Сообщество - Лига Писателей

Лига Писателей

4 598 постов 6 759 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

2

Главный секрет писателя... :)

Долго думал, стоит ли вообще писать на Пикабу, ибо, ну что я могу сказать такого, чтобы это не было банально?

Рассказать, как пишу книги? Сочтут рекламой.

Публиковать рассказы и зарисовки? Большинство из них привязаны к серии, а без неё - ну так, не самые понятные истории.

Так что пост спонсирован увиденным в одном из авторских чатов вопросом:

И так уже почти год, я даже и не пишу ничего. Оправдываю себя тем, что обдумываю сюжет, но на самом деле он уже давно обдуман, надо просто сесть и писать. Поделитесь своим опытом — как вам удается справляться с ленью и прокрастинацией? Работали в таких творческих группах? Если да, то как их находили? Никак не могу найти новую группу.

И самый простой и очевидный ответ: Хочешь писать - пиши!

Никакой мотивации начать, продолжить и закончить книгу, никакие трекеры и сторонние пинки, никакие читатели (ладно, ок, читатели как раз могут мотивировать того, кому важно чужое мнение) - ничего из этого не переспорит мотивацию: хочу рассказать эту историю.

Чтобы что? А вот тут уже варианты: просто её поведать миру, поучаствовать в конкурсе, издать, продать и т.п.

Если тебе нужны пинки, то тебе не нужно садиться за текст.

И это очень понятный ответ, прямо таки лежащий на поверхности, однако, как ни странно, многие начинающие авторы его в упор не видят.
Наверное, потому что слишком проста разгадка. И не всегда приятна.

P. S. А вообще, конечно, я закончил четвёртую книгу серии и пришёл похвастаться этим фактом. :)

6

Я начинающий писатель и хотел бы попросить критики...1

Мой первый привет Пикабу и Лиге! Месяц назад наткнулся на вас и начал читать посты, а теперь решился наконец выразить свою просьбу...

Я начинающий писатель. Последние 4 года работаю над своей первой книгой, а два года назад выложил её в общий доступ на АТ ( https://author.today/work/283505 ). Всё это время, впрочем, я её никак не распространял, немного стесняясь и всё ещё эти два года редактируя её снова и снова. Поэтому я был бы рад любому отзыву и критике, даже по малой части от написанного (а книга большая...), даже отрицательной и негативной (это тоже вполне себе полезная информация). Единственное, о чём я посмею попросить - не пишите о спойлерных событиях без спойлертегов, пожалуйста; в комментариях могут собраться люди, прочитавшие абсолютно разные куски; а я к спойлерам любого произведения отношусь очень трепетно... Ниже я опишу немного больше для тех, кто заинтересован!

Эта книга под странным названием "Горизонт частиц", как можно понять с её странички, имеет сеттинг космической и научной фантастики с примесями рпг элементов... Впрочем, чтобы любители лит-рпг и экшена не огорчались, надо предупредить, что в первую очередь она совсем не про это. Под "молодёжной" обложкой лежит лишь огромный и, наверное, для некоторых занудный роман про внутренние трансформации потерянных в себе и страдающих людей. Всё это, конечно, переплетается с фантастической составляющей, да и большинство из этих героев сами являются местными "суперами", но даже и это является скорее подоплёкой и помощью для раскрытия того, что здесь является главной темой - внутренний мир героев; а так же способом поднять интересные темы персонажей, связанные с сеттингом. Например, влияние появления суперспособностей на мир, на людей, на их отношение друг к друг, на то, как будет складываться, казалось бы, жизнь мечты - жизнь сверхчеловека, или, как тут их называют, Пользователя. В общем, как вы могли понять, роман немного специфический...

Книгу эту я начал активно писать летом 2021 года. Многие скажут, что работать над одной книгой 4 года - это ненормально, и, возможно, будут правы. Но по-другому я не умею и за популярностью в любом случае не гонюсь... Мечтаю конечно, как и любой другой писатель, но не готов жертвовать качеством ради количества. Особенно с моей-то неуверенностью в себе, когда я и спустя 4 года работы над этим томом не могу никак понять, хороший ли он хоть на сколько-то. В частности я больше всего не уверен насчёт пролога и первой главы. Они были моей первой "пробой пера", и хотя с тех пор претерпели такое количество изменений, что впору говорить о корабле Тесея, они всё ещё кажутся мне довольно несостоятельными и плохо написанными... Так что я готов и даже буду рад любой критике по ним.

И-и-и... Да, многие, наверное, укажут и на то, что не стоит писать в качестве своей первой книги подобную эпопею... И ведь написанные 1.1 млн символов это лишь 1 том из запланированных мною штук пяти... Но такой вот уж у меня дотошный мозг. Это произведение воспринялось им чем-то самым важным и уникальным во всей жизни, и вот я там, где оказался. Перфекционизм во всей красе. Я вообще имею сомнения на счёт того, что напишу что-либо ещё в этой жизни, а потому выкладываюсь в это произведение на полную и как умею.

Да и изначально оно для меня нечто большее, чем просто творческий порыв. Через него, его персонажей и сюжет, я с самого начала передавал и прорабатывал собственные психологические проблемы. Именно поэтому больше всего оно и сосредотачивается на персонажах, на их внутренних переживаниях и на том, как эти проблемы они могут решить. И, на самом деле, я довольно успешно проработал и решил некоторые из своих проблем. Чудо писательства...

Но, естественно, помимо личных мотивов, мне всегда хотелось его сделать и крайне интересным чтивом для других людей. Впрочем, это тоже одна из моих проблем - недостаток внимания и самооценки... В общем, как и любой другой писатель, я пытаюсь тешить своё самолюбие, стараясь создать то, что будет нравиться читателям и приносить мне хвалебные комментарии (и нет, это не написано в негативном ключе по отношению к писателям и писательству). Поэтому же, буду честен, я пишу и этот пост... Писать в стол - не для меня. Хочется, чтобы и другие люди, хотя бы несколько на всём белом свете, это прочитали.

Я бы мог и больше распинаться о собственной любви к этой книге и о том, насколько трепетно я подхожу к её написанию, но это и так уже написано в предисловии автора... Кто захочет, тот прочитает его.

Книга эта, надо признать, очень нишевая... Как я уже указал, несмотря на вроде бы популярный сеттинг, в первую очередь сосредотачивается она больше на внутреннем мире героев, чем на внешнем. Что может быть скучным для большинства людей, любящих скорее действия героев, чем их самокопания и внутренние трансформации по ходу сюжета, а так же десять миллиардов флешбеков на квадратный метр. Впрочем, если вы посчитаете её плохой именно из-за подобного промаха мимо ваших вкусов - это тоже будет полезный отзыв для меня. Ибо целевые аудитории и их соотношение для меня - тёмный лес. Так что, буду рад увидеть любой комментарий и оценку, хоть о всей книге (да хранит бог тех, кто решит пройти этот путь в миллион символов...), хоть о её первой главе, хоть о прологе, хоть даже о первых строчках. Буду даже рад пообсуждать и поотвечать на вопросы! Спасибо заранее, буду теперь с трепетом ждать любой комментарий...

Показать полностью
5

"Две сотни секир". Глава 9. Смена приоритетов

"Две сотни секир". Глава 9. Смена приоритетов Литература, Русская фантастика, Фэнтези, Темное фэнтези, Авторский мир, Отрывок из книги, Самиздат, Писательство, Роман, Попаданцы, Длиннопост

В мире временном, сущность которого — тлен,
Не сдавайся вещам несущественным в плен.
Сущим в мире считай только дух вездесущий,
Чуждый всяких вещественных перемен (Омар Хайям).

Хозяина таверны и, по совместительству, врача, звали Марком. Он быстро зашил открытую рану Окины, а оркская воительница не проронила ни звука за время этой кустарной операции. Её выдержке позавидовали бы многие. Пока Марк завершал свою работу, я вышел наружу, чтобы осмотреться.

На площадке перед таверной лежало с десяток трупов. В пылу прошедшей битвы, мелькнувшей словно вспышка, я не заметил кем именно были наши враги. То были не вооруженные до зубов наёмники или бандиты, нет. Все поверженные противники были облачены в похожие друг на друга одеяния.

- Имперская стража. Отдаю должное, друг. Врагов выбирать ты всегда умел.

- Я уже подумал, что вы решили начать мирную совместную жизнь где-нибудь в окрестностях. Рад, что ошибся. – Я крепко пожал руку появившемуся лейтенанту, забыв на секунду о его ранении в плечо. Васт даже не поморщился, но вот заботливая Арви тотчас хлопнула меня по руке.

- Ему нужна помощь. Рана неглубокая, но ее необходимо срочно заштопать, иначе беды не миновать.

Я открыл дверь трактира, вежливо пропуская друзей внутрь. Как всегда, обескураженный происходящим, Блинчик, сопровождающий хозяйку, нерешительно застыл у порога. Заметив Айгра, что смиренно лежал рядом с Окиной, пёс радостно ринулся к своему собрату.

- Марк! – воскликнул я. – К тебе еще один пациент: очередная колющая рана, но уже от клинка.

- Ещё парочка таких гостей и ты сможешь пойти ко мне подмастерьем, Рогир, - сказал врачеватель. Он вышел из трактирной кухни, протирая порозовевшим полотенцем руки. Мы с Арви усадили Васта на круглый табурет у барной стойки. Его лицо скривилось, когда Марк начал осмотр окровавленного плеча.

- Не царапина конечно, но и не смертельная рана. Твоя работа? – спросил Марк, заметив повязку. Арви утвердительно кивнула. – Недурная перевязь. Рогир, можешь быть свободен, мы с этой леди справимся вдвоём.

С облегчением выдохнув, я вернулся на улицу. Голова начала раскалываться от усталости – персонажу не нравилось затянувшееся бодрствование. Не помогал даже свежий воздух, наполненный ароматом приближающегося дождя. Я забрел в пустующие стойла, которые были пристроены с правой стороны трактира.

