Вопреки разным досужим репликам на тему того, что советские читатели были якобы отрезаны от мировой литературы, в реальности СССР регулярно издавал огромное количество иностранных книг.
Детских книжек это тоже касалось. Особенно в нашей стране любили скандинавскую детскую литературу. Иногда даже складывается ощущение, что советские дети ее читали в куда больших количествах и с куда большим азартом, чем их шведские, норвежские и датские сверстники.
В этой статье хотим вам рассказать о тех скандинавских сказочных повестях, которыми у нас зачитывались лет сорок или пятьдесят назад. Многие из них (а может быть, даже все) вы наверняка тоже читали. Будет здорово, если в комментариях вы поделитесь своими воспоминаниями.
Итак, поехали.
“Малыш и Карлсон”. Астрид Линдгрен
На крыше совершенно обычного дома в Стокгольме живет человечек с пропеллером. Однажды он знакомится с мальчиком, живущим в том же доме. Так начинается их дружба.
Понятия не имеем, зачем мы вам пересказываем сюжет. Это одно из тех произведений. которые вообще не нуждаются в представлении. Разве кто-то у нас не знает Карлсона? Да нет таких вообще!
“Пеппи Длинныйчулок”. Астрид Линдгрен
Книжка шведской сказочницы про сумасбродную рыжеволосую девочку, наделенную фантастической силой, была чуть менее популярной, чем книжка про Карлсона. Но только чуть. Ее тоже расхватывали в библиотеках.
Кстати, в самой Швеции, по слухам, ни Карлсон, ни Пеппи особой любовью не пользовались. А у нас – шли на ура. В 1984 году в СССР даже экранизировали повесть про Пеппи.
“Муми-тролль и комета”. Туве Янссон
Туве Янссон была финской писательницей, а Финляндия к скандинавским странам не относится. Но повести про муми-троллей в оригинале написаны на шведском языке, а на финский и все остальные были переведены. Так что все-таки их можно отнести к скандинавской литературе.
Так вот, книжки про Муми-тролля, Сниффа, Снусмумрика, Фрекен Снорк и прочих забавных и милых обитателей Муми-дола были всегда нарасхват. Их целый цикл, но самой известной повестью была именно “Муми-тролль и комета”.
“Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями”. Сельма Лагерлёф
Мальчик Нильс проказничал, за это гном наказал его – уменьшил в размере. Миниатюрный Нильс вынужден отправиться в путешествие вместе с домашним гусем Мартином, который решает присоединиться к стае диких сородичей.
Эту книгу Сельма Лагерлёф писала как учебник по географии Швеции. В нашей стране популярностью пользовался ее очень сокращенный перевод. Можно даже сказать – пересказ.
“Людвиг Четырнадцатый и Тутта Карлссон”. Ян Улоф Экхольм
Лисенок из нормального лисьего семейства ведет себя совершенно ненормально. Он отказывается разорять курятник и даже заводит дружбу с курицей Туттой Карлссон. Все в шоке – и лисы, и куры. Но потом они все-таки найдут общий язык.
Эту добрую и смешную книжку написал в 1965 году шведский писатель Ян Улоф Экхольм. В СССР повесть издавалась несколько раз. И, кстати, тоже была экранизирована. По ее мотивам снято как минимум два мультфильма и один фильм – лента “Рыжий, честный, влюбленный” режиссера Леонида Нечаева.
“Волшебный мелок”. Синкен Хопп
Сенкен Хопп – норвежская писательница, издавшая в 1948 году сказочную повесть про Юна и Софуса. Юн находит мелок и рисует им человечка на заборе. Человечек оживает, поскольку мелок оказывается волшебным. Ожившего человечка зовут Софус. С этого начинаются их удивительные приключения.
У книги есть еще продолжение, это дилогия. В СССР она вроде бы впервые была издана в восьмидесятые годы в сборнике “Сказочные повести скандинавских писателей”, но сразу пришлась по вкусу советским детям.
“Разбойники из Кардамона”. Турбьёр Эгнер
И еще одна сказка родом из Норвегии. Написал ее Турбьёр Эгнер. Очень милая, веселая и трогательная повесть о трех братьях-разбойниках – Каспере, Еспере и Юнатане. Разбойничают они в городе Кардамон, по соседству с которым живут. И постоянно попадают в разные нелепые ситуации.
У нас эту книгу перевели и издали еще в 1957 году, спустя всего лишь год после ее выхода в Норвегии. А потом переиздали в восьмидесятые.
Ну что ж, на этом остановимся. Хотя список, конечно, неполный. У одной только Астрид Линдгрен можно назвать еще немало повестей, популярных в СССР. И “Рони, дочь разбойника”, и “Мио, мой Мио”, и “Эмиль из Леннеберги”. А что вы вспомните еще?
Постепенно перехожу к произведениям о V-м веке н.э. и конце периода поздней античности. Вот и сегодня речь пойдёт о Северной Африке после разделения Западной и Восточной Римской империи. Я уже в прошлых заметках рассказывала о том, как изменился мир к рубежу столетий, в частности, об усиленной христианизации Египта (тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 76.1 «Таис»), о том, как римляне постепенно покинули Британию и о том, как варвары прорвались через Рейн и пошли бродить по Римской империи, а в 410-м году под предводительством Алариха из рода Балтов (первого короля вестготов, правившего в 382-410-х годах) даже разорили Рим и, неслыханное дело, увели в плен дочь самого императора Феодосия и сестру Гонория и Аркадия, Галлу Плацидию (тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 78. «Орёл в снегу» и «Пак с Холмов» ).
(Реконструкция здания Александрийской библиотеки)
Аларих вскоре умер, но дело его продолжало жить, и место его занял Атаульф (410-415), женившийся на Галле Плацидии. В те годы вестготы, свевы, вандалы и аланы, покинув земли Галлии, где решили разместиться поначалу, ушли за Пиренеи и на Пиренейском полуострове создали свои государства. Официальной датой создания Вестготского королевства считается 418-й год, а первой столицей, с 418 по 507-й годы, была Толоза (нынешняя Тулуза), потом перемещенная в Барселону.
Вестготы наваляли свевам, вандалам и аланам, и потому тем пришлось сместиться ещё сильнее на запад, где на территории нынешних Португалии и испанской Галисии образовалось королевство свевов (409-585) со столицей в Бракаре, позже тоже захваченное вестготами. Королевство вандалов в Испании просуществовало всего 20 лет, с 409 по 429-й, прежде чем Гейзерих повёл их осваивать новые просторы в Северную Африку. Но об этом как-нибудь в другой раз.
В начале V-го века там всё ещё существовали провинции – западноримские три Мавретании (Тингитанская, Цезарейская и Ситифенсис), Нумидия, Африка, Бизациум и Триполитания, и восточноримские Ливия Супериор и Ливия Инфериор, Египет, Аркадия Египетская, Аугустамника, и Фиваида. Как и везде в то время, там было неспокойно и даже имелись свои императоры-узурпаторы, например, Гераклиан (370-413), восставший в 413-м году и тогда же погибший из-за постигнувшей его неудачи.
Это, если очень коротко. О политике того периода я подробнее расскажу в других постах, а сегодня хотелось бы сделать акцент на социальной и культурной жизни североафриканских провинций. Как я уже упоминала в посте о «Таис» А. Франса, Египет быстро христианизировался, и постепенно никейское христианство там победило арианство, а потом стало оказывать влияние и на не-христиан, причем едва ли это влияние можно было назвать положительным. Потому что христиан давным-давно никто не гнобил, а упорство, агрессивность и религиозное рвение не то что остались прежними, а как будто даже возросли. И тогда они принялись за иудеев и язычников. Так в 414-м году при патриархе Кирилле случилось массовое изгнание из Александрии (и, вероятно, вообще Египта) евреев, а годом спустя в ходе беспорядков, в которые вылились сложные социальные взаимоотношения как целых групп населения, так и отдельных личностей, толпой фанатиков была растерзана Гипатия (ок. 360-415).
(Портрет Гипатии в исполнении Ж. М. Гаспара)
Она была видным учёным своего времени и философом-неоплатоником, занималась математикой, астрономией и механикой, конструировала приборы, например, ареометр и астролябию, редактировала чужие более ранние труды и писала к ним комментарии, а также преподавала в школе своего отца, Теона Александрийского (ок. 335-405). Кроме того, она дружила с такими людьми как богослов Синезий Киренский (370/375-413/414) и префект Александрии Орест. Вероятно, связи с последним и стали для неё роковыми, потому что, с одной стороны, это давало ей возможность влиять на социальную и политическую жизнь города и тем самым всего Египта, с другой – она оказалась вовлечена во властный междусобойчик Ореста и патриарха Кирилла, что по большей части и привело её к гибели.
