Cat.Cat

Автор: Виталий Илинич

Цикл статей будет рассматривать темы в средней детализации, в некоторых случаях крупными мазками, и выражать моё (автора) понимание ситуации, основанное на мнении участников ПМВ с высших командных должностей, выраженном после войны, на данных современных исследователей и исследователей времен Интербеллума, в том числе военных, а также на воспоминаниях офицеров, сражавшихся на фронтах ПМВ.

Предыдущие статьи цикла:

• Вступление – Что мы знаем о ПМВ?

  • Первая Мировая. Почему ничего не получалось?

  • Химическая война. Часть 1

  • Химическая война. Часть 2

  • ПМВ. Рождение современной артиллерии. Часть 1

  • ПМВ. Рождение современной артиллерии. Часть 2

  • Первая Мировая. Рождение тактики пехоты

Разумеется, положительные нововведения быстро расползались по разным участкам фронта. Во многих дивизиях всех воюющих сторон так или иначе появлялись свои «гренадеры», «окопные рейдеры», «отряды смерти», «ударники», «штурмовики», «отважные». Собственно, немецкий термин Stoßtruppen я скорее перевел бы как «ударники». Но в историю они уже вошли как «штурмовики». На фронте военная мысль работала и постепенно создавались отряды гранатометателей, зарождалась новая тактика.

В частности, в окопных рейдах и локальных атаках группы могли разделить, например, на группы разграждения (резателей проволоки, в первую очередь), метателей гранат, зачищателей траншей, подносчиков гранат и боеприпасов, группу тяжелого вооружения и группу закрепления. Последние могли даже нести всякие легкие средства заграждения, чтобы установить их на пути контратаки противника. Ведь мало захватить какой-то участок, его еще надо удержать. Поэтому очень важно иметь винтовки, подтащить пулеметы, построить новый бруствер и установить заграждения, ведь окопы не так хорошо приспособлены для обороны в обратном направлении.

Разделение могло быть и внутри группы (отделения), причем, порой, довольно причудливое. Например, обучающий фильм для немецких штурмовых групп показывает следующее распределение ролей в группе:

Командир (вооружен пистолетом)

Пистолетчик (ну тут понятно, хотя пистолет мог быть необычный – длинный Люгер с 20-см стволом, 32-патронным магазином и деревянным прикладом. Из такого можно стрелять даже метров на 100 и попадание не будет чем-то уникальным)

Два карабинера (вооружены карабинами Mauser 98AZ – укороченным вариантом винтовки длиной 1090 мм, а не 1250, который был легче и имел более удобные боковые крепления ремня для ношения винтовки за спиной по-кавалерийски, чтобы были свободны обе руки)

Метатель гранат далеко (буквально, Fernwerfer)

Метатель гранат близко

Два подносчика гранат

Метатели и подносчики гранат тоже вооружались карабином Маузер 98AZ, но шли в бой с карабином за спиной, чтобы были свободны руки. Разумеется, это не единственный вариант, я думаю, что были и другие. Порой пишут, что некоторые бойцы вообще не несли огнестрельного оружия, а только холодное и гранаты. Но я в такой вариант не очень верю.

Помимо деятельности дивизий, корпусов и армий, создававших у себя штурмовые отряды, немцы прониклись идеей создать экспериментальную часть, выдать ей разное «легкое» тяжелое вооружение (тяжелое вооружение, которое пешие бойцы могут переносить или катить, хотя бы группой), толкового и инициативного командира с боевым опытом и свободу действий. Капитан Вилли Рор, тот самый командир, начал свои бесчеловечные эксперименты над подчиненными. Они попробовали всякие варианты, какое-то оружие отвергли, какое-то – доработали.

Я не буду рассказывать всю историю развития батальона Рора, огнеметной группы и немецкой пехоты вообще. История штурмовых групп – это одна из самых изученных страниц периода Первой Мировой. Поэтому увольте меня от очередного бессмысленного перечисления, что сделали в 1915, что добавили в 1916, и так далее. За деталями предлагаю обратить свой взор на книгу Брюса Гудмундссона, он куда как детально это рассмотрел, и книга переведена на русский. Мы же с вами перейдем к сути.

Суть того, к чему пришел Рор, его батальон, а с ними и немецкая пехота, зиждется на пяти основных пунктах. Первый – это внезапная атака самостоятельно действующими отделениями. Вот теми самыми группами из 8-12 человек, руководимыми унтер-офицером. Разумеется, отделениями относительно многочисленными, действующими в составе роты и батальона, который был поделены на различные группы. То есть часть отделений делает одно, часть отделений делает другое. Но действовали они именно децентрализованно, объединяясь тем, что имели единую цель и хорошо знали свои задачи. Как вы понимаете, это идет полностью вразрез с довоенными принципами.

Вторым пунктом было максимальное применение к местности (то есть маскируясь и укрываясь). Это было необходимо в том числе для внезапности атаки, для скрытности перемещений, когда атака уже началась, но также и для уменьшения потерь там, где ведется какая-то пальба. Максимальная маскировка, в том числе по звуку, передвижения ползком (где применимо), за складками местности. Короткие (судя по учебному фильму – крайне короткие, типа 5-10 метров) перебежки от укрытия к укрытию (часто от воронки к воронке). Всё это позволяло и запутать противника, и уменьшить потери, и приблизиться к нужным позициям.

Третьим пунктом была подготовка. Каждая атака опиралась на данные тщательной разведки, картографирование и выдачу карт командирам вплоть до самого низового уровня. Заучивание бойцами и командирами карт и схем позиций противника наизусть (по аэрофотосъемке и данным разведки). С проверками знаний – от этого зависела жизнь бойцов и успех миссии – заблудиться посреди боя в хитросплетении ходов сообщения можно было на раз-два. В тылу строились линии обороны по образцу разведанных, и на них отрабатывались задачи.

Четвертым пунктом было массированное использование гранат. Действия штурмовиков-ударников на самом низовом уровне почти полностью опиралось на гранаты, хотя от стрельбы из винтовок и пистолетов (а потом пистолет-пулеметов и ручных пулеметов) никто не отказывался.

А вот пятым пунктом, и на нем я бы хотел остановиться подробнее, было использование различных средств поддержки. Разумеется, в какой-то степени действия пехоты увязывались с действиями тяжелой и дивизионной артиллерии, но средства связи тех времен позволяли это в очень ограниченной степени. В частности, артиллерийские наблюдатели теперь находились ближе к пехоте и в какой-то мере видели ее проблемы и могли передать по телефонной связи новые данные на артиллерийские батареи.

Второй особенностью было то, что если пехоте требовалось, чтобы подвижный огневой вал ускорил своё продвижение (если пехота хорошо успевает за ним), то имелась возможность подать сигнал артиллерии о переносе огня вперед раньше графика. Этот сигнал мог подать командир батальона, так как он одновременно достаточно близко к самой пехотной атаке, и понимает ситуацию, а с другой – достаточно далеко, чтобы иметь общее представление о ситуации на участке и достаточно сведущ в военном деле, чтобы понять важность момента. Не просто ж так его поставили командовать передовым батальоном – в то время это была крайне важная роль.

Но интереснее тут то, что делала непосредственно сама пехота и её тяжелое вооружение. Давайте рассмотрим, каким же вооружением она обзавелась, и зачем оно было нужно. Сперва стоит сказать о том, с чем в наибольшей степени ассоциируют Первую Мировую – о пулеметах. Собственно, как я уже писал, в начале войны в немецкой пехоте пулеметов было очень мало. Один пехотный полк имел всего 6 пулеметов. Для сравнения, во Второй Мировой мотопехотный взвод имел примерно столько же – по два пулемета на отделение. Взвод – как полк! С учетом того, что в полку было три батальона, было по два пулемета на батальон. Станковых, ручных не имелось вообще. Нет, разумеется, ручные пулеметы на тот момент уже существовали. Но существовать и быть на вооружении пехотного полка – это разные вещи.

Затем количество пулеметов было удвоено, а еще позже – утроено. В итоге пехотный полк немецкой пехотной дивизии мог похвастаться уже 18-ю пулеметами. Это мы говорим о станковых пулеметах. Кстати, сразу скажу, что в немецкой армии их было принято называть тяжелыми. Именно так, станковый пулемет – это тяжелый. Даже если он винтовочного калибра. Крупнокалиберные пулеметы в массовой серии вообще появились после ПМВ (в конце ПМВ был сделан 13,2-мм пулемет, но массово его не выпустили).

Станковый пулемет немецкой армии MG 08 – это пулемет системы Хайрема Максима с водяным охлаждением, установленный на тяжелый станок-салазки. Тело пулемета весило примерно 23 кг, вода – 4 кг, еще около 37 весил станок-салазки. Суммарно – порядка 65 кг. В ходе войны был внедрен облегченный станок-тренога весом 31 кг. Изначально тяжелые пулеметы не очень-то предназначались для непосредственного сопровождения пехоты в атаке. Но в дальнейшем, и в том числе с облегчением лафета, они стали идти за пехотой и быть ее верной опорой как в плане поддержки наступления, так и в качестве оружия обороны от контратак. Теперь 6 тяжелых пулеметов было не на полк, а на каждый пехотный батальон. Помимо этого в дивизии могли иметься пулеметные подразделения вне пехотных полков.

Но внедрялось и более легкое автоматическое оружие. Легкий (ручной) пулемет MG 08/15. Вернее, не то чтобы прям очень легкий и ручной, но всё же носить его было можно. Вашему вниманию представляется сумрачный немецкий гений – ручной хтонический пулемет Максима с водяным охлаждением. Нет, в сравнении со станковым он был, конечно, решительно легче. Как минимум, у него не было станка – самой тяжелой части. А это уже минус 31 кг. Помимо этого пулемет был несколько облегчен, в том числе в плане количества воды в рубашке охлаждения. Добавились очень монументальные сошки, пистолетная рукоятка и приклад. Питался пулемет лентой из присоединяемого короба на 100 патронов. Весил этот «легкий пулемет» около 21 – 23 кг, данные разнятся. Без патронов.

Но это уже был пулемет, который технически может нести один человек (в расчете пулемета, разумеется, был не один человек, но нести готовый к бою пулемет уже мог один боец, пусть и очень сильный). Я не уверен, насколько он может вести из него огонь прям на ходу, хотя патронная коробка у него справа, поэтому его можно держать довольно близко к себе – я имею опыт обращения с пулеметом и знаю, насколько это важно. Когда приемник и короб слева или торчит влево, это порой добавляет неудобств. В любом случае, такой пулемет мог сопровождать уже не только батальоны, но и роты, взводы, да в некоторых случаях он даже становился тяжелым вооружением отделения. Вероятнее всего именно так родилась концепция отделения пехоты, построенного вокруг пулемета, и действующего по принципу огня и движения (с разделением на огневую группу-пулеметный расчет и подвижную группу с легким оружием).

Поначалу такие пулеметы полагалось иметь в количестве двух на пехотную роту. То есть уже прям сразу колоссальный шаг вперед – в роте появились пулеметы. Вскоре их количество увеличилось до трех, четырех, а к концу 1917 года некоторые роты, по разным данным, имели уже до шести таких пулеметов. По пулемету на каждый взвод и даже больше! Причем поначалу эти пулеметы рассматривались во многом как более эффективное оружие обороны – когда противник переносил артобстрел в глубину и начинал атаку пехоты, пулеметные команды с тяжелым пулеметом не всегда успевали занять позиции до того, как противник подходил на расстояние гранатного броска, а то и спрыгивал в окоп. Новый легкий пулемет без станка должен был нивелировать эту проблему и сразу начать стрельбу. А водяное охлаждение, пусть и уменьшенное, позволит ему стрелять долго, выпустив далеко не одну ленту до перегрева. Но потом смекнули, что и в атаке они куда как кстати!

Такие пулеметы, как тяжелые, так и легкие, очень помогают и в наступлении, и обороне от контратак. Если с обороной от контратак, я думаю, всё максимально понятно – главное суметь вовремя пулемет доставить и установить, то с поддержкой наступления поясню. Пулеметы своим огнем подавляют и прижимают к земле огневые средства противника и его живую силу. Причем могут это делать на приличной дистанции – с сошек и на 1000 м, а с треноги и много дальше. В ПМВ пулеметы даже стреляли с закрытых позиций на дистанции до 3500 м – тяжелая 7,92-мм пуля всё ещё сохраняет достаточную убойную силу на этой дистанции.

Еще одним нововведением, появившимся к наступлениям весны 1918, был пистолет-пулемет (автоматический «карабин» под пистолетный патрон). Это средство почти совсем ближнего боя – примерно до 200-300 м по групповым целям, и до 100-150 прицельно по отдельной цели. С внедрением пистолет-пулемета штурмовики заполучили себе настоящую «окопную метлу», да еще и важное средство поддержки своих действий автоматическим огнем на дистанциях до 200 – 300 м. Если стрелок умелый, то уж подавляющий огонь на такой дистанции он сможет вести достаточно эффективно. Само по себе оружие обслуживалось одним человеком, но в расчете ПП был еще подносчик боеприпасов. В принципе, с учетом того, как долго и интенсивно вела бой штурмовая пехота в те времена, да еще и в некотором отрыве от снабжения, подносчик – это важная роль.

Но не только стрелковое оружие было теперь у пехоты и штурмовых частей (и приданных им инженеров). Теперь у нее также добавились огнеметы, минометы и пехотные орудия. Огнемет был средством совсем ближнего действия, но позволял очень быстро выкуривать противника из окопов и укреплений, если уж есть такая надобность. Одними только гранатами справиться не всегда получается. Плюс, как я думаю, важно было и колоссальное моральное воздействие, если огнеметчику всё же удалось добраться до дистанции выстрела и метнуть свой огонь.

Минометы же и полковые орудия здесь были не менее важны, так как позволяют подавлять и даже иногда уничтожать огневые средства, легкие укрепления, заграждения и пехоту противника. Орудия поражали цели, находящиеся в прямой видимости, в то время как минометы могли поражать цели за укрытиями, стреляя навесом (по мортирной траектории). Одновременно с этим, немецкие легкие минометы и пехотные орудия могли оказать сопротивление в случае контратаки танков – у минометов даже была возможность настильной стрельбы и специальное положение лафета. Броня танков тех времен была очень тонкой – 8–12 мм, местами до 16. Важной особенностью полковых орудий была небольшая мощность снаряда. При калибре 76-мм стрелять, тем более прямой наводкой, можно буквально чуть ли не в 30 метрах перед своей пехотой, прижимая к земле обороняющихся.

При этом вес и подвижность их вполне адекватные для быстрого следования за пехотой. Конечно, это не значит, что пушку катили прям перед наступающей группой, прикрываясь ее щитом. Тяжелое вооружение следовало позади на определенном отдалении и подтягивалось во многом вместе со следующей непосредственно за штурмовыми группами пехотой. Руководить применением такого тяжелого вооружения мог командир батальона. Стоит отметить, что такие «пехотные» артиллеристы имели также и пехотное вооружение (карабины) и пехотную подготовку, чтобы в случае необходимости оборонять свои орудия, а также пополнять ряды штурмовых групп, если орудие вышло из строя. Это может показаться излишним расходом подготовленных кадров, но здесь наибольшую важность имело осуществление прорыва в максимально короткий срок – пока противник не подтянул резервы.

Итак, мы разобрались с тем, какими средствами вели бой наступающие пехотные и штурмовые подразделения. Теперь посмотрим, как они это делали. Помните, в статье про артиллерию мы говорили, что одного лишь ураганного огня недостаточно, и надо, чтоб пехота умела решать задачи самостоятельно? Нужно это было в том числе и потому, что при новом подходе к артиллерийской стрельбе некоторые позиции противника оставались не полностью разрушенными. По большей части огонь артиллерии теперь подавлял оборону, и пехоте надо было не просто занять местность, а прям ураганом пройтись по позициям вслед за огневым валом и зачистить их как метлой. В том числе и не пасуя перед противником, который успел после артогня выйти и встать к брустверу.

При этом важно было делать всё максимально быстро, чтобы обрушить оборону и успеть пройти ее до того, как противник опомнится и подтянет резервы. Иначе не оперативный простор не вырваться. А мы знаем, что весной 1918-го года немцам несколько раз это удалось. В чем была вообще суть действий пехоты?

Пехота в наступлении делалась на несколько эшелонов. Первый штурмовой, второй пехотный, и иногда еще третий штурмовой (резервный), не считая тяжелого вооружения. В данном случае я имею ввиду тактическое разделение, то есть внутри дивизии. Так-то понятно, что были еще оперативные эшелоны из дополнительных дивизий, про них мы знаем из каждой книжки по военной истории. Так вот, задачей первого эшелона было ворваться в окопы, посеять панику и сумятицу, забросать гранатами и … пролететь дальше. Ключевой сутью было именно сочетание первичного удара и неостановимого (в разумных пределах) движения вперед. Если встречаются узлы сопротивления и их не удается прям сразу захватить, то их надо обойти, оставить идущей позади пехоте, и продолжить двигаться дальше.

