Разбор предыдущей серии сериала с пересказом сюжета, находится ЗДЕСЬ по ссылке
Переходим к следующей серии, которая начинается с надоевшего профессора Штрума. Профессор приходит в институт на работу, в дверях сталкиваясь с академиком Шишаковым. Академик с профессором вежливо раскланиваются, зато другие сотрудники института на профессора не обращают никакого внимания, как будто его тут нет.
В кабинете профессора уже ожидает один человек. Он просит профессора написать покаянное письмо, раскаяться в своих заблуждениях и ошибках, дескать так все делают. Профессор хоть и не понимает за что именно ему надо каяться, говорит спасибо и что он очень тронут. Затем профессор осматривает смонтированную в лаборатории установку, Соколов говорит что скоро будет заседание ученого совета и профессор должен там выступить с покаянной речью.
Профессор задумывается о покаянным письме. Соколов же говорит, что лучше всего будет выступить. До чего же отвратно показаны советские люди в этом "эпохальном шедевре": сплошь одни мерзавцы, негодяи, лицемеры, подхалимы, алкаши и шкурники. И как только они - такие дикие, жадные, глупые варвары- умудрились фашистские орды одолеть?
Хорошими по сериалу выходят только одни евреи, они тут такие несчастные, их унижают, преследуют, увольняют без причины, не дают работу, да и вообще не дают им жить. Соколов тут на профессора смотрит с каким то призрением, а раньше как подхалимничал ему, звонил с поздравлениями аж в 12 часов ночи, да не он один. А сейчас абсолютно все сотрудники института, от профессора отвернулись, как будто его нет. Профессор идет на принцип, говорит что письмо он писать не будет, выступать тоже, пускай его сажают.
На улице профессор , ну чисто случайно, встречает Анну Михалкову, которая его искала. Михалкова сообщает профессору, что против него ополчилась и дирекция института и партийная организация, дескать у профессора антисоветская истерика приключилась, его надо охладить. Профессор же говорит, что он хочет позвонить в электромеханический институт, туда думает устраиваться, а не возьмут, то он в Сибирь уедет.
Дома профессор рассказывает жене о своих неприятностях, та говорит что профессор сам во всем этом виноват. Жена говорит мужу что, если его пошлют на Колыму, она за ним туда поедет, врывается Надя и говорит, что там за кадром, немцев в Сталинграде добивают. Ну что же, почитает тогда опять воспоминания Василия Ивановича Чуйкова.
Василий Иванович Чуйков. Сражение века.
Зрителям показывают документальные кадры, Левитан зачитывает сообщение о ликвидации немецкой группировки под Сталинградом. Под голос Левитана, гражданские и военные люди молча наблюдают, как солдат лезет на вышку и вешает там Красный флаг.
Затем нам показывают уставших советских солдат, после чего нам опять показывают профессора Штрума, который катается в трамвае. Один пассажир в трамвае, издевательски так говорит, наконец то закончилась Сталинградская опупея. Ну а нас же переносят к майору Березкину, который находится в госпитале и играет в домино.
Кстати, настал уже февраль 1943 года, выиграв партию, Березкин отправляется к начальнику госпиталя, надеясь что его наконец то отсюда выпишут. Майор получает предписание отправляться на Южный фронт. Едет значит майор в полуторке и с удивлением смотрит на погоны у советских офицеров.
Прибыв к месту назначения, майор разговаривает с генералом, который заботливо спрашивает как у Березкина самочувствие. Березкин говорит что так то нормально, да плечо левое плохо слушается, но в процессе жизни разработается. Тогда генерал говорит, что вместо фронта, майор отправляется в отпуск, для дальнейшего выздоровления.
На складе Березкин получает паек, спрашивает где можно погонами разжиться, ну а зрителям опять показывают мрачного профессора Штрума, нам ведь так его нахватало. Профессор ходит с кислой физиономией и достает жену вопросами звонил ли ему кто ни будь. Людмила с не менее мрачной физиономией ему говорит, что ему никто несколько дней не звонил, и вообще достал он про это через каждые пять минут спрашивать.
Раздастся звонок в дверь, на пороге квартиры стоит Евгения Шапошникова. Сестры обнимаются, затем Евгения лежит и блаженствует в ванной, тему самими знаете чего частично раскрывают. После ванной, Евгения рассказывает сестре что она сюда приехала из за Крымова, который арестован и сидит на Лубянке.
Женечка говорит что её взяли в оборот как жену Крымова, хотя они оказывается даже не были расписаны и допрашивали её насчет троцкизма мужа. Так же Женя предполагает что донос на Крымова, написал Новиков. Затем Евгения бегает по инстанциям, для того что бы Крымову можно было носить передачи. Крымов же находясь в тюрьме подсчитывает дни своего заключения, потом гуляет в компании других заключенных по тюремному двору.
Ну а Евгения сидя на квартире профессора размышляет о том что она поедет за Крымовым. Профессор уже страдает от мания преследования и думает что за ним уже пришли, ему везде начинают мерещится звонки. Дальнейший нудные диалоги с монологами передавать не имеет смысла, ибо этот профессор с его семейством уже изрядно так надоел.
Короче, садится профессор писать покаянное письмо, потом передумывает и бросает писать и начинает в спешке переодеваться, проговаривая про себя нудную речь, обращенную лично к товарищу Сталину. Потом бросает одеваться и садится на диван, передумав идти на собрание и начинает говорить о боге, видите ли профессору кажется, что лично бог смотрит на него.
Ну а в институте собрался ученый совет, который обсуждает поведение профессора Штрума. Ну а Женечка едет на Кузнецкий, где ей дают разрешение носить передачи для Крымова. Ну а нас переносят к майору Березкину, который сидит в столовой в компании офицеров и бухает.
Ну а затем нам показывают как Березкин уже трясется в полуторке. Полуторка двигается по ветхому мосту, доска ломается, машина съезжает с моста и летит в пропасть, Березкина выкидывает из машины на склон оврага и он катится вниз вслед за машиной. Машина горит, капитан с водителем погибают, майор Березкин чудом остается жив. На этом серия заканчивается.
Так, друзья, где мы остановились? Ах, да: Русь окончательно превратилась в лоскутное одеяло из уделов, Киев потихоньку терял свой статус «матери городов русских», а на северо-востоке, в Залесье, подрастал новый хищник – Владимиро-Суздальское княжество. И у руля этого проекта встал человек, который совершил настоящую революцию своего времени. Встречайте – Андрей Юрьевич, он же Боголюбский. Прозвище «Долгорукий» его папаша, Юрий, уже отхватил, так что сыну досталось не менее крутое, зато более пафосное – «Боголюбский» (по его любимой резиденции Боголюбово).
Зародыш России
Итак, наш герой. Сын того самого Юрия Долгорукого, который всю жизнь прорубился за киевский престол. Андрей вырос в этом самом Суздальском Залесье, он был местным князем-аборигеном, в отличие от отца, который был пришельцем с юга (об этом различии было у меня в тг-канале). И он с детства видел одну простую вещь: пока его папаша тратит силы и ресурсы на бесконечную войну за звание старшего в дряхлеющем Киеве, его собственная северная земля богатеет и хорошеет на глазах. И у Андрея логичная, а главное своевременная мысль: «А нахер мне вообще этот Киев сдался?!»
Боголюбский. Реконструкция М. М. Герасимова по подлинному черепу. Монголоидность присутствует (для всех любителей "историки скрывают!")
В 1157 году умирает папаша Андрея, который добился-таки киевского стола. И что делает Андрей? Он НЕ едет в Киев занимать престол по лествице. Вместо этого он остаётся в родном Владимире и заявляет: вот теперь здесь столица. Это был не просто политический ход, это был цивилизационный разворот. Он буквально взял и вырвал сердце из древней Киевской Руси, чтобы пересадить его в новое, молодое тело.
Но просто заявить о таком развороте мало. Нужно было создать новую столицу, не уступающую по красоте и мощи Киеву (это было просто наиважнейшей задачей). И Андрей занялся этим с упоением. Он превратил Владимир в жемчужину Северо-Восточной Руси: Золотые ворота – шоб как аж в самом Киеве (свой статус нужно было подчеркнуть). Успенский собор – величественный, чтобы митрополиту тут было не стыдно молиться (Андрей очень хотел сделать Владимир религиозным центром, отдельным от Киева). Он строил храмы, крепости, монастыри. Его резиденция в Боголюбово была настоящим средневековым чудом архитектуры.