Приметив в тёмном углу крупный стог сена, я сразу же плюхнулся спиной на мягкую солому. Только вытянув ноющие ноги я ощутил насколько всё-таки устал. Нужно было прерваться.

- Альфа-версия глобального обновления «Лайф» установлена. Администрация проекта «Мерсенария» в очередной раз выражает вам благодарность за участие в тестировании, - отчеканил женский голос.

В правом верхнем углу вновь мелькнула полупрозрачная иконка, но уже с изображением крутящегося значка загрузки. Что всё это значит?

Головная боль, навеянная страданиями персонажа, становилась невыносимой, потому я решил разобраться с этим внезапным альфа-тестированием позднее. Убедившись в том, что персонаж находится в относительно безопасном месте, я уже было приготовился к отсоединению с устройством, когда вдруг столкнулся с неприятностью. С огромной неприятностью.

Пункт в меню, служивший ранее отправной точкой для возврата в реальный мир, теперь видоизменился. После нажатия, игра открыла вкладку с огромной простыней текста, в самом низу которого красовалась моя собственная подпись. Это было подписанное в электронном виде соглашение на участие в альфа-тестировании. Чем больше информации я узнавал из этого документа, тем сильней нарастала паника.

Согласие на подключение к системе длительного жизнеобеспечения, без прерывания игрового сеанса, отказ от любых претензий, в случае проблем со здоровьем, а что самое главное – невозможность покинуть игру до завершения тестирования. Срок «альфы», если верить информации в документе, составлял пугающие три месяца. Три чёртовых месяца!

Головная боль прекратилась, уступив место глубинному страху. Меня уже подключили к этому больничному устройству из сериалов? Как теперь быть? Куда смотрел мой брат? Точно! Коля! Он же наверняка ослепнет без моей помощи… Стоп. Как меня вообще могли присоединить к альфа-тестированию и какому-то аппарату без его ведома? Что, чёрт побери, происходит?

От жгучих, обрывистых мыслей моего персонажа вдруг вывернуло наружу. Наблюдая за растекающимся по земле ужином, я готов был завыть от бессилия, но самостоятельная жизнь на пару с братом научила меня одной полезной вещи. Нельзя опускать руки даже в безвыходных ситуациях. Если мы смогли выжить в угрюмом прошлом, обездоленные и голодные без чьей-либо поддержки, то в нынешнем положении у меня тоже есть шанс.

Поскольку связь с админами проекта отсутствовала, мне оставалось лишь одно – встретить другого игрока и попытаться каким-то образом выйти на связь с внешним миром. Я вдруг ощутил свалившееся не пойми откуда чувство глубоко одиночества. Ведь я и правда находился взаперти среди этой реалистичной ролевой «сказки»… У меня были "игровые" друзья, но ни один из них не являлся реальным человеком.

Я взял себя в руки настолько, насколько это было возможно после подобных известий, и завалился на солому, чтобы дать персонажу отдохнуть. Опустив тяжёлые веки я мгновенно погрузился в сон.

Из глубокого сна меня выдернул громкий крик. Кричала Арви, в этом я не сомневался. Я резко встал, схватил лежащий рядом клинок и выбрался наружу. Там меня встречало закатное солнце. Видимо, я провалялся на мягкой соломе как минимум несколько часов. Удивительно, но я действительно чувствовал себя отдохнувшим.

Когда я вбежал в зал трактира, Арви с раненым Вастом находились у барной стойки. Окины не было видно. Зелёнокожая воительница наверняка в этот момент загоняла новоиспеченного врага, потому как его жертва лежала в луже собственной крови. Бедный Марк…

- Как же так, Создатель? Мы едва поднялись наверх… Прошло лишь какое-то мгновение… - всхлипывала Арви, согнувшись над бездыханным телом врачевателя.

- Как это произошло? Вы видели нападавшего? – спросил я, отдышавшись. – Окина опять отправилась за врагом в одиночку? Чёрт побери! Я конечно не знаток орочьей расы, но что-то мне подсказывает, что за пару часов её рана вряд ли бы затянулась.

Марку перерезали горло, но работа была грязная. Похоже, убийца очень спешил, боялся, что его застигнут врасплох. Крови было довольно много, а рядом с телом лежали перевернутые барные стулья. Смелый доктор не планировал сдаваться без боя.

Пока я пытался придумать как отыскать отправившуюся в карательную миссию Окину, дверь таверны распахнулась. Наша боевая подруга стояла на пороге. С её острого, изогнутого клинка всё ещё капала кровь врага. Она молча подошла к столу в центре зала и бросила на него пропитанный такой же кровью свиток.

- Ты обернулась словно ураган, девочка, - подметил Васт. – Что это за бумаги?

- У меня не было времени их читать, лейтенант. Была слишком увлечена уходом от погони.

- Там были ещё враги? – спросил я. – Много?

Окина плюхнулась на скамью у того же стола и залпом осушила стоящую на нём кружку с вином. Протерев рукой губы, она наконец ответила.

- Достаточно, чтобы надрать наши задницы и попутно захватить небольшую деревню. Айгр нагнал беглеца на широком тракте, по пути в Дейренхолл. После того как я прикончила этого трусливого пса, появились чёртовы всадники в багровых плащах. Мне пришлось сделать крюк через лес, чтобы запутать их и оторваться.

- Опять имперская гвардия, - протянул Васт. – Как твоя рана?

- Терпимо, - девушка невольно коснулась повязки, скрывающей ранение.

Похоже, что появление гвардии у трактира было лишь вопросом времени. Паззл событий в моей голове складывался в неутешительную картину. Репутация персонажа с Дейренхоллом рухнула как раз в тот момент, когда лысый колдун скрылся от нас. На отношениях со столицей наверняка сказался и тот факт, что я помог раненой Окине перебить имперских стражников во дворе. Мы были в полной заднице.

- Святой Создатель! - воскликнула Арви, развернув свиток. - За наши головы назначили большую награду. Точнее будет сказать - целое состояние. Одна тысяча золотых за каждую голову.

Васт присвистнул от удивления. Сумма была и вправду немаленькая. На эти деньги вполне можно было купить большое имение в том же Арншелле.

- Что ещё интересного? - спросил я.

- Здесь распоряжения от одного из членов совета. По всей видимости, погибший от рук нашей яростной Окины убийца должен был разнести молву о новых врагах Империи, то есть нас, по всем ближайшим деревням. Тут ещё приказы старостам: набрать ополчение для борьбы с орочьей угрозой.

- Какой ещё угрозой? - возмутилась Окина и швырнула пустую кружку в ближайшую стену.

- Не стоит пороть горячку, - рассудительно сказал Васт. - Пока что, твоему дому ничего не грозит. Если бы Империя планировала поход на орков, здесь бы уже все на ушах стояли. Военные сборы дело долгое и очень недешёвое. Скажу по секрету, ни один, даже самый молодой и наивный столичный бюрократ, не упустит возможности затянуть этот процесс, набив себе при этом карманы. Былое величие вселяющей ужас имперской армии, далеко в прошлом. Они слишком часто стали поручать солдатскую работу обыкновенным наёмникам. А там у большинства - ни ума, ни дисциплины. Какая там война...

- Ну ты завернул, лейтенант. Сидеть бы нам до скончания веков без хлеба, если б столичные бюрократы так рассуждали. Да и вообще, чего это ты вдруг проникся уважением к старой имперской армии?

- Знавал я людей, что в те времена там служили. Все как на подбор - честные и воспитанные, да и меч с правильной стороны держать умели. Не чета болванам в красных плащах, что недавно перешли нам дорогу.

Тут я подумал: колдун приказывал имперской гвардии, а значит мог затравливать нас этими гончими до бесконечности. В деревни, городки и одиноко стоящие трактиры, как тот в котором мы по-прежнему находились, путь был заказан. Можно было уповать на то, что где-нибудь мы наткнёмся на доску объявлений с денежным контрактом, который поднял бы репутацию с Империей, но… В такую удачу верилось с большим трудом.

- Чёрт с ними, с этими имперскими прихвостнями. Положение у нас незавидное, но времени терять не стоит. Нужно скрыться из виду, хотя бы на ненадолго, - предложил лейтенант.

- Согласна. У нас двое раненых, потому, лучше исчезнуть прямо сейчас, - сказала Арви.

- Тогда поспешим, - произнёс я. – Но сперва, займёмся погребением павшего друга.

Никто не высказал возражений.

Соорудив незамысловатое надгробие из гладких камней, и сказав несколько приятных слов усопшему, мы двинулись в путь. Было решено отправиться на юг. По словам Арви, всего в паре часов пути от трактира начинался дремучий Кандийский лес. Тысячи душ стали вечными заложниками тамошних растительных лабиринтов и вязких топей. Мы уповали на то, что наши преследователи смогут присоединиться к этим жертвам, а мы благополучно избежим столичной виселицы. Окине эта идея совсем не нравилась.

- Этот лес кишит тварями, которых следует бояться сильнее тех напыщенных рыцарей, - сказала она.

Васт наверняка мог затеять с ней спор о превосходстве оружия в руках человека, но он был еще слишком слаб, пусть эту слабость и не показывал. Лейтенант лишь молчаливо вышагивал рядом с Арви, изредка кривясь от болезненной раны.

Солнце давно скрылось за уродливыми ветвями тёмных деревьев, а мы неустанно брели в поисках хорошего места для ночлега, потеряв счёт времени. Нависшую над отрядом тишину прерывали фырканьем лишь лошади, которые словно чуяли невидимого врага. Когда тьма стала совсем непроглядной мы решили организовать вынужденный привал.

Разложив впотьмах скудные пожитки и привязав к ближайшим деревьям коней, мы организовали небольшой костёр. От идеи готовить на огне пришлось отказаться, дабы не навлечь на себя местных хищников. Блинчик со своим более крупным собратом свернулись клубком, чуть поодаль от костра, пока мы молчаливо жевали вяленую говядину. Никто не хотел начинать разговор. Оно и понятно – дальнейшая судьба отряда была незавидной. Мой же разум все ещё переваривал известия о невозможности выхода из игры.

