Свобода совести
Показать полностью
1
0 просмотренных постов скрыто
Шаблонные ожидания оканчиваются шаблонным разочарованием
В отношениях с другим человеком есть два пути. Путь лжи, недоговорок и собирания тайн и путь открытости и искренности.
Первый путь ведет к накоплению секретов и в конечном итоге к постоянному напряжению и недоверию. Держащийся за свои секреты и боящийся их открыть любимому в конце концов становится неинтересен даже самому себе.
Таинственность хороша только как поза для привлечения партнера своей "глубиной" , но если всё что у тебя есть это несколько ситуаций которые ты хранишь в тайне от всех и даже от самого себя, закончится это очень печально. Всё, что утаивается, накапливается и давит. Выросшее напряжение лишает естественности.
Постоянно защищающий свой образ живет в страхе разоблачения.
К чему мы подошли?
К корню всех твоих проблем в отношениях.
К приятию самого себя.
Именно с него и начинается любовь.
Искренняя и удивительная, любовь что увлекает двоих в бесконечность познания себя и мира.
Она начинается с себя самого.
С любви самого себя.
Нет, это не эгоизм.
Эгоизм как чувство это желание урвать для себя побольше ништяков от жизни, это абсолютная бесчувственность и бестактность и отсутствие эмпатии и всяческого понимания.
А то, о чем я говорю просто дружба.
Приятие своего существа во всей его целостности со всеми достоинствами и недостатками. Без этого ты никогда не найдешь себе никого "достойного любви" потому, что твой страх себя будет выражаться в тоске по идеалу и непомерных ожиданиях от встречи другого. Ты не увидишь человека погребенного под твоими ожиданиями. Он всегда будет отличаться от нарисованной тобой картинки.
За этим последует горькое разочарование и шаблонные сетования на несправедливость жизни, которыми так переполнен мир людских отношений.
Шаблонные ожидания оканчиваются шаблонным разочарованием.
Я повторюсь.
Начало в принятии себя таким вот, какой ты есть прямо сейчас.
Ну вот такой вот я. Ага.
Найди в себе силы не стыдиться себя самого, пойми что произошедшее с тобой это не ты, это просто часть твоей истории. Будь благодарен всему что случилось с тобой потому, что это твой бесценный опыт выковавший твое понимание. Это просто и очень сложно одновременно, но как к этому придти говорит добрая половина книг написанная человечеством. Ищи то, что ближе тебе самому и пробуй.
Приняв себя, ты сможешь принять и другого. Открыв в себе простор естественности и радости ты сможешь стать простором тому, кому этого не хватает.
Любовь это радость познания.
Для любви необходим простор.
Для любви необходимо бесконечное движение сквозь лабиринты жизненных обстоятельств к чему-то недостижимому и складывающемуся из совместного опыта.
Для любви необходим постоянный рост.
Её нельзя ограничивать и пытаться удержать такой, какой она началась.
Когда ты открыт, ты понимаешь что и другой жаждет выразить себя. Ты понимаешь что и другой хочет того же самого что и ты.
Он хочет любви, хочет быть счастливым, хочет чтобы его поняли и приняли. Понимаешь?
Вы оба хотите одного и того же!
Когда ты не защищаешься недоверием ты готов расти сам и позволить расти любимому человеку.
Ты в состоянии уважать его и его право на самого себя и на свободу которую хочешь ты сам.
Свободу внутреннюю в первую очередь.
Взаимно подпитывая друг друга, открываясь друг другу, через доверие и понимание, возникает удивительный и необъяснимый симбиоз позволяющий каждому принимать и отдавать одновременно, познавая жизнь и самих себя. И именно он и называется Любовью.
/Дмитрий Горелик/
Показать полностью
Считаю ребенка манипулятивным из-за давних поступков?
У моей матери несколько внуков и внучек, мои племянники и племянницы. Я с ними общаюсь только когда пересекаюсь во время своих приездов к матери, и оставляю у нее подарки на новый год и дни рожденья, она передает. С возраста примерно 12-14 лет могу пригласить к себе, они могут приехать, могут не приехать.
Одна из племянниц начала жаловаться, что никогда ко мне не ездила, хотя она одна из старших.
Когда ей исполнялось лет 10-11, она в свой день рожденья пришла к моей матери за подарком как раз когда я была там. Спросила "Бабушка, мама сегодня работает, можно я приведу подруг к тебе и мы здесь посидим часик?". Получив согласие, сказала что сходит сказать своей матери, что день рожденья разрешили отметить здесь и ушла звать подруг. Моя мать в это время сходила за сладостями, заказала пиццу, время было примерно обеденное.
В итоге девочки не пришли, телефоны именинницы и ее матери не отвечали, в соцсетях они были обе и не отвечали на поздравления ни от меня, ни от моей матери. В соцсетях было фото, что день рожденья с подружками у нее в кафе соседнего города, и на комментарии других людей они со своей матерью отвечали.
Моя мать весь этот день переживала до вечера, ждала, что может они придут после кафе, потом думала, чем могла обидеть и т.д.
На другой день я все еще была там, пришла мать этой девочки немного обиженная. На вопрос что за дела, ответила "Ты же разрешила всего на часик, так что я взяла отгул и повезла в кафе". Я сказала, что это запрос был на часик, моя мать сказала так же, что во времени никто их не ограничивал, такой был запрос. В общем, к своей матери девочка в тот день пришла расстроенная и сказала "Бабушка разрешила, но только на часик", тогда они решили посидеть в кафе, а на бабушку обидеться.
Еще несколько случаев вроде "Да, бабушка, мне можно сходить на дачу в этой одежде и обуви, видишь ведь, джинсы с дырками, тельняшка, сапоги, это для дачи". Эта одежда оказалось была взята напрокат для мероприятия и фотосессии в пиратском стиле, и пачкать ее было нельзя ни в коем случае.
Объяснений или извинений никаких не было, просто "Ребенок не так поняла", "Ребенок не так спросила", "Бабушка не так поняла".
У меня кроме этой девочки есть племянницы и племянники, посмотрев, что с девочкой или ее мамой что-то не так, стала больше общаться с остальными, немного игнорируя ее.
Этим летом сама девочка и ее мать заметили, что другие племянники и младше нее ездят ко мне, а ее не приглашаю. Меня спросили, я ответила, что мне не нужны подобные подставы.
В общем, на меня обиделись, сказав, что девочка стала взрослее и так больше не делает. Но послушав мать замечаю, что именно в приезды этой девочки моя мать делает что-то "не так". В смысле, моя мать, когда дело касается внуков, склонна винить себя, и за случаи, которым я была свидетелем, винила себя. Да и другие племянницы и племянники спрашивают перед приездом к бабушке, не будет ли там этой девочки, хотя ни на что прямо не жалуются. Но заметно, что ее избегают. Подозреваю, что девочка стала действовать тоньше, и проверять на себе так ли это, мне не хочется.
Получается, вычеркиваю из своей жизни младшую родственницу из-за ее детских поступков. А ей уже 15 лет, и я за прошедшие лет пять общалась с ней меньше десяти раз, то есть мало знаю ее лично и сужу о ней по старым воспоминаниям. Стоит ли начинать с ней общаться больше, стоит ли давать ей шанс?
Показать полностью
Волки и овцы Психология влияния. Ожидание реальность. Психолог Сергей Коротков Опсуимолог
Манипуляции и манипуляторы.
