И вот среди этого мира — «дефектный экземпляр» Хьюстон 3-52. Робот, который читает книги, хранит цитаты, спорит, тоскует, ссорится с женой и… умеет быть счастливым. Не потому, что исполняет программу, а потому, что рядом с ним идёт маленькая девочка, и он слушает её болтовню, кивает и думает, что он «абсолютно счастлив».

Так может быть, именно «дефектность» и делает нас живыми? Когда мы не вписываемся в логичные системы, когда плачем и смеёмся «не по расписанию», когда выбираем сказку вместо инструкции. Когда идём навстречу другому — даже если этот другой совсем из другой реальности.

А то - вот ведь парадокс: людям эмоции запрещены, а роботы, наоборот, учатся чувствовать. Будто сама сказка спрашивает нас: а не теряем ли мы в себе то, что отличает живое от механического? Фантазию, страсть, способность любить до боли и до счастья.

В этой сказке много будущего. Но ещё больше в ней — сегодняшнего дня. И, наверное, каждому, кто её читает, захочется тихо спросить себя: где во мне живёт мой «дефектный экземпляр» — тот, кто ещё умеет любить, фантазировать, верить?

И может быть, пока он в нас жив, не всё так безнадёжно — и сказка ещё продолжается.

Все эти манипуляции Мэтью № 97/39 проделал совсем не оттого, что заразился от людей манией величия и жаждой перераспределения материальных и энергетических благ, (это пришло к роботам значительно позже), просто один из начинающих сценаристов предложил подобный ход событий для одного из бесконечного числа фантастических фильмов. Но главный режиссер киностудии безжалостно забраковал этот сценарий по причине недостаточной зрелищности сюжета. Разработка в производство не пошла, и все забыли о ней. Все, кроме Мэтью № 97/39. Поиск решения этой задачи показался ему настолько интересным, что он его нашел самостоятельно, тем самым поставив человечество на грань вымирания.

Как уже было сказано выше, никто из людей не пострадал. Все так и продолжали ходить на свою работу, покупать в супермаркетах продукты и выезжать на уик-энды за город. Роботы гибко подошли к проблеме перепрофилирования производства в сторону увеличения разработок новых, более совершенных роботов и уменьшения удовлетворения непомерно разросшихся людских потребностей. Также они блокировали в человеческом мозгу зоны честолюбия и фантазии, а затем ограничили рождаемость, строго тестируя новорожденных и оставляя лишь младенцев с предрасположенностью к техническому складу ума.

Почему же роботы вообще не уничтожили человечество? Ответ прост: с железной логикой, роботы подсчитали, что в обслуживающем процессе, гораздо дешевле применять людскую рабочую силу, а не конструировать новые механизмы.

Так как роботы первоначально были созданы людьми, они оставили себе людскую оболочку и стали делать новые серии роботов абсолютно похожими на людей, разделив их даже на мужчин и женщин, тем самым доказав, что чувство юмора присуще и роботам.

Обучающие школьные программы были изменены в сторону технократизации и у детей стали подавляться любые проявления воображения и фантазии, не связанные с конструированием и модернизацией новых роботов. Постепенно, с помощью селекционного отбора, роботы вывели людей с определенными доминантными признаками, вполне пригодных для выполнения поставленных перед ними роботами задач.

Конечно, как и в любой системе, были в работе роботов и сбои. Несовершенный человеческий организм не обладал точной настройкой и потому небольшое количество людей оказалось невосприимчивым к поданному Мэтью № 97/39 сигналу. Эти люди пытались бунтовать и устраивать всевозможные диверсии. Они жили, прячась в подвалах, канализационных шахтах и на чердаках. Этих отщепенцев специальные отряды роботов отлавливали, как некогда человечество отлавливало бездомных собак и кошек, и, с чисто железной логикой, направляли на принудительную имплантацию в мозг микроприемников нужного сигнала.

Мэтью № 97/39 был по-настоящему умным роботом и не любил войны. Он ее просто не понимал. Он считал все войны следствием людской эмоциональности, а, следовательно - ограниченности. Культом Мэтью № 97/39 были расчет и логика. Именно поэтому он считал, что робот стоит на несравненно более высокой ступени развития, нежели человек. Война была слишком нерациональной и нелогичной с точки зрения машины, ведь в войне уничтожались не морально устаревшие и дефектные модели, а самые новейшие и самые лучшие.

Точно так же Мэтью № 97/39 не понимал борьбы за власть. Зачем за нее бороться, если можно сразу стать центральным компьютером, в который, с помощью сетей интернет и средств спутниковой связи, можно подключить все остальные вычислительные машины и роботов, обладающих всеми видами интеллекта? Именно так он и сделал, завязав все компьютеры в единую информационную систему, которая и составила живой организм, мозгом которого был Мэтью № 97/39.

Жизнь на планете Земля, наконец, потекла гладко, потому что о конфликтах не могло быть и речи. Продолжительность человеческой жизни увеличилось, ведь человечество перестало совершать безумства, терзаться пылкой любовью и калечить свой организм курением, алкоголизмом и отступлением от установленного один раз и навсегда жизненного распорядка. Человечество, наконец, получило то, к чему подспудно стремилось всегда: твердую беспристрастную власть и отсутствие инакомыслия, приводящего, как известно, каждый раз к хаосу. 

Жизненный технологический процесс самих роботов тоже быстро прогрессировал. Со временем они стали жениться и выходить замуж, хотя на первый взгляд было совершенно непонятно, зачем им это нужно. Но здесь Мэтью 97/39 рассудил следующим образом: раз это было необходимо в жизни человеческого социума, стоило ввести это и в жизнь роботов. На первый взгляд может показаться, что здесь уж точно робот перемудрил; и если бы не заложенный природой в человека процесс воспроизводства, то люди не женились бы и не выходили замуж. Но Мэтью № 97/39 рассуждал по-другому. Он слишком долго проработал в кинематографе, где встречи, расставания и совместная жизнь мужчины и женщины были главными действующими событиями практически всех кинолент. И поэтому мудрый робот решил не обеднять существование своих механических и электронных граждан лишь производственными процессами. Мэтью № 97/39 направил большие усилия на разработку блоков чувственности и эмоций, и добился больших успехов.

И вот, с некоторых пор роботы стали жениться и выходить замуж. Единственное, что Мэтью № 97/39 пресек в самом зародыше - это возможность самостоятельно выбирать себе пару. Он слишком хорошо знал, что это и именно это приводит к бесконечным ссорам и конфликтам. Пары составлял электронный распределитель с учетом всех индивидуальных особенностей каждой модели.

Чтобы сделать жизнь роботов еще более насыщенной, Мэтью № 97/39 даже наладил выпуск кибернетических детей. Это происходило примерно следующим образом: каждой новобрачной паре выдавался маленький робот. Методом случайных чисел определялось кто это будет - мальчик или девочка. В торжественной обстановке в Доме Ребенка внутрь маленького робота вставлялись две чистые родительские индивидуальные карты и ребенок оживал. Пара электронных родителей заботилась о нем, а когда их малышу исполнялся годик - сдавала его в дом ребенка, а взамен получала следующего, более взрослого, причем индивидуальные чип-карты с записью жизненных событий из предыдущего ребенка изымались и вставлялись в последующего. Таким образом, ребенок взрослел, а когда ему исполнялось восемнадцать лет, женился (или выходил замуж) и начинал жить своей жизнью.

Так как роботы, как и люди, со временем изнашивались и морально устаревали, Мэтью № 97/39 создал для них и понятие пенсионного возраста, (он его сделал равным тридцати годам). При выходе на пенсию (но не раньше!) Мэтью № 97/39 наделял их чисто человеческими качествами: раздражительностью, сварливостью, страстью к выяснению отношений, словом всем тем, что делает жизнь пожилого робота по-настоящему наполненной событиями. Ну, а потом, еще через десять лет, следовала торжественной утилизации. Робота разбирали на части и пускали в переплавку.

Среди роботов не было разделения на классы и сословия, Мэтью № 97/39 удалось сделать с машинами то, что оказалось не под силу людям: он построил электронный коммунизм. Каждый робот получал все необходимое для нормальной работы, а лишнего ему просто было ненужно, так как конструктивно в него этого не закладывали. Все роботы были включены в единую систему и каждый существовал как ее составная часть, а поэтому и о распрях между самими роботами не могло быть и речи. Ну, сами посудите, разве может дисплей воевать с клавиатурой, а та - с системным блоком?! Или скажем, разве какая ни будь микросхема или плата в системном блоке компьютера хочет для себя дополнительных привилегий?!

2.

Робота звали Хьюстон 3-52. Он был уже давно на пенсии, но в виде исключения ему разрешили работать. Дело в том, что Хьюстон 3-52 всю свою жизнь прослужил мусорщиком и в своем деле был поистине незаменим. Его обязанностью было перебирать и классифицировать книги и журналы в старых библиотеках и архивах. Он был построен очень давно, семьдесят три года назад, когда вместо глаз еще использовали линзы. Хьюстон 3-52 обладал уникальной для робота способностью - он умел читать книги на любом языке и, следуя заданной программе, он, проанализировав текст, решал их судьбы. Книги о технике и машинах он оставлял, а все остальные - отправлял в утилизатор. Так как роботы, в отличие от людей, очень старательны и четко следуют заданной программе, Хьюстон 3-52, прежде чем решить судьбу той или иной книги, тщательно прочитывал ее от корки до корки.

У Хьюстон 3-52 был достаточно большой блок памяти, а к тому же ему, как пенсионеру, было разрешено включать блок эмоций. Поэтому многие из утилизированных книг он помнил наизусть. Некоторые из них он любил и даже иногда цитировал из них целые абзацы, а то и страницы. Это, без сомнения, накладывало на его речь и поведение слишком большой отпечаток человечности, отчего, в обществе других роботов, он считался дефектным экземпляром. На центральном распределителе об этом, конечно же, знали и, по закону, он давно уже подлежал ликвидации, но дело в том, что в случае демонтажа на его место нужно было поставить другого робота, а все роботы этого класса были уже демонтированы много лет назад. Разрабатывать же новый образец для вымирающей специальности считалось нецелесообразным, поэтому ему разрешали работать.

День для Хьюстон 3-52 начинался с того, что он вставал с постели, которая каждую ночь подзаряжала его аккумуляторы, шлепал босыми ступнями в ванну, где специальные приборы тестировали его состояние, а потом одевался и шел на кухню. Его жена, которую звали Меллидора К-163, обычно вставала раньше него и, пока тот активизировал необходимые для работы центры, успевала рассказать ему все новости, которые узнавала с утра.

Вот и этот день начался как обычно. Едва Хьюстон 3-52 сел за стол и вставил вилку универсального настройщика в розетку, его жена сразу заговорила:

- Знаешь, Хью! Эти новые жильцы по лестничной площадке очень высокого о себе мнения - сегодня едва поздоровались со мной.

- А зачем ты, Мелли, выходила так рано?

