CreepyStory

В последующие ночи во снах Камилу являлись только монахи Хартвига – они держались в сторонке, наблюдая за не теряющим бдительности некромантом. Вальдемар не приходил, хотя Камил каждую ночь надеялся на его визит, чтобы разузнать о происходившем в замке. Монахи же не хвастали о захваченном имении и никак не разговаривали, а Камил задавался вопросом – знают ли они, что он уже в курсе дел?

Миробоич не терял бдительности, прекрасно осознавая, что сновидцы не побрезгуют покушением, едва только представится возможность. Отныне каждый сон Камила был осознанным – хотя бы с этим проблем не возникало.

Царское войско подошло к Приозёрскому монастырю, находившемуся под контролем культистов Плесени. Камил правильно сделал, что отправился в монастырь со свитой, не пригласив баронов. Когда он вошёл во двор, то негодование охватило даже его: адепты порушили святыни, растоптали иконы, сожгли деревянные кресты, а серебряные – переплавили на слитки. Камил едва не набросился на Люта Савохича. Поступки адептов были недопустимы.

-- На кой чёрт злить христиан?! – гневался Камил. -- Неужели ты, Мицеталий, настолько недальновиден? Это ведь не заброшенные леса, а монастырь на пути к Перевалу! Вы теперь – не тайный культ, а имеющие власть и большую ответственность люди! С таким отношением вы долго не протянете! И разгневанный Престол сожжёт все ваши драгоценные Плесенники! И даже я не смогу тогда вам помочь, потому что сам, увы, не всесилен!

Савохич помрачнел после упоминания сожжённых Плесенников.

-- Или вы решили меня подставить в самый ответственный момент? Решили испортить мне репутацию своими вольностями? Скажи, Лют! Вы сделали это, чтобы подставить меня?

-- Вовсе нет, -- Люту не нравился тон, с которым Миробоич обращался к Мицеталию, но возразить по существу ничего не мог. – Это явное недоразумение наших адептов. Мы всё здесь исправим.

-- Конечно вы всё здесь исправите! – вспылил Миробоич. -- И сделаете здесь всё так, как оно было до вашего прихода! Иначе наши же бароны, больше половины из которых – христиане, устроят бунт, едва слухи о случившемся здесь доберутся до их ушей!... – Камил хотел было добавить что-то ещё, но чтобы выразить негодование у него в запасе не хватило бранных слов.

Культисты принялись с явной неохотой наводить порядок, а Дружина двинулась дальше. Бароны, которые хотели помолиться перед встречей с войском Престола, были вынуждены поспевать за некромантом.

Корнелий обучал вампиров по ночам, но времени на полное освоение сил не хватало. Благо, что голодных кровососов хорошо кормили пленниками, и потому ими можно было вполне спокойно управлять. Но сколько же на это уходило крови!

-- А теперь пусть эти вампиры обратят ещё кого-нибудь, -- предложил Камил. -- И тогда у нас будет отряд из, минимум, двадцати вампиров!

-- Молодые вампиры ещё не закончили свою трансмутацию, -- ответил Корнелий. – Желёзы со священным ядом формируются не сразу.

-- Эх, было бы всё так легко… -- разочаровался Камид.

Бароны встревоженно шептались. Один лишь магистр Святого Престола имеет в своём войске две тысячи мечей, тогда как объединённое войско двух Далей – всего три, если не считать гарнизоны. Чего уж говорить о противостоянии Дали сразу со всем Престолом? Богатые юга хоть и были малы с виду, но их поля позволяли собирать большие урожаи, а поэтому и Святой Престол и Империя расплодились, как мыши в амбаре, набитом зерном. Бароны сердечно надеялись, что некромант компенсирует подавляющий численный перевес своими покойниками.

Объединённое войско подступало к замку всё ближе и ближе, а Мицеталию так и не удалось подмешать «слёзы» Хартвигу. Через ворота попасть было невозможно: стены у въезда кишели стрелками, а подступы были освещены факелами даже ночью – арбалетчики истребляли любую живность и на земле и в небе. Потому шаман использовал потайной ход, чтобы проникнуть в замок, однако ход этот тогда уже почти полностью заложили камнем – Хартвиг выставил в подземелье оборону на тот случай, если Камил пойдёт по катакомбам.

Крысы просачивались в многочисленные щели и лазейки дворца, пробирались в том числе и через чердак, но грызунов по больше части убивали. Кроме того, как выяснилось, еду и питьё Хартвига и Карла сначала пробовали слуги. Безнадёжно. Даже провести разведку было затруднительно, однако Мицеталию удалось выяснить, что рыцари зачем-то перетянули наглухо половину внутреннего двора навесом из шатровых тканей.

-- Мы уже близко, -- заметил Корнелий, когда войско находилось в нескольких верстах от замка. Камил волновался. Что же сейчас будет? Получится ли спасти детей и закончить войну? Получится ли освободить родовое имение?

Шестирукий Трубадур проковылял вдоль колонны, приложившись к древнему горну, и остаток пути до крепости Миробоичей дружинники преодолели бодро и навеселе.

Вскоре лес расступился, и на горизонте показалась крепость Миробоичей. Многочисленные столбики дыма тянулись от костров высоко к небу. Леса в округе заметно проредились – рыцари запаслись дровами, кажется, на всю зиму. Над башнями развевались чуждые знамёна – с распахнутой кверху клыкастой пастью, пронзаемой светящимся мечом.

-- Неужели Нойманны взяли замок Миробоичей?! Уму непостижимо!! – воскликнули те, кто хорошо разбирался в геральдике.

Однако бароны отреагировали на весть о захваченном иноземцами замке не так остро, как могли бы – они тут же выразили негодование, а так же и свою уверенность в победе; они спросили у Царя, каким образом лучше всего отбить замок, стоящий на неприступных скалах.

Трубение горна Шестирукого воодушевило всех. Страх и осторожность притупились, заменились торжеством войны. Камил старался сохранять осознанность, но ход мыслей всё равно поменялся, сделавшись воинственней. Смелость – это хорошо, ведь Камил до этого очень сильно беспокоился о предстоящих переговорах, однако и осторожность на переговорах важна не меньше.

