18 (29 по новому стилю) августа 1760 года императрица Елизавета Петровна издала указ, запрещающий госчиновникам брать взятки. Вот, право же, новость! И как все российские новости, что современные, что многовековой давности, ее надо понимать ровно наоборот. Ведь на самом деле Елизавета этим указом взяточничество не искоренила, а по существу легализовала. Потому что на тот момент чиновники-взяточники в «правовом плане», что называется, были подвешены в воздухе. Формально еще действовали петровские указы, по которым их (чисто теоретически) били бы батогами, пытали, ссылали, конфисковывали имущество и даже грозили смертью.

Да, петровские указы были суровыми — но, в сущности, именно Петр сделал больше чем кто-либо другой для становления взяточничества в России! Он создал чиновничьи классы и весь государственный аппарат, а стимулами для бескорыстной работы на благо государства всю эту толпу не обеспечил. Да, он назначил им жалования. Но — несоразмерно маленькие. Нижним чинам этих денег вообще едва хватало на жизнь впроголодь. Ну и конечно, они (как писал сам Император) «играли в закон, как в карты, подбирая масть к масти, и неустанно подводили мины под фортецию правды». То есть, продолжали брать взятки, с которыми Петр яростно боролся.

На одном из заседаний Сената он в гневе обещал издать такой указ, по которому всякий, кто украдёт у казны сумму, на которую можно купить верёвку, будет повешен (цена верёвок в петербургских скобяных лавках в тот день, говорят, взлетела до небес). Однако генерал-прокурор Ягужинский на это тихо возразил: «Неужели вы хотите остаться императором без служителей и подданных?». Петр, конечно, был человеком импульсивным, но к здравым словам прислушивался, поэтому махнул рукой, и ограничился тем, что за все свое правление за взятки покарал смертью лишь сибирского губернатора князя Гагарина (и то история тут неясная, Гагарин обвинялся и в других преступлениях, в первую очередь, в замышлении бунта и попытке «отделить» Сибирь от России). Потом пыл Петра иссяк, и статьи против взяточников остались только в «Указе о фискалах» и на страницах «Воинского артикула», причем так далеко, что до них никто из читателей этих увлекательных документов не доходил. Применяли их не слишком часто.

То есть, де-факто взяточников уже и в позднюю петровскую пору никто особо не трогал. Но при Петре государственным чиновникам, по крайней мере, платили! А после его смерти — перестали. В государственной казне, что называется, «мышь повесилась», поэтому надо было экономить. Теперь подразумевалось, что мелкие и средние служащие кормиться будут сами, как умеют, и это очень хорошо для государства.

Екатерина I, взошедшая на трон после Петра, в одном из первых же своих постановлений, утверждая смету на разные государственные расходы, как бы между прочим написала: «а приказным людям денег не давать, а довольствоваться им от дела по прежнему обыкновению от челобитчиков, кто что даст по своей воле, понеже и наперед того им жалованья не бывало, а пропитание и без жалованья имели».

И точно! Новое в России — это всегда что-то старое. Подобный порядок веками существовал на Руси до петровских реформ. И назывался он просто: «кормление». В седую старину бояр и других служивых людей обязано было содержать население тех мест, управлять которыми их назначал царь. Официально «корм» чаще давался натурой: хлебом, мясом, сыром, медом и прочими вкусностями. То есть, действительно, царских слуг подкармливали как каких-нибудь диковинных животных. Но, конечно, одной едой дело не ограничивалось. Давали им и денег. Это (особенно когда нужно было решить какой-нибудь щекотливый вопрос) действовало гораздо лучше, чем простое «прикармливание».

Постепенно эта система «кормлений» сделалась как бы неофициальной, она соседствовала с выплатой жалований (их своим «приказным», то есть государственным чиновникам, задолго до Петра начал выплачивать еще Иван Грозный, он же за взятки иной раз и казнил). Вполне справедливо считалось, что чиновник будет проявлять больше рвения и честности, если ему платит деньги государство. Но вот только с этими выплатами все было очень сложно. Ведь между жалованием и зарплатой (в нынешнем смысле слова) существует колоссальная разница.