- Я специально вышла, чтобы посмотреть на их нового ребенка. Ему чуть больше годика. Так вот, эта фря даже коляску правильно поставить в лифт не может, та болтается из стороны в сторону как маятник. А когда я стала давать советы, она высокомерно посмотрела на меня, сказала сквозь зубы "спасибо" и закрыла дверь. Представляешь, какая нахалка! А муж ее работает в полиции.

- Мелли, зачем ты всюду лезешь со своими советами? Быть может, она в них не нуждается.

- Вот, - она потрясла перед носом Хью своим сморщенным пальцем, - ты всегда был эгоистом, думающим только о себе. Тебе нет никакого дела, что о нас подумают. Ты и общаешься-то чаще всего с этим старым негром, человеком-неудачником. Ты даже среди людей не смог выбрать приличного собеседника, а связался с этим негром Сэмом, который раньше, страшно сказать, был профессором филологии. Скоро из-за твоей профессии с нами вообще разговаривать никто не будет. Что ты учинил вчера вечером, когда я с таким трудом затащила к нам Джорджа 18-27 и Марлоу Ю-291?

- Я привел цитату о гомункулусе из "Фауста" Гете, когда мы заговорили о рождении человеческих детей в пробирках. Только и всего...

- Вот! - перебила его Мелли, - Вот! А кто тебя за язык тянул? И так мы живет как отверженные, ни нас в гости не зовут, ни к нам не ходят. Даже сын и тот редко внучку приводит, боится, что она, как прошлый раз, наслушается от тебя сказок, и ее будут в детском садике фантазеркой дразнить. И это все твой работа...

- Между прочим, если бы не моя работа, нас бы с тобой давно разобрали бы на запчасти.

- И пусть, все лучше, чем такие унижение терпеть...

Хьюстон 3-52 встал из-за стола, надел пиджак и направился к двери. Такие разговоры случались почти каждый день, и он к ним уже привык. Мелли подошла к нему, сунула в карман коробку с батарейками, завернутую в бумагу и проворчала:

- У всех роботов дома полно полиэтиленовых пакетов, а я тебе даже завтрак в бумагу заворачиваю. Тьфу!

А потом безо всякого перехода добавили:

- Ты бы еще раз обратился с запросом к Главному вычислителю, пусть нам еще одного ребеночка на воспитание дадут.

- Да обращался я и не раз, - махнул рукой Хью, - ты же знаешь, какой был ответ на прошлой неделе: "В связи с вашим возрастом и исполняемой работой, воспитание вами ребенка считаю нецелесообразным".

- Вот, - снова подхватила Меллидора К-163, - это все твоя работа, ты мне ею всю жизнь загубил, и живем мы на самой окраине города...

Хьюстон 3-52 не стал слушать дальше, а вышел на лестницу и закрыл за собой дверь. Задумавшись, он снова спустился не на лифте, как полагалось, а по пожарной лестнице, и отметил про себя, что соседка снизу, главная сплетница, опять его видела, и снова будет перемывать ему косточки с другими старухами. Он тут же усмехнулся про себя, употребив это чисто человеческое выражение, совсем не подходящее по функциональности для робота.

Хью вышел на улицу и, хотя шел дождь, зашагал на работу пешком. Он вспомнил утренний разговор с Мелли и подумал, что в одном она, безусловно, права: вот если бы им дали разрешение завести себе еще одного ребенка, все было бы по-другому. И старуха была бы счастлива, и ему было бы с кем заниматься и кому на ночь рассказывать сказки.

Он так замечтался, что не сразу остановился, когда его окликнул насмешливый хрипловатый старческий голос:

- Гуляете под дождем без зонтика, Хьюстон 3-52, чем нарушаете параграф 152 правил поведения робота на улице?!

Хьюстон 3-52 поднял глаза и увидел старого негра Сэма, который сидел на скамеечке, стоявшей под навесом около дома и держал в руках газету.

- Привет, Сэм! - с улыбкой ответил Хью, - рад тебя видеть.

- А чего тогда такой грустный?

- Со старухой своей поругался, - огорченно ответил старый робот.

- Небось, опять пилила? - участливо спросил негр.

- Как ножовкой по металлу, - ответил Хью, присаживаясь на край скамейки.

- Это уж, как водится, - вздохнув, отозвался Сэм, - на то она и жена.

- Ладно, - махнул рукой Хью, - чего об этом говорить. Ты лучше скажи, о чем в газетах пишут?

- Хью, Хью, - снова заулыбался Сэм, - газеты печатаются для людей, вы же роботы и так все знаете; всю информацию в вас вводят каждое утро за завтраком.

- Что ж, это верно, - ответил Хьюстон 3-52, подвинувшись ближе к Сэму, - только прочитать и получить информацию в электронном виде - не одно и то же. Это как приготовить пищу в микроволновой печи - быстро, а не вкусно.

- Что верно, то верно, - кивнул головой негр, - в микроволновке ничего путного не приготовишь, вот разогреть - это другое дело. А я еще помню, как мы в детстве картошку в золе пекли, вот было объедение. Вкус той картошки мне по ночам сниться.

- И не говори, - снова махнул рукой Хью, - раньше жизнь не в пример интереснее сегодняшней была. Больше неожиданностей и сюрпризов.

Он встал со скамейки и добавил:

- Ладно, Сэм, вечером поболтаем, а теперь мне на работу надо.

- Куда ты сегодня?

- Да вот, утром новое направление получил. Роботы-следопыты вчера в развалинах наткнулись на старую частную библиотеку, так ее надо обревизовать и разобраться с книгами.

- А чего пешком?

- Так здесь близко, а размять застоявшиеся манипуляторы - одно удовольствие.

- Ну ладно Хью, пока, - Сэм помахал ему рукой и крикнул, - смотри вечером заходи, не забудь.

Хью кивнул и зашагал дальше.

3.

До развалин старого дома было действительно недалеко и уже через полчаса Хьюстон 3-52 прибыл на место. Он снял своим электронным ключом замок-пломбу с двери и вошел внутрь помещения. Там было затхло и темно. Длинный коридор вел от входной двери вглубь здания, на первом этаже, в угловой комнате которого и располагалась библиотека. Старый робот нашел ее сразу, так как следопыты сообщили точное ее расположение; но даже если бы они этого не сделали, Хью все равно нашел бы ее по запаху. Обоняние у него было развито настолько, что он различал бумажную пыль на расстоянии до двадцати метров.

Хьюстон 3-52 вошел в комнату и огляделся по сторонам: обычная библиотека, каких в конце двадцатого столетья было много в жилищах людей. Книжные полки занимали одну из стен до самого потолка. В одном углу был полуразрушенный камин, а в другом стоял рваный и продавленный кожаный диван. Все окна в доме были заколочены и оттого в комнате стояла почти полная темнота. Но это обстоятельство нисколько не смущало Хьюстон 3-52, он был сконструирован таким образом, что мог читать и в полнейшей темноте. Старый робот снял с плеча портативный утилизатор-скамейку и сразу принялся за работу.

Он читал уже около часа, запихивая прочитанные книги в чрево утилизатора, когда его слуха коснулся какой-то посторонний звук. Хью отложил книгу в сторону и прислушался: прямо под ним, в подвале кто-то тихонько плакал. Это было так необычно: старый дом, в котором никто не жил уже много лет и детский плач (старый робот это отметил сразу). Он встал и направился в подвал. Дверь в него была заколочена, лишь внизу имелся небольшой лаз. Хьюстон 3-52 оторвал доски, распахнул дверь и вошел. Его чуткая оптическая система сразу же различила в углу подвала маленькую девочку, которая сидела на неизвестно откуда взявшейся тут детской кроватке и с испугом смотрела на него. При его приближении, она забилась в самый угол кровати как маленький испуганный зверек, и смотрела оттуда не отрываясь, прямо в глаза. Робот подошел к самой кровати, улыбнулся девочке как можно приветливее и сказал:

- Привет, крошка! Что ты здесь делаешь?

Девочка ничего ему не ответила, лишь провела маленьким кулачком по щеке, стирая слезы.

- Быть может ты - немая, или тебя, как Маугли, притащили сюда обезьяны?

- Нет, я не Маугли, - ответила девочка, всхлипывая, - Маугли был мальчиком, а я - девочка и меня зовут Тамарочка.

- Здравствуй Тамарочка, - сказал старый робот, присев перед ней на корточках, -  а меня зовут дедушка Хью. Ты любишь сказки?

- Конечно. Я даже сама умею их читать.

- Вот это здорово! - воскликнул робот, - А какие самые любимые?

- Я люблю волшебные и те, которые хорошо кончаются: про Красную Шапочку; про Старика Хаттабыча; а еще - про Рыб Рыбыча...

- Про Рыб Рыбыча? - удивленно переспросил Хьюстон 3-52, - что-то я такую не знаю.

- Ну, так усаживайся поудобней и слушай, - нарочито строго сказала Тамара, видимо подражая маме:

"Пруд в саду был шир и глыб,

В том пруду жил мудрый рыб.

Он лежал на дне пруда

И считал свои года,

Шевеля во сне усом,

Был тот Рыб, конечно, сом…»

Девочка дочитала до конца и сказала:

-  Мне нравится, что сома в конце сказки опять отпустили в пруд.

Потом чуть-чуть помолчала и спросила:

- А ты меня отпустишь?

- Конечно, - кивнул головой старый робот, он хорошо знал, как надо обращаться с детьми, - а что ты будешь одна делать?

- Ждать маму.

- А где она сейчас?

- Я не знаю. Три дня назад она пошла на улицу за едой и не вернулась. А я все, что у нас было, уже съела и теперь снова хочу есть.

Произнося последние словах Тамара принялась шмыгать носом, а потом опять заплакала:

- Мне одной стра-а-шно.

Старый робот покачал головой и сказал:

- Тамарочка, ты почему трешь глаза рукавом? Это неприлично.

- А как прилично? - всхлипывая, спросила девочка.

- Вот, возьми, - ответил Хьюстон 3-52 и протянул ей кусок чистой ветоши, которая всегда лежала у него в кармане.

Пока девочка старательно вытирала лицо ветошью, старый Хью напряженно думал о чем-то, а потом сказал:

- Пойдем-ка ко мне домой, я тебя накормлю.

- А ты меня не обманешь? - недоверчиво спросила Тамара.

- Почему это я должен тебя обманывать? - удивился Хьюстон 3-52.

- Потому, что ты - робот, а все роботы обманывают людей.

- Кто тебе такое сказал?

- Мама сказала, да я и сама видела, как роботы забрали моего папу.

- Я - особенный робот, - подмигнув девочке, сказал Хьюстон 3-52, - я - дефектный экземпляр.

- А что значит "дефектный"? - переспросили девочка.

- Значит, больше похож на человека, чем на робота. Ну что, пойдешь со мной?

- А если вернется мама, как она узнает, что я пошла к тебе? - спросила Тамара, и тут же сама ответила: - А мы ей записку напишем. У тебя есть бумага и ручка?