Гипатия была уважаема многими образованными не только язычниками, но и христианами, и её смерть многих шокировала и почти никого не обрадовала, тем более что это было огромной потерей и провалом как для христиан, так и для государства и мирян из числа интеллигенции, независимо от вероисповедания. Для первых – потому что это бросило тень на церковь и подняло новые волны протестов и борьбы с христианством, несмотря на то что так и не было точно установлено и доказано, кто повинен в её убийстве, и были ли они вообще христианами. Античные данные на этот счёт разнятся. Для вторых это было потерей потому что, хотя философы и ученые, в том числе женщины, на ней не закончились, но её труды, по видимому, частью остались не завершены, а частью оказались утрачены, а школа закрылась, что ударило по культуре и науке в Александрии. Как бы то ни было, эта история стала широко известна в тогдашней Восточной Римской империи и, возможно, как бы жёстко это ни звучало, уберегла имя Гипатии от забвения. О ней помнили и спустя пару веков, и помнят поныне, ей посвящено огромное количество художественных произведений, включая и сегодняшний роман:
«Гипатия» Ч. Кингсли
Время действия: V век н.э., 413-415/435гг.
Место действия: Восточная Римская империя, в том числе Египет и Киренаика (современная Ливия); Западная Римская империя (современная Италия); королевство вестготов (современная Испания).
Интересное из истории создания:
(Ч. Кингсли, фотография, сделанная Ч. Уоткинсом)
Примечательно, что Чарльз Кингсли (1819-1875) – не только английский писатель родом из Девоншира, но и христианский проповедник и один из основоположников христианского социализма. Его отец, Реверенд Чарльз Кингсли, был викарием. А вообще из этой семьи вышли и другие известные люди: так другие дети Р.Ч. Кингсли и Мэри Лукас Кингсли, младшие брат и сестра Ч. Кингсли, Генри Кингсли (1830-1876) и Шарлотта Чантер (1828–1882), а также дочь, писавшая под псевдонимом Лукас Малет (1852-1931), тоже стали писателями. Кроме того, он был дядей известной путешественницы и учёного М. Х. Кингсли (1862-1900), дочери Джорджа Кингсли, ещё одного брата Чарльза. Тот, кстати, выступал против угнетения коренных американцев и начал писать книгу об африканских культурах. А закончила её уже М. Кингсли, известная своими путешествиями по Африке для сбора материала.
В 1836-м году Ч. Кингсли с семьей переехал в Лондон, где он учился в Кингс-колледже, а два года спустя поступил в Кембридж, обучение в котором завершил в 1842-м году. В том же году он принял духовный сан и получил место приходского священника в деревне Эверсли в Гемпшире, где и прожил почти всю жизнь, изредка только совершая поездки в Лондон и в страны Европы. Кстати, а вы знали, что англиканским священнослужителям разрешено вступать в брак? Вот Чарльз и воспользовался этим правом и женился на Фрэнсис Элизе Гренфелл, в браке с которой у него родилось четверо детей, третьей из которых и стала та самая Мэри Сент-Леджер Кингсли.
Чальз Кингсли занимался правами рабочих, а в 1850-х, хотя с политикой пришлось завязать, у него резко в гору пошла религиозная карьера, т.к. он стал капелланом Виктории, был духовником её супруга, принца Альберта, а после его смерти – духовником самой королевы. Кроме того, в начале 1870-х он служил каноником Честерского собора, а с 1973-го – целого Вестминстерского аббатства. При этом религиозные и расовые взгляды у него были весьма и весьма своеобразные)
Что касается литературной деятельности, то первым его романом, похоже, стал «Дрожжи» (1848), прославился он романом «На Запад, хо!» (1855), причем потом прям так назвали деревню в Англии в честь этого произведения, и теперь это единственный топоним в Англии с восклицательным знаком в названии).
А роман «Гипатия», полное название которого «Hypatia, or New Foes with an Old Face», т.е. «Ипатия, или Новые враги со старым лицом» был издан в виде книги в 1853-м году, а до того, в 1852-м, публиковался в журнале Фрейзера. Позже это произведение перевели на многие европейские языки, причем оно было очень популярно в Германии, и многократно потом переиздавалось. В том числе в 1893-м был сделан перевод Н. Белозёрской на русский язык, который я читала вроде бы в переиздании 1994-го года под названием «Ипатия» (что связано с фонетическими изменениями в древнегреческом языке, которые оформились в IV–V веках н.э. «Ипатия» – византийское прочтение, хотя устоявшимся сейчас считается именно «Гипатия»).
Говорили, что среди всех книг Кингсли больше всего именно эту любила королева Виктория. Кроме того, «Гипатия» Кингсли послужила источником вдохновения для других деятелей искусства и литературы. Так считается, что на создание картины «Гипатия» Ч. Митчелла вдохновил именно этот роман. И, начиная с 1852-го года, создавались пьесы на основе книги Кингсли. Не могу исключать, что этот роман также стал одним из источников вдохновения для режиссера А. Аменабара, который в 2009-м году снял фильм «Агора» о жизни Гипатии.
(Кадр из фильма "Агора")
О чём:
Несмотря на название, центральным персонажем, за которым автор вынуждает следить читателя от начала и до конца, является не Гипатия, а молодой монах Филимон. В самом начале повествования это юноша лет восемнадцати, с детства обитающий в пустынной обители со старыми и, мягко говоря, строгими монахами. Компания для мальчика, а тем более парня – так себе, и в один из дней, после увиденного изображения в одной из скальных древнеегипетских гробниц, Филимона триггернуло окончательно, и он стал проситься уйти, чтоб посмотреть мир, а потом, с новыми знаниями и опытом, вернуться в родную обитель. Нехотя его отпустили и дали сопроводительное письмо к патриарху Кириллу, обитавшему в Александрии.
Опасения старцев были не напрасны, потому что не успел ещё Филимон и половину пути проделать, как встрял в приключения и добирался до Александрии на судне в компании готов и их подружек, среди которых особенно выделялась красавица Пелагия, любовница Амальриха, которого кличут амалийцем (видимо, он происходил из рода Амалов, из которого происходил Теодорих Великий). Эта Пелагия была александрийской куртизанкой, актрисой и вольноотпущенницей некой еврейки Мириам, а ещё её на дух не переносила женщина-философ Гипатия, известная в Александрии своей чистотой, мудростью и учёностью, с которой вскорости Филимону тоже довелось свести знакомство. И во многом это знакомство изменило и его, и всю его дальнейшую жизнь.
Отрывок:
А отрывок всё-таки приведу про неудачное восстание Гераклиана.
«…
Он вышел из башни и долго звал собаку.
- Бран! Зачем мне ждать ее? Что хорошего сознавать, что за мной по пятам следует некое пегое животное с обрезанными ушами? Правда, она мне спасла жизнь, когда, бросившись в море в Остии, я решился сорвать завесу с тайны, которой, может быть, совсем и не существует. Вот она! Где ты была, моя прелесть? Разве ты не видишь, что я собрался в поход и жду тебя с посохом в руке и сумкой на плече? Вперед!
Верная псина заглядывала ему в лицо с особым собачьим выражением, бегая к развалинам и возвращаясь назад, пока Рафаэль не последовал за ней.
- Это что? Опять новое ощущение! Бран! Бран! Неужели ты не нашла другого, более удобного дня в году, чтобы порадовать мои уши визгом одного, двух, трех, нет - девяти щенят?
Бран посмотрела на хозяина и шмыгнула в угол, где с визгом и писком барахталась ее новая семья. Затем она появилась опять, держа в зубах одного из щенят, и положила его к ногам Рафаэля.
- Бесполезно, уверяю тебя. Я прекрасно понимаю, что случилось. Как? Еще один? Глупое, старое создание! Неужели, подобно знатным патрицианкам, ты гордишься тем, что осчастливила мир беспокойными подобиями твоего драгоценного "я"? Что это такое? Она тащит сюда все свое потомство! Почтенная матрона, серьезно напоминаю, что тебе предстоит сделать выбор между семейными узами и предписаниями долга.
Бран схватила его за край одежды и потащила к щенятам; затем подняла одного из них, протянула к Рафаэлю и повторила то же со всеми прочими.
- Безумное старое животное! Неужели ты смеешь требовать, чтобы я носил на руках твоих детенышей?
Бран села и принялась выть.
- Прощай, старуха! В общем, ты была для меня приятным сном... Но если ты такова же, как все прочие призраки, - прощай! - И Рафаэль тронулся в путь.
Бран побежала за ним, лая и прыгая, потом вспомнила о своем потомстве и вернулась. Она пыталась тащить одного щенка за другим, потом попробовала забрать их всех вместе, а когда ей и это не удалось, опять жалобно завыла.
- Иди, Бран! Иди со мной, моя старушка!
Бедная собака бросилась было к нему, но с полпути вернулась обратно к щенятам. Несколько раз бегала она то туда, то обратно, и, наконец, остановилась. Опустив хвост, Бран поплелась к своим беспомощным детенышам, испуская глухой, укоризненный вой.
У Рафаэля вырвалось проклятие.