Вот как пишет об этом историк Ольга Кошелева: «жалованье не предназначалось для эквивалентной расплаты за труд, это был дар, его жаловали за верную службу, фактически — за преданность, одновременно оно являлось и «милостыней», выданной для поддержания существования. Чтобы получить даже положенное по указу жалованье, его следовало просить, подавая челобитную на царское имя».

Другими словами, жалование, в отличие от зарплаты — вещь не вполне регулярная, даже если по правилам оно обещано каждый год. Оно чем-то напоминало ту же взятку, но со стороны государства. К тому же его легко могли отменить, что и сделала Екатерина I.

И немудрено. Ведь рядом с ней находился человек, который самим своим существованием доказывал, что «государственные люди» могут прекрасно обходиться без жалований. Это был самый знаменитый коррупционер эпохи, Александр Меншиков. С кого он только не брал взяток! И с Военной коллегии, и с Московского казначейства, и с Мазепы (за содействие в избрании гетманом), и с того же графа Гагарина, которого Петр в итоге все равно казнил… Сам Меншиков постоянно находился при Петре под следствием, но отделывался шутливыми порицаниями со стороны Императора. Мол, пускай ворует, главное, чтобы не изменял! После смерти своего старого друга и советника Лефорта Петр так и сказал о Меншикове: «Осталась у меня одна рука, вороватая, да верная». А при Екатерине Меншиков и вовсе стал «теневым правителем» России. Понятно, что при таком придворном образце чиновникам всех рангов было к чему стремиться. Правда, при Петре II Меншикова отправили-таки в ссылку, но все без толку. Взяточничество и казнокрадство в России продолжало покорять новые вершины, а на смену Меншикову (уже при Анне Иоанновне) пришел герцог Бирон, потрясший воображение современников и историков тем, что получал колоссальные взятки от Пруссии и других геополитических противников России. То есть, «кормился» от иных народов. Чиновники помельче видели его безнаказанность — и не стеснялись драть три шкуры со своих соотечественников.

Поэтому неудивительно, что, составляя в 1760 году свой указ, Елизавета Петровна писала с горечью: «Ненасытная жажда корысти дошла до того, что некоторые места, учреждаемые для правосудия, сделались торжищем, лихоимство и пристрастие — предводительством судей, а потворство и опущение — одобрением беззаконникам». Она сослала Бирона (правда, даже не в Сибирь, а всего лишь в Ярославль), и уже приготовилась было к борьбе с коррупцией не на жизнь, а на смерть — но, увы, отвлеклась на балы и придворных музыкантов. Указ же ее на практике оказался неожиданно «беззубым», поскольку облегчал участь любого пойманного с поличным взяточника. После грозных петровских наказаний это были сущие пустяки: всего лишь штрафы, порицания и увольнение со службы! Да, впрочем, и они взяточникам не грозили, поскольку следить за исполнением указа скоро стало некому. Елизавета умерла через год после его вступления в силу, и все вернулось на круги своя (даже герцог Бирон, которого Петр III немедленно вернул в Петербург)…

Спустя всего пару лет следующим борцом с взятками сделалась Екатерина II. Прежде всего, она вернула чиновникам постоянное жалование — даже самые низкие чины получали теперь от 30 рублей в год, и это было немало. Однако брать взятки им строго запрещалось — если ради них требовалось нарушить закон. А вот «в его исполнение» — пожалуйста! То есть, дача взяток в России стала настоящей наукой, ибо взяточничество разделялось на две категории: «мздоимство» и «лихоимство». Мздоимство — это когда чиновник брал деньги за то, что он и так должен сделать. Выдать, например, в соответствии с законом какой-нибудь документ. Такая взятка трактовалась как простая благодарность, то же самое пресловутое «кормление». Как раз при Екатерине в ход пошли бумажные купюры, и в народе, если речь шла о денежной взятке, ее стали называть нежно: «барашек в бумажке». Но если подобного «барашка» приносили, чтобы заставить чиновника сделать что-то незаконное, например, изменить приговор суда или подделать какую-нибудь бумагу, это уже было лихоимством. И каралось, по указу Екатерины… Ну, не то чтобы строго. От штрафа до (максимум) трех лет каторжных работ.