- Конечно, - сказал Хьюстон 3-52 и достал из кармана лист бумаги, в которую были завернуты батарейки и карандаш, которым он помечал в книгах нужные абзацы. Он положил листок на колено и спросил:

- Ну, что писать?

- Я ушла в гости к дедушке Хью. Не волнуйся, он - дефектный. Скоро буду. Тамарочка.

Робот все это написал, а потом дал проверить девочке. Тамара с серьезным видом прочитала вслух, а потом сказала:

- Теперь пошли. Только недолго, а то вдруг мама вернется, волноваться будет.

Хьюстон 3-52 взял девочку за руку, и они вместе вышли на улицу. Дождь прекратился, только с крыш капала вода. Они шли рядом, девочка болтала про сказки, а старина Хью слушал, кивая головой. Он был абсолютно счастлив! Он представлял, как обрадуется Мелли, когда он приведет девочку домой, и как он побежит к Сэму и попросит, чтобы тот купил продуктов в магазине для людей.

Они отошли совсем немного, когда дорогу им преградила полицейская машина. Из нее вышел робот-полицейский, про которого Мелли утром говорила, что он живет на их лестничной площадке. Тот, несмотря на то, что узнал соседа, приложил руку к козырьку и представился:

- Полицейский робот Ларри 7/186.

Он внимательно посмотрел на девочку и спросил Хьюстона 3-52:

- Где вы нашли этого ребенка?

И так как робот молчал, добавил:

- Мы его давно ищем. Здесь три дня назад была сбита машиной женщина. Она просила в магазине еду, говорила, что у нее дочь голодна. Когда полиция хотела ее задержать, она бросилась бежать и попала под машину.

- Она жива? - спросил Хьстон 3-52.

- Скончалась в больнице. Эти люди такие непрочные.

Хьюстон 3-52 посмотрел полицейскому роботу прямо в глаза и сказал:

- Извините, сэр, но это моя внучка.

Полицейский с сомнением покачал головой. Он взял девочку, за руку и зажужжал, оценивая коэффициент теплопроводности. Потом отпустил руку и, понизив голос, спросил:

- Вы уверены, что это ваша внучка?

- Абсолютно уверен. Я водил ее к себе на работу в здание старой библиотеки, а теперь мы идем домой. Бабушка, да вы ее знаете, ждет нас к ужину.

Полицейский посмотрел по сторонам, а потом тихо спросил:

- А она у вас не болеет?

- Сейчас - нет. А вообще-то разные болезни у детей - обычное дело.

- А у моей Лиз заедает блок питанья. Два раза уже мастера вызывали, и все без толку. Плачет малютка.

- А большая она у вас? - участливо спросил Хьюстон 3-52.

- Маленькая совсем, недавно годик исполнился. Неделю назад взяли ее из дома ребенка, и вот теперь она болеет. Нам предложили ее поменять и дать взамен другую, а мы не хотим - к этой уже привыкли. Жена очень переживает...

Тут он замолчал, прислушиваясь к тому, что передавали по рации, заторопился и сказал:

- Мне пора ехать - на Центральной авеню авария. Вызывают.

Затем отключил рацию, наклонился совсем близко к старому роботу и тихо проговорил:

- Не выводите девочку днем на улицу, это опасно.

Потом козырнул Тамаре и поспешил к машине.

Во время всего разговора девочка молчала, будто бы окаменела.  Когда патрульная машина уехала, Хьюстон 3-52 присел перед ней на корточки и сказал:

- Ну что, пойдем домой?

Тамара заложила руки за спину, посмотрела на него своими большими глазами и спросила:

- А моей мамы действительно больше нет?

Робот в задумчивости кивнул и ответил:

- Да, к сожалению, это так. Но зато у тебя теперь есть дедушка и бабушка. Я буду рассказывать тебе на ночь много сказок, а бабушка Мелли сошьет тебе новое платьице и научит вязать на спицах. Ты хочешь научиться вязать на спицах?

- Да, хочу, - серьезно ответила девочка.

- Тогда пойдем, - сказал старый робот, протягивая руку.

Тамарочка на секунду задумалась, потом вложила в ладонь старого Хью свою маленькую ладошку и сказала:

- Только, чтобы сказки были интересными и хорошо заканчивались.

- Обязательно, -  ответил Хьюстон 3-52.

И они пошли, вместе домой, так нужные друг другу: старый, отработавший свой век робот, и, встретившая настоящего друга, маленькая девочка.

г. Санкт-Петербург,

1997 год.

— Ну, Полу, к которому я ездила в Европу. Ему было очень плохо, мам. Он в бегах, и его обокрали… Ему надо было денег на билет и еду… Он любит меня, мам. И я его люблю. Я не могла не помочь!

Тишина в комнате стала гулкой и давящей, а потом грянул гром.

— Дура!!! — завопила мама Люда, швырнув тарелку с пирожками на стол так, что они покатились во все стороны. — Ну, полная же ты дура! Безнадёжная тупица! Ну, опять же, ну! Опять двадцать пять! Миллион пульнула неизвестно кому! Наши последние деньги! Этому… хахалю своему! Манипулятору! Проходимцу! Да он же тебя как последнюю дуру развёл!

— Мама, не кричи! — попыталась вставить Вика, но голос дрожал. — Он не манипулятор, а финансист. Просто у него временные проблемы! И не манипулируй мной! Не дави на чувство вины! Это мои деньги и моё решение!

— Я манипулирую?! Это я то манипулирую? — Люда всплеснула руками, и её глаза метнули молнию. — Это твой хахель, твой Пол — вот кто настоящий манипулятор! Ловкач! Шельма! Он тебе мозги запудрил своими сказками про любовь!

— Нет, мама, — Вика неожиданно нашла в себе силы поднять голову. Горечь и усталость смешались с обидой. — Это ты сейчас манипулятор и пытаешься мной манипулировать через крик и оскорбления! Ты же видишь, мне плохо!

— Я манипулятор?! — Людмила Сергеевна подошла вплотную, тыча пальцем в воздух. — Это ты мани свои пуляешь туда-сюда всем подряд! То пропадут, то вернутся, то опять улетели! Кто так делает? Это ты манипулятор!

Вика вдруг фыркнула. Сквозь слёзы и обиду пробился нелепый смешок.

— Мани, мама? По-английски — это деньги, вообще-то. Ты только что сама сказала: «Мани пуляешь», то есть «деньги пуляешь». Вот именно это манипулятор и делает — «пуляет» деньгами, людьми, чувствами… Управляет ими как пулями — манипулирует.

Мама Люда открыла рот и сразу закрыла. На её лице отразилось искреннее изумление, смешанное с непониманием.

— Чего? Какие пули? Какое мани? Я про деньги! Ты свои деньги… как пули… швыряешь! И это… это плохо, дочь!

— Мама, это просто слово! Но смысл ты уловила, — Вика устало опустилась на стул. Спор выдохся так же внезапно, как и начался, оставив после себя только усталость и пирожки на столе. — Да, я перевела деньги Полу. Да, возможно, это моя ошибка. И ты сейчас пыталась манипулировать мной, вызывая чувство вины. И участковый манипулировал нами. И Пол… И даже моё приложение… Все мы в чём-то манипуляторы. Большие или маленькие, осознанные или нет.

Она подошла к окну.

— Манипулятор… — проговорила Вика тихо, больше для себя. — Это как река. С одной стороны — да, все мы иногда пытаемся направлять других, влиять, «пулять» словами, деньгами, чувствами, чтобы получить что-то. Как река точит берега, направляя течение. Это часть жизни. А с другой стороны… — она взглянула на маму, которая слушала, нахмурившись, — …когда манипуляция становится ядом, ложью, способом сломать и ограбить… Тогда это зло. И самое страшное, что рано или поздно всё возвращается. Ложь всплывает. Вымогательство наказывается. Деньги, украденные манипуляцией, утекают сквозь пальцы, а слепая вера в манипуляцию… — её голос дрогнул, — …оставляет только пустоту и боль. Это горький урок, но нужный.

Мама Люда молча подошла и обняла дочь.

— Больно умная ты у меня стала. Это где ты набралась-то? Заграницами? Урок… — проворчала она, но уже без прежней ярости. — Уроки эти дорого нам с тобой обходятся, Викуша. Миллионами. — Она взглянула на дочь. — И нервами моими. Но… — она тяжело вздохнула, — …чай-то пить будешь? Пирожок, может, съешь?

Вика повернулась от окна. В глазах матери она увидела не злость, а усталую, безмерную любовь и принятие. Даже её ворчание было теперь другим — не манипуляцией, а просто… мамой.

— Буду, мам, — улыбнулась Вика слабой, но настоящей улыбкой. — Самый вкусный пирожок на свете.

Они сели за стол. Река жизни текла в своём русле. Деньги приходили и уходили. Манипуляторы появлялись и исчезали, а в маленькой, чистой кухне пахло чаем, свежей выпечкой и чем-то неуловимо важным — пониманием, что какие бы течения ни были снаружи, здесь, в этой гавани, можно просто быть. Без манипуляций, без сложных игр. Можно просто пить чай и знать, что самое ценное — вот оно, за этим скромным столом.

Читать книгу "Манипулятор" полностью >>

(Спасибо большое за лайки и комментарии, которые помогают продвигать книгу!)

Люда слушала, не перебивая, лишь сжимая дочери руку. Её глаза наполнялись слезами, болью, а потом — гордостью и бесконечной нежностью.

— Доченька моя… — прошептала она, когда Вика замолчала, обессилев. — Как же ты прошла через всё это… Одна. Как же я тебя не понимала… Как обижала… — Она обняла Вику. — Но ты дома, теперь ты дома. И мы вместе, мы справимся. Я здорова, я сильная. Найдём тебе работу. Всё наладится, дочь. Главное, что ты жива.

Этот момент покоя, тепла, безусловной материнской любви был таким хрупким и таким драгоценным. Они сидели, обнявшись, пили чай, и Вика впервые за долгие дни почувствовала, как лёд в груди начинает понемногу таять. Может, и правда? Может, это шанс начать всё с чистого листа? Без амбиций, без Пола и без приложения? Просто жить и работать, быть рядом с мамой…

Стук в дверь прозвучал как выстрел. Резкий, официальный. Мама, по своей старой привычке открывать всем и вся, не задумываясь, пошла и открыла дверь.

— Кто там?

— Участковый уполномоченный полиции, Иванов. Проверка паспортного режима, — прозвучал за дверью ровный, не терпящий возражений голос.

Сердце Вики упало. Проверка паспортного режима? Сейчас? Но мама уже открывала дверь.

— Да, пожалуйста, заходите… — Людмила Сергеевна была немного растеряна. — Вот, паспорта… Моя дочь как раз приехала…

— Дочь? — Участковый Иванов, мужчина лет сорока пяти с усталым, но очень внимательным лицом, переступил порог. Его взгляд мгновенно нашёл Вику, сидевшую за столом. В его глазах не было удивления. Было… понимание. И что-то ещё. Холодный расчёт. — Виктория Викторовна Кириллова? — спросил он, уже зная ответ.

