Ярослав стоял на башне Новграда, глядя на северный берег реки. Ветер трепал его тёмный плащ, а рядом, опираясь на копьё, ждал его ближний советник, седой воевода Борислав. Утро было холодным, и пар от дыхания смешивался с туманом.
— Послы вернулись? — спросил Ярослав, не отрывая взгляда от горизонта.
— Нет, княже, — ответил Борислав, нахмурившись. — Срок прошёл. Они должны были быть здесь три дня назад.
Ярослав сжал кулаки. Он отправил пятерых лучших людей в Радогощь с дарами и словами мира. Пусть Святополк и был волком в человечьем обличье, Ярослав верил, что разум может остановить войну. Он предложил поделить спорные земли, дать радогощанам право на торговлю через Новград. Но тишина, что длилась уже неделю, говорила громче слов.
— Готовь дружину, — наконец сказал он. — Если послы не вернутся к закату, пошлём новых. С оружием.
Борислав кивнул и ушёл, оставив князя одного. Ярослав знал: война — это не только слава и победа. Это сожжённые дома, вдовы, сироты. Но если Святополк решил нарушить обычай посольской чести, выбора не оставалось.
Тем временем в Радогоще, в низком деревянном тереме, окружённом частоколом, Святополк пил мёд из рога. Его воины, все в шрамах и с горящими глазами, сидели вокруг длинного стола. Посреди зала, на полу, лежали тела — пятеро новградцев, зарубленные топорами. Их одежды ещё хранили следы дороги, а на одном из них виднелся знак князя Ярослава — вышитый сокол.
— Они думали, что я приму их подачки, — прорычал Святополк, швырнув рог в огонь. Пламя вспыхнуло, осветив его лицо. — Поделить реку? Да я заберу её всю, а Новград станет моим загоном для скота!
Воины загудели, стуча кулаками по столу. Среди них выделялся Велим, десятник конницы, чьи длинные волосы были заплетены в косу. Он поднялся, ухмыляясь:
— Княже, дай мне сотню всадников. Я принесу тебе голову Ярослава ещё до полнолуния.
Святополк кивнул, его губы растянулись в хищной улыбке.
— Не торопись. Сначала мы ударим по их деревням. Пусть знают, что Радогощь не кланяется. А потом река станет нашей.
Той же ночью гонец из Радогоща скакал к Новграду. На седле его лошади болтался мешок, а в нём — головы послов. Когда утром стража Новграда подняла тревогу, Ярослав вышел к воротам. Он смотрел на кровавый дар молча, но в груди его закипала ярость. Борислав, стоя рядом, сплюнул на землю.
— Да, — тихо ответил Ярослав. — И она будет последней.
Туман над рекой сгущался, скрывая берега. Где-то вдали выл волк, и эхо его голоса разносилось над водой, словно предвестие грядущей крови. В Новграде зажглись факелы, загудели рога. В Радогоще точили клинки и седлали коней. Два княжества, связанные рекой и разделённые ненавистью, шагнули навстречу судьбе.
Солнце ещё не поднялось над горизонтом, когда в Новграде ударили в набат. Гулкий звук разнёсся над спящим городом, вырывая людей из снов. Ярослав стоял у ворот, где вчера оставили кровавый дар Святополка. Его лицо было каменным, но глаза горели холодным огнём. Рядом суетились дружинники, натягивая кольчуги и проверяя оружие. Борислав, уже седой, но всё ещё крепкий, как старый дуб, подошёл к князю.
— Гонцов новых пошлём? — спросил он, хотя в голосе его не было надежды.
— Нет, — отрезал Ярослав. — Святополк дал ответ. Теперь говорить будут клинки. Собери старейшин и десятников. Я хочу знать, сколько людей мы можем выставить.
Борислав кивнул и ушёл, а Ярослав повернулся к реке. Туман рассеялся, и вода блестела под первыми лучами, но красота эта казалась ему теперь лишь насмешкой. Он знал: война уже идёт. И она не будет ждать.