Манипуляторы
Предыдущие главы:
Глава 20. Депортация и неожиданная встреча
Глава 21. Возвращение домой и сюрприз за сюрпризом
Вика переступила порог квартиры, чувствуя себя не просто опустошённой, а вывернутой наизнанку. Эйфория жертвенной любви выветрилась, оставив после себя холодный осадок глупости, щемящую пустоту в душе. Она бросила новый, но уже ненавистный телефон на тумбочку.
Мама Люда вышла из кухни, её лицо сияло. Она несла тарелку с только что испечёнными пирожками, аромат которых раньше казался Вике символом дома и счастья.
— Ну, доченька! — заявила мама с непривычной для неё лёгкостью. — Вот теперь-то заживём! С деньгами-то! Ремонт в этой комнате наконец сделаем, диван новый купим, тебе шубу хорошую… А? — Она хитро подмигнула. — Щас как раз сезон распродаж!
Вика не смогла сдержать тяжёлый, горестный вздох. Он прозвучал громче, чем хотелось.
— Мам… — она опустила глаза. — Денег… нет.
Мама Люда замерла с тарелкой в руках. Улыбка медленно сползла с её лица, сменившись знакомым выражением ледяного ужаса.
— Как нет? — прошептала она. — Миллион же был на карте! Ты же сама говорила!
— Я… их перевела Полу, — Вика выдавила из себя, чувствуя, как горит лицо.
— Какому ещё Полу? — с удивлением выкрикнула мама Люда.
— Ну, Полу, к которому я ездила в Европу. Ему было очень плохо, мам. Он в бегах, и его обокрали… Ему надо было денег на билет и еду… Он любит меня, мам. И я его люблю. Я не могла не помочь!
Тишина в комнате стала гулкой и давящей, а потом грянул гром.
— Дура!!! — завопила мама Люда, швырнув тарелку с пирожками на стол так, что они покатились во все стороны. — Ну, полная же ты дура! Безнадёжная тупица! Ну, опять же, ну! Опять двадцать пять! Миллион пульнула неизвестно кому! Наши последние деньги! Этому… хахалю своему! Манипулятору! Проходимцу! Да он же тебя как последнюю дуру развёл!
— Мама, не кричи! — попыталась вставить Вика, но голос дрожал. — Он не манипулятор, а финансист. Просто у него временные проблемы! И не манипулируй мной! Не дави на чувство вины! Это мои деньги и моё решение!
— Я манипулирую?! Это я то манипулирую? — Люда всплеснула руками, и её глаза метнули молнию. — Это твой хахель, твой Пол — вот кто настоящий манипулятор! Ловкач! Шельма! Он тебе мозги запудрил своими сказками про любовь!
— Нет, мама, — Вика неожиданно нашла в себе силы поднять голову. Горечь и усталость смешались с обидой. — Это ты сейчас манипулятор и пытаешься мной манипулировать через крик и оскорбления! Ты же видишь, мне плохо!
— Я манипулятор?! — Людмила Сергеевна подошла вплотную, тыча пальцем в воздух. — Это ты мани свои пуляешь туда-сюда всем подряд! То пропадут, то вернутся, то опять улетели! Кто так делает? Это ты манипулятор!
Вика вдруг фыркнула. Сквозь слёзы и обиду пробился нелепый смешок.
— Мани, мама? По-английски — это деньги, вообще-то. Ты только что сама сказала: «Мани пуляешь», то есть «деньги пуляешь». Вот именно это манипулятор и делает — «пуляет» деньгами, людьми, чувствами… Управляет ими как пулями — манипулирует.
Мама Люда открыла рот и сразу закрыла. На её лице отразилось искреннее изумление, смешанное с непониманием.
— Чего? Какие пули? Какое мани? Я про деньги! Ты свои деньги… как пули… швыряешь! И это… это плохо, дочь!
— Мама, это просто слово! Но смысл ты уловила, — Вика устало опустилась на стул. Спор выдохся так же внезапно, как и начался, оставив после себя только усталость и пирожки на столе. — Да, я перевела деньги Полу. Да, возможно, это моя ошибка. И ты сейчас пыталась манипулировать мной, вызывая чувство вины. И участковый манипулировал нами. И Пол… И даже моё приложение… Все мы в чём-то манипуляторы. Большие или маленькие, осознанные или нет.
Она подошла к окну.
— Манипулятор… — проговорила Вика тихо, больше для себя. — Это как река. С одной стороны — да, все мы иногда пытаемся направлять других, влиять, «пулять» словами, деньгами, чувствами, чтобы получить что-то. Как река точит берега, направляя течение. Это часть жизни. А с другой стороны… — она взглянула на маму, которая слушала, нахмурившись, — …когда манипуляция становится ядом, ложью, способом сломать и ограбить… Тогда это зло. И самое страшное, что рано или поздно всё возвращается. Ложь всплывает. Вымогательство наказывается. Деньги, украденные манипуляцией, утекают сквозь пальцы, а слепая вера в манипуляцию… — её голос дрогнул, — …оставляет только пустоту и боль. Это горький урок, но нужный.
Мама Люда молча подошла и обняла дочь.
— Больно умная ты у меня стала. Это где ты набралась-то? Заграницами? Урок… — проворчала она, но уже без прежней ярости. — Уроки эти дорого нам с тобой обходятся, Викуша. Миллионами. — Она взглянула на дочь. — И нервами моими. Но… — она тяжело вздохнула, — …чай-то пить будешь? Пирожок, может, съешь?
Вика повернулась от окна. В глазах матери она увидела не злость, а усталую, безмерную любовь и принятие. Даже её ворчание было теперь другим — не манипуляцией, а просто… мамой.
— Буду, мам, — улыбнулась Вика слабой, но настоящей улыбкой. — Самый вкусный пирожок на свете.
Они сели за стол. Река жизни текла в своём русле. Деньги приходили и уходили. Манипуляторы появлялись и исчезали, а в маленькой, чистой кухне пахло чаем, свежей выпечкой и чем-то неуловимо важным — пониманием, что какие бы течения ни были снаружи, здесь, в этой гавани, можно просто быть. Без манипуляций, без сложных игр. Можно просто пить чай и знать, что самое ценное — вот оно, за этим скромным столом.
(Спасибо большое за лайки и комментарии, которые помогают продвигать книгу!)
Показать полностью
Возвращение домой и сюрприз за сюрпризом
Предыдущие главы:
Глава 18. Стратегия «Прогулка на яхте»
Глава 20. Депортация и неожиданная встреча
Поезд до дома промчался как кошмарный сон. Вика провела его у окна, сжимая в кармане остатки денег от Волынского, глядя на мелькающие леса и поля, которые казались чужими после всего пережитого. В голове крутились слова Волынского: «Вы — удивительная женщина! Сильная! Настоящая!» Они звучали как насмешка. Сильная? Она чувствовала себя разбитой куклой, которую выбросили на помойку.
Дверь в мамину скромную, но теперь уютную и чистую квартиру открылась мгновенно. Мама Люда стояла на пороге, её лицо светилось такой любовью и тревогой одновременно, что Вике снова захотелось плакать.
— Викуша! Родная моя! — мама обняла её так крепко, как будто боялась, что дочь снова исчезнет. — Наконец-то! Я так волновалась! Что случилось? Почему так внезапно? И почему ты такая… измученная?