Пенье Трубадура опьянило всех, кроме вампиров, принадлежавших Изнанке так же, как и звуки из древнего горна.

Камил держал поблизости новообращённых, «химер» и лучших мертвецов, ведь симбионты могли запросто атаковать из засады, однако войско беспрепятственно и быстро переправилось через мост колонной, пройдясь по месту, где ещё недавно располагался оставленный лагерь Престола.

Войско быстро прошло по дороге. Развернулось в окровавленном поле.

Камил вдруг осознал, насколько удачно предки расположили крепость. Ни одно городище в Горной Дали не использовало местность для обороны столь умело – зачастую города располагались просто лишь на удобном для торговли месте, вырастая из случайно построенных когда-то постоялых дворов; либо же располагались там, где был самый лёгкий доступ к воде и мало-мальский холмик. Если и штурмовать крепость Миробоичей, то только в лоб, ибо с противоположной стороны замка к высоте стен добавлялась и высота скал. Гиблое дело.

Рыцари расположили своих людей на стенах равномерно – они могли себе позволить плотную оборону. Воители разжигали костры с маслом и готовили горячий песок. Баллиста была направлена в сторону захаба, но защитникам это не сильно поможет.

Камил дождался, пока войско закончит построение – дружина подошла близко к стенам, расположившись большим полукольцом. Войско остановилось только когда со стен прилетели предупредительные стрелы – защитникам не понравилось, что вражеская дружина подходит так близко.

Камил удостоверился, что все отряды заняли запланированные места, раздал указания сотникам, и только тогда отправился к вратам, сопровождаемый вампирами, Железяками и Лютом Савохичем, с его лучшими бойцами-чудовищами, завёрнутыми в балахоны для того, чтобы не вызвать у святош излишнее отвращение на переговорах.

Хартвиг фон Нойманн явился на стены в изысканных блестящих латах, стоимостью в небольшой городок. Его сопровождали могучие симбионты, закованные в тяжёлую броню. Хартвиг со скучающим видом выслушал, как Миробоич представляется законным Царём и владыкой двух Далей, и вообще предоставил тому первое слово. Магистр вёл себя уверенно и даже надменно.

-- Вы вероломно захватили моё родовое гнездо, -- заявил Камил. -- Напав на баронессу, ударили в спину! И до этого ваши сновидцы неоднократно пытались меня убить во сне. Что это, если не объявление полномасштабной войны?

-- Это и есть объявление полномасштабной войны, -- хмыкнул Харвтиг, будто над очевидной глупостью. – Ты – некромант-Антихрист, приносящий в этот мир одни только беды и скорби.

Камил немного растерялся. Он думал, что Вальдемар убедит своего отца в том, что Миробоич вовсе никакой не Антихрист. Похоже, убеждение Вальдемара не сработало на отце.

-- Ты обвиняешься в дружбе с дьяволом, -- перечислял Хартвиг. – В обращении к потусторонним силам, в некромантии, в оборотничестве и ведьмовстве. Своим существованием ты оскорбляешь Господа-Бога. Именно поэтому, от лица Престола и по воле Господа я объявил тебе войну. Священную войну!

Камил не сразу нашёлся что ответить на фанатичные речи. Он набрал воздуха и медленно выдохнул, стараясь не впасть в ярость преждевременно. Требовалось особое спокойствие, а песнь Трубадура к тому же прибавила чрезмерной смелости, явно излишней для важнейших переговоров, определяющих его судьбу, судьбу его близких и судьбу Царства.

-- Так вот в чём дело! -- Камил выдавил ухмылку. – Осторожней со словами, Хартвиг. Ведь всё это – дерзкая клевета! Где твои доказательства, что я – Антихрист? И что я несу одно лишь зло? Я ни на что не претендую, конечно, и уж тем более я не претендую на титул Антихриста, ведь иначе я бы разорил все монастыри и вырезал бы всех христиан! Но можете спросить у жителей Серебряного Перевала – я никак не притеснял христиан, и даже монахи, которые жестоко убили моего лучшего друга-Ларса, были помилованы, кто сдался. Я убил только тех, кто сам прыгал на копья моих мертвецов, отказываясь сдаться на мои многочисленные просьбы. И силы, к которым я взываю – не имеют ничего общего с дьяволом. Начнём с того, что я этого самого дьявола даже ни разу не видел! Какой уж из меня Антихрист?

-- Тогда обернись назад, некромант, и посмотри! – ответил Хартвиг, намекая на орды мёртвых. – Что это, если не дьявольщина?

-- Если вы обвиняете меня Антихристом, утверждаете, будто я дружу с Сатаной, то я требую немедленно доказать это! Если угодно, я могу пойти к вам навстречу – мы попытаемся вместе выяснить природу сил, к которым я взываю. И тогда, я уверен, мы осознаем, что ваши заявления – ошибочны, а повод для войны – воображаем!

-- Ты предлагаешь нам тоже заниматься некромантией? Мы не опустимся до экспериментов со злом – нам достаточно видеть твои поднятые из могил трупы, и донесения разведчиков о разграбленных святынях.

-- Так вы хотите справедливости и правды? Или вы просто хотите войны и грабежа? Или вы согласны воевать, получается, по ошибке? Воевать за своё богатое воображение? Я использую лишь механизмы этого мира, созданного Господом, а вовсе не силы Дьявола! А это значит, что я – обычный человек, всего лишь учёный! Когда необразованные люди не понимают чего-то, они склоны объяснять это высшими силами…

-- Ты не даёшь покоя мертвецам, заставляя их идти за собой, -- ответил Хартвиг. -- Тысячи трупов, стоящих за твоей спиной, никогда не найдут дорогу в рай. Одним этим ты идёшь против воли Господа. Понимаешь ли ты, сколь смешны твои объяснения, когда позади тебя стоят орды трупов? Или ты, словно циркач, устраиваешь перед нами потешное представление?

Рыцари едва сдержали смех.

-- Это обманчивое впечатление, спровоцированное вашим суеверием – не больше, -- не сдавался Камил. – Мертвецы эти – бездушны. Это лишь оболочка. Те, кто умер, никак не страдают от того, что их мясо и кости приведены в движение определёнными законами мира.

