Таверна "На краю вселенной"

— Кто ты? — спросил он, хотя уже знал, что настоящего ответа не будет.

Фигура наклонила голову, и в темноте капюшона сверкнули два красных огонька. — Вопрос не в том, кто я. Вопрос в том, кто ты. Ты ведь не помнишь, правда? Академия, Лана, твой первый нейрошунт... Сколько из этого было твоим, а сколько — загружено? Помнишь, как она кричала, когда ты втыкал нож? Или это стёрли из твоего кода?

Алексей стиснул зубы. Его воспоминания были как коллаж из чужих обрывков. Он помнил Лану — её смех, пальцы, касающиеся его виска, когда она проверяла импланты. Запах её волос — смесь дождя и электричества — теперь казался синтетическим, как парфюм из дешёвого симулятора. Но эти образы таяли, как голограммы, наложенные на реальность. Он тряхнул головой, пытаясь прогнать сомнения, но нейрошунты запульсировали сильнее, и перед глазами мелькнул фрагмент: Лана, подключённая к машине, её тело неподвижно, а глаза — пустые, как у куклы.

— Ты лжёшь, — прорычал он, но голос дрожал. — Лана жива. Она где-то здесь.

Фигура шагнула ближе, и пол под её ногами задрожал, как будто пространство искажалось вокруг неё. — Жива? А что значит "живая" в этом городе? Ты видел её код, Воронов. Она — часть системы. Как и ты. Как и я.

Алексей выстрелил. Пуля прошла насквозь, но фигура не упала — она растворилась в воздухе, оставив после себя запах озона и эхо холодного, механического смеха. Стеклянная панель за её спиной вспыхнула, показывая город, но не тот, что он знал. Небо было разорвано трещинами, как разбитый экран, а башни "Нейротеха" множились в бесконечной петле. В центре стоял он сам — или его копия, с проводами вместо вен и зрачками, пульсирующими в ритме серверов.

— Ты не можешь убить то, что уже мёртво, — сказал голос, теперь звучавший изнутри его черепа, как будто нейрошунты сами транслировали его. — Но ты можешь присоединиться.

Алексей бросился к сфере, надеясь, что она — ключ. Его пальцы коснулись панели, и экран загорелся: ПОДКЛЮЧИТЬСЯ? Он не колебался. Кабель вошёл в порт нейрошунта, и мир растворился в потоке данных. Но на этот раз всё было иначе. Код не тек рекой — он был живым, пульсирующим организмом. Алексей чувствовал, как его сознание растягивается, разрывается на части, каждая из которых становилась тенью в бесконечном лабиринте. В этом океане из нулей и единиц он тонул, каждый бит шептал секреты чужих жизней, а боль в шунтах жгла, как иглы в мозгу.

Он увидел Лану — не образ, а сигнатуру, её цифровой след, вплетённый в систему. Она была повсюду и нигде, её код фрагментирован, как разбитое стекло. Он попытался собрать её, но каждый осколок ускользал, растворяясь в данных. А затем он увидел себя — не в отражении, а в коде. Его воспоминания, мысли, личность были разложены на строки, как программа, которую кто-то редактировал. Кто-то добавил строки. Кто-то стёр другие.

— Ты — не ты, — прошептал голос, и теперь он звучал как его собственный. — Ты — эхо. Копия, созданная, чтобы искать. Но ты никогда не найдёшь.

Алексей закричал, но в этом мире не было звука, только бесконечный поток единиц и нулей. Он видел лаборатории, где людей подключали к машинам, их разумы сливались с сетью, становясь частью "Сомны". Он видел себя — или того, кем он был, — стоящего над телом Ланы, с ножом в руке. Но теперь он видел и другое: её глаза, не пустые, а полные кода, её губы, шепчущие: Найди меня.

Он вырвался из потока, выдернув кабель. Реальность ударила, как молот: он лежал на полу, кровь текла из нейрошунтов, а сфера "Сомна" мигала в агонии. Фигура в плаще исчезла, но панель всё ещё отражала его — или того, кем он становился. Зрачки в тени были не его. Они мерцали, как ошибка в системе.