Наша с братом квартирка не блистала роскошью, но мне вдруг захотелось туда вернуться. Как ни крути, это место было моим домом. Тоска по облупленным белёсым стенам пронизывала меня с головы до пят. Наверное, я так бы и сидел, погрузившись в свои мысли, если бы не взгляд лейтенанта. Он сидел напротив и нервно дожёвывал кусок вяленого мяса, уставившись прямо на меня. Васт снова был недоволен тем, что я забыл о собственной роли. Ведь это Рогир Штарр был тем, кто создал легендарный отряд наёмников. Это Рогир Штарр со своим верным лейтенантом выбирался из самых опасных передряг. Рогир Штарр потерял всё, но не опустил руки. Как же тяжело было ему соответствовать.

- Хочу сказать пару слов, - я прочистил горло. – Мы почти достигли дна и потерпели несколько неудач. С контрактами у нас с Вастом не вышло. И без того лёгкий кошель почти опустел. Но знаете, что?

Я поднялся и воздел кусок говядины к ночному небу, словно это был переполненный мёдом кубок. Арви хохотнула, но повторила за мной.

- Я верю, что судьба свела нас не случайно! Если моей заднице суждено быть сцапанной имперскими гвардейцами, то я рад, что ваши тоже будут рядом!

- Согласен, - отрезал Васт и поднял вверх мясной огрызок.

- Рада, что мы встретились, - тихо сказала Окина, присоединившись. – У меня есть одна мысль о том, как выбраться из сложившейся ситуации, но не уверена, что всем она придётся по душе.

- Давай выкладывай уже, - сказал лейтенант.

И Окина поведала нам план всеобщего спасения. Состоял он по большей части из нашего скрытного бегства в Лухонские степи, что располагались дальше на юге. Чужеземцы были редкими гостями в ставке степных орков, но Окина убедила нас в том, что никаких проблем с её собратьями не возникнет. Она обещала помочь с припасами и временным укрытием от преследователей. Орочий лагерь был последним местом, где нас стали бы искать. По крайней мере, первое время.

Арви, вспомнив о своём обещании, вызвалась помочь с таинственной болезнью, что уже давно забирала жизни орков. Мы же с Вастом молча переглядывались, думая о том, что уж если с людьми не срослось, то может хоть с орками что-нибудь выгорит. Когда было принято единогласное решение воспользоваться предложением Окины, мы с лейтенантом заступили в ночной дозор. Остальные отправились на боковую, а мне от чего-то не спалось. Возможно, виной тому был долгий дневной сон, а может до сих пор не отпускающая тревога.

- Вот и сходили мы по Дейренхольским борделям, Рогир, - нарушил тишину Васт.

- Вроде бы речь шла о безобидной прогулке по городу, разве нет? - усмехнулся я. - Ничего, лейтенант. Где наша не пропадала…

- Думаешь, орки нам помогут?

- Если хоть часть из них такие же смышлёные как наша спутница, то почему бы и нет, - я задумчиво почесал отрастающую бороду. - Если не прихлопнут нас на месте.

Васт тихонько рассмеялся, придерживая здоровой рукой раненое плечо.

- Думаю, я смогу удивить их напоследок, - лейтенант медленно встал, готовясь ко сну. - Арви говорит, мне нужно больше отдыхать. Я пойду, посидишь тут один?

- Конечно, Васт. Приятного сна. Мы выберемся из этой ямы, обещаю.

Едва я успел договорить, как в небе над нами вдруг всполыхнула молния, а затем грянул гром. Айгр с Блинчиком, оторванные ото сна мгновенно вскочили на лапы. Крупные дождевые капли тихонько застучали по жухлой траве. Спасибо, Создатель, или как там тебя. Это именно то, что нам было нужно...

Полный текст произведения тут.

Показать полностью 1
6

О работе над книгой. Немного новостей для читателей

Будет несколько сумбурный поток сознания :)

Я не пропал. Тут. Жив и продолжаю работать. Хотел выложить пятнадцатую главу на этой, уже прошедшей, неделе, но адовая жара, работа и домашние дела внесли в этот план свои коррективы.

Ну и, признаться, глава шла тяжело. Долго нащупывал верное направление сюжета. С публикацией я стал критичнее относиться к содержанию глав и больше не могу себе позволить написать сначала грязный черновик и потом его выправлять. Приходится сразу тщательнее всё продумывать... Думаю, со временем я привыкну к подобному формату работы, но пока что это трудновато.

Сейчас глава готова примерно наполовину, жара спадает, а большая часть домашних дел, вроде как, разобрана. Из крупного осталось разве что съездить машину помыть. Так что очень надеюсь, что смогу-таки закончить главу на следующей неделе. В идеале к среде.

После этого, боюсь, будет небольшой перерыв, потому что уезжаем семьёй в отпуск в Карелию. Постараюсь там работать над главой, но не уверен, что там будет время писать. Вообще пока что не уверен, что возьму с собой ноутбук, может ограничусь планшетом с клавой. С таким набором работать тоже можно, хоть и не так удобно.

Простите, что так медленно работаю. Сам понимаю, как хочется быстрее получить продолжение зацепившей истории. Стараюсь работать над ней так быстро, как могу, но мои человеческие возможности всё же ограничены. Как и силы, и время. Особенно силы. Признаться, жара вытягивает их невероятно быстро. А с сыном на пару у них получается вообще моментально. Ему через пару месяцев два года, и он настоящее шило. Вообще не сидит на месте :)

Кстати, может получится использовать отпуск, чтобы продумать предстоящий конкурс-интерактив. Всё хочу его запустить, но никак не решусь. Хочу сделать его как можно доступнее для читателей, поэтому не хочу делать конкурс рассказов и всё больше склоняюсь к конкурсу в формате "самый интересный отчёт ФСМБ". Честно говоря, очень опасаюсь, что он никому не будет нужен. И ещё боюсь, что будут накрутки голосов. Я, признаться, не знаю, что с ними делать и как на них реагировать. А что накрутки могут быть я боюсь из-за того, что хочу пусть и символический, но всё же денежный приз.

В общем, конкурс — вопрос сложный и я не знаю, с какой стороны к нему подступиться. Может на отпуске что-нибудь придумаю.

Показать полностью
10

Морская история. Части 9-12

Части 1-4
Части 5-8

Морская история. Части 9-12 Рассказ, Фэнтези, Приключения, Фантастика, Самиздат, Пираты, Магия, Стихи, Поэзия, Роман, Любовь, Авторский мир, Писательство, Сказка, Поэт, Баллада, Романтика, Длиннопост, Сага, Отрывок из книги, Авторский рассказ

🔸9️⃣🔸

Сирены пленников убили.

Не всех, кого-то пощадили,

Веревкой каждого связали

И бросили одних лежать.

Им все равно не убежать,

Отсюда люди не сбегали.

Сейчас они сном крепким спят,

И ждут, когда их пробудят.

*

Прикосновение нежных рук

Демир всем телом ощущал.

Открыв глаза, он увидал

Прекрасных дев, но тут же вдруг

В чудовищ стали превращаться,

И страшный сон стал испаряться.

*

Открыл глаза и пред собой

Сирену видит. Он живой?

И, значит, он ещё умрет?

Но почему же не убьёт

Его коварное создание,

Чья красота, как заклинание,

К себе приковывает взгляд

И убивает, будто яд?

*

И словно лезвием верёвку

Разрезала когтями ловко,

И за руку своей рукой

Демира тянет за собой.

Садятся в шлюпку, уплывают.

Туман на море их скрывает.

*

Лисия, так зовут сирену.

И эту совершить измену

Её заставило сомнение

И странное ей ощущение.

Тянул к нему отнюдь не голод,

Ведь он красив, ещё и молод.

И как такое с ней случилось,

Что в пленника она влюбилась?

*

Не знает, как теперь и быть.

Назад уже нельзя приплыть,

Остаться с ним её надежда.

Вот только бы найти одежду.

Приманкой быть сейчас не надо,

Укрыться бы от лишних взглядов

🔸1️⃣0️⃣🔸

Демир уже грести устал.

Глазами землю он искал,

Но всё в тумане как назло,

И ждал, когда его весло

Упрётся в мель, и он сойдёт

На берег, где людей найдёт,

Которых он любой ценой

Попросит отвезти домой.

*

Об этом только он мечтал

И всё прекрасно понимал.

Домой вернуться шансов нет.

Но он хотел бы знать ответ,

Зачем сирена жизнь спасла

Ему и вместе поплыла?

*

Она сидела перед ним

В тряпье другого моряка.

Рубаха слишком велика,

Его размер был ей большим.

Но даже в нём она прекрасна,

И красота её опасна.

Она заговорила с ним,

И голос был неотразим.

*

Что общего у них нашлось,

Чтоб говорить до темноты?

Ведь долго им грести пришлось.

Его сбываются мечты.

Вдали виднелись огоньки,

Причал, корабль, моряки.

*

Чтоб лишних глаз не привлекать,

Демир велел ей ожидать

На лодке, а сам поспешил

Найти корабль и уплыл.

Договорился с капитаном,

Лисию бросил он. Обманом

С ней расплатился он сполна.

Ему сирена не нужна.

🔸1️⃣1️⃣🔸

Мирея утром у причала

Корабль с дальних стран встречала.

И капитан ей пожилой

Поведал о своём походе.

И знает он Демира вроде.

И поделился с ней молвой.

Но ценных новостей не знал,

Лишь пару слов о нём сказал.

*

А также предложил Мирее

Свою он помощь. Что важнее,

Ей рассказал, к кому идти,

Если захочется найти.

И тотчас ворон полетит,

Любую просьбу сообщит .

*

Она ещё пока не знает,

Что нужно ей, но обещает

Использовать его совет.

Пока что даже мыслей нет.

Она в ответ ему кивает,

И капитана покидает,

Не зная вновь, Демир живой?

Вернётся ли он к ней домой?

