В то утро мои часы дали обратный ход. Будильник на телефоне не сработал. Фактически было семь утра, а цифры показывали три ночи. Однако я встал вовремя и к удивлению обнаружил, что и стрелки настенных часов идут против нормальности, против привычного хода вещей. Так-тик, так-тик. Интересно, чтобы на это сказала она? Она во всем видела знаки, предзнаменования, а меня забавляло это, как мне казалось, милое чудачество. Суеверия были ее неотъемлемой частью. Кристина. Где ты теперь? Была такая русская поэтесса Анна Ахматова, четыреста лет назад она писала о покойном: «Теперь ты там, где знают всё». Кристина, как я хочу спросить тебя действительно ли теперь ты знаешь всё? Что там за чертой?
Но довольно. Я просыпаюсь. Пью энергетический коктейль со вкусом клубники и, простите, какого-то полезного дерьма, с ароматом затхлого кубрика. Корпорация говорит, что дерьмо с запахом кубрика полезно для сосудов. Стоит пересмотреть концепции: «вкусно – полезно». На дворе 2321 год, а мы продолжаем издеваться над собой во всем, как в питании, так и в заблуждениях касающихся отношений, самореализации и всего остального. Толком не знаю как жили люди сто и двести лет назад, но одно точно – знали они поменьше нашего и оттого им было лучше, неведенье делает мир проще и ты сам проще простого, сама простота, и не стоит заморачиваться. Ешь, размножайся, спи до обеда. И было бы так и дальше, но в 2071, в самый разгар колонизаторской политики Конфедерата (ну тот, что объединил в себе двадцать исследовательских добывающих корпораций) мы, то бишь человечество, впервые натолкнулись на остатки разумной жизни. Планета Кродос, что была скрыта за Нептуном в газовом облаке, была в два раза больше луны, имела довольно неудобный ландшафт покрытый базальтовыми горами, пронизанный сетью кобальтовых пещер и обладала скудной растительностью из каких-то карликовых лопухов, да приземистых деревьев цвета кислотно-зеленого, отторгающего взгляд. К счастью растений было очень мало, в основном базальтовые горы, ну еще пара потухших вулканов и темное, темное небо без солнца, где раз в 172 года восходили две крохотные серебряные луны. Словно два укоряющих глаза они глядели на мертвые базальтовые горы, подглядывали за кобальтовым пещерами и разочарованно вздохнув уплывали восвояси. Луны светили на небе только 27 часов. Кроме страшненьких растений и простых бактерий никакой жизни здесь не было. Но был чистый, наш земной воздух. Да он был каким-то затхлым, но вполне пригодным, кислород выделяли приземистые деревца, с виду маленькие, но обладающие исполинской подземной корневой системой, что перерабатывала кобальт в кислород. Эта же система прогревала воздух отчего температура внешней среды всегда держалась на плюс 26 градусах. Условия хорошие для жизни тела, но пагубные для жизни духа. Ведь кругом только горы, да лопухи, да темное небо скучающие по двум лунам. И вот посреди этой вечной идиллии вторая исследовательская экспедиция обнаруживает две трехгранные пирамиды. Высота каждой десять метров, их цвет – ржавчина, материал изготовления – гелиевый сверхпрочный гранит с вкраплением ядовито-желтого золота, но оно не блестит и ученые ломают над этим головы так же как и над происхождением гелиевого гранита. Их прозвали «Пирамиды Абсурда». Внутри они абсолютно полые, но через каждые три метра в высоту, в них, на каждой грани, вырезаны прямоугольные окна размером два на три метра, без стекла. По одному такому же отверстию вырезаны и входы в пирамиды. Расстояние между монументами семь метров двенадцать сантиметров. И все.
