Не меньшее значение для египтянина имела и шуит. Шуит - это тень, которую отбрасывает физическое тело человека. Об этой субстанции почти ничего не известно, поэтому пост будет коротким.
Шуит.
Значение шуит в загробной жизни человека было не менее значения рен - его имени. Тень обладала жизненной энергией и способностью передвигаться и была тесно связана с материальным миром и телом человека.
Шуит изображалась как контур человеческого тела, полностью зачерненный. Согласно мировоззрению египтян шуит была принадлежностью не только человека, но и таких субстанций как Ка и Ба. Собственно это и видим на иллюстрации. Более того, даже солнечное божество имело свою тень. В правление Эхнатона даже строились храмы, которые так и назывались - Тень Ра. Шуит Ра, стоящего за царем, обеспечивала ему защиту и дополнительные силы.
В текстах шуит обозначалась знаком в форме опахала. При торжественных выходах фараона сопровождал вельможа - носитель опахала справа от Его Величества. Закрывая царя опахалом из страусиных перьев, он одновременно передавал ему исходящее от бога «дыхание жизни» и создавал для него тень, защищающую от палящих лучей солнца и дающую ему поддержку и защиту божества. В погребения для шуит помещались особые сосуды с дарами как для Ба и Ка.
Вестминстерский дворец был построен в середине XIX в. Англичане любили привозить лидеров завоёванных земель в свою столицу для демонстрации превосходства своей материальной культуры.
В истории есть три самых главных вопроса, которыми чаще всего задаются люди: "почему пал Рим", "почему Промышленная революция случилась именно тогда и именно там" и, наконец, "почему Запад опередил Восток".
Этот цикл статей должен был показать важную истину - Азия развивалась тоже. И Китай, и Индия, и Центральная Азия, и Иран, и Османская империя - все эти державы и регионы были отнюдь не стагнирующим царством дикости. Они обновляли достижения своих цивилизаций и шли поступательным развитием.
Со стороны Европы история казалась стрелой, которая вела их из Тёмных веков к миру будущего и прогресса. На практике, увы, всё куда сложнее. Европа достигла своего превосходства над Азией, о чём, я надеюсь, читатель начал догадываться гораздо раньше этой статьи, ещё в Классическом Средневековье - в XIII-XIV вв. Вы не могли не заметить, что Европа достигла совершенства в некоторых областях, которые и привели её в результате к Промышленной революции. Которая, в свою очередь, привела её к господству над миром.
Во-первых, во всех азиатских регионах был довольно скудный уровень механизации. Это удивительно, конечно, но предельно утилитарные культуры, такие как китайская, например, да ещё и остро нуждающиеся в совершенных ирригационных системах и умеющие выстраивать сложные механизмы, не пришли к сложной металлургии, океаническому мореплаванию, мануфактурному производству, колесцовому замку, сменной пороховнице в артиллерии - список можно продолжать долго. Это даже не объяснить, например, низкой плотностью населения или, скажем, высокой численностью населения (первое бы объяснило отсутствие возможности концентрировать трудовые, интеллектуальные и военные ресурсы, а второе - отсутствием необходимости механизировать ручной труд) - в Азии были достаточно разнообразные регионы с разными исходными демографическими условиями. Но факт есть факт - отдельные части Европы раз за разом предлагали революционные открытия, которые быстро распространялись среди соседей. Самый яркий пример - Россия, которая к началу Петровских реформ безбожно отстала от Западной Европы, но импортировала технологии и вскорости создала собственные институты их воспроизводства.
Во-вторых, в Азии не родился класс, который бы воспроизводил фундаментальную науку. Тут, скорее, парадоксально то, что в Европе было совершено такое чудо - никто, даже сами философы и первооткрыватели в Европе не имел утилитарной необходимости в этих открытиях. Коперник, Галилей, Лейбниц, Декарт и многие другие нередко творили даже вопреки устоявшейся парадигме, а их достижения часто находили применение в экономике после их смерти. Мой любимый пример - Леонардо да Винчи, который случайно совершил революцию в военном деле, походя изобретя колесцовый замок.
В-третьих, в Азии существовали фундаментальные проблемы на пути к сильному государству. За редчайшими исключениями (вроде Японии, например) не удалось обеспечить монополии государства на насилие (повсеместно существовали самоорганизованные общины и вооружённое простое население) - нельзя насадить государственное право в условиях, когда правительству необходимо договариваться с широкими слоями населения. Можно сколько угодно умиляться тому, какими вольными были люди в Азии, но возможность переходить дорогу на красный свет - слабое утешение для тех, кто не может обеспечить долговременную стабильность и создать эффективную сверхцентрализованную экономику. Ну нельзя было вести "магазинную войну" как в Европе в конце XVII в., когда приходилось регулярно доказывать общинам, что они не зря платят налоги.
С одной стороны, Азия скукожилась донельзя. С другой стороны, даже в самый европоцентрический период истории большая часть не-российской Азии независима.
Есть два противоположных тезиса относительно азиатского региона накануне европейского завоевания. Перед тем как переходить к фактической информации, я познакомлю читателя с каждым из них, дабы сохранить непредвзятость.
Первый звучит так. Азия в начале XVIII в. находилась в глубоком кризисе. Культура вот уже много веков пережёвывала достижения начала тысячелетия, не переходя к рационализму науки и высокоорганизованной экономике. Каждый регион как на макроуровне (Индия, Афганистан, Китай, Турция), так и на микроуровне (отдельные провинции каждой из этих держав) жил словно сам по себе, во многом обеспечивая себя собственным хозяйством и экспортируя лишь редкую номенклатуру дорогостоящих, элитарных товаров. Глобальные климатические перемены вызывали всё новые потрясения, что приводило к регулярным демографическим кризисам. А формирование крупных империй, разделённых естественными границами, с одной стороны, помогало их экономической обособленности, с другой же - приводило к деградации их военной мощи. В совокупности это привело к их серьёзному отставанию и, в конечном счёте, гибели.