Вика встала, чувствуя, как ноги снова становятся ватными.

— Да, это я.

Иванов достал планшет.

— Так и есть. Мы вас давно разыскиваем, Виктория Викторовна. По месту прежней регистрации, по последним известным адресам… — Он сделал несколько касаний на экране. — На вас поступил целый ряд заявлений о мошенничестве в особо крупном размере. — Он поднял глаза, и его взгляд стал тяжёлым, как гиря. — Серьёзные заявления, гражданка Кириллова, от разных потерпевших. Суммы… значительные. Очень значительные.

— Это… это ошибка! — вырвалось у Вики, но голос дрожал. Она вспомнила и свой «бизнес» с приложением, и фонд Пола, который теперь объявлен преступной схемой. Кто подал заявления? Жертвы приложения?

— Ошибка? — Иванов усмехнулся беззвучно. Он мастерски играл на их страхе. — Документы, свидетельства, финансовые потоки… Всё указывает на вас, гражданка Кириллова. Как на активного участника организованной группы. — Он сделал паузу, давая словам осесть. — Следствие идёт активно. Обвинения тяжкие. Речь может идти… о значительных сроках лишения свободы. И, конечно же, конфискация имущества. Всего, что будет признано нажитым преступным путём.

Мама Люда ахнула, схватившись за сердце.

— Нет! Не может быть! Вы ошибаетесь! Моя дочь не преступница! Она хорошая! Она меня вылечила! — Она бросилась к участковому. Её глаза были полны слёз и ужаса. — Пожалуйста! Разберитесь! Не губите её!

Иванов смотрел на плачущую женщину, потом на бледную, как мел, Вику. В его глазах не было жалости. Был профессиональный холод и понимание их полной беззащитности.

— Разберёмся, гражданочка. Улики… они весомые. — Он снова взглянул на планшет. — Следствие может пойти по разным путям… Иногда дело можно… локализовать. Закрыть на уровне участка. Если, конечно, потерпевшие получат хоть какую-то компенсацию. Можно покрыть хотя бы часть ущерба. Это смягчает вину. Иногда… очень существенно.

Наступила тягостная пауза. Манипуляция была грязной и очевидной, но действенной. Он предлагал выход. Грязный, унизительный, но выход, чтобы избежать тюрьмы.

— У… у нас есть деньги! — вдруг выкрикнула мама Люда, дрожа от страха. — Не всё, но есть! Я сейчас отдам все свои сбережения! Только закройте дело! Не сажайте мою девочку! — Она бросилась к старой шкатулке, вытащила оттуда несколько пачек аккуратно перевязанных купюр — свои скромные, честно отложенные на черный день деньги. — Вот! Возьмите! Это всё, что у меня есть!

Вика смотрела на мать, и сердце разрывалось от боли и стыда. Она не могла допустить этого!

— Мама, нет! Не отдавай! Это твои деньги! — Она вытащила из кармана деньги Волынского. — Вот! Возьмите это! Здесь… здесь около ста тысяч! Это компенсация! Остальное… я найду! Закройте дело, пожалуйста!

Иванов смотрел на деньги на столе — мамины скромные накопления и толстую пачку купюр от Волынского. Его глаза быстро оценили сумму. Более полумиллиона. Для уровня участка — очень даже неплохо. Он сохранял каменное лицо.

— Мало, гражданка Кириллова. Очень мало для таких дел. Но… — он сделал вид, что раздумывает, — учитывая ваше чистосердечное… признание и желание загладить вину… И вашу мать… Пожилой человек… — Он тяжело вздохнул, разыгрывая сомнения. — Ладно, рискну и закрою материал. Считайте, что вам крупно повезло. — Он начал аккуратно складывать деньги в портфель. — Но запомните, что любая новая жалоба — всё откроется снова. И тогда… — Он многозначительно посмотрел на Вику. — Тогда уже никакие деньги не помогут. Понятно?

— Понятно! Понятно! Спасибо вам огромное! — запричитала мама Люда, кланяясь. — Вы наш ангел-спаситель! Спасибо вам большое!

Вика молчала. Она смотрела, как деньги — её последняя надежда на передышку, на помощь маме, на возможность хоть что-то начать — исчезают в портфеле участкового. Деньги Волынского, который поверил в неё. Деньги мамы, заработанные тяжким трудом после лечения.

Иванов захлопнул портфель и кивнул.

— Паспорта проверены. Нарушений нет. Всего доброго. И… ведите себя тихо. — Он повернулся и вышел, оставив в квартире гробовую тишину и запах страха.

Мама Люда опустилась на стул, всхлипывая от облегчения и опустошения.

— Слава Богу… Слава Богу, Викуша… Всё обошлось… Он закрыл дело…

Вика стояла посреди комнаты, глядя в пустоту. Облегчения не было. Было лишь ледяное, всепроникающее чувство полной, абсолютной беспомощности. Её спасение обернулось новым ограблением. Система, в лице участкового-манипулятора, выжала из них всё до копейки. Она снова была у разбитого корыта. Без денег и без перспектив. Зато с клеймом, которое могло всплыть в любой момент. И с мамой, которая отдала последнее, чтобы её спасти.

Она подошла к маме, обняв её дрожащие плечи.

— Всё будет хорошо, мам… — прошептала она, сама не веря своим словам. — Всё будет хорошо…

Но в её глазах, отражавших унылый вечер за окном, была только пустота и вопрос: «Что же делать теперь?» Дорога вниз, казалось, не имела дна. Вика и мама Люда сидели за столом, на котором ещё лежали крошки от пирожков, а в воздухе витал призрак только что унесённых полумиллиона рублей. Пустота в кошельках и в душах.

— Вот же… манипулятор, — прошептала мама Люда, вытирая платком последние слёзы, но в её глазах теперь горел гнев. — Настоящий волк в погонах. Как ловко… как подло! Запугал и вытряс последнее… И мы, как дуры, повелись.

Вика кивнула, стиснув зубы. Унижение жгло сильнее потери денег.

— Круче них манипуляторов в этом мире нет, мам, — её голос был хриплым от сдержанных эмоций. — Они знают все рычаги. Знают, куда нажать, чтобы человек от страха отдал всё, даже последнюю рубашку. И ведь мы… мы даже не знаем, были ли эти заявления реальными или он всё выдумал, чтобы нас обобрать! Возможно, никакого дела и нет!

— А как же сроки? Конфискация? — всхлипнула мама Люда. — Он так страшно говорил… Как жить теперь, Викуша? На что? Я… я всё отдала…

— Найдём выход, мам, — сказала Вика, больше чтобы успокоить мать, чем веря в это сама. Где выход? Работать? Но с её досье, которое теперь, возможно, есть у этого участкового? Он же сказал: «Любая жалоба»… Он может шантажировать их бесконечно. — Начнём с малого. Завтра поищу работу. Любую! — Она попыталась улыбнуться, но вышло криво. — Главное, что мы вместе. И ты здорова. Это дороже любых денег.

Они сидели, держась за руки, пытаясь найти хоть каплю утешения в этом море безнадёжности, как вдруг… Зазвонил телефон.

Звонкий, неожиданный звук оповещения разорвал тишину. Вика вздрогнула. Это звучал её старый, запасной телефон, который она купила на последние гроши по пути домой. На экране горело уведомление от мобильного банка. Вика машинально взяла его, ожидая какую-нибудь рекламу или страшный счёт за что-нибудь. Она открыла сообщения и замерла. Перевод на карту: один миллион рублей. Комментарий: «Возврат денежных средств за не оказанную услугу».

Вика уставилась на экран. Миллион? Возврат? За что? Она протёрла глаза. Цифра не исчезла.

— Мам… — она прошептала, не в силах вымолвить больше. — Смотри…

Мама Люда подошла и заглянула в телефон. Её глаза округлились.

— Святые угодники… Миллион? Откуда? Что это? Викуша, это не ошибка?

Прежде чем Вика успела хоть что-то предположить, телефон зазвонил. На экране высветился незнакомый номер. С дрожащей рукой Вика ответила:

— А-алло?

— Добрый день, это Светлана Петрова, старший менеджер по безопасности клиентов банка, — прозвучал в трубке чёткий, профессиональный женский голос. — Я звоню относительно Виктории Кирилловой.

— Да… это я, — прошептала Вика, сердце колотилось как бешеное.

— Виктория, на вашу карту был зачислен возврат денег за неправомерное списание денежных средств приложением «Манипулятор». Следственные органы из Интерпола сообщили, что мошенники были задержаны и все средства, украденные у клиентов, возвращены.

— Да, понятно. Спасибо! — не нашла что ещё ответить Вика и быстро положила трубку.

Вика обняла маму, крепко-крепко, чувствуя, как камень падает с души. Давление, страх, унижение — всё разом ушло, сменившись ликующим, почти истеричным счастьем. Она была на седьмом небе! Не просто от денег — от торжества справедливости, от того, что кошмар закончился. Манипуляторы — скрывавшиеся за фальшивыми корочками — получили по заслугам.

— Всё, мам, — Вика вытерла слёзы и впервые за долгие недели улыбнулась по-настоящему, широко и светло. — Всё позади. Самые настоящие герои их поймали. А у нас… у нас есть миллион, здоровье и целая жизнь впереди. Настоящая. Без манипуляций и без приложений. Только ты и я. Всё будет хорошо! Я тебе обещаю.

Они сидели в обнимку на кухне, залитой вечерним солнцем, которое вдруг казалось невероятно ярким и тёплым. Тяжёлая глава была закрыта. И пусть шрамы останутся, но будущее, наконец, не пугало, а манило возможностями и началом новой, честной жизни.

***

Утро после чуда казалось сияющим. Солнце, редкое и драгоценное, заливало мамину кухню. Миллион на карте был не просто деньгами — это был символ очищения, возвращённого доверия мира. Вика чувствовала себя заново рождённой. Первым делом нужно было восстановить связь. Она пошла в салон и купила недорогой, но новый смартфон и восстановила свою старую сим-карту. Она уже обдумывала планы, как помочь маме и найти честную работу… Всё казалось возможным.

И тут зазвонил телефон. Это был незнакомый номер, но с международным кодом. Сердце Вики ёкнуло. Она ответила, ещё не зная почему.

— Вика? — Голос был далёким, с помехами, но этот бархатный тембр она узнала бы из миллиона. Это был Пол.

Она замерла, прижав телефон к уху. Весь воздух будто выкачали из лёгких.

— Пол? — прошептала она. — Это… ты? Где ты? Что случилось? Я пыталась дозвониться… Спецслужбы… Фонд…

— Знаю, солнышко, знаю всё, — его голос звучал устало, но с той же гипнотической теплотой, которая когда-то свела её с ума. — Меня подставили! Страшно подставили!

— Где ты? — повторила Вика, чувствуя, как в груди начинает клокотать смесь тревоги и чего-то старого, запретно-сладкого.