Дочищать окопы, сопровождать в тыл собранных пленных и трофеи, брать штурмом отдельные оставшиеся опорные пункты, готовить захваченные позиции к обороне от непременных тактических контратак, тащить на себе всякие принадлежности – это удел обычной пехоты (второго тактического эшелона). Причем к этому времени обычная пехота тоже имела штурмовую подготовку. Все же это были части Angriffsdivision – ударных дивизий, отобранных и подготовленных для штурмовых действий в наступлении. Дополнительно второй (пехотный) эшелон мог подносить необходимое снабжение и оборудование первому эшелону, а также сопровождать оружие поддержки первого эшелона.

Следом за вторым тактическим эшелоном мог в некоторых случаях быть и третий – штурмовой (резервный). Он был нужен для тех случаев, когда второй эшелон не сможет быстро справиться с узлами обороны, которые первый эшелон обошел и оставил второму. В этом случае третий эшелон вводится на сложных участках. Однако это не значит, что надо обязательно долбиться в каждую точку, где трудно. Важно в первую очередь брать только необходимые пункты, которые уже мешают движению.

В остальном же играло роль важное правило – вкидывать резервы надо не туда, где сопротивление сильнее. Это приведет только к большей мясорубке. Вкидывать резервы надо туда, где есть движение (в нужном направлении, разумеется). Это приводит к более глубокому проникновению. А более глубокое проникновение ведет к общему прорыву обороны, или хотя бы к окружению всё еще сопротивляющихся опорников и удару по ним с неожиданного направления, а в результате и к падению этих локальных узлов обороны.

Вся суть скорейшего продвижения первых эшелонов заключается в том, что чем быстрее и глубже они проникают в оборону, тем, во-первых, меньше они отстают от огневого вала (а значит проще будет брать оборону «тепленькими», еще не очухавшуюся от артогня). Во-вторых, тем больше они сотрясают оборону, вносят в нее панику, разлад, разобщают её, нарушают линии связи, пути маневра, охватывают и отрезают узлы сопротивления. И в-третьих – чем дальше они движутся, тем ближе они к тактической цели – артиллерийским позициям. За этими позициями во многом будет падение обороны в целом.

При этом здесь есть важная особенность – в ПМВ сравнительно легко брались пленные даже в процессе самого прорыва. Здесь у меня нет однозначного ответа на вопрос, почему это было не совсем так, как во Второй Мировой, где так много пленных в процессе прорывания обороны обычно не брали (а брали потом в окружениях), но рискну предположить. Во-первых, ближний бой, по моему мнению, намного более страшен, чем взаимная пальба из винтовок или даже перекидывание гранатами. А в ПМВ этого ближнего боя было как раз завались. Люди просто сражались постоянно именно за окопы, меся друг друга прикладами, ножами, штыками, булавами и моргенштернами. Практически каждый врыв пехоты на позиции – это значит ты сейчас будешь зубами грызться или тебе башку снесут палицей. Это, черт побери, страшно. По некоторым данным в ВМВ именно ближних боев было всё же меньше.

А во-вторых – в ПМВ активно использовалось химическое оружие. Напомню вам, что новая тактика прорыва подразумевала не только огневой вал, но и химический вал. Снаряды синего креста, начиненные дифенилхлорарсином (нестойким отравляющим веществом – быстро развеивающимся), которыми и вели химический обстрел прям перед наступающими штурмовиками (в 600 – 900 м перед ними), имели очень неприятный эффект – достаточно было вдохнуть один раз этого вещества в боевой концентрации, и через очень короткое время (15 минут) у человека начинался ужасающий кашель, чихание, рвота и боль, а иногда даже ступор, причем на часы. Такой человек не может оказать сопротивления и его легко взять в плен (или убить, размозжив голову траншейной булавой).

При этом мало того, что снаряды синего креста были осколочно-химическими, то есть взрывались почти как обычные, и их нельзя было быстро отличить от обычных и надеть противогаз сразу. Сразу, потому что если не сразу, и успеть вдохнуть разок этой дряни, то через 15 минут противогаз сам скинешь. В нем очень некомфортно блевать, он быстро заполняется. Но вторая беда в том, что это вещество распространяется в виде очень мелкого аэрозоля или дыма и в боевой концентрации способно проникать через полосу обтюрации противогаза, клапан выдоха и через некоторые фильтры. Я писал об этом в статье о химической войне, но считаю нелишним повторить. Поэтому сопротивление после такого обстрела могло быть значительно меньше, чем мы себе представляем.

Таким образом, новая тактика играла на важном взаимном дополнении новой тактики пехоты и новой тактики артиллерии. Резкое сокращение длительности артиллерийской подготовки давало возможность пехоте прорвать оборону до того, как противник подведет резервы. Но этого можно было достичь только если пехота будет продвигаться достаточно быстро. При этом ввиду того, что артиллерия переходила от уничтожения к подавлению, пехоте было нужно самой уметь решать проблему немного недобитой обороны. Решать, но не замедляться об неё. И пехота показала, что она способна совместить эти два компонента.

Этот взаимный танец артиллерии и пехоты привел к способности германской армии реально прорывать ту самую непробиваемую плотную оборону Западного фронта. Прорывать ее неоднократно и достаточно быстро для того, чтобы в построении армий Антанты образовывался разрыв. Разрыв, в который устремлялась наступающая немецкая пехота. Но об этом в следующей статье.

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!

Пост с навигацией по Cat.Cat

Также читайте нас на других ресурсах:
Телеграм ↩ – новости, заметки и розыгрыши книг.
ВК ↩ –наша Родина.

Автор: Виталий Илинич

Цикл статей будет рассматривать темы в средней детализации, в некоторых случаях крупными мазками, и выражать моё (автора) понимание ситуации, основанное на мнении участников ПМВ с высших командных должностей, выраженном после войны, на данных современных исследователей и исследователей времен Интербеллума, в том числе военных, а также на воспоминаниях офицеров, сражавшихся на фронтах ПМВ.

Предыдущие статьи цикла:

• Вступление – Что мы знаем о ПМВ?

  • Первая Мировая. Почему ничего не получалось?

  • Химическая война. Часть 1

  • Химическая война. Часть 2

  • ПМВ. Рождение современной артиллерии. Часть 1

  • ПМВ. Рождение современной артиллерии. Часть 2

Как действовала пехота в ПМВ? Как мне кажется, массовое представление об этом, если вообще имеется, нарисует нам картины стройных линий, наступающих в полный рост на строчащие пулеметы. В какой-то мере это реально было так. Затем как будто бы появились штурмовые группы, которые двигались ползком, кидали гранаты и ураганом проходились по окопам. Тем более, что как раз к концу войны появились в привычном виде пистолет-пулеметы. Порой кто-то даже пишет, что вот чуть ли не ими оборону и прорвали. Но ведь ползком и хождением по окопам оборону не прорвать? Может там было что-то более сложное?

Конечно. Если коротко, то новая тактика пехоты включала и новое вооружение, причем далеко не только пистолет-пулеметы, и новые методы командования, и новое разделение ролей в пехотных частях, и новые задачи. Причем многие из этих вещей стали возможны только когда оборона приняла свой характерный для ПМВ вид.

Сами подумайте, ведь так хочется обвинить военных в том, что они бестолковые и не могут осознать необходимость двигаться мелкими группами, ползать, там, кидаться гранатами, и всячески просачиваться. Так ведь? Ведь оно очевидно? Я даже оставлю обычную мысль про послезнание – про то, что намного «очевиднее» кажутся уже известные решения. А вот догадаться до чего-то нового, пока оно еще не было кем-то внедрено, сложно.

Тут важнее другое – военное дело иногда бывает консервативно, это правда, но оно обычно так или иначе исходит из задач и ситуации. И нередко требуется ситуацию осознать и сформировать новые задачи, на это нужно время. А так – зачем каждому пехотинцу давать гранаты? Куда он их будет кидать? В те времена война шла относительно стройными построениями и крупными формированиями, причем это неплохо работало даже в первый месяц 1914-го, пока действия были маневренными. Там нет как таковой развитой системы окопов, кроме каких-то отдельных случаев, а в поле эти гранаты менее эффективны. А вот ружейный и штыковой удар – более эффективен. Отдадим гранаты саперам, как сведущим в работе со взрывчаткой, – вот они будут заниматься штурмами, если уж придется. Кто ж знал, что в окопах скоро будут все?

А как действовать мелкими группами? Кто будет ими командовать? Нет подготовленных командиров, которые могут быть вот такими лидерами мелких групп пехоты – отделений по 8–12 человек и взводов по 3–4 отделения. И главное, зачем в поле ими действовать, когда сильнее будет огонь стрелковой шеренги в минимум 80 рыл, причем это один немецкий взвод по тем меркам. Много лейтенантов тоже негде взять, поэтому у каждого по 80 человек. А реальная минимальная тактическая единица, которая как-то будет сама маневрировать, – это рота, а она по тем временам может быть несколько сотен человек! И управлять командиру роты так проще, она не разбредается кто-куда, что не докричишься.

Ну и, наконец, просачивание. С этим интереснее всего, потому что в значимой степени это было малореально даже уже при позиционном кризисе ПМВ. Дело в том, что чтобы просачиваться и скрытно там куда-то переползать или перебегать от воронки к воронке, должно быть выполнено несколько важных условий. Например, должны быть эти самые воронки. А когда у тебя маловато и артиллерии, и снарядов, а тем более если ты в основном стреляешь из 75-мм пушки, да еще и шрапнелью, то откуда эти воронки возьмутся? Шрапнель вообще не очень-то взрывается.

Да и 75-мм ОФС тоже так себе. От него воронка будет диаметром в метр и глубиной в полметра. Это одного-то человека еле-еле укроет, и то только согнувшись. А уж группу людей или пулеметный расчет – ну никак. 105-мм ОФС делает воронку побольше – 1,5х0,7 метра, но это тоже маловато. А вот от 152-мм снаряда уже воронки будь здоров какие: шириной 3,5–4 метра и глубиной 1,5–1,7 м – там не очень высокий мужчина может почти в полный рост стоять. Но чтоб эти воронки наделать, надо сперва начать вести длинные артподготовки (ну если не задаваться целью создать только сами воронки, их-то можно быстро наделать). Кстати, они заодно разрушат проволочные заграждения перед фронтом наступающей пехоты.

Но тут кроется самая главная проблема. Мало подползти, надо еще ж куда-то там просочиться. А куда ты просочишься, если у тебя оборона на начальном этапе позиционной войны представляла собой линию, в которой плотно расположены стрелки с винтовками? Чтобы просочиться, оборона сперва должна была потерять свою плотность и превратиться в систему опорных пунктов. Удачи просачиваться между стоящими плечом к плечу бойцами противника!

А на это надо было время. Надо было сперва чтобы артиллерия начала очень плотно и мощно бить по противнику. Чтобы он был вынужден разрежать свои построения для уменьшения потерь. Чтобы он был вынужден вместо плотной обороны по переднему краю растягивать ее в глубину. Чтобы он вместо огня линии стрелков в окопах концентрировал силы в разнесенных друг от друга опорных пунктах. Вот тогда-то, когда оборона перестает быть монолитно сплошной именно с точки зрения расположения личного состава, вот тогда-то и можно будет где-то куда-то просачиваться. А до этого ты просто упрешься в чью-то винтовку.

Но почему вообще была принята тактика действий в этих линиях, колоннах, цепях, всё это хождение стройными рядами и волнами? Здесь наложило отпечаток сразу несколько причин. Я не буду очень уж глубоко уходить в историю, иначе придется об одной лишь тактике пехоты написать, наверное, книгу. Однако многим непонятно, как можно было в условном 18-м веке стоять в линии и ловить лицом пули. Ведь именно так же представляют себе линейную тактику. А тактика пехоты ж развивалась оттуда.

Реально же намного большей проблемой было управление войсками и поддержка хоть какого-то порядка, не говоря уж о предотвращении увиливания от боя. Уровень развития бойцов массовых армий был крайне невысок – армии становились массовыми и брали в них уже кого попало. А эти люди были крайне простые, не очень-то мотивированные, и не слишком смыслящие в процессе.

Да и оружие было не то чтобы поразительно эффективное. Стреляли-то в основном из гладкоствольных дульнозарядных мушкетов, которые ну совсем не точные в массовом случае. Там же мало сделать качественный ствол, надо еще чтобы боеприпасы были хорошо к нему подогнаны и более-менее одинаковы. А когда солдаты чуть ли не сами себе льют пули, то тут уж ни о каких строгих допусках размерностей говорить не приходится. Да и стреляют они кое-как. Поэтому пули летят черте куда, и главное обеспечить темп и массовость стрельбы, чтобы просто вероятность попадания повысилась за счет количества попыток. Для темпа стрельбы, кстати, тоже желательно стоять, потому что ружье заряжается с дула с помощью длинного шомпола, и делать это удобнее всего стоя. Вот и надо, чтобы все стояли вместе и стреляли по указаниям командиров.

Пушки тоже не сказать, что были безумно эффективны. Ну разве что при стрельбе картечью на близкой дистанции. Ядра, которые выстреливаются с не очень большой дистанции и не несут в себе никакого заряда, конечно, неплохо могут пройти через линию бойцов, снося одного за другим, но это очень далеко от эффекта полноценной артиллерии 20-го века – даже каких-нибудь гаубиц 1902-го года или пушек 1897-го. Староформатные орудия имели низкую скорострельность, слабое действие снарядов, малую дистанцию поражения, низкую точность, примитивные прицельные приспособления и проблемы с переносом огня по фронту. Собственно, даже казнозарядная артиллерия с примитивными разрывными снарядами во Франко-Прусскую войну 1870-х не показала решительного преимущества перед оружием пехоты по количеству пораженных бойцов.

Ввиду таких не очень-то высоких параметров огнестрельного оружия и артиллерии, каких-то решительных результатов можно было добиться скорее ударом в штыки, чем стрельбой. Решительного не столько в плане количества убитых, а скорее в плане обращения противника в бегство. Штыковой удар – это страшно. А для штыкового удара надо, опять же, чтобы бойцы были все вместе, стояли на ногах, и находились под управлением офицеров и унтер-офицеров. Иначе просто командиры не успеют своевременно всех собрать и предпринять необходимый в конкретный момент маневр.

Но есть и еще одна угроза – кавалерия. Удар тех же кирасиров по расползшейся, разредившей построение пехоте, где половина бойцов залегла, будет иметь просто колоссально губительные последствия. Всадники просто раскатают такую пехоту в блин, а остатки побегут, что еще может вызвать цепную реакцию бегства остальных частей. Особенно если те тоже будут «рассыпанными». А вот пехота собранная, стоящая в построении, контролируемая офицерами, может довольно быстро собраться в каре или иное подходящее построение и встретить кавалерию плотной стеной штыков, где каждый будет чувствовать поддержку плеча товарища. Я объясняю очень грубо, разумеется, и специалисты по 18-му веку меня раскатают не хуже, чем «мои» кирасиры сейчас раскатали нерадивую пехоту. Придется мне потерпеть эти потери от них, всё ради вас, дорогие читатели, я ведь должен объяснить хотя бы простыми словами.

Поэтому в те времена нельзя было давать массовой пехоте волю. Дай ей волю – да она разбежится просто, или заляжет. Кто для стрельбы, а кто за укрытием, и даже огня вести не будет. А иные до ближайшего леса – и бежать. Сдалась этим деревенщинам та война… Но военным она зачем-то сдалась, так что им такого допускать было никак нельзя. Поэтому всё строго, чтоб можно было маневрировать. Но в этом случае подразделение, которое минимально обладает какой-то самостоятельностью, это рота. Вернее, поначалу даже батальон, но к 20-му веку уже спустилось до рот.

А значит, что даже младший офицер – лейтенант, командовавший взводом, был персоной вспомогательной. А унтер-офицер вообще был нужен в основном как лицо устрашающее. Чтобы солдат больше боялся его, чем врага. Задачей унтера было, с одной стороны, контролировать, чтобы все делали своё дело как положено, и никуда не затерялись. А с другой – если уж дело дошло до ближнего боя, то личным примером показать, как должен действовать храбрый солдат. Можно ли от такого человека ожидать каких-то навыков управления и самостоятельных тактических действий? Едва ли. Он просто не для этого нужен. Но кто тогда будет управлять отделениями, да и взводами пехоты?

Те, кто был мотивирован, умел стрелять и явно что-то смыслил, могли попасть в особые части. Они назывались по-разному, для удобства назовем их егерскими – так они назывались поначалу в армии Российской Империи. Эти части были намного больше ориентированы на точную стрельбу, действия в рассыпном строю, инициативно, мелкими группами; на использование укрытий, на различные военные хитрости, организацию засад, дозоров, авангардов и так далее. В некоторых странах они набирались из сыновей лесничих и охотников – тех, кто явно умел стрелять. Также таким стрелкам могли давать редкие на тот период (до середины 19-го века) нарезные ружья – что (вместе с умением стрелять) резко повышало точность их стрельбы вплоть до возможности метко поражать индивидуальную живую цель с нескольких сотен метров.

Но сделать все полки такими на тот момент еще не представлялось возможным, да и особо было незачем. Военное дело хоть и не стояло на месте совсем, в глобальном плане имело относительно небольшое развитие пехотных тактик на протяжении чуть ли не 200 лет. Зачем менять глобально то, что и так более-менее работает?