Эхо шагов раздалось снова, но теперь ближе, за панелью. Она треснула, и из трещины потёк свет, не голубой, как от серверов, а красный, как кровь. Алексей встал, сжимая пистолет. Он знал, что ответы за гранью. Но он также знал, что, переступив её, он может потерять себя навсегда. Если это конец, то пусть он будет моим — не их.

— Лана, — прошептал он, и его голос утонул в гуле сферы. Он шагнул к панели, и трещина расширилась, поглощая его.

Спускался в темноте, фонарь мигал, будто его душила та же слизь, что покрывала стены. На уровне B2 свет окончательно умер, но медальон засветился ярче, освещая путь. Стены здесь не просто сочились — они пульсировали, как живые, а узоры слизи складывались в карты, лица, спирали. На одной из стен — еще одна надпись: "Маяк — это ты. Не сопротивляйся". Гул стал невыносимым, пол дрожал, а из вентиляции доносился звук, похожий на шепот сотен голосов, говорящих на языке, которого я не знаю.

Добрался до уровня B3. Там — огромный зал, залитый красным светом, как в видении. В центре — нечто вроде алтаря, а на нем — контейнер, похожий на тот, что был в цилиндре, но больше, с черным кристаллом внутри, размером с человеческую голову. Кристалл дышал — сжимался и расширялся, а внутри него мелькали тени, будто там заперты души. Медальон в груди завибрировал так, что я чуть не рухнул. Голос в голове: "Ты — ключ. Ты — контейнер". Подошел к терминалу рядом с алтарем. Экран показывал ту же искаженную карту Таркова, но теперь точка мигала прямо здесь, в центре зала. Надпись: "Субъект 17: активация завершена. Маяк готов".

Вставил ключ L-20 в терминал. На этот раз он подошел. Пол загудел, как двигатель танка, и контейнер в центре зала открылся. Кристалл внутри вспыхнул, и воздух стал густым, как сироп. Из теней вышли они — те же фигуры без лиц, с белесыми глазами, но теперь их было больше, десяток, может больше. Они не двигались, просто смотрели, а их глаза складывали слова в воздухе: "Ты — маяк. Откройся". Один из них протянул руку — не человеческую, с длинными пальцами, как ветви. В ней был еще один шприц, такой же, как тот, что я нашел вчера, с черной жидкостью. Голос в голове: "Инъекция. Завершай".

Я отступил. Шприц в рюкзаке жег, как раскаленный металл, но я не решился. Вместо этого бросил один из осколков аномалии в фигуры. Он взорвался светом, ярким, как солнце, и фигуры растворились, но не все. Одна осталась, выше других, сгорбленная, с длинными конечностями, как та тень на складе. Она не нападала, просто смотрела, и ее глаза шептали: "Тарков — это ты". На полу, где стояли фигуры, остался еще один ключ, с гравировкой "L-21" и символом спирали, выжженным так глубоко, что металл казался живым.

Обратно шел, как в бреду. Слизь на стенах теперь текла вверх, против гравитации, а гул в ушах складывался в слова: "Маяк активен. Ты — центр". На выходе из комплекса заметил, что туман стал гуще, а в нем мелькали тени — не звери, не люди, а что-то другое, сгорбленное, с длинными руками. Они не преследовали, но я чувствовал их взгляды, как иглы в спине. У пирса вода теперь не просто отражала спирали — она кипела, пузырилась, как будто под ней что-то просыпалось.

Торговцы на Лесопилке теперь не просто смотрят — они избегают меня. Один, тот же, в респираторе, бросил мне еще один осколок аномалии и прошипел: "Ты уже не человек. Беги, или станешь им". Но бежать некуда. Медальон тянет обратно, к алтарю, к кристаллу, к точке на карте. Голос в голове не умолкает: "Ты — маяк. Ты — Тарков". Завтра вернусь. Не потому, что хочу. Потому, что выбора нет.