Они вошли в квартиру. Пахло свежей выпечкой и чистотой. Не было ни следа того хаоса и запустения, что царили здесь раньше. Вика сбросила сумку, позволила маме усадить себя за стол и налить чаю. Началась исповедь. Сквозь слёзы, сбивчиво, Вика выкладывала всё, про фонд, Пола, спецслужбы, арест, депортацию, унизительный автобус, встречу с Волынским и его невероятное… понимание. Рассказала она и про приложение — своего цифрового кукловода.
Люда слушала, не перебивая, лишь сжимая дочери руку. Её глаза наполнялись слезами, болью, а потом — гордостью и бесконечной нежностью.
— Доченька моя… — прошептала она, когда Вика замолчала, обессилев. — Как же ты прошла через всё это… Одна. Как же я тебя не понимала… Как обижала… — Она обняла Вику. — Но ты дома, теперь ты дома. И мы вместе, мы справимся. Я здорова, я сильная. Найдём тебе работу. Всё наладится, дочь. Главное, что ты жива.
Этот момент покоя, тепла, безусловной материнской любви был таким хрупким и таким драгоценным. Они сидели, обнявшись, пили чай, и Вика впервые за долгие дни почувствовала, как лёд в груди начинает понемногу таять. Может, и правда? Может, это шанс начать всё с чистого листа? Без амбиций, без Пола и без приложения? Просто жить и работать, быть рядом с мамой…
Стук в дверь прозвучал как выстрел. Резкий, официальный. Мама, по своей старой привычке открывать всем и вся, не задумываясь, пошла и открыла дверь.
— Кто там?
— Участковый уполномоченный полиции, Иванов. Проверка паспортного режима, — прозвучал за дверью ровный, не терпящий возражений голос.
Сердце Вики упало. Проверка паспортного режима? Сейчас? Но мама уже открывала дверь.
— Да, пожалуйста, заходите… — Людмила Сергеевна была немного растеряна. — Вот, паспорта… Моя дочь как раз приехала…
— Дочь? — Участковый Иванов, мужчина лет сорока пяти с усталым, но очень внимательным лицом, переступил порог. Его взгляд мгновенно нашёл Вику, сидевшую за столом. В его глазах не было удивления. Было… понимание. И что-то ещё. Холодный расчёт. — Виктория Викторовна Кириллова? — спросил он, уже зная ответ.
Вика встала, чувствуя, как ноги снова становятся ватными.
— Да, это я.
Иванов достал планшет.
— Так и есть. Мы вас давно разыскиваем, Виктория Викторовна. По месту прежней регистрации, по последним известным адресам… — Он сделал несколько касаний на экране. — На вас поступил целый ряд заявлений о мошенничестве в особо крупном размере. — Он поднял глаза, и его взгляд стал тяжёлым, как гиря. — Серьёзные заявления, гражданка Кириллова, от разных потерпевших. Суммы… значительные. Очень значительные.
— Это… это ошибка! — вырвалось у Вики, но голос дрожал. Она вспомнила и свой «бизнес» с приложением, и фонд Пола, который теперь объявлен преступной схемой. Кто подал заявления? Жертвы приложения?
— Ошибка? — Иванов усмехнулся беззвучно. Он мастерски играл на их страхе. — Документы, свидетельства, финансовые потоки… Всё указывает на вас, гражданка Кириллова. Как на активного участника организованной группы. — Он сделал паузу, давая словам осесть. — Следствие идёт активно. Обвинения тяжкие. Речь может идти… о значительных сроках лишения свободы. И, конечно же, конфискация имущества. Всего, что будет признано нажитым преступным путём.
Мама Люда ахнула, схватившись за сердце.
— Нет! Не может быть! Вы ошибаетесь! Моя дочь не преступница! Она хорошая! Она меня вылечила! — Она бросилась к участковому. Её глаза были полны слёз и ужаса. — Пожалуйста! Разберитесь! Не губите её!
Иванов смотрел на плачущую женщину, потом на бледную, как мел, Вику. В его глазах не было жалости. Был профессиональный холод и понимание их полной беззащитности.
— Разберёмся, гражданочка. Улики… они весомые. — Он снова взглянул на планшет. — Следствие может пойти по разным путям… Иногда дело можно… локализовать. Закрыть на уровне участка. Если, конечно, потерпевшие получат хоть какую-то компенсацию. Можно покрыть хотя бы часть ущерба. Это смягчает вину. Иногда… очень существенно.
Наступила тягостная пауза. Манипуляция была грязной и очевидной, но действенной. Он предлагал выход. Грязный, унизительный, но выход, чтобы избежать тюрьмы.
— У… у нас есть деньги! — вдруг выкрикнула мама Люда, дрожа от страха. — Не всё, но есть! Я сейчас отдам все свои сбережения! Только закройте дело! Не сажайте мою девочку! — Она бросилась к старой шкатулке, вытащила оттуда несколько пачек аккуратно перевязанных купюр — свои скромные, честно отложенные на черный день деньги. — Вот! Возьмите! Это всё, что у меня есть!
Вика смотрела на мать, и сердце разрывалось от боли и стыда. Она не могла допустить этого!
— Мама, нет! Не отдавай! Это твои деньги! — Она вытащила из кармана деньги Волынского. — Вот! Возьмите это! Здесь… здесь около ста тысяч! Это компенсация! Остальное… я найду! Закройте дело, пожалуйста!
Иванов смотрел на деньги на столе — мамины скромные накопления и толстую пачку купюр от Волынского. Его глаза быстро оценили сумму. Более полумиллиона. Для уровня участка — очень даже неплохо. Он сохранял каменное лицо.
— Мало, гражданка Кириллова. Очень мало для таких дел. Но… — он сделал вид, что раздумывает, — учитывая ваше чистосердечное… признание и желание загладить вину… И вашу мать… Пожилой человек… — Он тяжело вздохнул, разыгрывая сомнения. — Ладно, рискну и закрою материал. Считайте, что вам крупно повезло. — Он начал аккуратно складывать деньги в портфель. — Но запомните, что любая новая жалоба — всё откроется снова. И тогда… — Он многозначительно посмотрел на Вику. — Тогда уже никакие деньги не помогут. Понятно?
— Понятно! Понятно! Спасибо вам огромное! — запричитала мама Люда, кланяясь. — Вы наш ангел-спаситель! Спасибо вам большое!
Вика молчала. Она смотрела, как деньги — её последняя надежда на передышку, на помощь маме, на возможность хоть что-то начать — исчезают в портфеле участкового. Деньги Волынского, который поверил в неё. Деньги мамы, заработанные тяжким трудом после лечения.
Иванов захлопнул портфель и кивнул.
— Паспорта проверены. Нарушений нет. Всего доброго. И… ведите себя тихо. — Он повернулся и вышел, оставив в квартире гробовую тишину и запах страха.
Мама Люда опустилась на стул, всхлипывая от облегчения и опустошения.
— Слава Богу… Слава Богу, Викуша… Всё обошлось… Он закрыл дело…
Вика стояла посреди комнаты, глядя в пустоту. Облегчения не было. Было лишь ледяное, всепроникающее чувство полной, абсолютной беспомощности. Её спасение обернулось новым ограблением. Система, в лице участкового-манипулятора, выжала из них всё до копейки. Она снова была у разбитого корыта. Без денег и без перспектив. Зато с клеймом, которое могло всплыть в любой момент. И с мамой, которая отдала последнее, чтобы её спасти.