Но тут случилось страшное. Примерно с середины 19-го века за всего-то 50 лет истории произошел колоссальный, невиданный скачок вооружений и технологий. И развитие тактики просто драматически отстало. Причем мало того, что каждые 10 лет появлялось что-то новое, так еще и как это теперь использовать, догадались далеко не сразу. Могли, например, провести артподготовку, а атаку пехоты начать на следующий день, как имело место в сражении под Плевной в 1877 г. Разумеется, это накладывало серьезный отпечаток на эффективность действий, и – на оценку эффективности сторонним наблюдателем, например французами. Которые к началу ПМВ не очень-то верили в артподготовку и тяжелые орудия, опираясь в том числе и на этот негативный опыт.

И вот за 50 лет примерно с 1850-х сначала появились и массово были внедрены нарезные ружья с пулями, которые не надо вбивать прям чуть ли не молотком в нарезы по всему стволу. Выросла дальность и точность стрельбы, а относительно старых нарезных ружей выросла скорострельность. Новый капсюльный замок также способствовал и точности, и скорострельности, и удобству. С ними бок о бок шла нарезная дульнозарядная артиллерия. Имелись уже и относительно массовые «разрывные» снаряды – полые, начиненные дымным порохом.

Затем, спустя очень короткое время, в обиход вошли казнозарядные системы (а в Пруссии даже раньше), а затем и унитарные патроны с металлической гильзой. И в артиллерии, и в стрелковом оружии. Это еще больше нарастило скорострельность. В 1880 – 90 гг. в ход быстро вошли многозарядные магазинные винтовки и тут же перешли на патроны с бездымным порохом. Еще больше возросли скорострельность и дальность эффективной стрельбы. С моей точки зрения также было очень важным, что продольно скользящий затвор (как у широко известных нам винтовок Мосина и Маузер 98) теперь позволял с высоким темпом стрелять в ближнем бою, чего ранее, с необходимостью дозарядки каждого выстрела рукой, могли добиться только очень опытные и хладнокровные стрелки.

Довершалось всё это относительно массовым внедрением пулеметов, вхождением в обиход скорострельных орудий, стреляющих шрапнелью и полноценными стальными осколочно-фугасными снарядами, снаряженными бризантной взрывчаткой (например, мелинитом, тротилом). Той самой, которая способствует образованию большого количества осколков и имеет резко возросшую в сравнении с черным порохом мощность взрыва. Сталь же необходима по той причине, что при использовании чугуна образуются слишком мелкие осколки и корпус снаряда может расколоться без кондиционного взрыва при ударе о препятствие.

А вот тактика за этим всем не успела. Не то чтобы она совсем не изменилась, нет. От линейной тактики всё же начали отходить, причем еще в 19-м веке. Постепенно перешли к колоннам стрелков, а потом постепенно и к цепям стрелков. Теперь не обязательно было всякий раз стоять, больше стало маневра, так как не надо держать очень плотный и строгий, вытянутый по фронту, строй. На худой конец, больше не было проблем с перезарядкой ружья стоя, да и значимость кавалерии постепенно снижалась. После знакомства с бурами (Англо-Бурская война) армии постепенно начинали рассматривать так называемую «бурскую тактику» с ее индивидуальными действиями, маскировкой, рассредоточением. Эта война также показала, как лихо магазинные винтовки выщелкивают наступающие в плотных построениях пехотные роты.

Некоторые армии к ПМВ уже успели внедрить униформу маскировочной раскраски – не в смысле, что пятнистый камуфляж, а хотя бы просто монотонно землистого цвета без ярких выделяющихся участков. Она маскирует несравнимо лучше, чем нечто времен Наполеоновских войн с красным мундиром, блестящей бляхой какой-нибудь, здоровенной шапкой с султаном на верхушке. Уже можно было обойтись без барабанного боя и марширования прям на врага. Хотя французская армия к началу ПМВ еще воевала в красных штанах – не везде слом традиций давался легко.

Но всё же основу действий пехоты до сих пор составлял скоординированный огонь множества винтовок. Винтовки были основным вооружением стрелковых батальонов и даже полков – собственно, они не просто так называются стрелковыми. Пулеметов было очень мало – их могло быть шесть на весь полк – и это были тяжеленные станковые Максимы, хотя уже появлялись и другие конструкции. Ручных пулеметов еще зачастую в штате не было вообще, хотя технически они существовали (пулемет Мадсен), но даже в применявших их армиях могли быть еще не осознаны именно как оружие поддержки малых подразделений пехоты.

А раз так, то и действовать пехота должна крупными группами, чтобы обеспечить себе огневое превосходство и удобство управления. Это потом силу огня будут обеспечивать пехотные пушки, станковые пулеметы, ручные пулеметы, минометы, взаимодействие с артиллерией, а сама пехота будет скорее маневренной частью и тем, кто зачищает местность. Плюс принцип огня и движения, когда поочередно часть стрелков поддерживает огнем, а часть передвигается. Пока что всего этого нет, и, если ты хочешь подавить противника, изволь стрелять из винтовок всей ротой. А то сила огня снизится. А значит и нет особо возможностей маневрировать малыми группами под прикрытием чего бы то ни было, да и, как я уже писал, младшие офицеры и унтер-офицеры вообще на это не очень рассчитаны, у них немного другая роль.

Были даже попытки провести учения с новыми, более индивидуальными действиями, да только они показали явные недостатки такого метода. Стрелковые подразделения до такой степени разбрелись во все стороны, что ими просто стало невозможно управлять – как управлять-то, если офицеры это делают своим голосом по большей части, а фланги расползлись черте куда. Там не набегаешься. Взвод на 300 метров растягивался. Батальон – на три километра. А младшие командиры пока не были достаточно обучены действовать сами. И как будто надобности прям особой нет – еще не в полной мере осознана мощь современного на тот момент оружия. Да и новая артиллерия еще не сказала своего веского слова. Хотя постепенно, то тут, то там новая «бурская» тактика начала входить в арсенал армий. Но требовался какой-то поворотный момент.

Тут случается Первая Мировая, когда на огромном протяжении Западного фронта после недолгого периода маневренных действий всё погружается в сплошные окопы. И вдруг выясняется, что, 75-мм скорострелки, ведущие огонь шрапнелью, становятся «косами смерти». 105-мм и 150-мм гаубицы, ведущие заградительный огонь осколочными снарядами, рвут на куски и смешивают наступающую пехоту с землей. Храбрые защитники окопов, ведущие частый и относительно меткий огонь из винтовок, оставаясь практически непоразимыми, выбивают тех, кто каким-то чудом выжил под огнем артиллерии. И в довершение всего еще и пулеметы, хотя на первом этапе их роль была намного ниже, чем принято считать (важной она стала чуть позже). Еще и колючая проволока, которую наматывают всё больше и больше, в много рядов, не дает подойти к окопам быстро. В итоге мощь огня такая, что наступающая пехота просто стачивается и может закончиться еще до того, как добежит до вражеского окопа.

Наступая в классическом построении, можно только превращать свою пехоту в трупы и фарш. Так и делали в первое время, что французы с англичанами, что немцы, надеясь еще вырваться на оперативный простор маневром или могучим ударом, пока не истощили силы и не поняли, что что-то тут не так. Пока еще была маневренная фаза, и эти строи колонн могли и пытались маневром крупного подразделения обойти противника с фланга, было еще нормально. Они ж не совсем были чугунные, не просто вперед на врага перли, там с маневром всё в порядке было. Но когда началась позиционка, и окопы протянулись на всю протяженность фронта от Швейцарии до моря, обойти с фланга стало невозможно. К декабрю 1914 уже стало понятно, что надо что-то менять. К тому же уже осенью начался значительный дефицит снарядов артиллерии. И это была одна из причин, по которой начался отсчет рождения новой тактики пехоты.

Причина проста. Если снарядов у артиллерии нет, а локальные, местные задачи решать как-то надо, пехота должна научиться решать их самостоятельно или с малым задействованием артиллерии. Локальные задачи даже уровня рейдов в окоп за пленным. Для этого надо как-то оказаться в окопе. Ну и иногда на локальном уровне могли захотеть отбить участок траншеи или укрепление, которое особенно сильно досаждало своим, на худой конец какой-то локально важный холм. За холм оперативной важности махач мог быть на уровне армий, так что про это как-нибудь потом.

Одной из первейших проблем, разумеется, было преодоление нейтралки. В этом деле очень помогали поначалу саперы, ну и, разумеется, артиллерия. В случае атаки с ограниченными целями шибко много снарядов не требовалось для короткого подавления, плюс немало задач решалось минометами саперов. Простые и недальнобойные, они не годились для производства полноценной артподготовки, зато вот для локальных действий – в самый раз. В целом, саперы были как раз теми, кто был лучше всего подготовлен к такой вот траншейной войне – их и готовили в том числе для штурма укреплений. Поэтому у них были минометы, гранаты и умение работать с заграждениями. В условиях окопов и хитросплетений колючей проволоки это было куда как кстати.

Саперы поначалу лидировали локальные наступления немцев. Пользуясь эффектом от огня артиллерии и минометов, они прокрадывались по оврагам и складкам местности к окопам, закидывали гранатами передовые позиции и резали колючую проволоку – на первых этапах войны она еще не везде была очень уж многорядной. Затем в наступление сразу же шла пехота в неплотных построениях и с примкнутыми штыками. Врываясь в окопы, пехота иногда продвигалась дальше и дальше, но быстро оказывалась на незнакомой местности в хитросплетении ходов сообщения под огнем французских орудий, стреляющих с тыловых позиций. Своя артиллерия еще не могла поразить оборону на всю глубину, да и дефицит снарядов накладывал свой отпечаток.

В некоторых случаях, описанных у младших пехотных командиров, гранаты уже в начале 15-го года получала сама пехота, и в совсем локальных атаках действовала практически без артиллерийской поддержки вообще. И в этом, и во всех остальных случаях особенно важна была заранее проведенная разведка местности, препятствий и позиций противника. Пехота могла ночью подползти к заграждениям и разведать, где они установлены халатно, на небольшую глубину, или повреждены, а могла и сама их порезать.

Постепенно, используя уже повсеместно разреженные построения, действуя более гибко, используя гранаты и помощь саперов, немцы регулярно преодолевали нейтральную полосу в локальных атаках. Я рассматриваю здесь в первую очередь немцев как законодателей моды в тактике пехоты ПМВ – так уж вышло, что они были пионерами и в артиллерии, и в химоружии, и в пехоте. Однако их противники тоже не сидели, сложа руки, и французские с английскими окопные рейдеры тоже могли дать прикурить. Воевать умеют не только немцы.

Но когда пехота, забросав гранатами первую линию, спрыгивала в окопы, то оказывалось, что биться там с винтовкой и примкнутым штыком – основным вооружением пехотинца, очень непросто. Они ж длиннющая – 1250 мм. Даже с оружием метровой длины в узких пространствах орудовать непросто, я сам лично проверял. А тут мало того, что винтовка длиннее, так еще и штык там ого-го какой! Она со штыком почти в рост человека будет, ну, невысокого. На фото тех времен кончик штыка установленной прикладом на землю винтовки доходит порой до уровня носа стрелка. И как с такой оглоблей в окопе орудовать?

Здесь особо длинный штык, обычно они были покороче – где-то до уровня глаз или носа. Не стоит думать, что боец – карлик. Даже мне, мужику ростом 1.82 м, винтовка Маузера (не карабин) доходит почти до груди. Боец, наверное, ростом около 1.70 м, просто немного ссутулился

Иное дело – граната! Мало того, что она небольшая, так ее еще можно закинуть за угол или перекинуть через препятствие. Куча достоинств. Вот только гранат надо очень много, иначе они в бою быстро закончатся. Поэтому на фото мы видим пехоту, просто увешанную гранатами, еще и с дополнительными большими сумками для их переноски. Более того, тактика подразумевала наличие подносчиков гранат в передовых группах. Однако и от винтовки отказываться нельзя. После того, как окопы будут заняты, противник пойдет в контратаку, и тут-то уж винтовка будет куда как полезна!

Но это было только начало...

Продолжение следует...

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!

Пост с навигацией по Cat.Cat

Также читайте нас на других ресурсах:
Телеграм ↩ – новости, заметки и розыгрыши книг.
ВК ↩ –наша Родина.

Автор: Виталий Илинич

Вступление – Что мы знаем о ПМВ?

• Первая Мировая. Почему ничего не получалось?

• Химическая война. Часть 1

• Химическая война. Часть 2

• ПМВ. Рождение современной артиллерии. Часть 1

Новые методы стрельбы постепенно включали также и учет кучи явлений, на которые до этого не обращали внимание. Ветер, температура воздуха и заряда, атмосферное давление, точная топографическая привязка орудия и цели, разница по высоте между орудием и целью – всё это может оказать существенное влияние на результат стрельбы. А при стрельбе на большие дистанции (15 км и более) уже нужно вносить поправку на вращение Земли. И на такие дистанции стреляли уже в ПМВ.

Также требовалось учитывать особенности боеприпасов. Ведь промышленность не может выпускать все снаряды строго одинаковыми, а если отправлять всё неидеальное в брак, то снарядов просто будет слишком мало. В частности, партии боеприпасов отличаются по массе. Пусть и в небольших пределах, но при стрельбе на многие километры это будет вносить свой вклад в рассеивание снарядов. Поэтому очень важно сортировать боеприпасы по массе на партии с разными усредненными характеристиками. Например, 0 (средний вес), -1 (недовес), -2 (большой недовес), +1 (перевес), и так далее, приняв, разумеется, диапазон веса для каждой группы. В таблицах стрельбы для каждой такой группы будет своя пометка по поправке на дальность.

Не меньшую проблему представляла низкая подвижность артиллерии. Да, можно было взять кучу орудий из крепостей, но средства тяги оттуда в таких количествах взять не получится. Особенно если мы говорим о «тракторной», то есть артиллерии на мехтяге. Такая в ПМВ уже была и получила широкое распространение. Требовалось создать много тягачей, выучить водителей и механиков – это ведь 1910-е годы, автомобиль-то еще был много где в диковинку!

Теперь я должен еще разок коснуться темы, почему артподготовка велась так долго. Ну что там можно расстреливать неделю?! Сперва мы разберемся с тем, как расстреливать. В данном случае, помимо большого количества целей, играли важную роль три фактора.

Во-первых, французы считали необходимым надежное поражение целей. Не подавление, а в большей степени первую очередь уничтожение. С ними сложно спорить относительно того, что уничтоженные орудия и укрепления точно не будут представлять опасность. Но уничтожение требует намного большего расхода снарядов и намного большей точности попаданий.

Во-вторых, очень методичный способ огня. Французы стреляли методом прямой пристрелки, когда для поражения каждой цели надо было сначала пристрелять орудие с корректировкой с самолета или иным способом, подразумевавшим наблюдение за целью. А затем огонь на точность для четкого поражения цели – ведь во многом требовалось прямое попадание! И это тоже требовало корректировки. А самолетов не всегда было достаточно, да и погода не всегда благоволила полетам, в особенности на древних «кукурузниках». Имелись и другие технические трудности, например, с работой радиотелеграфа (своеобразная «рация» из ПМВ).

Ну и в-третьих, старые орудия, которых было большинство во французской артиллерии, не могли обеспечить большой скорострельности. Как по причине отсутствия противооткатных механизмов, из-за чего орудие откатывалось назад, а затем накатывалось вперед всей массой, а не только стволом, и надо было ждать завершения этого процесса, прежде чем зарядить орудие. Так и из-за необходимости его после этого перенаводить, а это тоже не получится делать, пока орудие не встало на место.

И не стоит думать, что эта проблема была только в начальный период войны! Например, по некоторым данным, в середине 16 года только 1/9 тяжелых орудий была новой конструкции. К концу года – 20%. Даже в апреле 17 года, как я уже писал, новых тяжелых орудий имелось по оценке французского генерала Эра 55% короткоствольных и только 25% длинноствольных (от общего числа), остальные старые. И летом 1918-го всё ещё оставалось значительное число старых орудий, хотя новых уже было большинство. Помимо этого, разумеется, в артиллерию поступали различные сверхтяжелые орудия порой просто линкорных калибров (железнодорожные), но основную массовую работу всё же делали не они.

Но что же за цели поражали все эти орудия? Пойдем в порядке расположения их от наиболее близких к наиболее далеким. Орудия в ходе артподготовки должны были разрушить колючую проволоку. И это совсем не смешная задача, потому что колючей проволоки там могло быть на много-много десятков метров в глубину. Целый сад колючей проволоки мог ждать наступающую пехоты – ножницами это можно резать до бесконечности. Поэтому проволоку должна разрушить артиллерия либо танки, но для танков это чревато наматыванием ее на ведущие колеса, что может даже привести к остановке машины. Вот какие-то недобитые мелочи – да, это пехота дорежет сама.

Затем шло разрушение самих окопов. Это тоже считалось, видимо, достаточно важным мероприятием. Вместе с этим также можно уничтожать выявленную полевую фортификацию – как укрепленные огневые точки и опорные пункты, которые удалось обнаружить, так и подземные убежища. Несмотря на то, что они находились глубоко под землей, порой даже на глубине в 15 метров, а то и глубже, иногда снаряды разрушали их или закапывали оба выхода.