Второй звучит так. Азия представляла собой израненный долгими войнами регион, который начал восстановление лишь к концу XV в., уже отстав от Европы. Долгая работа по восстановлению хозяйства и демографии привела к формированию крупных империй, которые смогли сделать выводы из ошибок прошлого и построить новое общество, лишённое многочисленных недостатков прошлых итераций. Между общинами воцарился мир на основе общественного договора, составлявшегося из смеси правительственного, религиозного и обычного права. Появилась общеазиатская торговля, которая помогала обмениваться культурными и технологическими достижениями. Регион пришёл в эпоху долгого мира, догнав Европу к середине XVII в. Тем не менее, Азия оказалась не готова к новому тяжелейшему испытанию, следующему за монгольским нашествием - к Промышленной революции, которая началась за её пределами. Но нельзя забывать и о неминуемом внутреннем колесе истории - возрождённое и обновлённое общество перешло на новую стадию развития, неизбежно спровоцировав новый кризис. Оба этих фактора совпали - с одной стороны, внутренний надлом, с другой - внешняя угроза. Это привело к новому кризису, из которого Азия выходит и по сей день.
...прошло всего сто лет и Азия снова независима. Европейский век был не длиннее монгольского.
Если говорить честно и откровенно, я искренне и всецело убеждён, что Азию ждёт повсеместное восстановление. Китай уже догнал Европу экономически и культурно, Индия переживает бурный хозяйственный и научный рост, даже ближневосточный регион наконец-то начал выкарабкиваться - достаточно посмотреть на иранскую ядерную программу, логистику ОАЭ, турецкую военную и мирную промышленность, экономику Израиля. Я глубоко убеждён в том, что к пенсии застану мир, в котором всё вернётся на круги своя и довольно короткий по историческим меркам период с XVIII по XX вв. будут восприниматься просто очередным азиатским кризисом в богатой истории этих народов.
Китай неудобен европоцентристам. Во века расцвета Европы параллельно расцветал и Китай.
В Китае в середине XVII в. закончился переход от китайской династии Мин к маньчжурской династии Цин. Маньчжуры представляли собой оседлое население, часть китайской культурной Ойкумены. Получившееся государство, к слову, сильно походило, скажем, на послепетровскую Россию - её монолитности отнюдь не мешали различия между правящей элитой и подавляющим большинство населения. До конца XVIII в. Китай пережил невероятный культурный, экономический и политический расцвет, побив рекорды по численности населения, ВВП и территориальному росту. Ругаемый историками предыдущих поколений протекционизм защитил её экономику сначала от Индостана, затем - от Европы. Климатические и финансовые потрясения были решены мудрой политикой монархов - они импортировали американские серебро и растительные культуры (в первую очередь, конечно, картофель). Блестяще справились китайцы и с японской, и с тибетской, и с монгольской (ойратской), и даже с русской угрозами - частично военной силой, частично дипломатией. Увы, с середины XVIII и до середины XIX вв. эта стране не вела войн. Выросло поколение, чьи прадедушки не помнили, чтобы их прадедушки воевали. Армия настолько деградировала, что стала лёгкой добычей европейцев в Опиумных войнах. Тем не менее, правительство инициировало реформы, которые помогли им, например, в конфликте с Францией или, скажем, в недопущении Россией захвата Восточного Туркестана. Однако рост могущества Японии и недостаточность реформ привели эту страну к поражению на рубеже XIX-XX вв. Со всем уважением к китайскому народу, я нахожу отсутствие европейского влияния в их проблемах в первой половине XX в. - страна пыталась модернизироваться, но погрязла в кризисе гражданских войн и неудачных решений Мао Цзэдуна. Более того, Китаю повезло с помощью советских и американских войск в уничтожении "монголов" этого столетия - милитаристской Японии.
Обратите внимание, сколь малую часть Индии контролировали британцы во времена Великой Французской революции. Об этом часто забывают, но англичане завоевали регион только в XVIII в.
Индию уже в середине XVII в. сотрясали внутренние войны. Правление целого ряда падишахов - в особенности, Аурангзеба - привели к тяжёлому кризису. Он связан с тем, что исламское правительство и богатейшие, но индуистские народы имели разные взгляды на развитие страны. Первые справедливо полагали развитие в централизации, единомыслии и универсализме права, в монополии государства на насилие; вторые же стали настолько богаты, могущественны и культурно развиты, что попросту не понимали претензий центральной власти, более того - после сокрушительного насилия со стороны оной, они увидели в европейцах более приемлемый аналог. Здесь надо сделать оговорку, что Британская Ост-Индская компания вплоть до конца XVIII в. обладала лишь незначительным кусочком субконтинента - собственно, Бенгалией. И её политика действительно была гораздо мягче, лояльнее к местному населению, чем политика последних падишахов. В XIX в. Великобритания очень сильно повлияла на субконтинент - в то время как рядовое население обнищало, правящие круги сказочно разбогатели, получили европейское образование и создали национальную культуру и буржуазию по европейскому образцу. В первой половине XX в. Индийский Национальный Конгресс - это полностью продукт национальных элит, финансируемый национальной же буржуазией. Конечно, европейцы сломали регион об колено, но они же помогли в кратчайший по историческим меркам срок совершить вестернизацию региона.
Об этом часто забывают, но европейцы не прилагали усилий в уничтожении блистательного Сефевидского государства.
Сефевидский Иран пал в первой половине XVIII века. С одной стороны, наложилась деградация правящей династии, с другой стороны - экономическая отсталость от соседних регионов, с третьей стороны - многочисленные внешнеполитические провалы. Их упадок соотнёсся с политическим и экономическим подъёмом Афганистана. На полторы сотни лет здесь воцарилась новая династия, которая пыталась проводить вестернизацию, но не преуспела на этом поприще. В конце концов в силу внутренней комплексной слабости её опутали неравноправные экономические соглашения. Ей повезло оказаться в XIX-XX вв. на обочине мировых потрясений, поэтому Персия до сих пор продолжает поступательный рост, опираясь преимущественно на национальные и слабо вестернезированные институты.
