CreepyStory

5. Ведьмы и ведьмаки, фамильяры, домовые.

6. Темные ритуалы. Обряды. Ритуалы и запреты. Старинные обряды, найденные записи, книги, дневники.

7. Детективное агентство. Мистические расследования.

8. Призрачный автобус.  Транспорт, который увезет в странные места. Поезда и дорожная мистика.

9. Охотники на нечисть.

10. Коллекция странных вещей. Поиск и добыча артефактов.

11. Архивы КГБ, НКВД  — мистические расследования.

12. Мистика и ужасы в сеттинге СССР. Ужасы в пионерском лагере, советской школе, комсомольцы, пионеры, строители БАМа, следствие ведут ЗНАТОКи— можно использовать все

В этом конкурсе наших авторов поддерживают:

Обширная библиотека аудиокниг Книга в ухе , где вы можете найти аудиокнигу на любой вкус, в любом жанре - обучение, беллетристика, лекции, и конечно же страшные истории  от лучших чтецов, и слушать, не отрываясь от своих дел - в дороге, при занятиях спортом, делая ремонт или домашние дела. Поможет скрасить ваш досуг, обрести новые знания, интеллектуально развиваться.

Призы:
1 место  12500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории, которая ему понравится больше всего.

Озвучка от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС всем призовым историям, а так же тем, кто в призовые не попал, но сделал годноту. Вашу историю услышат десятки тысяч людей.

В истории вы можете замешать все, что вам угодно: колдуны и ведьмы, городское фэнтези с крипотой типа “Тайного города” и “Дозоров”, команды искателей артефактов, поиск и ликвидация нечисти различной, коллекции странных вещей,
Архивы КГБ, НКВД, мистика в СССР,  деревенские, лесные ужасы, охотничьи байки, оборотни,  городские легенды, любую славянскую мифологию, легенды севера, шаманы. Была бы интересна детективная составляющая в такой истории. Мистика, крипота, но, пожалуйста, без излишних живописаний "кровькишки и далее по тексту", так же не надо политики, педофилии, и обсценной лексики.

И не забывайте про юмор. Порадуйте ваших читателей и слушателей.

Непременные условия:
Главный герой мужского пола, от 18 лет.

Частый вопрос- почему такая гендерная дискриминация? Отвечаю. Потому что чтец - взрослый мужчина с низким голосом, а так же у героя такого возраста больше возможностей действовать и развиваться в сюжете, учитывая наше правовое поле.

Локация - территория России, бывшие страны СНГ, Сербия, Польша. Если выбираете время происходящего в истории - современность или времена СССР.

Заметка новичкам. Один пост на Пикабу вмещает в себя до 30 тыс знаков с пробелами. Если вы превысите заданное кол-во знаков, пост не пройдет на публикацию. Длинные истории делите на несколько постов

Условия участия:
1.В конкурсе могут участвовать произведения (рассказы), как написанные одним автором, так и в соавторстве. От одного автора (соавторов) принимается не более трех текстов. Текст должен быть вычитан, отредактирован!

2. Опубликовать историю постом в сообществе CreepyStory , проставив тег "конкурс крипистори”

3. Скинуть ссылку в комментарии к этому посту с заданием. Это будет ваша заявка на участие. Пост будет закреплен в сообществе на первой позиции. Обязательно.

4. Делить текст на абзацы-блоки при публикации на Пикабу.

5. Принимаются только законченные произведения, отрывки из романов и повестей не принимаются.

6. На конкурс допускаются произведения нигде ранее не озвученные.

7. Не допускаются произведения разжигающие межнациональную и межрелигиозную рознь и противоречащие законам РФ. Не принимаются политизированные рассказы.

8.Объем от 35 000 до 80 тысяч знаков с пробелами. Незначительные отклонения в плюс и минус возможны.

9. Все присланные на конкурс работы оцениваются организатором, но и учитывается рейтинг, данный читателями.

10. Не принимаются работы с низким качеством текста — графомания, тексты с большим количеством грамматических и стилистических ошибок. Написанные с использованием ИИ, нейросети.

11. Отправляя работу на конкурс, участник автоматически соглашается со всеми условиями конкурса.

12. Участие в конкурсе априори означает согласие на первоочередную озвучку рассказа каналом ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС

13. Организатор имеет право снять любой текст на любом этапе с конкурса в связи с деструктивным поведением автора, а так же за мультиаккаунты на ресурсе.

Так же принимаются к рассмотрению уже готовые произведения, нигде не озвученные, опубликованные на других ресурсах, с условием, что публикация будет сделана и в нашем сообществе CreepyStory

Подписчики сообщества, поддержите авторов, ставьте плюсы, или минусы, если вам не понравилось, комментируйте активно, я буду читать все, и чтобы выбрать достойных, буду тоже ориентироваться на ваши комменты.

Обнимаю, удачи! Ваша Джурич.

Маленькая памятка от меня для авторов, от души душевно, без всякого принуждения.

КАК НАПИСАТЬ РАССКАЗ ПОД ОЗВУЧКУ?

1. Помните про правила первых трех абзацев. Начинайте рассказ с того, что зацепит читателя ( далее, и слушателя) и заставит его прочесть вашу историю. Классический пример - " Все смешалось в доме Облонских..." И каждый, кто прочел, задался вопросом, что же там происходит? Читает дальше.

Не берите в начало штампы. Например, "... он проснулся, потянулся, пошел ставить чайник..", никаких описаний погоды-природы за окном, и вообще, старайтесь быть оригинальными. Про природу-погоду пишут миллионы в начале своих историй. Чем вы будете отличаться от остальных?

Не начинайте рассказ с диалогов. Это просто, да. Но слушатель не поймет, кто разговаривает, зачем говорит и почему. Для него это голоса из ниоткуда. Скорее всего, слушатель подумает, что пропустил начало рассказа, и просто выключит неинтересное аудио. Да, и как сказал один писатель :  «Болтовня для завязки хороша только в порнухе».

2. Не берите множество персонажей в "один кадр". В диалоге участвуют двое, третий молчит, совершает какие-то действия ( может быть). Помните, что чтец не вывезет одним голосом озвучить мальчика, девочку и еще одного мальчика, например, и чтобы слушатель не запутался - кто что говорит. Объяснение происходящего на диалогах - тоже в топку.

3. Всегда помните, что в истории должны быть задействованы запахи, звуки и тактильные ощущения персонажей. Одевайте своих персов. Это можно даже подать через комментарии к диалогам, не обязательно тщательно прописывать это в тексте.

" — Да, — Мишка нахмурился, и задергал пуговицу на своей клетчатой рубашке. "

4. Всегда думайте, на каком моменте слушателю станет неинтересно, и он выключит ваш рассказ. Конкуренции море . Поэтому - не растягивайте, не размазывайте не интересное никому самокопание Главного Героя, или какие-то факты из его жизни, которые можно описать в двух предложениях. Не описывайте длительные поездки, унылую жизнь Главного Героя в деталях.

5. Саспенс. Нагнетайте обстановку. Иногда это страшнее, чем то, что происходит в экшене.

6. Логика. Должна незыблемо присутствовать в сюжете, в действиях всех персонажей.

7. Факты. История. Оружие. Ройте инфу. У вас есть Гугл. Информация по месторасположению локации , которую вы выбрали, километраж дороги, по которой едет Главный Герой, населенные пункты, все должно быть как в реале. Внезапно может появиться в комментах чел, который там живет, и заорать, что "вы все врёте, не так у нас".

8. Старайтесь не слить концовку)

9. Добавьте шуточек. Дайте людям отдохнуть, читая и слушая вас. И так все напряжены до предела.

10. Фразы в диалогах и комментарии к ним. … — сказал он, ответила она, воскликнул он (после восклицательного знака), спросил он (после вопросительного). В озвучке частые комменты подобного типа звучат навязчивым повтором, лучше использовать комменты, отображающие либо действия персонажей, либо их эмоции. Как пример - можно послушать озвучку “Понедельник начинается в субботу”, и с 5 минуты посчитать слово “сказал”. Что в чтении приемлемо, в озвучке не очень хорошо.

11. Не надо называть Главного Героя только одним именем в тексте. При озвучке частые повторы имени вызывают раздражение у слушателя. Он в какой-то момент начнет считать повторы, и писать комментарии под видео, сколько было Викторов или Максов за полчаса.

В озвучке это будет выглядеть : макс, макс, макс , макс, макс пошел, макс сел, макс бежал. Через каждые две минуты. Надо найти замену имени, например, называть его по фамилии, профессии, парень, имя уменьшительное, он, мужчина, может кличка у него есть, еще как-то, и, стараться чередовать.