-- А ты ещё и умеешь общаться с душами умерших? И как ты тогда отличаешь их от лживых бесов?

-- Их души далеко в Изнанке, -- ответил Камил. – Либо же в глубинах царства сновидений, куда наверняка доводилось попадать и вашим сновидцам – вот куда попадают все души после смерти, независимо от того поднял их некромант или же просто закопал в яме. Спроси у своих сновидцев – и они подтвердят мои слова, если только они не лжецы.

-- Мало того, что ты – некромант, так ты ещё и еретик?! Наши святые отцы способны пробираться в глубины ада и уничтожать там бесов, чтобы те не прорвались на землю!… -- возмутился Хартвиг, ведь слова Камила противоречили священному писанию. -- Ты пытаешься рассуждать о Господе, применяя хитрые и замысловатые объяснения своему ремеслу, тогда как Господь непознаваем, он вне ума! Дьявол хитёр, и хитрость – это как раз его стихия. И мне жаль, если ты искренне считаешь своё ремесло божественным. Сатана обманул тебя и заставил прислуживать себе.

-- К чему отвергать ум и логику, если нападая на мой замок – вы и сами придерживались неких размышлений!? Я лишь опровергаю ваше ложное воззрение, чтобы уберечь жизни тысяч добрых людей, которые пострадают в развязанной вами войне! Но уши ваши закрыты, а глаза, похоже, слепы…

-- В развязанной НАМИ войне? – Хартвиг хохотнул. – Мальчик, это ты втянул нас в войну, пытаясь стравить с князем Искро в своих интересах! Это ты похитил моего сына и держал его в плену! Ты делал всё, чтобы мы пришли в твой дом. Ты сам нас пригласил. Но теперь ситуация резко поменялась. Теперь я держу в плену твоего сына. Каково это? Должно быть, неприятно?

Камил не нашёлся, что ответить, а изворачиваться абы как, когда не нашлось достойного возражения – низко. Хартвиг же продолжал свою речь.

-- Я понимаю, каково это – бояться за жизни пленённых близких, к горлу которых приставлены ножи. И поэтому я милосердно предлагаю тебе возможность разрешить наш конфликт! – Хартвиг небрежно передал что-то своему гонцу. -- Мои писари приготовили предложение – свиток я отправлю тебе прямо сейчас. Но помни, если я продолжу войну, то она будет серьёзной и методы её будут соответствующими. Если же ты откажешься от моих условий, то я убью пленённых детишек, хоть мне этого и хотелось бы избежать, как христианину, как благородному рыцарю и человеку, обладающему сочувствием. Один из детей тоже некромант, несмотря на малый возраст, а значит заслуживает наказания по всем законам, а другой – ещё более маленький, вызывает у моих слуг страх одним взглядом, будто это дитя впитало в себя неистового демона… Даже святые отцы не могут проникнуть во сны Ведагора, ибо его охраняет сам ад – что это, если не истинный сын Антихриста?... Лишь девочка твоего друга Грега – чиста, но мы будем вынуждены истребить всё логово зла, всех пленных дружинников, Жанну и Грега – как подельников некроманта… Помни об этом, когда будешь читать свиток. Помни о кострах, прежде чем отвергнуть моё милосердное предложение.

Верёвка спустилась со стен, и по ней быстро спустился юркий гонец. Паренёк, бледнея от ужаса, побежал к Миробоичу, но дорогу ему преградили вампиры-телохранители.

-- Сюда! – зашипели они, окружая мальца на мёртвых лошадях и протягивая ладони в перчатках. Гонца охватила крупная дрожь. Он быстро отдал свиток, после чего ринулся обратно к стенам со всех ног. Вампиры не трогали парня – они вернулись к мрачному Миробоичу и протянули свиток, но, подбежав к верёвке, гонец свалился на землю без дыхания.

Разозлившийся Хартвиг разбудил Наталью, но та ответила, что мальчишка помер от одного лишь страха – его душа унеслась в загробный мир из-за разрыва сердца, и Миробоич здесь ни при чём. По рядам рыцарей пронеслись тихие смешки.

Камил развернул свиток и принялся читать. Он даже немного порадовался, что Хартвиг всё же стремился к перемирию, хоть и устроил перед своим предложением целое выступление, чтобы явно набить себе цену.

Камил ожидал, что требования будут такими, какие предлагал Вальдемар. Это бы его вполне устроило. Однако чем дальше он читал, тем больше холодело на душе.

Хартвиг требовал многого. Слишком многого.

Он требовал репараций для Нойманнов. Он хотел компенсировать затраты на поход и возместить потери с лихвой – сумма равнялась годовому доходу Серебряного Перевала в лучшие времена, что явно было завышенной ценой. Срок выплаты мог растягиваться, хоть процент при этом всё повышался бы.

Кроме того, Нойманны отбирали баронство Велены Дубек – и оно входило в состав Святого Престола. Хартвиг планировал разместить в баронстве серьёзное войско и построить новые крепости, якобы для защиты Престола от орд нежити с севера.

Хартвиг требовал и множество мелочей-уступок, которые в своей сумме серьёзно сковали бы Камила во внешнеполитических делах и затруднили бы расширение государства и, как следствие, осложнили бы возрождение Царства; а так же требовал снижения пошлин для купцов Престола при переходе через Хребты и прочие территории, принадлежащие Царству.

Важным условием было так же и отсутствие гонений на христиан – ведь иначе Престолу придётся исполнить свои обязанности защитника веры.

Хартвиг покинет поместье Миробоичей только с условием, что оставит здесь несколько человек, которые будут следить за местной церковью, а так же уведёт всех христиан, кто пойдёт за ним. В заложники он возьмёт всех пленников: Орманда, Ведагора, Агнию, Грега (он не мог бросить свою дочь) и даже Лизу – только Жанну он оставит в поместье, чтобы та, наверняка насмехался Хартвиг, правила баронством. Только тогда, считал магистр, некромант не бросится их догонять, и не нападёт на земли Престола несколько лет спустя.