Тот самый Успенский собор в г. Владимире. По средневековым меркам это лютейший вин
А что же Киев? А Киев такого шага в принципе не понял. Тамошняя знать совсем растерялась – то есть как, Киев больше не центр силы на Руси? В итоге началась местная заварушка, и Андрею пришлось таки наводить порядок в уделе своего отца. В 1169 году его войско, состоящее из суздальцев, смолян и прочих северян и лесников, подошло к Киеву и взяло его штурмом. Вот это был шок для современников. До этого князья в междоусобицах боролись за Киев, чтобы им владеть. Андрей же пришёл, чтобы наказать Киев (хе-хе). Город был отдан на трёхдневное разграбление его войскам. Это был конец сакрального статуса «матери городов русских». Теперь старшинство определялось не историей, а силой. И сила была у Владимира.
Но у каждой медали есть обратная сторона. Стиль правления Андрея был жёстким, авторитарным. Он правил как самодержец, опираясь не на родовую боярскую аристократию (которая издревле и логично считала себя совладельцами власти), а на новых людей – младших дружинников, и что самое главное – горожан и ремесленников. Местное суздальское боярство, которое сначала поддержало своего князя, стало роптать. В итоге их просто оттеснили от кормушки, их мнение перестало учитываться. И даже здесь уже прослеживаются нотки различий между северо-востоком и юго-западом Руси. В Киеве местный олигархат (боярство) имел свои зубки и не стеснялся их пускать в дело. В Зелесье зубы местному боярству выбили сразу и наглухо.
Печать Андрея Боголюбского (это не он изображён, а святой-покровитель)
В 1164 году Андрей провёл первый после похода Юрия Долгорукого (1120) поход на волжских булгар с сыном Изяславом, братом Ярославом и муромским князем Юрием. Противник потерял много людей убитыми и знамёна. Был взят булгарский город Бряхимов (Ибрагимов) и сожжено три других города. Зимой 1172 года был организован второй поход, в котором участвовали Мстислав Андреевич, сыновья муромского и рязанского князей. Дружины соединились при впадении Оки в Волгу и ждали рати бояр, но не дождались. Этот поход не нравился всем людям и идучи не идяху, потому что не время воевать зимою болгар. Эти события свидетельствовали о крайней напряжённости взаимоотношений между князем и боярством, доходившей до такой же степени, до какой дошли в это время княжеско-боярские конфликты на противоположном краю Руси, в Галиче. Князья со своими дружинами вошли в булгарскую землю и начались грабежи и погромы. Булгары собрали войско и выступили навстречу, Мстислав предпочёл избежать столкновения из-за неблагоприятного соотношения сил. Русским пришлось отступить.
Булгары убегают от русских дружинников (речь о походе 1164 года)
Но вся эта история с переносом центра силы закончилась по классике Средневековья – заговором. Поражение войск Андрея Боголюбского при попытке захватить Киев и Вышгород в 1173 году усилило конфликт Андрея с видными боярами (недовольство которых проявлялось ещё во время неудачного похода войск Боголюбского против волжских булгар в 1172 году) и привело к заговору приближённых бояр против Андрея Боголюбского, в результате которого он в ночь с 28 на 29 июня 1174 года был убит своими боярами. Подробный рассказ об убийстве князя («О убьении Андрееве») был записан очевидцем или со слов очевидцев и сохранился в пространной редакции в составе Киевской летописи, в краткой — в составе Владимирской. Точность этого рассказа подтвердило обследование останков князя, произведённое в 1934 году.
Что же мы имеем в итоге? Андрей Боголюбский фигура трагическая и ключевая. Он перенёс политический центр Руси на Северо-Восток, предопределив будущее страны. Сломал старую киевскую традицию старшинства, поставив силу выше родового права. Заложил основы будущего самодержавия, попытавшись сломить власть бояр. Своей жизнью показал, что одной силы недостаточно – нужно договариваться с элитами. Его смерть вызвала народный бунт против бояр, но новый центр силы – Владимир – уже никуда не делся. Его дело подхватит его младший брат – Всеволод, который войдёт в историю с прозвищем Большое Гнездо и доведёт владимирское могущество до пика.
В следующей серии: как Всеволод Большое Гнездо стал самым крутым князем на Руси (и при чём тут его гнездо?) и почему его смерть окончательно похоронила надежды на единство. Будет много наследства и много интриг!
Если статья Вам понравилась - подпишитесь на меня в телеграм и на бусти. Там я выкладываю эксклюзивный контент (в т.ч. о политике), которого нет и не будет больше ни на одной площадке.
Со временем реалии жизни меняются, слова и явления уходят в прошлое. В результате современному читателю могут быть непонятны многие нюансы, шутки и даже целые сюжетные линии в произведениях классиков. В качестве примера давайте взглянем на рассказ Н. В. Гоголя «Невский проспект» глазами современников писателя и оценим забытый юмор (далее комментарии к тексту будут курсивом, чтобы отделить их от авторского текста).
Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица — красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Невского проспекта. Не только кто имеет двадцать пять лет от роду, прекрасные усы и удивительно сшитый сюртук, но даже тот, у кого на подбородке выскакивают белые волоса и голова гладка, как серебряное блюдо, и тот в восторге от Невского проспекта.
Уже в начале появляется интересный штрих: упоминание усов. Изначально для чиновников было чёткое правило: они не могли иметь ни усов, ни бороды. Позже добавилась вольность, разрешили отращивать бакенбарды. Если взглянуть на портрет молодого Гоголя, то можно увидеть: он тоже брился, ведь он был чиновникомУсы он отрастил позже, когда полностью сосредоточился на писательстве. . Крестьяне и выходцы из деревень часто носили усы, но деревенские усы обычно дополнялись бородой. Зато усы без бород могли иметь офицеры. Но офицеры обычно ходили в мундирах, даже в свободное от службы время. То есть 25-летний парень с усами и в диковинном сюртуке – с большой долей вероятности нигде не служит.
Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург. Кажется, человек, встреченный на Невском проспекте, менее эгоист, нежели в Морской, Гороховой, Литейной, Мещанской и других улицах, где жадность и корысть, и надобность выражаются на идущих и летящих в каретах и на дрожках. Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербурга. Здесь житель Петербургской или Выборгской части, несколько лет не бывавший у своего приятеля на Песках или у Московской заставы, может быть уверен, что встретится с ним непременно. Никакой адрес-календарь и справочное место не доставят такого верного известия, как Невский проспект. Всемогущий Невский проспект! Единственное развлечение бедного на гулянье Петербурга!
Во времена Гоголя Гороховая была важной транспортной артерией города, поэтому по ней действительно летали экипажи. Застроена она была недорогими доходными домами и лавками – не самое лучшее место для прогулок. Под Морской, вероятно, имелась в виду Большая Морская улица. Во времена Гоголя это была престижная улица, где селились богатые люди и располагались дорогие магазины. Литейная улица тоже считалась весьма престижной, там строили солидные особняки. Мещанская улица была наоборот не престижной. Там располагались дешёвые лавки, сдавались меблированные комнаты, а ещё там часто селились женщины с пониженной социальной ответственностью. Гоголь тоже там когда-то жил. Пески и Московская застава – далёкие окраины.
Литейный, 4 — Окружной суд, начало XX века
Какая быстрая совершается на нем фантасмагория в течение одного только дня! Сколько вытерпит он перемен в течение одних суток! Начнем с самого раннего утра, когда весь Петербург пахнет горячими, только что выпеченными хлебами и наполнен старухами в изодранных платьях и салопах, совершающими свои наезды на церкви и на сострадательных прохожих.
Раньше пекари действительно начинали работать очень рано, чтобы утром горожане могли получить свежий хлеб. Профессиональные попрошайки тоже начинали работать с самого утра. Салоп – верхняя женская одежда, широкая длинная накидка с прорезами для рук или с небольшими рукавами, скреплялась лентами или шнурами. В начале 19 века это была модная вещь среди дворянок, в 1830-х – уже нет. Салоп стал одеждой бедных мещанок. Появилось даже презрительное слово «салопница».