Огромное значение имело уничтожение артиллерии. В ходе артподготовки артиллерия противника была целью систематического «разрушающего огня» (так в источнике), а те, кто за неделю обстрела не был уничтожен и вскрыл себя огнем в ходе атаки пехоты, брались уже под подавляющий огонь в ходе сопровождения атаки. Французы, разумеется, были не совсем дураками, и не пытались всегда всё только уничтожать.

В ходе атаки пехоты также шло сопровождение пехоты методом подвижного огневого вала – стеной из падающих несколько впереди своей пехоты снарядов, которая медленно продвигалась вперед, ведя за собой пехотную атаку, и подавляя противника перед фронтом наступающих бойцов и на флангах.

Правда, не всегда эта идея работала хорошо. В частности, во время наступления первой половины 1917-го, получившего красноречивое название «бойня Нивеля», планирование артиллерийского сопровождения по каким-то причинам упоролось в максимальную скорость движения огневого вала. Видимо, считалось, что пехота сможет быстро за ним идти и таким образом быстро пройдет оборону немцев. Вот только сказать проще, чем сделать. Пехота отстала от огневого вала, а это чревато тем, что огневые точки противника успеют «проснуться» и выставить свои пулеметы и винтовки навстречу еще не подошедшей пехоте.

Но ладно, продолжим про схему артподготовки. Одновременно с описанным ранее, дальнобойные орудия вели воспрещающий огонь по тылам, мешая подходу резервов, блокируя дороги, разрушая станции разгрузки, склады и подобное. Ну вот и представьте себе, сколько на это потребуется орудий, снарядов и времени?

Это вызывало известные проблемы с выявлением противником направления атаки. Сбор колоссального количества орудий и снарядов требовал кучи усилий по подготовке позиций, маневру орудий и накоплению боеприпасов, не говоря уж о выжидательных позициях для пехоты. Одних снарядов в крупных наступлениях расходовалось по 6 т на метр фронта, а всего могло быть 100 000 т для операции, что подвозилось целый месяц. Так вот, вся эта деятельность рано или поздно становилась известна немецкой разведке. В частности, авиационной.

Так еще и наступления далеко не всегда удавалось удержать в тайне. Не таким уж редким явлением было то, что немцам становилось известно о предстоящем наступлении чуть ли не из прессы! (Немцы тоже могли порой проболтаться, не только французы с англичанами так делали). Вот и представьте себе, что сначала противник узнает о наступлении из прессы, потом разведка видит приготовления, а потом еще его оборона на конкретном участке массированно обстреливается неделю! Да тут даже тормоз поймет, что надо бы собрать силы в этом месте для отражения атаки.

Главное только эти силы не напихивать в первую линию окопов, а то там они под всю эту артиллерию и попадут. Поэтому немецкая оборона, зная о мощи огня артиллерии противника, и способности его разнести всю оборону, до какой дотянется в первом ударе, решили в первой линии много сил и не держать. Да, кто-то там должен быть, чтоб противник не занял ее без боя, но основные силы теперь должны были быть в глубине, и в основном для контратак.

Эта идея отлично бы работала против противника, который пытается прорвать оборону полностью. Забавность ситуации заключается в том, что, когда немцы внедрили эту тактику, через некоторое время Антанта прибегла к ряду атак с ограниченными целями. Суть их заключалась в том, что та глубина, на которую поддержанная артиллерией пехота после недельной подготовки могла ударить именно в первом ударе, и была конечной целью атаки. То есть немцы заведомо отдавали первую линию, ожидая, что французы пойдут глубже, как они шли раньше, и там нанести им поражение контрударами. А французы просто останавливались, легко взяв первые рубежи.

Французам требовались эти атаки для поднятия боевого духа пехоты. Всё же пара лет бессмысленного долбления в оборону в попытках прорваться дальше возможностей первичного удара, а также некоторые другие трудности привели к росту неповиновения в пехоте и даже к бунтам. Ряд наступлений, в которых основную работу делала артиллерия, а пехота с малыми потерями занимала 2-3 километра в глубину, действовали на армию воодушевляюще.

Но так нельзя было выиграть в войне. Просто не хватило бы никаких ресурсов, да и желания воевать так с немцами до границы было немного – это что ж получается, надо перепахать в лунный пейзаж всю захваченную врагом территорию Франции, и воевать на протяжении пятидесяти лет? Нет, это недопустимый вариант! Поэтому надо было так или иначе решительно наступать и пытаться прорвать оборону, да вот только как? Вся имеющаяся тактика этой проблемы не решала. В основном научились очень четко брать первую позицию (на глубину несколько километров, в смысле, а не то, что первую линию траншей – позиция состоит из нескольких линий траншей).

Нужно было поражать оборону на всю глубину сразу, так, чтобы пехота могла вот этим вот первым ударом пройти настолько глубоко, чтобы дойти уже прям до артиллерийских позиций. То есть пройти и первую позицию обороны, и вторую, и артиллерийские позиции (возле которых немцы, например, делали тыловой рубеж) до того, как противник успеет «опомниться».

А для этого нужно, во-первых, добиться полной внезапности. Противник ни в коем случае не должен знать о том, что наступление начнется в конкретном месте в ближайшие недели. То есть хотя бы оставить его в неведении до начала артподготовки. Скрытность, скрытность и еще раз скрытность! В какой-то мере этого удалось добиться Антанте в некоторых наступлениях. В частности, в битве при Камбрэ осени 1917-го внезапность была, можно сказать, полная. Одним из способов добиться такой внезапности будет … не говорить никому о наступлении. Даже союзникам-французам. Так поступили, по некоторым данным, британцы, и им удалось.

Но одного этого будет недостаточно. Нужно кое-что еще, и этим тоже славится наступление при Камбрэ. Если вести артподготовку неделю, то толку от скрытности будет тоже не очень-то и много. Надо как-то сократить эту подготовку до вменяемых длительностей. Немцы, имея много скорострельных орудий, вели подготовку, например, девять часов. Но и это немного долго.

Англичане поступили очень хитро. Они вообще не проводили артподготовку при Камбрэ! Артиллерия открыла огонь с началом атаки танков и пехоты. То есть не было артподготовки, было только артиллерийское сопровождение атаки. Во многом это было возможно в силу того, что атаку поддерживали сотни танков – порядка четырех сотен машин на фронте в 10 километров устремились в атаку вместе с пехотой. Ну как устремились – со скоростью 4–5 км/ч, но всё же. Проволочные заграждения в этом случае тоже отдавались во многом на откуп танкам. К ним даже прикручивали специальные якоря, чтобы проволоку цеплять и растаскивать.

Немецкая оборона была сотрясена, но всё же не пробита окончательно. Тем не менее, стоит отметить отличную подготовку англичан. Они реально смогли удержать всё в тайне, скрытно вывести в атаку сотни танков, отработать их взаимодействие с пехотой, достаточно хорошо сопровождать атаку артиллерией. Применили в какой-то мере новые методы стрельбы, о которых я расскажу ниже. Это позволило за несколько часов продвинуться в глубину обороны на 6–8 километров. Это много.

Но потом случилась заминка, было много потерь в танках, всё-таки немцы уже научились с ними бороться (это было далеко не первое применение танков), и в итоге наступление перешло в разряд не вполне удачных. Оборону прорвать не удалось, как и во все предыдущие разы. Кто-то может поспорить, что формально некоторое недолгое время в обороне немцев существовал разрыв, и это можно считать прорывом обороны, но я считаю, что успешный прорыв обороны – это когда за пределы этой обороны смогли выйти свои войска и продолжить наступление. Потому что прорыв – это не самоцель, он делается для дальнейших оперативных результатов. По крайней мере для того, чтобы хотя бы начать их добиваться – выйти на оперативный простор. Под Камбрэ этого сделать не удалось. Даже несмотря на реальную массовость применения танков.

Но что же делать, если даже атака массой танков не прорывает оборону? А если ты Германия, и массы танков у тебя просто нет? Давайте рассмотрим немецкий взгляд на технику прорыва, которая в итоге привела к реальному прорыву обороны Антанты и выходу пехоты на оперативный простор с продвижением по результатам операции на многие десятки километров: 60 км, причем на широком фронте, а местами на глубину 80 км за операцию. Это не позволило немцам выиграть войну, стратегических целей они не достигли. Но это показало, что эту надоевшую всем оборону можно прорывать, можно вернуть хотя бы частично маневренную фазу войны.

Что же сделали немцы?

А немцы ввели новый способ проводить артподготовку. Суть ее состояла в том, чтобы нанести максимально мощный удар в максимально короткий срок, поразив оборону противника на всю глубину, но не дав ему при этом опомниться и подкинуть резервы к месту прорыва. Как этого добиться?

Мы уже с вами знаем, что немцы во многом обходили Антанту в оснащении современными на тот момент скорострельными орудиями калибром выше 77-мм. Обладая мощным артиллерийским кулаком из тяжелых орудий, немцы при этом могли вести стрельбу с большим темпом. А обладая большей дальнобойностью, они могли простреливать оборону на большую глубину, вплоть до корпусных штабов. При этом, с целью максимально увеличить дальность огня, немцы ставили значительную часть своих орудий буквально чуть ли не за первой линией окопов, причем даже из группы особо тяжелых орудий (например, 150-мм пушки). Но это было не единственной особенностью.

Вторым было решение немцев не заниматься пристрелкой и огнем на уничтожение. Это резко сократило длительность артподготовки. В чем же суть? Немцы поняли, что основной задачей артподготовки будет подавление обороны противника. Если во время атаки артиллерия и огневые средства противника будут по большей части молчать, подавленные огнем немецкой артиллерии, то их вовсе не обязательно полностью уничтожать. Зачем, если суть в том, чтобы они не мешали пехоте идти в атаку?

Вынужденный молчать пулемет, до которого дошли наступающие бойцы, уже не сможет оказать сопротивление. А быстрый рывок пехоты через подавленную оборону может дойти и до артиллерийских позиций, орудия на которых в некоторых случаях уже будут покинуты расчетами из-за сильного подавляющего артогня. Огневые сооружения, окопы, пулеметные точки опасны, пока ведут огонь. Если же они вести огонь не могут, то пехота просто до них дойдет, закидает гранатами, возьмет защитников в плен или перебьет их в ближнем бою, оглушенных, отравленных газами.

А если не надо вести огонь на гарантированное уничтожение, значит длительность ведения огня очень сильно сокращается. Важнее создать ураганный огонь незадолго до наступления и в ходе наступления, чем долго и размеренно неделю долбить всё до лунного пейзажа. Тем более что скорострельность современных на тот момент орудий уже позволяла вести интенсивный огонь даже относительно крупными калибрами, например 150-мм.

Это одна сторона. А вторая сторона ускорения заключалась в том, что немцы полностью перешли на новые способы стрельбы. Я о них уже частично писал выше, но в этом случае они получили максимальное распространение. Суть в том, что от пристрелки в каком-либо виде отказывались полностью, кроме каких-то отдельных редких случаев. Пристрелку не вели ни заранее, ни в процессе ведения огня. Речь шла именно о внезапном открытии ураганного огня всей наличной артиллерией.

Но как в таком положении куда-либо попадать? По расчетам. Для этого каждое орудие было отстреляно на полигоне с целью определения для него таблиц стрельбы – чтоб учесть особенности каждого орудия. Получены расчеты влияния атмосферных явлений и соответствующие поправки. Заранее и очень точно устанавливалось топографическое положение позиций батарей для ведения огня. При занятии позиции орудие должно было встать прицелом над специально установленной в земле маркой. Причем особенно уточнялось, что встать над маркой надо прицелом, а не серединой боевой оси. Ведь чтобы хорошо попадать, надо понимать, где сам находишься. Данные для стрельбы по конкретным целям (разведанным заранее) устанавливались по хорошо видимым ориентирам. Необходимые атмосферные поправки сообщались по факту измерения погоды перед атакой.

Всё, что возможно было рассчитать заранее, рассчитывалось заранее. В приказах прописывались все нюансы, составлялись подробные и четкие инструкции, кто когда какие позиции занимает, где лежат боеприпасы, склады, кто в какой очередности ведет огонь, какие цели когда поражать, какими снарядами, кто куда и когда передвигается и так далее. С учетом того, что артподготовка должна была начаться ночью, сильно много возможностей «поправить по месту» уже не было, хотя нельзя сказать, что этот способ полностью исключался. Пусть действия по четкому плану и были очень важны, но возникающие изменения учитывались и ход подготовки мог быть немного изменен.

Так родилась современная артиллерия. Артиллерия математики. Артиллерия расчета. Буквально еще в конце 19-го века и даже в начале 20-го много где стреляли чисто прямой наводкой на не очень большую дистанцию. И даже в начале ПМВ французы еще массово уповали именно на этот вид боя. А даже при стрельбе с закрытых позиций били только по пристрелке и четкой корректировке с прямым наблюдением. И вот 1918 год – и артиллерия бьет полностью по математическому расчету, без корректировки, сразу ураганным огнем, подготавливая прорыв за считанные часы.

Третьей же важной особенностью было крайне массовое применение химических снарядов синего, зеленого и желтого креста. Тактически я описал их применение в статье про химоружие, но здесь я отмечу суть их влияния. Ввиду того, что требовалось очень быстрое и надежное подавление, а точной пристрелки и корректировки не велось, очень кстати было средство, увеличивающее эффективность огня. Химснаряды позволяли быстрее достигать подавления. Даже если никто не будет насмерть отравлен, многие бойцы просто покинут опасную зону, или будут корчиться, кашлять и блевать, или экстренно заниматься дегазацией вместо ответной стрельбы! Тем более что от снарядов синего и желтого креста в 1918 году было довольно сложно защититься противогазом.

Но также химбоеприпасы позволяли менее точно попадать – ураган падающих снарядов даже при очень большом разбросе быстро создаст газовое облако в районе цели. Собственно, стрельба по «газовым прямоугольникам» не подразумевает стрельбы непосредственно по цели. Достаточно стрельбы по прямоугольнику шириной 200-300 м и глубиной 400 – 500 м, внутри которого где-то находится цель.

Ну и, наконец, воздействие химснарядов более долгое. Если после переноса подавляющего огня на другую цель кто-то остался жив и боеспособен, он может относительно быстро возобновить сопротивление. А вот если он был при этом отравлен синим крестом (дифенилхлорарсин – раздражающее вещество), то он еще несколько часов будет кашлять и блевать, если вообще не отключится на время (синий крест скорее выводит из строя на день, чем убивает, хотя можно, наверное, и насмерть надышаться). Если же к синему кресту добавили зеленый (удушающий газ дифосген), человек умрет или уедет с тяжелым отравлением в госпиталь. С ипритом (желтый крест), от которого защиты не было, воздействие вообще может измеряться в днях, он на местности может и неделю лежать.

При этом в некоторых случаях химическая подготовка желтым крестом (ипритом) на нескольких участках, на которых наступление НЕ будет производиться, могла начаться заранее. Суть этого действа описана в статье про химоружие. Однако различные изнуряющие газовые обстрелы были для этой войны делом привычным, плюс они велись не в том месте, где будет проходить наступление, поэтому обороняющимся не совсем было понятно их назначение в качестве химподготовки к атаке. И даже когда огонь заранее велся снарядами зеленого креста (дифосген) в предполагаемых немцами районах наступления, без массированного обстрела артиллерией в целом это не выглядело как артподготовка. По каждому случаю химического обстрела на широком фронте не будешь кидать туда-сюда резервы – надо, чтоб это была полноценная артподготовка на конкретном участке, иначе можно кинуть войска на ложное место атаки. Да и непонятно, куда их кидать – обстрел-то на очень широком фронте в разных местах.

Внезапная массированная ураганная и при этом короткая (часов пять, а потом и меньше) артподготовка, которая начиналась затемно, например, в 4 часа 40 минут мартовской ночи, сотрясала оборону на всю глубину – 10 км и более, причем порой на фронте в несколько десятков километров. Затем, спустя четыре-пять часов, наступал черед атаки пехоты, которая следовала за двойным (химическим нестойким и классическим) огневым валом.

И здесь была вторая сторона медали! Если во французских наступлениях артиллерия разрушала практически вообще всё, и пехоте оставалось буквально занять изрытую воронками местность на два-три, иногда чуть больше километров вперед, то в весенних немецких наступлениях 18-го года было иначе. Массированный артиллерийский огонь подавлял много целей и ошеломлял противника, отравлял его газами, но он не мог поразить все цели. Какие-то цели в любом случае будут возникать перед лицом пехоты, порой в большей степени, чем при длительной точной артподготовке.

И если пехота хочет не отстать от огневого вала, и, пользуясь эффектом ураганного огня, проследовать через всю глубину обороны противника и вырваться на оперативный простор, то она должна наступать быстро. А значит со всякими возникающими на её пути небольшими неурядицами пехота должна уметь справляться сама, причем быстро и решительно.

Одной лишь внезапности и ураганного огня артиллерии для прорыва обороны недостаточно. Нужны действия пехоты. А для этого пехота должна иметь соответствующую организацию, вооружение и тактику. И вот об этом будет следующая статья.

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!

Пост с навигацией по Cat.Cat

Также читайте нас на других ресурсах:
Телеграм ↩ – новости, заметки и розыгрыши книг.
ВК ↩ –наша Родина.