К полудню в тереме собрались старейшины Новграда. Были тут и купцы, чьи караваны кормили город, и кузнецы, чьи молоты ковали мечи, и старосты окрестных деревень, чьи сыновья станут ополчением. Ярослав говорил коротко, но каждое его слово падало, как удар топора.
— Радогощь нарушила обычай. Они убили наших послов. Теперь их князь жаждет нашей крови. Мы ударим первыми, или они придут сюда. Сколько воинов дадите?
Старейшины зашептались. Один из них, толстый купец по имени Глеб, поднялся, нервно теребя бороду.
— Княже, торговля с югом уже почти встала. Если война затянется, казна опустеет. Может, ещё раз попробовать мир?
— Мир? — Ярослав шагнул к нему, и Глеб невольно отступил. — Они прислали мне головы моих людей. Это их мир. Либо мы бьёмся, либо Новград станет пеплом.
Глеб сел, опустив глаза. Остальные молчали, но их лица говорили: выбора нет. К вечеру решение было принято — собрать дружину из трёх сотен конных и пяти сотен пеших, а к ним добавить ополченцев из деревень. Ярослав лично выбрал гонцов — не для переговоров, а для разведки. Они должны были узнать, где Святополк и что он готовит.
Тем временем в Радогоще дым поднимался от костров, где жарили мясо для воинов. Святополк стоял на холме над городом, глядя на степь. Его конь, чёрный, как ночь, нетерпеливо бил копытом. Рядом Велим, десятник, чистил клинок, ухмыляясь.
— Новградцы будут плакать, княже. Их леса горят лучше, чем степная трава.
Святополк не ответил. Его мысли были далеко — у реки, у богатых новградских складов, у трона Ярослава. Он жаждал не просто победы, а триумфа, что войдёт в песни. И он знал, как ударить первым.
— Ночью, — сказал он наконец. — Возьмёшь две сотни всадников. Перейдёшь реку у брода, что у Соснового мыса. Сожжёшь их деревни. Убьёшь всех, кто встанет на пути. Приведёшь пленных.
Велим кивнул, его глаза загорелись. К ночи отряд был готов. Двести всадников, закутанных в тёмные плащи, двинулись к реке. Луна едва светила, скрытая облаками, и тени их сливались с темнотой. Брод у Соснового мыса был мелким, но холодным — кони фыркали, переступая через камни. Велим ехал впереди, сжимая поводья. Он знал эти земли: новградские деревни вдоль реки были богаты, но плохо защищены. Ополченцы не успеют собраться, а гарнизоны Ярослава — далеко.
Первая деревня возникла из темноты, как добыча перед волком. Дома из брёвен, крытые соломой, спали под звёздами. Велим поднял руку, и всадники рассыпались. Факелы вспыхнули, и ночь разорвали крики. Пламя лизнуло солому, дома занялись огнём. Мужчины выбегали с топорами и вилами, но стрелы радогощан били без промаха. Женщины и дети пытались бежать к лесу, но кони были быстрее. Кровь текла по земле, смешиваясь с грязью.
Велим зарубил старика, что бросился на него с косой, и рассмеялся. Его воины гнали пленных к центру деревни, связывая их верёвками. Дым стелился над рекой, а зарево пожара было видно за лиги. К утру три деревни лежали в руинах, а отряд Велима ушёл обратно, уводя десятки пленных и оставив за собой смерть.
Когда весть дошла до Новграда, Ярослав уже был в седле. Разведчики вернулись, задыхаясь от скачки, и их слова подтвердили худшее: радогощане пересекли реку. Деревни горят. Люди пропали.
— Они хотят сломить нас страхом, — сказал Борислав, седлая коня рядом с князем.
— Они не знают нас, — ответил Ярослав. — Зови всех. Мы идём к реке.
К вечеру Новград гудел, как улей. Кузнецы работали без отдыха, точильные камни звенели, женщины пекли хлеб для войска. Ярослав собрал дружину и ополченцев — почти тысячу человек. Среди них был его младший брат, Войслав, высокий и светловолосый, с горящими глазами. Он подошёл к Ярославу, держа щит.