Тогда Невский проспект пуст: плотные содержатели магазинов и их комми еще спят в своих голландских рубашках или мылят свою благородную щеку и пьют кофий; нищие собираются у дверей кондитерских, где сонный ганимед, летавши вчера, как муха, с шоколадом, вылезает, с метлой в руке, без галстука, и швыряет им черствые пироги и объедки.
Голландские рубашки – из голландского полотно. Это тонкая льняная ткань, которая шла на хорошее белье, скатерти в дорогих ресторанах и т. д. Ганимед – в данном случае шутливая отсылка к красавцу-виночерпию, сыну троянского царя Троса в «Илиаде» Гомера. Здесь ганимедом назван слуга.
По улицам плетется нужный народ: иногда переходят ее русские мужики, спешащие на работу, в сапогах, запачканных известью, которых и Екатерининский канал, известный своею чистотою, не в состоянии бы был обмыть.
Екатерининский канал (сейчас канал Грибоедова) считался очень грязным, в том числе, потому что местные жители в то время часто сливали туда отходы своей жизнедеятельности. При Александре II его даже хотели засыпать как рассадник инфекций.
В это время обыкновенно неприлично ходить дамам, потому что русский народ любит изъясняться такими резкими выражениями, каких они, верно, не услышат даже в театре.
А солидные дамы в это время почивали, так что их ушам сквернословие не мешало.
Иногда сонный чиновник проплетется с портфелем под мышкою, если через Невский проспект лежит ему дорога в департамент. Можно сказать решительно, что в это время, то есть до двенадцати часов, Невский проспект не составляет ни для кого цели, он служит только средством: он постепенно наполняется лицами, имеющими свои занятия, свои заботы, свои досады, но вовсе не думающими о нем. Русский мужик говорит о гривне или о семи грошах меди, старики и старухи размахивают руками или говорят сами с собою, иногда с довольно разительными жестами, но никто их не слушает и не смеется над ними, выключая только разве мальчишек в пестрядевых халатах, с пустыми штофами или готовыми сапогами в руках, бегущих молниями по Невскому проспекту. В это время, что бы вы на себя ни надели, хотя бы даже вместо шляпы картуз был у вас на голове, хотя бы воротнички слишком далеко высунулись из вашего галстука, — никто этого не заметит.
Как видим, в это время просто гуляющей публики не было. Пестрядевый – из пестряди – грубой домотканой ткани из нитей разных цветов, обычно в клетку или полоску. Пестрядевые халаты обычно носили сельские жители, и речь шла не о домашней одежде, а верхней, типа плаща. В данном случае в таких халатах бегают «мальчики», которых из деревень отправили на заработки в столицу, «в люди».
В двенадцать часов на Невский проспект делают набеги гувернеры всех наций с своими питомцами в батистовых воротничках. Английские Джонсы и французские Коки идут под руку с вверенными их родительскому попечению питомцами и с приличною солидностию изъясняют им, что вывески над магазинами делаются для того, чтобы можно было посредством их узнать, что находится в самых магазинах. Гувернантки, бледные миссы и розовые славянки, идут величаво позади своих легеньких, вертлявых девчонок, приказывая им поднимать несколько выше плечо и держаться прямее; короче сказать, в это время Невский проспект — педагогический Невский проспект. Но чем ближе к двум часам, тем уменьшается число гувернеров, педагогов и детей: они наконец вытесняются нежными их родителями, идущими под руку с своими пестрыми, разноцветными, слабонервными подругами.
Кстати английские воспитатели для детей были самыми дорогими. Нанимали их в основном богатые столичные семьи, так как «англомания» была преимущественно столичным явлением. Быть «слабонервными» среди столичных дам было даже модно.
Мало-помалу присоединяются к их обществу все, окончившие довольно важные домашние занятия, как-то: поговорившие с своим доктором о погоде и о небольшом прыщике, вскочившем на носу, узнавшие о здоровье лошадей и детей своих, впрочем показывающих большие дарования, прочитавшие афишу и важную статью в газетах о приезжающих и отъезжающих, наконец выпивших чашку кофию и чаю; к ним присоединяются и те, которых завидная судьба наделила благословенным званием чиновников по особенным поручениям. К ним присоединяются и те, которые служат в иностранной коллегии и отличаются благородством своих занятий и привычек. Боже, какие есть прекрасные должности и службы! как они возвышают и услаждают душу! но, увы! я не служу и лишен удовольствия видеть тонкое обращение с собою начальников.
В газетах печатали информацию о приехавших и уехавших, и особенно важно было писать про уехавших. Об этом информировали, чтобы человек не наплодил долгов и не сбежал незамеченным. Чиновники по особым поручениям состояли при министрах, губернаторах и других начальниках. Гражданская служба была менее престижна, чем военная, а среди чиновников самой престижной считалась Коллегия иностранных дел, куда можно было попасть только при наличии соответствующих связей. Насчёт тонкого обращения начальников – это ирония, так как существовала жёсткая субординация, и начальники с подчинёнными не церемонились.
Все, что вы ни встретите на Невском проспекте, все исполнено приличия: мужчины в длинных сюртуках, с заложенными в карманы руками, дамы в розовых, белых и бледно-голубых атласных рединготах и шляпках. Вы здесь встретите бакенбарды единственные, пропущенные с необыкновенным и изумительным искусством под галстук, бакенбарды бархатные, атласные, черные, как соболь или уголь, но, увы, принадлежащие только одной иностранной коллегии. Служащим в других департаментах Провидение отказало в черных бакенбардах, они должны, к величайшей неприятности своей, носить рыжие. Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером, никакою кистью не изобразимые; усы, которым посвящена лучшая половина жизни, — предмет долгих бдений во время дня и ночи, усы, на которые излились восхитительнейшие духи и ароматы и которых умастили все драгоценнейшие и редчайшие сорты помад, усы, которые заворачиваются на ночь тонкою веленевою бумагою, усы, к которым дышит самая трогательная привязанность их посессоров и которым завидуют проходящие.
Как видим, многие трепетно относились и к бороде, и к усам. Помадами называли всю косметическую продукцию кремообразной текстуры. Веленевая бумага – дорогая писчая бумага (то есть для письма, а не технических нужд). Посессор – владелец.
Тысячи сортов шляпок, платьев, платков, — пестрых, легких, к которым иногда в течение целых двух дней сохраняется привязанность их владетельниц, ослепят хоть кого на Невском проспекте… А какие встретите вы дамские рукава на Невском проспекте! Ах, какая прелесть! Они несколько похожи на два воздухоплавательные шара, так что дама вдруг бы поднялась на воздух, если бы не поддерживал ее мужчина; потому что даму так же легко и приятно поднять на воздух, как подносимый ко рту бокал, наполненный шампанским.
Пышные рукава были в моде, а автор описывает их утрированно ещё более пышными. Их иронично описывал и Пушкин в «Барышне-крестьянке».
Нигде при взаимной встрече не раскланиваются так благородно и непринужденно, как на Невском проспекте. Здесь вы встретите улыбку единственную, улыбку верх искусства, иногда такую, что можно растаять от удовольствия, иногда такую, что увидите себя вдруг ниже травы и потупите голову, иногда такую, что почувствуете себя выше адмиралтейского шпица и поднимете ее вверх… Есть множество таких людей, которые, встретившись с вами, непременно посмотрят на сапоги ваши, и, если вы пройдете, они оборотятся назад, чтобы посмотреть на ваши фалды. Я до сих пор не могу понять, отчего это бывает. Сначала я думал, что они сапожники, но, однако же, ничуть не бывало: они большею частию служат в разных департаментах, многие из них превосходным образом могут написать отношение из одного казенного места в другое; или же люди, занимающиеся прогулками, чтением газет по кондитерским, — словом, большею частию всё порядочные люди.