Автор: Виталий Илинич

Вступление – Что мы знаем о ПМВ?

• Первая Мировая. Почему ничего не получалось?

• Химическая война. Часть 1

• Химическая война. Часть 2

Что мы знаем про артиллерию в Первой Мировой войне? Ну, кроме общих фраз про «бога войны» и артподготовок по две недели, которые не помогали. Собственно говоря, многим ПМВ представляется в виде бессвязных картин пулемет – хлор – танк. Первое – это то, что остановило пехоту. Второе – это то, чем пытались кризис преодолеть, но не преуспели. А третье – танк – это то, чем в итоге смогли прорвать оборону. А артиллерия? А она просто впустую выпускала сотни тысяч снарядов, бесцельно перепахивая грунт. Так может она вообще не нужна была? Нет, именно артиллерия в первую очередь смогла эту самую оборону прорвать. Давайте рассмотрим, какие были проблемы и как их в итоге удалось решить.

Как мы уже с вами знаем, Первая Мировая война – это не некая единая картина длиной в четыре года. И судя по тому, что нам как будто бы известно, может сложиться мнение, что артиллеристы, а вместе с ними и всё командование, были какими-то умственно-отсталыми людьми. Ведь нам одновременно видно, что артиллерия всё превращала в лунный пейзаж, но при этом как будто бы атаки пехоты останавливались постоянно пулеметами, не успев пройти и несколько сотен метров. А порой не успев даже преодолеть нейтральную полосу!

Как так выходит? Может быть, артиллеристы стреляли не туда? Или оборона противника была так сильно укреплена? Ну как же так может случиться, чтоб раз за разом был такой эффект?! Всё дело в том, что война была разной. Как я уже писал, методы наступления развивались, но вместе с ними развивались и методы обороны. И на каждом этапе были свои проблемы. При этом было не так уж и мало наступлений, прошедших в глубину на несколько километров, и завязших только потом – когда они вышли из-под «зонтика» собственной артподдержки. Здесь мы постараемся разобраться детально в том, какие были проблемы, и как их удалось решить – а ведь их удалось решить!

Для начала еще разок рассмотрим проблемы артиллерии. На начало ПМВ артиллерия, в первую очередь французская, была совсем не похожа не то, что мы привыкли себе представлять. Чуть ближе к современному представлению была немецкая, но и ей еще многое предстояло сделать. Я рассматриваю в первую очередь Антанту, потому что после остановки изначального немецкого наступления лета 1914-го, Антанта в значительно большей степени на Западном фронте была в наступательной позиции. А в первую очередь французов, потому что, они играли основную роль: война шла на их территории, и они выставили больше всего дивизий на этом направлении.

В отличие от немцев, делавших большой упор на тяжелую артиллерию (например, на 150-мм гаубицы), французы почти совсем не придавали ей значения именно в полевой войне. Происходило это по разным причинам, среди которых серьезная недооценка как значения артиллерии вообще, так и мощи огня тяжелой артиллерии, в частности. ПМВ стала первой крупной войной, где реально массово применили скорострельные пушки. До того, за неимением опыта, особо не понимали, какой же огневой мощью они обладают. По некоторым данным, французы также опирались на негативный опыт русской артиллерии ажно чуть ли не русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг., когда наша артиллерия оказала слабое воздействие на турок.

Да вот только в те годы не было полноценных осколочно-фугасных снарядов. Те, что были, снаряжались чуть ли не дымным порохом. Могущество снарядов, снаряженных дымным порохом, в сравнении, например, с тротилом, различается очень сильно. Порох и взрывается заметно слабее при равной массе, так еще и плотность у него ниже, т. е. в том же объеме масса пороха будет меньше. Это не говоря ещё об отставании его в прочих параметрах. В общем, 150-мм артиллерийская граната 1870-х, начиненная дымным порохом, и 150-мм граната 1910-х, начиненная тротилом, – это просто небо и земля!

И в итоге французская артиллерия подходит к началу ПМВ, вооруженная в основном 75-мм пушками. Тяжелых орудий именно в полевой артиллерии (уж не судите строго за такой термин) почти не было. Не лучше ситуация была и у англичан, насколько мне известно. Разумеется, как мы уже читали в предыдущих статьях, французы нашли своеобразный выход из положения, переведя в полевую артиллерию различные устаревшие орудия, однако они имели недостаточную дальность и скорострельность. Требовалось срочно начинать массовый выпуск новых пушек и гаубиц калибром более 75-мм, а также средств тяги к ним.

Давайте рассмотрим немного конкретных цифр. На начало войны французская полевая артиллерия имела на вооружении 75-мм легкие скорострельные орудия, у горных частей имелись 65-мм скорострельные орудия, а части тяжелой полевой артиллерии располагали 155-мм скорострельными гаубицами образца 1904-го года, 120-мм пушками Баке и 120-мм пушками Банжа обр. 1878-го года. Помимо этого, некоторое количество старых орудий Банжа предназначалось для обороны крепостей и для осадных парков.

В частях, мобилизуемых в первую очередь, имелось примерно следующее количество орудий:

3840 – 75-мм пушек;

120 – 65-мм горных пушек;

308 – тяжелых орудий, состоящих на вооружении полевых частей;

380 – тяжелых орудий Банжа, предназначенных для комплектования осадных парков.

Помимо этого, разумеется, было еще огромное количество (порядка 7000) очень старых орудий, предназначенных для обороны крепостей. Они позже очень пригодятся.

Для сравнения, в германской армии к началу войны имелось:

5500 – легких орудий, из которых 75% было калибра 77-мм пушками, а 25% - гаубицы 105-мм.

2000 – тяжелых орудий, среди которых 105-мм и 135-мм пушки (да, такой вот необычный калибр), 150-мм гаубицы и 210-мм мортиры, при этом орудия в основном были современные на тот момент.

Не стоит, однако, сравнивать напрямую именно цифры – не забывайте, что к французским орудиям присоединилось и некоторое количество английских, правда, с похожим распределением по классам. Важнее тут то, какую долю орудий составляли тяжелые.

Еще немного про ТТХ – французские орудия отличались недостаточной дальнобойностью. Шутка ли, баллистически 75-мм пушка могла стрелять и на 8 километров, но прицел и лафет были рассчитаны только на 6,5 км. Для сравнения, у немцев на такую дистанцию стреляла 105-мм гаубица с существенно большим уровнем могущества снаряда (он как бы весит примерно вдвое больше). Немецкая 150-мм «тяжелая» (а реально очень легкая по массе) полевая гаубица образца 1902 г. била уже на 7,4 км. Более мощная 150-мм гаубица 1913-го года – на 8,6 км. 210-мм «короткая» мортира била на 9,4 км, а имевшиеся с конца прошлого века 150-мм пушки – дальше 10 км. 135-мм пушка, которых на начало войны было небольшое количество, доставала и на 14 – 16 км, по разным данным.

Таким образом, вы уже видите, насколько велики были проблемы артиллерии Франции с точки зрения материальной части. При всех реально высоких характеристиках 75-мм пушки, даже уже она была конструктивно и организационно ограничена как в достижении дальности, так и в стрельбе с закрытых позиций. А других орудий во французской полевой артиллерии по большому счету и не было. У немцев же были и тяжелые орудия, и с дальней стрельбой было лучше. При этом особенно я бы хотел отметить, что немцы еще и по боеприпасам создали очень большой запас именно для тяжелой артиллерии – 4000 снарядов на ствол. Для сравнения, для 77-мм пушек имелось 800 снарядов на ствол. Во французской артиллерии для 75-мм пушки имелось 1300 снарядов на ствол. Разница, так сказать, налицо.

Второй важной проблемой было отсутствие понимания того, как артиллерию применять. Французы считали не особо важным и эффективным методом артиллерийскую подготовку вообще, да еще и не придавали особого значения стрельбе на дальние дистанции и с закрытых позиций. А это значит, что с контрбатарейной борьбой тоже были заметные проблемы. В этом плане немцы их, конечно, далеко обходили, имея и мощные 105 и 150-мм гаубицы с большой дальнобойностью, и готовность применять их именно с закрытых позиций, в том числе по артбатареям.

Французский генерал Фредерик Эр жалуется, что немцы нанесли немало урона французской артиллерии, оставаясь в недосягаемости для ответного огня. Причем особенно он отмечает, что немецкая гаубичная артиллерия в некоторых случаях могла поражать французскую пушечную даже находясь на доступной дистанции, но на таких позициях, поразить которые настильным огнем нельзя. В то время как немецкие гаубицы стреляли навесным огнем, позволявшим «перестреливать» преграды.

Не менее важной проблемой было и то, что французские артиллеристы не были подготовлены и должным образом оснащены для стрельбы с закрытых позиций. Даже если применять простейшие методы ее ведения – наблюдение с гребня высоты с отдачей команд батарее. Для этого желательно иметь телефонные аппараты и провод, а ими пушкари были обделены. Телефон не считался пригодным средством связи в бою, поэтому их было что-то типа два на батарею и на штаб дивизиона. И 500 метров провода.

Поэтому, когда требовалось корректировать огонь на большую дистанцию, командиры нередко удалялись от своих батарей на большое расстояние, в том числе больше километра, до ближайшего гребня, за которым было видно цели. А связи с батареей у них при этом не было – нет лишнего телефонного аппарата и провода. Да что телефон, недостаточно было даже биноклей!

Не лучше обстояло дело и с авиацией. В более поздние периоды авиация стала важным средством корректировки артиллерии, но на начало войны у нее не было ни надежной связи с землей, ни соответствующей подготовки. Да и самой авиации было еще мало, чтобы массово выделять ее на эту задачу.

Вот и выходило, что и пушки слабые, и стреляют недалеко, и подавить артиллерию в достаточной степени не могут, да и не очень-то стремятся. Французы считали артиллерию чуть ли не вспомогательным средством. В отличие от них немцы, по мнению того же генерала артиллериста, как раз очень уповали на огневую мощь артиллерии и считали нейтрализацию артиллерии противника важной предпосылкой для успешной атаки пехоты. Имея большое количество тяжелых орудий и снарядов к ним, а также артиллеристов, подготовленных вести бой на больших дистанциях с закрытых позиций, немцы находились на промежуточном положении от артиллерии конца 19-го века к той артиллерии, к которой мы привыкли (то есть как в ВОВ и далее).

Но война началась, первые проблемы были осознанны, и, столкнувшись с убийственным огнем немецкой тяжелой артиллерии, французы поняли, что им надо обзавестись своей и начать стрелять с закрытых позиций. Одновременно с этим французы решили не ждать у моря погоды, а наступать. С одной стороны, немцы стояли на французской земле и с морально-психологической точки зрения французов можно понять. А с другой – стратегически в конце 1914-го начале-середине 1915 года немцы перекинули немало сил с Западного на Восточный фронт. Перекидывались и резервы из Германии. Стратегическая ситуация для удара Антанты как будто бы улучшалась и можно было попробовать нанести немцам ряд поражений в каком-то виде. Но на этом пути их ждала куча проблем.

Кто-то может возразить, мол, ну че лезть на рожон, сиди жди, пока не сделаешь себе артиллерию. Но «сделали» они себе артиллерию где-то году к 18-му, потому что пушек надо было реально много. Если б они сидели и ждали столько времени, у немцев были б полностью развязаны руки на Восточном фронте. А так, коль скоро французы и англичане атаковали то тут, то там, причем крупными силами, немцы не могли еще больше дивизий запросто перекинуть на Восток и полностью разгромить Российскую Империю. А ведь Россия имела не меньшие, а то и большие проблемы с вооружением и боеприпасами, чем Франция и Англия. Чем это опасно Антанте? Это вывод из боя важнейшего союзника. После поражения России немцы смогли бы со всеми силами ударить по Франции.

Но тут беда, а как наступать? Что делать-то? Прошлые методы, видимо, не подходят, надо было придумать новые. Так вот, чтобы понять, как правильно наступать – надо наступать. К сожалению, военная наука требует практики, просто так из ничего очень сложно придумать нечто решительно новое, что при этом будет еще и работать.

Новых орудий нет, но есть старые – орудия системы де Банжа 1870–80 гг. и некоторые другие. Да, у них есть куча недостатков, но всё же это орудия, которых так не хватает. А не хватало к этому моменту уже и легких орудий тоже – ведь имелись потери. Как от огня немецкой артиллерии, так и от разрывов стволов – экстренный рост выпуска боеприпасов не мог не сказаться на качестве продукции. А выпуск требовалось наращивать колоссальными темпами, так как снаряды начали заканчиваться еще осенью 1914-го.

Орудия системы де Банджа – это 80-мм, 90-мм, 120-мм и 155-мм пушки, 155-мм гаубицы, 220-мм и 270-мм мортиры. Также имелись 240-мм и 270-мм береговые орудия. Архаичные и громоздкие, не имеющие механизмов торможения отката – это те самые жуткого вида пушки, которые мы порой видим в кинохронике по Первой Мировой. Современные на тот момент орудия выглядели куда более привычно. Помимо орудий де Банжа были и некоторые другие старые системы, благо снарядов для них было выпущено очень прилично.

При этом нельзя не отметить, что, наряду с экстренной работой по запуску в производство новых орудий, французы также усовершенствовали орудия старые. В частности, улучшали конструкции лафетов и создавали новые, более дальнобойные боеприпасы. Вместе это позволило увеличить дальность некоторых орудий на 30 – 35%. В частности, 90-мм пушка «удлинилась» с 7700 м до 10500 м, а 120-мм – с 9200 м до 12400 м. Правда, немцы тоже вводили новые орудия и новые конструкции снарядов, но деятельность артиллерии состоит не только в контрбатарейной борьбе. Надо еще иметь досягаемость для поражения обороны в глубине позиций противника и для больших возможностей концентрации огня – чем больше дальность стрельбы, тем больше орудий с разных позиций смогут обстреливать одну цель.

Но вернемся же к наступлениям. Банально, вот уже поняли, что надо делать артподготовку и стрелять с закрытых позиций, и при этом иметь больше тяжелой артиллерии. Но сколько надо этой артиллерии? А как долго стрелять? Для этого надо понять, какие цели вообще есть на поле боя, как они мешают наступлению пехоты, как сложно и долго они поражаются и сколько их бывает.

В наступлениях конца 1914-го – первой половины 1915-го года было выявлено, что артиллерии надо больше, чем считалось поначалу, а также что нужно четко определять план атаки с распределением целей, наряда боеприпасов и так далее. Сколько надо снарядов для разрушения проволочных заграждений (да, это делает артиллерия), для разрушения окопов, для уничтожения укреплений и тому подобное. Все эти данные, разумеется, можно рассчитать заранее, но вот скорректировать по реальности можно только на практике. Вот это и делали. По мнению французов, в некоторых наступлениях уже в 1915 году им удалось грамотно организовать поражение немецкой обороны артиллерией, что позволило занять местность с небольшими потерями. Правда и местность заняли небольшую. Беда в том, что помимо этих некоторых относительно успешных наступлений были и некоторые другие, где успешность была ниже, а достижения измерялись сотней-другой метров в обмен на многие тысячи жизней.

Среди относительно успешных можно выделить Атруа мая 1915-го. Французское командование грамотно организовало артподготовку длиной в шесть дней, также имелись случаи подрыва немецких позиций заранее заложенными в подкопах зарядами. 9-го мая французская пехота поднялась в атаку и прошла на некоторых участках чуть ли не четыре километра вглубь обороны немцев, разумеется, выйдя за пределы досягаемости огня своей артиллерии. Подтянуть артиллерию быстро было непросто ввиду ее малой подвижности и «лунного пейзажа», перекопанного вдобавок траншеями. Однако достаточно узкий реальный фронт прорыва (не везде удалось продвинуться далеко, фланги отстали) не позволил и быстро подвести подкрепления – этому мешал огонь немецкой артиллерии.

Затем случилось то, что так или иначе повторялось затем много раз. Первый рывок нередко удавался неплохо, если не было оплошности с артиллерией и если пехота не опаздывала нанести удар непосредственно за огневым валом – он тогда уже потихоньку начинал применяться. А вот затем пехота выходила за пределы дальности своей артиллерии и попадала под огонь артиллерии немецкой, будучи при этом отрезана (как этим огнем, так и немецкими контратаками) от связи, подкреплений, доставки боеприпасов и даже воды. Тут-то немцы обрушивали контратаку пехоты на этих несчастных прорвавшихся французов, оказавшихся отрезанными от своих на незнакомой местности в разрушенных окопах без боеприпасов.

Одновременно с этим долгая артподготовка (несколько дней, а то и неделю) показывала немцам, где же будет нанесен удар, поэтому они могли подтянуть туда резервы и артиллерию. Если же французам/англичанам быстро удавалось своевременно подтянуть свою артиллерию, то для прорыва следующей полосы уже не было ни столько времени, ни столько снарядов. А артподготовка в несколько часов, с учетом примитивности методов, устаревших орудий и отсутствия надежных разведданных, не давала должного эффекта. Огневые средства оказывались не уничтоженными и встречали атакующую пехоту огнем.

Вот на этих этапах, во многом, и получались все эти ситуации с битвой за 200 м территории с потерей многих тысяч человек. Ну и, разумеется, в случаях, когда первичная артподготовка была провалена, разведка проведена плохо, а пехота еще и пошла в атаку с задержкой. Такое бывало и во Второй Мировой войне и тоже вело к чудовищным потерям без значимых продвижений.