Вдобавок ко всему этому, пункт о сожжении библиотеки был помечен, как уже выполненный. Ублюдки, похоже, сожгли все книги. Пропали знания, накапливаемые Миробоичами на протяжении сотен лет. Пропали, в том числе, и драгоценнейшие трактаты «о перемещениях в пространстве», и «о рукотворных чудовищах», где объяснялось устройство многих химер, к работе над которыми Камил ещё не успел приступить – как сделать «Трубадура» или «Ангела», как лучше всего сшить «Кентавра» и многих других… А чего говорить про ценнейшие трактаты по остальным наукам? Человечество лишилось многого после этой варварской выходки Нойманнов – эта библиотека была способна изменить целый мир.

-- Где дети? – Камил свернул свиток. – Я хочу видеть детей, Жанну и Грега! Чтобы быть уверенным, что они живы, а не убиты, как многие другие!

Хартвиг коротко кивнул своим слугам – и те бросились во дворец.

Камил пытался сохранить самообладание, и внимательно следил за симбионтами. Вскоре слуги привели детишек. Орманд вставал на цыпочки, чтобы выглянуть за зубцы стен, а Ведагора и Агнию держали на руках слуги. Рядом с ними стоял хмурый Грег – он избегал смотреть Камилу в глаза, будто чувствуя, что совершил предательство. Орманд прокричал:

--Дядя Камил!! Побейте этих говнюков!! Спасите нас, пожалуйста!!!

Но мальцу тут же отвесили крепкий подзатыльник – и тот закрыл рот.

-- Баронесса, увы, в тяжёлом состоянии, -- сказал Хартвиг. – Во время битвы она убила одного рыцаря, а тот едва не проломил ей череп. Она жива, но лежит без сознания.

-- А где гарантии для моей стороны? – спросил Камил. – Что, приняв столь невыгодные для себя условия, я потом не увижу стяги Престола, вторгающиеся в моё Царство так же вероломно, как и ты, Хартвиг, напал на моё родовое имение?

-- Мы можем обсудить этот вопрос более тщательно, -- сказал Хартвиг. – Мы подпишем соответствующие документы, а я гарантирую, что Иерархи не станут склоняться к войне – моё слово очень ценится в Святом Престоле.

-- То есть, ты для гарантии заберёшь всю мою семью, а я получу лишь бумажки с каракулями?

-- Подбирай выражения, мальчишка! Слово рыцаря в стократ ценнее слова некроманта, и своё обещание я сдер…

Вдруг невыносимо ужасный звук пронёсся над окрестностями, вынудив защитников вздрогнуть – Трубадур распахнул пасть, изрыгнув демоническую песнь.

Орлы, незаметно пролетевшие к крепости вдоль высокого берега ручья, выпорхнули под самые стены и в пару мгновений оказались над воротами. Они пикировали на детишек. Слуги, державшие малышей, испугались, отвернулись от птиц, и невольно заслонили детей своими спинами. Просвистели когти в воздухе, вспороли мясо на спинах до самых костей. От боли слуги свалились с ног, прижав собой рыдающую и перепуганную Агнию и безразличного Ведагора – теперь птицам никак не вытащить малышей… Лишь в одного Орманда сумел вцепился орёл. Мальчишка заверещал и принялся в панике отбиваться, не понимая, что этот орёл – его спасение. Несколько крепких ударов по хищной и сильной, но живой птице замедлили её достаточно, чтобы святые воители успели среагировать. Несколько точных взмахов – и орлы были рассечены.

-- Дело дрянь, -- спокойно заметил Корнелий, а Камила охватил ужас – смелость вдруг улетучилась, нейтрализованная диким пеньем Трубадура. Он осознал, что только что подписал смертный приговор своей последней родне.

-- Ты сам выбрал участь своих детей! – яростно выкрикнул Хартвиг, скрываясь из виду.

Войско Миробоича бросилось в атаку. Мертвецы неслись впереди и тащили небольшие, но тяжёлые «мостики» для преодоления рва, а следом за ними дружинники волокли штурмовые лестницы. Конница устремилась к вратам, возглавляемая огромным Кентавром.

Пенье Трубадура внушило ужас в защитников – это было видно по изменившимся лицам рыцарей и их поведению, они растерялись при виде огромного войска свирепого некроманта. А вот атакующие, казалось, бежали к стенам без особого страха – пенье лишь рассеяло их былой задор.

Лют Савохич возглавил атаку чудовищ на стены, сказав Камилу держаться подальше и не глупить – если святоши убьют его, то битва точно проиграна. Миробоич послал в подмогу и всех вампиров, кроме Корнелия, и едва не послал в бой Железяк, но сдержался, ибо тогда сам он сделается лёгкой мишенью. Он отступил назад. Мощные щиты Железяк закрыли его от стрел, болтов и мощных сулиц симбионтов.

Детишек видно не было, как и Дылды Грега.

Адепты грибного культа и вампиры первыми взобрались на стены, быстро преодолев ров, но их повстречали святые воители – сулицы пробивали обычные щиты насквозь, одного из вампиров смертельно ранили, едва он запрыгнул на невысокую стену.

Птицы сбрасывали на поместье полыхающие пакли, особенно целясь в сеновал с дефицитным для рыцарей фуражом, и в плотно составленные во внутреннем дворе рыцарские шатры. Мёртвые орлы пролетели над замком и сбросили заражённых Плесенью мелких животных на разбитую крышу дворца.

Конные мертвецы, под градом арбалетных болтов, перекинули через ров тяжеленный «мостик», какой ни за что не смогли бы поднять живые солдаты. Кентавр первым пронёсся по этой переправе к вратам. Великан, сотканный из великих богатырей древности, снёс створки несколькими ударами чудовищной булавы. Древесина превратилась в щепки и разлетелась по сторонам – это зрелище вызвало у рыцарей удивление, и даже симбионты ещё никогда не видели удары подобной силы.