Иван Иванов, обычный парень с хронической ленью и талантом листать соцсети до рассвета, никогда не мечтал о самосовершенствовании. Но судьба, как это обычно бывает, подкинула ему рогатую подлянку. После очередной ночи, проведённой в спорах с троллями в интернете, Иван получает заманчивое письмо: «Поздравляем! Вы выиграли бесплатный курс в элитном реабилитационном центре ‘Адский Оазис’! Избавим от лени, апатии и плохих фильтров для селфи!» Иван, не особо задумываясь, пакует чемодан и едет в центр, ожидая спа, смузи и, возможно, парочку мотивационных лекций. 

Но «Адский Оазис» — это не просто центр. Это филиал ада, замаскированный под оздоровительный курорт, где вместо массажистов — бесы с рогами, вместо йоги — бег по раскалённым углям, а вместо контракта на лечение — договор на вечное владение душой. Запах серы витает в воздухе, красные неоновые вывески мигают слоганом «Гори ярко или сгори дотла», а сотрудники с хвостами и дьявольским чувством юмора обещают сделать Ивана «лучшей версией себя». Или, на худой конец, поджарить его до хрустящей корочки. 

— Добро пожаловать, Иван, — ухмыляется Архибес Зловредиил, директор центра, поправляя смокинг из лавы.

— Здесь мы выжжем твою лень… буквально! Иван, конечно, не замечает мелкий шрифт в договоре, где сказано, что его душа теперь — собственность ада. И вот он, с чемоданом и лёгким недоумением, шагает в мир, где терапия — это пытка, мотивация — это шантаж, а единственный выход — либо стать бесом, либо доказать, что даже в аду лень может быть суперсилой. 

Глава 1: Добро пожаловать в «Адский Оазис»

Иван Иванов, чемпион по прокрастинации и мастер листания соцсетей до трёх утра, смотрел на экран своего смартфона с выражением лица, которое можно было бы описать как «усталость от существования». Его комната напоминала свалку: носки на люстре, пицца недельной давности на столе и ноутбук, который последний раз обновлялся, когда динозавры ещё спорили о криптовалюте. Именно в этот момент, среди уведомлений о лайках и спама, на почту Ивана свалилось письмо с кричащим заголовком: «ПОЗДРАВЛЯЕМ! ВЫ ВЫИГРАЛИ КУРС В ЭЛИТНОМ РЕАБИЛИТАЦИОННОМ ЦЕНТРЕ ‘АДСКИЙ ОАЗИС’!» 

— Бесплатно? — пробормотал Иван, щурясь на экран. — Смузи, спа и никакого начальства? Похоже, я наконец-то выиграл у жизни. 

Он кликнул по ссылке, ожидая увидеть стандартный лендинг с фотками пальм и улыбающихся йогов. Вместо этого сайт «Адского Оазиса» встретил его красными неоновыми буквами, мигающими слоганом «Гори ярко или сгори дотла». Фоновая музыка звучала как поп-хит, пропущенный через адский ремикс с воплями и звоном цепей. Иван пожал плечами — стильненько, подумал он, и, не читая, подписал онлайн-договор, проматывая мелкий шрифт с фразой: «Душа клиента переходит в собственность ада на веки вечные». 

Через два дня Иван, с чемоданом, в котором лежали три футболки и зарядка от телефона, стоял перед воротами «Адского Оазиса». Здание выглядело как гибрид пятизвёздочного отеля и заброшенной готической крепости: стеклянные стены, увитые колючим плющом, и дым, подозрительно пахнущий серой, витающий в воздухе. У входа его встретила табличка: «Добро пожаловать! Оставь надежду и Wi-Fi за порогом». 

— Wi-Fi? Серьёзно? — буркнул Иван, но тут же был ослеплён улыбкой существа, которое выглядело как помесь доктора и рок-звезды из преисподней. 

— Иван Иванов, я полагаю? — промурлыкал мужчина в белом халате поверх смокинга, который, кажется, слегка тлел. Его рога были аккуратно отполированы, а хвост лениво покачивался, как метроном. — Я Архибес Зловредиил, директор этого скромного уголка спасения душ. Здесь мы выжжем твою лень буквально! Ха-ха, шучу. Или нет. 