*

Не просто верить продолжать,

Ночами долгими не спать,

А днём счастливой всем казаться,

На утешения улыбаться,

А вечером в слезах опять

Молитвы ангелам читать.

🔸1️⃣2️⃣🔸

Демир не думал о Салдоре.

Он плыл домой живым по морю,

И ни кошмар у серых скал,

Где он чуть жизнь не потерял,

И ни Варлана, ни Миреи

Нет даже в мыслях у него.

Он слишком слаб и без того,

И лишь на юг хотел скорее.

*

Но как бы он и не пытался

Обдумать, с чем же он остался,

Все мысли улетают прочь,

И лишь одна и с ней всю ночь

Боролся он, забыть желая.

Никак. И делать что, не знает.

*

Перед глазами её взгляд.

Он с корабля смотрел назад,

И думал только о Лисие.

Да что же с ним? Ведь он впервые

Стал жертвой женской красоты.

И вдруг как колдовство случилось,

Сирена перед ним явилась

Как воплощение мечты.

*

И каждый день одно и то же,

Не объяснить и не понять,

Как удавалось попадать

Ей на корабль, но, похоже,

Сама сирена не могла

Явиться словно приведение.

Ей нужно было приглашенье,

Она его всегда ждала.

*

Демир не знал, что дальше будет,

Но вскоре начал понимать,

Что им ведь вместе не бывать.

Уж лучше он её забудет,

Чем потеряет управление

Своей страной без промедления.

*

Хоть ночь темна, глаз капитана

Заметил повод для обмана.

А вместе с тем разбогатеть

На новости хотел он. Ведь

Демира знал, и слух летал,

Что он жениться обещал.

Мирее нужно рассказать,

Жених посмел её предать.

**

Продолжение следует...

Показать полностью 1
5

Вторая часть

Доброго вечера. Сегодня вторую часть своей книги выкладываю для ознакомления и на суд читательский, так сказать. В конце будут ссылки на литрес и ридеро, если вам нравится - оставляйте отзывы и оценки, и на ридеро сейчас вроде как акция на вторую книгу, можно бесплатно почитать.

Глава 6. "Охотничьи причуды и философия на клыках"

(или "Как мы узнали, что в Ягдшлоссе охотятся не только на зверей")

Ворота в мир безумия

Ягдшлосс встретил нас виселицей с табличкой: "Так будет с каждым, кто не верит в 42". Я пересчитал буквы — 41. Даже в угрозах они не могли соблюсти свои догмы.

Город (если можно было назвать городом кучку домов вокруг гигантского охотничьего домика) выглядел так, будто его строили пьяные медведи. Кривые стены, крыши под немыслимыми углами и повсюду — трофеи. Головы оленей, кабанов, а на центральной площади — что-то отдалённо напоминающее человека с табличкой "Попытался украсть мой лук. Не вышло".

— Добро пожаловать в ад для веганов, — прошептал я.

Охота на работу

Первым делом мы решили найти того, кому нужно было доставить письмо. Оказалось, это местный оружейник по имени Хартмут — мужчина шириной с дубовую дверь и с выражением лица, говорящим "я три дня не спал, и сейчас ты мне не нравишься".

— Наконец-то! — рявкнул он, выхватывая письмо. — Я уже думал, вас съели волки.

— Волки не стали бы, — пошутил Мармот. — Мы слишком жилистые.

Хартмут даже не улыбнулся.

— Ладно, раз уж вы здесь, поможете с работой. У меня заказ — двадцать стрел к вечеру.

— А что будет, если не сделаем? — поинтересовался я.

— Тогда вы станете мишенью для проверки качества, — он похлопал по луку размером с маленькое деревце.

Мы принялись за работу.

«Охотничьи байки»

Пока мы трудились, к нам подсел старый охотник с лицом, похожим на высушенную грушу.

— Вы, наверное, думаете, что охота — это просто, да? — хрипло засмеялся он.

— Ну, если не считать медведей, волков и... — начал я.

— Ха! Главная опасность в лесу — не звери.

— А что?

— Другие охотники. В прошлом месяце двое подрались из-за того, кто подстрелил оленя. Теперь у нас новый трофей, — он кивнул на стену, где висела голова с табличкой "Бывший лучший друг Карла".

Ночные страхи

Вечером, после работы (Хартмут, к нашему удивлению, даже заплатил), мы устроились в местной таверне "Подранок".

— Интересно, — размышлял Мармот, попивая что-то, что местные называли пивом, — почему все эти охотники такие...

— Безумные? — подсказал я.

— Я бы сказал, «увлечённые».

В этот момент дверь распахнулась, и в таверну ввалилась группа охотников, таща что-то большое и покрытое брезентом.

— Эй, хозяин! — крикнул один из них. — У нас тут ужин!

Они сдёрнули брезент. Под ним оказался... гигантский кабан. Ну, или нечто, что когда-то было кабаном. Теперь это было больше похоже на коврик перед камином.

— Это... он же огромный, — выдавил я.

— Да? — охотник гордо улыбнулся. — А ты должен видеть того, кто его съел!

Все засмеялись. Даже мы. Потому что в Ягдшлоссе, похоже, было только два варианта: либо ты смеёшься над их шутками, либо становишься их следующей шуткой.

Утро новой охоты

На следующее утро Хартмут предложил нам новую работу — сопроводить группу охотников в лес.

— Они идут за «большим зверем», — сказал он многозначительно.

— Каким? — спросил Мармот.

— Тем, который съел кабана.

Мы переглянулись.

— А оплата?

— Если выживете — щедрая. Если нет... ну, вы поняли.

Так началось наше новое приключение — на этот раз в лес, где обитало нечто, способное съесть кабана целиком.

(Следующая остановка — глухой лес, где деревья шепчут, а тени охотятся на охотников. Но это уже другая история.)

Глава 7. "Когда деревья начинают охотиться"

(или "Как мы узнали, что в этом лесу добыча выбирает охотника")

Войдя в чащу

Лес за Ягдшлоссом не просто рос — он «дышал». Ветви сплетались в арки, будто приглашая нас войти, а корни высовывались из земли, как пальцы мертвеца, хватающие за лодыжки.

— Запомните, — шепотом сказал старший охотник Брандт, — здесь нельзя кричать, свистеть и тем более молиться. Последнего парня, который вспомнил богов, мы нашли... впрочем, лучше не рассказывать.

Мармот мрачно посмотрел на свой топор:

— Я почему-то думал, мы идём на обычную охоту.

— А здесь всё обычное, — усмехнулся Брандт. — Просто звери... другие.

Первая кровь

Мы шли часа два, когда земля под ногами вдруг дрогнула. Из кустов выкатился охотник Фолькер — точнее, то, что от него осталось. Его правая рука отсутствовала, будто её «аккуратно отвинтили».

— Дерево... — прохрипел он. — Оно... живое...

И испустил дух.

Охотники переглянулись. Я понял, что они впервые видят смерть. «Настоящую».

Лес проснулся

Первой двинулась берёза. Её ветви с хрустом вытянулись, как пальцы скрипача.

— Бежим! — заорал Брандт.

Мы бросились наутек, но лес оживал вокруг. Дуб схватил одного охотника за ногу и поднял в воздух, как куклу. Сосна швырнула в нас шишками — каждая размером с кулак.

— Так вот кто съел того кабана! — орал Мармот, увертываясь от летящих "снарядов".

Привал у ручья

Вырвавшись на поляну, мы обнаружили, что осталось нас только трое: я, Мармот и Брандт.

— Что это было?! — трясущимися руками я достал флягу.

— Лесной Старик, — Брандт вытер лицо. — Дух леса. Обычно он спит... но когда просыпается...

— Почему вы не предупредили?!

— А вы бы пошли?

Мармот резко встал:

— Всё. Я иду назад.

— Куда? — Брандт мрачно ухмыльнулся. — Ты видел эти деревья? Они уже «запомнили» наш запах.

Ночь ужасов

С наступлением темноты лес зашептал. Не метафорически — буквально.

— "Спи-и-ите..." — донеслось отовсюду.

Мармот схватил топор:

— Нет уж, спасибо. Один раз уже "поспал" в тюрьме — до сих пор спина чешется.

Брандт вдруг вскочил:

— Я знаю, как выжить! Надо...

Его слова оборвал хлынувший с неба ливень. Но это была не вода — это падали жуки. Тысячи, миллионы жуков, покрывая нас с головы до ног.

Жуки падали с неба, как град, но град не пытался заползти вам под одежду и шептать: "Спи-и-ите..."».

Я закричал. И в этот момент...

(Продолжение следует... если, конечно, жуки оставят от нас что-то читаемое.)

P.S. Автор рекомендует после этой главы проверить, не выросли ли у вас за ушами почки. На всякий случай.

Глава 8. "Жуки, боги и прочие неприятности"

(или "Как мы узнали, что в этом мире даже насекомые имеют личные границы")

Жизнь в режиме "жуки-апокалипсис"

Когда последний жук свалился с моего носа, я осмелился открыть глаза. Лес выглядел так, будто кто-то устроил здесь банкет для насекомых, а потом забыл убрать.

— Ну что, — Мармот отряхнул с себя пару десятков жуков, — кто-нибудь еще сомневается, что этот лес нас ненавидит?

Брандт отсутствовал. На его месте лежала только его шапка с дыркой от жука.

— Он... э...

— Сбежал, — Мармот поднял шапку. — Видишь? Ни капли крови. Просто взял и исчез, как трусливый кролик.

— Или его забрал Лесной Старик.

— Или шапка сама сбежала. В этом лесу возможно всё.

Дорога к свету

Мы двинулись дальше, следуя за странным голубоватым свечением. Оно вело нас через чащу, пока мы не вышли к...

— Озеру? — удивился я.

— Нет, — Мармот потрогал воду. — Это гигантская лужа.

Посреди "озера" стоял островок с единственным деревом. На его ветвях висели...

— Это же охотники! — я узнал их по плащам.

Они висели вниз головой, аккуратно подвешенные за ноги, будто какие-то неведомые мясники сушили дичь.

