Физкультура для меня — одна из основ жизни. Придется рассказать историю. В раннем детстве я рос один и «программы» физического развития не отработал. Труд в хозяйстве прибавил силы, но не дал ловкости: плавать, танцевать и ездить на велосипеде не научился. С уроков физкультуры сбегал в школе и в институте. Но всегда был здоров. На войне впервые был приступ радикулита, потом он часто повторялся, возможно, от длительных операций. В 1954 стало совсем плохо: на рентгене определились изменения в позвонках. Тогда я и разработал свою гимнастику: 10 упражнений, каждое по 100 движений. Это помогло. Чари (собака — примечание Морозова А.А.)добавила утренние пробежки. Система дополнилась ограничениями в еде: строго удерживал вес не более 54 кг. Продумал физиологию здоровья и получился «Режим ограничений и нагрузок» — любимая тема для публики.
[...] Осенью 1993 года сердечный стимулятор отказал и его заменили на новый. В декабре отпраздновали восьмидесятилетие. Получил очередной орден.
Скоро после юбилея стал замечать, что стал хуже ходить, хотя продолжал свою обычную гимнастику — 1000 движений и 2 км «трусцы». Почувствовал приближение старости. Тогда и решил провести эксперимент: увеличил нагрузки в три раза. Идея была следующая: генетическое старение снижает мотивы к напряжениям и работоспособность, мышцы детренируются, это еще сокращает подвижность и тем самым усугубляет старение. Чтобы разорвать порочный круг нужно заставить себя очень много двигаться. Что я и сделал: гимнастика 3000 движений, из которых половина — с гантелями, плюс 5 км. бега. За полгода я омолодился лет на десять лет. Знал, что есть порок аортального клапана, но не придал этому значения, пока сердце не мешало нагрузкам.
На таком режиме благополучие продолжалось 2,5 — 3 года, потом появилась одышка и стенокардия. Сердце значительно увеличилось в размерах. Стало ясно, что порок сердца прогрессирует. Бегать уже не мог, гантели отставил, гимнастику уменьшил. Но работу за компьютером продолжал в прежнем темпе: написал две книги и несколько статей.
[...] В зиму 1998 года состояние сердца еще ухудшилось. Ходил с трудом. [...] В начале мая 1998 года Толя Руденко из нашего института договорился с профессором Кёрфером, из Германии, что он возьмется меня оперировать. [...] После этого решения воля к жизни упала, состояние ухудшилось и я ощутил близость смерти. Страха не испытал: все дела в жизни сделаны. [...] 29 мая профессор вшил мне биологический искусственный клапан и наложил два аорто- коронарных шунта. Сказал, что гарантия клапану — пять лет. После операции были неприятности, но все закончилось хорошо.
Через три недели вернулись домой. Сердце не беспокоило, однако слабость и осложнения еще два месяца удерживали в квартире. Легкую гимнастику делал со дня возвращения. Осенью полностью восстановил свои 1000 движений и ходьбу. Не бегал и гантели в руки не брал. «Эксперимент окончен» написал в «Заключении» к воспоминаниям. Книгу издали ко дню рождения — в декабре минуло 85 лет. Снова было много поздравлений. И даже подарили компьютер.
Старость между тем снова догоняла: хотя сердце не беспокоило, но ходил плохо. Поэтому решил: нужно продолжить эксперимент. Увеличил гимнастику до 3000 движений, половину — с гантелями. Начал бегать, сначала осторожно, потом все больше, и довел до уровня «первого захода» — 45 минут.
И снова, как в первый раз, старость отступила. Снова хорошо хожу, хотя на лестницах шатает. Сердце уменьшилось до размеров 1994 года. Одышки и стенокардии нет. Живу активной жизнью: пользуюсь вниманием общества, даю интервью, пишу статьи. [...]