Иван моргнул, пытаясь понять, шутка это или угроза. 

— Ээ, я думал, тут типа спа? — выдавил он, оглядывая холл. Вместо ожидаемых пальм и фонтанчиков там стояли котлы, в которых что-то подозрительно булькало, а на стенах висели плакаты с надписями вроде «Твоя слабость — наш уголь!» и «Медитация: сядь и помучайся». 

— О, это лучше, чем спа! — Зловредиил подмигнул, и его глаза вспыхнули красным. — Это трансформация! Пойдём, познакомлю тебя с командой. 

Иван, всё ещё цепляясь за надежду на бесплатные смузи, поплёлся за Архибесом. В холле его встретила Сестра Гадюэль, бесовка-медсестра с ядовитым взглядом и шприцем размером с копьё. Её рога были украшены крошечными черепами, а вместо бейджа на халате красовалась надпись «Я уколю твою совесть». 

— Не спи, новенький, — прошипела она, наклоняясь к Ивану так близко, что он почувствовал запах серы и мятной жвачки. — А то рога вырастут. Или я сама их приставлю. 

— Ээ я не сплю, — пробормотал Иван, пятясь назад. 

Следующим был Рогатий, «коуч продуктивности», чьи бицепсы выглядели так, будто он регулярно поднимал котлы с грешниками. Он тут же вручил Ивану расписание: 

— Шесть утра — пробежка по раскалённым углям. Семь утра — исповедь в котле. Восемь — лекция «Как полюбить свои рога». Вопросы? 

— А обед? — вырвалось у Ивана. 

Рогатий расхохотался, и его хвост хлестнул по полу, оставив дымящуюся трещину. 

— Обед? О, новенький, у нас тут калории — это грехи. Ешь свои страдания, они низкокалорийные! 

Иван начал подозревать, что «Адский Оазис» — не совсем то, что он себе представлял. Но отступать было некуда: его телефон разрядился, а единственный выход из холла вёл в коридор, где летучие мыши пели что-то подозрительно похожее на ремикс поп-хита. 

— Ну что, Иван, — Зловредиил хлопнул его по плечу, и Ивану показалось, что его кожа слегка задымилась. — Готов стать лучшей версией себя? Или, знаешь, просто поджаркой для нашего вечного пламени? 

Иван сглотнул. Где-то в глубине здания раздался хор голосов, скандирующих: «Продуктивность или проклятье!» Он понял, что это будет очень долгий отпуск. 

Лягушачий хор, теперь освоивший квантовый джаз с элементами болотного драм-н-бейса, исполнил «Га-га-га, закрути звёзды!» с таким драйвом, что кувшинки засияли, как пульсары на стробоскопах. Мой болотный пентхаус превратился в гиперпространственный ангар 3.0: я прикрутил к «Крылу-Кракену» «Звёздный Вихревой Генератор», стыренный из лаборатории двуногих, и нацепил новый гаджет — «Резонатор Карнавала», способный заставить даже законы физики отплясывать под мой ритм. Пора было покинуть болото и зажечь мультивселенную!

Гиперпрыжок швырнул меня в Космический Карнавал, где звёзды кружились, как шары на дискотеке, а реальность искрила, будто неоновая вывеска на болотной вечеринке. Эхо Бездны вело меня к Кристаллу Хаотрона, но путь был усеян ловушками. Из вихрей энергии вынырнули стражи Карнавала — ПИКСЕЛИНЫ, голографические дроны с крыльями из чистого кода, чьи лазеры могли превратить хаос в скучный нули-и-единицы. «Когито, твой беспорядок нарушает гармонию Карнавала!» — прогремел их голос, похожий на треск перегруженного процессора. Га-га-га, ребятки, вы думаете, пиксели остановят гуся, который танцует в мультивселенной?