Она подошла к маме, обняв её дрожащие плечи.
— Всё будет хорошо, мам… — прошептала она, сама не веря своим словам. — Всё будет хорошо…
Но в её глазах, отражавших унылый вечер за окном, была только пустота и вопрос: «Что же делать теперь?» Дорога вниз, казалось, не имела дна. Вика и мама Люда сидели за столом, на котором ещё лежали крошки от пирожков, а в воздухе витал призрак только что унесённых полумиллиона рублей. Пустота в кошельках и в душах.
— Вот же… манипулятор, — прошептала мама Люда, вытирая платком последние слёзы, но в её глазах теперь горел гнев. — Настоящий волк в погонах. Как ловко… как подло! Запугал и вытряс последнее… И мы, как дуры, повелись.
Вика кивнула, стиснув зубы. Унижение жгло сильнее потери денег.
— Круче них манипуляторов в этом мире нет, мам, — её голос был хриплым от сдержанных эмоций. — Они знают все рычаги. Знают, куда нажать, чтобы человек от страха отдал всё, даже последнюю рубашку. И ведь мы… мы даже не знаем, были ли эти заявления реальными или он всё выдумал, чтобы нас обобрать! Возможно, никакого дела и нет!
— А как же сроки? Конфискация? — всхлипнула мама Люда. — Он так страшно говорил… Как жить теперь, Викуша? На что? Я… я всё отдала…
— Найдём выход, мам, — сказала Вика, больше чтобы успокоить мать, чем веря в это сама. Где выход? Работать? Но с её досье, которое теперь, возможно, есть у этого участкового? Он же сказал: «Любая жалоба»… Он может шантажировать их бесконечно. — Начнём с малого. Завтра поищу работу. Любую! — Она попыталась улыбнуться, но вышло криво. — Главное, что мы вместе. И ты здорова. Это дороже любых денег.
Они сидели, держась за руки, пытаясь найти хоть каплю утешения в этом море безнадёжности, как вдруг… Зазвонил телефон.
Звонкий, неожиданный звук оповещения разорвал тишину. Вика вздрогнула. Это звучал её старый, запасной телефон, который она купила на последние гроши по пути домой. На экране горело уведомление от мобильного банка. Вика машинально взяла его, ожидая какую-нибудь рекламу или страшный счёт за что-нибудь. Она открыла сообщения и замерла. Перевод на карту: один миллион рублей. Комментарий: «Возврат денежных средств за не оказанную услугу».
Вика уставилась на экран. Миллион? Возврат? За что? Она протёрла глаза. Цифра не исчезла.
— Мам… — она прошептала, не в силах вымолвить больше. — Смотри…
Мама Люда подошла и заглянула в телефон. Её глаза округлились.
— Святые угодники… Миллион? Откуда? Что это? Викуша, это не ошибка?
Прежде чем Вика успела хоть что-то предположить, телефон зазвонил. На экране высветился незнакомый номер. С дрожащей рукой Вика ответила:
— А-алло?
— Добрый день, это Светлана Петрова, старший менеджер по безопасности клиентов банка, — прозвучал в трубке чёткий, профессиональный женский голос. — Я звоню относительно Виктории Кирилловой.
— Да… это я, — прошептала Вика, сердце колотилось как бешеное.
— Виктория, на вашу карту был зачислен возврат денег за неправомерное списание денежных средств приложением «Манипулятор». Следственные органы из Интерпола сообщили, что мошенники были задержаны и все средства, украденные у клиентов, возвращены.
— Да, понятно. Спасибо! — не нашла что ещё ответить Вика и быстро положила трубку.
Вика обняла маму, крепко-крепко, чувствуя, как камень падает с души. Давление, страх, унижение — всё разом ушло, сменившись ликующим, почти истеричным счастьем. Она была на седьмом небе! Не просто от денег — от торжества справедливости, от того, что кошмар закончился. Манипуляторы — скрывавшиеся за фальшивыми корочками — получили по заслугам.
— Всё, мам, — Вика вытерла слёзы и впервые за долгие недели улыбнулась по-настоящему, широко и светло. — Всё позади. Самые настоящие герои их поймали. А у нас… у нас есть миллион, здоровье и целая жизнь впереди. Настоящая. Без манипуляций и без приложений. Только ты и я. Всё будет хорошо! Я тебе обещаю.
Они сидели в обнимку на кухне, залитой вечерним солнцем, которое вдруг казалось невероятно ярким и тёплым. Тяжёлая глава была закрыта. И пусть шрамы останутся, но будущее, наконец, не пугало, а манило возможностями и началом новой, честной жизни.
***
Утро после чуда казалось сияющим. Солнце, редкое и драгоценное, заливало мамину кухню. Миллион на карте был не просто деньгами — это был символ очищения, возвращённого доверия мира. Вика чувствовала себя заново рождённой. Первым делом нужно было восстановить связь. Она пошла в салон и купила недорогой, но новый смартфон и восстановила свою старую сим-карту. Она уже обдумывала планы, как помочь маме и найти честную работу… Всё казалось возможным.
И тут зазвонил телефон. Это был незнакомый номер, но с международным кодом. Сердце Вики ёкнуло. Она ответила, ещё не зная почему.
— Вика? — Голос был далёким, с помехами, но этот бархатный тембр она узнала бы из миллиона. Это был Пол.
Она замерла, прижав телефон к уху. Весь воздух будто выкачали из лёгких.
— Пол? — прошептала она. — Это… ты? Где ты? Что случилось? Я пыталась дозвониться… Спецслужбы… Фонд…
— Знаю, солнышко, знаю всё, — его голос звучал устало, но с той же гипнотической теплотой, которая когда-то свела её с ума. — Меня подставили! Страшно подставили!
— Где ты? — повторила Вика, чувствуя, как в груди начинает клокотать смесь тревоги и чего-то старого, запретно-сладкого.
— В бегах, родная, в Латинской Америке. — он фальшиво усмехнулся. — Меня… обокрали. Все счета, все наличные. Я остался только с паспортом и одеждой на себе. И с мыслями о тебе. — Голос его дрогнул, искусно или искренне — Вика уже не могла различать. — Вика, мне нужна помощь. Отчаянно нужны деньги. Хотя бы на билет в безопасное место, на еду… Я как загнанный зверь.
Его слова о беде, о нужде и о том, что он думает о ней… Они попали точно в цель. Всё, что Вика пережила — страх, унижение, несправедливость, а потом невероятное облегчение и возврат денег — создало взрывоопасную эмоциональную смесь. Стена рациональности, которую она пыталась выстроить после краха фонда, рухнула мгновенно. Из глубин души всплыло осознание, острое и неоспоримое, что она безумно любит его. Все его манипуляции, подозрения, исчезновение — всё померкло перед этой слепой, всепоглощающей любовью и жгучим желанием помочь ему от души.
— Пол… — её голос сорвался на шёпот, полный слёз. — Я… так боялась за тебя! Я думала… не знала, жив ли ты! Я люблю тебя! Понимаешь? Люблю и готова на всё!
На том конце провода секунду царила тишина, затем он ответил, и его голос прозвучал глубже, нежнее, чем когда-либо:
— И я тебя люблю, Вика. Больше жизни, больше всего на свете. Эти недели в аду… только мысли о тебе меня и держали. Ты моя единственная надежда и моя единственная любовь.