— Дай мне отряд, брат. Я хочу бить их первым.
Ярослав положил руку ему на плечо.
— Ты будешь рядом со мной. Это не набег, а война. Нам нужна каждая голова.
Войслав кивнул, хотя в душе его горел огонь. Он мечтал о славе, как юный Святополк когда-то. Но Ярослав знал: слава — это лишь тень победы, а победа требует разума.
Ночью войско Новграда двинулось к реке. Разведчики доложили: радогощане ушли за брод, но следы их вели к югу. Ярослав смотрел на дым, что поднимался над горизонтом, и сжимал рукоять меча. Он видел сожжённые деревни, слышал плач вдов, что доносился с ветром. Святополк ударил первым, но Ярослав поклялся: этот удар не сломит Новград.
— Они думают, что мы сломаемся, — сказал он Бориславу, когда войско остановилось у брода. — Но я заставлю их пожалеть.
Борислав кивнул, глядя на реку.
— Кровь зовёт кровь, княже. Теперь их черёд.
Луна поднялась над водой, освещая путь. Новградцы готовились к ответу, а где-то на юге Святополк пил мёд, празднуя первый успех. Он не знал, что тень Ярослава уже легла на его земли.
Река текла неспешно, её воды отражали серое небо, затянутое тучами. На северном берегу, у переправы, что называлась Каменный брод, собралось войско Новграда. Тысяча воинов — конные дружинники в кольчугах, пешие ополченцы с копьями и топорами, лучники с тугими луками — выстроились в боевой порядок. Ярослав ехал вдоль строя на своём сером жеребце, его голос гремел над шумом воды:
— Они сожгли наши дома! Убили наших братьев! Сегодня река станет их могилой!
Воины ответили рёвом, стуча оружием о щиты. Войслав, ехавший рядом с братом, поднял меч, и его светлые волосы развевались на ветру. Он был молод, но в глазах его горела та же решимость, что и у Ярослава. Борислав, командовавший пешей дружиной, проверял строй, отдавая короткие приказы. Все знали: радогощане идут. Разведчики видели их пыль на южном берегу ещё на рассвете.
Ярослав спешился и подошёл к краю воды. Каменный брод был узким — не шире трёх телег в ряд, — но крепким, выложенным плоскими валунами. За рекой степь тянулась до горизонта, и где-то там двигалось войско Святополка. Князь Новграда прищурился, вглядываясь в даль. Он знал, что Святополк не станет ждать — его конница слишком быстра, слишком голодна до крови. Но Ярослав готовил ловушку.
— Борислав, — позвал он. — Сколько у нас времени?
— Час, может, два, — ответил воевода, глядя на юг. — Они близко.
— Хорошо. — Ярослав повернулся к Войславу. — Возьмёшь сотню конных. Спрячешься в лесу у излучины, за холмом. Когда они перейдут брод, ударишь с тыла.
Войслав кивнул, его лицо озарилось улыбкой.
— Они не успеют понять, что их зарубили.
— Не торопись, — предупредил Ярослав. — Жди моего сигнала. Рог протрубит трижды.
План был прост, но коварен. Ярослав хотел заманить радогощан на брод, дать им поверить в лёгкую победу, а затем сомкнуть клещи — пешая дружина с фронта, конница Войслава с тыла. Лучники укроются на берегу, среди камышей, и будут бить сверху. Если всё сработает, Святополк потеряет половину войска за один день.
Тем временем на южном берегу река уже дрожала от топота копыт. Святополк ехал во главе своей конницы — четыре сотни всадников, закованных в лёгкие доспехи, с длинными копьями и кривыми саблями. За ними шли пешие воины, числом около трёх сотен, — степняки, привыкшие к быстрым набегам. Велим, скакавший рядом с князем, указал на брод.
— Они ждут нас, княже. Видишь их щиты?