Эти операции также дали богатый опыт в том, насколько же войска не умеют пользоваться артиллерией. Например, что тяжелым дальнобойным орудиям зачем-то назначали поражать цели в непосредственной близости от фронта, хотя это могли бы сделать менее дальнобойные (и более распространенные) орудия того же калибра. Потребовалось составить различные указания, чтобы описать, как используются орудия для различных целей, чтобы это делалось по плану, а не только по «вдохновению момента», как выразился французский генерал. Немаловажно было и неумение «осадных» и «крепостных» артиллеристов взаимодействовать с пехотой – их раньше этому особо не учили.

Отрабатывались и новые методы стрельбы. Постепенно в этом деле достигался большой прогресс. Как я уже писал, поначалу банально не хватало даже телефонов – не было возможности корректировать огонь по невидимой (в прицел орудия) цели, если нечем передать данные. Не было и подходящих карт – ведь если мы ведем огонь по невидимой цели где-то в глубине обороны противника, очень желательно представлять, где она находится. Теперь надо было пользоваться таблицами стрельбы (в них указываются данные по наведению орудий при разных дистанциях и условиях). И тут – новая проблема!

Выяснилось, что довоенные таблицы стрельбы очень неточные, а местами и вообще ошибочные! Проверочные стрельбы, которые каждый артиллерист буквально так или иначе вел на фронте ежедневно, показали существенные отличия реальности от записанного в таблицах. Пришлось таблицы составлять заново...

Продолжение следует...

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!

Пост с навигацией по Cat.Cat

Также читайте нас на других ресурсах:
Телеграм ↩ – новости, заметки и розыгрыши книг.
ВК ↩ –наша Родина.

Автор: Алексей Котов.

Адмирал Каннингем, командующий Средиземноморским флотом Великобритании, вспоминая о проведении операции «Ластр» по доставке британского экспедиционного корпуса в Грецию, отмечал: «Действительно, когда наконец было принято решение о вводе войск, мы сразу начали думать, как их вывести». Под «мы» он подразумевает себя, маршала авиации Лонгмора (командующего ВВС на Ближнем востоке) и майора!!! Фрэнсиса Де Генганда. Последний, являясь штабистом до мозга костей, несмотря на невысокое звание, занимал весьма ответственную должность - в тот момент он являлся личным секретарем генерала Увэвелла – главнокомандующего силами британцев на Ближнем востоке. Де Генганд был привлечен к планированию и осуществлению операции «Ластр», в рамках этой работы он оценил перспективы английских войск в Греции и понял, что необходимо начинать разработку планов эвакуации.

Главнокомандующий британской армией на Ближнем Востоке сэр Арчибальд Уэйвелл и его начальник штаба, генерал-майор Артур Смит изначально не знали о самодеятельности Де Генгагда. Когда Смит узнал о том, чем занимался секретарь главнокомандующего, он сообщил об этом Уэйвеллу, который приказал де Генганду немедленно прекратить свою работу, так как опасался, что планирование будущей эвакуации негативно повлияет на моральный дух командования экспедиционного корпуса в Греции. Однако после вмешательства главнокомандующих военно-морскими силами и авиацией де Генганду было разрешено продолжить планирование, но Уэйвелл приказал не информировать о его ходе непосредственное армейское руководство. Общий замысел эвакуационных мероприятий, разработанный инициативным штабистом, в конечном итоге, лег в основу операции «Демон».

13 апреля 1941 года немецкие войска вошли в Белград, и это символизировало крушение идеи создания Балканского фронта. Было очевидно, что югославская армия разгромлена наголову и англо-греческим войскам придется столкнуться с многократно превосходящими их по всем параметрам силами противника. На состоявшемся 15 апреля 1941 года совещании высшего военного руководства Великобритании на Ближнем востоке, Уэйвелл, Каннингем и Лонгмор пришли к выводу, что с военной точки зрения единственным приемлемым решением в сложившейся обстановке является вывод британских войск из Греции. Однако на данном этапе развития событий они не могли осуществить или даже упомянуть об этом решении по политическим мотивам. Для сохранения лица Великобритании и правильной политической конъюнктуры было необходимо, чтобы инициатива на вывод британских войск исходила от греческих властей.

16 апреля в ходе рабочей встречи главнокомандующего греческими войсками (и формально командующего британским экспедиционным корпусом) генерала Папагоса с генералом Вильсоном (командиром соединения W), греческий военачальник обмолвился, что в текущей ситуации только вывод британцев может спасти страну от опустошительного разрушения войной. Вильсон интерпретировал это замечание, как возможный образ мыслей греческого правительства, и сообщил об этом Уэйвеллу. На основании этого сообщения 17 апреля контр-адмирал Х.Т. Бэйли-Громан был отправлен в Грецию, с задачей непосредственной подготовки к эвакуации. В Афинах был сформирован Объединенный штаб планирования, сформированы и отправлены на побережье Греции разведывательные группы, которые должны были уточнить и доложить о состоянии наиболее подходящих для эвакуации пляжей.

Черчилль так отреагировал на новости из Греции: «Мы не можем оставаться в Греции против воли греческого главнокомандующего и тем самым подвергать страну опустошению. Вильсон или Палайрет (посол Великобритании в Греции) должны получить одобрение правительства Греции на просьбу Папагоса. После этого согласия можно будет начинать эвакуацию, однако, не в ущерб оборонительным позициям в Фермопилах и сотрудничеству с греческой армией. Естественно, надо позаботиться о сохранении как можно большего объема материальных средств».

То есть, по сути, в середине апреля 1941 года складывающаяся ситуация для британских войск в Греции не считалась критической. Генерал Вильсон уверял греческое командование и свое собственное руководство в том, что при необходимости его войска смогут удерживать линию Фермопил по меньшей мере в течении месяца. Подобные оценки внушали уверенность британскому руководству. Черчилль прямо считал, что стоит по возможности продлить греческую кампанию для того, чтобы как минимум связать в Греции силы немецкой авиации, которая, после прекращения боевых действий на Балканах могла быть перенаправлена в Ливию, чем существенно усложнить обстановку в Северной Африке. Однако ситуация в Греции стремительно ухудшалась, что послужило катализатором дальнейших событий.

Разложение отступающей греческой армии шло стремительными темпами и достигло своего апогея. 18 апреля 1941 года, после заседания правительства Греции, на котором была обрисована ситуация с вооруженными силами, премьер-министр Козирис покончил с собой, так что получить от него одобрение эвакуации стало проблематично. Занимать вакантную должность в текущих условиях возможные претенденты как-то не спешили, поэтому финальные переговоры 19 апреля 1941 года, поставившие точку в вопросе эвакуации экспедиционных сил, британское командование проводило уже напрямую с королем Греции. Стороны изо всех сил старались выставить друг друга в выгодном свете, и в конечном итоге, решающим фактором, вызвавшим эвакуацию британцев (официально), стала невозможность обеспечить гражданское население Греции продовольствием в сложившихся условиях. Так что формально бегство британских войск служило гуманистическим целям. Впрочем, у британцев имелись серьезные политические мотивы – судьба экспедиционного корпуса очень сильно волновала власти доминионов Австралии и Новой Зеландии, из войск каковых доминионов корпус на 2/3, собственно, и состоял. Правительства заваливали британского премьера телеграммами, в которых прямым текстом заявляли, что разгром и пленение соединений доминионов в Греции может критически негативно повлиять на готовность и решимость поддержки Британии в дальнейшем.

Положение британцев в Греции стало окончательно безнадежным после официальной капитуляции Эпирской греческой армии, подписанной 21 апреля 1941 года. Капитуляция греков означала, что освободившиеся немецкие силы могли (и, в конечном итоге смогли) попасть на Пелопонес, минуя Фермопилы, тем самым выйти в тыл англичанам, и сорвать эвакуацию. Приходилось спешить.

Единственным большим портом Греции доступным для союзников и способным принимать крупные корабли был Пирей. Однако последствия апрельской катастрофы (когда в порту после налета немцев взлетел на воздух британский транспорт с грузом боеприпасов, уничтожив портовую инфраструктуру и потопив в гавани несколько судов) еще не были устранены, и порт мог работать едва ли на десятую долю своих возможностей. Основным способом эвакуации оставались погрузка эвакуируемых людей с пляжей и небольших портов, что требовало задействовать большое количество малых судов, способных забирать людей оттуда. Огромным плюсом в этих условиях стало наличие в составе Средиземноморского флота Великобритании нескольких специализированных десантных кораблей, каждый из которых нес два десятка самоходных паромов, способных забирать людей непосредственно с необорудованного берега.

Эвакуация должна была проходить при полном господстве противника в воздухе. Все имевшиеся в распоряжении маршала авиации Д’Альбиака, командующего ВВС в Греции, силы истребительной авиации (примерно три десятка истребителей «Харрикейн») были сосредоточены в районе Афин, пытаясь прикрыть с воздуха хотя бы Пирейский порт. Однако в условиях тотального численного немецкого превосходства в самолетах эти попытки превратились в избиение немцами остатков английских ВВС в Греции. 20 апреля в неравных воздушных боях над Пиреем были сбиты пять британских истребителей, причем в числе погибших пилотов был лучший на тот момент (и оставшийся таковым до самого конца войны) ас британского содружества, командир 40-й истребительной эскадрильи Пэтт Паттл. Точка в истории пребывания британских ВВС в Греции была поставлена через два дня – немцы таки выследили место базирования английских истребителей на аэродроме в Аргосе, после чего произвели удачный налет на него, поймав англичан на земле . В результате «образцово произведенной» (по мнению британских летчиков) атаки на аэродроме было уничтожено 14 из 20 остававшихся боеготовыми английских самолетов и все четыре зенитных орудия, прикрывавших аэродром. После этого оставшиеся английские истребители были переброшены на Крит, войска в Греции лишились последнего прикрытия с воздуха – господство немецкой авиации стало безраздельным.

Сложившаяся обстановка накладывала серьезные ограничения на действия флота по проведению эвакуации. Для того, чтобы союзники не сомневались в возможностях люфтваффе, немцы в течении двух дней 21 и 22 апреля потопили 23 крупных греческих корабля, включая эсминец и госпитальное судно. Единственной надежной защитой от действий немецкой авиации была ночь. Назначенные для эвакуации корабли и суда должны были прибывать к месту погрузки через час после наступления темноты и выходить в море не позднее 3 часов ночи, для того чтобы уменьшить вероятность быть замеченными и атакованными с воздуха в неподвижном состоянии.

Общий замысел эвакуации заключался в следующем. Исходя из имеющегося в распоряжении корабельного состава в течении одной ночи флот был способен принять на борт до двух бригадных эквивалентов в одной или двух точках посадки. В соответствии с планом эвакуации конкретное бригадное формирование должно было совершить ночной переезд на собственном транспорте из места своей дислокации в район рассредоточения около точки эвакуации. Перед началом выдвижения подразделениям было приказано вывести из строя тяжелое вооружение, артиллерию и боевую технику. С орудий снимали или уничтожали оптику и затворы, на технике сливали охлаждающую жидкость и масло после чего заводили двигатель, который заклинивался. В некоторых случаях кувалдами разбивали картеры двигателей или трансмиссии, иногда машины поджигали. В районе рассредоточения подразделения укрывались весь следующий день, после чего в сумерках уничтожали свой автотранспорт, оборудование и снаряжение, запрещенное к погрузке, и посадочный персонал флота вызывал его на пляж, где происходила посадка на малые суда, лодки и шлюпки, которые доставляли людей на борт кораблей.

Надо сказать, что командующий новозеландцами генерал Фрейберг, которому, по-видимому, очень не нравился исход греческой кампании, своей властью внес некоторые коррективы в приказы сверху. Новозеландские подразделения должны были полностью сохранять боеспособность до самого последнего момента, и производили уничтожение тяжелого вооружения только перед посадкой на корабли. Кроме этого, Фрейберг распорядился вывезти с собой все имеющиеся боеприпасы, радиостанции, пулеметы, минометы и противотанковые ружья. Однако при погрузке на корабли посадочные команды потребовали от новозеландцев уничтожить все это имущество, во избежание задержек во время посадки. С одной стороны, новозеландцам крайне будет не хватать всего этого во время сражения на Крите, с другой стороны эти ограничения были введены не просто так – единственный серьезный инцидент во время эвакуации произошел из-за задержки при посадке людей на борт. Резюмируя – благие пожелания Черчилля о сохранении материальных ценностей так и остались благими пожеланиями.

Стоит отметить еще один момент – в апреле 1941 году британцы очень чувствительно относились к перспективам потерь пленными среди высшего командного состава – после того как в Северной Африке 6 апреля 1941 года в плен попали сразу два британских генерала – Ричард О'Коннор и Питер Ним. В соответствии с этими установками, генералам соединения W было предписано эвакуироваться по возможности быстрее, чтобы не рисковать возможностью попасть в плен. Однако генерал Фрейберг не счел возможным оставить свои войска сражающимися и заявил, что покинет Грецию вместе с последним подразделением своей дивизии. Впрочем, штаб дивизии был им отправлен в первой волне эвакуации.

Какими же силами располагали союзники для проведения эвакуации из Греции. Сразу стоит отметить, что планы британцев не учитывали использование сил греческого флота, в этом деле англичане рассчитывали только на себя.

При проведении эвакуации не рассматривалась проблема противодействия со стороны главных сил итальянского флота, соответственно не предусматривалось использование линейных сил. Кроме этого, флот просто не имел достаточного количества эсминцев, для того чтобы обеспечить их прикрытие.

Для проведения операции «Демон» выделялись следующие силы флота под командованием адмирала Придэма-Уиппелла: крейсера «Орион», «Аякс», «Фиби» и «Перт»; зенитные крейсера «Калькутта», «Ковентри» и «Карлайл» ; двадцать эсминцев и три шлюпа; пехотные десантные корабли «Гленерн» и «Гленгайл» , оснащенные моторными десантными катерами; четыре лихтера «А» — ранний тип танкодесантных кораблей — и восемь транспортных судов. К слову, большая часть транспортов ходила под голландским флагом и имела немецкое происхождение. Еще до войны власти третьего рейха национализировали трансантлантическую транспортную компанию и продали лайнеры голландцам. После вторжения немцев в Нидерланды эти корабли попали на службу англичанам.

Ну и как всегда, действовал принцип спасение утопающих дело рук самих утопающих. С учетом того, что одной из точек назначения эвакуируемых был остров Крит, до него вполне можно было добраться на малых плавсредствах, траулерах, яхтах, каботажных пароходах, которые предполагалось покупать/реквизировать у местного населения. Командование австралийцев и новозеландцев независимо друг от друга выпустили прокламации, уведомляя местное население, что любая помощь, оказанная при эвакуации, будет оплачена правительствами этих доминионов. К слову, после войны выплаты действительно производились.

Также в эвакуации принимали участи королевские ВВС, которые вывезли около 500 человек своими воздушными лодками.

А что же в это самое время происходило у немцев, которые должны были попытаться разгромить британцев в Греции и не позволить им эвакуироваться? А у немцев была полная логистическая жопа, которая не позволяла им быстро и решительно разобраться с британским экспедиционным корпусом. Особняком, как водится стояло люфтваффе, которое в полной мере воспользовалось своими естественными преимуществами – аэродромы располагались гораздо ближе к складам и базам снабжения, а на передовые точки базирования топливо и боекомплект можно было доставить транспортной авиацией, минуя прелести греческой и югославской транспортной сети. К слову, именно загруженность транспортной авиации стало причиной относительно позднего проведения воздушно-десантной операции по захвату моста через Коринфский канал, которая, будь она проведена хотя бы на пару дней раньше, могла бы стать причиной очень серьезных проблем с проведением эвакуации.

На земле же дела обстояли гораздо хуже. Узкие греческие и югославские дороги, «улучшенные» британскими саперами во время отхода, с трудом переваривали немецкие объемы траффика. Одиночный немецкий солдат преодолевал расстояние в 270 км. между передовым портом снабжения в Салониках и армейской тыловой базой в Лариссе, самое малое за четверо суток. Доставка тонны снабжения или армейского подразделения занимало минимум вдвое больший срок. Квартирмейстерская служба 5-й танковой дивизии отмечала, что 4/5 использованного дивизией в греческой кампании топлива было трофейным. Топлива было мало, потому и использовали немцы лишь незначительную часть своих сил. В общем накопление сил и средств для последнего усилия – сбить британцев с позиций у Фермопильского прохода - шло очень медленными темпами. Это не отменяло проведения немцами мелких частных операций, проведения разведки и прочих незначительных усилий, но серьезное наступление они смогли начать только 24 апреля 1941 года.

К этому моменту основные силы союзников уже успели покинуть Фермопилы и перед немцами оставался относительно небольшой заслон, перед которым была поставлена задача удерживать свои позиции до вечера 24 апреля, после чего отходить в назначенные точки эвакуации. Так что, если бы немцы на сутки задержались бы со своей атакой, новой битвы при Фермопилах бы не случилось.

Вопреки устойчивым представлениям Фермопильский проход не является узкой долиной, которую способны перекрыть 300 спартанцев. На самом деле это даже не одна, а две горные долины, по которым проходили дороги, соединяющие север страны с Афинами.