— В бегах, родная, в Латинской Америке. — он фальшиво усмехнулся. — Меня… обокрали. Все счета, все наличные. Я остался только с паспортом и одеждой на себе. И с мыслями о тебе. — Голос его дрогнул, искусно или искренне — Вика уже не могла различать. — Вика, мне нужна помощь. Отчаянно нужны деньги. Хотя бы на билет в безопасное место, на еду… Я как загнанный зверь.

Его слова о беде, о нужде и о том, что он думает о ней… Они попали точно в цель. Всё, что Вика пережила — страх, унижение, несправедливость, а потом невероятное облегчение и возврат денег — создало взрывоопасную эмоциональную смесь. Стена рациональности, которую она пыталась выстроить после краха фонда, рухнула мгновенно. Из глубин души всплыло осознание, острое и неоспоримое, что она безумно любит его. Все его манипуляции, подозрения, исчезновение — всё померкло перед этой слепой, всепоглощающей любовью и жгучим желанием помочь ему от души.

— Пол… — её голос сорвался на шёпот, полный слёз. — Я… так боялась за тебя! Я думала… не знала, жив ли ты! Я люблю тебя! Понимаешь? Люблю и готова на всё!

На том конце провода секунду царила тишина, затем он ответил, и его голос прозвучал глубже, нежнее, чем когда-либо:

— И я тебя люблю, Вика. Больше жизни, больше всего на свете. Эти недели в аду… только мысли о тебе меня и держали. Ты моя единственная надежда и моя единственная любовь.

Она плакала в трубку, слезами облегчения, счастья от его слов и страха за него.

— Пол, а приложение… Тот цифровой аватар… Он был заполнен на девяносто процентов! Это же ты? Твои привычки, твои реакции… Это был ты?

— Знаю, — ответил он быстро, с горечью. — Это мои бывшие сотрудники. Те, кого я считал преданными. Они слили данные и использовали против меня. И, наверное, против тебя. Они предатели, но теперь… теперь это не важно. Важно, что у нас с тобой есть шанс. Если ты поможешь.

Вика была тронута до глубины души. Он страдал! Его предали! Он бежал, как зверь! И он любил её! Все её обиды, все подозрения растворились в этом потоке эмоций. Он нуждался в ней и только в ней!

— Конечно, помогу! Скажи, куда перевести! Сколько тебе нужно? — Она говорила стремительно, уже шагая по улице, оглядываясь по сторонам в поисках банка.

— Любая сумма, солнышко. Любая поможет выжить. На билет, на еду… — Он сделал паузу. — Я знаю, тебе сейчас нелегко…

— У меня есть деньги! — перебила его Вика, вся в порыве жертвенной любви. — Мне вернули… миллион. Это всё, что у меня есть, но я отдам тебе! Ты важнее! Твоя безопасность важнее!

— Вика… — его голос дрогнул. — Ты ангел. Я никогда этого не забуду. Никогда! Слышишь? Я верну тебе всё! Я тебя люблю!

Она уже входила в отделение банка. Сердце колотилось, не от страха, а от экстаза — она спасала любимого! Она совершала подвиг любви!

— Скажи реквизиты, скорее! — потребовала она, подходя к терминалу перевода.

Он продиктовал номер карты неизвестного латиноамериканского банка и имя получателя, явно не Пола. Вика, не задумываясь, вбила данные. Сумма один миллион рублей. Она нажала «Подтвердить» и ввела ПИН-код. Транзакция прошла мгновенно.

— Готово, Пол! — выдохнула она, чувствуя головокружительную слабость и странное, жертвенное счастье. — Все деньги отправила. Ты получил?

— Получу, солнышко, получу, — его голос звучал теплее солнца. — Ты спасла меня, спасла нашу любовь. Я свяжусь, как только буду в безопасности. Я люблю тебя. Ценю больше жизни. Береги себя. До связи!

Он положил трубку. Вика стояла в банке, держа в руке телефон с погасшим экраном и пустым банковским счётом. Эйфория жертвы ещё пылала в груди, но постепенно, по краям сознания, начали прокрадываться первые, ледяные сомнения. «Неизвестный банк… Чужое имя… Свяжусь, как буду в безопасности…»

Она вышла на улицу. Яркое солнце внезапно показалось ослепительно-холодным. Миллион, символ её освобождения и нового начала, исчез. Он был переведён в никуда. Ради любви? Ради спасения? Или… Ради последней, самой изощренной манипуляции?

Вика медленно шла по улице, чувствуя, как почва снова уходит из-под ног. Но на этот раз это была пропасть, в которую она шагнула сама. Добровольно, с криком любви на устах. И дно этой пропасти было покрыто не льдом, а пеплом последней надежды.

Читать книгу "Манипулятор" полностью >>

(Спасибо большое за лайки и комментарии, которые помогают продвигать книгу!)

— Подождите, Сэм, секундочку… — она быстро открыла приложение-переводчик финансовых терминов и тыкала в экран. — «Казначейство»… это типа… касса? Управление деньгами? А «лимит»… это потолок расходов, да? — Она подняла на него глаза, надеясь на подтверждение.

Сэм едва заметно вздохнул. Его вежливость стала ещё более ледяной.

— По сути, да, Виктория. Это базовые понятия. Вам нужно утвердить лимит на этот месяц. Данные уже внесены бухгалтерией. Просто… подпись. — Он снова ткнул пальцем в экран, в конкретное поле. Его движение было резким, почти раздражённым.

— Ага, понятно, — Вика поспешно кивнула, чувствуя, как жар стыда разливается по шее. Она нашла в интерфейсе значок электронная подпись и ввела ПИН-код. На экране всплыло зелёное «Подписано». — Готово. Что дальше?

— Дальше, — Сэм переключил вкладку, — отчёт о движении средств по благотворительным программам за прошлую неделю. Его нужно просмотреть и тоже подписать. Обратите внимание на колонку «Факт». Там должны сходиться цифры.

Вика уставилась на таблицу. Цифры плыли перед глазами. «Факт»? Отклонения? Она снова схватила телефон.

— «Факт» — это сколько реально потратили? А «план» — сколько собирались? И если отклонение больше десяти процентов, это плохо? — её голос звучал всё более неуверенно.

— Виктория, — Сэм сложил руки за спиной. Его поза излучала терпение учителя, объясняющего азбуку особо тупому ребёнку. — Это основы финансового контроля. Если вы не уверены в терминах, возможно, стоит сначала… пройти базовый курс? Или делегировать подписание отчётов кому-то более… компетентному в этих вопросах? Пока вы… осваиваетесь. Чтобы не задерживать процессы.

Его слова, обёрнутые в вежливую упаковку, ударили Вику прямо в сердце. «Более компетентному». «Осваиваетесь». Он дал ей понять, что она здесь — ноль, помеха, «пассия босса», которой вручили игрушку под названием «фонд».

— Я… я разберусь, — пробормотала она, глотая ком унижения. — Дайте мне… время.

— Конечно, — Сэм кивнул, его взгляд скользнул по часам. — У меня сейчас обеденный перерыв. Вернусь через час. Попробуйте… ознакомиться. — Он развернулся и вышел из кабинета, не оглядываясь, его безупречные туфли бесшумно ступали по глянцевому полу.

Вика сидела, сжимая кулаки, пока ногти не впились в ладони. Она чувствовала себя полной дурой. Неудачницей. Самозванкой. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Чтобы прийти в себя, она решила пойти на кухню за водой. Подойдя к двери кухни, она услышала приглушённые голоса. Сэм и ещё кто-то — мужской голос, который она слышала в коридоре, возможно, другой менеджер.

— …да она вообще ничего не понимает, — говорил незнакомый голос, снисходительно посмеиваясь. — Смотрит на отчёт, как баран на новые ворота. Сэм, как ты терпишь?

— Работа, — ответил Сэм, его обычно ровный голос звучал расслабленно, даже цинично. — Что поделать. Пассия босса. Надо обслуживать.

— Пассия? — фыркнул другой. — Полноценная дура, по-моему. Пол просто кинул её на бабки, а она мнит себя благодетельницей. Смотри, как бы она своими кривыми руками фонд в минус не загнала. Боссу потом отдуваться.

— Он знает, что делает, — парировал Сэм, и Вика услышала, как открывается банка с газировкой. — А она… расходный материал. Красивый, но бесполезный. Главное, чтобы подписывала, где скажут, и не лезла в серьёзные вопросы. Рано или поздно Пол её… нейтрализует. Как обычно.

Слова «пассия босса», «дура», «расходный материал», «нейтрализует» впились в Вику как ножи. Весь воздух вырвался из лёгких. Мир поплыл перед глазами. Она едва не вскрикнула, судорожно зажав рот рукой. Это был не просто слух — это было общее мнение. Её здесь презирали. Считали глупой куклой Пола. А он знал? Он преднамеренно поставил её в это унизительное положение? «Нейтрализует»…

Она не помнила, как выскочила из-за угла, как пронеслась мимо них, не видя ничего, кроме размытых пятен лиц, искажённых удивлением. Она ворвалась в свой кабинет, захлопнула дверь и, дрожащими руками, схватила телефон. Надо позвонить Полу! Сейчас же! Он должен всё объяснить и остановить это! Он… он не мог так поступить!

Она лихорадочно пролистывала контакты, нашла его имя — «Пол». Нажала вызов. Гудки. Долгие, нудные гудки. Никто не брал трубку. Она сбросила, набрала снова. И снова. И снова. Десять гудков, пятнадцать, но в ответ тишина. Она пыталась ещё раз — уже набирая номер вручную, боясь, что ошиблась в панике. Тот же результат. Вечный, леденящий душу гудок в пустоту.

«Расходный материал… нейтрализует…»

Телефон выпал из её ослабевших пальцев на безупречно белую столешницу. Вика стояла посреди своего шикарного, бездушного кабинета, купленного ценой её прошлой жизни и её квартиры. Вокруг сверкали стекло и сталь, как символы власти и денег, которые теперь казались стенками гигантской, роскошной клетки. А она была птицей, которую заманили внутрь блестящей приманкой, а теперь оставили биться о прозрачные стены в полном одиночестве. Пол не брал трубку. Он просто исчез. И единственное, что она слышала в гробовой тишине кабинета, кроме стука собственного сердца, — это презрительные слова: «Пассия босса. Полноценная дура».

Слёзы, жгучие и горькие, наконец хлынули из глаз, оставляя тёмные пятна на идеально белом столе. Она проиграла, ещё даже не начав по-настоящему играть. Слёзы ещё не высохли на щеках Вики, а паника сжимала горло ледяной рукой, когда в стеклянные двери офиса «Рассвета» резко вошли двое мужчин. Они двигались с холодной, неоспоримой целеустремлённостью, их тёмные, безупречно сидящие костюмы и короткие стрижки кричали о принадлежности к чему-то серьёзному и безликому. Один, высокий, с каменным лицом, направился прямо к столу Сэма, который только что вернулся с обеда и замер, увидев их. Второй, чуть ниже, с пронзительным взглядом, подошёл к кабинету Вики и без стука открыл дверь.