Многие современники высмеивали стремление к субординации во всём, особенно среди чиновников. Чтобы определить, кто перед ними, люди пытались оценивать одежду и обувь. Фалды – удлинённые задние концы фрака или мундира. Их дизайн часто менялся, они были то длиннее, то короче, то заострённые, то закруглённые. Одежда стоила дороже, чем сейчас, поэтому постоянно следовать моде было довольно накладно. Глядя на фалды (в комплексе с другими деталями одежды) можно было определить, давно ли пошита одежда (и, соответственно, водятся ли у хозяина деньги)
В это благословенное время от двух до трех часов пополудни, которое может назваться движущеюся столицею Невского проспекта, происходит главная выставка всех лучших произведений человека. Один показывает щегольской сюртук с лучшим бобром, другой — греческий прекрасный нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая — пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый — перстень с талисманом на щегольском мизинце, шестая — ножку в очаровательном башмачке, седьмой — галстук, возбуждающий удивление, осьмой — усы, повергающие в изумление. Но бьет три часа, и выставка оканчивается, толпа редеет.
Во времена Гоголя перстни-талисманы были в моде, и некоторые щёголи действительно носили их на мизинцах. Такой перстень был, например, у Пушкина.
В три часа — новая перемена. На Невском проспекте вдруг настает весна: он покрывается весь чиновниками в зеленых вицмундирах. Голодные титулярные, надворные и прочие советники стараются всеми силами ускорить свой ход. Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари спешат еще воспользоваться временем и пройтиться по Невскому проспекту с осанкою, показывающею, что они вовсе не сидели шесть часов в присутствии. Но старые коллежские секретари, титулярные и надворные советники идут скоро, потупивши голову: им не до того, чтобы заниматься рассматриванием прохожих; они еще не вполне оторвались от забот своих; в их голове ералаш и целый архив начатых и неоконченных дел; им долго вместо вывески показывается картонка с бумагами или полное лицо правителя канцелярии.
Присутствие – присутственное место – госучреждение, место, где работал чиновник. Чиновники продвигались по службе, опираясь на табель о рангах. Существовало 14 классов, где 14-й – самый низший.
С четырех часов Невский проспект пуст, и вряд ли вы встретите на нем хотя одного чиновника. Какая-нибудь швея из магазина перебежит через Невский проспект с коробкою в руках, какая-нибудь жалкая добыча человеколюбивого повытчика, пущенная по миру во фризовой шинели, какой-нибудь заезжий чудак, которому все часы равны, какая-нибудь длинная высокая англичанка с ридикулем и книжкою в руках, какой-нибудь артельщик, русский человек в демикотоновом сюртуке с талией на спине, с узенькою бородою, живущий всю жизнь на живую нитку, в котором все шевелится: спина, и руки, и ноги, и голова, когда он учтиво проходит по тротуару, иногда низкий ремесленник; больше никого не встретите вы на Невском проспекте.
Повытчик – служитель канцелярии, должностное лицо, ведавшее делопроизводством в суде Русского государства в 16—17 веке. Во времена Гоголя слово использовалось в ироничном значении, и с человеколюбием оно точно не ассоциировалось. Фриз – грубая шерстяная ткань, из которой шили верхнюю одежду. В старой фризовой шинели ходил гоголевский Акакий Акакиевич. То есть тут речь о бедном человеке, ставшем жертвой судебного произвола или равнодушия фемиды. Демикотон – тоже дешёвая грубая ткань, из неё шили сюртуки и не только. Талия на спине – ироничное указание на то, что одежда очень старая. Когда-то в моде была завышенная талия, но в 1830-х эта мода давно прошла. Но как только сумерки упадут на домы и улицы и будочник, накрывшись рогожею, вскарабкается на лестницу зажигать фонарь, а из низеньких окошек магазинов выглянут те эстампы, которые не смеют показаться среди дня, тогда Невский проспект опять оживает и начинает шевелиться.
В то время фонари зажигались и гасились вручную. Эстамп – гравюра, оттиск изображения.
Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари очень долго прохаживаются; но старые коллежские регистраторы, титулярные и надворные советники большею частию сидят дома, или потому, что это народ женатый, или потому, что им очень хорошо готовят кушанье живущие у них в домах кухарки-немки. Здесь вы встретите почтенных стариков, которые с такою важностью и с таким удивительным благородством прогуливались в два часа по Невскому проспекту. Вы их увидите бегущими так же, как молодые коллежские регистраторы, с тем, чтобы заглянуть под шляпку издали завиденной дамы, которой толстые губы и щеки, нащекатуренные румянами, так нравятся многим гуляющим, а более всего сидельцам, артельщикам, купцам, всегда в немецких сюртуках гуляющим целою толпою и обыкновенно под руку.
В 19 веке добропорядочные дамы в вечернее время одни не ходили. Те, у кого была возможность, обычно даже в дневное время брали с собой слугу. В дневное время идущая по улице женщина ещё могла просто спешить по своим делам. В вечернее время фланирующие по улице женщины обычно были проститутками. Далее у автора лиричное описание молодого романтичного художника, который заинтересовался незнакомкой, шёл за ней до её дома, а там оказался бордель.
— Стой! — закричал в это время поручик Пирогов, дернув шедшего с ним молодого человека во фраке и плаще. — Видел?— Видел, чудная, совершенно Перуджинова Бианка.— Да ты о ком говоришь?— Об ней, о той, что с темными волосами. И какие глаза! Боже, какие глаза! Все положение, и контура, и оклад лица — чудеса!— Я говорю тебе о блондинке, что прошла за ней в ту сторону. Что ж ты не идешь за брюнеткою, когда она так тебе понравилась?— О, как можно! — воскликнул, закрасневшись, молодой человек во фраке. — Как будто она из тех, которые ходят ввечеру по Невскому проспекту; это должна быть очень знатная дама, — продолжал он, вздохнувши, — один плащ на ней стоит рублей восемьдесят!— Простак! — закричал Пирогов, насильно толкнувши его в ту сторону, где развевался яркий плащ ее. — Ступай, простофиля, прозеваешь! а я пойду за блондинкою.
В итоге Пискарёв оказался в притоне на четвёртом этаже (чем выше этаж, тем дешевле жильё), откуда с ужасом сбежал. Затем дома ему приснилось, что незнакомка – на самом деле дама, которая просто так хотела развлечься.
Все откинувши, все позабывши, сидел он с сокрушенным, с безнадежным видом, полный только одного сновидения. Ни к чему не думал он притронуться; глаза его без всякого участия, без всякой жизни глядели в окно, обращенное в двор, где грязный водовоз лил воду, мерзнувшую на воздухе, и козлиный голос разносчика дребезжал: «Старого платья продать». Вседневное и действительное странно поражало его слух.
Скупкой старого платья занимались преимущественно татары, которые не всегда дружили с русским языком. Сначала В лирический герой, чтобы несчастная любовь не мешала спать, отправился к персиянину за опиумом - по-столичному, по-богемному, а большинство обывателей просто напились бы. В конце 19 века уже процветала аптечная наркомания, и добыть наркотики было проще, а во времена Гоголя они встречались намного реже. Далее герой решил, что это ошибка, надо красавицу спасать, вызволив из борделя, чтобы вместе заниматься честным трудом, но ей эта идея «почему-то» не понравилась. Не захотела она быть ни швеёй, ни прачкой. В итоге бедняга наложил на себя руки.
Я не люблю трупов и покойников, и мне всегда неприятно, когда переходит мою дорогу длинная погребальная процессия и инвалидный солдат, одетый каким-то капуцином, нюхает левою рукою табак, потому что правая занята факелом. Я всегда чувствую на душе досаду при виде богатого катафалка и бархатного гроба; но досада моя смешивается с грустью, когда я вижу, как ломовой извозчик тащит красный, ничем не покрытый гроб бедняка и только одна какая-нибудь нищая, встретившись на перекрестке, плетется за ним, не имея другого дела.
Автор описывает похороны состоятельных господ. Для погребальной процессии нанимали факельщиков. Они обычно были одеты в белое, носили цилиндры, несли зажжённые фонари.