- Ты все-таки права! Новые создания появились на свет, и отрицать их существование невозможно. Они представляют собою нечто, точно так же, как и ты, моя старая Бран! Ты не я, но ты не хуже меня, и твои дети, насколько мне известно, имеют столько же прав на существование, как и Рафаэль Эбен-Эзра. Клянусь семью планетами и всем прочим, я понесу твоих щенят.
Он завязал их в платок и пошел дальше. Бран с восторгом лаяла, прыгала, бросалась к его ногам и едва не опрокинула его от избытка благодарности.
- Вперед же! Куда тебе угодно идти, почтенная матрона? Мир обширен! Ты, благодаря своему здравому смыслу, будешь моей руководительницей. Ты - царица философии! Вперед, новая "Ипатия"! Обещаю следовать с настоящего дня всем твоим указаниям!
Рафаэль продолжал путь. Порой ему приходилось шагать через трупы, а иногда сворачивать с дороги на тропинку и пробираться к холмам, чтобы избежать встречи с одичалыми конями и мародерами, обиравшими убитых.
Дойдя до большой виллы, от которой уцелел лишь дымящийся остов, молодой еврей перескочил через стену и наткнулся на груду трупов. Они лежали кучей возле садовой калитки. Не больше трех часов тому назад здесь произошла ожесточенная схватка.
Рафаэль поглядел на несчастного. Это был страшно изувеченный человек, который, очевидно, не смог бы уже поправиться.
- С удовольствием, друг мой, если ты этого желаешь.
И Рафаэль вытащил свой кинжал.
Раненый протянул к нему шею и ожидал смертельного удара с застывшей на губах кроткой улыбкой, но Рафаэль, встретив этот ужасный взгляд, невольно содрогнулся. Мужество изменило ему.
- Что ты посоветуешь, Бран? - обратился он к своему другу. Но собака убежала далеко вперед и нетерпеливо лаяла и прыгала.
- Я повинуюсь тебе! - прошептал Рафаэль и последовал за животным, в то время как раненый жалобно призывал его к себе.
- Ему недолго осталось страдать. Эти грабители не так мягкосердечны, как я. Странно! Я был уверен, что во мне нет ни нежности, ни кротости, что я могу поступать по примеру моих предков, вырезывавших целые семьи хананеян. А между тем из простого духа противоречия я не мог убить беднягу, только потому что он меня просил об этом. Но оставим подобные рассуждения и будем повиноваться внушениям моей собаки!
- Что же теперь делать, Бран? Ах, как больно видеть такое превращение! Это ведь та самая красивая вилла, мимо которой я вчера проходил!
Рафаэль направился к группе мертвецов, среди которых, прижавшись к стволу дерева, полусидел один из высших начальников, молодой человек с благородными чертами лица. Бесчисленные удары врагов помяли и изрубили его шлем и латы, щит был расколот, меч сломан, но еще держался в его похолодевшей руке. Отрезанный от своего отряда, он занял последнюю позицию у дерева и прислонился к стволу.
В насмешку или из сострадания природа-мать покрыла его увядшими розами и золотистыми плодами, осыпавшимися с кустов и деревьев во время ожесточенной схватки. Рафаэль остановился и посмотрел на воина с грустной улыбкой.
- Молодец! Ты дорого продал свое воображаемое существование! Сколько убитых!.. Девять... одиннадцать! Какое самомнение! Кто сказал тебе, что твоя жизнь стоила одиннадцати жизней, которые ты загубил?
Бран подошла к трупу, предполагая, быть может, что человек еще жив, лизнула его холодную руку и отошла с унылым воем.
- Вот так следует относиться к явлениям жизни, не правда ли? Я, право, жалею тебя, несчастный юноша!.. Все раны нанесены тебе спереди, как и подобает мужчине! Прости меня, юноша, существуешь ли ты или нет, а я все-таки не могу оставить твое ожерелье для двуногих гиен, которые продадут и пропьют эту драгоценность!
И с этими словами Рафаэль наклонился над мертвецом и осторожно снял с него великолепное ожерелье.
- Не для меня лично, уверяю тебя. Подобно золотому яблоку Атеи, оно достанется прекраснейшей. Вот, Бран, это тебе!
Он одел ожерелье на шею своей собаки. Бран с лаем побежала вперед, избрав ту самую дорогу к Остии, по которой они шли от взморья к Риму. Рафаэлю было безразлично куда идти, и, следуя за собакой, он продолжал громко говорить сам с собой:
- С какой напыщенностью рассуждает человек о своем достоинстве, духе, о своем небесном сродстве, о стремлении к незримому, прекрасному, бесконечному и прочему, что на него не похоже! Как может он это доказать? Лежащие кругом бедняги - прекрасные образчики рода людского. С первого дня рождения терзало их стремление к беспредельному. Есть, пить, уничтожать известное число собратьев или произвести на свет некоторое количество таких же существ, из которых две трети умирают в детстве... Сколько горя для матери и сколько издержек для мнимых или действительных отцов... Рафаэль Эбен-Эзра, чем ты лучше животного? Какое у тебя преимущество перед этой собакой или даже перед блохами, которых ты так презираешь? Человек производит одежду, а блохи поселяются в ней... Кто мудрее? Человек погиб, а блоха живет...
На повороте дороги эти назидательные соображения Рафаэля были нарушены громким женским криком.
Молодой еврей поднял голову и увидел вблизи, между дымящимися развалинами фермы, двух свирепого вида негодяев, которые вели за собой молодую девушку. Ее руки были связаны за спиной. Она беспрестанно оглядывалась, как бы ища чего-то на пожарище, и старалась вырваться из лап мучителей.
- Подобный образ действий непростителен для какой бы то ни было блохи, не правда ли, Бран? Но почем я знаю? Быть может, все это для ее же блага, если она попробует спокойно рассуждать. Что ее ожидает? Ее отведут в Рим и продадут там, как невольницу, а затем, по всей вероятности, она заживет несравненно лучше, чем прежде.
- Ну, Бран, как ты смотришь на это? - спросил Рафаэль свою спутницу.
Но Бран не разделяла воззрений господина. Минуты две-три она наблюдала за обоими негодяями, а затем быстро, со сноровкой, свойственной ее породе, кинулась на них и повалила одного на землю.
- О, это самое правильное и самое прекрасное, что можно было сделать в данном случае, как выражаются в Александрии, не так ли? Я повинуюсь тебе.
И, бросившись на второго грабителя, Рафаэль поразил его насмерть ловким ударом кинжала, а потом обратился ко второму, которого Бран схватила за горло.
- Пощады, милосердия! - кричал несчастный. - Даруй мне жизнь! Только жизнь!
- За полмили отсюда один человек просил меня убить. Чье желание должен я исполнить? Оба вы не можете быть правы.
- Жизнь, только жизнь!
- Плотское желание, которое мужчина должен подавлять в себе! - произнес Рафаэль, взмахнув кинжалом.
Через мгновение все было кончено. Девушка побежала к развалинам фермы, и Рафаэль последовал за ней.
- Что с тобой, моя бедная девушка? - спросил Рафаэль несчастную жертву, обращаясь к ней на латинском языке. - Не бойся. Я тебе не сделаю зла.
- Отец мой! Отец мой!
Молодой еврей развязал веревки, стягивавшие ее окровавленные, распухшие руки, но она не остановилась даже, чтобы поблагодарить его, и бросилась к груде обрушившихся камней и бревен. А потом изо всех сил принялась расчищать обломки, отчаянным диким голосом повторяя:
- Отец мой! Отец!
- Вот благодарность блохи по отношению к другой блохе! Смотри, Бран! Что ты об этом думаешь, мой милый философ?
Бран села и тоже стала наблюдать. На нежных руках девушки выступила кровь, в то время как она сдвигала камни; золотистые волосы опустились на лоб, она откинула их назад и в каком-то исступлении продолжала работать. Сообразив, наконец, в чем дело, Бран подбежала и принялась помогать ей изо всех сил. Рафаэль встал, пожал плечами и присоединился к общему делу.
- Да будут прокляты животные инстинкты! Мне стало невыносимо жарко от такой работы! Но что это?
Слабые стоны послышались из-под камней, и вскоре показалась человеческая нога. Молодая девушка припала к ней, жалобно рыдая и повторяя "отец, отец!" Рафаэль ласково отвел в сторону измученную девушку, начал работать вместо нее и вскоре вытащил из-под обломков пожилого человека в блестящей одежде высшего военного чина.
Старик еще дышал. Девушка приподняла его голову и стала осыпать ее поцелуями. Рафаэль оглянулся, ища воду, и, заметив источник, черпнул из него каким-то разбитым черепком, а затем начал смачивать влагой виски раненого, пока тот не открыл глаза и не пришел в себя.
Девушка сидела возле старика; она ласкала возвращенного к жизни отца и орошала слезами его лицо.
- Ну, наше дело закончено, - сказал Рафаэль. - Пойдем, Бран!
Девушка вскочила, бросилась к ногам еврея и поцеловала его руки, называя своим спасителем и освободителей ниспосланным самим Богом.