Она плакала в трубку, слезами облегчения, счастья от его слов и страха за него.
— Пол, а приложение… Тот цифровой аватар… Он был заполнен на девяносто процентов! Это же ты? Твои привычки, твои реакции… Это был ты?
— Знаю, — ответил он быстро, с горечью. — Это мои бывшие сотрудники. Те, кого я считал преданными. Они слили данные и использовали против меня. И, наверное, против тебя. Они предатели, но теперь… теперь это не важно. Важно, что у нас с тобой есть шанс. Если ты поможешь.
Вика была тронута до глубины души. Он страдал! Его предали! Он бежал, как зверь! И он любил её! Все её обиды, все подозрения растворились в этом потоке эмоций. Он нуждался в ней и только в ней!
— Конечно, помогу! Скажи, куда перевести! Сколько тебе нужно? — Она говорила стремительно, уже шагая по улице, оглядываясь по сторонам в поисках банка.
— Любая сумма, солнышко. Любая поможет выжить. На билет, на еду… — Он сделал паузу. — Я знаю, тебе сейчас нелегко…
— У меня есть деньги! — перебила его Вика, вся в порыве жертвенной любви. — Мне вернули… миллион. Это всё, что у меня есть, но я отдам тебе! Ты важнее! Твоя безопасность важнее!
— Вика… — его голос дрогнул. — Ты ангел. Я никогда этого не забуду. Никогда! Слышишь? Я верну тебе всё! Я тебя люблю!
Она уже входила в отделение банка. Сердце колотилось, не от страха, а от экстаза — она спасала любимого! Она совершала подвиг любви!
— Скажи реквизиты, скорее! — потребовала она, подходя к терминалу перевода.
Он продиктовал номер карты неизвестного латиноамериканского банка и имя получателя, явно не Пола. Вика, не задумываясь, вбила данные. Сумма один миллион рублей. Она нажала «Подтвердить» и ввела ПИН-код. Транзакция прошла мгновенно.
— Готово, Пол! — выдохнула она, чувствуя головокружительную слабость и странное, жертвенное счастье. — Все деньги отправила. Ты получил?
— Получу, солнышко, получу, — его голос звучал теплее солнца. — Ты спасла меня, спасла нашу любовь. Я свяжусь, как только буду в безопасности. Я люблю тебя. Ценю больше жизни. Береги себя. До связи!
Он положил трубку. Вика стояла в банке, держа в руке телефон с погасшим экраном и пустым банковским счётом. Эйфория жертвы ещё пылала в груди, но постепенно, по краям сознания, начали прокрадываться первые, ледяные сомнения. «Неизвестный банк… Чужое имя… Свяжусь, как буду в безопасности…»
Она вышла на улицу. Яркое солнце внезапно показалось ослепительно-холодным. Миллион, символ её освобождения и нового начала, исчез. Он был переведён в никуда. Ради любви? Ради спасения? Или… Ради последней, самой изощренной манипуляции?
Вика медленно шла по улице, чувствуя, как почва снова уходит из-под ног. Но на этот раз это была пропасть, в которую она шагнула сама. Добровольно, с криком любви на устах. И дно этой пропасти было покрыто не льдом, а пеплом последней надежды.
(Спасибо большое за лайки и комментарии, которые помогают продвигать книгу!)
Показать полностью
Депортация и неожиданная встреча
Предыдущие главы:
Глава 18. Стратегия «Прогулка на яхте»
Офис фонда «Рассвет» поражал холодной стерильностью. Стеклянные стены, стальные конструкции, белые поверхности, на которых не смела задержаться пылинка. Здесь пахло деньгами, властью и абсолютным контролем — всем тем, что Вика хотела направить на помощь, но что сейчас давило её своей чужеродной тяжестью. Она сидела за огромным, пустым белым столом в своём скромном кабинете, чувствуя себя букашкой под микроскопом.
Сэм, менеджер Пола, стоял рядом, его лицо было вежливой маской, но в глазах читалось… нетерпение? Снисхождение? Он указывал длинным пальцем на экран ноутбука, открытый перед Викой.
— Виктория, вот здесь, в разделе «Казначейство», вы утверждаете ежемесячный лимит на операционные расходы, — его голос был ровным, как линия горизонта за стеклянной стеной. — Сюда вносятся счета за аренду, коммуналку, софт, канцелярию. Вы просто ставите электронную подпись вот здесь… после проверки, разумеется.
Вика смотрела на мельтешащие цифры и незнакомые термины. «Казначейство»? «Операционные расходы»? Ей казалось, что всё это написано на китайском. Она нервно потянулась к смартфону.
— Подождите, Сэм, секундочку… — она быстро открыла приложение-переводчик финансовых терминов и тыкала в экран. — «Казначейство»… это типа… касса? Управление деньгами? А «лимит»… это потолок расходов, да? — Она подняла на него глаза, надеясь на подтверждение.
Сэм едва заметно вздохнул. Его вежливость стала ещё более ледяной.
— По сути, да, Виктория. Это базовые понятия. Вам нужно утвердить лимит на этот месяц. Данные уже внесены бухгалтерией. Просто… подпись. — Он снова ткнул пальцем в экран, в конкретное поле. Его движение было резким, почти раздражённым.
— Ага, понятно, — Вика поспешно кивнула, чувствуя, как жар стыда разливается по шее. Она нашла в интерфейсе значок электронная подпись и ввела ПИН-код. На экране всплыло зелёное «Подписано». — Готово. Что дальше?
— Дальше, — Сэм переключил вкладку, — отчёт о движении средств по благотворительным программам за прошлую неделю. Его нужно просмотреть и тоже подписать. Обратите внимание на колонку «Факт». Там должны сходиться цифры.
Вика уставилась на таблицу. Цифры плыли перед глазами. «Факт»? Отклонения? Она снова схватила телефон.
— «Факт» — это сколько реально потратили? А «план» — сколько собирались? И если отклонение больше десяти процентов, это плохо? — её голос звучал всё более неуверенно.
— Виктория, — Сэм сложил руки за спиной. Его поза излучала терпение учителя, объясняющего азбуку особо тупому ребёнку. — Это основы финансового контроля. Если вы не уверены в терминах, возможно, стоит сначала… пройти базовый курс? Или делегировать подписание отчётов кому-то более… компетентному в этих вопросах? Пока вы… осваиваетесь. Чтобы не задерживать процессы.
Его слова, обёрнутые в вежливую упаковку, ударили Вику прямо в сердце. «Более компетентному». «Осваиваетесь». Он дал ей понять, что она здесь — ноль, помеха, «пассия босса», которой вручили игрушку под названием «фонд».
— Я… я разберусь, — пробормотала она, глотая ком унижения. — Дайте мне… время.
— Конечно, — Сэм кивнул, его взгляд скользнул по часам. — У меня сейчас обеденный перерыв. Вернусь через час. Попробуйте… ознакомиться. — Он развернулся и вышел из кабинета, не оглядываясь, его безупречные туфли бесшумно ступали по глянцевому полу.
Вика сидела, сжимая кулаки, пока ногти не впились в ладони. Она чувствовала себя полной дурой. Неудачницей. Самозванкой. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Чтобы прийти в себя, она решила пойти на кухню за водой. Подойдя к двери кухни, она услышала приглушённые голоса. Сэм и ещё кто-то — мужской голос, который она слышала в коридоре, возможно, другой менеджер.