12. Про слова специфические, редко используемые, техническую инфу и англицизмы. Читателю, как и слушателю, должно понятно быть каждое ваше слово в тексте. Писать надо как для детей, чтобы любое слово было понятно даже Ирине Борисовне из деревни Волчехвост, Хтонического района, 65 лет, пенсионерка, всю жизнь на скотобойне проработала. Это непременное правило. И тогда слушатель будет вам благодарен. Выкручивайтесь, объясняйте. Даже если очень не хочется.

13. Еще хочу посоветовать навесить на Гуглдок программу "свежий взгляд". Отличная вещь, на проверку близких повторов однокоренных, чтобы не пропустить. Вы улучшите свой текст, это 100%.

14. То, что правильно и логично сложилось в вашей голове, может быть непонятно читателю, а уж слушателю тем более. У каждого свой опыт жизни, образование. Им все надо объяснять, как детям. Какие-то понятные вещи для вас, могут быть просто недоступны пониманию других людей. Допустим, автор пишет “в метро включилось тревожное аварийное освещение”. Вот это читает пятнадцатилетний мальчик, из села в Челябинской области. Никогда он метро не видел, кроме как в интернете видео и фото. Аварийку там не демонстрируют. Как он сможет вообразить, почему оно тревожное? Чем тревожит? Он свет такой никогда не видел. Свет зеленый? Синий? Красный? Какой? Внимание к деталям.

15. Ничего не бойтесь, пишите! Ваш читатель вас найдет. А слушатель будет благодарен за нескучно проведенное время.

И в прошлый раз просили “прозрачнее объяснить условия участия и победы”.
Ребят, просто напишите интересную историю, с учетом того, чтобы интересна она была не только вам лично, как автору, а и большинству людей. От себя лично прошу, не надо никаких розовых соплей любовных, лавкрафтовщины и “одноногих собачек”. Кто не знает что это:
Одноногая собачка — условное обозначение чего-то очень жалостливого, нарочито долженствующего вызвать в зрителе приступ немотивированных едва сдерживаемых рыданий, спекулирующего на жалости.
Изначально происходит вот из такого боянистого анекдота:

Бежала одноногая собачка, подняла ножку чтобы пописать. И упала на животик.

Да будет свет, мир, и крипота!)

Он отставил корзинку и присел на корточки, внимательно рассматривая отпечаток. И по спине его медленно пополз холодок, не имеющий ничего общего с утренней свежестью.

След был огромным. Не просто большим, а чудовищным. Расплющенная лапа с отчётливыми вмятинами от четырёх когтей, впившихся в грунт с такой силой, что на дне ямок проступала спрессованная глина. Пятый палец, словно большой человеческий палец, но увенчанный тем же звериным когтем, оттопыривался сбоку. Иван невольно приложил свою ладонь к отпечатку. След был почти в два раза больше.

Это не было похоже на след медведя — там иная форма, иная постановка. Это был именно волчий след. Но такого зверя Иван не видел за все свои шестьдесят лет. Сердце его застучало тревожно и гулко, отдаваясь в ушах. Он поднял голову, инстинктивно вглядываясь в чащобу. Лес молчал. Даже дятел замолк.

Он нашёл ещё один отпечаток, шага через три от первого. И ещё. Цепочка уходила вглубь лесной чащи, в самую непролазную гущу, куда даже он, опытный лесник, забирался неохотно. Шаг был невероятно широким, размашистым, будто зверь не шёл, а плыл над землёй, едва касаясь её.

Иван больше не собирал грибы. Он вернулся домой, в свою избушку на опушке, с полной корзинкой, но с пустой душой, целиком занятой одной мыслью. Весь вечер он перебирал в голове старые книги, рассказы охотников, байки дедов. Оборотень. Волколак. Нечисть. Эти слова, от которых раньше отмахивались как от суеверия, теперь обретали зловещую тяжесть.

Ночь прошла тревожно. Ему чудились шорохи за ставнем, скрипы половиц, не имевшие причины. Он ворочался, прислушивался к привычным ночным звукам, но теперь каждый из них казался приглушённым, притаившимся.

А на следующую ночь это случилось.

Сначала всё было как обычно. Стемнело. Лес погрузился в свой ночной режим жизни. Иван уже начал убеждать себя, что всё это показалось, что след был случайной игрой природы, деформацией почвы. Он пил чай на крыльце, глядя на бархатную тьму между деревьями.

И вдруг… всё замерло. Сверчки прекратили своё стрекотание разом, будто по команде. Затих даже ветер. Наступила абсолютная, давящая тишина, словно весь лес затаил дыхание.

И тогда это донеслось.

Сначала это был низкий, глубокий стон, идущий из самой глубины земли, из преисподней. Он был таким густым, что, казалось, висел в воздухе физической тяжестью, давя на уши, на виски. Стон перешёл в протяжный, леденящий душу вой. Он не был похож на вой обычного волка — в нём не было тоски или зова сородичей. В этом звуке была древняя, дикая ярость. Нечеловеческая скорбь. Ненасытный голод. Он был настолько громким, что стёкла в оконных рамах избушки тонко и жалобно задребезжали.

Вой повторился, уже ближе. Казалось, чудовище выло прямо на опушке, невидимое, стоя в кромешной тьме и смотря горящими глазами на огонёк в окне лесника. Иван вжался в косяк двери, чувствуя, как по его спине бегут мурашки, а волосы на затылке шевелятся. Рука сама потянулась к старому ружью, висевшему на стене, но он понимал — против того, что издаёт такой звук, свинец может оказаться бесполезен.

Вой длился, казалось, вечность. Он пронизывал насквозь, входил в самое нутро, шевелил там самые тёмные, первобытные страхи, о которых городской человек давно забыл. Он был зовом. Зовом дикой, неукротимой природы, которая помнит вкус крови и ужас жертвы.

А потом всё стихло. Так же внезапно, как и началось. И через несколько секунд снова застрекотали сверчки, поднял ветерок, и лес будто выдохнул, попытался вернуться к нормальной жизни.

Но для Ивана Степановича нормальной жизни больше не было. Он стоял на пороге своего дома, вцепившись в косяк белыми от напряжения пальцами, и смотрел в чёрную прорву леса. Он знал — тишина Соснового Бора была обманчива. В ней теперь жило Нечто. И оно знало, что он здесь. И оно только что дало ему это понять.

Охота началась. И он был уже не охотником.

Вечером планирую дописать 2 часть и выложить.

Лёха обнял Анюту за талию, притянул к себе и поцеловал в мягкие, пахнущие мятой, ромом и лаймом губы.

— Там двоим хватит.

Горячая волна «быстрого» текла по телу, требовала энергичного движения, любого, лучше — танца. Лёха сильнее прижался к Анюте, потёрся о её бедро стоявшим колом пахом. Больше танцев ему хотелось секса: быстрого и яростного, как электрическая вспышка.

— Хочу тебя… Прямо сейчас…

Аня что-то мурлыкнула, сквозь реку «эмбиента» Лёха едва расслышал.

— Пять минут. Носик припудрю — и я вся твоя…

Она вывернулась из его объятий и ускользнула вслед за Ромычем.

Лёха яростно затряс рукам, начал что-то орать, прыгает и…

Перед глазами предстала распахнутая створка панорамного окна, внизу — фигурки, кажущиеся крошечными с высоты восемнадцатого этажа. Изломанные, тонущие в луже крови, отсвечивающей чёрным в сумраке ночи.

Чёрт! Чёрт! Чёрт! Сука! Сука! Сука!

Лёха опрометью бросился вслед за друзьями.

Ромыч уже раскатал две дороги на зеркальном столике и теперь ждал, беспрестанно облизываясь, пока Анька, закусив красивую губу, отрежет маникюрными ножничками часть от коктейльной трубочки.

— Нет…

В последний момент Лёха успел пинком отбросить зеркальный столик к окну. Звон стекла, удивлённая физиономия Ромыча и испуганная Ани.

— Нельзя… — голову ломило, перед глазами поплыло, перед тем как провалиться в безвременье, он, еле ворочая языком, выдавил. — «Дерьмо» разбодяженное…

Застонав, Лёха с трудом разлепил веки. Пространство двоилось, а голова гудела, будто по ней пару раундов отработал боксёр-профессионал.

Сев «Пономарь» осмотрел сначала себя, спал он одетым, хорошо хоть не в куртке, затем комнату. Та была смутно знакомой. Но чья эта «хавира» он вспомнить не мог. Хотелось одновременно пить и ссать, казалось, пах вот-вот взорвётся. Лёха застонал и вмазаться, как в старые добрые времена. Чтобы тусклый, размазанный по серой стене мир вновь заиграл красками, обрёл плотность и глубину.

Зажав член в кулаке, чтобы не обмочиться, Лёха рванул в туалет, бешено задёргал ручку.

Заперто!