1903 год
Поручик Пирогов тем временем шёл за блондинкой. Эта красавица оказалась более добропорядочной гражданкой. Итак, Пирогов не переставал преследовать незнакомку, от времени до времени занимая ее вопросами, на которые она отвечала резко, отрывисто и какими-то неясными звуками. Они вошли темными Казанскими воротами в Мещанскую улицу, улицу табачных и мелочных лавок, немцев-ремесленников и чухонских нимф… Перед ним сидел Шиллер, — не тот Шиллер, который написал «Вильгельма Телля» и «Историю Тридцатилетней войны», но известный Шиллер, жестяных дел мастер в Мещанской улице. Возле Шиллера стоял Гофман, — не писатель Гофман, но довольно хороший сапожник с Офицерской улицы, большой приятель Шиллера.
Шиллер был пьян и хотел отрезать себе нос, чтобы не тратить деньги на табак. Но Пирогов его отвлёк от членовредительства.
Шиллеру показалось очень досадно, что вдруг незнакомое, непрошеное лицо так некстати ему помешало. Он, несмотря на то что был в упоительном чаду пива и вина, чувствовал, что несколько неприлично в таком виде и при таком действии находиться в присутствии постороннего свидетеля. Между тем Пирогов слегка наклонился и с свойственною ему приятностию сказал:— Вы извините меня...— Пошел вон! — отвечал протяжно Шиллер. Это озадачило поручика Пирогова. Такое обращение ему было совершенно ново. Улыбка, слегка было показавшаяся на его лице, вдруг пропала. С чувством огорченного достоинства он сказал:— Мне странно, милостивый государь... вы, верно, не заметили... я офицер...— Что такое офицер! Я — швабский немец. Мой сам (при этом Шиллер ударил кулаком по столу) будет офицер: полтора года юнкер, два года поручик, и я завтра сейчас офицер. Но я не хочу служить. Я с офицером сделает этак: фу! — при этом Шиллер подставил ладонь и фукнул на нее.
С одной стороны социальный статус Пирогова был значительно выше, чем у немецкого «гастарбайтера». Поэтому хамство пьяного немца ставило его в тупик. Вызвать на дуэль можно было только равного по положению. Поколотить обидчика – задача рисковая, тот не один. Он обращается к нему: Милостиливый государь! Когда-то это было стандартное вежливое обращение, но затем к нему добавился привкус казёнщины, примерно как «дорогой товарищ» и холодной вежливости с привкусом покровительства. Но немец этих нюансов не знал и церемониться не стал. В итоге дон жуан просто решил не связываться с пьяным. Он решил соблазнить его хорошенькую жену и почти преуспел в этом. Однако в шаге от любовных утех его поймали и поколотили. Я уверен, что Шиллер на другой день был в сильной лихорадке, что он дрожал как лист, ожидая с минуты на минуту прихода полиции, что он Бог знает чего бы не дал, чтобы все происходившее вчера было во сне. Но что уже было, того нельзя переменить. Ничто не могло сравниться с гневом и негодованием Пирогова. Одна мысль об таком ужасном оскорблении приводила его в бешенство. Сибирь и плети он почитал самым малым наказанием для Шиллера. Он летел домой, чтобы, одевшись, оттуда идти прямо к генералу, описать ему самыми разительными красками буйство немецких ремесленников. Он разом хотел подать и письменную просьбу в Главный штаб. Если же Главный штаб определит недостаточным наказание, тогда прямо в Государственный совет, а не то самому государю. Но все это как-то странно кончилось: по дороге он зашел в кондитерскую, съел два слоеных пирожка, прочитал кое-что из «Северной пчелы» и вышел уже не в столь гневном положении. Притом довольно приятный прохладный вечер заставил его несколько пройтись по Невскому проспекту; к девяти часам он успокоился и нашел, что в воскресенье нехорошо беспокоить генерала, притом он, без сомнения, куда-нибудь отозван, и потому он отправился на вечер к одному правителю Контрольной коллегии, где было очень приятное собрание чиновников и офицеров. Там с удовольствием провел вечер и так отличился в мазурке, что привел в восторг не только дам, но даже и кавалеров.
Пирогов действительно оказался перед сложным выбором. Он, конечно, мог бы пойти жаловаться, но обстоятельства дела таковы, что он сам бы был ещё долго предметом шуток.
В конце автор резюмирует, что «он лжет во всякое время, этот Невский проспект».
Больше рассказов о дореволюционном быте в моей книге тут
В южной части Германии, в городе Нёрдлинген (Бавария), археологи из Баварского государственного управления по сохранению памятников сделали удивительную находку: 3000-летний бронзовый меч, датируемый XIV веком до н.э. Этот артефакт был извлечен из могилы, содержащей останки мужчины, женщины и ребенка, а также другие погребальные предметы и оружие. Открытие произошло недалеко от бывшего кельтского поселения, и оно особенно ценно, поскольку большинство курганов в этом регионе были разграблены еще в древности или вскрыты в XIX веке.
полное фото захоронения
Состояние меча поражает, он сохранился так хорошо, что выглядит почти новым. Рукоять богато украшена, а на клинке нет следов ударов, что указывает на то, что он, вероятно, выполнял церемониальную функцию или символизировал высокий статус. Тем не менее, эксперты полагают, что оружие можно использовать в бою, в первую для нанесения рубящих ударов, о чем свидетельствует центр тяжести, расположенный в передней части клинка.
Ценность обнаруженного меча заключается в его искусно выполненной и прекрасно сохранившейся рукояти. Она была изготовлена методом литья непосредственно на клинок , а затем украшена.
Всем спасибо, кто прочитал. Подписывайтесь будет интересно.
Еще есть группа в вк https://vk.com/club230098140 - где статьи выходят чуть раньше, есть короткие посты, и просто исторические фотографии.
Так же сообщество в телеграмме https://t.me/+Y-znwBrdDJlhMTIy тут выходит, дополнительный контент 18+ и самые кровавые и ужасные истории
Помните телегу, которую прогнал для своих гостей мсьё Кэнди (Ди Каприо) в фильме «Джанго освобождённый»? Он там долго объяснял на черепе старого негра, кто есть кто, и почему негры должны оставаться рабами белых господ (осуждаю). Понятно, что сегодня кажется странным, что когда-то учёные всерьёз пытались по черепу определить характер человека. Но в прошлом френология была не просто модой – её считали настоящей наукой, она собирала полные залы и влияла на медицину, политику и литературу. Поэтому когда мы с вами думаем о XIX веке, то обычно вспоминаем красивые усатые портреты, паровозы, Бальзака, кто-то даже Маркса. Последнее, что придёт в голову, что серьёзные учёные того времени ходили вокруг черепов с циркулем и решали: «Этот господин, судя по выпуклости над ухом, явно склонен к воровству».
Родоначальником сего учения стал австрийский врач Франц Йозеф Галль. Он верил, что психические способности и черты личности связаны с отдельными участками мозга, а рельеф черепа отражает развитие этих участков. Мозг якобы состоит из отдельных «органов» (ну типа модулей в компьютере), каждый отвечает за свою функцию — любовь, честность, музыкальность, страсть к выпивке (последнее я выдумал, но там реально были очень странные пункты). Если у тебя шишка в нужном месте – поздравляю, ты прирождённый депутат поэт. Если впадина, то, увы, будешь блогером. Галль с энтузиазмом читал лекции, показывал черепа и уверял публику: по голове можно узнать внутренний мир любого человека.
Галль и его черепушка
Скептики не заставили себя ждать. Академия наук в Париже официально признала взгляды Галля ненаучными. Но это только подогрело интерес. Учение распространилось по Европе и Америке, лекции собирали тысячи слушателей. В Англии популяризатор Иоганн Шпурцгейм сделал френологию настоящей модой. На полках лавок появлялись фарфоровые головы с разрисованными зонами мозга. Люди дарили их друг другу, как сегодня дарят сувениры.
Особый успех френология имела в США. Там её сочетали с верой в прогресс и индивидуальные способности. Некоторые предприниматели открывали «френологические кабинеты», где клиентам за деньги «читали» характер по форме черепа. Газеты публиковали статьи о том, как френология помогает выбрать профессию или найти совместимого супруга. Конечно, всё это очень быстро полюбили не только в кабинетах, но и на ярмарках. Шарлатаны на потеху публике ощупывали головы любопытным дамам и господам: «О, мадам, у вас явно выдающийся ум и страсть к изящным искусствам!» (читай: занесите ещё пять баксов в карман).