Святополк ухмыльнулся, глядя на строй новградцев.
— Пусть ждут. Мы раздавим их, как волк зайца. Конница — вперёд!
Радогощане ударили разом. Кони рванулись через брод, поднимая фонтаны брызг. Велим возглавил первую волну, его сабля сверкала в воздухе. Новградские лучники открыли огонь, и стрелы полетели, словно рой ос. Десятки всадников рухнули в воду, кони заржали, но радогощане не остановились. Их было слишком много, и ярость гнала их вперёд.
Ярослав поднял щит, встречая первый удар. Конник налетел на него, но князь отбил копьё и одним взмахом меча срубил врага с седла. Рядом Борислав орудовал топором, раскалывая шлемы. Пеший строй новградцев держался крепко, но радогощане давили числом. Брод стал скользким от крови, и вода окрасилась алым.
— Держитесь! — кричал Ярослав, отражая очередной удар. — Не давайте им выйти на берег!
Но Святополк уже был на броде. Его чёрный конь прыгал через камни, а сам князь рубил направо и налево. Он заметил Ярослава в гуще боя и направил коня прямо к нему. Их взгляды встретились — ненависть против ненависти.
— Ты сдохнешь первым, новградский пёс! — проревел Святополк, замахиваясь.
Ярослав уклонился, и копьё прошло в волоске от его плеча. Он ответил ударом меча, но Святополк успел подставить щит. Дерево треснуло, и щит разлетелся в щепки. Они сцепились, их кони кружили на месте, пока вокруг кипела битва.
Тем временем радогощане прорвались на северный берег. Их пешие воины вступили в бой, и строй новградцев начал трещать. Борислав, хрипя от усталости, зарубил очередного степняка, но стрела ударила его в плечо. Он упал на колено, но тут же поднялся, рыча от боли.
— Где Войслав?! — крикнул он Ярославу.
Князь отбил очередной выпад Святополка и бросил взгляд на лес. Пора было дать сигнал. Он выхватил рог у погибшего дружинника и протрубил трижды. Звук разнёсся над рекой, заглушая крики и звон стали.
Из леса, словно буря, вырвалась конница Войслава. Сто всадников, свежих и яростных, ударили в тыл радогощан. Войслав мчался впереди, его меч сверкал, как молния. Он врезался в строй врага, разрубая всё на своём пути. Радогощане дрогнули — их пешие воины оказались зажаты между дружиной Ярослава и конницей Войслава, а конники на броде не могли развернуться.
— Бейте их! — кричал Войслав, срубая одного за другим.
Святополк, увидев хаос, выругался. Его план рушился. Он бросил коня в сторону Ярослава, надеясь убить князя и сломить новградцев, но в этот момент стрела ударила его в бедро. Он зарычал от боли, но удержался в седле.
— Отступаем! — крикнул он, понимая, что ловушка захлопнулась.
Радогощане начали пятиться к броду, но новградцы наседали. Войслав гнал своих всадников вперёд, отрезая путь к югу. Святополк, хромая от раны, рубился с двумя дружинниками, пока Велим не подскакал к нему. Десятник зарубил одного из врагов и подставил плечо князю.
— Уходим, княже! Их слишком много!
Святополк сплюнул кровь и кивнул. Остатки его войска хлынули обратно через брод, оставляя за собой тела и оружие. Новградцы преследовали их до середины реки, но Ярослав поднял руку.
— Хватит! Пусть бегут. Они запомнят этот день.
Битва стихла. Река унесла кровь, но берега были усеяны мёртвыми. Новградцы победили, но цена была высока. Ярослав подошёл к Бориславу, который сидел у камня, зажимая рану.
— Пока дышу, — прохрипел воевода, усмехнувшись.
Ярослав кивнул и повернулся к полю. Среди тел он искал Войслава — брата, что так рвался в бой. И нашёл. Войслав лежал у воды, его светлые волосы были залиты кровью, а грудь пробита копьём. Он успел зарубить десяток врагов, но последний удар достался ему.