Скрючившись, «Пономарь» ринулся на кухню. Раковина до самого крана была завалена грязной посудой. Выматерившись, Лёха вышвырнул часть тарелок на разделочный столик и, с трудом справившись с ширинкой, принялся, поскуливая от облегчения, орошать оставшуюся в раковине посуду.

За стеной шумно опорожнился унитаз, дверь протяжно скрипнула, и Лёху окликнул смутно знакомый женский голос.

— «Пономарь»…

Не поворачивая головы, Лёха невнятно буркнул.

— Ну…

— Ты чё там делаешь?

Наконец-то излившись и спрятав вялый член в джинсы, Лёха, отступил от осквернённой раковины и увидел говорившую.

Б..ть! Б..ть! И ещё раз — б..ть!

Аня, Анечка, Анюта — цветочек, одуванчик. Когда-то стройная, с оттопыренной круглой попкой, задорно торчащими сисечками и копной светлых волос. Сейчас она выглядела жуткой карикатурой на саму себя.

Вместо шарика кудряшек — спутанный грязный колтун. Сквозь прореху в грязной футболке виднеется жухлая грудь с вялым кривым соском. Вислый зад, живот под футболкой торчит вперёд, словно у беременной. Ноги тощие, в каких-то пятнах и язвочках, с похожими на мосластые кулаки коленями. Худые руки от локтей до запястий в чёрной коросте запёкшихся игольных проколов.

От вида подруги Лёху замутило. Кислотная отрыжка подступила к горлу, мучительно сглотнув, он с трудом подавил её.

— Ан… — начал «Пономарь», осёкся и в ужасе отшатнулся. — Какого хрена здесь происходит? Ты мертва! — заорал он, отшагивая назад. — Гнилого «ореха» цепанула и вышла потом в окно, с Ромычем за ручку!

— Ты, чё, истеришь?

За спиной Ани возник Ромыч. Худой, как скелет, с похожим на барабан животом туго обтянутым невнятного цвета майкой-алкоголичкой.  Беспрестанно почёсывая предплечья — все в язвах: заросших и свежих, сочащихся гноем и сукровицей, — товарищ презрительно скривил губы.

— Совсем ёб..ся? Ты сам тогда всё раскидал, чесал, мол, там «дерьмо» голимое, что его нельзя... — товарищ осёкся, прищурился с хитрецой. — Или глюканул? Только с чего? Закинулся с утреца, а? Чем? Ты вчера клялся, что нет ничего. Пиз..л? Колись, падла!

— «Пономарь»… — после небольшой паузы продолжил он просительно, — есть у тебя чего? Поделись, а? Мочи нет, как ломает. Тебе Анька за это даст.

Прекратив почёсывания, он ухватил Аню за отвисшую грудь и принялся жадно мять её. Другая рука нырнула девушке под короткий подол футболки, залезла в трусы и с омерзительным хлюпаньем завозилась там.

Лёха, не в силах поверить увиденному, отчаянно замотал головой, надеясь вытрясти из неё картину двух совершенно опустившихся «нариков». Тошнота вновь напомнила о себе, стремительно подкатившим к горлу ядовито-желчным комком.

— Во, она готова, мокрая вся.

Мёртвый, давно мёртвый и уже сгнивший в могиле товарищ, вытянул руку из трусов девушки и продемонстрировал грязные, влажно поблёскивающие пальцы.

Мёртвая, давно мёртвая и уже сгнившая в могиле подруга, растянула губы в жуткой улыбке и, показав коричневые пеньки зубов, стянула с себя трусы.

— А, хочешь… — она облизнулась. — Отсосу, а? Только поделись…

Почти ничего не видя от навернувшихся слёз, Лёха боролся со стремящейся на волю рвотой. Аня потянулась к нему. Лёха отшатнулся, спина упёрлась в стену. От прикосновения сухих шершавых пальцев подруги Лёха вздрогнул от отвращения, и его начало рвать прямо на девушку.

— Фу, дурак, ты чего? — завизжала Аня.

Лёху рвало мучительно и долго, густой буро-коричневой массой, похожей на свежее дерьмо.

— Что, Лёшенька? — голос девушки превратился из визгливо-тонкого в чавкающе-прешипётывающий. — Воротит тебя от нас?

Аня, или то, что приняло её форму, стянула заблёванную футболку, и Лёха с ужасом увидел на её животе рот. Узкогубый, растянутый, как у клоуна, с широкими и тупыми, словно у осла, зубами. Именно он и обратился к Лёхе.

Голый по пояс Ромыч, или тот, кто занял его тело, пристроился рядом с Аней. На его вываленном вперёд животе кривился такой же, как у девушки, рот.

Рты, какие там рты — клоунские пасти — весело скалились.

— Значит, когда ты нас на «дурь» подсаживал, тебя не воротило, да? — прошамкала пасть на животе Ромыча.

— Не воротило, — подтвердила пасть с живота Ани. — И когда мной за дозу расплачивался, тоже не воротило.

— Что будем с ним делать? — пасть на животе Ромыча жадно чавкнула.

Не дожидаясь ответа, Лёха ударил, вложив в удар весь свой ужас и панику. Правый боковой отбросил девушку на раковину. Гремя бьющейся посудой, она повалилась на пол. Левый боковой уронил друга на приставленный к стене стол. Тот скрипнул и развалился.

Лёха прыгнул между вяло шевелящимися на полу телами, и выскочил из кухни. Ладонь Ани вцепилась ему в левую голень, дёрнула. «Пономарь» упал, пребольно стукнувшись локтями, и почти сразу в правую ногу впились пальцы Ромыча. Рывок, и Лёха, скользнув ладонями по грязному линолеуму, вновь оказался на кухне.

Перевернувшись на спину, «Пономарь» начал яростно отпинываться, но монстры оказались сильнее. Несколько болезненных ударов, и вот они возвышаются над ним, прижав босыми ступнями его руки к полу.

Прекратив бесполезные попытки вырваться, Лёха заорал, брызжа слюной, страхом и яростью.

— Что вам от меня надо!

— Мы хотим… — чавкнула пасть на животе бывшей девушки.

— Чтобы ты страдал… — шамкнула пасть с живота бывшего друга.

— Как мы… — закончили они в унисон.

Голоса их слились в жуткий чавкающе-шамкающий хор.

— Это ты виноват…

— В чём, в чём, б..ть, я виноват?

Твари наклонились, показывая ему руки с жуткими проколами.

— Это я подсадил вас на наркоту? — Лёха смеялся и плакал одновременно. — Я вас заставлял? Силком пихал в вас «дерьмо», да?

— Нет, — кривится губы с живота бывшей девушки.

— Нет, — соглашается с ней пасть на животе бывшего друга. — Ты просто убил нас.

— Теперь мы здесь мучимся, — заканчивают они одновременно.

— Я… Я убил вас? — Лёха прекратил вырываться. — Вы просили — я принёс.

Твари одновременно кивнули, скаля тупые зубы, и закончили.

— Да! Принёс! Подсунул гнилое «дерьмо», бросил одних, и вот мы здесь: в грязи, дерме, муках — в вечном аду ломки.

— Я… я не проверил «товар»… поверил «банчиле»… сам был в приходе… думал…

— Мы хотим… — оборвала пасть на животе Ани вопли Лёхи.

— Чтобы ты… — пасть на животе Ромыча облизала тонкие губы длинным сизым языком.

— Мучился вместе с нами вечно! — закончили пасти в унисон и торжествующе загоготали.

— А чтобы ты не сделал ноги… — тварь, принявшая обличье Ани, пошарив в раковине, достала большой нож и чавкающе захохотала, заухала, закривлялась… — Мы их тебе отрежем!

— И руки тоже! — добавила тварь, занявшая тело друга.

Лёха яростно взвыл, выгнувшись дугой, словно к его заду поднесли оголённый провод. Пинок пришёлся прямо по оскаленной пасти на животе Ромыча. Широкие и тупые зубы вгрызлись в ступню. Лёха снова взвыл, на этот раз от боли. Рванул на себя ногу, чувствуя, как под зубами твари трещит кожа ботинок. И снова ударил, на этот раз в пах. Тварь завыла, зашлась лающим кашлем и завалилась на пол.

Руку ожгло болью. Нож распорол рукав мастерки и, оставив глубокую борозду, вновь взлетел вверх. Лёха, перехватив второй удар, подбил ноги бывшей подруги. Та звонко хлопнулась виском о пол и замерла.

Кряхтя и ругаясь, Лёха поднялся и безумным взглядом обвёл разгромленную кухню. У окна, подвывая и суча ногами, пытался встать Ромыч. У раковины, скребя пальцами по полу и тихо поскуливая, возилась Аня.