Потеря Египта Турцией стала куда более значимым событием, чем десятилетия отпадания Балкан. Интересно, что Россия в этой борьбе выступала на стороне турецкого султана.
Османская империя попала в очень сложное положение. Уже в XVIII в., с одной стороны, она обладала современными институтами, армией, культурой и экономикой, но встала перед таким количеством внутренних вызовов, что они полтора века уничтожали её изнутри. Арабская борьба за независимость, вестернизация христианского общества на Балканах, Ренессанс в христианских провинциях Закавказья на почве втягивания в культуру России, европейский колониализм и экспансия России - всё это ударило по стране по историческим меркам одновременно. И нельзя сказать, кто для Турции был пагубнее и кто нанёс ей более страшное поражение - русский солдат или египетский. Тем не менее, до самого последнего своего дня каждое поколение османских элит и интеллигенции проводили реформы, пытаясь нащупать тот путь, который сохранит единство, могущество и мощь страны. В конечном счёте это привело к блистательному правлению Кемаля Ататюрка и его реформам, которые помогли сохранить статус Турции в качестве сильной ближневосточной державы.
Индийский промышленник и олигарх XIX в.
Изучая азиатскую историю Нового времени, я не вижу перед собой стагнирующие дикие и отсталые народы. Ещё меньше я вижу того самого европоцентризма и, как мне кажется, даже мои более старшие коллеги ещё в девяностые годы прошлого века окончательно пришли к мысли, что на руках европейского колониализма гораздо меньше крови и гораздо меньше пользы, нежели то, что сами азиаты причинили себе сами. В этом смысле гренадёр уж больно смахивает на крестоносца Средневековья - он сам считает, что нанёс решающий удар в сердце врага, тогда как объект его нападения уж больно долго воевал внутри себя. Ему кажется, что именно он вывел захваченный им регион из варварства, но что-то все главные решения местные жители приняли сами. Ему кажется, что он главный друг или главный враг местных жителей, но они смотрят на него и недоумевают: "А, ты всё ещё здесь?.."
И пусть это не оскорбляет европейское эго!
Девушка в современном костюме с азиатскими корнями. Именно такой является Азия в XXI в.
Спасибо, что были со мной в этом приключении. Пишите, чему, по вашему мнению, стоило бы посвятить следующий цикл. И, конечно же, делитесь мнениями после прочтения. И задавайте ваши вопросы. Увидимся в следующий раз.
особые знаки армянского нотописания, известные с VII века. Разновидность невм, применявшихся в средневековом армянском певческом искусстве.
Хазовые знаки пения возникли в Армении, где была создана самобытная армянская национальная система записи. Хазовое письмо объединяет армянскую письменную систему с устной традицией. Система хазовых знаков была разработана в VII—IX веках, предположительно поэтом и учёным Степаносом Сюнеци (вторым), который произвёл вторую систематизацию гласов и в конечном счёте изобрёл систему нотописи — хазы. Киракос Гандзакеци распространение хазов приписывает некоему Хачатуру из Тарона[3]. Искусство использования хазов в Армении бурно развивалось до XII века, а уже с XII века — в Киликийском армянском царстве.
Середина XVII века, уже более 10 лет идет тяжелая война между Россией и Польшей. За прошедшие годы военная удача улыбалась то одной, то другой стороне, но ни одна из них так и не смогла получить решающего перевеса, необходимого для заключения мира на выгодных условиях. Преимущество за Россией: войскам удалось занять утраченные в Смуту территории, установить контроль над Киевом - историческим центром Руси и захватить выгодные транспортные пути на Западной Двине. Однако польский король не спешит отказываться от этих земель. Для полной победы нужно бы возобновить наступление, но для этого нужны деньги, а казна пуста. Правительство исчерпало не только ранее известные способы ее пополнения, но и фантазию в поиске новых. Последняя из таких попыток вылилась в масштабный Медный бунт, указав предел народного терпения. Что делать? Ответ предлагает глава дипломатического ведомства (Польского приказа) Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, заслуживший высокое доверие царя и стремительно поднявшийся во властной иерархии несмотря на бедную родословную.
А.Л Ордин-Нащокин
Чтобы разобраться в сути его замысла, надо понимать расстановку сил в Восточной Европе того времени. За влияние в регионе боролись четыре крупные державы: Московское царство на востоке региона, Швеция на севере, Польско-Литовская уния (она же Речь Посполитая) на западе и Османская империя со своими вассалами (в первую очередь, Крымским ханством) на юге. Каждая сторона преследовала свои интересы, достижение которых зачастую предполагало нарушение интересов соседей. Так, Московское царство претендовало на наследие Киевской Руси и стремилось объединить под своей властью все православное население, значительная часть которого находилась под управлением Польши-Литвы. Та, в свою очередь, совершенно не желала уступать территории, а напротив - стремилась расширить владения своей шляхты за счет соседей. Швеция добивалась контроля над Балтикой, стремясь монополизировать торговлю и предотвратить появление вражеских флотов у своих берегов, тогда как России был необходим выход к морю для развития связей с Европой.
Страны постоянно наращивали силы и пытались воспользоваться временными слабостями соперников для достижения своих целей. При этом они ревностно следили за успехами конкурентов и были готовы вмешаться, чтобы не допустить их чрезмерного усиления. Например, во время Ливонской войны, начавшейся удачно для России, в конфликт вмешались Польша и Швеция; во времена Смуты, когда возникла угроза воцарения в Москве польской династии, Швеция отправила России вспомогательный корпус (конечно, не бесплатно). В регионе сложился неустойчивый баланс сил, периодически нарушавшийся войнами, когда участники видели удачную возможность для нападения на соседа: династический кризис, восстание или другие подобные бедствия. Такую ситуацию называют игрой с нулевой суммой, когда выгода одной стороны обязательно означает ущерб другой.