Карикатуры уже тогда высмеивали всю эту чушь
Однако у этой моды была и тёмная сторона. Френология оказалась удобным инструментом для оправдания расовых предрассудков. Её сторонники утверждали, что у одних народов «по природе» больше склонности к труду или к насилию, чем у других. Так лженаука помогала закреплять стереотипы и социальное неравенство. Интересно, что идея также прижилась и в полицейской практике. Мол, можно вычислить преступника по форме черепа. Скажем так: если бы это реально работало, половину человечества пришлось бы закрыть на всякий случай.
Но нельзя отрицать и положительное влияние. Идея о том, что разные области мозга отвечают за разные функции, со временем нашла подтверждение в нейробиологии. Конечно, Галль ошибался в деталях, но сам поворот мысли оказался плодотворным.
Френология оставила след и в культуре. Её мотивы встречаются в романах Чарльза Диккенса и в медицинских описаниях викторианской эпохи. Даже сегодня образ фарфоровой головы с разрисованными зонами остаётся символом XIX века. А в фильмах Квентина Тарантино или в романах о вампирах можно встретить героев-френологов – как напоминание о том, как наука и мода иногда путаются между собой.
В итоге френология прожила век как «лженаука с научным лицом». Она оказалась ложной в методах и выводах, но помогла зародиться настоящей нейропсихологии. И сегодня, глядя на фарфоровую голову с надписями «музыкальность» или «любовь к детям», мы видим не просто курьёз, а память о времени, когда человечество искало ключ к тайнам личности и не боялось ошибаться.
Если статья Вам понравилась - подпишитесь на меня в телеграм и на бусти. Там я выкладываю эксклюзивный контент (в т.ч. о политике), которого нет и не будет больше ни на одной площадке.
Предыдущая часть обзора сериала с пересказом сюжета, находится ЗДЕСЬ по ССЫЛКЕ.
Ну что, соскучились по злобным упырям из НКВД? Ведь мы так давно их с вами не видели. Злобный следователь, допрашивает арестованного комиссара Крымова и спрашивает, кем и когда он был завербован, пока находился в окружении. Крымов идет в отказ, говорит что никто его не вербовал, тогда злобный упырь по отношению комиссара принимает меры физического воздействия , бьет Крымова кулаком по морде.
Приоткрою страшную тайну, почему арестовали Крымова. Помните эпизод в поезде, когда полковник Новиков, полковому комиссару раскрыл часть биографии Крымова, которую ему поведала Женечка? Так вот, полковник Новиков тогда обмолвился, что сам Троцкий в свое время, высказался положительным образом о статье Крымова. Так вот после той беседы, жирный полковой комиссар, накатал на Крымова донос как на злостного Троцкиста.
Удар кулаком по морде, ну очень удивил Крымова, да так что то про себя начал размышлять, как это так, его такого честного и правильного коммуниста, вдруг ударил коммунист. Ну вы же знаете этих коммунистов, им бы только кого ни будь побить и расстрелять, ну а перед этим обязательно выпить водки.
Потом нам показывают комиссара Крымова в мрачных застенках Барад-дура, где он сидит в общей камере среди других задержанных. В камеру где Крымов содержится вламывается злобный упырь лейтенант, да еще и бьет солдата конвоира за нерасторопность, который дверь медленно открывал. Крымова сажают в одиночную камеру, прежнего жильца за кадром уже расстреляли. Оказывается, в этой вселенной, одиночные камеры предназначались для тех узников, кому вынесен смертный приговор.
Есть один существенный плюс, камера Крымову большего размера, чем та которая досталась Дмитрию Певцову в сериале "В Круге первом", есть где поспать, да и Балуева никто живьем сжигать не собирается. Крымов ходит по камере и сам себя спрашивает, за что же его арестовали. Тут опять заходят надзиратели и говорят, пускай он лучше пока в караулке посидит.
Ну вот, даже камеры комиссара тут лишили, отдохнуть даже не дают. Конвоир в караулке делится с Крымовым своими переживаниями, дескать ему лучше на прудовую чем тут, здесь быстрее поседеешь, вон повели сейчас самострельщика на расстрел. Куда в этой вселенной, подевались штрафные подразделения?
Конвоир рассказывает, расстреляли дескать труса как положено, землей присыпали, а он ночью ожил , выкопался из могилы, и обратно сюда пришел, вот его опять повели на расстрел. Вот так кровная советская власть, одних и тех же людей по десять раз расстреливала, запрещений в России "Мемориал", тут не даст соврать.
Крымов говорит, что два раза не расстреливают, помиловать должны. На это надзиратель говорит, что миловали при царе, а у нас приговор должен быть приведен в исполнение. Ну вообще то приговор к расстрелу не всегда означает именно расстрел, дело могли пересмотреть и назначить другое наказание. Ну и опять же, куда в этой вселенной подевались штрафные подразделения? Или Володарский когда писал сценарий к этому сериалу, про них напрочь забыл?
За Крымовым приходят злобные упыри, сажают его в грузовик, после чего везут его в Москву. Нас же переносят к профессору Штруму, которому по телефону звонит его коллега и высказывает восхищение по проделанной им работе. Только профессор положил трубку, как снова звонит телефон, на связи находится Соколов, который говорит, что против Штрума кто то там голосовал.
Затем трубку берет Анна Михалкова и тоже профессора поздравляет. Потом профессор идет к жене и хвастает, что его выдвинули на Сталинскую премию.
Людмила, мужа обнимает и радостно так поздравляет. Ну а профессор начинает рассуждать о своем комплексе неполноценности. Тут же выясняться, что уже двенадцать ночи, а Нади дома еще нет, но профессора это не очень тревожит и он идет спать. Но тут снова звонит телефон, звонит очередной коллега с поздравлениями. Так же коллега сообщает про некий тревожный звоночек, который сулит профессору неприятностями на работе.
Нда, давненько Сталинграда в Сериале не было, по сути он вообще тут закончился на капитане Грекове с гибелью его гарнизона. Приведу некоторые выдержки из книги Василия Ивановича Чуйкова "Сражение века".
Чуйков Василий » Сражение века
Ну а нам тут показывают профессора на рабочем месте. Профессор доращивает Соколова о вчерашнем заседании. По словам Соколова выходит, что поклонники профессора расхваливая его, оказывают ему медвежью услугу, тем самым раздражая высокое начальство. Какой то Жаворнов критиковал профессора в том, что его работа противоречит Ленинским взглядам на материю.
При этом оказывается, что работа профессора, как то противоречит каким то там установкам от политбюро ЦК. При этом такому заявлению никто не возражал, в том числе и Соколов, который посчитал бессмысленным вступать в спор. Тут в кабинет к профессору заходит какая о женщина, которая говорит, что её попросили зайти в отдел кадров и написать заявление об уходе, дескать получено распоряжение от нового директора увольнять всех лаборантов не имеющих высшего образования.
Профессор орет что это все брехня и он понятия об этом не имеет и пусть женщина идет работать. Профессор идет в отдел кадров выяснять отношения , он требует отменить приказ об увольнении старшего лаборанта, дескать она институт спасала под бомбами и имущество охраняла.
Но лысому начальнику кадров, на это обстоятельства как то наплевать, он советует профессору обратится с этим вопросом к другому человеку из дирекции института.
Насчёт лаборантки, профессор обращается к человеку из дирекции института, но тому тоже как то наплевать на лаборантку, которая спасала имущество института под бомбами. Так же этот нехороший человек, не утвердил кандидатуру одного талантливого юноши по фамилии Ландесман. Дескать смотрите как в Советском Союзе евреев всячески притесняли, должности им не давали, при случае увольняли и вообще всячески им жить мешали.
Профессор устраивает скандал и орет что он так работать не будет. Потом профессор идет к академику Шишакову со своими претензиями. Профессор не доволен что в институте всячески притесняют евреев. Академик же переводит стрелки на работу профессора, которая противоречит самой природе вещества.
Профессор же говорит, что он так работать не может и случае отказов в его просьбах, он будет вынужден уйти из института, после чего уходит и хлопает дверью. Дома профессор говорит жене, что ему видимо придется уйти из института. Людмила говорит что профессор спятил, после чего заставляет мужа выпить какую то гадость и заводит разговор про Надю.