— Ребята… — слова еле пробрались сквозь сжимающий горло спазм. — Я… виноват… простите…

Недоговорив, он бросился к входной двери.

8

В подъезде подвёрнутую ногу вновь прострелило болью. Скрежетнув зубами, «Пономарь» похромал прочь от квартиры. Спустившись на три пролёта, Лёха почти рухнул на ступени.

Тупо болела вывихнутая нога, остро — распоротая ножом рука, неприятно ныли отбитые при падении локти.

Мысли сонными мухами ворочались в голове уткнувшегося лбом в перила Лёхи.

«Что это, к дьяволу, было? Если морок, видение, кошмар наяву, то почему его раны не исчезли? Если всё по-настоящему, то почему твари не кинулись за ним? Может, и этого зловонного шлёпающего монстра тоже не существует?».

От воспоминания об огромном безносом уроде Лёху передёрнуло от страха.

Сквозь дыру в мастерке Лёха осмотрел руку. Глубокая царапина уже не кровоточила, даже перевязывать не надо. В два приёма отодрав от футболки полосу ткани и кое-как стянув ботинок, Лёха туго перемотал начавшую опухать ступню. Стало полегче, хромая, но идти он мог. Не со скоростью, конечно, лани, но и беременная черепаха его не догнала бы.

Зябко передёрнув плечами — куртку он оставил в квартире — Лёха скорчился на ступенях. Перед ним во весь немалый рост встал вопрос: что делать?

Тело болело, хотелось пить. Хорошо хоть позывов в туалет не было. Адреналин схлынул, и усталость свинцовым одеялом легла на плечи. Хотелось лечь, закрыть глаза и уснуть, чтобы утром проснуться в своей постели и оказалось, что «Зуб» с его лёгким заказом и дом с монстрами — это всего лишь кошмар.

Шлёп. Ш-ы-ы-х.

Пауза.

Шлёп. Ш-ы-ы-х.

По лестнице, в облаке вони, подволакивая ногу и роняя червей на ступени, спускался монстр.

Лёха заскулил.

Складки кожи вокруг дыры на харе монстра дрогнули, пошли волнами, башка повернулась в сторону «Пономаря». Веки в потёках гноя шевельнулись и начали приподниматься. Лёха вдруг понял: если уродище увидит его, это будет конец. Очень мучительный и долгий конец его, Лёхи, существования.

Не обращая внимания на боль в ноге, гигантским прыжком он ушёл с направления взгляда и, держась за перила, на одной ноге поскакал вниз.

Пятый этаж. Четвёртый. Третий.

Остановился «Пономарь» только тогда, когда шлёпающие звуки стихли, а вонь исчезла. Тяжело выдохнув, похоже, оторвался, он устало прикрыл глаза.

Шлёп. Ш-ы-ы-х.

Пауза.

Шлёп. Ш-ы-ы-х.

Сердце ухнуло куда-то в область мошонки. Обречённо Лёха открыл глаза и медленно, очень медленно обернулся. До монстра оставался один лестничный марш.

Сука!

Лёха ринулся вниз, миновал второй этаж, первый и очутился на девятом.

«Надо спрятаться в квартире, — билось в голове, — потому бежать дальше нет сил».

Лёха дёрнул дверь слева — заперто! А вот с правым тамбуром ему повезло: железная створка легко поддалась и распахнулась. Первая дверь — массивная, со светло-коричневой отделкой под дерево — была заперта. «Пономарь» подковылял ко второй — невзрачной и сильно пошарпанной, — вцепился в ручку, повернул и рванул на себя. Открыто! Ввалившись в квартиру, он с грохотом захлопнул за собой дверь.

9

— Пришёл? — недовольно прогнусавили из темноты.

— Типа того, — Лёха переступил с ноги на ногу, под подошвами тревожно скрипнули половицы.

Луч тусклого жёлтого света от зажёгшейся лампы лунной дорожкой добежал до Лёхиных ног.

— Принёс?

— Принёс.

— Проходи тогда. Только башмаки скинь.

— Нах пшёл… — буркнув так, чтобы обладатель гнусавого голоса не услышал, Лёха посмотрел на грязные разводы на полу и, не разуваясь, пошёл на свет лампы.

Тощая пачка купюр шлёпнулась на покрытый рваной клеёнкой стол.

— Вот, больше нет… — углядев на желчном лице «Дуремара» недовольную гримасу, Лёха поспешил добавить. — Пока…

«Дуремаром» Пономарёв называл хозяина квартиры. Тот и вправду был похож на продавца лечебных пиявок: длинный череп, лошадиное лицо и редкие волосёнки.

— Пока, б…ть, — ещё больше скривился «Дуремар». — А, мне что делать, а?

Он ткнул себя пальцем в загипсованную ногу.

— Ты ж, мне, падлюка, всю жизнь поломал…

«Опять завёл свою шарманку, — Лёха закатил глаза. — Да, была она у тебя жизнь?»

— Ты глаза не закатывай, не закатывай. Из-за тебя, суки…

Лёха скривился, как от зубной боли, и начал закипать. «Терпила» и раньше на словах позволял себе многое, но сегодня, походу, он решил перейти грань.

— Я прохерачил работу своей мечты. Если бы не ты, тварь, проехавший по моей жизни, катком, я бы сейчас где-нибудь под пальмами загорал. Что ты лыбишься, что лыбишься?

Гнусаво завопил «Дуремар», тыча обличающим перстом в «Пономаря». Тот не улыбался, а, наоборот, с каждым оскорблением в свой адрес хмурился всё сильней.

— Полегче на поворотах, — у Лёхи вдруг заболела рука, будто по ней полоснули ножом, и заныла стопа. Да так сильно, что он перенести вес тела на одну ногу. — Я виноват — базара нет. Поэтому и пошёл с тобой на мировую.

Лёха пошёл на мировую не из-за того, что сбил этого мудака — клал он на него болт. А потому что «тачила», на которой он так неудачно проехался по «терпиле», была краденая.

— Я тебе уже больше ста штук забашлял, и это не считая расходов на больничку, колёса и прочие пилюльки и укольчики.

— Мы на триста тысяч договаривались… — вызверился на Лёху «Дуремар» — Где остальное? Так и будешь меня подачками кормить? Сколько здесь?

— Десятка.

— Десять тысяч? Да ты… — «Дуремар» потерял дар речи. — В конец охерел, морда воровская? — наконец выдавил он.

— Ах, ты… — на этот раз озверел Лёха. — Ху…сос! — его кулак замер в сантиметре от острого носа «терпилы». — Сам, падла, вылез мне под колёса. Мне, сука, легче было тебя в багажник кинуть и в лес отвезти, чем вошкаться с тобой и башлять без меры.

— Ты, ты… — «Дуремар» аж поперхнулся от негодования. — Кинуть меня хочешь, да?

И, не дав вставить Лёхе ни слова, заблажил, всё больше и больше набирая обороты.

— От меня жена ушла! Когда узнала, что работа мимо меня пролетела. Что со мной нянькаться надо, лечить, деньги тратить. Да я… да я… А ты… А ты…

— Я всё выплачу… — Лёха примиряюще поднял руки. Не хватало ещё, чтобы соседи всполошились и ментов вызвали. — И сверху ещё подкину. Ну, нет у меня сейчас таких денег, пока нет.

«Дуремар» не слушал, он вошёл в раж и уже не визжал — орал.

— Ты от меня жалкими грошами откупиться хочешь? Кинуть вздумал, да?

— Что? — Лёха аж присвистнул от удивления такой наглости. — Триста кусков для тебя жалкие?

— Я из-за тебя больше потерял! — орал «Дуремар» не желающий сбавлять тона.

— Да, заткнись уже, мудила! — рыкнул «Пономарь», окончательно выведенный из себя. — Сказал же…

«Терпила» жахнул по столу здоровой рукой и плюнул в Лёху.

«Пономарь» отшатнулся. Нога — б..ть, да с чего бы? — стрельнула дикой болью, заныло порезанное предплечье и отбитые локти.

Порезанная? Отбитые?

Лёха знал, чем всё закончится. Ха — знал! Помнил. Он поломает «Дуремара». Соседи вызовут ментов. И он, присядет на долгий срок.

— Гондон! — визг «терпилы» перешёл в рык, достойный пещерного медведя. — Штопанный!

Рука его, скованная гипсом, взмыла вверх и с грохотом обрушилась на стол.

Бух!

Столешница вздрогнула, но выдержала. Медицинская трость, прислонённая к столу, с грохотом упала на пол.

Бух!

Рука «Дуремара» взлетала и опускалась, с силой грохая по столу. Стол скрипел, шатался, но держался, а вот гипс не выдержал. Пошёл трещинами и распался на части.

Лёха шагнул назад, вывихнутая нога подогнулась, и он чуть не упал.