Восточная Европа к концу XVII века
Русско-польская война (1654-1667) развивалась именно по этому сценарию. В успешном восстании украинских казаков московский царь увидел возможность нанести Польше поражение, не только вернуть утраченные в Смуту земли, но и присоединить другие территории с православным населением. Война началась для России очень удачно: ее войска заняли обширные территории в Литве и Украине. Однако когда стало понятно, что Россия может значительно усилиться, в конфликт вступила Швеция. С одной стороны, она добивались своих целей за счет ослабевшей Польши, с другой - стремилась не допустить дальнейшего расширения влияния Москвы. Крымские татары также не остались в стороне, им тоже было не выгодно усиление одного из противников. В итоге к середине 1660-х сложилась патовая ситуация: обе стороны были истощены и заинтересованы в мире, но не могли согласовать его условия. Польша стремилась к краткосрочному перемирию без окончательной фиксации территориальных потерь, чтобы в будущем иметь возможность отвоевать их обратно. Россия, напротив, стремилась к закреплению приобретений.
Глава Посольского приказа предложил неортодоксальное решение: не просто остановить войну, но одновременно с этим создать союз между двумя государствами. Идея встретила немало скепсиса во властных кругах обеих стран. Для его преодоления у Афанасия Лаврентьевича были готовы аргументы - свои для каждой стороны. По его замыслу, для Польши тяжесть принятия территориальных уступок компенсировалась выгодами заключения союза. Благодаря нему можно было не только перестать расходовать ресурсы на проигранную войну, но и получить поддержку для решения проблем на юге - с казаками и крымскими татарами. Правда, самим полякам получаемые выгоды не казались такими значительными, какими их рисовал Ордин-Нащокин. Мол, спасибо конечно за заботу, но мы со своими проблемами уж как-нибудь сами справимся, лучше все-таки Киев верните. Ценой немалых трудов это сопротивление удалось преодолеть: послы стали обращаться не только к представителям польского короля, но и к дворянству особенно пострадавших от войны регионов, более других нуждавшихся в передышке и помощи; землевладельцам из завоеванных регионов была обещана денежная компенсация за потерянное имущество; Москва согласилась вернуть небольшую часть удерживаемых территорий. В итоге доводы за союз сработали.
Царю и боярам были адресованы другие аргументы. Во-первых, предложение Ордина-Нащокина позволяло наконец закончить войну. Хоть объективно мир был выгоден обеим сторонам, Россия по его итогам фиксировала приобретения, а значит была больше заинтересована в нем. Более того, заключение союза делало эти приобретения более надежными: благодаря нему снижалась вероятность, что оппонент при первой возможности начнет войну снова, пытаясь вернуть утраченное. Но более важными были долгосрочные перспективы, открывавшиеся благодаря союзу. Если раньше между силами держав региона поддерживалось динамическое равновесие, то теперь Польша и Россия могли бы совместно отстаивать общие интересы, благо по многим направлениям их интересы совпадали. Первое - условия торговли в балтийских портах. Швеция контролировала самый крупный порт - Ригу, взимала пошлины и определяла условия торговли для обширных польских и русских территорий, находившихся выше по течению Западной Двины. Проблему можно было решить войной, но такой способ был долгим, сложным и не надежным, это особенно хорошо понимали в тот момент. Вместо этого Ордин-Нащокин планировал созвать конференцию представителей России, Польши и Швеции, на которой союзники общими усилиями добивались бы необременительных для себя условий. Предполагалось усилить переговорную позицию, привлекая страны Западной Европы, желающие покупать русские и польские товары. Для этого из Москвы отправилось несколько посольств с особым упором на Испанию (с которой на тот момент вообще не было дипломатических отношений) и Францию. В Испании торговые переговоры не продвинулись, но во Франции за идею ухватились. В случае успеха этих планов проблема ограничения Швецией транзита через Балтику могла быть решена дипломатическим путем, без военных действий. Кроме доступа к Балтике у России и Польши были общие интересы на юге: не допустить расширения влияния Турции в Причерноморье и Украине. Османы умело пользовались противоречиями между своими оппонентами, устраивали набеги, искали новых союзников из числа недовольных сложившимся положением. Постоянный русско-польский союз сгладил бы имеющиеся противоречия между ними, а значит ограничил бы возможности Турции для вмешательства.
По замыслу Ордина-Нащокина, общность интересов новых союзников перестраивала весь баланс сил в регионе. Вместе они становились сильнее любого противника, особенно в оборонительной войне. Они могли меньше опасаться нападения, не наращивать численность армии, не повышать налоги. Многие проблемы становилось возможным разрешать с помощью дипломатического давления, а не применения силы. Обе страны были крайне заинтересованы в торговле с Западной Европой, а значит в перспективе могли бы решить проблемы пошлин, свободного доступа судов и товаров на Балтику и через Черное море. Отношения между странами переставали быть "игрой с нулевой суммой": ведь чем выше дипломатический вес России, тем проще Польше действовать совместно с ней, обеим странам становилось выгодно взаимное усиление.
Балтийское море
В теории рассуждения о возникающих от союза выгодах очень привлекательны, но в реальности все оказалось куда сложнее. Чтобы эффект стал реальным, союз обязательно должен работать в полную силу, а участники доверять друг другу и одинаково видеть приоритеты. Достичь этого сразу после заключения союза было затруднительно: между вчерашними врагами сохранялась подозрительность, координации совместных действий не было. Со временем, по мере укрепления взаимодействия, союзнические отношения выстроились бы, но Ордин-Нащокин был вынужден действовать быстро. У его подхода было много противников во властных кругах в Москве, и чтобы доказать правильность выбранного курса, ему надо было продемонстрировать конкретные успехи его политики. В 1668 году он попытался созвать конференцию в Курляндии по вопросам торговли на Балтике, но польская делегация, в принципе согласная с важностью облегчения условий торговли, действовала крайне пассивно, и совместного давления на Швецию не вышло. Посольство во Францию смогло успешно начать переговоры о торговом соглашении, но на момент конференции в Курляндии до реальной торговли (а значит, и заинтересованности французов в облегчении транзита), было далеко. Так что переговоры не принесли результатов. На юге реальность также оказалась далека от рисовавшихся Афанасию Лаврентьевичу перспектив. Он посчитал, что одной только угрозы совместных русско-польских действий будет достаточно, чтобы не бояться недовольства казаков, и сильно просчитался: распространение на украинские территории таких же податей, как в остальной России, вызвало массовое недовольство и вооруженные выступления, которые пришлось усмирять силой. В итоге показать явные выгоды от заключенного союза не получилось и политические оппоненты главы Посольского приказа смогли добиться его отставки.