— …да она вообще ничего не понимает, — говорил незнакомый голос, снисходительно посмеиваясь. — Смотрит на отчёт, как баран на новые ворота. Сэм, как ты терпишь?
— Работа, — ответил Сэм, его обычно ровный голос звучал расслабленно, даже цинично. — Что поделать. Пассия босса. Надо обслуживать.
— Пассия? — фыркнул другой. — Полноценная дура, по-моему. Пол просто кинул её на бабки, а она мнит себя благодетельницей. Смотри, как бы она своими кривыми руками фонд в минус не загнала. Боссу потом отдуваться.
— Он знает, что делает, — парировал Сэм, и Вика услышала, как открывается банка с газировкой. — А она… расходный материал. Красивый, но бесполезный. Главное, чтобы подписывала, где скажут, и не лезла в серьёзные вопросы. Рано или поздно Пол её… нейтрализует. Как обычно.
Слова «пассия босса», «дура», «расходный материал», «нейтрализует» впились в Вику как ножи. Весь воздух вырвался из лёгких. Мир поплыл перед глазами. Она едва не вскрикнула, судорожно зажав рот рукой. Это был не просто слух — это было общее мнение. Её здесь презирали. Считали глупой куклой Пола. А он знал? Он преднамеренно поставил её в это унизительное положение? «Нейтрализует»…
Она не помнила, как выскочила из-за угла, как пронеслась мимо них, не видя ничего, кроме размытых пятен лиц, искажённых удивлением. Она ворвалась в свой кабинет, захлопнула дверь и, дрожащими руками, схватила телефон. Надо позвонить Полу! Сейчас же! Он должен всё объяснить и остановить это! Он… он не мог так поступить!
Она лихорадочно пролистывала контакты, нашла его имя — «Пол». Нажала вызов. Гудки. Долгие, нудные гудки. Никто не брал трубку. Она сбросила, набрала снова. И снова. И снова. Десять гудков, пятнадцать, но в ответ тишина. Она пыталась ещё раз — уже набирая номер вручную, боясь, что ошиблась в панике. Тот же результат. Вечный, леденящий душу гудок в пустоту.
«Расходный материал… нейтрализует…»
Телефон выпал из её ослабевших пальцев на безупречно белую столешницу. Вика стояла посреди своего шикарного, бездушного кабинета, купленного ценой её прошлой жизни и её квартиры. Вокруг сверкали стекло и сталь, как символы власти и денег, которые теперь казались стенками гигантской, роскошной клетки. А она была птицей, которую заманили внутрь блестящей приманкой, а теперь оставили биться о прозрачные стены в полном одиночестве. Пол не брал трубку. Он просто исчез. И единственное, что она слышала в гробовой тишине кабинета, кроме стука собственного сердца, — это презрительные слова: «Пассия босса. Полноценная дура».
Слёзы, жгучие и горькие, наконец хлынули из глаз, оставляя тёмные пятна на идеально белом столе. Она проиграла, ещё даже не начав по-настоящему играть. Слёзы ещё не высохли на щеках Вики, а паника сжимала горло ледяной рукой, когда в стеклянные двери офиса «Рассвета» резко вошли двое мужчин. Они двигались с холодной, неоспоримой целеустремлённостью, их тёмные, безупречно сидящие костюмы и короткие стрижки кричали о принадлежности к чему-то серьёзному и безликому. Один, высокий, с каменным лицом, направился прямо к столу Сэма, который только что вернулся с обеда и замер, увидев их. Второй, чуть ниже, с пронзительным взглядом, подошёл к кабинету Вики и без стука открыл дверь.
Вика вздрогнула, отпрянув от стола, заваленного непонятными бумагами, которые она безуспешно пыталась понять. Её глаза, красные от слёз, широко распахнулись от неожиданности и нового витка страха.
— Виктория Кириллова? — спросил вошедший. Его голос был ровным, лишённым интонаций, как дикторский текст. Он не ждал ответа, просто достал из внутреннего кармана пиджака черную корочку с золотым гербом и предъявил её. — Артур Грей. Мой коллега — мистер Смит. Специальное подразделение финансового мониторинга.
Мистер Смит тем временем уже стоял рядом с побледневшим Сэмом, демонстрируя аналогичный документ.
— Ч-что случилось? — выдохнула Вика, чувствуя, как подкашиваются ноги. — Мы только открылись… Фонд благотворительный… Мы помогаем…
— Фонд «Рассвет» зарегистрирован как дочерняя структура хедж-фонда «Нексус», — отчеканил Грей, убирая корочку. Его глаза бесстрастно скользнули по дорогому, но бесполезному интерьеру кабинета. — В настоящий момент «Нексус» оцеплен силами безопасности по решению суда. Все его активы, счета и дочерние предприятия, включая «Рассвет», арестованы.
Слова «арестованы», «оцеплен» ударили Вику, как обухом. Она схватилась за край стола, чтобы не упасть.
— Что?! Что происходит?! На каком основании? — её голос сорвался на крик. — Это благотворительный фонд! Деньги для помощи! Вы не можете просто…
— Основание, — перебил её Грей, даже не повышая тона, — относится к сфере государственной безопасности и финансовых преступлений исключительной тяжести. Детали не подлежат разглашению. Это всё, что вам нужно знать.
Он сделал едва заметный жест Смиту. Тот подошёл к Вике.
— Ваши документы! Паспорт, виза и всё, что удостоверяет личность и статус пребывания в стране.
Вика, дрожащими руками, достала из сумки паспорт с вклеенной визой. Смит взял их, бегло просмотрел, сфотографировал на специальный планшет. Он что-то быстро набрал, подождал несколько секунд. Планшет издал короткий звуковой сигнал.
— Виза аннулирована, — констатировал Смит, глядя на экран. — Основание — угроза национальной безопасности в связи с причастностью к криминальным финансовым схемам. Вы будете депортированы завтра утренним рейсом.
— Депортация?! — Вика почувствовала, как мир рушится окончательно. — Но я ничего не сделала! Я просто хотела помогать! Это ошибка! Пол… Пол знает? Я должна поговорить с Полом! Он учредитель! Он всё объяснит!
— Это невозможно, — произнёс Грей с лёгкой, леденящей душу усмешкой. — Вам следует сосредоточиться на сборе вещей. Всё имущество фонда, включая ваши личные вещи в этом кабинете, опечатывается и будет находиться под арестом до завершения следствия. Возьмите только самое необходимое на одну ночь.
Он указал на её сумочку. Вика, в полуобморочном состоянии, машинально схватила её. Сэм стоял как истукан, его лицо было маской профессионального безразличия, но в глазах читался шок и… страх? Страх за себя?
— Но… что мне делать? Куда идти? — прошептала Вика, чувствуя, как её бросили в ледяную пустоту.
Смит шагнул к рабочему ноутбуку Вики. В отчаянии, инстинктивно желая хоть какой-то опоры, хоть какого-то совета, Вика судорожно выхватила свой смартфон. Она тыкнула в иконку своего спасительного приложения — того самого, что всегда давало ответы, помогало перевести, понять, справиться с паникой. Экран погас на секунду. Потом загорелся снова, но вместо привычного интерфейса появился неожиданный, пугающий экран: черный фон, алым, тревожным цветом горели слова: «Критическая ошибка. Система недоступна!»
