Он эмигрировал в 1925 году в Штаты, а во время Второй мировой помогал Аллену Даллесу вести сепаратные переговоры с представителями нацистской Германии. Пройдут годы, и в «Семнадцати мгновениях весны» его роль сыграет Валентин Гафт.