Союз продолжил действовать, хоть и далеко не так активно, как предполагал его архитектор. Спустя почти двадцать лет между Россией и Польшей наконец был заключен Вечный мир, закрепивший границы между странами почти на столетие и снявший взаимные опасения. Благодаря этому союзу Россия в конце XVII века вступила в Священную лигу, что позволило ей выступать против Турции совместно с европейскими странами. С годами союз стал не просто формальностью, а реально работающим соглашением, в таких условиях было бы вполне возможно реализовать широкую программу Ордина-Нащокина по достижению целей России через торговлю и дипломатию. Но он умер в опале, а достойных наследников его политики не нашлось.
Катастрофа у Восьмимильного моста. 18 сентября, отвечая на пленение миссии Паркса, англо-французские войска разнесли в прах сильный китайский заслон, оставленный генералом Сенгге Ринченом у Чжанцзяваня протяженностью фронта около пяти миль.
Сержант британского 2-го пех. полка Королевы (2nd Queen’s Royal Regiment) с пленным солдатом Цинской армии, кампания 1860 г. Рисунок современника.
Впрочем, отборная манчьжурско-монгольская кавалерия отступила оттуда вполне грамотно, выводя преследующего противника на главные силы Цинской армии. Китайский командующий, по своему обыкновению, увидел в этом сражении только позитивную сторону - "иноземные дьяволы" сами шли на выбранную им позицию. Для решающей битвы за Пекин он выбрал местность перед каналом, соединяющим столицу с рекой Хай, с двумя мостами - каменным Восьмимильным, он же Балицяо (французы транскрибируют его как Паликао), и деревянным. Описавшие произошедшее там 21 сентября 1860 г. сражение по горячим следам офицеры Генерального штаба Российской императорской армии А.М. Бутаков и барон А.Е. Тизенгаузен однозначно характеризуют позицию Цинской армии как "сильную" (Опиумные войны. Обзор войн европейцев против Китая в 1840-1842, 1856-1858, 1859 и 1860 годах).
Мост Балицяо, 1860. Фотография итальянского военного корреспондента Феличе Беато, сопровождавшего английские войска.
Генерал Сенгге Ринчен планировал на подходе сдержать противника сильными авангардами у деревни Ягуаэ, расстроить его массированной атакой своей верной маньчжурско-монгольской кавалерии, а затем встретить "варваров" у мостов главными силами с многочисленной артиллерией и окончательно обломать им зубы. Будь против китайских войск равнозначная им армия, замысел потомка Чингис-хана имел бы неплохие шансы на успех. Но против европейских войск с их современным артиллерийским и стрелковым вооружением и, главное, с их четкой дисциплиной и организацией, диспозиция Сенгге Ринчена выглядела слабовато. А ведь он был - объективно - лучшим цинским полководцем... Каковы же тогда были худшие?
Генерал Сенгге Ринчен в парадном облачении.У моста Балицяо он потерял все, кроме доверия императора.
Тем не менее, сражение началось для англо-французов отнюдь не триумфально. Британский командующий, выехав на рекогносцировку, был застигнут разъездом маньчжурской кавалерии и едва спасся бегством. Англичане наступали на выбранном ими самими второстепенном направлении на деревянный мост, главные силы французов завязли у деревни Ягуаэ. Вперед безрассудно вырвался только их авангард под командой свежего генерала Эдуара Коллино, выходца из простонародья, бывшего иностранного легионера, стремившегося любой ценой завоевать славу среди военной аристократии "второй империи". Всего две роты 2-го батальона пеших стрелков (2e Bataillon de chasseurs à pied), рота саперов, 12-фунтовая батарея и кое-что по мелочи. На подставившийся французский отряд, охватывая его полумесяцем, внезапно помчались на своих низкорослых степных лошадях отряды маньчжурской и монгольской кавалерии. "В двух отдельных массах... всадники подскакали на расстояние 70 шагов от фронта французов и в то же время обошли его фланги, направляясь в тыл", - с педантизмом, присущим офицерам Генерального штаба царской армии сообщают русские историки Бутаков и Тизенгаузен. Они исчисляют атакующую кавалерию: "до 10 000 коней"; но вспомним про уже упоминавшийся "оверклейм" цинских воинских начальников, который в данном случае с удовольствием поддержали европейцы (у страха глаза велики!).
Цинская кавалерия в атаке, современная реконструкция. Красиво и страшно!