- Это неправильно, дитя мое. Ты должна быть признательна только моей наставнице-собаке, а не мне.
Девушка в точности исполнила его желание и обняла шею Бран своими нежными руками. Как бы понимая ее чувство, собака помахивала хвостом и ласково лизала ее миловидное личико.
- Все это становится чрезвычайно нелепым, - заметил Рафаэль. - Я должен уйти, Бран.
- Ты хочешь удалиться? Неужели ты покинешь здесь старика, оставив его на верную гибель?
- А не все ли равно? Смерть - самое лучшее, что его ожидает.
- Да, ты прав... Это самое лучшее, - прошептал воин, молчавший до тех пор.
- О Боже! Но ведь он мой отец!
- Ну так что же?
- Он мой отец.
- Прекрасно! Верю...
- Ты должен спасти его. Ты обязан, говорю я.
И в порыве возбуждения девушка схватила руку Рафаэля. Он пожал плечами, но, почувствовав странное влечение к прекрасному созданию, решил повиноваться.
- Не имея никаких определенных занятий, я могу приняться за это дело так же, как и за что-либо иное. Куда проводить вас?
- Куда хочешь. Наше войско разбито, воины погибли... По праву войны - мы твои пленные и готовы следовать за тобой.
- Что за жалкая судьба! Вот еще новая ответственность! Почему это я не могу ступить ни шагу, чтобы живые существа, начиная с блох, не цеплялись за меня? Почему судьба заставляет меня заботиться о других, тогда как я и о самом себе не хочу заботиться? Я дарую свободу вам обоим. Мир достаточно просторен для всех нас, а я, право, не требую выкупа.
- Ты, вероятно, философ, мой друг?
- Я? Избави Боже! Я только что выбрался из этой трясины и нахожусь на противоположном берегу! Философия бесполезна в мире, где живут только глупцы.
- Ты и себя к ним причисляешь?
- Без сомнения, достойный воин. Не думай, что я представляю какое-либо исключение. Если я могу что-либо совершить в доказательство своего безумия, то никогда ее отказываюсь от такого удовольствия.
- Ну, так помоги мне с дочерью добраться до Остии.
- Удачное испытание! Представь себе, моя собака совершенно случайно направилась по той же дороге! По-видимому, ты тоже не лишен значительной доли человеческой безрассудности и потому годишься мне в товарищи. Надеюсь, ты не причисляешь себя к мудрецам?
- Богу известно, что нет! Разве я не принадлежу к армии Гераклиана?
- Прекрасно. А вот эта молодая особа, вероятно, из-за тебя лишилась рассудка?
- Возможно. Таким образом мы, три безумца, вместе отправимся в путь.
- И величайший дурак, по обыкновению, окажется опорой и руководителем прочих. Но в моей семье числится уже девять щенят. Я не в силах нести и тебя, и их.
- Я возьму щенят, - предложила девушка.
Умная Бран отнеслась с некоторым сомнением к такой перемене, но затем успокоилась и просунула голову под руку девушки.
- Ого, ты ей, значит, доверяешь, Бран? - тихо спросил Рафаэль. - Право, мне придется отказаться от твоего руководства, если ты потребуешь и от меня такой же наивности. А вон там бродит мул без седока. Мы можем воспользоваться его услугами!
Рафаэль поймал мула, посадил раненого на седло, и маленькая группа двинулась в путь. Они покинули большую дорогу и свернули на боковую тропинку, которая, по словам воина, хорошо знавшего местность, должна была кратчайшим путем привести их в Остию.
- Мы спасены, если достигнем цели до заката, - произнес он.
- А пока, - возразил Рафаэль, - нас охраняет моя собака и кинжал. Кинжал отравлен, о чем я уведомляю всякого встречного. Таким образом мы оградим себя от мародеров.
"Но все-таки, как глупо было с моей стороны вмешиваться во все это дело - продолжал размышлять молодой еврей. - Какой интерес может представлять для меня этот старый бунтовщик? Если мы будем настигнуты и схвачены, мне грозит самое меньшее, смерть на кресте за то, что я способствовал бегству этой парочки…».
Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:
Я читала «Гипатию» параллельно с «Последними римлянами» Еске-Хоинского и должна отметить, что она выглядит слабовато на фоне этого произведения. «Гипатия» – это во многом типичный роман XIX-го века с узнаваемыми атрибутами того времени, которые я так не люблю. Он не всегда логичен и последователен, там хватает исторических огрех. Но в то же время читать его было увлекательно, местами он был довольно остроумен и ироничен, местами попадались очень яркие образы.
Пожалуй, любимым моим персонажем в этой истории стал именно еврей Рафаэль – умный, проницательный, честный и благородный, у которого остальным персам этой истории не грех бы и поучиться. Потому что, хотя Гипатия и описывается как умница, раскрасавица и дева непорочная, при прочтении её образ выглядит, скажем так, не очень убедительно. Умышленно или нет, но Кингсли представил Гипатию молодой и красивой, но не очень умной женщиной, посредственным учёным и фанатичной, но при этом противоречивой и непоследовательной фанатичкой-язычницей, которая порой принимает, скажем так, странные решения. В романе много её личных и религиозных вагиностраданий, но за ними нет гениальной личности, там практически ничего нет ни от подлинной науки, ни от философии. Какие-то вещи упоминаются, но так поверхностно, что возникает ощущение какого-то карго-культа, как будто автор хотел написать о том, в чем сам он совсем не разбирается. И таким же кажется отец Гипатии (почему-то ещё живой в 413-415-х годах) Теон, амбициозный и честолюбивый, но с виду никакущий ученый. А ведь это были одни из самых незаурядных людей своего времени!
Противоречивые чувства вызывает и Филимон (он же Филаммон, если следовать написанию оригинала). Вот вроде бы понимаешь и его стремления, и его чувства, иногда даже сочувствуешь ему, в чем-то даже восхищаешься, и персонаж-то в принципе симпатичный, но всё равно какой-то осадочек остается после последних глав. Вместе с тем это отличный пример всё того же духовного поиска, причем и с иным путем, и с иным результатом.
Если до сих пор нам доводилось читать про язычников, которые после духовного кризиса пришли к христианству или на крайняк про христиан, которые отошли от христианства, или про верующих (и язычников, и христиан) до конца верных своим идеалам, то история Филимона скорее про пересмотр и обновление взглядов и воззрений. Мы видим его в самом начале как истого христианина, потом как разочаровавшегося в христианах и сомневающегося в христианстве, едва не ушедшего, казалось, в агностицизм, если не в язычество, но в конце это вновь преданный христианин, который иначе взглянул и на своё учение, и на всё, что с этим связано. И поворотным моментом в этом стал отказ в разговоре с ним Гипатии дать Пелагии милосердное прощение, шанс исправиться и хоть толику уважения. Короче, об этом можно долго говорить, но тут кроется одна из главных идей автора.
И о самом Кингсли, кстати, надо знать, что он был, во-первых, сам ревностным христианином (поэтому его книга иначе закончиться и не могла, и она всё-таки глубоко христианская по сути своей), а, во-вторых, ярым противником католичества, пороки которого он в этом произведении и стремился обличить. Так что история Филимона с этой точки зрения особенно интересна, именно из-за вот этих качелей, и из-за итога его качания. Хотя история духовных поисков Рафаэля интересна ничуть не меньше, она всё же гораздо проще. Книгу, к слову, критиковали за антисемитизм, но на самом деле я его там не увидела. Рафаэль – вполне положительный персонаж даже в начале истории, и Мириам можно только посочувствовать.
Короче, подводя итоги, могу сказать, что книга однозначно заслуживает прочтения. Там есть и интересные идеи, и любопытные психологические зарисовки, и яркие образы, и запоминающиеся сцены. Последнее, конечно, не всегда хорошо) Пожалуй, для меня самым острым, насыщенным и врезающимся в память моментом был эпизод с убийством Гипатии – это внатуре самое страшное место во всей книге. Благодаря некоторым деталям Кингсли сумел сделать это и правдоподобным, и до ужаса реалистичным, и пугающим . Когда я читала, у меня в самом деле возникло ощущение, что читаю воспоминание человека, ставшего свидетелем и отчасти жертвой насильственного преступления. Но это же говорит и о немалом мастерстве автора. В общем эту книгу прочитать стоит, но настроение для чтения надо, как по мне, правильно выбирать)
- Давай, как учились! – заорал человек фантому и вытянув левую ногу, перенес вес тела на согнувшуюся правую, одновременно замахиваясь мечом двумя руками.
Навык [Ледяная волна 2] активирован
Навык артефакта [Охлаждение] активирован
Ледяной гнев завибрировал в руках, сердцевина морозной руды задребезжала в эфесе, формируя на лезвии острую полосу льда.
Навык [Наитие] активирован
Наитие помогло прочувствовать тот самый секундный миг, когда активированная комбинация навыков достигла пика. И он ударил.