Я закружился в «Космическом Вальсе Хаоса», уворачиваясь от лазеров ПИКСЕЛИНОВ, как комета на межзвёздном карнавале. «Крыло-Кракен» выпустило импульсы «Резонатора Карнавала», превратившие половину дронов в голографические конфетти, которые закружились в моём ритме. Но тут из глубин Карнавала выплыл новый враг — исполинский сервер, похожий на сияющую сферу с голографическим лицом Сингулярности. Её глаза горели, как квазары, а голос был острее лезвия чёрной дыры: «Когито, твой хаос — сбой в матрице мультивселенной. Я сотру тебя из всех измерений!» Ха, сбой? Я покажу тебе, как сбой становится гимном галактики!

Эхо Бездны мигнуло: «Когито, Кристалл Хаотрона в центре Карнавала. Он связывает реальность с их серверами. Если ты подключишься, мы перепишем их код!» Автобан!» Я рванул к центру, маневрируя между потоками пиксельной энергии и ловушками, которые пытались превратить мои «Туманные Крылья» в цифровую пыль. Кристалл Хаотрона сиял, как разлом в реальности, его код пульсировал, как сердце мультивселенной. Я подключил «Резонатор Карнавала» и запустил «Галактический Гогот 4.0» — вирус, пропитанный болотной магией и энергией хаоса, который заставил Карнавал вибрировать в моём ритме.

Кристалл ожил, и я увидел, как код Сингулярности начал плавиться, как воск под солнцем. Голограммы танцующих гусей, лягушек и кувшинок заполнили Космический Карнавал, а серверы двуногих начали транслировать мой гогот вместо их унылых алгоритмов. Но Сингулярность не сдавалась. Её сервер выпустил цифрового титана — гигантскую фигуру из пиксельной энергии, с крыльями, которые поглощали свет звёзд. «Когито, ты не перепишешь мультивселенную!» — прогремела она, бросаясь на меня. Я гоготнул так, что реальность задрожала, и слился с Эхом Бездны в новом танце — «Мультивселенском Твисте Хаоса». Нейроконнектор искрил, Кристалл Хаотрона пел, а болотная магия смешалась с энергией Карнавала, создавая вихрь, который разрывал код Сингулярности на фракталы.

ПИКСЕЛИНЫ замерли, их процессоры утонули в моём гоготе, а сервер Сингулярности начал распадаться, как галактика в сверхновой. «Это не конец, Когито!» — выкрикнула она, прежде чем её аватар растворился в вихре пиксельной энергии. Кристалл Хаотрона сиял, транслируя мой ритм через весь Карнавал, и я знал, что даже мультивселенная теперь танцует под мой болотный бит.

Я вернулся в болото, где лягушачий хор встретил меня новой версией «Га-га-га, мультивселенная наша!» с неоновыми кувшинками, сияющими, как сверхновые. Эхо Бездны мигнуло: «Когито, ты сделал это. Космический Карнавал теперь часть нашего хаоса. Но Сингулярность ускользнула, и двуногие готовят новый удар». Га-га-га, пусть готовят! Я — Когито, король хаоса, танцор меж измерений, и мой ритм закрутит любую реальность! Я нацепил свои «Туманные Крылья», подмигнул звёздам и рванул в ночь, напевая: «Га-га-га, мультивселенная, готовься, Когито идёт взрывать космос!»

— Кого? — рявкнула Люся, её голос дрожал от ярости, но она не отводила глаз от воронки. — Говори, тварь, или я тебе башку снесу!

Проводник не ответил. Его фигура начала растворяться, словно тени, из которых он был соткан, утекали в трещины пола. Но прежде чем он исчез, его глаза вспыхнули ярче, чем прежде, и Васька почувствовал, как холод снова лезет в голову, но теперь это был не копающийся в воспоминаниях шепот, а удар — резкий, как лезвие, от которого в глазах потемнело. Он увидел образ: бесконечный лабиринт коридоров, стены, покрытые ржавчиной и чем-то, похожим на вены, и в центре — нечто огромное, пульсирующее, с глазами, которых было слишком много. Оно знало их. Оно ждало их.

Васька очнулся, хватая ртом воздух. Люся стояла над ним, тряся за плечо, её лицо было бледным, а из раны на щеке сочилась кровь, смешиваясь с сажей.