Мёртвая конница ворвалась в захаб, устремившись к последним воротам – ещё более хлипким, какие уж точно не составит труда проломить. Оттуда через пару мгновений откроется вход во двор, где святоши уже ничего не сумеют противопоставить ворвавшимся мертвецам – завяжется серьёзное побоище в тесноте, а следом за мертвецами ворвётся и гвардия князя Цветана. Это будет куда проще штурма стен, тем более что на стороне Камила было численное преимущество. В это же время, размышлял Камил, пешие дружины взберутся на стены и вскоре обратят деморализованного врага в позорное бегство. Он учинит страшную резню и устроит такие пытки, каких ещё не видел свет. И пусть близким уже, возможно, перерезали глотки и отрезали головы – спасти их орлами не удалось – но Миробоич жестоко покарает ублюдков-Нойманнов, с их симбионтами и сновидцами. Камил предвкушал необычайно сладостную месть…

Однако грохот копыт мёртвой конницы сменился оглушительным треском – и это был не треск разрушаемых последних ворот. Доски, ветки, стволы деревьев, будто бы хрустнули. Послышался звук обвала железной груды. И звон доспехов продолжался до тех пор, пока Камил не додумался – атака на ворота полностью провалилась. Мёртвую Гвардию нужно было срочно останавливать!

Конница замерла перед большой яминой, вырытой и выдолбленной прямо посреди захаба за поворотом – в слепой зоне, где Камил ничего не видел.

-- Так вот зачем рыцари перетянули внутренний двор шатровой тканью! – догадался Корнелий, схватившись за голову. Под этой тканью рыцари скрывали от глаз всевозможных оборотней ловушку и горы выкопанной земли.

Кентавр провалился в яму и не мог теперь из неё выбраться. Защитники всадили в бронированное чудовище железный шест и в спешке перезаряжали баллисту для следующего выстрела – вот почему орудие было поставлено к захабу. Они хотели заманить туда Кентавра, а затем расстрелять. Хартвиг нанёс удар по главному козырю Миробоича, правильно просчитав его слишком очевидный ход.

Вслед за чудовищем успели провалиться около тридцати мёртвых гвардейцев вместе с мёртвыми лошадьми. В яме эти покойники поломались друг об друга при падении. Защитники швыряли факела со стен, поджигая сухую солому, хворост и брёвна, заранее разложенные по дну. Яма превращалась в гигантский полыхающий костёр…

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

EMIR22 500 р "Продолжайте писать, у вас отлично получается)"

Андрей И. 500р

Кирилл П. 500р "Почему бы гг не завести себе орду крыс тоже? Крови уйдёт не много, в бою тоже они могут отвлекать пехоту-лучников + изнаночный яд на них нанести"

Темнейший на АТ: https://author.today/work/442378

Это перевод истории с Reddit

Я встречаюсь с Ноа почти год. Он милый, невероятно умный и в меру интроверт. Он из тех, кто читает редкие философские трактаты, варит потрясающий кофе и терпеливо слушает мои бессвязные рассказы о странных снах.

Мы познакомились на новоселье у общих друзей. Он стоял в углу и гладил кошку хозяев так, будто был в неё влюблён. Я пошутила, что он человеческая версия криптида — милый, неуловимый и наверняка скрывающий какую-нибудь тёмную тайну. Он лишь улыбнулся.

Оказалось, я была недалека от истины.

Три месяца назад мы съехались. Его дом — да-да, именно его, а не съёмный — старый викторианский особняк, оставшийся ему от бабушки. Скрипучие половицы, свинцовые витражи и настоящий погреб с тяжёлой железной дверью. Впервые увидев его, я пошутила, что он точно прячет там трупы.

Он не засмеялся.

Тогда я решила, что он просто не любит шутки про убийства.

Он сказал, что подвал «запретная зона». Опасно, мол, гнилые балки, оголённые трубы и всё такое. Я не настаивала — у каждого есть границы. У меня не было причин подозревать неладное. До прошлого четверга.

Ноа уехал в срочную «рабочую командировку». Он фриланс-архивист — перебирает исторические документы, приводит в порядок странные частные библиотеки богатых чудаков. Я толком не понимала, чем он там занимается, но звучало достаточно круто, чтобы похвастаться подругам.

Я осталась одна, и разразилась гроза — гром, молнии, всё как по клише. Свет замигал, а потом погас совсем. Я взяла фонарик и пошла искать щиток, осознав, что никогда его не видела. Логично было предположить, что он в подвале.

Сначала я просто стояла перед дверью. Рядом с ней было жутко холодно — будто температура упала градусов на десять. Может, показалось, но я клянусь, слышала шёпот. Не слова — бормотание, словно кто-то говорит под водой.

Я потянула ручку. Заперто, конечно. Но вот что любопытно — Ноа всегда оставляет связку ключей в керамической миске у входа. В том числе тот, что, по его словам, «от сарая».

Я не горжусь тем, что сделала. Я колебалась, правда. Но я взяла ключ.

Он подошёл идеально.

Дверь со скрипом распахнулась, и меня ударил запах — гниющее дерево, плесень… и что-то металлическое. Фонарик замерцал. Классический ужастик.

Я осторожно спустилась, ступенька за ступенькой, держа луч перед собой.

Подвал оказался огромным. Гораздо больше, чем я думала. Это был не один зал, а целый лабиринт узких коридоров и стеллажей с коробками, книгами, старой мебелью. Ничего необычного… пока я не увидела дверь в самом конце. Она была новой — стальной, на болтах, с кодовой панелью рядом.

Почему в старом викторианском доме спрятана современная стальная дверь?

Тут я заметила это. Блокнот, лежащий на табурете. Страницы пожелтели, но почерк был явно Ноа. Я перелистнула, сердце колотилось.

Он архивировал не книги и не семейную историю.

Он документировал людей. Имена, даты, наброски. Некоторые выглядели как анатомические рисунки. Некоторые — просто… глаза. Страницы и страницы человеческих глаз. С пометками вроде:

«Объект 4: плохо реагирует на солнечный свет. Продолжительность: 6 дней.»

«Объект 7: голосовые связки целы. Кричит без остановки.»

«Объект 12: ещё жив. Содержится.»

Я услышала, как что-то скребёт по стальной двери. С другой стороны.

Я бросилась бежать.

Заперла дверь за собой. Положила ключ обратно. С тех пор, как он вернулся позавчера ночью, я делаю вид, будто всё в порядке. Он спросил, напугала ли меня гроза, боюсь ли я темноты.