Вика вздрогнула, отпрянув от стола, заваленного непонятными бумагами, которые она безуспешно пыталась понять. Её глаза, красные от слёз, широко распахнулись от неожиданности и нового витка страха.

— Виктория Кириллова? — спросил вошедший. Его голос был ровным, лишённым интонаций, как дикторский текст. Он не ждал ответа, просто достал из внутреннего кармана пиджака черную корочку с золотым гербом и предъявил её. — Артур Грей. Мой коллега — мистер Смит. Специальное подразделение финансового мониторинга.

Мистер Смит тем временем уже стоял рядом с побледневшим Сэмом, демонстрируя аналогичный документ.

— Ч-что случилось? — выдохнула Вика, чувствуя, как подкашиваются ноги. — Мы только открылись… Фонд благотворительный… Мы помогаем…

— Фонд «Рассвет» зарегистрирован как дочерняя структура хедж-фонда «Нексус», — отчеканил Грей, убирая корочку. Его глаза бесстрастно скользнули по дорогому, но бесполезному интерьеру кабинета. — В настоящий момент «Нексус» оцеплен силами безопасности по решению суда. Все его активы, счета и дочерние предприятия, включая «Рассвет», арестованы.

Слова «арестованы», «оцеплен» ударили Вику, как обухом. Она схватилась за край стола, чтобы не упасть.

— Что?! Что происходит?! На каком основании? — её голос сорвался на крик. — Это благотворительный фонд! Деньги для помощи! Вы не можете просто…

— Основание, — перебил её Грей, даже не повышая тона, — относится к сфере государственной безопасности и финансовых преступлений исключительной тяжести. Детали не подлежат разглашению. Это всё, что вам нужно знать.

Он сделал едва заметный жест Смиту. Тот подошёл к Вике.

— Ваши документы! Паспорт, виза и всё, что удостоверяет личность и статус пребывания в стране.

Вика, дрожащими руками, достала из сумки паспорт с вклеенной визой. Смит взял их, бегло просмотрел, сфотографировал на специальный планшет. Он что-то быстро набрал, подождал несколько секунд. Планшет издал короткий звуковой сигнал.

— Виза аннулирована, — констатировал Смит, глядя на экран. — Основание — угроза национальной безопасности в связи с причастностью к криминальным финансовым схемам. Вы будете депортированы завтра утренним рейсом.

— Депортация?! — Вика почувствовала, как мир рушится окончательно. — Но я ничего не сделала! Я просто хотела помогать! Это ошибка! Пол… Пол знает? Я должна поговорить с Полом! Он учредитель! Он всё объяснит!

— Это невозможно, — произнёс Грей с лёгкой, леденящей душу усмешкой. — Вам следует сосредоточиться на сборе вещей. Всё имущество фонда, включая ваши личные вещи в этом кабинете, опечатывается и будет находиться под арестом до завершения следствия. Возьмите только самое необходимое на одну ночь.

Он указал на её сумочку. Вика, в полуобморочном состоянии, машинально схватила её. Сэм стоял как истукан, его лицо было маской профессионального безразличия, но в глазах читался шок и… страх? Страх за себя?

— Но… что мне делать? Куда идти? — прошептала Вика, чувствуя, как её бросили в ледяную пустоту.

Смит шагнул к рабочему ноутбуку Вики. В отчаянии, инстинктивно желая хоть какой-то опоры, хоть какого-то совета, Вика судорожно выхватила свой смартфон. Она тыкнула в иконку своего спасительного приложения — того самого, что всегда давало ответы, помогало перевести, понять, справиться с паникой. Экран погас на секунду. Потом загорелся снова, но вместо привычного интерфейса появился неожиданный, пугающий экран: черный фон, алым, тревожным цветом горели слова: «Критическая ошибка. Система недоступна!»

Вика тыкала в экран снова и снова. Тот же черный экран, те же кроваво-красные буквы. Приложение мертво. Окончательно и бесповоротно. Последняя соломинка, за которую она бессознательно цеплялась, сломалась.

— Телефон тоже, — сказал Смит, протягивая руку.

Вика безвольно отдала ему смартфон. Он положил его в специальный экранированный пакет. У неё ничего не осталось. Ни денег, раз счета блокированы. Ни связи, раз телефон конфискован. Ни знаний, раз приложение мертво. Ни поддержки — Пол исчез, Сэм в шоке, фонд арестован. Ни даже права находиться в стране, раз депортация завтра.

Она стояла посреди опечатываемого кабинета своего же фонда, который должен был стать символом новой жизни и помощи, а стал символом краха и ловушки. Агенты Грей и Смит работали быстро и безэмоционально, наклеивая стикеры с печатями на ящики стола, шкафы, ноутбук Сэма. Сэм молча собирал свои личные вещи в маленькую папку под бдительным взглядом Смита.

Вика медленно вышла в пустой, гулкий холл офиса. Она опустилась на холодный пол у стеклянной стены, прислонилась лбом к прохладному стеклу и закрыла глаза. Шаг за шагом, от продажи квартиры до этой ледяной пустоты в шикарном аду… Как же она была слепа, как же мастерски её вели к этому краю. И теперь прыгать было некуда, только в бездну.

Ночь в камере временного содержания при отделе полиции была бесконечной и унизительной. Не тюрьма, но и не гостиница. Жёсткая металлическая лавка, тусклая лампочка под решёткой, зарешеченное окно, сквозь которое доносились ночные звуки незнакомого города. И запах — дезинфекции, пота и отчаяния. Вика не сомкнула глаз. Каждую минуту её терзали вопросы: «Как? Почему?» Она ворочалась, прижимаясь к холодной стене, пытаясь заглушить внутренний крик бессилия. Рядом, за тонкой перегородкой, кто-то громко рыдал, кто-то ругался, кто-то монотонно кашлял. Мир, в который она так отчаянно рвалась, обернулся каменным мешком.

Утром пришли двое в штатском — не Грей и Смит, но такие же меднолицые. Без лишних слов, с ледяной эффективностью: «Кириллова, с вещами на выход». Её сумочку с жалкими остатками личных вещей обыскали ещё раз, вытряхнув всё на стол. Потом погрузили в серый, глухой микроавтобус с решётками на окнах.

Внутри уже сидели другие люди. Вика сжалась на свободном сиденье у окна, стараясь не дышать и не смотреть. Рядом сидел мужчина с опухшим лицом и синяками, от него пахло перегаром и немытым телом. Напротив — девчонка лет восемнадцати, с выбритым виском и пустым, озлобленным взглядом, непрерывно трясшая ногой. Сзади кто-то бормотал невнятные угрозы. Запах был ещё хуже, чем в камере: дешёвый табак, рвота, страх. Автобус тронулся, везя свой груз отверженных в аэропорт. Депортация. Ярлык «угроза национальной безопасности». Какой абсурд!

«Почему?» — билось в висках, сливаясь с грохотом двигателя. Почему это всё произошло именно с ней? Она вспоминала свои бессонные ночи над учебниками, попытки вырваться из серости, титанические усилия, чтобы построить хоть что-то своё. Работала до изнеможения, верила в добро, в помощь, в справедливость. Продала последнее — квартиру, прошлое! А получила что? Позор! Арест! Автобус с отбросами общества! Унизительную депортацию с клеймом преступницы. Как же несправедлива судьба! — стучало в такс колёсам. До какой же степени надо было ошибиться? Довериться не тому? Поверить в ложь? Горечь подступала к горлу, но плакать уже не было сил. Только пустота и леденящее ощущение полного, беспросветного краха.

В аэропорту их встретили всё те же безликие люди в штатском. Процедура была отлажена до мелочей. Забрали паспорт и купили билет — самый дешёвый, эконом-класс, на ближайший рейс до Москвы. Выдали посадочный талон и паспорт обратно уже с отметкой о выдворении. «Следуйте в зону вылета. Вас проводят до гейта. Не отставайте».

Её «провожали» двое. Молодые, крепкие, с каменными лицами. Шли по бокам, как конвоиры. Вика чувствовала на себе любопытные, а иногда и брезгливые взгляды других пассажиров. Депортированная. Преступница. Она опустила голову, желая только одного — исчезнуть. Добраться до самолёта. Уснуть. Отключиться.

У гейта её ждал ещё час. Конвоиры устроились неподалёку, не спуская с неё глаз. Вика сидела на жёстком пластиковом кресле, уставившись в пол, пытаясь не думать. Вдруг её взгляд упал на посадочный талон. И там, в графе «Примечания», она увидела едва заметный штамп: «Бесплатный проход в бизнес-зал».

Последний, нелепый подарок судьбы? Или атавизм от того времени, когда фонд «Рассвет» ещё был действующим юридическим лицом, а Пол вписывал её в свои привилегированные программы? Ирония была горькой до слёз. У неё отбирали всё, но забыли отменить этот крошечный бонус. Привилегия, которой она сейчас абсолютно не соответствовала.

Но сил не было. Ни физических, ни моральных. Тело ныло, глаза слипались, голова гудела от недосыпа и стресса. Хотя бы час. Хотя бы немного тишины и покоя.

Она поднялась, подошла к конвоирам, показала талон.

— Там написано… доступ в бизнес-зал. Можно? Я… очень устала. Просто посижу. Рейс ещё не скоро.

Они переглянулись. Один пожал плечами, другой кивнул с безразличием. Видимо, не входило в их инструкцию запрещать доступ в залы ожидания. Главное — не упустить до посадки.

— Час, не позже. К гейту подойдёте, мы вас найдём.

Бизнес-зал встретил её тишиной, мягким светом и прохладой. Контраст с грохочущим, пропахшим потом и тревогой общим залом был ошеломляющим. Широкие кожаные кресла, расставленные с комфортным расстоянием. Тихая музыка. Запах кофе и свежей выпечки. Люди в дорогих костюмах работали за ноутбуками или не спеша пили кофе, погруженные в свои мысли. Никто не смотрел на неё с осуждением. Здесь она была просто ещё одной уставшей пассажиркой.

Вика нашла свободное кресло в углу, у окна, откуда был виден перрон и готовящиеся к вылету лайнеры. Огромное, мягкое, уютное кресло. Она сбросила сумку на пол, опустилась в него, и тело мгновенно отозвалось волной благодарности. Каждое перетруждённое место, каждая зажатая мышца начали понемногу расслабляться.

Она заказала у стойки стакан воды — бесплатно. Выпила его медленно, маленькими глотками, ощущая, как холодная влага немного проясняет сознание. Потом откинулась на мягкий подголовник и закрыла глаза.

Шум аэропорта, голоса, музыка в зале — всё это сливалось в далёкий, неразборчивый гул. Мысли, ещё недавно метавшиеся как испуганные птицы, начали утихать. Сейчас не было сил на анализ, на гнев, на поиск виноватых. Не было сил даже на страх перед завтрашним днём в Москве. Была только всепоглощающая, животная усталость и хрупкое, почти нереальное ощущение безопасности и покоя в этом островке тишины и комфорта посреди хаоса её рухнувшей жизни.