Сперва их обнаружение было сенсацией, многие светлые умы предрекали новые открытия и уже до контакта с иной цивилизацией оставалось лишь рукой падать. Ну не сегодня так завтра. Ну хорошо, послезавтра то уж точно. Ну ладно, на следующей неделе будет. Что? Ничего? Никаких признаков присутствия жизни на Кродосе и других планетах? Ну тогда в следующем месяце вступим в контакт. Но была тишина и признаков иного разума не было нигде. В первые годы открытия человечество бредило пирамидами, гипотез происхождения было миллион, но исследования ничего не выявили, а только показали нашу недалекость: состав материала изготовления до конца не раскрыт, даже спустя пятьдесят лет; следов строительства не обнаружено, возраст пирамид не установлен. Одни лишь только «не», да «не»: не знаем, не понимаем, не можем, не способны. А пирамиды безмолвно посмеивались над копошащимися у их ног «светилами науки» и «великими умами». Пирамиды безмолвствовали как надменная хозяйка борделя, что позволяет иногда прикасаться к ней, но лежит бесчувственно холодным бревном и презирает клиента как глупое животное. Через десятилетия безрезультатных исследований интерес к объектам пропал.
Я прибываю на работу в офис малого филиала Конфедерата «Транспорт-Юнит С.Т.И.Л» к 9 часам. Наверное, люди прошлого делали так же. Здесь я работаю главным специалистом по логистики в направлении Четвертого Транзитного Пути, что объединяет в транспортировочной системе Землю – Марс – Венеру, еще этот путь называют «Межпланетный Треугольник». В основном мы сопровождаем процессы погрузки-разгрузки промышленных грузов. Моя работа безусловно важно, но без Кристины это все теряет смысл. И потому, как бы от скуки, от тоски, как бы от безысходности, как бы просто так около месяца назад я подал заявку в Главный филиал Конфедерата «С.Т.И.Л. Юджин». И сегодня утром руководство удивило меня ответом Конфедерата, моя кандидатура одобрена. Дело в том, что еще пять лет назад все исследовательское оборудование было эвакуировано с Кродоса, а проекты по изучению – заморожены. Вся научная активность сводится к несению вахты двух человек в специально оборудованных помещениях в одной из пирамид. Вторая пустует. Вахта меняется каждые три месяца, а в обязанности «сторожей» входит простое обслуживание измерительного оборудования которым пронизаны пирамиды. Работа скучная, но высокооплачиваемая. Как правило, туда едут те кто хочет отдохнуть, спрятаться от мира. И я хотел спрятаться от всего. Что если там мне полегчает?
Пропущу подробности моей подготовки и прибытия на Кродос, это все только бесцветные формальности пустого путешествия. Все это – попытка убежать от себя. Путь занял две недели.
Корабль улетает обдав меня вихрем прощания. Базальтовый песок попал мне в глаза и закрывая лицо свободной от багажа рукой я вхожу в пирамиду и слышу приветливый голос напарника. Мне сообщили, что улетает только один «сторож», второй изъявил желание остаться еще на три месяца. Видно есть причина. Он подает мне салфетку от местной пыли. Я протираю лицо и вижу его перед собой. Я чувствую как мое сердце проваливается в ноги, затем ниже пола, оно пробивает базальтовую равнину, проносится сквозь кобальтовые пещеры как камень сквозь свежий снег. Оно стремится к центру Кродоса, и я бы хотел последовать за ним. Я задержал дыхание при виде напарника и теперь задыхаюсь. Я не могу сделать и вдоха. Перед глазами мелькает Кристина, отрывок из прошлого, в котором мы катались на лыжах, и в котором я пытался догнать ее, а она с проворностью лисички уносилась от меня вниз по склону. Я сделал бесшумный вдох и запах корицы исходивший от него вернул меня в зал суда. От него и там пахло корицей, говорили, что он добавляет ее во все, в еду, в средства гигиены, в средства бытовой химии. Кто он? Тот кто убил мою Кристину. Вроде случайно, так решил суд. Он работал пилотом воздушного тарана, знаете это которые отбивают мелкие метеориты от станции «ДОТ 32», кружащей вокруг Ио. Кристину отправили в командировку на станцию, и в день отбытия ее челнок столкнулся с тараном этого. Погибла только Кристина. Она всегда была рассеянной, верила в приметы, но пристегнуться забыла. Однако не забыла положить серебреную монетку в ботинок правой ноги. Монетка не помогла. Суд оправдал его, а мне велел жить без Кристины.
Он узнал меня. Он помрачнел и больше не проронил ни слова. Что нужно было сделать? Я не знаю. Я как те ученые ничего не знаю.