Оказывается у Нади есть кавалер, какой то советский офицер и девушка о ужас, с ним целуется. Надо было этот сериал назвать не "Жизнь и судьба", а "Профессор Штрум тоже плачет", потому что жизненным проблемам семейства профессора-посвящена львиная доля экранного времени. Тут приходит дочь из школы, мать требует что бы отец с ней поговорил. Профессор прямо в лоб спрашивает дочь, с кем это она там целуется прямо перед парадной дверь.
Дочь хмурится и говорит что парня зовут Андрюша, он учится в школе лейтенантов и она за него замуж собралась. Профессор начинает на дочь орать, называет кавалера Нади нехорошим словом, дочь обижается и уходит. Профессор же срывает злость на жене.
Затем нам показывают, как профессор сидя за столом заполняет анкету, которую ему дали в отделе кадров, заполняя одну графу, что он МУЖЧИНА, испытывая сомнения в этом. Ну взял бы он тогда в графе "пол", написал что он женщина, если так сильно сомневается что он мужчина.
Пока профессор думает над анкетой, зрителя переносят к комиссару Крымову, которого доставили к зловещего виду зданию. Далее происходит почти то же самое что с Дмитрием Певцовым в сериале "В Круге первом", после его ареста, только на этот раз в быстром темпе. После чего Крымова сажают в общую камеру, где он знакомится с сокамерниками.
Бородатый человек чем то похожий на Солженицына, начинает рассказывать как из него сделали братца кролика. Пока Крымов сидит в камере, нас переключают на полковника Новикова, который сидя за столом с аппетитом яичницу жрет. Заходит жирный комиссар и говорит, что пора ехать, надо немца воевать. Новиков распоряжается подать машину, после чего отправляется на НП.
Какой то генерал, которого мы раньше в сериале не видели, докладывает лично товарищу Сталину о начале контрнаступления советских войск под Сталинградом. Зрителям показывают кадры кинохроники, затем Новикова на НП. Комиссар орет на Новикова за то, что тот задержал наступление, и за это с них снимут головы . Новиков говорит что рано наступать, машин много потеряем.
Комиссар настаивает на том что пора. Генерал Василевский, звонит другому генералу и спрашивает, почему не пошли в прорыв танки и знает ли он что с ним за это будет. Генерал Еременко, звонит толстому генералу и начинает на него орать, дескать вы там все спятили, почему танки в прорыв не пошли. Жирный генерал оправдывается, дескать на направлении танков остались неподавленные артиллерийские орудия противника. Но генерала Еременко это не волнует, он требует пускать в бой танки.
При этом жирному генералу, Еременко обещает тюремную баланду, которую он будет жрать перед расстрелом, если танки не пойдут в бой. Жирный генерал, уже звонит полковнику Новикову и требует, немедленно отправлять танки в бой. Новиков приказ не выполняет, звонит артиллеристам, чтобы они обстреливали немцев еще четыре минуты, и только после второго звонка от командарма, который уже лично обещает Новикова расстрелять, отправляет танки на прорыв.
Танки без пехоты идут на прорыв. Ну а Новиков, комиссар и начальник штаба, наливают по водочке и начинают выпивать. Ну а от того как комиссар подхалимничает и говорит, что он никогда не забудет, как полковник задержал атаку на восемь минут, мы понимаем что Новикова в бедующем не ожидает ничего хорошего. Ну контрнаступление советских войск под Сталинградом, нам не показали. Ну что же почитаем тогда что про это пишет Василий Иванович Чуйков.
Тут же в сериале, полковник Новиков, кидает в комиссара снежком, распоряжается готовить штаб к перебазированию, после чего уезжает. Ну а комиссар стирает со своей мерзкой рожи улыбку, говорит что он, на Новикова написал докладную записку, в связи с тем что полковник задержал наступление советских танков на восемь минут, на этом серия заканчивается.
Портрет Елизаветы Петровны. Художник Иван Вишняков (1743).
18 (29 по новому стилю) августа 1760 года императрица Елизавета Петровна издала указ, запрещающий госчиновникам брать взятки. Вот, право же, новость! И как все российские новости, что современные, что многовековой давности, ее надо понимать ровно наоборот. Ведь на самом деле Елизавета этим указом взяточничество не искоренила, а по существу легализовала. Потому что на тот момент чиновники-взяточники в «правовом плане», что называется, были подвешены в воздухе. Формально еще действовали петровские указы, по которым их (чисто теоретически) били бы батогами, пытали, ссылали, конфисковывали имущество и даже грозили смертью.
Да, петровские указы были суровыми — но, в сущности, именно Петр сделал больше чем кто-либо другой для становления взяточничества в России! Он создал чиновничьи классы и весь государственный аппарат, а стимулами для бескорыстной работы на благо государства всю эту толпу не обеспечил. Да, он назначил им жалования. Но — несоразмерно маленькие. Нижним чинам этих денег вообще едва хватало на жизнь впроголодь. Ну и конечно, они (как писал сам Император) «играли в закон, как в карты, подбирая масть к масти, и неустанно подводили мины под фортецию правды». То есть, продолжали брать взятки, с которыми Петр яростно боролся.
На одном из заседаний Сената он в гневе обещал издать такой указ, по которому всякий, кто украдёт у казны сумму, на которую можно купить верёвку, будет повешен (цена верёвок в петербургских скобяных лавках в тот день, говорят, взлетела до небес). Однако генерал-прокурор Ягужинский на это тихо возразил: «Неужели вы хотите остаться императором без служителей и подданных?». Петр, конечно, был человеком импульсивным, но к здравым словам прислушивался, поэтому махнул рукой, и ограничился тем, что за все свое правление за взятки покарал смертью лишь сибирского губернатора князя Гагарина (и то история тут неясная, Гагарин обвинялся и в других преступлениях, в первую очередь, в замышлении бунта и попытке «отделить» Сибирь от России). Потом пыл Петра иссяк, и статьи против взяточников остались только в «Указе о фискалах» и на страницах «Воинского артикула», причем так далеко, что до них никто из читателей этих увлекательных документов не доходил. Применяли их не слишком часто.
Пётр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе. Художник Николай Ге (1871).
То есть, де-факто взяточников уже и в позднюю петровскую пору никто особо не трогал. Но при Петре государственным чиновникам, по крайней мере, платили! А после его смерти — перестали. В государственной казне, что называется, «мышь повесилась», поэтому надо было экономить. Теперь подразумевалось, что мелкие и средние служащие кормиться будут сами, как умеют, и это очень хорошо для государства.
Екатерина I, взошедшая на трон после Петра, в одном из первых же своих постановлений, утверждая смету на разные государственные расходы, как бы между прочим написала: «а приказным людям денег не давать, а довольствоваться им от дела по прежнему обыкновению от челобитчиков, кто что даст по своей воле, понеже и наперед того им жалованья не бывало, а пропитание и без жалованья имели».
И точно! Новое в России — это всегда что-то старое. Подобный порядок веками существовал на Руси до петровских реформ. И назывался он просто: «кормление». В седую старину бояр и других служивых людей обязано было содержать население тех мест, управлять которыми их назначал царь. Официально «корм» чаще давался натурой: хлебом, мясом, сыром, медом и прочими вкусностями. То есть, действительно, царских слуг подкармливали как каких-нибудь диковинных животных. Но, конечно, одной едой дело не ограничивалось. Давали им и денег. Это (особенно когда нужно было решить какой-нибудь щекотливый вопрос) действовало гораздо лучше, чем простое «прикармливание».
«Торг в стране восточных славян. Картины по русской истории» Художник Сергей Иванов (1909).
Постепенно эта система «кормлений» сделалась как бы неофициальной, она соседствовала с выплатой жалований (их своим «приказным», то есть государственным чиновникам, задолго до Петра начал выплачивать еще Иван Грозный, он же за взятки иной раз и казнил). Вполне справедливо считалось, что чиновник будет проявлять больше рвения и честности, если ему платит деньги государство. Но вот только с этими выплатами все было очень сложно. Ведь между жалованием и зарплатой (в нынешнем смысле слова) существует колоссальная разница.