Ярослав опустился на колени рядом с ним. Его рука сжала холодные пальцы брата. Тишина легла на реку, тяжёлая, как камень.
— Ты отомщён, — прошептал он. — Но этого мало.
Он поднялся, глядя на юг. Святополк бежал, но война не кончилась. Ярослав сжал меч. Теперь он пойдёт до конца.
Пыль оседала на южном берегу реки, где ещё дымились следы великой битвы. Ярослав стоял у брода, глядя на тела, что унесла вода, и на своих воинов, перевязывающих раны. Победа была их, но горечь потери Войслава жгла сильнее, чем радость. Борислав, с перевязанным плечом, подошёл к князю, опираясь на копьё.
— Мы сломали их, княже, — сказал он хрипло. — Святополк бежал, как побитый пёс.
— Он жив, — ответил Ярослав, не отрывая взгляда от горизонта. — А пока он жив, война не кончена. Мы идём в Радогощь.
Борислав кивнул, хотя в глазах его мелькнула усталость. Войско Новграда, хоть и поредевшее, всё ещё было грозной силой — семь сотен воинов, закалённых в битве. Ярослав дал им день на отдых, но уже на следующее утро рога протрубили сбор. Кони были осёдланы, повозки нагружены хлебом и стрелами. Путь лежал на юг, в степь, к сердцу врага.
Дорога заняла три дня. Леса сменились равнинами, где ветер гнал траву, как волны. Разведчики скакали впереди, высматривая шайки радогощан, но те, похоже, растворились в степи. На четвёртый день перед войском Новграда вырос Радогощь — низкий город, окружённый частоколом из заострённых брёвен. Его деревянные стены были крепки, но не могли сравниться с камнем Новграда. Над теремом Святополка реял стяг с волчьей головой, но выглядел он теперь скорее жалким, чем гордым.
Ярослав остановил войско в лиге от города. Его воины разбили лагерь, окружив Радогощь полукольцом. Князь вызвал к себе десятников.
— Они будут драться, — сказал он. — Святополк не сдастся без крови. Но у них мало людей, а мы отрежем им пути. Ни еды, ни воды — пусть подохнут за стенами.
План был ясен: осада. Новградцы перекрыли тропы к реке, что текла в двух лигах к западу, и начали рыть рвы вокруг города. Лучники заняли позиции, готовые бить любого, кто высунется из-за частокола. Ярослав знал, что степняки не привыкли к долгим боям — их сила в быстрых набегах, а не в обороне.
Внутри Радогоща царила тревога. Святополк, хромая от раны в бедре, собрал своих воевод в тереме. Его лицо было бледным, но глаза всё ещё горели злобой. Перед ним стояли Велим и десяток других командиров — остатки войска, не больше трёх сотен бойцов.
— Ярослав думает, что загнал нас в угол, — прорычал Святополк, стукнув кулаком по столу. — Но мы не крысы, чтобы гнить в норе. Ночью ударим. Прорвёмся к реке.
Велим кивнул, хотя в душе его шевельнулся страх. Он видел, как новградцы окружили город, и понимал: шансов мало. Но спорить с князем он не стал.
— Дай мне сотню конных, княже. Я пробью их строй.
— Бери, — бросил Святополк. — И не возвращайся без победы.
Дни тянулись медленно. Новградцы держали осаду, не давая радогощанам ни глотка воды, ни куска хлеба. В городе начался голод. Люди варили кору, резали последних коней, но запасы таяли. Болезни поползли по улицам — дети кашляли, старики умирали в углах. Святополк, запершись в тереме, пил мёд и кричал на воинов, требуя держаться.
На седьмой день радогощане решились на вылазку. Ночь была тёмной, без луны, и Велим вывел сотню всадников через тайный ход в частоколе. Они скакали к западу, к реке, надеясь прорвать кольцо. Но Ярослав ждал этого. Его разведчики заметили движение, и князь поднял лагерь по тревоге.