Знаю, что благополучие не стойко, скоро менять стимулятор, а потом, возможно — и клапан. Но смерти не боюсь — помню равнодушие к жизни перед операцией [2]
Некоторые факты из автобиографии
Все предки были крестьяне. Родился 6-го декабря 1913 года. Мама была акушеркой в северной деревне, недалеко от города Череповца. Отец ушел на войну в 1914, а когда вернулся, то скоро покинул семью. Жили очень скудно: мама не брала подарков от пациенток. Так она и осталась для меня примером на всю жизнь. Николай Амосов, 2000 год. Photo. (24 kb)Бабушка научила молиться, крестьянское хозяйство — работать, а одиночество — читать книги.
В 1935 году, вместе с женой, поступили в Архангельский Медицинский институт. За первый год учения закончил два курса. Все время подрабатывал преподаванием. Близко познакомился с ссыльным профессором физики В.Е.Лашкаревым. Он открыл для меня мир парапсихологии. В 1939 году с отличием окончил институт. Хотелось заниматься физиологией, но место в аспирантуре было только по хирургии.
Параллельно с медициной продолжал учение в Заочном институте. Для диплома, по своему выбору, делал проект большого аэроплана с паровой турбиной. Затратил на него массу времени, надеялся, что проект примут к производству. Не приняли, Но зато в 1940 году дали диплом инженера с отличием [...].
22-го июня 1941 года началась Отечественная война. Работал в комиссии по мобилизации, а через пару дней был назначен ведущим хирургом в Полевой Подвижной Госпиталь («ППГ-2266 на конной тяге»).
В этом госпитале и в одной должности прослужил всю войну с Германией и с Японией [...].
Однажды осенью 1962 года, после смерти при операции больной девочки, было очень скверно на душе. Хотелось напиться и кому ни будь пожаловаться. Сел и описал этот день. Долго правил рукопись. Выжидал. Сомневался. Через месяц прочитал приятелю — писателю Дольду-Михайлику. Потом другу — хирургу, еще кому-то. Всем очень нравилось. Так возник «Первый день» в будущей книге «Мысли и сердце». Дольд помог напечатать в журнале в Киеве. Перепечатали в «Науке и жизни». Потом издали книжечкой. Потом — «Роман газета». И еще, и еще. Все вместе: большой успех. Писатель Сент-Джордж, американец русского происхождения, перевел на английский. С него — почти на все европейские языки. В общей сложности издавали больше тридцати раз. Правда, денег платили мало: Союз не подписал конвенции о защите авторских прав. Знаменитым — стал, богатым — нет.
Понравилось: до сих пор пишу, хотя уже не столь успешно. Издал пять книг беллетристики: «Мысли и сердце», «Записки из будущего», «ППГ-2266», «Книга о счастье и несчастьях». Последнюю — воспоминания — «Голоса времен» напечатали к юбилею — 85 лет. К этому стоит добавить еще одну — «Раздумья о здоровье» — изложение моей «Системы ограничений и нагрузок». С учетом массовых журналов, ее тираж достиг семи миллионов. Примерно столько же, как " Мысли и сердце" [2]
Воспоминания учеников Амосова
Геннадий Кнышов, директор Национального института сердечно-сосудистой хирургии им. Н. М. Амосова:
Я познакомился с Николаем Михайловичем в период его творческого подъема — в 1962 году. В то время он уже успешно руководил клиникой сердечной хирургии, заведовал кафедрой торакальной хирургии и стал лауреатом Ленинской премии за развитие легочной хирургии. Я был направлен на курсы из Донецка, где работал общим хирургом. Но с ними не сложилось, все курсанты разъехались по домам, а я настолько был поражен новизной увиденного в клинике, что уже не мог ее покинуть, несмотря на отсутствие общежития и прочие невзгоды. Только через две недели Амосов обнаружил, что из курсантов я остался один. Мне удалось его уговорить перевести меня на курсы по торакальной хирургии. И уже через три месяца я выполнил свою первую операцию под присмотром кардиохирурга Лисова, а Николай Михайлович предложил мне аспирантуру.