Всё! Всё было не так! В прошлый раз после плевка он зарядил «терпиле» в морду, тот огрел Лёху загипсованной рукой и заорал: «Помогите, убивают!»

Сейчас же «Дуремар» вцепился в гипс на ноге и разодрал его на части. Голова его — маленькая, заострённая кверху — сплюснулась с жутким каким-то звуком, разошлась в стороны, став похожей на мяч для регби. Нос расползся по лицу, какому, на хрен лицу — морде. Рот разошёлся кровавой раной от уха до уха, клацнули заострившиеся на манер стеклянных осколков зубы. К Лёхе протянулись уже не руки — лапы — широкие, мясистые, с длинными кривыми когтями на шишковатых пальцах. Лапы вцепились в мастерку, плотная ткань под когтями лопнула словно марля. Грудь ожгло болью, по животу побежали редкие струйки крови.

— Сожру! — прорычало чудовище, подтягивая к себе Пономарёва.

Уперевшись рукой в грудь монстра, другой Лёха принялся шарить вокруг себя в поисках какого-нибудь оружия. Как назло, ничего под руку не попадалось. Лицо обдало гнилостное дыхание, ещё немного и зубы вопьются в горло.

Ха! Ха! Ха!

В отчаянье «Пономарь» замолотил рукой в бок чудовища.

Уф!

Монстр выдохнул и ослабил хватку. Чуть отжав от себя клацающую зубами морду, «Пономарь» зарядил чудовищу в ухо. Башка от сильного удара мотнулась, хватка на Лёхиной груди разжалась. «Пономарь», вцепившись противнику в шею, дёрнул — колено с сочным звуком вошло монстру между ног.

Чудовище взвыло, разжало пальцы и рухнуло на стол. Тот не выдержал и развалился.

Лёха вскрикнул — вывихнутую ногу, пронзило болью — и упал.

Под обломками стола заворочался монстр.

— Вер-р-р-рни…

Разобрал Лёха сквозь рычанье.

Нашарив на полу трость, «Пономарь», коротко размахнувшись, ударил чудовищу по башке. В ярости, но скорее от страха Лёха принялся молотить импровизированной дубинкой монстра, невнятно при этом крича.

— Что? Что тебе вернуть?!

— Жизнь… — проскулил свернувшийся калачиком монстр.

— Что? — Лёха замер со вскинутой тростью. — Какую на хрен жизнь?

— Которую отобрал… — сквозь растопыренные пальцы на «Пономаря» смотрел наливающийся кровью глаз.

— Я ничего у тебя не отбирал! — Лёха принялся лихорадочно вспоминать.

Тогда он не убил этого урода, просто отправил в больничку.

— Я не убивал тебя! Ты остался жив! — Лёха почти кричал. — Я отсидел за это. Ты был жив, когда я сел. И когда вышел тоже.

— Был, а потом… — Чудовище кивнуло, потерянно моргая, затем невнятно забормотало. — Перед смертью о тебе, уроде, думал, вспоминал. Хотел, чтобы ты также мучился, страдал… Хотел, чтобы ты сдох. Хотел тебя убить.

— Так ты сам? — рука с импровизированной дубинкой опустилась.

Желание проломить твари башку ушло, как ушли страх и ярость. Их место заняли усталость и толика любопытства. А ещё жажда. Пить, Лёха очень хотел пить.

— Лежи, не дёргайся… — прохрипел он и похромал к раковине.

Лёха жадно припал к льющейся из крана струе и принялся пить отдающую ржавчиной, хлоркой и тухлой рыбой воду.

Напившись, он поднял опрокинутый стул и без сил брякнулся на него.

— И что потом?

— Яркий свет… я иду… — через силу цедил слова «Дуремар». — Потом… темнота… тишина…

— Слушай, я, правда… — «Пономарь» угрюмо глядя в пол, с трудом подбирал слова. — Мне жаль, что так произошло: и авария эта, и драка. Я честно всю сумму хотел тебе забашлять, о которой договорились. Ты тогда палку перегнул, материл, с кулаками кинулся… У меня самого тогда проблем было выше крыше… Я, короче, проигрался по-серьёзному, с наркотой развязал, тут ты ещё… Короче…Планку сорвало…

Сглотнув, горло опять пересохло, Лёха, через силу посмотрел на «Дуремара». Тот сидел, вжавшись в угол, подтянув ноги к груди и обхватив их, уже не лапами — руками. Жуткая, похожая на мяч для регби голова приняла привычную форму. На Лёху с человеческого лица смотрели слезящиеся глаза.

— Ты извини меня… Да… Мне жаль, что так вышло… Если бы я что-то мог изменить, я бы всё переиграл.

Закончив говорить, Лёха встал и, опираясь на трость, похромал к выходу. Смотреть на беззвучно плачущего «Дуремара» сил не было совершенно. У двери он всё же обернулся, вытянул перед собой трость.

— Я позаимствую…

Ему никто не ответил, кухня была пуста.

Окончание следует...

— Волк? — едва слышно выдохнул Кирилл, чувствуя, как леденящий пот стекает по спине. —Больше... — глаза Коли были круглыми от страха. Он медленно, очень медленно стал пятиться.

Из кустов метрах в двадцати от них что-то рванулось. Не выпрыгнуло, а именно рванулось — с грузным топотом и яростным визгом. Это был не волк. Это был огромный, под центнер весом, секач. Глаза его блестели маленькими, злыми бусинками, а из пасти торчали короткие, загнутые клыки. Он замер на мгновение, оценивая двух двуногих, нарушивших его покой.

Сердце Кирилла заколотилось где-то в горле. Он читал, что кабаны опаснее медведя. Бежать бесполезно — догонит. Кричать?..

— Не двигайся, — прошипел Коля, застыв в неестественной позе. — Стоять. Смотрим в глаза.

Они стояли, не дыша, а кабан, фыркая и брызгая слюной, делал короткие выпады в их сторону, словно проверяя на прочность. Каждая секунда растягивалась в вечность. Кирилл уже мысленно прощался с жизнью, представляя, как эти клыки впиваются в него.

И тут лёгкий ветерок донёс до зверя горький запах полыни. Кабан нервно дёрнул головой, фыркнул ещё раз, уже с меньшей яростью, развернулся и неожиданно легко для своей массы умчался вглубь леса, оставив после себя лишь потрёпанные кусты и запах звериной свирепости.

От напряжения у Коли подкосились ноги, и он прислонился к дереву. —Блин… Вот это приключение, — он вытер лоб рукавом. — Твоя бабка… она не просто так тебя этой травой обсыпала, да?

Кирилл только молча кивнул, ещё не в силах говорить. Они переждали ещё несколько минут, пока дрожь в коленях не утихла, и снова двинулись по едва заметной тропе, которую проложило чудовище.

След привёл их на старую, давно заброшенную просеку. И там, в глубине, заросшая бурьяном и молодыми ёлочками, стояла она. Заброшенная ферма.

Когда-то это было, видимо, солидное хозяйство: длинный, низкий коровник из почерневших от времени брёвен, покосившийся сарай и почти развалившийся домик смотрителя с провалившейся крышей. Окна были зияющими чёрными дырами, сквозь которые проглядывала внутренняя тьма. Воздух здесь был совсем другим — неподвижным, спёртым и пахшим не просто затхлостью, а старой болью.

Следы вели прямо ко входу в коровник. Массивные, прогнившие ворота висели на одной петле, приоткрыв чёрный зев проёма.

— Ну что, — Коля глотнул, глядя на эту мрачную картину. — Похоже, мы нашли его… отель. —Ты думаешь, оно там? — прошептал Кирилл. —А давай проверим? — в голосе Коли снова зазвучали нотки азарта, перебарывающие страх.

Они подкрались ближе. И тут Кирилл заметил кое-что ещё. На косяке двери, на уровне его глаз, кто-то вырезал грубый, но узнаваемый символ — круг с тремя перечёркивающими его лучами. Знак выглядел старым, но следы на свежей древесине вокруг говорили, что его недавно обновили.

А из тёмного проёма коровника потянулся слабый, но отчётливый запашок. Тот самый, что они чувствовали у своего дома — смесь влажной шерсти, прелой земли и медвяной сладости тления.

Оно было здесь. Или совсем недавно было. Логово нашлось. Но теперь самый главный вопрос висел в воздухе, густой, как смоль: Что делать дальше? Зайти внутрь? Или вернуться за помощью, рискуя снова наткнуться на секача или на самого хозяина этого места?

Он не сдался. Он пошел выше. Написал заявку на грант. Предложил организовать междисциплинарную экспедицию: историки, биологи, криминалисты - для изучения аномальной зоны. Он уже видел ее в мечтах: палатки, оборудование, осторожные шаги по краю Черной Топи…

Ответ из фонда был еще короче: «Проект не соответствует приоритетным научным направлениям».