— Может, пойдем обратно? — предложил я.

— Ага, прямо в лапы к говорящим деревьям, — фыркнул Мармот. — Давай лучше разберемся с этим.

Встреча со Стариком

Когда мы подплыли (на удивление, жуки не утонули, а образовали живой плот), дерево зашевелилось.

— Кто разбудил мой лес? — голос шуршал листьями, скрипел ветвями и капал с корней, будто сама земля говорила.

— Мы просто проходили мимо! — завопил я.

— Ложь. Вы пришли убивать.

Мармот внезапно рассмеялся:

— Ха! А ты знаешь, что у тебя на ветвях висят твои "защитники"?

Тишина.

— Эти охотники годами убивали твоих зверей, — продолжал Мармот. — А мы... мы просто идиоты с письмом.

Лес затих. Потом ветви раздвинулись, и перед нами появился...

Не то бог, не то гриб

Существо напоминало помесь оленя, дерева и того, что обычно растет на старом хлебе.

— Я — дух этого места, — сказало Оно.

— А я — Мармот. Это Карл. Мы заблудились.

Дух наклонил голову (или то, что ей казалось):

— Вы не похожи на охотников, — сказал дух.
— Потому что мы — идиоты, — повторил Мармот.
— Тогда идите. Но если вернётесь с оружием...
— Мы поняли, — я схватил Мармота за рукав. — Спасибо!

Возвращение

Когда мы выбрались из леса, на опушке нас ждал Брандт.

— Вы... живы? — он выглядел потрясенным.

— Нет, — сказал Мармот. — Мы призраки. Пришли за тобой.

Брандт побледнел.

— Шучу. Но в следующий раз, когда захочешь кого-то послать на смерть, вспомни этот момент.

В Ягдшлоссе нам не поверили.

— Лесной Старик? — Хартмут фыркнул. — Да вы просто перепили!
Мы не стали спорить. Пьяные редко верят в чудеса — им хватает своих.

У ворот нас ждал мальчишка. Он протянул мне желудь:

— Это вам Лесной сказал передать. На случай, если решите вернуться.

Я положил желудь в карман.

— Куда дальше? — спросил Мармот.

— Думаю, пора в Урсу.

— А что там?

— Цивилизация. Дворцы. Ученые...

— ...которые наверняка еще большие идиоты, чем мы, — закончил Мармот.

Мы вышли на дорогу, оставляя позади лес, который теперь казался гораздо тише.

(Следующая остановка — столица. Где нас ждут новые приключения, новые глупости и, возможно, ответ на главный вопрос: что же все-таки значит это чертово число 42?)

P.S. Автор рекомендует: если вам вдруг подарили желудь — не сажайте его. Мало ли что из него вырастет.

Приложение к главам: "Крестианство для чайников (или как объяснить необъяснимое с помощью числа 42)"

1. Основы веры

Крестианство — единственная религия, где вместо десяти заповедей используют "42 правила, которые никто не помнит".

Главные догматы:

- 42 — священное число (но толкование меняется каждые 42 дня)

- Бог есть (когда нужно оправдать налоги)

- Грехи прощаются (если пожертвовать 42 медяка)

Символ веры: "Верую в число Единое, ибо оно удобно помещается между 41 и 43. Аминь (или 42, как кому нравится)"

2. Церковная иерархия

(Или "Как продать райские кущи оптом и в розницу")

«Архитексты» — толкуют число 42 через:

- Астрономию (42 звезды в "священном" созвездии)

- Математику (42 — сумма всех грехов и добродетелей)

- Гастрономию (42 дня поста перед Праздником Обжорства)

«Священники» делятся на:

1. Уличные — торгуют индульгенциями у кабаков

2. Храмовые — торгуют индульгенциями втридорога

3. Странствующие — воруют индульгенции у первых двух

3. Ритуалы с прищуром

Крещение:

Младенца трижды тычут лицом в книгу чисел со словами: "Будь проще — верь в цифры"

Венчание:

Жених должен произнести 42 слова, невеста — промолчать. Если выдерживают — брак признается священным.

Отпевание:

На могилу кладут 42 камня со словами: "Теперь ты знаешь ответ. Но нам не скажешь"

4. Ереси и войны

Секта "Истинного Счета"

Утверждают, что 42 — это на самом деле 24. Сожжены.

Братья Круглого Числа

Верят, что священное число — 40. Побиты камнями (42 штуками).

Апокалиптики

Ждут, когда на 42-й день 42-го года явится 42 всадника. Пока ждут — пьют.

5. Чудеса на заказ

- В деревне Боден «якобы» видели, как корова родила теленка с числом 42 на лбу (оказалось, это был потёртый номер от ярмарки)

- В Урсе "кровоточащая" статуя святого Эбена писала число 42 (позже нашли подвыпившего монаха с краской)

- В горах нашли "небесную скрижаль" с числом 42 (гномы позже признались, что это был их розыгрыш)

6. Диалог религий

Лунистам:

"Ваша луна — просто большой круг! Наше число — вот истина!"

Гномам:

"Ваши пещеры — тьма невежества! У нас хотя бы цифры!"

Охотникам:

"Ваш лесной дух — ересь! Наше число... тоже никто не видел, но мы верим!"

7. Главный парадокс

"Если 42 — ответ на главный вопрос жизни... то каков был вопрос?"

Церковь отвечает: "Неважно. Главное — верить"

P.S. Автор напоминает:

- Любое совпадение с реальными религиями — случайно

- Попытки найти логику в этом — грех

- Если после прочтения вам захотелось в гости к гномам — это нормально

https://www.litres.ru/72012712/ ссылка на первую книгу

https://www.litres.ru/72139498/ ссылка на вторую (продолжение)

https://ridero.ru/books/42_ili_krestovyi_pokhod_durakov/ первая книга

https://ridero.ru/books/42_rukovodstvo_po_vyzhivaniyu_sredi_... вторая

Здесь должна быть ссылка на мой телеграм канал, но у меня его нет.

Показать полностью
5

Ромулус Хайден - Ненадолго

Ромулус Хайден - Ненадолго Литература, Детская литература, Чтение, Рассказ, Авторский рассказ, Любовь, Мама, Трагедия, Книги, Что почитать?, Длиннопост

"Иногда самое важное обещание – то, которое невозможно сдержать."

Ненадолго

Холодное ноябрьское утро пробивалось сквозь кухонное окно, запотевшее от пара чайника. Маленькая кухня пахла подгоревшим тостом и сладковатой шоколадной пастой, которую обожала Анна. Шестилетняя девочка, стоя на табуретке, с невероятным сосредоточением мазала ломоть хлеба. Кончик розового языка высунулся от усердия. Ее мама, Соня, улыбалась, но в глазах читалась глубокая усталость; синяки под ними казались лиловыми в утреннем свете. Она нежно поправила Анне выбившийся хохолок.

"Вот, мамочка, твой!" – торжественно протянула Анна ломоть, щедро покрытый коричневой пастой. "А это мой!" – она уже торопилась намазать второй.

Соня взяла бутерброд. "Спасибо, солнышко мое! Самый лучший завтрак на свете".

Дзынь!

Резкий, неожиданный звонок в дверь заставил Соню вздрогнуть. Не почтальон – слишком рано. Она на мгновение замерла, лицо стало восковым. Подошла к двери, заглянула в глазок. Человек в униформе курьерской службы. Сердце Сони бешено заколотилось. Она открыла.

"Соне Петровой. Лично в руки". Курьер протянул толстый конверт из плотной бумаги. Знакомый логотип в углу – онкологический диспансер. Мир сузился до этого прямоугольника в ее руках.

"Спасибо", – едва слышно выдавила она, закрывая дверь. Конверт горел в ее пальцах. Она медленно вернулась на кухню, опустилась на стул. Пальцы дрожали, когда она вскрывала конверт. Анна, забыв про свой бутерброд, смотрела на маму широко открытыми глазами, ловя каждый жест.

Соня вытащила листы. Читала. Очень долго. Каждое слово впивалось, как нож. Результаты последних анализов. Заключение консилиума. Прогноз неблагоприятный... Экстренная госпитализация... Воздух перестал поступать. Она медленно опустила бумаги на стол. В глазах не было страха – только странная, ледяная ясность и бесконечная, всепоглощающая усталость. Битва была проиграна.

"Мамочка?" – тоненький голосок Анны, как щелчок, вернул ее в кухню. Девочка потянула ее за рукав фланелевой пижамы. – "Что там?"

Соня обернулась. И на ее лице расцвела улыбка. Такая же теплая, лучистая, как всегда. Она взяла лицо дочки в ладони. "Все хорошо, солнышко мое золотое. Просто... маме нужно ненадолго уйти. Очень-очень ненадолго. К докторам. Лечиться. Поиграешь с тетей Олей? Она скоро приедет".

Анна кивнула, не понимая слов, но кожей чувствуя ледяную волну тревоги, исходящую от матери. "А бутерброд? Я тебе сделала!" – она указала на ломоть хлеба, который Соня положила на тарелку.

Соня посмотрела на бутерброд. Потом на дочь. Ее глаза блеснули. Она взяла его, поднесла ко рту и откусила маленький кусочек с самого края. "Вкуснятина! Самый лучший в мире. Я его... потом доем, ладно? Обязательно. Как вернусь". Она наклонилась, прижала Анну к себе, зарылась лицом в ее детские, пахнущие шампунем волосы, вдыхая этот запах, как кислород. Целовала макушку. Долго-долго. "Ты моя самая сильная, самая храбрая девочка. Помни это. Всегда. Я люблю тебя сильнее всего на свете".

Она встала. Не взяла сумку. Не надела ничего поверх пижамы. Только ключи. На пороге обернулась еще раз, помахала. Улыбка все еще держалась, но в глазах стояла бездна. "Скоро вернусь!"