Когда всадники Велима вырвались в степь, их встретил град стрел. Новградские лучники били из темноты, а затем пешие дружинники сомкнули строй. Велим зарубил двоих, но его конь рухнул, пронзённый копьём. Он поднялся, хрипя, и бросился в бой, но топор Борислава оборвал его жизнь. Вылазка провалилась — из сотни вернулись лишь двое, раненые и сломленные.
Святополк, узнав о поражении, швырнул рог в стену.
— Псы! Трусы! — кричал он, но голос его дрожал.
Осада длилась ещё неделю. На четырнадцатый день в Радогоще не осталось еды. Люди падали от голода, воины бросали оружие. Святополк, ослабевший от раны и голода, всё ещё стоял у окна терема, глядя на лагерь врага. Он знал: конец близок.
Ярослав, видя, что город на грани, решил штурмовать. Ночью новградцы подтащили тараны к частоколу. Рога загудели, и войско пошло вперёд. Лучники осыпали стены стрелами, пока пешие воины били в ворота. Дерево трещало, но радогощане сопротивлялись. Остатки их дружины — не больше сотни — вышли на стены, отбиваясь копьями и камнями.
Святополк, собрав последние силы, надел доспехи и взял меч. Он спустился к воротам, где кипел бой. Его воины падали один за другим, но князь рубился, как зверь. Кровь текла из его раны, но он не отступал.
Ярослав ворвался в город во главе конницы. Его меч сверкал в свете факелов, и он искал Святополка. Их взгляды встретились у терема, среди горящих домов. Святополк бросился на врага, но силы оставили его. Ярослав отбил удар и одним взмахом пронзил грудь радогощского князя. Святополк рухнул на колени, хрипя.
— Река… моя… — выдавил он, и жизнь покинула его.
Радогощ сдался. Последние воины побросали оружие, а жители вышли из домов, глядя на победителей с пустыми глазами. Ярослав стоял над телом Святополка, его плащ был залит кровью. Битва кончилась, но тишина была тяжёлой.
Он повернулся к Бориславу, что хромал рядом.
— Город наш, — сказал князь. — Но это не конец.
— Степь не простит. И люди тоже.
Ярослав посмотрел на горящий Радогощь. Победа была в его руках, но сердце его знало: кровь ещё не остыла.
Утро после падения Радогоща было серым и холодным. Дым поднимался над развалинами, смешиваясь с низкими тучами. Частокол был проломлен, дома догорали, а улицы города устилали тела — радогощан, новградцев, смешавшихся в последней схватке. Ярослав стоял у терема Святополка, глядя на поверженный город. Его меч, всё ещё липкий от крови, висел у пояса, а лицо было суровым, как камень. Победа была полной, но радости в ней не было — лишь тяжесть, что легла на плечи.
Борислав подошёл, опираясь на копьё. Его рана в плече воспалилась, но он держался, как всегда. За ним шли десятники, усталые, но живые. Войско Новграда, хоть и поредевшее, стояло в строю у ворот — пять сотен воинов, готовых исполнить волю князя.
— Что прикажешь, княже? — спросил Борислав. — Город в наших руках. Люди их ждут суда.
Ярослав молчал, глядя на толпу радогощан, что собралась у терема. Мужчины, женщины, дети — измождённые, с пустыми глазами. Они не кричали, не молили — просто ждали. Он знал, что мог бы отдать приказ вырезать всех, как делали степные князья после победы. Но Новград был иным.
— Никакой резни, — сказал он наконец. — Эти люди не выбирали Святополка. Они будут жить. Но знать их — в заложники. Пусть знают, что Радогощь теперь под нами.
Борислав кивнул и пошёл отдавать приказы. Новградцы вошли в город не как разбойники, а как строгие хозяева. Они гасили пожары, собирали раненых, раздавали хлеб из своих запасов. Ярослав лично прошёлся по улицам, глядя в лица побеждённых. Он видел страх, но и надежду — слух о его справедливости дошёл даже сюда.