Отступающие войска АНЗАК заняли позиции к вечеру 19 апреля и имели достаточно времени для укрепления на них. После того, как основные силы корпуса покинули эти позиции, на пути немцев остались 6-я новозеландская бригада, прикрывающая Фермопильский проход и 19-я австралийская бригада, занимающая проход Браллос. За позициями новозеландцев располагалась мощная артиллерийская группировка – 4, 5, и 6-й полки полевой артиллерии и противотанковые орудия 2-го королевского конного полка. Позиции артиллеристов были хорошо замаскированы, в том числе маскировочными сетями, так что немцы не могли их обнаружить с воздуха.

Со стороны немцев, к городу Ламия перед Фермопилами вышли сразу два корпуса, 40-й и 18-й. Немцы начали сосредотачивать силы для наступления. В свою очередь австралийцы выдвинули два полевых орудия на передовые позиции и вели по противнику беспокоящий огонь. Немцы вызывали авиацию, но несмотря на несколько десятков самолетовылетов не смогли уничтожить пушки.

Отход британцев для эвакуации не остался незамеченным немцами, разведка сделала неверный вывод, что проходы в Фермопилах охраняются арьергардными батальонами, практически без артиллерии и это означало, что их можно относительно легко сбить с позиций Оба немецких корпуса получили задачу прорваться через Фермопилы, 18-й силами 5-й танковой дивизии должен был наступать по Новой дороге, занимаемой австралийцами, а 40-й силами 72-й пехотной дивизии по Старой дороге на Молос. Из-за проблем со снабжением, немцы смогли выделить для наступления две боевые группы примерно усиленного батальонного состава, то есть непосредственно на поле боя союзники немцев численно превосходили. Артиллерийской поддержки немцы не имели, по причине нехватки снарядов, авиация ограничилась налетом на предполагаемые позиции противника, после чего началось наступление.

5-я танковая дивизия смогла выделить для наступления одну усиленную танковую роту, и 55-й мотоциклетный батальон, которые должны были двигаться вдоль Новой дороги. Очень быстро наступающие войска убеждаются, что для техники эта дорога непроходима – над ней поработали саперы союзников, подорвав в нескольких местах мощные фугасы. Танки были вынуждены уйти на старую дорогу, в полосу наступления соседей, а мотоциклисты продолжили наступление без поддержки брони и тяжелого вооружения на хорошо укрепленные позиции австралийцев. По свидетельству одного из командиров рот австралийцев, «гунны были для нас как мишени в тире». Плотный огонь пулеметов и артиллерийских орудий австралийцев не позволял немцам сосредоточить силы для атаки. В этих условиях мотоциклисты не смогли достигнуть хоть какого-то успеха, и командир батальона принял решения дождаться темноты.

Танковая рота выехала на старую дорогу и там встретилась с боевой группой 72-й пехотной дивизии, которой командует майор Бааке. Группа наступала вдоль дороги, вытесняя пехоту новозеландцев с передовых позиций. Любые попытки немцев развернуть крупные силы для решительной атаки пресекались огнем новозеландской артиллерии из глубины обороны. Своей артиллерии для подавления вражеского огня у немцев не было, повторно вызванная авиация не появлялась, зато прибыли неожиданные танки. Однако командир танковой роты не имел приказа подчиняться майору, а майор вообще то говоря тут самостоятельный командир, поэтому договориться о совместных действиях не удалось и дальше немцы воевали сами по себе. Дорога проходила в довольно узком дефиле, сжатая с одной стороны болотистой местностью, с другой – горными отрогами. Утопив в болоте один танк при попытке развернуться в боевой порядок, танкисты быстро понимают, что двигаться можно только гуськом по дороге. Командир роты докладывает сложившуюся обстановку напрямую командиру корпуса, а тот выдает гениальное решение - пехоте мешает продвигаться английская артиллерия, поэтому танки едут в английский тыл и там всю эту арту умножают на ноль. (Тут надо понимать, что танки относились к другому корпусу, и их было, в общем-то не жалко).

Танки двинулись вперед, легко прошли мимо позиций новозеландской пехоты, у которой не было серьезных противотанковых средств – несколько ПТР не остановили немцев. Однако прорвавшись через пехоту, немецкие танкисты обнаружили себя в огневом мешке. 25-фунтовые орудия 5-го новозеландского артиллерийского полка били по по танкам кинжальным огнем прямой наводкой метров с 100. Танкистам в этой ситуации могла бы помочь пехота, но ее не было, с ней не договорились, и немецкие пехотинцы вновь остановились перед позициями пехоты новозеландцев. Артиллеристы подбили головные машины, и после того, как колонна остановилась на нее обрушился огонь всей новозеландской артиллерии. Командир роты Шёнбург-Вальденбург вспоминал:

«Снаряды яростнее визжали в гуще атакующих танков роты… Пулеметные пули тысячами свистели в воздухе. Разрывы снарядов корежили стальные корпуса... Жуткий танец смерти... По радио отчаянно голосили товарищи. Куда бить? Когда английская контратака? Прибудет ли подкрепление?» … Рота была бы полностью уничтожена, если бы не долгожданный налет «Штук» заставивший артиллерию врага ненадолго замолчать...

Продолжение следует...

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!

Пост с навигацией по Cat.Cat

Также читайте нас на других ресурсах:
Телеграм ↩ – новости, заметки и розыгрыши книг.
ВК ↩ –наша Родина.

Автор: Александр Старостин.

Ранее у себя в канале и на Кошке я рассказывал о полёте на «Мир» первого британского космонавта Хелен Шарман. На орбиту она отправилась 18 мая 1991 года на корабле «Союз ТМ-12» вместе с экипажем девятой основной экспедиции Анатолием Арцебарским (командир) и Сергеем Крикалёвым (бортинженер), а вернулась на Землю вместе с экипажем ЭО-8 (Виктор Афанасьев, Муса Манаров) спустя неделю. «Озоны» остались на «Мире» одни.

Перед «Озонами» традиционно стоял большой список практических, ремонтных и научных задач. Например, первый выход в космос у ЭО-9 был связан с ремонтом антенны системы поиска, сближения и стыковки «Курс». Её повредили члены экипажа ЭО-8 во время одного из своих выходов в космос, и это едва не закончилось столкновением грузового корабля со станцией ещё в марте 1991 года. Арцебарскому и Крикалёву пришлось работать с ремонтом систем, которые не то чтобы были предназначены для ремонта на орбите, включая точную работу с небольшим инструментом. Но центральной задачей «Озонов» стала сборка и установка фермы «Софора», на которой затем должна была расположиться внешняя двигательная установка (ВДУ). Вынос ВДУ на 14,5 метров от корпуса станции позволял снизить затраты топлива станции (у ВДУ были свои запасы топлива) на маневрирование по крену (ну то есть на вращение) за счёт эффекта рычага.

Однако ВДУ требовала достаточно прочной ферменной конструкции. Привезти телескопическую ферму подходящих характеристик было попросту не на чем, так что требовалась сборка на орбите. А сборка на орбите, в свою очередь, означала, что необходимо при разработке технологии учитывать невесомость, отсутствие атмосферы и сложности работы в скафандре. Например, собирать элементы с помощью клёпки проблематично, так как требуется большая физическая сила. При работе с гаечным ключом необходимо как следует фиксироваться, поскольку третий закон Ньютона никто не отменял. Сварка же – это риск повреждения скафандра. И не то чтобы такие работы раньше не проводились. Эксперимент по сварке, например, осуществили ещё в 1969 году на «Союзе-6», и тогда чуть не прожгли бытовой отсек корабля. Словом, хорошо бы найти такой способ сборки фермы, чтобы обойти все зоны риска. И такой способ нашёлся.

Эффект памяти формы впервые обнаружили ещё 1930-х годах в определённых сплавах золота и кадмия, а затем у алюминиевой бронзы в конце 1940-х. Причём именно в 1940-х советский металлург Георгий Курдюмов обнаружил, что изделия из алюминиевой бронзы могут после серьёзной деформации возвращать свою исходную форму, если их нагреть до определённой температуры. В 1962 году уже в США в военно-морской лаборатории разработали нитинол – сплав никеля и титана (никелид титана), который обладал сильным эффектом памяти формы (например, полностью восстанавливается деформация до 8%). Никелид титана также обладает высокой прочностью, стойкостью к коррозии, демпфирующей способностью и хорошей биологической совместимостью. Однако есть у него и серьёзные недостатки – он тяжёл в изготовлении (необходимо вакуумирование, т.к. титан хорошо взаимодействует с азотом и кислородом) и обработке (ведь он очень прочный), ну и наконец титан банально недёшев.

Тем не менее, именно с помощью элементов из никелида титана решили собирать «Софору».

Ферма «Софора» состояла из труб из алюминиево-магниевого сплава, а также муфт из никелида титана. Трубы собирались в V-образные секции с диафрагмами, а сами секции по вертикали соединялись муфтами. Муфта изначально имела более широкий диаметр, так что трубы входили в неё уверенно, а затем при нагреве она сжималась, создавая прочное соединение. Всего таким образом создавалось 21 звено, на каждое по четыре муфты, итого 84 штуки.

Элементы из никелида титана уже проходили испытания космосом. Впервые наши космонавты провели испытания муфт с памятью формы ещё в 1982 году на станции «Салют-7». Тогда Анатолий Березовой и Валентин Лебедев установили на станции пневмоблок, трубы в котором соединялись именно с помощью такого крепежа. Спустя год экипаж следующей экспедиции Владимир Ляхов и Александр Александров удостоверились, что трубы сохранили герметичность.

В 1989 году на «Мире» был произведён эксперимент «Краб», в ходе которого на грузовом корабле «Прогресс-40» были раскрыты кольцевые конструкции диаметром 20 метров. Для раскрытия использовались приводы из сплава никелида титана ТН-1. За экспериментом наблюдали члены экипажа ЭО-4, среди которых кстати также был Сергей Крикалёв. Кроме того, члены экипажа ЭО-8 проверяли на орбите элемент конструкции будущей «Софоры». Да и сами «Озоны» успели собрать экспериментальный элемент фермы во время первого выхода в открытый космос, а в ходе второго (тогда ещё устанавливали аппаратуру «Трек» для улавливания тяжёлых ядер космического излучения) забрали этот элемент обратно.

Так что к июлю 1991 года, когда началось возведение «Софоры», Арцебарский и Крикалёв уже были готовы. Сперва, однако, необходимо было подготовиться. Первое звено фермы собрали внутри, а уже потом, 15 июля совершили третий выход. В ходе него на модуль «Квант», где и предполагалась сборка и установка, «Озоны» доставили все необходимые элементы – монтажную платформу, некоторые элементы фермы – а также подключили пульт управления и четыре монтажно-нагревательных устройства. При этом обнаружилось, что скафандр Анатолия Арцебарского терял давление. Это не было критично, однако требовалось учитывать в работе.

Сборка самой фермы началась в ходе четвёртого выхода 19 июля. Космонавты доставили к «Кванту» собранную внутри полуметровую секцию, которая должна была служить основой для конструкции, и приступили к сборке. Сразу же начали проявляться нюансы. Во-первых, трубы не захотели входить в муфты. Причина оказалась предельно прозаической – нужно было дать им остыть, ведь будучи внутри станции, трубы в соответствии с законами физики расширились. Затем выяснилось, что в реальных условиях открытого космоса муфты требуется нагревать дольше, чтобы они восстановили форму и обжали трубы. Наконец, мешало постоянно меняющееся освещение, а также сложности с фиксацией скафандров к корпусу модуля. Тем не менее, первые звенья были собраны.

Устройство контроля термомеханического соединения. По простому - кондуктор. Работает так: провели работу по соединению звена, не позднее 6 минут надеваем на соединение это устройство: налезло, значит соединение в норме; не налезло - прогреваем заново. За информацию спасибо ТГ-каналу «Геоид Гагарина»

В ходе следующего выхода 23 июля космонавты установили ещё ряд звеньев, включая шарнирное звено, позволявшее ферме частично складываться. Вообще, изначально она собиралась в условно горизонтальном положении, параллельно продольной оси станции, имевшей тогда Т-образную или крестообразную форму (если со стороны переходного отсека пристыкован корабль). Модули «Квант-2» и «Кристалл» образовывали верхнюю перекладину, а «Союз», базовый блок, «Квант» и грузовой корабль «Прогресс» образовывали ножку, ту самую продольную ось.

Финальный выход ЭО-9 состоялся 27 июля и начался он с выноса мусора. А если точнее – «Озоны» вынесли наружу отработавший своё скафандр. И только после этого космонавты продолжили сборку фермы. Они установили оставшиеся звенья фермы и установили её в рабочее положение – под углом 11 градусов относительно оси станции, чтобы ВДУ находилась над её центром масс.

Уже после завершения сборки фермы Анатолий Арцебарский поднялся на самую высокую точку «Софоры», чтобы осуществить проверку её упругости и способности противостоять колебаниям. Самым ярким событием выхода стала, конечно, установка на верхушке фермы флага СССР.

Вообще-то сама идея повесить «самый высокий флаг СССР» обсуждалась задолго до пуска. Предполагалось даже, что будет изготовлен специальное знамя, предназначенное для нахождения в открытом космосе с обильным излучением. Сергей Крикалёв вспоминал:

Мы с нашими инструкторами в процессе подготовки поговорили, что в какие-то праздники, в моменты, когда есть чем гордиться – люди выставляют флаги. Все согласились, поцокали языком, сказали, хорошая идея, давайте сделаем.

Однако за три дня до пуска выяснилось, что специального флага не будет, поэтому «Озоны» попросили (карантин же) купить им флаг в байконуровском военторге и прошить в нём в ателье специальные кармашки, а заодно получили разрешение забрать из гостиницы телескопические антенны. Предполагалось, что в кармашки потом будут установлены антенны в сложенном состоянии, чтобы флаг был компактным. Сохраняли своего рода конспирацию – антенны спрятали в бытовом отсеке корабля (вероятно через доверенных лиц), а сам флаг Арцебарский спрятал в скафандре.

Уже на станции однако выявились проблемы. Во-первых, утюга на «Мире» не было, поэтому выгладить шёлковое полотнище не получилось, так что пришлось его смачивать и развешивать на панелях несколько раз. Во-вторых, антенны не подошли, и пришлось их заменить на рулетки – в невесомости они не сворачивались.

Саму идею с флагом в условиях напряжённой политической обстановки на Земле не оценили. Во-первых, опасались общественного мнения – «опять дефицитные деньги на флаги бессмысленные тратят». Во-вторых, Анатолий Арцебарский – выходец из Днепропетровска, так что если из ЦУПа были просто спокойные вопросы, какой мол флаг поставишь, то политически заряженные граждане из УССР действовали жёстче:

…из Украины звонили. Это тогда еще, в 1991 году. Корреспондент спрашивает: „Ты ж что же москалям продався. А ну вертайся до дому!“. Это тогда еще. 91 год! Мобильных не было, на домашний телефон звонили. И сыну тоже.

Оказавшись наверху, командир столкнулся с непредвиденным:

Поднялся я туда с флагом, посмотрел вниз, вижу, башня Софора сходится вниз, к станции. Это примерно пятый этаж. Страшно. А под станцией еще четыреста километров до Земли. Но страшно только эти 15 метров до станции. К тому же, это был седьмой час работы, в скафандре закончилась вода для охлаждения, и только в тень вошел — началось запотевание... И светильники скафандра засвечивали стекло шлема, так что ничего не было видно.

На помощь пришёл Сергей Крикалёв, сопроводивший командира «домой».

На этом эксперименты не закончились. 16 августа от станции отстыковался грузовик «Прогресс М-8». На нём должен был быть надут шар диаметром 10 м из тонкой плёнки. Но увы, провал – шар лопнул, не надувшись полностью. Хорошо видно на видео (на 2:06).

Через три дня после отстыковки «Прогресса М-8» проблемы появились на Земле. 19 августа начался путч, и ЦУП, как и «Озоны» оказались в замешательстве. Слово Виктору Благову (интервью Известиям от 30 августа 1991 года):

Как заметили операторы, 19 августа после сообщения о том, что власть перешла в руки ГКЧП, на борту воцарилось недоуменное молчание. В последующие дни мы передавали на борт как указы ГКЧП, так и Указы Президента России. Наряду с программой «Время» транслировались передачи «Эхо Москвы». Но комментариев, возгласов не было, этот экипаж вообще отличается большой сдержанностью. К тому же именно на эти дни выпала особо напряженная работа по встрече очередного грузового корабля.

В более поздних интервью Анатолий Арцебарский и Сергей Крикалёв вспоминали, что хотя с Земли им сообщали ограниченный объём информации, они узнавали информацию в том числе через любительскую радиостанцию, которая была установлена на «Мире». А ещё спорили, сколько продлятся действия ГКЧП. Впрочем, работы у «Озонов» было немало, так как 21 августа прибыл очередной «Прогресс», который необходимо было разгрузить, ведь он привёз оборудование для будущей советско-австрийской экспедиции.