Я сказала, что нет.

Но прошлой ночью я услышала его в подвале. Он не ходил.

Он разговаривал.

И что-то — что-то — отвечало ему.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Большинство из нас видели «День сурка». Билл Мюррей снова и снова проживает один и тот же день, пока не становится лучшей версией себя — достаточно обаятельной, чтобы покорить героиню Энди Макдауэлл. Отличный фильм. Но в нём почти не затрагивается, как долго он сидит в той петле. Он выучил французский, научился играть на пианино и вырезать скульптуры изо льда — на всё это потребовались бы десятилетия. Нужно отдать должное упорству, но когда каждый день повторяется, заниматься ведь больше нечем.

Жаль, что я не помню первые несколько дней. Первые десятилетия слились в шум, в статический фон глубоко в черепе. Если и был «первый» день, он давно стёрся. Но я постараюсь.

Я просыпаюсь в 7:15 утра. Так начинались мои следующие двести пятнадцать лет. К восьми мне надо быть на «работе», а ехать около получаса, так что я сразу спешу. Мой рекорд — проснуться, одеться, что-нибудь съесть и выскочить за дверь за четыре минуты двадцать три секунды. Дорога занимает ровно девятнадцать минут пятьдесят секунд, если объехать камеры фиксации скорости и копов. В первый день я не был так шустр: пятнадцать минут ушло, чтобы найти чистые штаны. Я приехал поздно, в панике расставил аппаратуру и начал играть.

Под «работой» я имею в виду, что меня наняли играть музыку на местном уикенд-маркете. Доход у меня был помесью выплат от Centrelink, случайных подработок и того, что прохожие бросали в гитарный чехол. Денег кот наплакал. Я три часа бренчал паршивые каверы, стараясь быть чуть громче блендера у смузи-киоска напротив. Потом был обед и перерыв на кофе. За все циклы я перепробовал каждую точку питания — единственным действительно нормальным оказался маленький мексиканский ларёк в углу поля. Кофе на месте был помойкой, но я нашёл приличное кафе в пяти минутах бега. К сотому повтору овладел таймингом: успевал взять буррито и достойный лонг-блэк и вернуться, пока мои пятнадцать минут не истекли.

После этого я играл ещё два часа и собирался. Оставшееся время дня было моим. Даже не помню, как распорядился им в первый раз. Может, пошёл в паб, может, засел дома и скроллил ленту до одури. Так или иначе, в конце концов я засыпал.

И всё обнулялось.

Когда день повторился впервые, я списал это на дежавю. Во второй раз решил, что просто приснился вчерашний день. К пятому циклу забил на рынок и просто… делал что хотел. Никаких последствий. Я пил. Угонял машины. Взламывал чужие дома просто чтобы посмотреть, как они обустроены. Гонял по трассе, проезжал на красный, творил всё, на что не решился бы, если бы не был абсолютно уверен, что всё сойдёт с рук.

И какое-то время это было самым весёлым, что со мной случалось.

Но веселье выветривается. Острые ощущения притупляются. В конечном счёте даже анархия становится рутиной. Я переключился. Решил пересмотреть все фильмы, которые когда-либо хотел. Думаю, лет пятьдесят ушло только на кино. Забавно, что и половины теперь не помню. Записывать-то было нельзя. Я проделал то же с сериалами, музыкой, книгами. Заглатывал, забывал, повторял. Пытался и в игры, но то была ошибка: прогресс не сохранится, когда день обнуляется.

Постепенно я начал осваивать навыки. Живопись, кулинарию, писательство — всё, что умещалось в двадцать четыре часа. В какой-то период я стал мастером латте-арта, даже выигрывал бариста-соревнования — неофициально, конечно. Научился рисовать фотореалистичные портреты. Освоил оригами. Запоминал целые книги и переписывал их с новыми концовками. Дело было не в смысле, а в движении. Нужно было заглушить часы, держать руки занятыми, чтобы мысли не выползали из ушей.

Есть многое, чего я так и не смог. Путешествия, например. Увидеть мир. Даже если бы я мог навсегда покинуть город, у меня было долларов четыреста. Однажды я шёл, пока не рухнул от усталости. Уснул на чужом газоне. Проснулся в своей постели.

Самое странное? Усталость всё равно приходит. Не физическая и не обычная ментальная. А духовная. Будто душа скрипит зубами. Ты гниёшь на месте. Теряешь себя не сразу, а по истиранию, словно разум шлифуют повторения.

Я прожил столько жизней в одних и тех же двадцати четырёх часах, и главное, что я понял: время ничего не лечит, если оно не движется вперёд. Ты застреваешь. Снова и снова переживаешь горе, стыд, скуку, любую нежеланную эмоцию — вечно. Ты не можешь эволюционировать. Не можешь забыть. Ты просто терпишь. Я стал бесконечным, бессильным богом.

Я испытывал границы петли. Сутками не спал, чтобы проверить, позволит-ли бодрствование дню продолжиться. Не позволило. Как только пробивало 7:15, я моргал — и очутился в кровати. Всё же я извлекал из этого максимум: иногда ради забавы встречал рассвет.

Я играл с влиянием. Пытался подобрать правильные слова нужным людям. Дошёл до встречи с секретарём Премьер-министра и кабинета. Сколько это заняло? Тысячи циклов? Я произносил заученные речи, наизусть знал аналитические записки, репетировал харизму как роль. Но ничего не менялось. В конце дня — сброс.

В итоге, как и Мюррей, я пытался убить себя. Многократно. Иногда эффектно. Иногда отвратительно. Возможно, я просто хуже человека, чем он: мораль я оставил позади довольно быстро. Шагал с эстакад. Пил отбеливатель. Сжигал себя в церкви. Вешался на светофоре рядом со старой школой, чтобы посмотреть, заметит ли завхоз.

Однажды я вошёл в детсад и вспорол себе брюхо на глазах у малышей. Помню, как терял сознание с кишками в руках, пока вокруг ботинок разливалась кровь, а дети визжали — слишком маленькие, чтобы осознать. Я проснулся, смеясь.