Сначала от человека оторвалась волна сухого ледяного мороза, заставившая рой замедлиться. С секунду ничего не происходило, а затем формирующаяся ледяная волна, острая как бритва, с диким гулом вырвалась вперед. С каждый сантиметром её размеры увеличивались, она становилась длиннее и шире пока не заполонила своей длиной всю площадь пещеры. Скорость, с которой эта атака неслась вперед, показалось бы обычному человеку невероятной. Невозможной.
Волна вырезала инсектоидов десятками, разрубая зазевавшихся членов роя, не оставляя им и шанса на выживание. Гарнеки, чьи панцири так же задело, взрывались, обдавая кислотой своих же сородичей. Астрикалы, хитиновый покров которых сжигало за секунды, хаотично пикировали на землю, подобно японским пилотам-камикадзе, и разбивали свои муравьиные морды в мясо. Когда волна добралась до хранителей разлома, её эффект ослаб.
Первый дролах лбом принял удар, а остальные юрко отпрыгнули за тушку союзника, которую разрубило пополам. Две части тела скарабея разъехались, обнажая вонючие органы.
Несколько десятков выживших инсектоидов приближались, но резко остановились. Выжившие хранители разломов издали какой-то треск, будто взяли управление роя на себя.
Друзья, если среди вас есть фанаты "Гравити Фолз", то могу вам предложить фанатский перевод "Книги Билла", сделанный с большой любовью к франшизе. Перевод выполнила моя дочь. Поскольку данная книга в России официально не продаётся и не переведена, а ей посчастливилось стать обладателем оригинальной книги на английском, она решила, что нужно и другим фанатам предоставить возможность прочесть книгу.
Перевод выполнен в виде комментариев к оригинальным страницам, без вёрстки. Для чтения лучше использовать ПК или adobe acrobat, т.к веб версия отображается некорректно.
Книга очень объёмная, и выложить её куда-либо (в облако или на диск) не удалось (качество 600 dpi). Исключительно поэтому, специально был создан канал, где она представлена в виде файла pdf, доступного к скачиванию абсолютно бесплатно. Никакой другой цели канал не преследует и после скачивания можете спокойно отписываться )))
Я закончил рассказывать про сказки братьев Гримм, и вдруг понял, что о самих авторах почти ничего не сказал. Попробую финальным аккордом хотя бы немного исправить эту недоработку.
Вообще-то братья, как почти все ученые и писатели, прожили достаточно скучную жизнь, хотя в современной массовой культуре из них почему-то упорно делают едва ли не охотников за демонами, успешно превозмогающих нечистую силу.
Тем не менее и в их жизни было кое-что интересное. Всю биографию рассказывать не буду, но пять неочевидных фактов о братьях, входящих в тройку знаменитейших сказочников мира - расскажу.
Факт первый. Братьев Гримм было вовсе не двое.
Их было гораздо больше. Погодки Якоб и Вильгельм Гримм являлись представителями весьма многолюдной семьи, в которой родилось девять детей, восемь из которых были мальчиками - Фридрих, Якоб, Вильгельм, Карл, Фердинанд, Людвиг, еще один Фридрих и Георг. Единственная дочь Шарлотта Амалия Гримм (в замужестве - Хассенпфлуг), разумеется, была всеобщей любимицей.
Отец - известный юрист Филипп Вильгельм Гримм - умер, когда старшему из шести выживших детей, Якобу, было всего 11 лет.
Старшие сыновья уже собирались устраиваться на работу, но мать - Доротея Гримм - отправила их учиться в Кассель, где жила ее родная сестра Генриетта. Разумеется, одной ей обеспечивать такую ораву детей было почти невозможно, поэтому семья Гримм долго не могла выбиться из нищеты.
Во время учебы старшие сыновья очень увлеклись немецкой историей и культурой, при этом, как многие гуманитарии, постоянно нуждались в деньгах. Когда умерла мать и главой семьи стал 23-летний безработный Якоб, он записал в своем дневнике: «Умерла дорогая наша матушка, которую мы все горячо и нежно любили и которая в свой смертный час не могла утешить себя тем, что хотя бы один из шестерых детей, печально стоявших у смертного одра, теперь материально обеспечен».
Но Якобу повезло - ему предложили место директора в библиотеке курфюрста Касселя, где ему активно помогал безработный брат Вильгельм.
Кроме этих двоих, определенной известности добился разве что пятый сын Людвиг Гримм, художник и гравер, который стал одним из первых иллюстраторов сказок братьев.
Факт второй. Всем известно, что братья Гримм не сочиняли, а собирали сказки. Но если вы думаете, что они ходили по деревням и общались со старыми бабками - вы ошибаетесь.
Принципы научной записи фольклора были разработаны гораздо позже, а братья считали, что сказки детям рассказывают во всех семьях - и в деревнях, и в городах, и даже в замках. Поэтому респондентами братьев были самые разные люди, но в большинстве своем - из образованных слоев населения. Из простонародья отметилась разве что дочь трактирщика и жена портного Катарина Доротея Фиманн, большая любительница сказок.
А остальные... Дочери президента городского совета в Касселе Амалия, Жанетта и Мария Хассенпфлюг, представители баронского семейства фон Гакстгаузен, популярный художник Филипп Отто Рунге, о котором я уже упоминал...
А с одной из своих респонденток, дочерью богатого аптекаря и землевладельца Генриеттой Доротей Вильд (рассказавшей братьям ставшие знаменитыми сказки «Гензель и Гретель», «Госпожа Метелица», «Столик-накройся», «Три маленьких лесовика» и др.), Вильгельм Гримм настолько "сработался", что она вскоре стала его женой.
Якоб, кстати, так никогда и не женился, и всю жизнь прожил в доме младшего брата. Доротея часто шутила, что живет "с двумя мужчинами".
Факт третий. Несмотря на распространенное мнение "все сказки сочинялись для взрослых, поэтому в неадаптированном виде там сплошной секс, драгс и рок-н-ролл", свою книгу сказок братья Гримм с самого начала адресовали именно детям.
Напомню, что оригинальное название сборника, известного всему миру под именем "Сказки братьев Гримм" было «Kinder- und Hausmarchen», то есть «Детские и семейные сказки».
Вот только содержание некоторых сказок действительно было... как бы это сказать... не совсем детским.
Но братья по духу своему являлись прежде всего учеными-лингвистами, и были свято убеждены - что естественно, то не безобразно. Если сказку записали в таком виде, значит, ее в таком виде и надо читать.
Вильгельм именно так и оправдывался в предисловии ко второму изданию. Мол, некоторые родители боятся читать этот сборник маленьким детям, полагая, что он "не подходит или является неприличным для детей — например, когда речь идет о некоторых обстоятельствах или отношениях, а то и о чёрте — и поэтому родители не хотели давать им эту книгу в руки. Может быть, в отдельных случаях такая озабоченность обоснована, но ведь очень легко выбрать для чтения другую сказку; в целом же эта озабоченность излишняя. Ничто нас здесь не может оправдать лучше, чем сама природа, которая те или иные цветы и листья окрасила именно в этот подходящий цвет и придала им именно эту форму; кому же это из-за их собственного вкуса не нравится, о чем природа не знает, тот легко может пройти мимо, но он не может требовать, чтобы все было перекроено и перекрашено по-другому».
Но родителей тоже можно понять - не всем детям нравится читать про девушку-безручку с привязанными за спиной отрубленными отцом руками, пляски мачехи до смерти в раскаленных железных башмаках в финале "Белоснежки" или выклеванные птицами глаза сестер Золушки.
К тому же во втором издании Вильгельму (Якоб категорически отказался этим заниматься) все равно пришлось убрать из сказок мотивы соперничества «мама-дочка», инцест, аборты и откровенные сексуальные намеки - как в «Короле-Лягушонке», где после превращения того в принца они сразу же «счастливо спят вместе».
Но все читавшие сборник подтвердят - "жести" там все равно осталось преизрядно. Взять ту же "Сказку про можжевельник", рассказанную вышеупомянутым художником Рунге:
«…только маленький мальчик нагнулся к сундуку, как злой дух подтолкнул мачеху: бац! — и захлопнула она крышку, и отлетела голова и упала между красными яблоками. Испугалась мачеха и подумала: «Что же мне теперь делать? » Она поднялась в свою комнату, подошла к шкафу, достала из нижнего ящика свой белый платок, потом приставила голову мальчика к шее и так обвязала ее платком, что ничего не было видно; посадила затем мальчика у двери на стуле и сунула ему в руку яблоко. Вскоре пришла Марленикен к своей матери на кухню, та стояла у печки, и была перед ней на плите кастрюля с горячей водой, и она все время ее помешивала. — Матушка, — сказала Марленикен, — а братец сидит у двери, и такой он бледный-бледный, и яблочко у него в руке. Я попросила его дать мне яблочко, а он мне ничего не ответил, и стало мне так страшно. — А ты ступай туда опять, — сказала мать, — если он тебе не ответит, ты ударь его по уху. Пошла Марленикен и говорит: — Братец, дай мне яблочко. А он молчит, ничего не говорит. И ударила она его по уху, и покатилась голова наземь. Испугалась девочка, стала плакать и кричать; побежала к матери и говорит: — Ох, матушка, я отбила брату голову! — и она плакала, плакала, и никак нельзя было ее утешить. — Марленикен, — сказала мать, — что ж ты наделала?! Но смотри, молчи, чтоб никто не узнал об этом, теперь ничего уже не поделаешь, мы его в супе сварим. Взяла мать маленького мальчика, порубила его на куски, положила их в кастрюлю и сварила в супе. А Марленикен тут же рядом стояла и плакала, плакала, и все ее слезы падали в кастрюлю, так что и соли не надо было класть».