Вот как пишет об этом историк Ольга Кошелева: «жалованье не предназначалось для эквивалентной расплаты за труд, это был дар, его жаловали за верную службу, фактически — за преданность, одновременно оно являлось и «милостыней», выданной для поддержания существования. Чтобы получить даже положенное по указу жалованье, его следовало просить, подавая челобитную на царское имя».
Другими словами, жалование, в отличие от зарплаты — вещь не вполне регулярная, даже если по правилам оно обещано каждый год. Оно чем-то напоминало ту же взятку, но со стороны государства. К тому же его легко могли отменить, что и сделала Екатерина I.
И немудрено. Ведь рядом с ней находился человек, который самим своим существованием доказывал, что «государственные люди» могут прекрасно обходиться без жалований. Это был самый знаменитый коррупционер эпохи, Александр Меншиков. С кого он только не брал взяток! И с Военной коллегии, и с Московского казначейства, и с Мазепы (за содействие в избрании гетманом), и с того же графа Гагарина, которого Петр в итоге все равно казнил… Сам Меншиков постоянно находился при Петре под следствием, но отделывался шутливыми порицаниями со стороны Императора. Мол, пускай ворует, главное, чтобы не изменял! После смерти своего старого друга и советника Лефорта Петр так и сказал о Меншикове: «Осталась у меня одна рука, вороватая, да верная». А при Екатерине Меншиков и вовсе стал «теневым правителем» России. Понятно, что при таком придворном образце чиновникам всех рангов было к чему стремиться. Правда, при Петре II Меншикова отправили-таки в ссылку, но все без толку. Взяточничество и казнокрадство в России продолжало покорять новые вершины, а на смену Меншикову (уже при Анне Иоанновне) пришел герцог Бирон, потрясший воображение современников и историков тем, что получал колоссальные взятки от Пруссии и других геополитических противников России. То есть, «кормился» от иных народов. Чиновники помельче видели его безнаказанность — и не стеснялись драть три шкуры со своих соотечественников.
Меншиков в Берёзове. Художник Василий Суриков (1883).
Поэтому неудивительно, что, составляя в 1760 году свой указ, Елизавета Петровна писала с горечью: «Ненасытная жажда корысти дошла до того, что некоторые места, учреждаемые для правосудия, сделались торжищем, лихоимство и пристрастие — предводительством судей, а потворство и опущение — одобрением беззаконникам». Она сослала Бирона (правда, даже не в Сибирь, а всего лишь в Ярославль), и уже приготовилась было к борьбе с коррупцией не на жизнь, а на смерть — но, увы, отвлеклась на балы и придворных музыкантов. Указ же ее на практике оказался неожиданно «беззубым», поскольку облегчал участь любого пойманного с поличным взяточника. После грозных петровских наказаний это были сущие пустяки: всего лишь штрафы, порицания и увольнение со службы! Да, впрочем, и они взяточникам не грозили, поскольку следить за исполнением указа скоро стало некому. Елизавета умерла через год после его вступления в силу, и все вернулось на круги своя (даже герцог Бирон, которого Петр III немедленно вернул в Петербург)…
Спустя всего пару лет следующим борцом с взятками сделалась Екатерина II. Прежде всего, она вернула чиновникам постоянное жалование — даже самые низкие чины получали теперь от 30 рублей в год, и это было немало. Однако брать взятки им строго запрещалось — если ради них требовалось нарушить закон. А вот «в его исполнение» — пожалуйста! То есть, дача взяток в России стала настоящей наукой, ибо взяточничество разделялось на две категории: «мздоимство» и «лихоимство». Мздоимство — это когда чиновник брал деньги за то, что он и так должен сделать. Выдать, например, в соответствии с законом какой-нибудь документ. Такая взятка трактовалась как простая благодарность, то же самое пресловутое «кормление». Как раз при Екатерине в ход пошли бумажные купюры, и в народе, если речь шла о денежной взятке, ее стали называть нежно: «барашек в бумажке». Но если подобного «барашка» приносили, чтобы заставить чиновника сделать что-то незаконное, например, изменить приговор суда или подделать какую-нибудь бумагу, это уже было лихоимством. И каралось, по указу Екатерины… Ну, не то чтобы строго. От штрафа до (максимум) трех лет каторжных работ.
Ассигнационный билет 1778 года
Вообще, борьба со взяточничеством за все время существования российской монархии то вспыхивала, то угасала, но до петровских строгостей уже никогда не доходила. При Александре I, например, за взятки обычно всего лишь увольняли. Даже если дело пахло скандалом, как это случилось с томским главой Демьяном Илличевским (который получил место по протекции Сперанского, но позднее отвернулся от своего благодетеля, когда тот попал в немилость). Спустя семь лет Сперанский был прощен, возвращен из ссылки и назначен сибирским генерал-губернатором. Разумеется, он ничего не забыл, и немедленно устроил в Сибири ревизию на предмет мздоимства и лихоимства. А затем писал Императору с раздражением: «Томская губерния по богатству и климату могла быть одной из лучших губерний в России, но худое управление сделало из нее сущий вертеп разбойников. Если бы в Тобольске я отдал всех чиновников под суд, то здесь оставалось уже всех повесить. Злоупотребления вопиющие и по глупости губернатора, по жадности жены его, по строптивому корыстолюбию брата его, губернаторского почтмейстера, весьма худо прикрытые…». Словом, из семьи обидчика Сперанский никого не забыл. Но даже после столь жесткой аттестации Илличевский всего лишь потерял губернаторское место, и отправился спокойно доживать свои дни в петербургском особняке.
Примерно в том же духе продолжалась борьба со взяточничеством и дальше, вплоть до последних дней Российской Империи:
(Источник: журнал «Вокруг света»)
Сразу после революции и объявления «диктатуры пролетариата» большевики решили переплюнуть петровскую жестокость. И первые их указы, и уголовный кодекс 1922 года предусматривали за взяточничество расстрел. Но уже при Сталине госслужащие образовали неприкосновенный и почти неподвластный контролю класс, и взяточничество стало лишь предлогом для сведения счетов. Например, будто бы за взятки в 1937 году был расстрелян вызвавший неудовольствие Сталина секретарь ЦК Авель Енукидзе.
Авель Енукидзе (слева) и Иосиф Сталин (в центре) и Максим Горький. Фото ТАСС.
Остальные чиновники, и особенно партийная верхушка, ни в чем себя не ограничивали. Им, кстати, как в старые-добрые времена, полагалось «жалование»: помимо официальных зарплат, они получали куда большие деньги «в конвертах». Эта мода в советском руководстве началась еще в начале 30-х годов, и, кажется, продолжается по сей день — уже в российском. Но в советские времена, когда деньги значили не так уж много, была воскрешена еще одна важная для чиновников традиция. То самое «кормление».
Да, во времена тотального дефицита взятки, которыми «кормились» и мелкие, и крупные чиновники, стали поступать к ним в «натуральном виде». Это, как и при Иване Грозном, могли быть особо изысканные продукты, вроде колбасы и черной икры, которых простому смертному не достать. Или редкие книги, телевизоры, ковры, импортные сапоги, очередь на получение квартиры или автомобиля… Одни чиновники обменивались своими «ресурсами» с другими чиновниками, и такой «натуральный обмен» считался самым естественным делом. Надо же было им как-то выживать в пространстве развитого социализма!
Так что эта, чисто русская, идея «кормления» пережила и бояр, и петровских чиновников. Пережила она и советскую власть. Когда же СССР распался, и деньги снова сделались самым вожделенным ресурсом, они потекли именно к тем, кто успел занять руководящие посты. До сих пор в России богатство зачастую создается не бизнесом, не трудом и талантом, а благодаря служебному положению. И правда, зачем все эти мучения, если у тебя есть «кормящая» страна?
Но, пожалуй, кое-что изменилось, хотя не в лучшую сторону. Никогда за всю российскую историю борцов с коррупцией не объявляли главными врагами государства. Теперь же считается, что они посягают на самое святое — на стабильность, на легитимность власти, на исконные русские ценности. Ведь сытый чиновник, управленец, президент — это символ государственного благополучия. Ради его защиты работают армия и полиция. Ради него день и ночь заводы производят снаряды и дроны. Ради него льется кровь.
А ведь это даже не золотой телец, а просто барашек в бумажке.