Вспоминает лейтенант Поль де ла Гранж из Французского экспедиционного корпуса： "Снаряды и пули не могли остановить их, и кавалерия, казалось, возрождалась из пепла. Они были настолько упорны, что подошли всего на 30 метров к нашим пушкам". Французы запаниковали, сбились в толпу позади своих орудий, которые одни беглым огнем еще продолжали сдерживать атаку, и цинские кавалеристы были уже готовы врубиться... Неизвестно, как повернулась бы после этого дальнейшая судьба сражения, но плачевное положение союзников заметил британский командующий генерал Грант. Этот колониальный вояка, предпочитавший изъясняться на грубом наречии своих солдат, сразу оценил угрозу. По свидетельству очевидцев, он сперва выругался: "Безбожные лягушатники никуда не годны!" (Godless frogs're good for nothing!), а затем бросил им на помощь свою конницу - она единственная могла успеть. Конные части британского корпуса были представлены Королевским гвардейским драгунским полком (King’s Dragoon Guards) и двумя отрядами индийской/сикхской иррегулярной кавалерии, названными по именам их командиров-англичан - Fanes Нorse и Probyn’s Нorse. Впрочем, как утверждают русские авторы Бураков и Тизенгаузен, "что касается сейков (сикхов - М.К.), то вследствие коротких мартингалов на их уздечках они не могли перепрыгнуть канавы, а потому большая часть не принимала участия в атаке". Не верится, что этих превосходных наездников остановила канава, скорее они решили не подставляться под клинки маньчжурских конников ради "белых сахибов". Королевские драгуны - всего около 300 сабель - дисциплинированно взяли препятствие. Британский офицер Сидней Герберт докладывал об этом эпизоде королеве Виктории: "Атака королевских гвардейских драгун была самым замечательным актом верховой езды. Татары (так англичане называли маньчжуров - М.К.) находились на возвышенности с глубоким рвом перед фронтом, и лошадь должна была не только преодолеть ров, но и одновременно подниматься вверх по склону. Только один человек был выбит из седла". И тут сказался страх темных, суеверных цинских солдат перед "иноземными дьяволами". Маньчжурские всадники, за исключением нескольких быстро зарубленных драгунами храбрецов, не приняли сабельного боя, в котором у них были бы хорошие шансы на успех (численное преимущество и традиционные фехтовальные навыки), развернули коней и начали отступать. Британцы преследовали их рационально: не отставая, но и не сближаясь, и сумели отогнать на безопасное расстояние. Там маньчжурско-монгольская кавалерия остановилась и перестроилась, но больше участия в бою не принимала - Сенгге Ринчен утратил свое единственное ударное соединение. После этого англо-французы смогли навалиться всеми силами на основную линию обороны китайцев у двух мостов. Цинские войска поначалу держались стойко, пытались яростно контратаковать. Генерал Сенгге Ринчен и его офицеры воодушевляли подчиненных личным примером храбрости, командуя под ураганным огнем с изумительным конфуцианским фатализмом: "Взирать на смерть как на переход в первосостояние!" Но огонь устаревшей китайской артиллерии был очень неточен. Пушкари брали слишком высокий прицел, и, как вспоминали участники боя, "снаряды только задевали верхушки деревьев". В то же время картечь и ружейные залпы европейцев производили в плотных рядах неприятеля ужасное опустошение. После того, как большинство начальников были убиты или ранены, солдаты империи Цин пали духом и начали отступать. Ожидаемо, отступление быстро переросло в повальное бегство.
Французская пехота с боем переходит мост Балицяо, 21 сентября 1860. Рисунок из французского пропагандистского издания.
Генерал Сенгге Ринчен с остатками своего штаба уехал дальше всех... Его пресловутый оптимизм наконец испарился, он понял, что потерпел страшный разгром, и теперь предстоит как-то разгребать последствия. Не совсем ясно, где находился в сражении будущий "черный вестник" Лю Гоуфэй - с кавалерией, либо в свите генерала. Но под огнем он вел себя мужественно и был ранен - видимо, достаточно легко, чтобы это не помешало ему вскоре исполнять обязанности делегата связи. Сражение при Восьмимильном мосту началось в 7 часов утра и уже после полудня было полностью проиграно китайцами. Французы перешли мост почти в парадном строю и заняли брошенный лагерь армии Сенгге Ринчена; им препятствовали только остаточные группы цинских солдат. Англичане, посчитав задачу выполненной, "зашабашили" и пошли на ту сторону только одним батальоном, что не помешало им взять 18 бронзовых цинских орудий из 26 захваченных в тот день. Только одно орудие китайцы сумели увезти. Счет потерь побежденных колеблется между 1 200 и 3 000 человек. Неудивительно, ведь убитых 21 сентября 1860 г. цинских воинов - маньчжуров, монголов, ханьцев, злосчастных и нередко подневольных защитников дряхлой империи - никто точно не считал. Раненые, кто мог двигаться, сами расползались поискать помощи у местных жителей. Потери англо-французов в сравнении выглядят мизерными: у британцев 2 убитых и 29 раненых (из них 1 убитый, 1 умерший от ран и около десятка раненых в Королевских гвардейских драгунах), у французов - 3 убитых и 17 раненых. Французский командующий Кузен-Монтабан, пожалованный за этот бой Наполеоном III титулом "графа Поликао", оценил сражение взглядом старого солдата: "Мост Паликао (Балицяо, Восьмимильный) стал самым трогательным зрелищем того дня. Этот мост - великий памятник, созданный древней цивилизацией, был весь усеян трупами и ранеными. Цинская кавалерия, которая так энергично сражалась утром, теперь исчезла без следа. Эта великолепная кавалерия размахивала своими шелковыми флагами и контратаковала без прикрытия других войск, потому проиграла. Без нее остальная армия неприятеля, поддержанная жалким огнестрельным оружием, была бессильна против нашей артиллерии".
Послание Лю Гоуфэя. Генерал Сенгге Ринчен наконец столкнулся с реальностью; вернее, он ударился о нее упрямым лбом. Его пехота, набранная в основном из территориальных частей "Зеленого знамени", после разгрома в большинстве разбежалась по домам - и зачем было ханьцам продолжать умирать за чужеродную маньчжурскую династию? Поредевшая маньчжурско-монгольская конница сохранила строй, однако ей одной было не остановить "варваров" на пути к Пекину. Кавалерийские командиры предлагали генералу забыть про столицу, затянуть боевые действия и разменять огневое превосходство европейцев на пространство, время и партизанскую тактику. Это был вполне рабочий вариант. Но, как бы ни был амбициозен Сенгге Ринчен, превращаться в полумятежного командующего воюющей страны в его планы не входило. Он мог действовать только в "связке" с двором императора Сяньфэна. Поэтому потомок Чингиз-хана сознательно упростил себе задачу: оправдаться перед сувереном за поражение, а заодно предупредить его об опасности. Англо-французы не долго "стояли на крови" у моста Балицяо, они начали марш на Пекин с намерением сурово наказать гордость Цинской династии. "Самое главное в профессии монарха - это вовремя смыться" (изм. цит.).
Император Сяньфэн. В 1860 г. ему было всего 29 лет.