Был какой-то парень, посторонний, его как раз выписывали из психлечебницы, травмированного тем, что видел, как кто-то умер. Я целую неделю убивал себя перед ним снова и снова. С каждым разом ужаснее. Он, конечно, не запоминал. Никто никогда не запоминал. Так что всё нормально. Ничего не имело значения. Ничто не могло меня убить. Ничто не могло изменить день.

Я стал музеем ужаса, который сам же курировал, из-за скуки и разрушившегося ощущения реальности.

Я начал видеть вещи. Сначала едва заметные: тени, где их не должно быть, шевеление в уголке глаза, исчезающее, стоит повернуться. Коридоры казались длиннее, дверные проёмы обрамляли лишь темноту. Иногда отражения в окнах или зеркалах не совпадали с движениями: задерживалось моргание, улыбка висела слишком долго.

В какой-то день я убедился, что за мной наблюдает мужчина. Я ощущал его взгляд как груз между лопаток — холодный, неумолимый. Куда бы я ни шёл, он был рядом, прячась за толпой, скользя в тени.

Он никогда не говорил, но его присутствие было постоянным, как медленный яд, просачивающийся под кожу. Ночью, когда всё стихало и мир за окном замирал, я лежал, ожидая, что он войдёт. Но дверь так и не открывалась.

Иногда мне казалось, что сам мир искривляется вокруг него. Небо темнело на полутон глубже, воздух густел, а низкий гул проходил через стены, будто петля дышала, смотрела, ждала. Во сне голоса шептали тайны, которых я не понимал — о времени, личности и последствиях.

А потом, в один день, всё кончилось.

Время пошло вперёд.

Не знаю как. Это не потому, что я сделал «правильные» вещи в «правильном» порядке или стал лучше. Я не прозрел и не достиг просветления. Это просто… случилось.

8:47 утра.

Я смотрел на меняющиеся цифры телефона, словно на древнюю вязь. Я не видел это время веками. И тут меня накрыло. Я понятия не имел, кто я теперь. Я столько раз примерял новые личности, проживал разрозненные жизни, что забыл, как быть кем-то. Или хотя бы тем, кем был до всего этого.

Я забыл свой день рождения. Забыл имена друзей. Пришлось заново учиться вести разговор, не зная, что ответит собеседник. Учиться планировать. Ждать. Жить, когда вещи не обнуляются.

Последний урок, преподанный петлёй:

чтобы стать лучше, не нужна вечность.

Нужно лишь время, которое движется.

Время, которое болит.

Я больше не знаю, кто я. Возможно, мне предстоит это выяснить.

Пока всё, что я могу, — ждать.

И смотреть, что время решит делать дальше.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Хрустальные облачка пролетали лёгонькими птичками, доставляя пушинки-письмеца кому-то в небе. Ветер ускорял доставку, подгоняя нерадивых курьеров, неся с запада сизые тучки, упругие и бочковатые. С далекой тверди на все эти метания, задрав головы, смотрела группка чудиков. Таких маленьких и смешных людишек в странных костюмах. При первых каплях дождя самый высокий из группы сдернул «моцартовский» парик, обтер им лицо, развернулся по оси и направился в дом позади них. Другие четверо невесело потянулись за первопроходцем.

Дом стоял тут, будто врытый, очень долго. Минимум - с конца XVIII века. Всегда был дворянской усадьбой, родовым имением, господскими покоями. В прошлом столетии стал популярной лесной здравницей. А теперь, отреставрированный как культурный памятник регионального значения, зарабатывал тем, что отходил разным ивент-арендаторам для проведения мероприятий. Так и сегодня с раннего утра в доме кипела новая жизнь, опутанная тоннами проводов. Музейщики-контролеры заперли все комнаты, оставив публике лишь огромную парадную залу. На территории вокруг усадьбы поставили сцену, шатры, открытые беседки. На пушкинский праздник съезжались участники большого фестиваля. Внутри толпы сновали волонтеры, трудились мажордом, дворецкие-распорядители, официанты, замирали «живые скульптуры», суетились аниматоры-пушкинисты, изображали сценки на свежем воздухе артисты уличных театров со всей страны.

После пяти часов вечера время будто ускорилось. За полчаса на подошедших автобусах округу покинули все гости, еще за час «свернулись» техники, погрузив дороженную аппаратуру, разъехался на своем транспорте сервисный и ресторанный персонал... Аниматоры и артисты рассаживались сначала с кем придется, из-за мест уже начались склоки, но потом кто-то из организаторов сказал, что будут еще пассажирские «газельки». Просто попозже. Всех оставшихся поделили на несколько посадок, раздали телефоны водителей - но одна ГАЗель не доехала. Попала в ливень на уже размытой дороге и встала где-то в районе, о чем шофер и доложил по указанному номеру, беспрерывно пропадая и странно шепелявя из-за низкого качества связи. Теперь дождь и ночь добрались сюда, в глубокую безлюдную глушь, где и застряла наша жалкая горстка актеров. Так пять человек зашли внутрь старинного здания - им не оставалось ничего другого.

Хорошо еще, что у высокого в парике был ключ от главного входа. Единственный местный из застрявших, нанятый устроителями фестиваля, завтра собирался сопровождать сюда клининговую службу, чтобы сдать объект кураторам. Прочие несчастные - кто откуда и самых разных занятий. Две подружки-веселушки приехали вожатыми в большой областной лагерь, их отправили сюда по разнарядке. Еще тут оказались свободный художник-турист на подработке, ну и одна настоящая актриса на практике. Разношерстная компания прошла в шикарную залу, теперь холодную и сырую, и села рядком на винтажный диван.

Подружки сразу принялись реветь и тщетно звонить кому-то, актриса освободилась от поддельных фижм и достала из рюкзака ветровку, парни дружно помычали что-то ободряющее и ушли в сторону кухни, светя мобильниками. Дом был обесточен, так что замаскированный рубильник тоже предстояло поискать, а девушки пока зажгли свечи в канделябрах, массивных, но легких новоделах. Утеревшие слезы барышни даже решили попробовать разжечь камин и «ощутить романтику». (Высокий, знаток пространства, предупредил, что все историко-музейные ценности заперты в комнатах второго этажа, здесь же просто копии, стилизованные под разные эпохи и весьма дешевые.)