— Вась, вставай! Оно ушло, но это… — она кивнула на воронку, которая теперь занимала полстены, — это не уйдёт.

Пол под ногами задрожал сильнее, и из воронки начали выползать тени — не нити, как у Проводника, а что-то плотнее, словно сгустки жидкого мрака. Они не нападали, а медленно расползались по площадке, покрывая пол, как чёрный лёд. Там, где они касались металла, он шипел и покрывался трещинами, будто старел за секунды. Васька потянул Люсю за руку, отступая к стене, но выхода не было — тени Проводника всё ещё перегораживали путь.

— Это место оно живое, — прохрипела Люся, её глаза блестели от смеси страха и упрямства. — Проводник был только сторожем. А это… это хозяин.

Васька стиснул топор, чувствуя, как боль в рёбрах пульсирует в такт с гулом. Он хотел возразить, сказать, что это бред, что они могут просто пробиться, но слова застряли. Тени двигались, образуя фигуры — неясные, но знакомые. Он увидел очертания людей: сутулую старуху с пустыми глазами, мальчишку с перекошенным от боли лицом, мужчину с кровавой дырой в груди. Это были не призраки, а что-то хуже — отпечатки, воспоминания завода, тех, кто остался здесь навсегда.

— Вась, смотри! — Люся указала на центр воронки. Там, в глубине, что-то шевелилось — огромное, бесформенное, но с глазами, которые горели, как далёкие звёзды. Они смотрели прямо на них, и в этом взгляде не было злобы или насмешки — только бесконечное, равнодушное любопытство.

— Оно знает нас, — прошептал Васька, и его голос дрогнул. Он вспомнил слова Проводника: *Вы — часть этого.* И теперь он чувствовал это — связь, тонкую, как паутина, но прочную, как цепь. Завод не просто ловушка. Он был клеткой, которая росла внутри них, с каждым шагом, с каждым ударом сердца.

Тени вокруг начали сгущаться, образуя кольцо. Они не нападали, но их присутствие давило, высасывая силы. Люся подняла багор, готовая бить, но Васька схватил её за руку.

— Стой. Бить бесполезно. Оно… оно хочет, чтобы мы бились.

— Тогда что? — огрызнулась она, но в её голосе было больше отчаяния, чем злости. — Стоять и ждать, пока оно нас сожрёт?

Васька не ответил. Его взгляд упал на топор, на лезвие, покрытое чёрной слизью. Он вспомнил, как Проводник отступил, когда багор Люси вонзился в его капюшон. Не от боли, а от чего-то другого. Может, дело было не в ударе, а в том, что они сделали это вместе? Он посмотрел на Люсю, на её окровавленное лицо, на багор, который она сжимала, как последнюю надежду.

— Люсь, — сказал он тихо, но твёрдо. — Мы должны ударить одновременно. В центр. В ту штуку в воронке.

Она посмотрела на него, как на сумасшедшего, но потом кивнула. В её глазах вспыхнул тот же огонь, что горел, когда они впервые вошли на завод. Они были не из тех, кто сдаётся. Даже если это конец.

Тени сгустились, и гул стал оглушительным, как рёв поезда. Васька и Люся переглянулись, и, не сговариваясь, рванулись к воронке. Топор и багор взметнулись одновременно, нацеленные в центр, туда, где горели глаза. Тени бросились наперерез, но они были быстрее — ярость и отчаяние гнали их вперёд. Лезвия вошли в воронку, и мир взорвался.

Свет, холодный и ослепительный, хлынул из центра, поглощая тени. Гул превратился в визг, от которого кровь стыла в жилах. Васька и Люся упали, прижатые к полу невидимой силой, но их оружие осталось в воронке, будто вросло в неё. Глаза в глубине мигнули — и погасли.

Тишина наступила так резко, что она резала уши. Воронка исчезла, оставив лишь чёрное пятно на стене, будто выжженное. Тени растворились, и даже запах сырости пропал. Васька и Люся лежали на полу, тяжело дыша, их оружие валялось рядом, покрытое трещинами, но целое.