В каких обтекаемых и согласных придворному этикету выражениях составил генерал Сенгге Ринчен свой рапорт императору, можно только догадываться. Делегатом связи с Пекином он назначил наиболее "внутреннего человека" для двора из своего штаба - 27-летнего бывшего придворного Лю Гоуфэя, зарекомендовавшего себя к тому же как надежный и смелый офицер. Знавший придворные обычаи и течения Лю Гоуфэй представлялся генералу порученцем, который сумеет лучше всех исполнить деликатное задание: доложить о разгроме, не очень сгущая краски, и заодно предупредить "келейно": "Бегите, Ваше Величество!" Но последующие события показали, что в боях и походах Лю Гоуфэй совершенно растратил навыки царедворца. Опасная, полнокровная жизнь солдата вытеснила из него вычурную столичную имитацию жизни - известная история... Бедолага четко выполнил "букву" приказов своего генерала, безнадежно провалив их деликатную сторону. Как видно, литературное творчество на тему: "Преподнести императору позорное поражение у Восьмимильного моста в игривой, жизнерадостной форме" заняло у генерала Сенгге Ринчена довольно много времени, потому делегат связи штаба армии Лю Гоуфэй прискакал в столицу только 24 сентября 1860 г. У молодого офицера было достаточно времени, чтобы облачиться сообразно этикету, однако он прибыл ко двору в своем живописном воинском облачении из боя у моста Балицяо, покрытом пороховой копотью и засохшей кровью (он был легко ранен в сражении). Возможно, генерал настоял, чтобы его посланец выглядел "по-военному", или сам Лю Гоуфэй хотел произвести впечатление, но так или иначе состоялось вопиющее нарушение придворного церемониала "номер раз", хоть и незначительное. Лю Гоуфэй, апеллируя к срочности своего донесения (что было правдой), немедленно прорвался к особе императора лично, без доклада, что одобрили бы деятельные императоры древнего Китая, но не погруженной в успокоительные сны династии Цин периода упадка. Император Сяньфэн был застигнут "черным вестником" в женской резиденции дворца. Вообще, роль женщин в императорской фамилии и при дворе империи Цин была серьезно демократизирована по сравнению с прошлыми временами (подробнее об этом можно посмотреть здесь), но непреложным оставалось одно правило: между императором и его женщинами (супругами всех рангов, наложницами, служащими дамами) в их повседневных утехах, обычно абсолютно платонических - никого, кроме доверенных евнухов.
Придворные дамы императорского Китая. Реконструкция из полуфэнтезийного фильма "Проклятие золотого цветка" (2006), относящегося к гораздо более ранней эпохе. Но нет ничего постоянней женской красоты, и не только в империи Цин!
И тут врывается запыленный малый в окровавленной кавалерийской форме, пусть и с не терпящим отлагательств известием. Состоялось нарушение этикета "номер два". На этом этапе император, известный приверженец нерушимости дворцовых церемоний (в 1855 г. за несоблюдение придворного протокола он подверг опале своего брата принца Гуна), показал себя адекватным человеком и "проглотил" дерзость. Он с нетерпением ждал известий с театра войны. Наскоро отдав церемониальное приветствие, Лю Гоуфэй вручил суверену донесение генерала Сенге Ринчена. Император вскрыл его и начал читать немедленно, не отослав женщин и евнухов: таков был его интерес к исходу битвы. Но формулировки из-под руки потомка Чингис-хана вышли настолько обтекаемыми и сглаженными, что Сяньфэн понял только одно: у действующей армии что-то пошло не так. Он с тревогой обратился к Лю Гоуфэю за разъяснениями, а тот немедленно ответил своему верховному главнокомандующему с солдатской, а не придворной прямотой: "Сражение потеряно, армия больше не может драться, "варвары" будут в столице со дня на день, императору нужно бежать". Примерно так. Это, несомненно, было со стороны молодого офицера четким исполнением приказа и воинского долга, но очень недипломатично. Женщины императора и евнухи продолжали присутствовать и все слышали. Черная весть с полей войны оказалась для всех тяжелым ударом. Император, по его собственным словам, "неподвижно погрузился в глубокие раздумья", проще говоря: оцепенел. Среди приближенных раздались "несдерживаемые рыдания и горькие восклицания"; юная Наложница Ци, будущая императорская супруга того же имени, лишилась чувств от потрясения. Конфиденциальность известия о разгроме Цинской армии рухнула вместе с нею. Для Лю Гоуфэя все еще могло закончиться благополучно, если бы он немедленно покинул дворец, вскочил на самого быстрого коня и мчался без оглядки... куда угодно. Но вместо этого он отправился ко двору своего экс-патрона принца Гуна, где у него были друзья, и принялся делиться там своими военными переживаниями. Разумеется известие о "конфузии" было уже невозможно скрыть: наложницы и евнухи болтливы. Но неумение держать язык за зубами - характеристика, строго противопоказанная офицеру связи в любой армии! Вскоре за злополучным Лю Гоуфэем пришли императорские телохранители и арестовали его.
Смерть Лю Гоуфэя. Император Сяньфэн был взбешен. Если бы "черная весть" о поражении у Восьмимильного моста не распространилась, его отъезд из столицы можно было объяснить военной необходимостью или иными уважительными причинами. Теперь оставалось только позорное бегство перед угрозой нашествия "иноземных дьяволов". Императору был срочно нужен "громоотвод", в который бы ударила молния его гнева. Сяньфэн понимал, что не может наказать генерала Сенгге Ринчена, виновного в потере армии. Как-никак, это был его лучший военачальник. Своего брата принца Гуна, который у императора был виноват по определению, он также должен был сохранить. Иначе кто вел бы переговоры о капитуляции с англо-французами и понес бы за это ответственность в будущем? Оставался только "черный вестник", Лю Гоуфэй, от смерти которого, как говорили в китайском простонародье, "небо не прохудится". Спешно выехав из столицы на горный курорт Чэндэ, император Сяньфэн распорядился казнить беднягу. Империя Цин горделиво высилась на грандиозном фундаменте законодательных актов, накапливавшихся еще с "достародавних времен". "Был бы человек, а статья найдется" - это про нее! Юридические основания для убийства Лю Гоуфэя нашлись в установленной великим древним императором Цинь Шихуанди (259—210 гг. до н.э.) традиции предавать смерти "черных вестников". Нет сомнений: в какой бы армии мира не служил Лю Гоуфэй, он "накосячил" на дисциплинарное взыскание разной степени строгости в зависимости от обстоятельств. В данном случае смелого и талантливого молодого человека попросту убили потому, что император был напуган и очень хотел сорвать злость перед своим страхом. Принц Гун не заступился за своего прежнего приближенного. Скорее всего, ему было недосуг, для отношения китайского общества к жизни и смерти это нормально. Беглый император назначил принца "имперским комиссаром с усмотрением и всей полнотой полномочий", надо было как-то спасать Пекин от приближающихся европейских захватчиков.