Анна подбежала к окну. Мама села в подъехавшее такси. Машина тронулась и скрылась за поворотом. Через три минуты приехала тетя Оля. Ее глаза были красными, голос дрожал. Она что-то бормотала про "экстренно", "больница", "надо быть сильной". Анна почти не слушала. Она вернулась на кухню, к столу. Там стояли две тарелки. На одной – ее бутерброд, откушенный аккуратно. На другой – мамин. С одним-единственным, маленьким укусом по самому краешку. Отпечаток маминых губ, след зубов на шоколадной пасте. Он еще казался теплым.

"Она обещала доесть..." – тихо, как эхо, сказала Анна, осторожно касаясь пальчиком того места, где мамин зуб коснулся хлеба. – "Она же обещала..."

Тетя Оля зарыдала.

Этот недоеденный бутерброд, оставленный на краю тарелки, стал первым камнем в стене ожидания. Тетя Оля убрала его на следующий день, когда хлеб зачерствел, но Анна не позволила его выбросить. "Мама доест!" Он перекочевал в холодильник, потом покрылся пятнами плесени, и тетя Оля, плача, выбросила его тайком, пока Анна спала. Но для Анны он остался. Символом обещания. Знаком, что мама вернется.

Прошли дни. Недели. Месяцы. Мама не возвращалась. Тетя Оля ездила "в больницу", возвращалась с заплаканными глазами, приносила расплывчатые ответы: "Маме нужно еще полечиться", "Доктора стараются", "Она тебя очень любит". Анна писала письма. Корявые печатные буквы, рисунки солнышка и цветов, рассказы про детский сад, про тетю Олину кошку, про то, как она научилась кататься на велосипеде. "Маме в больницу", – писала она на конвертах. Тетя Оля молча брала их и... отправляла обратно по их же адресу, когда Анна не видела. На конвертах появлялся штамп: "Адресат выбыл". Тетя прятала их глубоко в ящик. Анна ждала ответа. Каждый вечер на столе появлялась лишняя тарелка. Каждый День Рождения она задувала свечи с одним и тем же желанием, произносимым мысленно с фанатичной верой: Чтобы мама пришла завтра.

Годы текли. Анне исполнилось 14. Она уже знала. Она слышала шепот взрослых. Видела тетины слезы. Находила в интернете страшные слова: метастазы, терминальная стадия, паллиатив. Головой она понимала. Но сердце – то самое, шестилетнее сердце, застрявшее в той кухне с запахом шоколада и недоеденным бутербродом – отказывалось капитулировать. Оно жило в вечном "завтра". Она злилась на тетю Олю за ее печальные, жалеющие взгляды, за осторожные попытки заговорить о памяти, о том, что "нужно отпустить". Анна не хотела отпускать. Она яростно цеплялась за ожидание. Это была ее последняя связь с мамой. Отнять его – значило убить ее окончательно.

В день своего пятнадцатилетия тетя Оля, после торта и неуверенных поздравлений, подошла к Анне с потрепанной картонной коробкой, перевязанной бечевкой. Лицо тети было серьезным и очень печальным.

"Аня..." – голос ее дрогнул. – "Это... твоя мама... Она попросила отдать тебе это. Когда ты повзрослеешь. Если... если она не вернется". Тетя Оля не смогла сдержать слезу. "Она очень просила".

Анна почувствовала, как внутри все сжалось в ледяной ком. Еще одна уловка? Еще одна попытка взрослых разрушить ее крепость веры? Она с презрением, почти с ненавистью, взглянула на коробку, потом на тетю. Молча взяла ее. Коробка была легкой. Слишком легкой для того, чтобы нести в себе конец мира. Анна отнесла ее в свою комнату и швырнула в дальний угол. Пусть лежит. Пусть сгниет. Она не открывала ее неделю. Потом две. Коробка стояла там, немой укор, напоминание о предательстве взрослых, которые сначала отняли маму, а теперь пытались отнять последнее, что у нее осталось – ее упрямую, безумную надежду.

Взрыв случился после ссоры. Жаркой, беспощадной. Тетя Оля, доведенная до отчаяния вечными когда мама вернется? и нарочито выставленной лишней тарелкой, сорвалась.

"Хватит, Анна! Хватит жить в сказках! Она умерла! Твоя мама умерла! Понимаешь? Умерла тогда! Сразу после того, как уехала! Она не вернется! Никогда!"

Слова вонзились, как ножи. Анна вскрикнула, не от боли, а от ярости, от невыносимой попытки разрушить ее последний оплот. Она выбежала в свою комнату, захлопнула дверь и бросилась к злополучной коробке. Рывком она рванула бечевку, сорвала крышку. Внутри, аккуратно сложенные, лежали:

  1. Пачка конвертов. Ее детские письма. Те самые, с корявыми буквами и рисунками. Все. Каждый. Ни один не был распечатан. На каждом – жестокий, бездушный штамп синими чернилами: "Адресат выбыл".

  2. Пластиковая лошадка. Ярко-желтая, с гривой из розового пластика. Ее самая любимая игрушка, потерянная во дворе за месяц до маминого отъезда.

  3. Тоненький шарфик. Связанный из нежно-розовой пушистой пряжи. Совсем новый, нежный.

  4. Белый конверт. Без марки. Только надпись: "Моей Аннушке. Когда захочешь". Мамин почерк. Знакомый, но... какой-то неуверенный, дрожащий.

Руки Анны тряслись так, что она едва не порвала конверт. Внутри – один листок в линейку, вырванный из блокнота. И письмо. Письмо, написанное тем же почерком, но буквы плясали, строчки заваливались, местами чернила расплывались, будто от упавшей слезы.

Моя сильная, моя храбрая девочка.

Если ты читаешь это, значит, я не смогла вернуться. Прости меня за эту ложь. За это страшное, сладкое слово "ненадолго". Оно было самым жестоким и самым необходимым, что я когда-либо говорила. Я не могла позволить тебе видеть, как я превращаюсь в тень. Как боль съедает меня изнутри. Не могла, чтобы твой последний образ мамы был... жалким, слабым, не той, что утром завтракала с тобой и улыбалась твоему бутерброду. Я хотела остаться для тебя сильной. Всегда.

Я знаю, ты ждешь. Каждый день. Каждую минуту. Сердцем. И знаешь, солнышко? Это разрывает меня на части там, где я сейчас. Мысль о твоем ожидании... она больнее любой боли. Но слушай меня внимательно, моя девочка: я НЕ ушла. Не совсем. Я в твоем упрямстве – том самом, что заставляло тебя часами искать потерянную лошадку. Я в твоих смешных, талантливых рисунках на полях тетрадей. В том, как ты закипаешь от несправедливости. Я в твоей силе, Анна. В той самой, что заставляла тебя ждать вопреки всему, что тебе говорили. Эта сила – от меня. И она – величайший подарок, который я могла тебе оставить.

Лошадку я нашла. На следующий день после того, как ты ее потеряла. Она лежала под тем самым кустом шиповника у забора. Я спрятала ее, хотела отдать "за послушание". Не успела... Шарфик... Ох, Аннушка, как я торопилась его связать! Пряжа была такой мягкой, как твои щечки. Я вязала в палате по ночам, когда руки еще хоть немного слушались. Мечтала увидеть, как ты его носишь на своем восьмом Дне Рождения...

А письма..

Солнышко моё, родное, как же я ХОТЕЛА их прочитать! Каждое! Как мечтала взять ручку и ответить тебе! Рассказать, как горжусь тобой! Как люблю! Но... "Адресат выбыл". Эти три слова... они были моим приговором. Моей невозможностью дотянуться до тебя хотя бы словом.

Теперь слушай самое главное, моя взрослая (ой, как же странно это писать!) доченька:

Живи.

Живи громко, ярко, жадно. Делай ошибки. Падай. Вставай. Злись. Борись. Люби. Люби так сильно, как только можешь. Будь счастлива. Находи радость в мелочах – в запахе дождя, в первой звезде, в смешной картинке. Будь счастлива, Анна. Это – единственное, чего я по-настоящему, до дрожи в кончиках пальцев, хочу. Единственное, что оправдает мой слишком ранний уход. Твое счастье – мое оправдание.

И помни: мое "ненадолго" – это на самом деле навсегда. Я всегда здесь. В каждом твоем вдохе. В стуке твоего сердца. Я – твоя любовь. Твоя боль. Твоя память. Твое вечное "завтра", которое однажды все же настанет... но уже без меня в твоей комнате по утрам. И это нормально. Это и есть жизнь.

Я так бесконечно горжусь тобой. Каждой твоей секундой. Каждой мыслью. Каждой слезинкой. И люблю. Сильнее солнца. Сильнее времени. Сильнее самой смерти.

Твоя Мама.

Анна не помнила, как соскользнула с кровати на пол. Письмо было зажато в ее руке так крепко, что бумага смялась. Она не плакала. Сначала. Воздух перестал поступать в легкие. Горло сжалось тисками. Грудь разрывало от оглушительной тишины. Потом пришла дрожь. Сначала мелкая, как озноб, потом все сильнее, пока все тело не затряслось. Она обхватила себя руками, пытаясь удержать рассыпающиеся осколки своего мира. Детское "ненадолго", ее крепость, ее щит, ее единственная правда – лопнуло, оставив лишь холодную, соленую влагу на лице. Она потянулась к шарфику, прижала его к щеке, ища запах мамы... Но он пах пылью. Пылью забвения и восемью годами пустоты.

И вот тогда прорвалось. Не тихие слезинки, а дикие, захлебывающиеся рыдания, выворачивающие душу наизнанку. Рыдания по маме, которая уехала "ненадолго". По бутерброду с крошечным укусом. По письмам, написанным в пустоту. По восьмому Дню Рождения без подарка. По каждому "завтра", которое обернулось вчера. По чудовищной, невосполнимой дыре, которую оставляет материнская любовь, ушедшая слишком рано. Она плакала за шестилетнюю Анну у окна. И за себя, пятнадцатилетнюю, которая наконец поняла. Плакала до изнеможения, до хрипа, пока темнота не сомкнулась над ней. Она уснула на полу, в луже слез, сжимая в одной руке розовый шарфик, а в другой – мятый листок с маминым последним, страшным, бесконечно нежным обманом.