Он пытался говорить с людьми от науки - те смотрели на него с вежливым скепсисом. С военными - те пожимали плечами: «Партизаны, товарищ Колосов. Бывало всякое». Мир выстроил стену из равнодушия, прагматизма и глупой уверенности в том, что все уже изучено и объяснено. Его одержимость стала его клеймом.

- Колосов? А, это тот, что про оборотней под Смоленском. За его спиной коллеги посмеивались, в их глазах читалось: «Съехавший». Даже уборщица в архиве, Марья Ивановна, которая обычно всегда с ним советовалась по простым бытовым вопросам, стала смотреть на него с опаской.

Он сидел в своей каморке-однушке. Папки с делами лежали на столе, как урна с прахом его репутации. Он провел пальцем по знакомой уже наизусть готической букве «W» на немецком документе. Waldgeist - лесной дух, он существовал, Иван знал это так же ясно, как знал, что дышит, но это знание стало проклятием. Оно отделило его от всего человечества непроницаемой стеной непонимания.

Он смотрел в окно на убогий московский двор, на голые деревца, на мусорные баки. Руки опускались. Что он мог сделать один? Поехать в тот лес с палаткой и фотоаппаратом? Это было бы самоубийством. Он представлял, как бродит по опушке, а из глубины доносится тихий, издевательский хохот Хозяина Топи.

Он уже почти смирился, почти решил, что сжечь все копии, забыть, запереть этот ужас в самом дальнем чулане памяти и жить дальше. Быть просто чудаковатым историком, который иногда слишком много пьет на корпоративах.

И вот в один из таких вечеров, когда он уже мысленно составлял заявление на отпуск «по семейным обстоятельствам», на его рабочую почту пришло письмо.

Адрес отправителя ничего ему не говорил, но тема письма была острой и точной, как скальпель: «К вопросу о биохимическом анализе образцов из дела W-Wald/Geist 43». Сердце его дрогнуло. Он открыл письмо, ожидая спама, розыгрыша. Текст был лаконичным, лишенным эмоций, но каждое слово било в одну точку.

«Уважаемый Иван Петрович, прочла в интернете вашу неопубликованную работу по инциденту у д. Вельдхейм. Позволю себе отметить, что ваша интерпретация механических повреждений излишне осторожна. Представленные в приложенных вами архивных данных (за что отдельная благодарность) химические анализы тканей и металла указывают на использование высококонцентрированных протеолитических ферментов и сильных кислот, нехарактерных для известной фауны. Гипотеза о «местных падальщиках» не выдерживает критики. Меня интересует предполагаемая физиология субъекта, ответственного за инцидент. В частности, механизм выработки и устойчивости к собственным пищеварительным секретам, а также природа покровных тканей, демонстрирующих аномальную устойчивость к механическому воздействию. Готов обсудить возможные биологические модели. С уважением, к.б.н. Алиса Воронцова (НИИ Биологии Экспериментальной )».

Иван перечитал письмо. Потом еще раз. Он встал, подошел к окну, закурил. Внутри у него все замерло. Это был не спам, не розыгрыш, это было письмо коллеги, который разделял его точку зрения. Того, кто смотрел на него не как на «сумасшедшего Колосова», а как на ученого который провел огромную работу по поиску, изучению и консолидации данных по инциденту у д. Вельдхейм. Тот, кто видел в этих отчетах не мистику, а научную загадку, тот, кто говорил на его языке, но на другом его диалекте - диалекте плоти, химии, биологии.

Он не видел ее, не знал, кто она, но в этих строках, в этом холодном, точном интересе сквозило нечто родственное. Та же одержимость, та же готовность смотреть в бездну, не отводя глаз.

Он потушил сигарету. Впервые за долгие месяцы он почувствовал не тяжесть своего знания, а его ценность. Он был не один, где-то там, в огромном, равнодушном мире, был еще один человек, который тоже был заинтересован. И который был готов говорить об этом не как о сказке, а как о факте.

Он сел за компьютер и начал набирать ответ. Его пальцы, привыкшие к осторожному, академичному стилю, теперь летали по клавишам с новой силой. Он писал не оправдываясь, он писал, как пишут единомышленнику, прикрепляя файлы, сканы, свои заметки прикладывая все материалы которые были у него.

Стена непонимания и одиночества дала трещину, и сквозь нее потянуло ледяным, опасным ветром из Большого Бора, но теперь это был ветер надежды.

Продолжение следует...

Предыдущие части:

1. Вельдхейм. Часть 1

2. Вельдхейм. Часть 2

3. Вельдхейм. Часть 3

4. Вельдхейм. Часть 4

5. Вельдхейм. Часть 5

6. Вельдхейм. Часть 6

7. Вельдхейм. Часть 7

8. Вельдхейм. Часть 8

9. Вельдхейм. Часть 9

За две недели обещанных «Гансу» он нужную сумму не наберёт. Даже если бомбанёт пару авто — всё равно нет. Отечественная механика, по которой он был «спец», хороший барыш принести не могла. К тому же, кроме долга перед хозяином «катушки», на плечах Лёхи висел ещё один должок — не такой крупный, но и не маленький, — двести штук вечно деревянных, и это не считая мелких сумм в паре контор микрозайма.

Не в силах решиться хоть на что-то, «Пономарь» яростно почесал предплечье. Вдруг нестерпимо захотелось одновременно пыхнуть, чтобы радостный туман скрыл от него яростную грязь действительности; ввинтить «медленного», дабы погрузиться в медитативное созерцание собственного внутреннего мира, или «быстрого», чтобы поймать весёлый ход ноги и мысли, и залудить стакан водки, дабы размыть обречённую действительность бытия.

Перед Лёхиным мысленным взором предстал запотевший стакан, наполненный «огненной водой» по риску и накрытый сверху, заряженный мутной жидкостью под самый поршень шприцом.

Лёха замычал, впился зубами в костяшку большого пальца, пытаясь болью и медным вкусом крови, смыть наваждение.

Когда видение поблёкло и отступило, он на ватных ногах поднялся на площадку между этажами. Там, чтобы немного успокоиться, он привалился плечом к покорёженным почтовым ящикам и непослушными руками раскурил сигарету.

Пуская дым себе под ноги и рассматривая коричневые плитки пола, «Пономарь» крутил в голове одну-единственную мысль: как его угораздило так вляпаться. И думал он не о ситуации с лёгким, мать его, заказом, а обо всей своей жизни в целом.

После школы Лёха Пономарёв рванул в столицу — полный надежд, стремлений и абсолютно ничем не подкреплённой уверенности в своей исключительности и удачливости. Как же — первый парень на деревне, красавчик и проныра.

Но стольный град в момент обломал его гранитными зубами набережных и липкими загребущими лапами спальных окраин, как не раз обламывал более удачливых и умных «понаехавших».

Пролетев с учёбой, как фанера над Парижем. Сто лет он никому не был нужен в московском вузе со своей пусть серебряной, но провинциальной медалью, зато без блата и денег. Возвращаться в родной город, из которого он с такой помпой уехал, Лёха не пожелал. Поселился на съёмной хате у двоюродного брата. Кузен Димон, двадцатишестилетний балагур, весельчак и дамский угодник, устроил Лёху водителем в транспортную контору.

Денег, ясен пень, было в обрез. Но Димон, хитро подмигнув на жалобы Лёхи, предложил приработок, которым и сам промышлял — «минёром» раскладывать «стафф-мины».

«Пономарь», немного поколебавшись, согласился: а куда денешься? Жить красиво — водить девушек в кафе, сытно есть, сладко пить, модно одеваться и отрываться в ночных клубах — очень хотелось.

«Бегунком» Лёха пробыл недолго, вовремя смекнув, что рано или поздно его либо повяжет наркоконтроль, либо хозяева интернет-маркета сдадут «ОБНОНУ», как периодически уже сливали «гонцов» — своеобразный откуп, чтобы торговать спокойно.

Лёха спрыгнул с темы, после того как кореш кузена с забавным погонялом «Рыба», узнав, что «Пономарь» — неплохой водила и прилично разбирается в российских машинах, не подкинул интересную тему — угонять «тачки». Не крутые иномарки, а родной автохлам, пользовавшийся не меньшим спросом на чёрном рынке, но за который платили существенно меньше, чем за элитные автомобили. Меньше, но несравнимо больше, чем получал Лёха, работая водилой.

А потом был наезд — хорошо хоть без тела в чёрном мешке, — и срок. Правда, не за наезд, но легче от этого Лёхе не было. Из колонии «Пономарь» вышел наркоманом, хорошо хоть не конченым «торчком», которому приходится ставиться в пах и под язык. Но Лёха завязал. Случай помог, тот, который несчастный.