Когда обстановка стала приемлемой, безо всяких предвестий, стуков и скрипов на девушек начали наползать тени. Они появлялись будто повсюду, трепеща, как ночные бабочки, у дверей, кружа около свечей, сгущаясь на лепных потолках в невообразимой вышине и являя собой густой слой - новый потолок, нависающий над незваными гостьями. Первой этот бал теней обнаружила актриса, увидев рядом с дальним канделябром даму в шляпке и платье-тыкве с раздутыми рукавами. Она громко вскрикнула, схватила подсвечник с ближайшего столика и начала размахивать им окрест. Подружки у камина нажали на фонарики смартфонов и пронзительно завизжали в унисон...

В ярких лучах тени мешались в кучу, цилиндры наплывали на чепцы, крылатки - на манто. Они налетали на свет вереницей и отправлялись вверх. Парни, прибежавшие на шум, стояли теперь джедаями со своими телефонами, пытаясь защитить женщин. В один момент, взявшись за руки, все пятеро бросились к черному зеву дверей. Но слоистый потолок волной пошел вниз, наступая на молодежь. От темной материи отделилась воинственная преграда - офицеры с саблями и длинными пистолетами. И даже... гусары на лошадях. Вся группа живых была выдавлена тенями к камину, в котором вдруг полыхнуло пламя.

Хруст в гостиной раздавался всё сильнее. Тени сплоченной серо-бурой массой ломали гламурные подделки, заполонившие их пространство. Они тучей, ставшей вихрем, всасывали диваны и козетки, пуфы и шестиноженные столики, овальные гнутые стулья и гобелены из полиуретановых ниток, а также вазы, кисеи, канделябры, панно с сухими цветами - по мелочи. С сумасшедшей скоростью небесная воздушность залы уничтожалась бесследно. За окнами был тот же стихийный кавардак: «молонья», как испокон века говорили в этих местах, ножом разрезала темень с так и не включенным освещением, шумел дождь. А ветер выл в верхушках деревьев, ломая ветки.

Если бы сейчас кто-то из людей мог видеть, что творится на площадке перед особняком, то это было бы не менее впечатляющее зрелище. В прорезях молнии, словно бледное тело в дырявом кафтане, перемежались оттиски-картинки минувшего праздника. В длинных фосфорных лучах от неба до земли шарообразно сверкали шатры, проблескивали сотнями бенгальских огней пластиковые бейджики, перекати-полем неслись по газонам, утрамбованной почве и неудобным помостам дипломы, платочки, тонкие вилочки в два зубца, галстухи, подложечки от тарталеток. То ли в лапту, то ли в салочки «играли» друг с другом нуарные образы гостей, музыкантов, официантов, волонтеров, мимов, поваров... Дом запомнил всё, впитал торжество, сделал черно-белые снимки присутствующих - и вставил их в свои неподъемные рамки червленого серебра для дагерротипов. Усадьба оживала, прокручивая этот диафильм.

Меж тем у одной из подружек начала тлеть бахрома на накидке «русского дворового платья». Ни ей, ни второй девушке не на что было сменить выданные костюмы, их просто предстояло сдать в администрацию лагеря по прибытии. Актриса сжалась настолько, что ей, миниатюрной инженю, уже игравшей в театре параллельно окончанию учебы, казалось - она сейчас растворится в горячем воздухе. Оба парня во фраках, за порчу которых они бы выплатили десять неполученных гонораров, пытались совещаться. (Привыкая к шоку, как ко всему привыкаешь, когда невероятный киношный экстрим случается с тобой и длится какое-то время..) Странно, шептались они, тени на нас больше не реагируют. Теперь панели дверные крушат, держащиеся, кстати, на честном слове и паре шурупов. Попробуем отойти к окнам, они же пластиковые, вон ручки, сразу на себя дергай. Но тут загорелись обе подружки, и у актрисы сверкнули волосы, выдав сияющий над тонким личиком нимб как последнее озарение для грозной тучи впереди.

Этот сигнальный огонь обозначил конец обреченных. Сиреной кричали заживо горящие девушки... Толпа теней, словно пиратская каравелла под черным флагом, брала на абордаж маленькую шхуну. С правого фланга снова выступили военные и повалили мужчин в камин головами вперед. Слева несколько старушечьих клюк и тростей расправлялись с останками девушек.

ГАЗель, пережившая громы и молнии, рытвины и буераки, последствия ночного бурелома на ближнем перелеске, добралась до усадьбы в пятом часу утра. Опухший, вымотавшийся до предела шофер бросил ненавистный автобус за раскрытой имитацией ворот и побрел к дому. (Он пробовал звонить ребятам с разных участков пути, но безуспешно.) Где-то далеко ретиво кукарекал петух, небо было нежно-синим с завитыми белыми прогалинками, дышалось мягко и по-летнему - свет, мир и покой осели здесь будто на ПМЖ. Даже водитель как-то утешился от ходьбы, омытой зелени, близкого солнышка. Ему навстречу уже спешили пять человек, как и договаривались. Три барышни в необыкновенных нарядах и два молодых человека офицерской стати. Этим прекрасным утром живописная группка издали выглядела так - хоть картину пиши.

Садясь в покосившуюся от всех поломок, жутко грязную «газельку», одна мамзель сказала кудрявому спутнику: «Oui, c'est la Russie, mon garçon!».* На что он, учтиво склонив голову, произнес: «Vous avez toujours raison, grand-mère! Mais je préfère Paris».** А второй парень, с покрякиванием заняв узкий сырой диванчик, отреагировал так: «Да-да, в Россию нужно просто верить, разумеется. Но нам жаловаться не на что, верно?». И все рассмеялись.

Водитель только подумал: во дают! Да еще - лишь бы не задремать по дороге, надо бы спросить, может, у кого из пацанов права есть, чуток подстрахуют по лесам. Женщине он, помирать будет, руль не доверит.

* Да, это Россия, мой мальчик!
** Вы всегда правы, бабушка! Но я предпочитаю Париж.