Вообще, борьба со взяточничеством за все время существования российской монархии то вспыхивала, то угасала, но до петровских строгостей уже никогда не доходила. При Александре I, например, за взятки обычно всего лишь увольняли. Даже если дело пахло скандалом, как это случилось с томским главой Демьяном Илличевским (который получил место по протекции Сперанского, но позднее отвернулся от своего благодетеля, когда тот попал в немилость). Спустя семь лет Сперанский был прощен, возвращен из ссылки и назначен сибирским генерал-губернатором. Разумеется, он ничего не забыл, и немедленно устроил в Сибири ревизию на предмет мздоимства и лихоимства. А затем писал Императору с раздражением: «Томская губерния по богатству и климату могла быть одной из лучших губерний в России, но худое управление сделало из нее сущий вертеп разбойников. Если бы в Тобольске я отдал всех чиновников под суд, то здесь оставалось уже всех повесить. Злоупотребления вопиющие и по глупости губернатора, по жадности жены его, по строптивому корыстолюбию брата его, губернаторского почтмейстера, весьма худо прикрытые…». Словом, из семьи обидчика Сперанский никого не забыл. Но даже после столь жесткой аттестации Илличевский всего лишь потерял губернаторское место, и отправился спокойно доживать свои дни в петербургском особняке.

Примерно в том же духе продолжалась борьба со взяточничеством и дальше, вплоть до последних дней Российской Империи:

Сразу после революции и объявления «диктатуры пролетариата» большевики решили переплюнуть петровскую жестокость. И первые их указы, и уголовный кодекс 1922 года предусматривали за взяточничество расстрел. Но уже при Сталине госслужащие образовали неприкосновенный и почти неподвластный контролю класс, и взяточничество стало лишь предлогом для сведения счетов. Например, будто бы за взятки в 1937 году был расстрелян вызвавший неудовольствие Сталина секретарь ЦК Авель Енукидзе.

Остальные чиновники, и особенно партийная верхушка, ни в чем себя не ограничивали. Им, кстати, как в старые-добрые времена, полагалось «жалование»: помимо официальных зарплат, они получали куда большие деньги «в конвертах». Эта мода в советском руководстве началась еще в начале 30-х годов, и, кажется, продолжается по сей день — уже в российском. Но в советские времена, когда деньги значили не так уж много, была воскрешена еще одна важная для чиновников традиция. То самое «кормление».

Да, во времена тотального дефицита взятки, которыми «кормились» и мелкие, и крупные чиновники, стали поступать к ним в «натуральном виде». Это, как и при Иване Грозном, могли быть особо изысканные продукты, вроде колбасы и черной икры, которых простому смертному не достать. Или редкие книги, телевизоры, ковры, импортные сапоги, очередь на получение квартиры или автомобиля… Одни чиновники обменивались своими «ресурсами» с другими чиновниками, и такой «натуральный обмен» считался самым естественным делом. Надо же было им как-то выживать в пространстве развитого социализма!

Так что эта, чисто русская, идея «кормления» пережила и бояр, и петровских чиновников. Пережила она и советскую власть. Когда же СССР распался, и деньги снова сделались самым вожделенным ресурсом, они потекли именно к тем, кто успел занять руководящие посты. До сих пор в России богатство зачастую создается не бизнесом, не трудом и талантом, а благодаря служебному положению. И правда, зачем все эти мучения, если у тебя есть «кормящая» страна?

Но, пожалуй, кое-что изменилось, хотя не в лучшую сторону. Никогда за всю российскую историю борцов с коррупцией не объявляли главными врагами государства. Теперь же считается, что они посягают на самое святое — на стабильность, на легитимность власти, на исконные русские ценности. Ведь сытый чиновник, управленец, президент — это символ государственного благополучия. Ради его защиты работают армия и полиция. Ради него день и ночь заводы производят снаряды и дроны. Ради него льется кровь.

А ведь это даже не золотой телец, а просто барашек в бумажке.

Сопровождая Петра в разных деловых поездках, приобщился к дипломатической работе. Много разъезжал по делам. С женой отношения испортились, да и она, как видно из ее поведения, была натурой не совсем здоровой. С помощью Петра добился развода. Чуть не первый случай развода в православной Руси!