Юрий Паничкин, зав. отделением рентгенохирургических методов диагностики и лечения заболеваний сердца и сосудов Национального института сердечно-сосудистой хирургии им. Н. М. Амосова:
— Я проработал с Николаем Михайловичем почти 30 лет. В институт к Амосову попал без никакого блата — тогда это было не в моде. Просто пришел в кабинет Николая Михайловича и сказал: «Хочу у вас работать». Окинув меня взглядом с ног до головы, он задал мне три вопроса: «Сколько лет?» — «24». — «Ого, таких у нас еще не было. Как окончил институт и есть ли печатные работы?» — «Одна». Он хмыкнул и спросил, как обстоят дела с иностранным языком. Я ответил, что поступил на курсы. А он: «Работа у нас тяжелая. Смотри не брось». И в заключение, озарив меня зажигательной улыбкой, отметил: «Мы берем тебя, только знай: у нас существует джентльменское соглашение — если мы тебе или ты нам не подходишь, расстаемся без всяких претензий, профкомов и жалоб». Под таким дамокловым мечом я, как и многие другие, работал довольно долго. Ведь Амосов не шутил: при мне трем сотрудникам он таки предложил уволиться, несмотря на большой дефицит врачей.
Отчетливо помню свой первый день работы. Иду по коридору второго этажа. Ко мне подходит медсестра и спрашивает: «Вы новый доктор?» — «Да». — «Идите мыться на операцию». Итак, в первый же час моего пребывания в клинике я стоял вторым ассистентом у Николая Михайловича. В течение всей операции он не сделал мне ни одного замечания, лишь выказал недовольство первому ассистенту Лисову: «А что, больше некого?» — «Нет, шеф», — ответил тот. Зато уже через две недели, когда меня снова поставили на операцию с Николаем Михайловичем и я не смог левой рукой снять зажим, последовало: «Еще раз увижу — выгоню». Пришлось тренироваться.
Николай Михайлович был очень требовательным к себе и окружающим. За каждую серьезную ошибку распекал не только непосредственного виновника, но и старшего над ним.
Леонид Ситар, зав. отделением хирургического лечения патологии аорты Национального института сердечно-сосудистой хирургии им. Н. М. Амосова:
— Николая Михайловича ценю как никого в мире, он для меня как второй отец [...] Легкий в общении, но не терпящий фальши, не дающий спуска никому. Бывало, ругал меня, но это — рабочие моменты. Он прекрасно понимал, что такое обычная, а что — рискованная операция. Последнее — как мгновенно умножать трехзначные цифры.
Помню, случилось как-то неприятное событие. Николай Михайлович встретил меня со словами: «Что здесь твои помощники накуролесили?» Я ему ответил, мол, это человеческий фактор. А он в ответ: «Знаешь, что такое человек? Это такая сволочь, такая сволочь! Я прошел жизнь, войну, все видел, но люди — они такие: одно говорят, второе делают, думают третье, а камень за пазухой всегда на всякий случай держат. Будь очень осторожным, нельзя быть слишком доверчивым».
Амосов не прощал фальши и, тем более, халатности. Наивысшим показателем для него являлся профессионализм, знания [3].
Автор: Алексей Александрович Морозов
Интересно? Еще можно почитать
1) «Я уже много раз упоминал об основном законе тренировки любой функции: белки распадаются закономерно со скоростью периода полураспада, а скорость наработки нового белка пропорциональна «запросу» на него со стороны функции, которую он обеспечивает.
В то же время сама максимальная функция, то есть «резерв мощности» клетки, определяется массой «функционального белка». «Запрос» на новый белок пропорционален «напряжённости» функции. Как видите, сплошные кавычки — это все неузаконенные термины, но без них не обойтись. Динамика детренированности (скорости ослабления функции) зависит от времени полураспада белков-ферментов, которые представляют структуру этой функции, а степень нетренированности — от величины конечной функции, которая минимально необходима для поддержания жизни в условиях покоя.
Этот и еще 56 материалов VIKENT.RU по теме Постоянный и профессиональный тренинг
2) Видео: ТВОРЧЕСТВО: КВАЛИФИКАЦИЯ и КОМПЕТЕНТНОСТЬ