В тереме нашли семью Святополка. Его младший брат, Ратибор, худой юноша с тёмными глазами, стоял перед Ярославом, сжимая кулаки. Ему было не больше шестнадцати, но в нём уже угадывалась та же гордость, что была в Святополке. Рядом дрожала их мать, старая женщина с седыми косами.
— Ты теперь князь Радогоща, — сказал Ярослав Ратибору. — Но под моей рукой. Присягнёшь мне — будешь жить и править. Откажешься — умрёшь здесь.
Ратибор долго молчал, глядя в пол. Ненависть кипела в нём, но он был не глуп. Наконец он опустился на колено.
— Клянусь служить, — выдавил он сквозь зубы.
— Твоя мать и сёстры поедут в Новград. Они — залог твоей верности.
Старуха вскрикнула, но Ратибор лишь стиснул зубы сильнее. Ярослав не стал ждать ответа — он повернулся и вышел. Новый порядок рождался в молчании и крови.
Дни шли, и Радогощь начал оживать под властью Новграда. Ярослав оставил здесь гарнизон из сотни воинов и назначил Борислава своим наместником. Старый воевода ворчал, что предпочёл бы вернуться домой, но согласился — долг есть долг. Ратибору дали терем и малую дружину, но каждый его шаг следили новградские очи.
Мир пришёл, но он был хрупким. По дорогам степи бродили шайки — остатки войска Святополка, что не сложили оружие. Они грабили путников, жгли деревни, мстя за своего князя. Ярослав отправил отряды выследить их, но степь была велика, а разбойники — как тени. Он знал: эти раны будут кровоточить ещё годы.
На десятый день после победы Ярослав собрал войско для возвращения. Перед уходом он поднялся на холм над Радогощем, глядя на юг. Ветер нёс запах травы и пепла. Борислав стоял рядом, молчаливый, как всегда.
— Мы заплатили дорого, — сказал Ярослав тихо. — Войслав, сотни наших людей… Стоило ли оно того?
— Река теперь наша, княже, — ответил Борислав. — И Новград в безопасности. Это не малая цена.
Ярослав кивнул, но в груди его было пусто. Он вспомнил брата, его смех, его мечту о славе. Война забрала слишком много, и даже победа не могла вернуть утраченное.
Войско двинулось на север. По пути их встречали деревни, что уцелели от набегов радогощан. Люди выходили к дороге, кланялись, несли хлеб и мёд. Ярослав принимал дары, но улыбался редко. Его мысли были уже в Новграде — там ждали вдовы, сироты, пустые дома. Победа далась дорогой ценой, и он чувствовал её тяжесть на каждом шагу.
Когда войско вошло в Новград, город встретил их звоном колоколов. Народ ликовал, но Ярослав видел слёзы в толпе. Он спешился у терема и поднялся на башню, где когда-то смотрел на реку перед войной. Теперь она была их — великая река, за которую пролилось столько крови. Но радости в этом не было.
— Мир тяжёл, — прошептал он, глядя на север. — Тяжелее войны.
Внизу Борислав отдавал приказы, распуская ополченцев по домам. Новград жил дальше, но тень войны осталась в его стенах. Ярослав знал: это не конец. Впереди были новые испытания — Ратибор мог затаить месть, степь могла взбунтоваться. Но пока река текла спокойно, и он мог дышать.
Свет масляной лампы дрожал на грубых стенах горницы. Старый летописец, сгорбленный годами, сидел за дубовым столом, его пальцы, узловатые, как корни, водили гусиным пером по пергаменту. В Новграде стояла глубокая ночь, и город спал, укрытый первым снегом. Зима пришла рано в этом году, словно желая укрыть белым покровом шрамы войны. Летописец, чьё имя было Добромир, писал медленно, но каждое слово ложилось на лист с тяжестью камня. Он видел многое за свои семьдесят зим — и мирные дни, и пожары, и кровь. Теперь его рука рассказывала о войне, что изменила судьбу двух княжеств.