"Ненадолго".

Самое долгое, самое горькое, самое пронзительное "ненадолго" в ее жизни. И начало новой, уже навсегда другой жизни. С дырой в сердце и мамиными словами в руке.

Показать полностью 1
1

Забытый пейзаж. Часть первая

Сверху, откуда терапия озоновых упоений и облачных инициалов нынче крайне редко проникает в человекообразность понятий, мои глаза кажутся белёсыми пылинками, погрязшими в художественных размышлениях о бесперебойной ослепительности ландшафта. Сначала не верится, что тебе, обычному человеку, позволено быть частью всех этих красот, а потом становится страшно, что, как человек, ты просто обязан ею быть.

Селение Ореоловый Пируэт, находящееся в регионе К. и совсем недавно выползшее из февральских излишков подвального минуса, в этом году весьма усердно поупражнявшегося в оттачивании наиболее принципиальной стужи варварства, спокойной своей воплощённой географией лежало недалеко от тех противоречивых уголков, где дух звучности Междууфологического водопада, или Междууфологии (этому грохающемуся чуду, исполненному многогранно отсыревшего шелеста, спектральная колоссальность тембров, скомпонованных из мужских, женских и детских видов ореоловопируэтного дружелюбия, любовно и с постоянством загадочного конвейера искренности не уставала давать какое-нибудь лихо расправленное прозвище вроде «наш выдвижной ящичек имени Вдохновенного Бурления»), стремясь продлить самого себя во всех второстепенных и третьезапамятованных кубометрах воздуха, всё-таки сдерживал это почти бесовское жжение какой-то, казалось, совершенно неосиленной природой. Собеседующая близь вечеров местных участников всегдашнего коренного обитания время от времени мягко и вполне прилично погружалась по словесно-слуховую щиколотку в необычный фон, состоящий из миллионов невидимых капельниц неутомимой Междууфологии. Если бы, подойдя к какому-нибудь старожильскому «здесь!», вы с улыбчивой кривизной дьявольщины объявили бы, что дражайшее бабаханье водопада так до сих пор и не впилось бессмертной аудиальной сосулькой в мысленные и эмоциональные вирши, хранящиеся в погребальной осознанности этого человека, то будьте уверены: субъект, поглядев на вас глазомерно-бытовым опытом, изобразил бы на лице перезародыш лёгкой улыбки, но затем, направив этот зачаток энергии в одно из ножных перемещений, мышечной стремительностью перекинул бы гневную конечность трогания — в особенности пункт с анатомически накликанной интуицией под именем «ступня», внезапно и обострённо выставленный, словно порывистая свора копейщика, — в положение, прямо угрожающее неприрученному, изрядно уязвимому заклинанию вашей телесности. И даже если вы дама, бесстрастно повелевающая в рамках своей целостности сразу несколькими несокрушимыми королевствами, в том числе оригинальностью мускульной эстетики, всё равно вышеозначенное движение встреченного вами исконного бродяги, мгновенно превратившегося во владетельный авторитаризм данной ситуации, не оставило бы вам никакой даже мало-мальски симпатичной системы шансов на сохранение внутреннего штиля и внешней готовности к неувяданию уверенных проявлений себя.

Не берусь рассуждать о необходимости нашего с вами мнимого погружения в определённый жизненно-топающий атом Ореолового Пируэта, но чувствую, что одна из таких безоглядных метабиографических частичек уже сама инстинктивно стремится распластать перед нами всю подворотню своих духовных сюжетоподобных странностей.

Собственно говоря, дело в том, что в полдень девятнадцатого марта ореоловопируэтанин Фред Жломменг, уже несколько месяцев на радость бдительным демонам стагнации качающийся в малопритязательной лодочке тридцативосьмилетия, в очередной раз мысленно отбоярился от голосов, многогодно-томуназадно ставших вежливо приглушёнными и теперь способных лишь тихонечко предлагать этому Фре-Жлу отодвигать от жаждущей ауры его рта все находящиеся поблизости тематические спирты с сосудами возвещения. «Вы недоделанные вокальные твари, — думал он в такие моменты, обращаясь к своим глубинным нутряным окликам, — но вы мне помогаете. Так уж и быть, возлюблю вас. По крайней мере выдавлю из себя каплю симпатии и… прицелюсь ею хотя бы в само фонетическое сцепление „возлюблю“». Наш бодрый носитель острот, вечно исхлёстываемый увертюрами алкогольной эксцентричности, принадлежал, кстати, к разряду описанных выше людских угрюмостей, обрамлённых вторичной смешливостью и всегда готовых облечь в красочную хамскую одежду сюрприза какой-нибудь выпуск приветствия, сданный ими же в адрес любого оказывающегося в этих краях чужака. Что же касается упомянутого ментального толчка, пролистанного вплоть до голосовой или даже мелодичной состоятельности, то он позволил Фреду, ветреному стороннику вокальных тварей да их неподражаемых флюидов, легковесно-свободно выйти из дома и, словно из-за несуразности собственного скелета, шкандыбать в пивную «Закормленная оторопь».

В эти секунды повсюду, в каждом узелке невозмутимого кислорода, трепыхалась неизречённая соната, собранная из рехнувшихся певческих подобий грифов, гагар и тимелий, размеры которых были со всех сторон придавлены гневом безымянного геометрического божества (и спасибо тут надо сказать паранормальных дел мастеру Липпу — чей дом находился на самой чёрство-тоскливой и маскулинной окраине Ореолового Пируэта, — да-да, этому маргиналу, давно обещавшему, но так до сих пор и не осмелившемуся вырвать из груди вышеозначенного треугольно-квадратного существа неприлично закруглённое зловещее сердце), и поминутно публикующая посредством клювиков справочные швы уморительности, содержащие описательную детальность тысяч различных семейств скрипично-метафизических ключей. Между тем «Закормленная оторопь», по традициям добрых завес, журчала-заманивала своей всегда родимой для Жломменга успокаивающей жизненностью и столь же философски ласково затрагивала умственную выправку и сердечную стадию его друга Джона Грю́ченара. Зайдя в помещение, знакомое до спиртового крена болевой разухабистости, отражающейся неизменно и самыми невообразимыми узорами во вкусовых микронастроениях проницательных рецепторов, Фред поприветствовал Майка, хозяина этой сбалансированно томящейся пивной, окатив его монументальными облавами здоровающейся испарины, заклеймённой привычками в духе древних ореоловопируэтных «Сказаний о Миловидности».

— Заскочил бы на одну миллисекундную толпу раньше, — разразился замечающей туповатостью Майк, — и тебе посчастливилось бы услыхать скверно дрессированное вторжение грандиозного плана, выкинутого из уст твоего кореша Джона.

— И чего ж он там в очередной раз выдавил из своих извилин, вечно плачущих неким мечтательным гноем? — выстрелил хмуро сформулированным интересом Фред.

Майк подхватил эту задумчивую агрессивность и, дабы соответствовать атмосферке, уже начавшей виляющим формированием позвякивать в словах Жломменга, догадался на первое место в своём ответном зарождающемся слоге поставить в меру строптивый глагол «метать». (Ведь не зря же, успел сообразить Майк, люди, растапливая ледяной счётчик беседы, чуточку сознательно — а в большей степени всё же будучи погружёнными в стервозность безотчётной психической частичности — готовятся напоить грядущие фразы забавно-интеллектуальным духом взаимности. Или обаятельной сопоставимости.)

— Метну, говорит, безвозмездно похищенный из старинных лавочных пространств нож с девятнадцати обыкновеннейших наплевательских шагов прямо в одну из шляп, принадлежащую кому-нибудь из чудил, приковылявших сюда, к питейной нашей трансцендентальной хибарке, или собирающихся вот-вот припереться и пока ещё где-то фигурирующих лишь в качестве неизведанных призраков, занятых поиском тропинки, всей своей сущностью опрокинутой в сторону нашей входной двери.

Тут Майк сделал младшую космическую паузу, дабы позволить памяти вышвырнуть прямо на стойку, сконструированную для нянченья с субстанцией горячительного вожделения, какие-нибудь более-менее красочные детали из разряда тех, что могут мастерски впиваться в ткань бледного речевого рисунка, и спустя секунды три добавил: «Этот дуралей потом ещё и протрещал смутным ртом, пристыжённо жонглировавшим обещаниями, вот что: ножиком громыхну, мол, по не слишком добросовестным хребтам воздуха и чьей-нибудь шляпы таким образом, что тулья обретёт незавидную сквозную трагичность, симптомом которой станут дыры с двух сторон этой мнущейся мадам Висок-Для-Виска. Сторон, пестующих друг в друге исконное Противолежащее».

А Фред-то уже не слушал; проказник-то наш, готовый из всякого жизненного секретера, филигранно замаскированного под сюрреалистический сундук, агрессивно изымать плоды диких колючих вселенных ради того, чтобы вдолбить себе в грустноватый разум хрупкую бутыль с одурманивающей лимфой незнакомых ангелов, Фред-то внезапно оставил на стойке лишь наполовину законченное пивное стихотвореньице, нуждающееся в суровой сиюминутной жажде авторства и дерзновенном подчёркивании волчков, сбивающихся в ротовой полости, и уже летел любопытной бестией прямиком на улицу. Там его приятель Джон шевелениями истошно-сангиновых заплаток в своей курточной материи и засвеченно-кобальтовой тривиальностью штанов, заворожённых энергией изношенности, плавал вокруг какой-то установки, не преминувшей взмыть в обширные взоры Фреда и пропороть ради него скобку шёпота: «Мольберт во мне не умер, но надежде на сугубо индивидуалистское хобби, прелестная оптимистичная окантовка коего отдувается, пришёл-притопал конец». Это и был классический художественный кораблик, который в другие, лучшие минуты, мог бы позволить талантливому творцу пробить масляную брешь в строгой белизне (ведь говорят, что истинный художник — это тот, кто сначала сознательно заходит в тупик, приближается к его шероховатой поверхности как минимум на ручное расстояние вытянутости, затем начинает грунтовать эту безликую твердь, а после освистывает её при помощи цветастой броскости кистей, создавая таким образом наилучший выход и заставляя весь лабиринт втягиваться в эту только что прорубленную пёструю нишу, как в фантасмагорическую воронку), но сейчас, под воздействием угловатого биополя Грюченара, эта деревянная, приправленная волшебной многоугольной скелетностью подставка, взятая в долг Джоном у одного начинающего обожателя мазков и палитр, служила лишь хитроумной сценой для шляпы, давшей свои мятые согласия на ролевую исполнительность мишени. Зрители, разжирев ресничными рефлексами, приведёнными в патологически сосредоточенное настроение фантомом удивительной неумолимости, быстренько растерзали своими оптическими табличками сплетение пространственных волн, чтобы прямо здесь и сейчас вылупилась оптимальная дороженька для встречи Фреда и Джона.