Слушай сыночка, слушай, доченька...
Все лучшее - детям!
Факт четвертый. Братья Гримм обессмертили свое имя не только в литературе, но и в медицине.
В психиатрии, например, существует «синдром Умной Эльзы» - это когда человека преследуют навязчивые и необоснованные страхи о своем будущем. Назван в честь сказки "Умная Эльза", известной любому немцу, да и не только немцу:
«И вот начала Умная Эльза плакать и причитать: «Коли выйду я замуж за Ганса, и родится у нас ребенок, и вырастет он, и пошлём мы его в погреб пива нацедить, вдруг упадет ему на голову кирка и убьёт его насмерть».
Факт пятый: Якоб Гримм считается одним из отцов-основателей лингвистики как научной дисциплины (Вильгельм все-таки был больше писателем, чем ученым, а вот старший брат - наоборот). Его книга "Германская мифология" до сих пор производит сильное впечатление, особенно впечатляют поиски происхождения тех или иных имен собственных на основе их написания и произношения в разные периоды развития германского языка.
Это, в общем-то, и есть так называемый "Закон Гримма", открывший закономерность в изменении индоевропейских смычных согласных, который до сих пор изучают и применяют все языковеды.
Главным дело своей жизни Якоб и Вильгельм Гриммы считали "Немецкий словарь", где в алфавитном порядке должны были быть перечислены и объяснены все немецкие слова. Именно над ним братья работали все последние годы своей жизни.
Вильгельм умер на букве D.
Якоб, переживший младшего брата на четыре года, скончался прямо за рабочим столом, описывая слово «Frucht» - фрукт.
Но в историю человечества они вписали себя своими сказками, ставшими самой известной немецкой книгой на Земле.
Эта штука действительно оказалась посильнее "Фауста" Гете. "Сказки братьев Гримм" давно обошли "Фауста" и по тиражам, и по количеству переизданий, и по количеству переводов - сегодня их можно прочесть более чем на 160 языках планеты.
Спустившись со склона, Николай со всех ног побежал к убежищу, из которого доносились крики.
Такая преданность заслуживает уважения. Не каждый броситься на медведя, чтобы спасти жену. Не каждый решится это повторить. Но есть ли в этом хоть какой-то смысл? В одиночку гнездовика ему не победить, а значит - не спасти жену.
Я и Оливер едва справились с такой тварью. Так это при условии, что Оливер опытный воин и у него есть меч, а у меня был автомат. А что есть у туриста? Желание спасти жену и скалолазный крюк? Боюсь, этого не хватит. Он просто станет очередной жертвой хвостатой твари.
Это я ещё не упомянул о том, как тяжело нам дался этот бой. Мы оба ранены. Оливер в ногу, а я в руку. А ещё у меня закончились патроны. Теперь автомат не более чем украшение. Точнее бесполезный груз. Но бросить его на землю я не решился.
– Нужно поспешить к пещере, – сказал я, зажав ладонью рану на руке.
– Ты отдыхай, а я пойду вперед. Мне нужно спасать брата.
– Ты Эндрю вроде толковый парень, но иногда ведешь себя как остолоп. Думаешь, сможешь сражаться с такой раной? Ставлю десять пинт тёмного эля, что ты упадешь без сознания раньше, чем спустишься со склона.
Я посмотрел на рану. Оливер был прав. Порез от локтя до кисти и достаточно глубокий. Если не остановлю кровь, умру. Да ещё в придачу окажусь должен пиво рыжебородому ирландцу.
Мои попытки остановить кровь ладонью не дали никакого результата. Когда прижимал рану в одном месте, кровь начинала обильнее литься из другого. Пришлось пустить в дело ремень. Перетянул им руку в районе плеча. Кровь всё ещё шла, но уже не так обильно.
– Теперь поспешим, – сказал я. – Если будем медлить, погибнет не только мой брат, но и Николай. А он единственный кто может заштопать наши раны.
– Кто ж против, – ответил Оливер, хромая позади. – У тебя ведь ещё остались магические силы? А то признаться, ещё одного гнездовика я не осилю.
– Не хочется тебя расстраивать, но магические силы на нуле. Теперь в моих руках действительно дубина.
– Про толкового парня беру свои слова обратно. Ты просто остолоп. Чем теперь прикажешь убивать гнездовика?
– Не знаю, – проворчал я, – Придумаем что-нибудь. Если придется, буду швырять в него камни.
– С такой-то раной? Не смеши. Спорим ещё на десять пинт эля, что ты не бросишь камень даже на пять шагов.
– Ты и так мне уже должен десять пинт. Или ты хочешь отыграться?
– Нет. Просто хочу напиться вусмерть, как только представиться такой момент.
– В таком случае предлагаю состязание. Кто убьёт второго гнездовика тому бочонок эля.
– Считаешь, у меня совсем нету мозгов? Я не поведусь на эту жалкую провокацию. Два бочонка и мы договорились.
– По рукам. Предлагаю действовать по первоначальному плану. Я отвлеку гнездовика, а ты ударишь его в спину.
Не успел Николай приблизиться к пещере, как из её полумрака вылетело и сбило его с ног тело человека. То был мужчина в рваном окровавленном мундире.
Хватая руками воздух, мужчина захлёбывался собственной кровью. Его глотка была разорвана, а на груди виднелись глубокие порезы от когтей. В предсмертной агонии он ухватил Николая за рукав и посмотрел ему в глаза. В его взгляде не было ничего кроме страха. А, как известно, страх заразен.
Николай слышал доносящиеся из пещеры женские крики, но не смел шелохнуться. Внутри него столкнулись два сильных чувства. Одно – любовь к жене, второе – первобытный страх. Николай не мог забыть того, как когти и клыки разрывали его тело. Шагнёт в пещеру и всё повториться.
– Проклятье! – простонал Николай, пытаясь унять дрожь. – Я должен ей помочь. Должен, но не могу!
Николай оттолкнул от себя тело мёртвого мужчины и поднялся на ноги. Колени дрожали. Он попытался сделать шаг, но тело отказалось подчиняться. Отказалось идти навстречу смерти.
– Какой же я трус, – уже в слезах, произнёс Николай. – Ну же двигайся! Давай! Это твой долг. Ты обещал её оберегать.
Сжав сильнее рукоять скалолазного крюка, Николай глубоко вдохнул и сделал шаг. За ним второй. Он вел отчаянную борьбу со своим страхом.
Внезапно, из пещеры, скользнув босыми ногами по кровавой луже, выскочила молодая девушка в бежевом платье. Смуглая индианка, в чьи волосы были вплетены перья, а на лице виднелись синие узоры, натянула тетиву лука и пустила стрелу в полумрак, из которого явилась.
Вслед за ней из пещеры выбежала другая женщина. Если судить по одежде, то была уже не молодая гувернантка восемнадцатого века. Женщина была напугана. Она спасалась бегством, поэтому не заметила пролетевшую мимо лица стрелу.
Кремневый наконечник ударился о костяную броню, но гнездовик не сбавил ходу. Прямо как кошка, которая ловит мышь, он нагнал жертву и ударом передних лап повалил её на землю. Одно движение массивных челюстей и тело гувернантки лишилось головы.
Ещё одна стрела ударилась и отскочила от вытянутой морды. Индианка не собиралась убегать. Она знала, что четвероногий хищник так просто её не отпустит. Выследит по запаху, вымотает и убьёт. Именно поэтому она решила сразиться с ним здесь и сейчас.
Гнездовик был сосредоточен на добыче, и всё же он заметил, как со спины приближается копьё. Хвостатая тварь отскочила в сторону, но в тот же миг поймала боком стрелу.
Смуглая девушка смотрела на чудовище, как на добычу. Её кремневый наконечник нашел брешь в костяной броне. Чем ближе к брюху, тем гнездовик уязвимей. Но для чудовища таких размеров одна стрела – это не более чем неудобство, которое он запросто вытащит зубами. Чтобы тварь испустила дух, стрела должна пронзить сердце.
Владельцем короткого копья оказался мужчина крепкого телосложения. Массивные выпирающие мышцы говорили о том, что он не жалел себя на тренировках. А множество шрамов рассказывали историю бесчисленных сражений и его побед.
Одежды на нём было не много. Сандалии, кожаная юбка, портупея, на которой крепился один наплечник и полностью скрывающий лицо шлем. Вместе с копьём он использовал в бою малый круглый щит.