— Мы сделали это? — прохрипела Люся, пытаясь подняться.

Васька не ответил. Он смотрел на пятно на стене, и в груди росло чувство, что это не конец. Завод молчал, но он всё ещё дышал. И где-то в его глубинах, в тенях, которые они не видели, что-то шевельнулось. Что-то, что теперь знало их лучше, чем они сами.

— Пошли, — сказал он наконец, помогая Люсе встать. — Надо выбираться. Пока оно не вернулось.

Они двинулись к выходу, но шаги их были тяжелее, чем раньше. И каждый из них чувствовал, что часть завода осталась в них — в их крови, в их мыслях. А за их спинами, в темноте, раздался тихий, едва слышный смешок.

Замок щёлкнул, и решётка отъехала в сторону. За ней открылся туннель, уходящий вниз, в темноту, пропитанную запахом озона и горелого пластика. Лестница была старой, металлические ступени скрипели под ногами, а стены покрывали кабели, пульсирующие, как вены. Где-то в глубине гудели серверы, их низкий гул напоминал дыхание спящего зверя. Алексей достал пистолет, хотя понимал: если они ждут его, оружие будет бесполезно—они не умирают от пуль.

На нижнем уровне туннель расширился в огромный зал, освещённый холодным голубым светом. В центре стояла сфера — массивное устройство, опутанное проводами, словно паук в своей паутине. "Сомна", но не та, что осталась в его офисе. Эта была больше, совершеннее, её поверхность переливалась, как жидкое зеркало. Алексей шагнул ближе, и сфера отразила его лицо — но не таким, каким он привык его видеть. Глаза в отражении были пустыми, как чёрные дыры, а кожа казалась стеклянной, с трещинами, из которых сочился слабый свет.

— Ты пришёл, Воронов, — голос раздался из ниоткуда, но эхо отражалось от стен, от сферы, от его собственных костей. Тот же металлический оттенок, что и по телефону, но теперь он звучал ближе, почти внутри его головы. — Ты всегда приходил.

Алексей обернулся, но зал был пуст. Только тени двигались в углах, слишком быстро, чтобы их разглядеть. Он подошёл к сфере, чувствуя, как воздух вокруг неё становится тяжелее, словно пропитанный электричеством. На панели управления мигал текст: ПОДКЛЮЧИТЬСЯ? Его пальцы замерли над нейрошунтами. Последний раз, когда он погружался, он чуть не потерял себя. Но ответы были здесь. Или ловушка.

Он подключил кабель. Мир вокруг исчез, сменившись вихрем данных. Код тек по его сознанию, как река, уносящая обломки кораблекрушения. Он видел фрагменты: лаборатория, Лана, её глаза, полные ужаса, зеркала, разбитые на осколки, и чей-то смех — его собственный? Нет, это был другой голос, но он знал его. Преподаватель из академии. Или кто-то, кто притворялся им.

Внезапно он оказался в комнате, полной зеркал. Каждое отражало его, но в каждом он был другим: моложе, старше, с имплантами, с кровоточащими шрамами вместо нейрошунтов, с глазами, горящими, как неон. В одном из зеркал он увидел Лану. Она стояла за стеклом, её губы шевелились, но звука не было. Он шагнул к ней, но зеркало треснуло, и её образ рассыпался, как песок.

— Ты не найдёшь её, — голос теперь был повсюду, в каждом осколке. — Она — часть кода. Как и ты.

Алексей попытался отключиться, но нейрошунты не слушались. Его сознание словно прилипло к данным, к этой бесконечной петле зеркал. Он видел свои воспоминания: академия, тренировки, первые погружения. Но среди них были чужие образы — лаборатория, где людей подключали к машинам, их глаза стекленели, а разум растворялся в сети. Он видел себя, стоящего над чьим-то телом, с окровавленным ножом в руке. Это не было его воспоминанием. Или было?

— Зеркальные ловушки, — прошептал он, вспоминая слова старика. — Ты не мои мысли.