Вскоре женился второй раз, на дочери канцлера Гавриила Головкина. В 1722 году стал первым в истории России генерал-прокурором. Должность исполнял честно, неутомимо. При том, что «ассамблеи» близко сдружили его с соратниками-современниками, был к ним беспристрастен. Однако, и не глуп. Легенда: Пётр, устав от лихоимства сподвижников, на заседании Сената предложил принять закон, что каждый, кто украдет на стоимость куска веревки, будет на ней и повешен. Возразил только генпрокурор Ягужинский: «Останешься без подданных, потому что мы все воруем, кто больше, кто меньше». Заметили, он сказал «мы». Сам-то не воровал. Современники это оценили.  

Два кристально честных человека из окружения Петра – Яков Брюс и Ягужинский – недолюбливали выдающегося ловкача Андрея Остермана. Но, если Брюса Остерман уважал крепко, то Ягужинскому этого не простил. Про то, как генпрокурор не смог выполнить важное поручение Петра, прочтете здесь: Как два инородца царя обманули.

Противостоял корыстным устремлениям Меншикова. Потому, после смерти Екатерины Первой, был отправлен в отставку и на дипломатическую службу за границу. Во время интриг после смерти Петра Второго вначале был на стороне русской аристократии. Но после присоединился к партии Остермана за сохранение прав Анны Иоанновны. Не из корысти, а по разумению государственной пользы «заложил» ей планы противников. Удостоился назначения сенатором и получил управление над богатым Сибирским приказом. Вновь стал генерал-прокурором, получил титул графа.

Но это не сблизило его со злопамятным Остерманом. Окончательно рассорились во время празднования возведения Остермана в графское достоинство. Пьяный Ягужинский устроил на празднике скандал с оскорблениями. Заодно и Бирону досталось.

Остерман добился снижения важности функций прокурора. Бирон тоже посодействовал и Ягужинский «загремел» послом в Берлин. Но вскоре он понадобился Бирону, схлестнувшемуся на полях провластных интриг с Остерманом. Ягужинского вернули и ввели в состав Кабинета министров. Все ждали: кто кого – он Остермана или наоборот. Но здоровье 52-летнего человека было подорвано излишествами, и вскоре он умер.  

После его смерти его вдова вышла замуж за А.П. Бестужева-Рюмина и приняла участие в заговоре, который  лег в основу фильма «Гардемарины, вперед!».

Сын первого генпрокурора – Сергей Ягужинский, дослужился до генерал-поручика, владел заводами и основал Павлово-Посадскую фабрику. Стартовый капитал получил от Елизаветы Петровны. Но обанкротился. Екатерина Вторая выкупила и перепродала его производства. Характеризуется как человек непорядочный. На нем род графов Ягужинских прервался. К сожалению, весьма ценный архив этой семьи был уничтожен в XIX веке его вдовой. В тех же годах отказавшей Пушкину встретиться и рассказать «о былом».

Осталось рассказать всего об одном денщике. Это здесь: Денщики Петра Первого - Василий Иванович Суворов

Кадр из сериала "Записки экспедитора тайной канцелярии" (слева А.И. Ушаков в исполнении актера С. Чонишвили)

Карьерные успехи Ушакова являли яркий образец того, как в петровские времена с самых низов могли пробиться «в люди». Благодаря труду и незаурядным личным качествам, выходец из бедной дворянской семьи стал влиятельным государственным управленцем. Все началось с того, что, следуя призыву Петра Алексеевича к дворянам явиться на царский смотр, тридцатилетний дворянин из Новгородской губернии был зачислен в Преображенский полк. На службе у государя он проявил себя с лучшей стороны и быстро дослужился до звания майора. Царь же заметил бравого гвардейца после того, как тот жестоко и решительно расправился с участниками Булавинского восстания в 1707-1708 годах.

Так Ушаков вошел в круг близких к царю адъютантов, выполнявших различные государевы поручения. В разное время в его обязанности входило расследование громких преступлений, тайный надзор за офицерами, проверка доносов, розыск беглых крестьян. Все говорило о тяготении Ушакова к расследовательской деятельности и спустя время произошло событие, которое только укрепило его позиции на поприще политического сыска. В 1718 году открылось дело царевича Алексея, обвиненного в измене и преступных замыслах против государя. Ушакова включили в состав Тайной канцелярии, созданной для расследования этого дела. Его активное участие в следственных действиях было вознаграждено высокими чинами и царской милостью. После окончания дела царевича Тайная канцелярия получила новые задания, которыми Ушаков старательно занимался вплоть до ее упразднения в 1726 году.