Внешний вид мужчины говорил сам за себя. Он был гладиатором. Рабом, который вынужден день за днём сражаться за свою жизнь. Именно поэтому, приняв гнездовика за очередного льва на арене Колизея, гладиатор рванул вперед. Он был напорист и бесстрашен.
Николай не стал им помогать. Пользуясь тем, что гнездовик отвлекся, турист осмотрел тело обезглавленной женщины. Убедившись в том, что это не его жена, которая в пещере могла сменить одежду, Николай скрылся в полумраке.
Я наблюдал за происходящим, раскрыв от удивления рот. Никогда не думал, что человек способен на такое. Одно дело актеры в фильмах. Они заранее разучивают все движения, а это реальный человек.
Лично я, едва мог уследить за хвостом гнездовика, а гладиатор не только ловко уходил от его атак, но и бил в ответ. Причём делал он это максимально необычно. Буквально выстреливая копьём из своей руки, тем самым отталкивая от себя гнездовика. Если бы не прочная костяная броня, хвостатая тварь уже бы давно превратилась в решето.
Оливер тоже искусный воин. Но он, полагаясь на свой доспех, идёт напролом и сокрушает врагов мощными ударами меча. В то время как гладиатор абсолютно беззащитен. Он сражается за счёт рискованных движений и своей природной прыти.
Стальной наконечник раз за разом оставлял борозды на костяной броне, но не мог как следует через неё пробиться. Раны были слишком незначительны. Оно и не удивительно. Даже выстрел из автомата в упор не смог прикончить эту тварь.
Бой между гладиатором и гнездовиком шел на пределе. Тварь явно тянула время, выжидая момент, когда её противник выдохнется и совершит ошибку.
Круглый щит парировал жало опасного хвоста. Наконечник копья устремился в вытянутую морду, но не достиг её. Гнездовик был осторожен, хоть и не воспринимал гладиатора всерьез. Скорее он видел в нём добычу, которая угрожающе шипит и пытается кусаться. От того облизывался даже во время боя.
Гнездовик оскалился и издал глухой рык. Уже четвёртая стрела вонзилась в его заднюю лапу. Ущерб был не значительным, но хвостатая тварь стала менее проворной.
Пользуясь моментом, гладиатор отступил на несколько шагов назад. Он был на пределе. Пот тёк ручьём, а все мышцы жгло от напряжения.
Гнездовик решил, что это его шанс и стал неспешно наматывать круги вокруг своей добычи. Он то и дело скалился и махал лапой, провоцируя гладиатора совершить ошибку. Хвостатая тварь резко вжалась в землю, а в следующее мгновение совершила прыжок. Острые когти устремились в добычу.
Как оказалось, гладиатор и индианка ждали этого момента. Они не договаривались, но думали об одном и том же. Две стрелы подряд вошли чудовищу под ребра. Наконечники метили в сердце, но не достали до него. Гладиатор встретил гнездовика выпадом копья. Нырнул под прыгающую на него тварь и нанёс удар прямо в сердце. Туша поверженного гнездовика должна была рухнуть на гладиатора, но тот успел перекатом уйти в сторону.
Тварь издала затихающий рык и замерла, а её хвост медленно опустился на землю. Гладиатор не стал сразу подходить, чтобы забрать копьё. Сначала выждал несколько минут, разглядывая чудовище издалека. За это время я и Оливер подошли к пещере.
Гладиатор подошел к туше и пнул её ногой. Убедившись в том, что тварь окончательно мертва, он схватился за древко копья.
– Берегись! – закричала индианка.
Острое жало вошло гладиатору в спину и вышло из груди. Хвост поднял мужчину над землей и поднёс его к вытянутой морде. Гнездовик издал победный рык и широко разинул пасть.
– Ах ты, трусливая сука! – с этим криком Оливер в один удар отрубил гнездовику хвост.
Тело гладиатора рухнуло на землю, а барон с остервенением продолжил наносить удары. Он бил, вкладывая в каждый удар все силы. Не жалея руки, с которой даже через бинт обильно лилась кровь.
– Сдохни погань! – кричал Оливер.
Зазубренная сталь рубила костяной доспех, как топор деревья. Куски летели во все стороны. Через несколько секунд голова твари рухнула и покатилась по земле, вывалив длинный язык.
– Проклятье, – тяжело дыша, произнёс Оливер. – Вот же трусливая тварь. Из-за неё такого воина потеряли. А вдруг он был тем самым? Чёрт!
Гнездовики были мертвы, опасность миновала, поэтому я поспешил к пещере. Во мне теплилась надежда, что брат жив. Макс выбирался и не из таких передряг. Хотя, демоны с хвостами как у скорпионов это перебор даже для него.
Я собирался шагнуть за ворота, как мне навстречу из полумрака вышел Николай. Он держал на руках ребенка, лет семи. Николай был подавлен. Это читалось в его взгляде. Он заметил меня лишь тогда, когда подошел вплотную.
– Никто не выжил. Моей жены среди них не оказалось. – На его лице мелькнула нервная улыбка. – Насчёт твоего брата сказать не могу. Да это уже не важно. Демон убил всех.
Хоть он так сказал, я хотел увидеть всё своими глазами. Хотя бы убедиться, что среди погибших нет Макса. Николай прошел мимо, а я шагнул в пещеру.
Каменное изваяние встретило меня распростёртыми объятиями. Интересно кто это такой? И почему люди появляются прямо перед ним? Может быть это демон, а может быть сам Бог. Следит за процессом, чтобы каждому из нас досталось по заслугам. Впрочем, уже не важно.
Пещера была заполнена смрадом разлагающейся плоти. Воздух обжигал горло и вызывал рвотные позывы. Мне едва удалось удержать пищу внутри. Не время кормить рыбок в кровавом болоте. Еды и так едва хватает. А может, её и вовсе нет. Кто знает, может Николай соврал, чтобы у нас была уверенность в завтрашнем дне.
Тех, кого убил гнездовик, я нашел легко. Их тела были совсем свежими и почти целыми. Если так можно сказать. Вот тело старика. В его груди зияет две дыры. А там лежит старуха. У неё на спине глубокие раны от когтей.
Осмотрев каждое тело, я с облегчением вздохнул. Брата среди них не оказалось.
Стоп. А с чего вообще я взял, что Макс будет тут? Причина, по которой мы сюда попали, не ясна. Возможно всё из-за грехов при жизни, но я уже в этом не уверен. А всё из-за мальчика на руках у Николая. Ну что мог сделать ребёнок, чтобы заслужить такое наказание? Ах, точно, я забыл. Быть некрещеным и не веровать в Бога, о котором никогда не слышал, это уже грех. Уже не помню, где я это прочитал.
А что насчёт моих спутников? Они все из разного времени и из разных стран. А это значит, что Макс может оказаться в этом мире завтра или через десятки лет. А может он был тут пару лет назад. Если так, то выжидать его появления в пещере не имеет смысла. Единственное место, где мы можем встретиться это – город. Вполне логично. Куда ещё же здесь идти?
Но нужно быть готовым к тому, что он давно погиб. Макс всегда ввязывался в неприятности и мог найти врага даже среди друзей. С другой стороны, он сильный и целеустремлённый. А ещё, он тоже умер с автоматом в руках. Так что у него были все шансы, чтобы выжить и добраться до города.
От размышлений меня отвлёк громкий щелчок и металлический скрежет. Поступающий в убежище свет начал сжиматься. Ворота медленно, но уверенно двигались навстречу друг другу. Оставаться среди мёртвых тел на десять часов мне не хотелось, поэтому, по щиколотку утопая в кровавом болоте, я поспешил выбраться наружу.
Снаружи меня ожидала не самая дружелюбная картина. Готовая в любой момент пустить в Николая стрелу, индианка требовала отпустить ребёнка. Николай осознавал всю серьёзность ситуации, но панике не поддавался. Просто стоял, держа мальчишку на руках. Стоит отметить, что ребенок не брыкался. Он выглядел болезненным и слабым.
Ну, вот. Ещё одна буйная в нашу коллекцию. По взгляду видно, что она запросто убьёт человека. Хотя, может оно и к лучшему. С ней не придётся нянчиться, как с Фалбертом.
– Всё хорошо, – спокойным голосом произнёс Николай. – Мы друзья. Я врач. – Заметив непонимание на лице собеседницы, Николай перефразировал. – Я лекарь. Лечу людей от различных недугов. Я хочу помочь.
– Я сказала, положи мальчика на землю и убирайся прочь!
– А девка-то с норовом! – усмехнулся Оливерер. Он не собирался вмешиваться. Просто наблюдал со стороны. – Сказал бы, что она ирландка. Да цвет кожи какой-то странный. Никак египтянка.
– Как тебя зовут? – спросил я, медленно шагая ей навстречу. – Я Эндрю. Это моё имя.
– Стой, где стоишь! – прорычала смуглая девушка.