Так мы и прожили под одной пирамидой два месяца. Изредка перекидывались парой фраз. В принципе мне не нужна было его помощь в вопросах выполнения работы, все методики и инструкции я изучил еще на Земле. Он тоже не шел на контакт. Мы существовали с ним как два разных вида рыб в аквариуме, ходили где-то рядом друг с другом, но не видели друг друга в упор. Думаю он был сконфужен не меньше чем я. Злобу, что таилась во мне, приглушило время, но когда ты с источником своего несчастья живешь вот так, бок о бок, это меняет дело. И злоба кипит в тебе, томиться внутри как томаты на сковородке. Она отводит твое внимание от всего. Ты на чужой планете, но не наслаждаешься изучениями этого мира. Ты можешь прикасаться к творению иного разума, но что тебе разум, когда здесь убийца Кристины. Этот сказал мне как-то, что через четырнадцать дней взойдут две луны, но мне не нужны две луны. Ты, что отнял ее, ты не можешь знать, что в нашей спальне на стене светилась голограммы луны над водопадом. Так верни мне эту луну над водопадом и верни мне Кристину. Я хочу убить его.
Теперь мы подходим к этой ночи. Вернее, здесь вечная ночь, но жить мы стараемся по земному времени. Мне не спалось, и я глядел в окно, то на темную пирамиду, то на небо. А небо висело поддерживаемое софитами звездами и было оно такое чужое, такое черное и бездонное, и такое лишнее для меня. Наверное, я и сам внутри как это небо – пустое, с проблесками света звезд, которые давно умерли. Полоса метеора прожгла тьму. Кристина бы загадала желание. Но там где она теперь, где знают всё, наверное нет желаний, наверное там как-то по-другому. А я теперь пуст внутри. Так я и уснул жалея себя и лелея пустоту в себе. Но вот я просыпаюсь и отчего! В соседней пирамиде, в окне, что напротив моего окна загорелся свет. Но как? Она ведь пуста, там только датчики и провода, когда нужен свет там, мы запускаем автономные фонарики. А это сияние какое-то знакомое, комнатное, будто родная бабушка от бессонницы решила почитать в своей комнате и зажгла керосиновую лампу. Я конечно не видел этих ламп, но судя по старым рассказам их свет обладал уютной и домашней теплотой. Убийца Кристины зашел ко мне в комнату, он напуган. Он говорит, что связь со всеми станциями пропала, датчики в пирамиде отключились. Я предлагаю идти туда. Да мне страшно, но тот свет разжег во мне любопытство, а любопытство — это доказательство любви к жизни. Быть может со мной еще не все потеряно? Но он против, этот убийца, этот горе пилот. Он предлагает подать сигнал бедствия, а я срываюсь и называю его трусом и другими словами. Слова эти давно сидели во мне, и вырываясь они живут своей жизнью они колют его, щипают, колотят, уязвляют, им ненавистна корица и его глупое круглое лицо. Нет. Морда. Глупая морда с виноватой ухмылкой. Трус. Трус. Ты убил ее, мою Кристину. Ты боишься света на той стороне, ты боишься смерти. Как ты ненавистен мне. Как же мне плевать на твои умозаключения, на твое чувство вины.
И я словно сам не свой кидаюсь на него. Я бью его. Сперва он только закрывается, но видно это надоедает ему и он бьет в ответ. Вот так. Если бы мы не знали друг друга раньше, то вероятнее всего сообща придумали, что делать. А так…
В пылу драки мы вываливаемся из окна, из самого верхнего окна и летим вниз. Внизу финал истории, а мы так никогда и не узнаем, что светилось в той пирамиде. В голове мелькают мысли о миллиардах водопадах, что где-то во вселенной проливаются огненным потоком, а над ними восходят красивые серебреные, точно монетки Кристины, луны. Я вспомнил как держался за руку матери будучи маленьким мальчиком, и как она рассказывала мне о словах написанных на небе и о чудесных птицах, что вымерли и назывались павлинами. Мама часто пела мне песенку перед сном, песенку о бассейне где резвятся вымышленные зверьки, один из них вдруг посмотрел на меня. Прямо в глаза. Мне страшно. Я чувствую удар о землю, и кровь бьет из горла…
Я ошибся. Я знаю, что светилось в той пирамиде, потому что отныне я там, где знают всё.