Вика тыкала в экран снова и снова. Тот же черный экран, те же кроваво-красные буквы. Приложение мертво. Окончательно и бесповоротно. Последняя соломинка, за которую она бессознательно цеплялась, сломалась.
— Телефон тоже, — сказал Смит, протягивая руку.
Вика безвольно отдала ему смартфон. Он положил его в специальный экранированный пакет. У неё ничего не осталось. Ни денег, раз счета блокированы. Ни связи, раз телефон конфискован. Ни знаний, раз приложение мертво. Ни поддержки — Пол исчез, Сэм в шоке, фонд арестован. Ни даже права находиться в стране, раз депортация завтра.
Она стояла посреди опечатываемого кабинета своего же фонда, который должен был стать символом новой жизни и помощи, а стал символом краха и ловушки. Агенты Грей и Смит работали быстро и безэмоционально, наклеивая стикеры с печатями на ящики стола, шкафы, ноутбук Сэма. Сэм молча собирал свои личные вещи в маленькую папку под бдительным взглядом Смита.
Вика медленно вышла в пустой, гулкий холл офиса. Она опустилась на холодный пол у стеклянной стены, прислонилась лбом к прохладному стеклу и закрыла глаза. Шаг за шагом, от продажи квартиры до этой ледяной пустоты в шикарном аду… Как же она была слепа, как же мастерски её вели к этому краю. И теперь прыгать было некуда, только в бездну.
Ночь в камере временного содержания при отделе полиции была бесконечной и унизительной. Не тюрьма, но и не гостиница. Жёсткая металлическая лавка, тусклая лампочка под решёткой, зарешеченное окно, сквозь которое доносились ночные звуки незнакомого города. И запах — дезинфекции, пота и отчаяния. Вика не сомкнула глаз. Каждую минуту её терзали вопросы: «Как? Почему?» Она ворочалась, прижимаясь к холодной стене, пытаясь заглушить внутренний крик бессилия. Рядом, за тонкой перегородкой, кто-то громко рыдал, кто-то ругался, кто-то монотонно кашлял. Мир, в который она так отчаянно рвалась, обернулся каменным мешком.
Утром пришли двое в штатском — не Грей и Смит, но такие же меднолицые. Без лишних слов, с ледяной эффективностью: «Кириллова, с вещами на выход». Её сумочку с жалкими остатками личных вещей обыскали ещё раз, вытряхнув всё на стол. Потом погрузили в серый, глухой микроавтобус с решётками на окнах.
Внутри уже сидели другие люди. Вика сжалась на свободном сиденье у окна, стараясь не дышать и не смотреть. Рядом сидел мужчина с опухшим лицом и синяками, от него пахло перегаром и немытым телом. Напротив — девчонка лет восемнадцати, с выбритым виском и пустым, озлобленным взглядом, непрерывно трясшая ногой. Сзади кто-то бормотал невнятные угрозы. Запах был ещё хуже, чем в камере: дешёвый табак, рвота, страх. Автобус тронулся, везя свой груз отверженных в аэропорт. Депортация. Ярлык «угроза национальной безопасности». Какой абсурд!
«Почему?» — билось в висках, сливаясь с грохотом двигателя. Почему это всё произошло именно с ней? Она вспоминала свои бессонные ночи над учебниками, попытки вырваться из серости, титанические усилия, чтобы построить хоть что-то своё. Работала до изнеможения, верила в добро, в помощь, в справедливость. Продала последнее — квартиру, прошлое! А получила что? Позор! Арест! Автобус с отбросами общества! Унизительную депортацию с клеймом преступницы. Как же несправедлива судьба! — стучало в такс колёсам. До какой же степени надо было ошибиться? Довериться не тому? Поверить в ложь? Горечь подступала к горлу, но плакать уже не было сил. Только пустота и леденящее ощущение полного, беспросветного краха.
В аэропорту их встретили всё те же безликие люди в штатском. Процедура была отлажена до мелочей. Забрали паспорт и купили билет — самый дешёвый, эконом-класс, на ближайший рейс до Москвы. Выдали посадочный талон и паспорт обратно уже с отметкой о выдворении. «Следуйте в зону вылета. Вас проводят до гейта. Не отставайте».
Её «провожали» двое. Молодые, крепкие, с каменными лицами. Шли по бокам, как конвоиры. Вика чувствовала на себе любопытные, а иногда и брезгливые взгляды других пассажиров. Депортированная. Преступница. Она опустила голову, желая только одного — исчезнуть. Добраться до самолёта. Уснуть. Отключиться.
У гейта её ждал ещё час. Конвоиры устроились неподалёку, не спуская с неё глаз. Вика сидела на жёстком пластиковом кресле, уставившись в пол, пытаясь не думать. Вдруг её взгляд упал на посадочный талон. И там, в графе «Примечания», она увидела едва заметный штамп: «Бесплатный проход в бизнес-зал».
Последний, нелепый подарок судьбы? Или атавизм от того времени, когда фонд «Рассвет» ещё был действующим юридическим лицом, а Пол вписывал её в свои привилегированные программы? Ирония была горькой до слёз. У неё отбирали всё, но забыли отменить этот крошечный бонус. Привилегия, которой она сейчас абсолютно не соответствовала.
Но сил не было. Ни физических, ни моральных. Тело ныло, глаза слипались, голова гудела от недосыпа и стресса. Хотя бы час. Хотя бы немного тишины и покоя.
Она поднялась, подошла к конвоирам, показала талон.
— Там написано… доступ в бизнес-зал. Можно? Я… очень устала. Просто посижу. Рейс ещё не скоро.
Они переглянулись. Один пожал плечами, другой кивнул с безразличием. Видимо, не входило в их инструкцию запрещать доступ в залы ожидания. Главное — не упустить до посадки.
— Час, не позже. К гейту подойдёте, мы вас найдём.
Бизнес-зал встретил её тишиной, мягким светом и прохладой. Контраст с грохочущим, пропахшим потом и тревогой общим залом был ошеломляющим. Широкие кожаные кресла, расставленные с комфортным расстоянием. Тихая музыка. Запах кофе и свежей выпечки. Люди в дорогих костюмах работали за ноутбуками или не спеша пили кофе, погруженные в свои мысли. Никто не смотрел на неё с осуждением. Здесь она была просто ещё одной уставшей пассажиркой.
Вика нашла свободное кресло в углу, у окна, откуда был виден перрон и готовящиеся к вылету лайнеры. Огромное, мягкое, уютное кресло. Она сбросила сумку на пол, опустилась в него, и тело мгновенно отозвалось волной благодарности. Каждое перетруждённое место, каждая зажатая мышца начали понемногу расслабляться.
Она заказала у стойки стакан воды — бесплатно. Выпила его медленно, маленькими глотками, ощущая, как холодная влага немного проясняет сознание. Потом откинулась на мягкий подголовник и закрыла глаза.
Шум аэропорта, голоса, музыка в зале — всё это сливалось в далёкий, неразборчивый гул. Мысли, ещё недавно метавшиеся как испуганные птицы, начали утихать. Сейчас не было сил на анализ, на гнев, на поиск виноватых. Не было сил даже на страх перед завтрашним днём в Москве. Была только всепоглощающая, животная усталость и хрупкое, почти нереальное ощущение безопасности и покоя в этом островке тишины и комфорта посреди хаоса её рухнувшей жизни.