Ромка, лучший друг, единственный, кто, кроме матери, грел его в колонии, и Анька. Ох, Аня, Анечка, Анюта — цветочек, одуванчик. Она и в самом деле была похожа на этот цветок в период цветения: тоненькая, гибкая, с шариком растрёпанных светлых кудряшек. Была. Пока не встретила Лёху Пономарёва с «погонялом» «Пономарь».

Она и Ромка передознулись гнилым «белым китайцем», который подсунули Лёхе: — «Первоклассный товар, брат», — вместо чистого «ореха». Передознулись и вышли, перепутав панорамное окно с дверью на восемнадцатом этаже «зачётного флета».

Вот тогда Лёха и решил завязать. Перепробовал многое: и в «рехе» лежал, и в православном «ребе», даже ездил к какому-то расстриге, называвшим себя «отцом» Власием. Этот «отец» лечил «торчков» с помощью непосильной физической работы, переиначенных молитв и заговоров, добавляя ко всему этому длительные голодовки. Не помогло.

Но Лёха слез. Спасла, если так можно сказать, как ни странно, «синька». Где-то он читал, что можно заместить один порок на другой. Вот он и заместил «белый» на «беленькую». Вылез из одной выгребной ямы, чтобы залезть в другую. Но и от алкоголизма Лёха, излечился, заместив его «лудоманией». «Пономарь» играл во всё подряд: карты и рулетку, игровые автоматы и кости, в онлайн-казино и на ставках. Лишь бы чувствовать в крови возбуждающую волну азарта, прокатывающуюся по телу в ожидании победы. Жаль, только фортуна была не слишком благосклонна к Лёхе, и он чаще проигрывался в пух и прах, чем оставался с «банком».

Зарабатывал «Пономарь» на свои «прелести», как называл все зависимости «отец» Власий, угонами. Из столицы Лёха сделал ноги, вернувшись-таки в отчий дом спустя десять лет. Сбежал от долгов и от памяти об Ане, Анечке, Анюте.

Докурив, Лёха скатал бычок в шарик, сунул его в карман и, вспомнив белёсые и безжизненные, словно у трупа, глаза «Ганса», обречённо начал подниматься по лестнице.

5

Деревянная дверь, много раз покрытая краской отвратного коричневого цвета, была расчерчена, словно старинная картина, сетью «кракелюра», складывающегося в затейливый узор. Кривовато висящий номерок в виде горизонтального ромба из стеклопластика с цифрой четыре. Дверная ручка в потёках застывшей краски.

«Пономарь» с тоской обвёл взглядом крошечную лестничную клетку. При виде стен, крашенных до середины в тошнотно-синий цвет, и грязного пола Лёху вновь охватила паника. Душная, сумрачно-клаустрофобная площадка второго этажа словно кричала ему: «Вали отсюда, дурень, и побыстрей».

Но, вспомнив слова «Ганса» о том, что лучше самому, Лёха, проигнорировав предупреждение внутреннего голоса, поискал глазами кнопку звонка. Таковой не оказалось. Ещё один намёк на неуместность его здесь нахождения? «Пономарь» нерешительно ткнул костяшками в дверь. Не постучал — погладил, реакции, соответственно, не последовало.

Тогда, собравшись с силами, он замолотил кулаком в створку. Глухое эхо ударов прокатилось вверх по этажам, вернулось и побежало вниз. Лёха, в панике схватился за ручку и толкнул дверь. Та бесшумно уплыла внутрь, и «Пономарь» суетливо перешагнул порог. Замерев в тесном коридорчике, Лёха чутко вслушался в полумрак квартиры. Тишина, только тик-так-тик-так — похожие на домик старинные ходики, примостившиеся над дверным проёмом в комнату, мерно отсчитывали ставшие невыносимо медленными секунды. Лёху передёрнуло: громкое тиканье било по нервам не хуже зубной боли.

Мелкими шажками пройдя по коридорчику, он заглянул в комнату и цепким взглядом профессионального преступника осмотрел её. Большая и светлая. Возле окна деревянный круглый стол с задвинутым под столешницу стулом, два книжных шкафа, комод с дисковым телефоном и картина с парусником на фоне заката. У дальней стены — узкая койка, застеленная серым байковым одеялом.

Посередине комнаты, подобрав под себя ноги, сидел, низко склонив голову, худой, голый по пояс мужик. Со своего места «Пономарь» видел лишь седую макушку и опущенные мосластые плечи.

— Уважаемый… — пересохшее горло издало шипение вместо слов. — Г-х-м. — Лёха прокашлялся. — Уважаемый, я дико из…

Он осёкся под взглядом поднявшего лицо мужика. Блёкло-серая, почти бесцветная радужка бессмысленных и безмятежных, как у идиота, глаз взирала на него с лишённых эмоций лица.

— Пришёл…— бледные губы тронула тень улыбки. — Предпоследний день…

— Я… — начал было Лёха, ничего не понявший из слов седого, но тот, поднеся палец к губам, другой рукой поманил Пономарёва к себе.

— Присядь.

«Пономарь» послушно опустился перед седым на корточки, только сейчас поняв, что тот слеп.

«Зуб», падла, инвалида подрядил меня завалить. Гнида!»

Злость на одноклассника поборола робость.

— Послушай, мужик, тут…

— Т-с-с...

Прохладная рука ухватила Лёху за запястье и что-то вложила в ладонь. «Пономарь» машинально сжал пальцы на чём-то тёплом и гладком. В его ладони лежала деревянная рукоять длинного, тонкого ножа.

Тик-так-тик-так!

Ход времени, озвученный старыми часами, становился всё громче и громче.

Лёха словно зачарованный смотрел на гладкое лезвие, отражающее его удивлённый глаз.

— Какого, хера?! — жалко проблеял он.

— Договор. Исполняй. Время вышло.

— Какой, в жопу, договор?

Лёха хотел вскочить и отбросить нож, но ладонь слепого, сжавшись словно тиски, не дала этого сделать. «Пономарь» рванулся, пытаясь освободиться — не вышло. В худом теле мужчины была неумолимая сила танкера. Незрячие глаза начали бродить по Лёхиному лицу, кончик острого носа задёргался, как у принюхивающейся крысы.

— Имя.

— Л-л-лёха. Алексей Пономарёв.

— Не тот, — слепой чуть повернул голову, словно обращался к кому-то невидимому для Лёхи.

— Послушай, мужик, ты прав, ошибочка вышла. Отпусти меня, и я пойду.

— Договор отменить нельзя, — слепой покачал головой.

— Какой договор? — в панике заорал Лёха. — Меня чёрт один подрядил тебя завалить. Я типа согласился, но я не собирался тебя валить. Вот, в кармане посмотри: водка, кетчуп. Хотел напоить, измазать, сфоткать, показать. Но грохать тебя я не собирался, нет! Зуб даю, в мыслях не было.

Бессвязно, перескакивая с одного на другое, начал оправдываться «Пономарь». Он задёргался, пытаясь вырваться, хотел ударить свободной рукой, но слепой легко пресёк эту попытку.

— Отменить договор нельзя.

Упрямо повторил слепой и потянул на себя зажатый в руке «Пономаря» нож. Несмотря на титанические усилия Лёхи, лезвие медленно, но неуклонно приближалось к животу слепого.

Нож замер.

— Договора, конечно, не изменить, но…

Нож продолжил своё движение, коснулся остриём живота, опять замер.

Тик-так-тик-так.

Ходики грохотали так, словно не секунды отсчитывали, а роняли гранитные валуны.

— Нет, — прохрипел Лёха, всеми силами пытаясь вырвать руку.

Лезвие легко, словно не в живое тело входило, а в лист писчей бумаги, пронзило бок. Струйка крови, словно нехотя скользнула из раны.

— Нет! — «Пономарь» взвыл, забился пойманной рыбой.

— …но если переживёшь ночь…

Слепой надавил сильнее и повёл руку Лёхи вверх, вспарывая себе живот. И только когда лезвие дошло до подвздошной кости, пальцы его разжались.

«Пономарь» взвился бешеным лисом и, отскочив, забормотал в отчаянье.

— Сука, б..ть, я не хотел, не хотел! Это не я! Не я!

Слепой сидел, скорчившись и прижав руки к вспоротому животу. Лужа крови под ним стремительно расширялась. С трудом приподняв голову, он посмотрел на Лёху начавшими подёргиваться пеленой смерти незрячими глазами.

— …Будет у тебя шанс вернуться к прежней жизни. Из квартиры не вы…

Тик-та...

Проклятые ходики заткнулись, и наступила тишина.

Недоговорив, слепой завалился лицом в пол.