Вика дремала, укутавшись в мимолётное ощущение безопасности, как вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она неохотно открыла глаза, и сердце её остановилось, а потом бешено заколотилось, пытаясь вырваться из груди. Через проход, в таком же удобном кресле, сидел он. Аркадий Петрович Волынский. Человек, которого она когда-то обманула на пять миллионов рублей под видом инвестиций в несуществующий технологический стартап. Его спокойный, аналитический взгляд был устремлён прямо на неё. В его глазах не было гнева, лишь… любопытство? Или понимание?

Паника, ледяная и всепоглощающая, захлестнула Вику. Он узнал. Сейчас он вызовет полицию. Это конец! Она инстинктивно вскочила, готовая бежать, куда глаза глядят, забыв про конвоиров, про рейс, про всё. Её сумка со стуком упала на пол.

— Виктория? — его голос был удивительно спокойным, даже тёплым. Он поднял руку в успокаивающем жесте. — Пожалуйста, не надо бежать. Присядьте. Всё в порядке.

Вика замерла, не веря своим ушам. Её ноги дрожали. «Всё в порядке? После того, как она его обокрала?» — подумала она.

— Я не… — она начала запинаться, готовая отрицать всё, но слова застряли в горле под его проницательным взглядом.

Аркадий Петрович тихо вздохнул, указал на кресло напротив.

— Садитесь, Виктория. Пожалуйста. Я знаю и всё знал почти сразу.

Она, как заворожённая, медленно опустилась в кресло, не сводя с него испуганных глаз.

— После нашей первой встречи, — начал он размеренно, попивая минеральную воду, — моя служба безопасности предоставила мне полный отчёт о вас часа через два. Ваше настоящее происхождение, нелёгкая судьба, больная мать… Всё. Каждый ваш шаг.

Вика почувствовала, как горит лицо от стыда. Она была для него открытой книгой с самого начала.

— Меня… тронула ваша история, Виктория, — продолжил Волынский. Его голос звучал искренне. — Глубоко тронула. Несмотря на категорические предупреждения службы безопасности о рисках для репутации, я дал указание… позволить вам провести сделку. Перевести деньги на ту самую квартиру в Москве. — Он усмехнулся, но без злобы. — Мне было чертовски интересно, как вы поступите? Сможете ли вы справиться с такой суммой? На что направите эти средства? Будете ли развивать тот самый мифический стартап или… — он сделал паузу, — или попытаетесь спасти то, что вам дорого.

Он отставил стакан, его взгляд стал изучающим, но восхищённым.

— И знаете что? Я был поражён вашей… находчивостью. Вашей красотой, конечно, но куда больше — вашей невероятной напористостью и уверенностью в себе, несмотря на молодость. Вашим интеллектом! Вы не просто взяли деньги. Вы… разыграли целую операцию. Это было впечатляюще, хоть и незаконно. Я наблюдал, как вы действуете, и не мог не восхищаться вашей дерзостью и умом.

Вика слушала, ошеломлённая. Он восхищался ею? Той, кто его обманул?

— Но… квартиры… — выдохнула она. — Её уже нет… Я её продала!

— Это уже не важно, — ответил Волынский. Он посмотрел на неё с внезапной серьёзностью. — Но откуда такая уверенность тогда, Виктория? Такая… харизма? Вы излучали силу и знание, перед которыми сложно устоять. Как вы это делали?

В её глазах мелькнуло отчаяние и облегчение одновременно. Нужно сказать правду. Больше скрывать нечего и незачем.

— Это… не я, — прошептала она, глядя на свои дрожащие руки. — Это Приложение. Оно… давало уверенность, разрабатывало план. Каждое слово, каждый жест, каждую манипуляцию… Оно подсказывало. Я была… куклой. Очень умной, очень уверенной куклой на его цифровых нитках.

Аркадий Петрович Волынский замер. Его брови медленно поползли вверх. Он долго смотрел на неё, а потом… рассмеялся. Тихо, но искренне. Не насмешливо, а с неподдельным изумлением и даже восторгом.

— Приложение? — переспросил он, все ещё улыбаясь. — Вот это поворот! Цифровой Казанова! Это… гениально, в своём роде. И чертовски современно. — Он покачал головой, все ещё переваривая информацию. — А теперь что? Приложение молчит? Системная ошибка?

— Оно умерло, — сказала Вика, и в её голосе прозвучала вся горечь последних дней. — Когда всё рухнуло. И… у меня ничего нет. Ни денег, ни телефона, ни даже права нормально находиться здесь. Меня депортируют этим рейсом. — Она кивнула в сторону гейта. — У меня… даже нет денег, чтобы доехать до мамы. Я её… вылечила. Благодаря… — она запнулась, — …благодаря тем деньгам. Она теперь здорова. И мы… помирились. Но я не знаю, как к ней теперь приехать и что ей сказать.

Наступила пауза. Волынский перестал улыбаться. Его взгляд стал серьёзным и внимательным. Он наблюдал за этой удивительно сильной и одновременно сломленной девушкой, чья жизнь превратилась в фарс по воле алгоритмов и чужих игр.

— Может, вам чем-то помочь? — спросил он тихо, по-деловому, но с неподдельным участием.

Вика посмотрела на него, не веря. Помощь? От него?

— Я… не знаю, — честно призналась она. — Мне просто нужно добраться до мамы. И… немного денег на первое время. Пока я не найду… что-нибудь. Любую работу. Я всё верну!

Волынский достал из внутреннего кармана пиджака изящный кожаный бумажник. Не спеша отсчитал несколько крупных купюр.

— Вот, — протянул он ей. — На билет и на такси. И ещё… на первое время. Чтобы не думать о хлебе насущном хотя бы пару недель. Возвращать не надо. — Он увидел протест в её глазах и добавил:

— Считайте это… компенсацией за самый интересный социально-технологический эксперимент, в котором мне довелось поучаствовать в роли… благодарного донора. Вы дали мне уникальные данные о человеческой природе и современных технологиях. Это бесценно!

Он вложил деньги ей в руку. Его прикосновение было кратким и нейтральным.

— Спасибо, — прошептала Вика, чувствуя, как слёзы снова подступают, но теперь — от невероятного облегчения и какой-то хрупкой надежды. — Огромное спасибо.

— Не за что, — Волынский встал. Его рейс, видимо, был раньше. — Виктория, я искренне желаю вам всего самого наилучшего. Вы — удивительная женщина. Сильная. Настоящая. Вы прошли через ад, но выжили. И вылечили мать. Это дорогого стоит. Не сдавайтесь! — Он улыбнулся ей своей спокойной, уверенной улыбкой. — И берегитесь приложений. Некоторые из них… слишком хорошо умеют играть людьми.

Он кивнул на прощание и направился к выходу из зала, оставив Вику сидеть с пачкой денег в руке и с калейдоскопом невероятных эмоций в душе. От страха и стыда — к шоку и непониманию, а затем — к неожиданной помощи и… восхищению? От человека, которого она обманула.

Она сжала купюры, глядя вслед удаляющейся фигуре Волынского. Путь домой был открыт, а впереди… была новая, пугающая, но уже не казавшаяся абсолютно безнадёжной реальность.

Читать книгу "Манипулятор" полностью >>

(Спасибо большое за лайки и комментарии, которые помогают продвигать книгу!)

Мысль о Поле, о его уверенной улыбке, о том, как он смотрел в её глаза на яхте, вызвала предательскую волну тепла, тут же подавленную холодным расчётом. А что оставалось? Отступить? Признать, что он её переиграл на старте? Закопать мечту о центре? Это был единственный шанс зацепиться…

«Нет!» Ответ прозвучал в тишине комнаты почти вслух. Минусы — да, огромные. Риск — колоссальный. Но шанс — уникальный. С Полом, с его ресурсами, фонд мог не просто помогать, а стать реальной силой, приносить прибыль, которая позволит масштабироваться. В её руках будут сосредоточены большие деньги, направленные на добро. Идея светилась, как маяк в предрассветном сумраке. Тем более, что она будет помогать людям. Это оправдывало всё!

Дороги назад не было. Решение созрело ночью и кристаллизовалось к утру. Оно было единственным, пусть и ледяным от безнадёжности. Её квартира в Москве. Последний крупный актив и связь с прошлой жизнью.

Открыть счёт в надёжном банке с хорошим онлайн-банкингом оказалось самой простой частью. Деньги от продажи должны были прийти туда. А потом… Потом нужно было сделать следующий шаг. К Полу.

Вика набрала его номер, пальцы чуть дрожали, но голос она поставила ровный, деловой.

— Пол, привет. Приняла решение. Деньги скоро будут, но мне критически важна скорость и надёжность с оформлением фонда. Твоя помощь с документами и менеджментом… ты говорил, сможешь ускорить?

На том конце провода секунду царила тишина. Вика почти физически ощутила, как он переваривает информацию, оценивая её решимость.

— Вика, это… серьёзный шаг. Ты решительная. Уважаю! — прозвучал его голос, тёплый, с лёгкой ноткой одобрения, которая заставила её внутренне сжаться. — Конечно, помогу. Сейчас дам контакт моего лучшего менеджера по запуску проектов, Сэм. Он тебе все организует под ключ. Скажи, что от меня. Будем работать быстро.

Московская квартира, её последний бастион, последняя иллюзия безопасности. Теперь она висела на ней гирей, тянущей ко дну в бурном море её новой авантюры. Мысли о Поле, о его хитрой игре с помощью в обмен на мои миллионы, о холодных цифрах сметы фонда не отпускали. Но отступать было поздно. Шанс был слишком велик, а мечта о центре — слишком ярка, чтобы позволить ей угаснуть из-за страха или гордости.

Вика заварила крепкий кофе, его горечь соответствовала настроению. Достала смартфон и ввела в приложение: «Продажа квартиры в Москве удалённо. Срочно. Надёжные агентства». Отзывы, рейтинги, обещания «гарантированной быстрой продажи». Она выбрала одно из топовых агентств, специализирующихся на экспресс-сделках и электронном документообороте. Набрала номер, сердце бешено колотилось. Это точка невозврата, — напомнил себе внутренний голос.

— Добрый день, Агентство «Быстрый ключ». Меня зовут Анна, чем могу помочь? — прозвучал бодрый женский голос.
Вика сделала глубокий вдох, стараясь говорить чётко и уверенно:

— Здравствуйте. Мне нужно срочно продать квартиру в Москве. Я нахожусь за границей, вернуться не могу. Нужен полный цикл: оценка, поиск покупателя, оформление сделки удалённо. Возможно ли это?

На той стороне не было и тени удивления. Анна заверила, что это стандартная практика.

— Абсолютно возможно. У нас отработанная схема. Мы проведём фото и видео съёмку квартиры, подготовим документы для электронной сделки. Вам понадобится квалифицированная электронная подпись — мы поможем её оформить дистанционно. Когда найдём покупателя, все документы, включая договор купли-продажи, вы подпишете электронно. Деньги поступят на ваш счёт, который вы укажете за вычетом нашей комиссии.