Вика дремала, укутавшись в мимолётное ощущение безопасности, как вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она неохотно открыла глаза, и сердце её остановилось, а потом бешено заколотилось, пытаясь вырваться из груди. Через проход, в таком же удобном кресле, сидел он. Аркадий Петрович Волынский. Человек, которого она когда-то обманула на пять миллионов рублей под видом инвестиций в несуществующий технологический стартап. Его спокойный, аналитический взгляд был устремлён прямо на неё. В его глазах не было гнева, лишь… любопытство? Или понимание?
Паника, ледяная и всепоглощающая, захлестнула Вику. Он узнал. Сейчас он вызовет полицию. Это конец! Она инстинктивно вскочила, готовая бежать, куда глаза глядят, забыв про конвоиров, про рейс, про всё. Её сумка со стуком упала на пол.
— Виктория? — его голос был удивительно спокойным, даже тёплым. Он поднял руку в успокаивающем жесте. — Пожалуйста, не надо бежать. Присядьте. Всё в порядке.
Вика замерла, не веря своим ушам. Её ноги дрожали. «Всё в порядке? После того, как она его обокрала?» — подумала она.
— Я не… — она начала запинаться, готовая отрицать всё, но слова застряли в горле под его проницательным взглядом.
Аркадий Петрович тихо вздохнул, указал на кресло напротив.
— Садитесь, Виктория. Пожалуйста. Я знаю и всё знал почти сразу.
Она, как заворожённая, медленно опустилась в кресло, не сводя с него испуганных глаз.
— После нашей первой встречи, — начал он размеренно, попивая минеральную воду, — моя служба безопасности предоставила мне полный отчёт о вас часа через два. Ваше настоящее происхождение, нелёгкая судьба, больная мать… Всё. Каждый ваш шаг.
Вика почувствовала, как горит лицо от стыда. Она была для него открытой книгой с самого начала.
— Меня… тронула ваша история, Виктория, — продолжил Волынский. Его голос звучал искренне. — Глубоко тронула. Несмотря на категорические предупреждения службы безопасности о рисках для репутации, я дал указание… позволить вам провести сделку. Перевести деньги на ту самую квартиру в Москве. — Он усмехнулся, но без злобы. — Мне было чертовски интересно, как вы поступите? Сможете ли вы справиться с такой суммой? На что направите эти средства? Будете ли развивать тот самый мифический стартап или… — он сделал паузу, — или попытаетесь спасти то, что вам дорого.
Он отставил стакан, его взгляд стал изучающим, но восхищённым.
— И знаете что? Я был поражён вашей… находчивостью. Вашей красотой, конечно, но куда больше — вашей невероятной напористостью и уверенностью в себе, несмотря на молодость. Вашим интеллектом! Вы не просто взяли деньги. Вы… разыграли целую операцию. Это было впечатляюще, хоть и незаконно. Я наблюдал, как вы действуете, и не мог не восхищаться вашей дерзостью и умом.
Вика слушала, ошеломлённая. Он восхищался ею? Той, кто его обманул?
— Но… квартиры… — выдохнула она. — Её уже нет… Я её продала!
— Это уже не важно, — ответил Волынский. Он посмотрел на неё с внезапной серьёзностью. — Но откуда такая уверенность тогда, Виктория? Такая… харизма? Вы излучали силу и знание, перед которыми сложно устоять. Как вы это делали?
В её глазах мелькнуло отчаяние и облегчение одновременно. Нужно сказать правду. Больше скрывать нечего и незачем.
— Это… не я, — прошептала она, глядя на свои дрожащие руки. — Это Приложение. Оно… давало уверенность, разрабатывало план. Каждое слово, каждый жест, каждую манипуляцию… Оно подсказывало. Я была… куклой. Очень умной, очень уверенной куклой на его цифровых нитках.
Аркадий Петрович Волынский замер. Его брови медленно поползли вверх. Он долго смотрел на неё, а потом… рассмеялся. Тихо, но искренне. Не насмешливо, а с неподдельным изумлением и даже восторгом.
— Приложение? — переспросил он, все ещё улыбаясь. — Вот это поворот! Цифровой Казанова! Это… гениально, в своём роде. И чертовски современно. — Он покачал головой, все ещё переваривая информацию. — А теперь что? Приложение молчит? Системная ошибка?
— Оно умерло, — сказала Вика, и в её голосе прозвучала вся горечь последних дней. — Когда всё рухнуло. И… у меня ничего нет. Ни денег, ни телефона, ни даже права нормально находиться здесь. Меня депортируют этим рейсом. — Она кивнула в сторону гейта. — У меня… даже нет денег, чтобы доехать до мамы. Я её… вылечила. Благодаря… — она запнулась, — …благодаря тем деньгам. Она теперь здорова. И мы… помирились. Но я не знаю, как к ней теперь приехать и что ей сказать.
Наступила пауза. Волынский перестал улыбаться. Его взгляд стал серьёзным и внимательным. Он наблюдал за этой удивительно сильной и одновременно сломленной девушкой, чья жизнь превратилась в фарс по воле алгоритмов и чужих игр.
— Может, вам чем-то помочь? — спросил он тихо, по-деловому, но с неподдельным участием.
Вика посмотрела на него, не веря. Помощь? От него?
— Я… не знаю, — честно призналась она. — Мне просто нужно добраться до мамы. И… немного денег на первое время. Пока я не найду… что-нибудь. Любую работу. Я всё верну!
Волынский достал из внутреннего кармана пиджака изящный кожаный бумажник. Не спеша отсчитал несколько крупных купюр.
— Вот, — протянул он ей. — На билет и на такси. И ещё… на первое время. Чтобы не думать о хлебе насущном хотя бы пару недель. Возвращать не надо. — Он увидел протест в её глазах и добавил:
— Считайте это… компенсацией за самый интересный социально-технологический эксперимент, в котором мне довелось поучаствовать в роли… благодарного донора. Вы дали мне уникальные данные о человеческой природе и современных технологиях. Это бесценно!
Он вложил деньги ей в руку. Его прикосновение было кратким и нейтральным.
— Спасибо, — прошептала Вика, чувствуя, как слёзы снова подступают, но теперь — от невероятного облегчения и какой-то хрупкой надежды. — Огромное спасибо.
— Не за что, — Волынский встал. Его рейс, видимо, был раньше. — Виктория, я искренне желаю вам всего самого наилучшего. Вы — удивительная женщина. Сильная. Настоящая. Вы прошли через ад, но выжили. И вылечили мать. Это дорогого стоит. Не сдавайтесь! — Он улыбнулся ей своей спокойной, уверенной улыбкой. — И берегитесь приложений. Некоторые из них… слишком хорошо умеют играть людьми.
Он кивнул на прощание и направился к выходу из зала, оставив Вику сидеть с пачкой денег в руке и с калейдоскопом невероятных эмоций в душе. От страха и стыда — к шоку и непониманию, а затем — к неожиданной помощи и… восхищению? От человека, которого она обманула.
Она сжала купюры, глядя вслед удаляющейся фигуре Волынского. Путь домой был открыт, а впереди… была новая, пугающая, но уже не казавшаяся абсолютно безнадёжной реальность.
(Спасибо большое за лайки и комментарии, которые помогают продвигать книгу!)
Показать полностью