«Пономарь» взвыл, кинулся было к нему, но остановился. Нет! Он весь изгваздается в крови. Диким взглядом он осмотрел себя. Джинсы были чистыми, правая рука тоже, а вот левую кисть покрывали алые, начавшие подсыхать, разводы.

— Сука!

Лёха рванул в ванную. Кое-как оттерев руку, он бросился к выходу. На пороге замер, не донеся пальцев до дверной ручки. Заскулил еле слышно. Он же здесь наследил как чёрт! Его «пальчики» и на ручке, и на двери, и на ноже, и ещё Бог знает где.

«Почему не надел перчатки? Мудак! Какие, к дьяволу, перчатки! Он никого не собирался убивать. Надо успокоиться, прекратить паниковать, подчистить за собой и только тогда уходить. На нары он не хочет, тем более по мокрухе. Нет, только не это!»

Лёху трясло от паники, страха и адреналина, лошадиными дозами поступавшего в кровь. С трудом подавив дрожь, Лёха подобрал брошенное на пол ванной полотенце и вернулся в комнату. Тщательно протёр всё, до чего мог дотронуться. Чтобы добраться до рукояти ножа, пришлось перевернуть тело. Остро запахло кровью, муторно внутренностями и тошнотворно содержимым кишечника. От омерзительной вони и вида вывалившихся кишок кислотный комок подкатил к горлу. С трудом сдержавшись, Лёха достал телефон и сделал один снимок. После, убедившись, что в подъезде никого нет, выскользнул из квартиры и большими прыжками кинулся вниз.

6

Кряхтя и постанывая, Лёха поднялся на ватные ноги. После бешеного забега по бесконечной лестнице он чувствовал себя выжатым досуха полотенцем. Жутко хотелось пить, но кроме водки и кетчупа у него ничего не было. А хлестать водяру в сложившейся ситуации было сущим идиотизмом.

Опираясь на перила и уже не думая об отпечатках — сейчас это была меньшая из его забот — Пономарёв начал медленно спускаться.

Только сейчас Лёха заметил — подъезд изменился. Это был уже не узкий с маленькими клетушками лестничных пролётов подъезд «хрущёвки». Стены раздвинулись, площадки между этажами увеличились, обычные окна сменились узкими и вытянутыми под самым потолком, а в углу протянулась труба мусоропровода. Один в один подъезд девятиэтажки, в которой Пономарёв прожил всё детство.

Лёха прошёл весь подъезд ещё семь раза. Ноги совсем не держали: подгибались и норовили уложить его на холодные плитки пола. Ни заполошный отчаянный бег, ни старческая — с кряхтеньем и матом — неспешная ходьба ничего не изменили. Первый этаж сменялся девятым, а девятый — первым. Пономарёв два раза попробовал не спускаться, а подниматься. Ничего не изменилось. Просто миг реальности, идущей зыбью, и круг замыкался.

Лестничные площадки, которые Лёха раз за разом проходил, никогда не повторялись. Стены были то блёкло-синие, то ядовито-зелёные, то жгуче-коричневые. Зачастую расписаны кривыми невнятными граффити, легко читаемыми матерными виршами и не менее нецензурными признаниями в любви.

После пятого бешеного спуска «Пономарь» попытался вылезти в окно, но оно оказалось слишком узким. Зато убедился: улицу вместо осеннего вечернего сумрака заполняло белёсое, похожее на овсяной кисель марево. Какое-то время Лёха истошно голосил, пытаясь привлечь к себе внимание, но отчаянные крики просто тонули в густом тумане. Сорвав горло, он прекратил это безнадёжное занятие.

Найдя в кармане джинс несколько пятирублёвых монеты, Лёха кинул одну наружу. Та провалилась в марево, и сколько бы «Пономарь» ни ждал, звона упавшей на асфальт монеты не услышал. Вторая также без звука канула в белёсую плотную муть. Оставшийся пятак он машинально сунул обратно в карман.

Потом он попробовал звонить, но вышло, как и с криками о помощи — безрезультатно. Сколько бы он ни набирал номеров, гудков в телефоне не было. В эфире царила полнейшая тишина. Лишь где-то в самой глубине безмолвия едва различимым эхом Лёха уловил чуть слышный шёпот.

Голоса — женские и мужские, старые и молодые — свивались в жуткую полифоническую какофонию.

«Дай. Хочу. Желаю. Исполни. Дай. Хочу. Желаю. Исполни».

В панике ткнув кнопку отключения, Лёха убрал телефон и побежал.

Наконец, не в силах идти, «Пономарь» тяжело плюхнулся на задницу. Прикрыв лицо ладонями, он замер на стылом бетоне, пережидая судороги в отбитых о ступени ногах.

Шлёп. Ш-ы-ы-х.

Пауза.

Шлёп. Ш-ы-ы-х.

Звуки, словно кто-то с силой впечатывал огромный кусок сырого мяса в пол, а затем с силой волок его по бетону, донеслись сверху. Волоски на шее вздыбились, по спине пробежали холодные мурашки. «Пономарь» настороженно прислушался.

Шлёп. Ш-ы-ы-х.

Пауза.

Шлёп. Ш-ы-ы-х.

Пауза.

Шлёп. Ш-ы-ы-х.

Лёхе представился огромный слизняк, отрастивший конечности, и теперь не спеша, подволакивая — шлёп-пауза-ш-ы-х-х — ногу, спускающийся по лестнице. «Пономарь» осторожно заглянул в узкий лестничный пролёт.

Шлёп!

По перилам седьмого этажа ударила рука. Какая к дьяволу рука?! Лапа! Большая, с шелушащейся кожей цвета освежёванной туши, толстыми мосластыми пальцами и широкими потрескавшимися ногтями-когтями. Вслед за этим Лёху накрыла мерзотная вонь тухлого мяса, гниющей листвы и могильных червей.

Взвизгнув, как подраненный заяц, Лёха, забыв про усталость и судороги в ногах, кубарем скатился вниз.

Он нёсся, сопя, клокоча горлом и задыхаясь. Перепрыгивая через несколько ступеней, то и дело спотыкаясь и рассаживая колени и локти о бетон. Только бы подальше от этого жуткого урода, от его вони, влажно-мерзкого шлёпанья и тошнотворно-протяжного шырканья.

Пролетев первый этаж и очутившись на девятом, «Пономарь» по инерции проскочил на восьмой и с ужасом понял: если он не остановится, то влетит чудовищу прямо в спину.

С трудом остановившись, кое-как отдышавшись и уняв бешеный перестук сердца, он осторожно взглянул сквозь перила. Внизу никого, исчез вызывающий тошноту запах, неслышно мерзких, нагоняющих панику шлепков. Лишь полумрак и тишина.

«Пономарь» без сил опустился на пол, прижался горящим лицом к грязным, прохладным перилам и заплакал.

Шлёп. Ш-ы-ы-х.

Пауза.

Шлёп. Ш-ы-ы-х.

Лёху вновь накрыло облаком невообразимой вони. Затравленно взвизгнув, он вскочил и на площадке восьмого этажа, увидел своего преследователя. Крик замер в груди, сердце стремительно ухнуло в низ живота. Монстр казался просто огромным. Высокая, широкая и грузная фигура, измазанная смесью земли и гниющего фарша. В складках одежды или бугристой плоти — Лёха не разобрал — извивались могильные черви. Они падали на ступени и с сочным чавканьем лопались под покрытыми струпьями и язвами ступнями. Маленький, по сравнению с телом, лысый череп покрывали глубокие борозды.

Лицо — какое к дьяволу лицо! — харя, морда, рыло. Багровое, складчатое, с прикрытыми морщинистыми веками глазами, дырой вместо носа и бахромой дикой кожи вокруг безгубой пасти, с торчащим частоколом кривых, широких и тупых, словно у осла, зубов оно ужасало.

Чудовище задёргало, словно бы принюхиваясь, складками вокруг носа-дыры, и медленно стало поворачиваться в сторону Лёхи. Гнойные веки дрогнули и начали приподниматься.

Заорав теперь уже в полный голос, Лёха обмочился и, не дожидаясь, пока существо откроет глаза, стремглав скатился по ступеням. Левая ступня соскочила с последней ступени и подвернулась. Боль, ледяным осколком пронзила ногу до самого колена. Лёха покачнулся, его повело, и он всем телом ударился о железную дверь. Створка неожиданно легко поддалась, и Лёха влетел в тесный тамбур.

Слепо кинулся налево, уцепился за шар дверной ручки, бешено завращал его — заперто. Рванул направо. Подвёрнутая нога стреляла протуберанцами боли в пах, но всё же держала его в вертикальном положении. Нащупав ручку, Лёха надавил на неё и испытал острую, как недавняя вспышка боли в подвёрнутой ноге, радость. Дверь под его натиском распахнулась, и он ввалился внутрь квартиры.

Продолжение следует...