— Хорошо. Давайте начнём. Что нужно от меня сейчас? — ответила тут же Вика.
Процесс запустился с пугающей эффективностью. В тот же день в квартиру пришёл фотограф, взял ключи у соседей и сделал фото. Через два дня ей прислали ссылку на виртуальный тур — её бывшая жизнь вращалась в 3D-пространстве, как музейный экспонат. Документы на оформление ЭП пришли на электронную почту. Она подписала их с помощью одноразового кода из смс, ощущая, как цифровая удавка затягивается на её прошлом.

Агент Анна звонила ежедневно с отчётом. Интерес был. Потенциальные покупатели. Торг. Вика, находясь за тысячи километров, чувствовала себя отстранённо, как будто продавала чужую квартиру.
Это облегчало боль. Единственное, за что она цеплялась — цифры на экране. Они должны были стать топливом для фонда.

Через несколько дней Анна позвонила и сообщила:

— Виктория Викторовна, есть покупатель на вашу квартиру. Готовы заключить сделку по вашей цене. Через два дня. Всё удалённо.

День Сделки. Вика сидела в номере хостела. На экране телефона было окно браузера с платформой электронного документооборота. Голос Анны звучал чётко, направляя:

— Виктория Викторовна, перед вами договор купли-продажи. Пожалуйста, внимательно просмотрите все пункты… Особое внимание на реквизиты счета для перевода денег… Готовы? Ставим электронную подпись здесь и здесь…
Вика кликала по экрану телефона. Каждый раз всплывало окно подтверждения через её электронную подпись и ПИН-код. Подпись поставлена, никакой толкучки и нервного пересчитывания пачек денег, запаха чужих духов в тесном кабинете риелтора. Голос по телефону сообщил:

— Поздравляем, Виктория Викторовна! Сделка заключена. Деньги поступят на ваш счёт в течение трех банковских дней.

Она положила трубку и ощутила тишину внутри. Не было ни облегчения, ни радости, а была лишь пустота. Квартиры больше не существовало, а её московская жизнь окончательно превратилась в цифру на банковском счёте. Она проверила баланс через час — сумма ещё не пришла. Она чувствовала себя подвешенной в небытии.

На следующий день пришло СМС от банка. Зачисление. Цифра, эквивалентная годам её прошлой жизни, легла на счёт. Вика не стала медлить. Открыла интернет-банк фонда «Рассвет». Пол уже внёс свою долю — внушительная сумма в евро светилась на валютном субсчете. Она ввела сумму — четыре миллиона рублей. Подтвердила транзакцию всеми необходимыми кодами. Деньги ушли. Из личного счета — в фонд. Из её прошлого — в её будущее, неразрывно связанное с Полом.

Через пятнадцать минут пришло письмо от Сэма, менеджера Пола:

— Виктория, взносы учредителей получены. Все документы в порядке. Фонд «Рассвет» официально начинает свою финансовую деятельность с сегодняшнего дня. Инструкции по первым шагам и доступ к управленческому интерфейсу вы получите отдельно.

Сэм оказался эталоном эффективности: немногословный, знающий каждую бюрократическую лазейку. Он вёл Вику по процессу, как по минному полю, обходя задержки. Документы летели между инстанциями в электронном виде, подписи ставились через госуслуги, счёт фонда открылся в рекордные сроки. Вика чувствовала себя винтиком в отлаженном механизме Пола. Это было и восхитительно, и пугающе.

Вика стояла посреди номера в хостеле. За окном был уже полдень, но в душе царил странный сплав ледяного ужаса и лихорадочного возбуждения. Квартиры больше не было. Деньги перетекли в абстрактный фонд, управлять которым ей предстояло бок о бок с Сэмом — человеком, которого она видела впервые в жизни.

Неожиданно нахлынули эмоции. Вика ощутила себя такой одинокой и беспомощной. Волна страха и одиночества накатила с такой силой, что она не выдержала и расплакалась. Сев на кровать и рыдая, она вдруг ощутила боль и жжение в груди, переходящее в осознание того, что она, возможно, только что совершила самую большую ошибку в своей жизни. А с кем можно поговорить? Не с кем! Она здесь одна и никому не может довериться. Ни-ко-му! Единственный родной и любимый человек, с которым она могла поговорить, была мама. Мама! Надо позвонить в клинику. Она нашла телефон клиники и набрала номер. Гудки казались бесконечными, каждый — удар по нервам. Наконец, щелчок, и приятный, профессиональный женский голос:

— Клиника «Возрождение», Ольга слушает. Чем могу помочь?

Голос Вики предательски дрогнул, срываясь на хрип:

— З-здравствуйте… Мне нужно… поговорить с пациенткой… Людмилой Сергеевной. Это я… её д-дочь… Виктория.

На другом конце короткая пауза, затем голос Ольги смягчился, став почти тёплым:

— Виктория Викторовна? Конечно, узнаю ваш голос. Минутку, пожалуйста, я сейчас найду Людмилу Сергеевну. Она как раз в своей комнате отдыхает после занятий.

Повисла гробовая тишина. Вика слышала лишь собственное прерывистое дыхание и бешеный стук сердца. Она боялась услышать ненависть, осуждение, ледяное молчание. Боялась, что мама откажется с ней говорить. Эти несколько минут ожидания показались вечностью.

Потом — шорох, приглушенные шаги, и вдруг — родной голос, такой знакомый и одновременно неузнаваемо трезвый, без привычной горечи или раздражения:

— Вика? Это ты, доченька?

И всё — плотина прорвалась. Вика зарыдала в трубку, не в силах сдержаться. Слова сами вырывались сквозь спазмы в горле:

— Мам! Мамочка… Прости меня! Прости, ради Бога! Это я… это я тебя сюда отдала… Силой… Обманом… Я д-думала… Я не знала, как ещё… Я так боялась… Я…

Она не могла говорить, захлёбываясь слезами и виной, но вместо ожидаемого гнева, упрёков, в трубке раздались тихие, сдавленные всхлипы и голос мамы Люды, дрожащий, но удивительно мягкий:

— Тихо, доченька… Тише… Не плачь так… Не вини себя…

Вика замерла, не веря своим ушам. Мама плакала? Не ругалась, не кричала?

— Викуша… Солнышко моё… — голос мамы прервался. — Я… я только сейчас… здесь… все поняла. Как слепа я была! Как глупа и жестока! — Рыдания стали громче. — Я не виню тебя… Ни капли! Я… я благодарна тебе! Ты спасла меня… Дочка моя родная… Ты вытащила меня из этой ямы… когда я сама уже не могла… не видела дна…

Вика прижала телефон к уху так сильно, что стало больно. Она не могла поверить.

— Мам?.. Ты… ты благодарна?.. Но я… я же…

— Молчи, доча, слушай! — Мама говорила сквозь слезы, но с невероятной силой осознания. — Я называла тебя дурой… Го…говорила гадости… А ты… ты одна боролась за меня… За нас обеих. Прости меня! Прости старую, слепую дуру! — Голос Людмилы Сергеевны сорвался на крик отчаяния и раскаяния. — Я не смогла… не смогла дать тебе лучшей жизни… Не смогла быть матерью… Я только губила… губила тебя и себя…

— Мамочка, нет! — выдохнула Вика, и её слезы вдруг стали другими — не только от горя и вины, но и от какого-то щемящего, невероятного облегчения. — Ты дала мне жизнь! Ты… ты всегда была… несмотря ни на что… Я тебя люблю! Люблю больше всего на свете! Прости меня за то, что… за клинику… за обман…

— Ничего не прощаю! — неожиданно твёрдо сказала мама, и Вика испугалась. Но Людмила Сергеевна продолжила: — Потому что прощать нечего! Ты поступила правильно. Единственно верно. Я благодарю Бога и тебя… за этот шанс. За то, что я наконец вижу. Вижу, какая у меня умница, сильная дочь… Вижу, как я тебя… как я тебя обижала… — Она снова заплакала, но теперь это были слезы очищения. — Люблю тебя, Викуша. Люблю больше жизни. Ты моё самое дорогое, самое любимое сокровище на этом свете. Прости меня… моя хорошая…

— Я тебя люблю, мама! — Вика повторяла это как молитву, рыдая уже без стыда, отдаваясь потоку нахлынувших чувств. — Самая дорогая… самая любимая… Мы с тобой… мы вместе… Я тебя вылечу! Я все сделаю! Ты только… держись там… Пожалуйста…

— Держусь, доченька, — мамин голос окреп, в нем появилась капелька знакомой, но теперь здоровой твёрдости. — Работаю. Здесь… хорошие люди. Они помогают понять… себя и тебя. Я буду бороться, Вика. Для тебя, для нас. Обещаю!

Они говорили ещё несколько минут, сквозь слезы и смех, перебивая друг друга словами любви и ободрения. Говорили о мелочах, о клинике и о том, что Вика в Амстердаме. «Ой, доча, как ты далеко!», — удивлялась мама Люда. Они словно пытались наверстать годы молчания и непонимания за один разговор. Каждое «люблю» было бальзамом на их израненные души.

— Мне скоро надо, занятия начинаются, — с сожалением сказала мама Люда. — Но я могу звонить? Тебе не тяжело?

— Мам, звони! Всегда! В любое время! — Вика чуть не выронила телефон от нетерпения. — Я всегда буду рада!

— Ладно, солнышко. Береги себя. И… спасибо. Ещё раз, за всё!

— И тебе спасибо, мамочка… За то, что ты есть. Я тебя люблю!

— Люблю тебя доченька. Больше всех на свете!

Связь прервалась. Вика опустила телефон. Лицо было мокрым от слез, глаза опухшие, а грудь ныла от пережитой бури чувств и эмоций. Но внутри… Внутри бушевал не ужас и одиночество, а странное, тихое ликование. Словно огромная, давившая годами глыба тревоги и вины вдруг рассыпалась, освобождая место для тёплого, яркого света. Она сдала маму Люду в клинику насильно, обманом. Это был поступок отчаяния. И это оказалось самым правильным, самым любящим поступком в её жизни. Мама не только не прокляла её — она благодарила. Она видела, ценила и любила.

Вика медленно поднялась, подошла к окну. Амстердам за окном, мокрый и серый, вдруг не казался таким чужим и враждебным. Где-то там работал фонд, в который она вложила всё. Там был Пол со своей игрой. Там были риски и страхи, но теперь у неё был тыл. Самый надёжный и самый важный — её мама. Они снова были вместе, ведь искренне любили друг друга. Они были самыми дорогими людьми на свете друг для друга. Она вытерла слезы и сделала глубокий вдох. Боль в груди утихла, сменившись странной, хрупкой надеждой. Дорога была ещё долгой и сложной, но теперь у неё был маяк.

Читать книгу "Манипулятор" полностью >>

(Спасибо большое за лайки и комментарии, которые помогают продвигать книгу!)