Блестящая карьера притормозилась в 1727 году, когда Ушаков оказался втянут в интригу против А.Д. Меншикова. Но новая императрица Анна Иоанновна вернула его в высший свет. Ушаков вел себя осмотрительно и не участвовал в разногласиях императрицы и Верховного тайного совета. Разорвав договоренности с «верховниками», Анна Иоанновна восстановила самодержавие и приблизила к себе лояльных управленцев, в числе которых оказался и осторожный Ушаков. Императрица отдала ему в управление новое розыскное ведомство – Канцелярию тайных розыскных дел. Он держал отчет перед всесильным фаворитом Бироном.

Сначала в руки Ушакова попали дела свергнутых «верховников». Князья Долгорукие и Д.М. Голицын были допрошены и осуждены за должностные злоупотребления и неодобрительные высказывания в адрес государыни. Осужденные были заточены в далекие монастыри и крепости, где и провели последние года своей жизни. На посту главного сыскаря Ушаков стал поистине одиозной фигурой и грозой врагов императрицы. Заслышав его имя, многие видные персоны того времени трепетали от ужаса. Даже иностранные дипломаты испытывали страх, например, говорили, что французский дипломат Шетарди, которого выдворяли из России, «коль скоро генерала Ушакова увидел, то в лице переменился».

После смерти Анны Иоанновны на трон возводят младенца Иоанна Антоновича при регентстве его матери Анны Леопольдовны. Теневым правителем стал фельдмаршал Миних, который вел политическую борьбу с Бироном и его окружением. Дворцовые склоки разрешились при непосредственном участии Ушакова. Как и прежде, он встал на сторону младенца-императора, регентши и Миниха. Бирона арестовали и обвинили в попытке захвата регентства, небрежении к здоровью покойной императрицы Анны Иоанновны и других преступлениях. Удивительно, но некогда всесильный Бирон, перед которым Ушаков ранее держал ответ, стал жертвой своего бывшего подчиненного. Ушаков лишь выполнял волю царствующей особы, не связывая себя старыми и порою даже добрыми отношениями.

Предсказуемо Ушаков поступил после дворцового переворота, когда гвардейцы возвели на трон Елизавету Петровну в 1741 году. Он не препятствовал захвату власти и присягнул на верность новой императрице. Миних и его сообщник граф Остерман были объявлены врагами Отечества и отправлены в ссылку. Пока власть Елизаветы оставалась шаткой, ведомство Ушакова усердно трудилось. В рамках нескольких дел были пресечены попытки новых переворотов и возвращения на престол свергнутого императора Иоанна Антоновича. В 1744 году на проявленную верность и должностные успехи императрица жалует Ушакову графское звание.

Особым вниманием Канцелярии тайных розыскных дел пользовались дела о самозванцах и слухах о личной жизни императрицы. Например, поручик Ростовского полка А. Кучкин прямо заявил на допросе Ушакову: «Ее императорское величество изволит находиться в прелюбодеянии с его высокографским сиятельством Алексеем Григорьевичем Разумовским». Позднее капитан-поручик гвардии Г. Темирязев поведал своему сослуживцу о том, что Петр I был «великий блудник», а его дочь сначала любила «арапа Аврамку», затем сына генерал-полицмейстера Девиера, потом безвестного «ездового», «а четвертого Алексея Шубина; и пятого ныне любит Алексея Григорьевича Разумовского, да это де не довольно». Все эти дела находились на рассмотрении лично Ушакова.

Императрица отправила на покой стареющего вельможу в 1745 году, но он еще до 1746 года занимался делами. Года уже не позволяли ему в полной мере руководить важным ведомством. Перед смертью он принял присягу у своего преемника графа А.И. Шувалова. Великий сыщик скончался в 1747 году, его последними словами были благодарность и благоговение перед портретом Петра I. Похороны проходили пышно и торжественно, как подобает живому свидетелю петровской эпохи и верному слуге пятерых императоров.

Как вам биография Ушакова? Достоин ли он лучшего места в истории по сравнению с Железным Феликсом? В следующей заметке расскажу о другом царском сыщике. Следите за публикациями.

Паблик автора: История и Право