Изначально планировалось, что в конце года состоятся ещё два пилотируемых пуска. В рамках первого – октябрьского – вместе со сменяющим Арцебарского и Крикалёва экипажем ЭО-10 (Александр Волков, Александр Калери) должен был прибыть для недельного полёта первый австрийский космонавт Франц Фибёк. А второй полёт планировался на ноябрь, и он был простой недельной экспедицией посещения, в ходе которой на станцию вместе с Валерием Корзуном и Александром Александровым прибыл бы первый космонавт-казах Токтар Аубакиров. Однако недостаток финансирования вынудил ещё в июле принять решение об объединении двух пусков в один. Это означало, что из состава объединённого экипажа придётся исключить бортинженера ЭО-10, место которого занял бы второй космонавт-исследователь. Соответственно, Сергею Крикалёву пришлось отработать вторую смену на борту «Мира».

Вообще решение о полёте Аубакирова было в значительной степени политическим, своего рода услугой Казахстану, на территории которого располагается Байконур, и под юрисдикцию и управление которого космодром перешёл в 1991 года. Соответствующий указ глава республики (на тот момент всё ещё союзной) Нурсултан Назарбаев подписал 31 августа, за месяц с небольшим до пуска «Союза ТМ-13», в экипаж которого вошли Александр Волков, Франц Фибёк и Токтар Аубакиров.

Ну а пока на Земле занимались бюрократическими разборками в стремительно разваливавшейся стране, «Озоны» продолжали активно работать, выполняя задачи девятой основной экспедиции. Помимо проверки и подготовки австрийского оборудования, Арцебарский и Крикалёв в основном проводили геофизические эксперименты, фотографировали и исследовали территорию Казахстана и Средней Азии. Кроме того, занимались выплавкой кристаллов в имеющихся на борту печах. Наконец, космонавты в ходе полёта впервые занимались ремонтом буферных батарей. Ранее неисправные аккумуляторы массой по 60 кг каждый выбрасывали за борт и заменяли, но опасность такой процедуры (ведь орбита наполнялась космическим мусором) и дороговизна доставки тяжёлых батарей вынудила прибегнуть именно к починке.

Довелось космонавтам и побаловать себя на орбите – оба отпраздновали свои дни рождения с красивыми датами: Крикалёву исполнилось 33, а Арцебарскому – 35. Ну а через несколько дней после путча «Озоны» проводили рекламный эксперимент. Дело в том, что компания Coca-Cola в 1985 году уже пыталась на орбиту привезти свой главный продукт, но астронавтов удалось напоить тёплым и негазированным напитком. За 6 лет красные всё же смогли разработать банку, из которой можно было выпить газированную и охлаждённую колу. Её-то космонавты и испытали.

Как уже говорилось, президент Казахской ССР Нурсултан Назарбаев в конце августа 1991 года подписал указ, согласно которому предприятия союзного подчинения (а Байконур относился к таковым), переходили в подчинение новой уже практически независимой страны, официально таковой она станет в декабре. 12 сентября было образовано Агентство космических исследований Казахской республики.

Но Назарбаев проявлял интерес к Байконуру и до этого. За 1991 год он трижды посетил город и космодром, параллельно изыскивая возможности для полёта казахского космонавта. Кандидаты на должность первых космонавтов Казахстана имелись – опытнейший лётчик-испытатель, герой Советского союза Токтар Аубакиров и лётчик-инструктор Талгат Мусабаев. Аубакиров за 15 лет карьеры в ОКБ Микояна успел облетать более 50 типов самолётов, но главное – активно осваивал тематику морской авиации. Именно он первым взлетел с палубы корабля, который сегодня известен как ТАВКР «Адмирал флота Советского Союза Кузнецов» (сегодня из ремонта не вышел). Аубакирова очень уважали его коллеги и, в частности, руководитель – Валерий Меницкий, в тот период – шеф-пилот ОКБ Микояна. Так он рассказывает о процессе допуска своего заместителя:

В Космическом агентстве собрали комиссию, на которой я представлял Токтара Аубакирова. На комиссии вместе со мной был и Вадим Иванович Петров. Но по тону, в котором проходило обсуждение, я понял: необходимо еще раз встречаться с Назарбаевым. Как я и предполагал, члены комиссии стали говорить о том, что есть график, все давно спланировано, подготовка космонавта к полету - очень трудоемкая работа, требует большого цикла, короче, "разводили" дело по большому кругу. Мы с ними немного поспорили, но до конфликта дело не дошло, а это было главным. Правда, я понял, что, хотя веских аргументов в защиту своей позиции у них нет, они все равно будут стоять на своем. Мы тоже остались при своем мнении, но зато теперь точно знали их позицию. Когда мы разошлись, они считали себя победителями и даже успокаивали Токтара: мол, он обязательно полетит в космос, но попозже. Мы тоже успокаивали расстроенного Токтара, и я ему сказал: теперь мы знаем, как их победить. <…> Он [Назарбаев] позвонил Язову, и второе указание министра обороны уже было воспринято как приказ - дело закрутилось немедленно. И уже через полгода Токтар полетел в космос. Мы были рады за него от души, были рады за казахов, что у них появился свой летчик-космонавт. И вдвойне приятно нам было то, что этот космонавт - летчик-испытатель с нашей фирмы.

Полёт Франца Фибёка был полностью оплачен Австрией, соглашение о нём было подписано между советской и австрийской стороной ещё в 1988 году. Стоил он порядка $7 млн в ценах 1991 года и получил название AustroMir-91. Фибёк и его дублёр Клеменс Лоталлер были представителями науки, отобранными из 200 кандидатов. Лоталлер был врачом, а Фибёк – инженером-электронщиком. Собственно, из набора специальностей во многом и формировалась программа исследований, связанная с медицинскими вопросами. Но также они нуждались в куда более длительной и комплексной подготовке, чем Аубакиров, который всё-таки имел дело с передовой авиационной техникой и имел отличную физическую подготовку.

Запуск был запланирован на 2 октября 1991 года.

Перед пуском на Байконуре устроили масштабное национальное празднество в честь полёта Токтара Аубакирова. На берегу Сырдарьи, на которой стоит город Байконур, выросли юрты, среди которых сновали старейшины и местные, на пуск слетелись высшие чиновники СССР, Казахстана и Австрии, множество журналистов и сопровождающих. И конечно же экипаж Союза ТМ-13 получил напутствие и ценные подарки от аксакалов - расшитые халаты и тюбетейки, а Аубакирову вручили ещё и белого коня. Конечно, такое нарушение режима не могло пройти незамеченным со стороны Института медико-биологических проблем, поскольку было потенциально чревато серьёзной болезнью для космонавтов и особенно для находившихся на орбите несколько месяцев и потому имевших ослабленный иммунитет «Озонов», причём Крикалёву вообще-то предстояло остаться на «Мире» на вторую смену.

Между тем, на Земле продолжалось выяснение принадлежности Байконура. В ответ на указ Назарбаева о переходе космодрома в казахское госуправление и собственность, начальник управления космических средств Минобороны СССР, а также председатель госкомиссии по обеспечению полётов и эксплуатации «Мира» Владимир Иванов заявил, что из-под его подчинения пусковые площадки (в том числе и «Гагаринский старт») не выводились. Возникшая коллизия, однако, не помешала осуществить 2 октября успешный пуск «Союза ТМ-13». Не помешал и «визит-эффект», хотя за стартом в тот день следили председатель Межреспубликанского экономического комитета Иван Силаев, Федеральный канцлер республики Австрия Франц Враницкий, руководители России, Казахстана, Украины, Белоруссии, Узбекистана, Кыргызстана, Таджикистана и Туркменистана.

Ну а для Франца Фибёка успешный старт стал двойным праздником, потому что на следующий день после пуска из ЦУПа передали, что он стал отцом. Спустя ещё сутки Арцебарсткий и Крикалёв встречали «Донбассов» (такой позывной получил экипаж «Союза ТМ-13», позднее перешедший ЭО-10) специальным космическим вариантов хлеба-соли (по сути маленькие не крошащиеся булочки) под Дунайский вальс.

На следующий день начались эксперименты. Программа у обоих космонавтов-исследователей была довольно плотной. Аубакиров сфокусировался на наблюдении за территорией Казахстана, в частности отслеживая ситуацию с переносом пыли со дна Аральского моря, а также на геофизических экспериментах.

Опыты Фибёка были в большей степени медицинскими. Изучали воздействие невесомости на органы восприятия, вестибулярный аппарат, кровь, когнитивные способности человека. Также установили оборудование IBM для обработки австрийских экспериментов с помощью систем «Мира».

Но наиболее любопытный эксперимент австрийцев был связан с искусством и, конечно же, с классической музыкой, а точнее с вальсом «На прекрасном голубом Дунае» Иоганна Штрауса. Фибёк и австрийский художник Рихард Кирше утром 6 октября обменялись символическим рукопожатием через оборудование для трансляции, а затем, пока «Мир» делал виток, чтобы пролететь над Грацем, на Земле играл вальс и шли представления на тему культуры. Когда же станция прошла над австрийским городом спустя час, Фибёк вышел на связь через любительскую радиоаппаратуру AREMIR (через неё он мог связываться со школами на Земле), и его радиосигнал искажал звучание вальса словно дирижёр. Получившиеся данные потом выгравировали на массивной стальной пластине, а также выдали девяти композиторам, которые написали композиции, вышедшие позже на CD-диске под общим названием ARTSAT. То ещё кстати lost media – мне удалось найти только одну композицию, а полный список вот тут). Получилась… специфичная музыка.

Научные программы Франца Фибёка и Токтара Аубакирова были успешно выполнены к концу их экспедиции посещения, и 10 октября они вернулись на Землю вместе с Анатолием Арцебарским. Не обошлось без приключений – садились при сильном ветре, и порыв «уронил» спускаемый аппарат, так что Аубакирова, оказавшегося внизу, придавило возвращаемым грузом и Фибёком. Теперь жизнь ЭО-10 пошла своим чередом

15 октября Волков и Крикалёв осуществили облёт станции, чтобы перестыковать свой корабль с переходного отсека на модуль «Квант», в процессе осмотрев «Мир» и показав её ЦУПу. Есть занятное видео этого облёта, на котором космонавты беседуют с Землёй (главным образом Крикалёв с конструктором Александром Чернявским).

Перестыковка «Союза» была необходима, чтобы обеспечить стыковку грузового «Прогресса М-10». Она не прошла гладко. Сначала 19 октября она отменилась, так как оператор наземных служб выдал некорректные данные на угол облёта станции, а затем 21 октября обнаружилось, что бортовой дальномер выдаёт неправильную поправку по дальности. Выяснилось, что это значение изменилось автоматически по команде бортового вычислительного комплекса ещё после первой неудачной попытки стыковки, а операторы не обнаружили ошибку вплоть до повторной попытки. Ошибку исправили, и на следующем витке грузовик всё-таки доставил космонавтам топливо, оборудование для работы, воду и пищу.

Началась в общем-то довольно привычная научная работа, которая проводилась на «Мире» и до, и после десятой экспедиции. Изучали поведение жидкостей и ракетного топлива в космосе (для этого имелась специальная установка «Волна-2»), здоровье, самих себя, плавили и выращивали кристаллы в специальных установках, снимали Землю, занимались астрофизикой. Использовали в том числе оставшееся в наследство от Фибёка научное оборудование, за работу на котором австрийцы платили твёрдой валютой.

Между тем, приближался Новый, 1992 год, который «Донбассы» встречали на орбите. В предновогоднем интервью Александр Волков подчёркивал, что год был удачным, а все задачи были выполнены, и Сергей Крикалёв подчёркивал, что на орбите добывали не только знания, но и валюту. Но всё же главным событием тех дней стало завершение существования СССР. Космонавты справляли те новогодние праздники в будничной, рабочей атмосфере. На орбите они себя чувствовали спокойнее и безопаснее, чем люди на Земле.

Помогало, конечно, и то, что работы было полно. Эксперименты продолжились, и уже в первые недели «Донбассы» были загружены разнообразными научными задачами. Однако хватало работы и «по хозяйству». Необходимо было загрузить готовящийся к отстыковке «Прогресс», чтобы доставить на Землю результаты и отснятые плёнки, а заодно и вывезти со станции отходы. Ко всему прочему, произошёл очередной сбой гиродинов. Принцип работы этих устройств, думаю, я разберу как-нибудь отдельно самому бы разобраться с моей тройкой по физике, но на «Мире» система из 12 гиродинов обеспечивала ориентацию станции без трат топлива, что было очень критично. Это был уже не первый их отказ, но в данном случае он был особенно важен по двум причинам. Во-первых, готовилась отстыковка одного «Прогресса» и стыковка следующего. Во-вторых, солнечные батареи станции уже вырабатывали гораздо меньше энергии в силу износа, и гиродины помогали ориентировать станцию так, чтобы Солнце как можно лучше их освещало.

Ремонт сдвинул даты пересменки грузовых кораблей, так что «Прогресс М-10» отстыковался от станции только 20 января.

Через неделю после ухода «Прогресса М-10» к «Миру» пристыковался «Прогресса М-11», привёзший на станцию американскую и советскую (или уже российскую?) биотехнологическую аппаратуру – «Payload» и «Биокрист» соответственно. А кроме того, экипажу привезли и провизию, но увы, из рациона выпали мёд и поставляемые из Прибалтики сублимированные продукты – очередное свидетельство обрушения бюджетов и цепочек поставок.

А ещё одно свидетельство было доселе невиданным в отрасли – сотрудники ЦУП вывесили плакаты с требованием повышения зарплаты, угрожая забастовкой. К ним присоединились и члены отряда космонавтов. Собственно, в «Новостях космонавтики» это мероприятие и назвали забастовкой, пусть и с эпитетом «предупредительная». Наземные службы в этот раз отработали пуск чётко, но в случае невыполнения требований ситуация в будущем могла бы измениться.

Ну а пока «Донбассы» продолжали работу на орбите, она ведь сама себя не сделает. Очередная серия экспериментов, очередной ремонт гиродинов, а также подготовка к выходу в космос. Для Крикалёва это был уже седьмой выход за этот продлённый полёт. В ходе выхода в целом не планировалось каких-то экзотических работ, кроме разве что эксперимента по очистке иллюминаторов.

Однако едва в ночь на 21 февраля космонавты открыли люк, обнаружились проблемы с системой охлаждения скафандра Александра Волкова, и он был вынужден остаться в шлюзовом отсеке, будучи подключённым к системе жизнеобеспечения станции, а Крикалёв был вынужден начать работать в одиночку. Вскоре система охлаждение у командира заработала, и он присоединился к бортинженеру. Удалось установить камеру и снять оборудование для измерения магнитного поля Земли, но через 1 час 26 минут после начала выхода система охлаждения забарахлила снова, и Волков был вынужден вновь подключиться к системам станции.

Оставшись в одиночестве, Сергей Крикалёв перебрался по грузовой стреле с «Кванта-2» на Базовый блок, а оттуда на «Квант-1», снял часть оборудования, которое использовалось при сборке «Софоры», а затем снял установленные на одной из солнечных батарей экспериментальные фотоэлектрические преобразователи. После «Донбассы» вернулись в станцию. Вот как комментировал эту работу Муса Манаров:

«Сергей Крикалев совершил настоящий подвиг: он в одиночку выполнил большую часть программы выхода в открытый космос. Даже при малейшей неточности с закреплением Сергей мог оказаться в свободном полете и его некому было бы спасти. Скафандр командира в это время был подстыкован к бортовой системе жизнеобеспечения и оказать помощь он не смог бы».

Следующий месяц был наполнен спокойной научной работой, а также подготовкой к приёму гостей. На Земле уже готовился к пуску экипаж корабля «Союз ТМ-14» с экипажем ЭО-12 (Александр Викторенко и Александр Калери) и немецким космонавтом Клаусом-Дитрихом Фладе. Немецкой стороне полёт обошёлся в примерно $23 млн, и эти деньги были очень нужны отечественной космонавтике.

Старт «Союза ТМ-14» состоялся 17 марта, а 19 марта корабль успешно пристыковался к «Миру». Традиционно, иностранный гость в основном занимался медицинскими экспериментами – изучали влияние невесомости на человека, меряли радиацию внутри модулей станции. Фладе также поработал и по теме материаловедения, изучая переохлаждение сплавов различных металлов.

25 марта Александр Волков, Сергей Крикалёв и Клаус-Дитрих Фладе заняли свои места в «Союзе ТМ-13». Спустя 6 с половиной часов корабль мягко сел на территории уже полностью независимого Казахстана. Космонавтов наградили – Волков получил премию в 75 тыс. рублей ($750), а Крикалёв – 150 тыс. рублей ($1500), а также оба получили по Волге. Кроме того, Сергей Крикалёв стал вторым героем РФ (удостоверение однако у него имеет номер 001) и первым человеком, совместившим ГРФ и ГСС.

Это собранный в единую статью цикл заметок об основных экспедициях на станцию «Мир» - экспедиции ЭО-9 и ЭО-10 1991-92 годов. Я их публиковал у себя в ТГ-канале «Под тенью Солнца». Подписывайтесь!

Подпишись на сообщество Катехизис Катарсиса, чтобы не пропустить новые интересные посты авторов Cat.Cat!

Пост с навигацией по Cat.Cat

Также читайте нас на других ресурсах:
Телеграм ↩ – новости, заметки и розыгрыши книг.
ВК ↩ –наша Родина.