— Тернистыми же, однако, идиллиями прошиб ты крепкую тьму глаголов, из которых я таки выудил пользу, — бестрепетно оседлал Грюченар кипевшие, скакавшие ему в душу мозговые свисты Жломменга. — Теперь, гляди-ка, принимаю сан головокружительного сиюсекундного проказника, предлагающего тебе поучаствовать во вздымающихся перспективах, отпетых в соответствии с затеянными мною муторными обрядами.

— Пытаешься установить контроль над собственной ментальной чертовщиной? — воспитанным образом хохотнул Фред, наш испытатель (как уже было зафиксировано выше) колких инаковселенских лицензий на психоделическую дрёму.

— Заманчивость не в этом, — жахнул надтреснутой добротой Джон, чудной лидер невинных мольбертов, — а в том, что если мои спрогнозированные астральные мальчики, уже готовые сатанеть и заслужившие объединяющую кличку Девятнадцать Шагов, не донесут выбранное мной лезвие до вон того свирепо застывшего головного убора, то карманы мои, ей-богу, свыкнутся с изгибом, по болевым точкам которого от меня сбегут девятнадцать суровых банкнотных старшинств.

— Свинячить здесь такими вот влияниями громкими негоже, — начал обгладывать мудрые предостерегающие анекдоты Фред. — Держи-ка аналитическое квохтанье моего предложения. Оно, находясь под натиском луча твоих ножевых сумасбродств, соскальзывающих, пожалуй, в бесполезность, заключается тем не менее в следующем: ты вешаешь не чью-нибудь, а свою шляпу на склонный к меланхолии крючочек, — с этими словами Жломменг толкнул телепортацию магии, подтянувшуюся было ко взглядам зевак, в точку мольберта, в которой вибрировала некая малая изогнутая деталь, — а я рукой, окутанной противовлекущим естеством цели, с двадцати четырёх отказавшихся кривляться шагов посылаю сверкающую остроту зябко окрысившегося оружия во мрак моих спорных надежд. Если после этого громоподобное кряканье потенциального попадания обернётся фатальным клёкотом промаха, окунающимся в собственные осколки, то мои двадцать четыре шандарахнутых раритетной егозой-выгодностью денежных знака, стараясь перехватить друг у друга ненормально увеличенную прощальную резьбу, начнут вывинчиваться из её искажённых страстей в сторону твоего удовлетворения. Поименуешь ли теперь как-нибудь мысленные картотеки согласия, качнувшиеся вслед за предполагаемой победой твоих личностных туманов выгоды?

Совершенно неудачно проведя в этот миг особо лукавое хитросплетение улыбающейс реставрации, Жломменг разогнал прочность грюченаровских выпархиваний, наблюдавших за страхом самого Джона; и, между прочим, примерно в такой же самостоятельной замызганности, подтверждающей отсутствие у Грюченара должной готовности к описанному выше полупарализованному пари, пребывала толпа. Джон, охваченный тарарамом, устроенным демонами телесной неподвижности, распустил тревожные тысячелистники мыслительного танца и, покружившись на эмоциональном помосте, предназначенном для погрузки воспалённых треволнений, пошёл на странный воркующий таран:

— Крупицы моих стремлений, осаждающиеся на подозрительно шикарных стенках Согласия, только что созрели.

— Учитывая степень и качество звучания твоей первоначальной размягчённой веры в положительные, красивые облака результата, — шандарахнул Фред по невидимой обалдевшей гитаре будто бы марки «Ореоловопируэтный лабух», — сейчас ты перевёл храмы храбрости в состояние весьма фигурно парящего прогресса. Правда, болтовня моя в данный момент уже носит прощальный характер. Решительное хамство горячительности, минут пять назад проникшей в меня в виде чинно шебуршащей пенистой процессии, может превратиться в глыбу и перекрыть поток меткости, которая могла бы сгодиться для ножевого выскакивания, поэтому последнее устроим завтра. Пока.

— Раз. Ха. Два. Хо-хо. Три-хи-хи, — вылетели из Грюченара ухмыляющиеся фигляры, пританцовывая на потеху публике и подставляя самого Джона под ласковые удары, наносимые вяжущими предощущениями робкого, но несколько злорадного осуществления. — Ух ты! Разрази да растолкай меня визг капризнейшей из принцесс, принадлежащих к династии Будильниковых! Кажись, вступает в свои права целый циферблат твоих, Фред, трусливых реторт — да-да, не бутылок, отражающих в себе уважительную причину, какой бы она ни была, а именно реторт! – которым выпала гнилая честь приютить жиденькое искусство твоего малодушия, но которые не сумели даже самыми изощренными химическими варварствами превратить его в эликсир порядочности!

— Вынуждаешь меня… — поколебал свою голосовую простоту Жломменг, невольно начав соответствовать текучим принципам чувственной и в немалых степенях деспотической интоксикации. — Вынуждаешь проклясть мысленные пейзажи, запасённые для того, чтобы делиться ими с тобой в обмен на признание моего права временно пребывать в антураже бурелома, который обусловлен стихийной укромностью разрушительных самооправданий и представляет собой уйму поваленных решимостей вперемежку с некогда благообразно твердевшими обещаниями.

— Зайчишка, прячущийся в гуще мутных кодексов, сливающихся в хлипкое подобие приемлемой этики, — выплюнул Джон в ментальные и слуховые ворота Фреда, осознавая, что вот тут-то и плюхнулось в какую-никакую свершившуюся долю символически мыслимое скрепление ножа с антилитературными изгибами шляпы — только в роли лезвия было фразовое смыкание Грюченаром свитков про зайчишку, а головным убором на миг обернулась ещё не совсем отдежурившая честь Жломменга.

Неловкая, оглоушенная жила откровения, находящаяся у Фреда внутри, примерно в районе накренившихся выключателей солнечного сплетения, и обладающая вполне жизнерадостными симптомами бесшабашности, вдруг быстренько утонула и почти сразу же опомнилась методом всплывания, продемонстрировав сердцу Жломменга свой уже омертвевший лик.

Каждый ли знает, что такое тягостная сигаретная сокровищница? Бешеный силуэт её духа способен высосать энергию гневливости и стыда, слегка заморозив последние гипнотической прелестью. Именно так рассудил Фред, выхватив дыхательную переусложнённость с помощью специальной удочки с фильтром и её суетливых крайних огоньков. Началось дымовое взращивание обиженной прыти, и Жломменг, разобрав на части чёрствый кубик горловых порывов, произнёс:

— Моя мощь доказательств будет сконцентрирована здесь завтра, в полуденном алькове ореоловопируэтного времени, и ты, Джон, невольно ответишь сдавленностью почти половины своих бумажных прямоугольных слуг, привыкших обеспечивать тебя выпивкой и съестным кошмаром незамысловатости.

— Услада твоих вдрабаданских грёз, абстрактность которой ты лелеешь, уходит в расколотое вихляние будущего, — окинул Грюченар взором ухмылки всю создавшуюся катавасию. — Туда же, в этот провальный смерч, отправится и ножик, которым попытаешься громыхнуть по не слишком смышлёным обликам воздуха и шляпы.

— Да раздербань меня самый широкоплечий звукоряд, который когда-либо обживался здесь, в междууфологических окрестностях! – принялся Жломенг сдвигать вокруг своего речевого пламени выдрючивающиеся стены. – Если не суждено мне завтра истребить поганую тулью и придётся оставить триумфальный прицельный шанс в скобках передачи, которая прорвётся к тебе, то… пусть сама Междууфология отсоединит от себя все булькающие проявления и впервые замолчит! Замолчит!!

Наевшись собственной сверхурочной злобы и насмешливых голосовых теней Джона, Фред ударил категоричными шагами прочь. Почти весь остаток дня, в определённый момент трансформировавшийся в хмурые аквариумы сумерек и вобравший в себя, как в дежурную комнату для обволакивания специфических бликов, ссору, звякнувшую между отчаяниями Жломменга и Грюченара, был насыщен отголосками рассуждений о предстоящем концерте сварливых лезвий. Позже, придя домой в одну из минут вечернего погодного оцепенения, Фред решил нанизать силу предплечий и кистей на тончайшую ось тренировки, а именно пару десятков раз метнул в бревенчатое молчание сгусток ножа, сиреневыми и яркими мотыльками то ускользающий от хозяина, то вновь лихо голосящий о верности и завтрашней буре, которая, дескать, должна будет закрутиться вокруг изящной фигурки Точности. Однако ночь, ползая совсем недалеко от равномерно затухающих эмоций Жломменга, отказалась становиться чересчур курьёзной и поскорее приняла облик всеобъемлющей усыпальницы, заодно похваставшись новенькой безумно чернеющей пудрой, порхнувшей множественными крылышками прямо в лицо Фреду и имеющей вид робкого облака, чем-то похожего на громоздкий невозвратимо-глазной механизм, который прилежными реснитчатыми болтиками и шестерёнками отвечал за закрытие, исцеляющееся около забра́ла нервной системы, готовящейся к бою с физиологической парадоксальностью.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!