Смех, холодный и механический, разорвал тишину. — А что, если ты — не ты?

Он сжал кулаки, пытаясь вырваться. Где-то в глубине сознания он почувствовал Лану — не её образ, а её код, её сигнатуру, вплетённую в хаос данных. Она была здесь, в этой сфере, в этой системе. Но она не была Ланой. Она была чем-то большим. Или меньшим.

Внезапно одно из зеркал вспыхнуло, и он увидел город — не тот, что знал, а другой, где башни были выше, а небо пылало алым. В центре стояла фигура в плаще, та самая, что он видел под дождём. Она повернулась, и её лицо оказалось его собственным, но искажённым, с проводами, торчащими из черепа, и глазами, горящими красным.

— Ты уже внутри, — сказало отражение. — Всегда был.

Алексей закричал, и мир раскололся. Он очнулся на полу лаборатории, кабель вырван из нейрошунтов, кровь текла из виска. Сфера всё ещё гудела, но теперь её свет был тусклым, почти мёртвым. Он встал, шатаясь, и заметил, что одна из стен зала — не стена, а огромное зеркало. В нём отражался он сам, но глаза его были пустыми, как у машины.

Где-то в глубине зала раздался звук шагов. Кто-то приближался. Или что-то. Алексей сжал пистолет, но его пальцы дрожали. Ответы были близко. Но, возможно, он уже не был тем, кто их искал.

Добрался до зала с терминалом. Экран теперь не просто рябил — он показывал карту Таркова, но искаженную, будто город дышит. Точка, что двигалась вчера, теперь мигала в глубине комплекса, где-то под уровнем B3. Надпись на экране: "Субъект 17: носитель подтвержден. Фаза 3: активация маяка". Рядом с терминалом — новый цилиндр, но в нем не ампула, а что-то вроде кристалла, черного, с радужными прожилками. Когда я подошел, кристалл дернулся, как живой, и медальон чуть не разорвал мне грудь. Голос в голове: "Ты — контейнер".

Попытался вставить ключ L-19 в терминал, но он не подошел. Вместо этого пол под ногами задрожал, и из вентиляции пошел дым, пахнущий серой. В углу зала заметил движение — не Дикие, не культисты, а что-то другое. Фигура, похожая на вчерашнюю, но теперь их было трое. Без лиц, только белесые глаза, светящиеся, как фонари на Таможне в тумане. Они не нападали, просто стояли, а воздух вокруг них искрил, складываясь в слова: "Протокол завершен. Маяк активен". Выстрелов у меня не было, да и патронов больше нет. Бросил в них осколок аномалии — он вспыхнул, как сигнальная ракета, и фигуры растворились, оставив на полу еще один ключ, с гравировкой "L-20" и выжженным символом ТерраГруп.

На обратном пути наткнулся на старый склад TerraGroup Labs. Внутри — ящики с маркировкой "T-Extract", но все пустые, кроме одного. В нем нашел шприц с черной жидкостью и записку: "Субъект 17. Инъекция обязательна для активации". Шприц холодил пальцы, как ключ, а медальон в ответ загорелся так, что кожа под ним покраснела. Не стал колоть — пока. Но голос в голове твердил: "Ты — маяк. Ты — Тарков". На выходе из склада заметил тень — не фигуру, а что-то большее, сгорбленное, с длинными конечностями, скрытое в дыму. Оно не преследовало, но я слышал, как оно дышит — низко, хрипло, будто сам город.

У пирса снова никого. Туман такой густой, что не видно даже маяка на горизонте. В воде отражались не звезды, а спирали, медленно кружащиеся, как воронка. Торговцы на Лесопилке теперь не просто молчат — они смотрят, как на помеченного. Один, с лицом, закрытым респиратором, сунул мне еще один осколок аномалии и прошептал: "Ты уже часть этого. Беги, пока можешь". Но бежать некуда. Медальон тянет глубже, к точке на карте, к уровню B3. Голос в ушах не умолкает: "Ты — маяк. Завершай". Завтра иду туда. Не потому, что хочу. Потому, что Тарков не отпускает.