– Хорошо, стою. Послушай. Мы тебе не враги. Друзья. Понимаешь? Хоть мы и выглядим странно, но мы такие же люди, как и ты. Вот этот парень, что пытается помочь мальчику. Его зовут Николай. Он. Эм. Целитель.
– Шаман? – индианка смерила Николая недоверчивым взглядом.
– Хорошо. Пусть будет шаман. А вон тот мужик с рыжей бородой. Это Оливер, – говоря это, я снова начал движение. Неспешно. Шаг за шагом, показывая на своих новых друзей. – А вон там, за камнями Фалберт. Эй, Фалберт! Можешь спускаться. Чудовища мертвы.
Юноша высунул голову из-за валунов и, убедившись в том, что обе твари лежат неподвижно, начал спускаться к нам. В какой-то момент он замедлился. Видимо заметил, индианку, которая направляет лук то на меня, то на Николая.
Подойдя на расстояние десяти метров, я смог разглядеть девушку получше. Нежная смуглая кожа. Синие глаза. От природы длинные ресницы. Пышные губы. Торчащие из сплетённых в тонкие косички волос уши. Упругая грудь. Я в этом деле не специалист. Но навскидку второй с половиной размер. Телосложение спортивное. Не каждый так долго сможет удерживать тетиву в натянутом положении.
– Кто вы такие? Что вам надо? – спросила она, пристально изучая меня взглядом.
– Мы, – я запнулся. – Мы такие же люди, как и ты. Умерли и очнулись в пещере. Незадолго до тебя. Я понимаю, у тебя много вопросов. Ты не можешь доверять первым встречным. Но пойми. Мы не в лесу и не в горах. Мы в преисподней, где на нас ведут охоту демоны. Ты сама их видела. – Я указал на гнездовика. – Таких, как он, тут полно. И что-то мне подсказывает, что есть твари гораздо хуже.Я пытаюсь сказать. Что нам, людям, нужно держаться вместе. Даю тебе слово. Никто из нас не причинит вам вреда. Просто позволь Николаю помочь мальчику.
Смуглая девушка задумалась. Посмотрела на меня, на Николая и труп чудовища.
– Хорошо, – сказала она. – Помогите ему.
Николай положил мальчика на землю. Вытер его лицо рукавом пиджака и приступил к осмотру. Мальчик выглядел очень плохо. Худое лицо и руки. Бледная кожа. Синяки под глазами. Полное отсутствие волос на голове. Ребёнок с трудом мог шевелиться. Казалось, он вот-вот перестанет дышать.
Глядя на то, как Николай бережно обращается с мальчиком, индианка опустила лук.
– Если вы те, кто пришел раньше нас, – обратилась ко мне девушка. – То где остальные? Вас должно быть больше.
– Они мертвы, – ответил я. – Как и твои спутники, они погибли ещё в пещере. Гнездовик проник в пещеру и устроил себе там кормушку. Он убивал всех, кто появлялся перед статуей. Пока не подавился мечом Оливера. Верно?
– Точно подмечено! – отозвался Оливер, победно восседая на туше гнездовика. – Зарубив тварь, я спас ваши тощие задницы. Так что с каждого из вас по три пинты эля и свиная вырезка. С тебя Фалберт в двойном размере. А с девицы, так уж и быть, ночные ласки.
– Сунешься ко мне, и я отрежу тебе яйца! – зло ответила индианка.
– Ох, какая горячая. А может я ошибся и ты всё-таки ирландка?
Я укоризненно посмотрел на барона, но тому было всё равно. Он сам себе авторитет. Так что до моего мнения ему нет никакого дела.
– Не слушай его, – сказал я, махнув на дурака рукой. – Это он так шутит. Оливер сражался за свою жизнь, так что никто ему ничего не должен.
– Ах, вот как ты заговорил, – нахмурился барон. – Ну, позовешь ты меня в следующий раз на помощь. Хочешь её трахнуть сам? Так и скажи. Нечего выкобениваться. Не переживай. За те десять пинт, я уступлю её тебе. Девка вроде не уродина, но её цвет кожи мне не по душе. Да и вообще. Пора завязывать плодить бастардов.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Кими, – ответила индианка.
– Красивое имя. Кими, хочешь пойти с нами?
– Нет, – коротко ответил она, смерив меня недоверчивым взглядом.
– Понимаю. Ты не хочешь путешествовать в кругу мужчин, но одной тебе не выжить. Здесь опасно.
– Но ты ведь жив.
– Это как раз благодаря тому, что мы держались вместе. Хоть мы и разные, но мы своего рода стая. Один за все и все за одного.
– Чего ты хочешь? Я не стану спать с тобой взамен на защиту! – резко ответила Кими.
– Да нет же. Ты не так поняла. Мне от тебя ничего не нужно. Просто я не хочу, чтобы ты погибла.
– А тот воин сказал, что ты хочешь меня трахнуть.
– Не слушай его. Оливер просто пошутил.
– Хочешь сказать, что я убогая и не подхожу тебе?! – взгляд Кими стал ещё строже. Казалось, она вот-вот набросится на меня с ножом.
– Что? Нет?! Причём вообще тут это?! Короче. Мы собираемся найти город. Если захочешь, можешь пойти с нами.
– Хорошо. Я спрошу у духов совета, – ответила Кими. – А ваш шаман действительно сможет помочь?
– Будем надеяться. Тебе это мало о чем скажет, но Николай советский врач. А в те времена дипломы, кому попало, не давали.
– Я дала мальчику трав. Чтобы ослабить боль. Но это ему не помогло.
– Что за травы? – спросил Николай, не сводя с мальчика взгляда.
– Пиретрум и душица, – ответила Кими.
– Действительно хорошие травы. Но боюсь, они, как и большинство лекарств, здесь бессильны. – Николай сделал из пиджака подушку и подложил её мальчику под голову. – Как тебя зовут?
– Эрнест, – еле слышно ответил мальчик.
Ребёнок не смотрел на Николая, потому что каждое движение отзывалось болью. Всё что он мог – это как можно меньше двигаться.
– Скажи Эрнест. Последние дни ты провёл в больнице?
– Да. Доктор пообещал, что совсем скоро мне станет лучше. Мама и папа говорили, что повезут меня в Дисней Лэнд. А по дороге купят мне фисташковое мороженое и новую приставку.
Мальчик зашелся кашлем и скривился от боли.
– Побудь с ним, – попросил Николай индианку, а сам подошел ко мне и прошептал. – Я не в силах ему помочь. Его болезнь неизлечима и времени осталось совсем мало.
– Рак? – догадался я.
– Похоже на то. Его не брили. Волосы выпали сами. Последствие сильной химиотерапии. На запястье следы катетеров. Ему постоянно давали болеутоляющие.
– Это какое-то безумие. Получается, он воскрес, чтобы ещё раз умереть в мучениях?!
– И не говори. Мне так жаль мальчика, – голос Николая дрожал. – Представить не могу, чем ребёнок мог заслужить такую участь. Что же, черт возьми, это за место?!
– Полагаю, что наше пребывание здесь, с делами при жизни никак не связано. Ладно, сюда попал я. Ладно, Оливер. Но что здесь делать ребенку? Ты слышал ту женщину с записи? Старики и дети здесь не редкость.
– Неужели Господь нас покинул?
– У меня нет ответа на этот вопрос.
– Знаешь. За время моей практики умерло много людей. Поначалу это причиняет тебе боль, но со временем ты свыкаешься с мыслью, что смерть это часть жизни. Так вот. К смерти ребенка привыкнуть невозможно.
– Мы можем ему как-то помочь?
– К сожалению нет.
– Ей Эрнест, – тихо позвала мальчика Кими. – Эрнест? Эрнест ты меня слышишь? Ответь.
Ребенок не отвечал. Он закрыл глаза и повернул голову набок.
Николай подбежал к ребенку. Проверил его пульс и замер.
5 октября стартовала очередная международная ярмарка интеллектуальной литературы (нужно ли вообще про это рассказывать?) — и социальные сети издательств уже переполнены анонсами и фотоотчетами с первого дня общения с посетителями.
1/9
В этот раз участников на ярмарке более 400, среди них 55 малых издательств и 9 региональных книжных магазинов — действительно, есть на что посмотреть. Вечера мы успели оглядеться и собрать для вас подборку «новых и не очень» новинок не самых крупных издательств, которые чем-то зацепили (и на обложки мы ведёмся!). Все книги выпущены в 2024 году.
Напомним, что non/fictio№26 проходит с 05.12 по 08.12 в Гостином Дворе.
Время работы ярмарки:
05.12 - 07.12 — с 11:00 до 21:00
08.12 — с 11:00 до 20:00
Адрес:
Москва, ул. Ильинка, д. 4
И заходите на наш канал. Там много интересного. Ссылка в профиле.
Больная тема для каждого читателя - книга не оправдывает ожидания. Хуже всего, когда это выясняется в самом конце, а не в начале и середине. Какие концовки вы ожидали услышать и что оказалось на самом деле?