«И была та година тяжка, — скрипело перо, — когда князь Ярослав Северный пошёл на Радогощь Южную, дабы отмстить за поруганную честь и кровь послов. Великая река, что меж ними текла, стала свидетелем битв, и берега её обагрились алым».
Добромир остановился, потирая уставшие глаза. Он помнил, как вернулся Ярослав — в кольчуге, покрытой пылью и кровью, с лицом, что стало старше на десяток лет. Народ встречал его как героя, но летописец видел в князе тень — тень брата, что остался у реки, тень сотен павших. Война не щадила никого, даже победителей.
Он продолжил писать: «И пал Святополк Радогощский в последней битве у стен своего города, и сдался Радогощь под руку Ярослава. Князь же проявил мудрость — не предал огню и мечу побеждённых, но взял заложников из знати и поставил над ними брата Святополкова, Ратибора, дабы тот правил под его оком. И река, что была спорной, стала новградской, но мир пришёл тяжёлый, ибо степь не забыла крови».
За окном выл ветер, и Добромир поднял взгляд. Он думал о цене этой победы. Сколько вдов плакало в Новграде? Сколько детей осталось без отцов? Ярослав вернул мир, но летописец знал: мир этот — лишь передышка. Ратибор, хоть и присягнул, носил в сердце ненависть. Шайки разбойников всё ещё рыскали по дорогам, а южные степи шептались о мести. Войны никогда не заканчиваются — они лишь затихают, чтобы вспыхнуть вновь.
Ярослав в ту ночь не спал. Он стоял на той же башне, где начиналась эта история, глядя на реку. Снег падал медленно, укрывая леса и воду белым саваном. Его плащ был тяжёл от сырости, но князь не замечал холода. В его памяти звучали голоса — Войслава, что смеялся перед битвой, Борислава, что ворчал, но шёл за ним до конца. Он вспоминал лица дружинников, что не вернулись, и глаза радогощан, что смотрели на него с покорностью и страхом.
«Я сделал, что должен, — думал он. — Но что дальше?»
Он понимал: впереди новые испытания. Ратибор мог взбунтоваться, если представится шанс. Купцы жаловались, что торговля с югом почти умерла, а казна пустела. Народ ждал хлеба и тепла, а не новых походов. Ярослав сжал перила башни. Война дала ему реку, но отняла покой.
Добромир тем временем дописывал последние строки: «И был князь Ярослав мужем суровым и мудрым, но победа его не радовала, ибо знал он, что кровь зовёт кровь, и верность людская хрупка, как лёд весенний. Многое свершилось в те дни — и предательство, и подвиг, и скорбь. И осталась земля жить, помня пролитую кровь, а люди — ждать новых бурь».
Летописец отложил перо и посмотрел на свёрнутый пергамент. Его работа была окончена. Он встал, хрустя суставами, и подбросил дров в очаг. Пламя затрещало, бросая тени на стены. Добромир знал, что его летопись прочтут потомки — сыновья, внуки, те, кто будет жить на этой земле. И он надеялся, что они поймут: война — не слава, а ноша.
Ярослав спустился с башни. В тереме было тихо, лишь стража у ворот переминалась с ноги на ногу. Он прошёл в горницу, где горел огонь, и сел у очага. На столе лежал меч — тот самый, что зарубил Святополка. Князь взял его в руки, глядя на зазубренное лезвие. Этот клинок принёс победу, но сколько ещё крови он прольёт?
За окном снег падал гуще, и река исчезла в белой мгле. Ярослав закрыл глаза. Он видел сны о битвах, о брате, о реке, что текла спокойно, но хранила память о смерти. Война кончилась, но её эхо осталось в нём навсегда.
Добромир, закончив труд, шепнул в пустоту горницы:
— И была та война жестока, и был мир тяжёлым, но земля не забудет пролитую кровь.
Он погасил лампу, и тьма сомкнулась над Новградом. История легла на пергамент, но судьба княжеств ещё не была дописана.