Укрепления Пекина, 1860. Фото Феличе Беато. Выглядят внушительно, но не против европейской артиллерии, даже полевой.
"Забытые" под Пекином цинские пушки. Фото Феличе Беато, 1860.
6 октября 1860 г., когда в посрамленную столицу Цинской империи уже вошли англо-французские войска, последний "черный вестник" Цинской империи Лю Гоуфэй был казнен "воинским образом" - через отсечение головы. В заключении у него было время привести в порядок мысли и душу. Бывший придворный и нынешний офицер кавалерии встретил смерть в полном соответствии со старинным церемониалом, как надлежало, чем вызвал одобрение седых чиновников-начетчиков, надзиравших за убийством. Я в ароматном облаке иду, И в темноте теряется мой след... (из стихотворения Лю Гоуфэя)
"Гори!" По свидетельствам китайских современников, в Пекине на момент капитуляции оставалось еще до 10 тыс. китайских и маньчжурских солдат. Вероятнее всего, намного меньше (см. выше - хронический "оверклейм"), и они были деморализованы и ненадежны. Принц Гун, реальный политик, вывел их в пригород во избежание эксцессов и сделал ставку на переговоры о мире. Ценой любых уступок он был намерен сохранить для будущего государство и династию. Принц верил в них!
Угрюмый принц Гун во время переговоров в 1860 г.Он проживет долгую жизнь и посвятит ее своей стране.
5-6 октября 1860 г. британская и французская кавалерия вступили в Пекин, не встретив сопротивления. Следом подтянулись остальные войска и штабы командующих - английский генерал Грант и французский Кузен-Монтабан. С помпой въехал лорд Элджин (Джеймс Брюс), верховный комиссар и полномочный представитель королевы Виктории в Китае. Пекинские жители с интересом глазели на "иноземных дьяволов", а те, в свою очередь, вели себя дисциплинированно с имуществом обывателей. Зачем им бедные хижины каких-то "кули", в их распоряжении было столько дворцов!
Вступление британского экспедиционного корпуса в Пекин. Рисунок современника.
Трагической жертвой вторжения "рыцарей европейской цивилизации" пал Юаньминъюань, в переводе - "Сады совершенного сияния", Старый летний дворец китайских императоров, памятник изысканного зодчества XVIII в., вместилище древних сокровищ и богатейшей библиотеки. Кстати, его охрана, всего несколько десятков человек, единственная оказала отчаянное сопротивление французским спаги (колониальным кавалеристам) и почти вся полегла с честью. Потом английские офицеры обвинили французов в том, что те первыми начали грабить (старый эстет генерал Кузен-Монтабан самозабвенно набил багаж произведениями искусства), французы перепихнули ответственность на англичан. По-своему честно поступил грубый колониальный солдафон генерала Грант, который создал комиссию, чтобы отобрать наворованное добро у мародеров и паритетно разделить его между всеми своими войсками. У "проклятых лягушатников" Королевские гвардейские драгуны отбивали "хабар" со стрельбой и сабельной рубкой, в которой погнали французов "как стадо" (as cattle) и ухлопали их втрое больше, чем в бою у моста Балицяо.
Французы грабят дворцы Пекина. Рисунок очевидца.
Старый летний дворец лорд Элджин распорядился сжечь. 18 октября партии поджигателей из состава Королевских драгун вошли на территорию дворца, и вскоре жадное пламя охватило прекрасные здания и сады...
Королевские драгуны жгут Старый летний дворец в Пекине. Картина современного художника из КНР.
"Мирный договор никогда бы не был заключен, если бы Летний дворец не был сожжен, - оправдывал джентльменов-вандалов английский очевидец Сидней Герберт. - Его разрушение сильно встревожило китайцев и придало дополнительную силу угрозе разрушить другие дворцы в Пекине". "Однажды двое бандитов ворвались в Летний дворец. Один разграбил его, другой поджег... Один из победителей набил карманы, другой, глядя на него, наполнил сундуки; и оба, взявшись за руки, довольные вернулись в Европу". (Виктор Гюго, 25 ноября 1861 г.) "24 октября 1860 года принц Гун завершил переговоры с британскими, французскими и российскими официальными лицами, подписав Пекинскую конвенцию от имени династии Цин. Впоследствии он направил меморандум императору Сяньфэну с просьбой наказать его за подписание неравноправного договора. Император ответил: "Возложенную на принца Гуна ответственность за ведение мирных переговоров нелегко взвалить на свои плечи. Я глубоко понимаю сложную ситуацию, в которую он попал. Нет необходимости наказывать его". (Leung, Edwin Pak-Wah. Political Leaders of Modern China: A Biographical Dictionary. 2002). _____________________________________________Михаил Кожемякин.
Хотя это скорее барсукобарсук, потому что скульптура эта изображает тлалькойотля, или барсука. Согласно Большому словарю науатля XVIII века, тлалькойотль — «четвероногое животное размером со среднюю собаку, живущее под землёй». Научное название вида — Taxidea taxus, а подвид, обитающий в Мексике, называется berlandieri.
Где-то (регион штатов Халиско и Найярит) однажды (период 300 г. до н.э. — 600 г. н.э.) появился на свет
Полосатый пыхтящий барсук, каких нет.
И тут же у вас возникает вопрос:
«Ну барсук и барсук, чего тут удивительного».
Особенность этой скульптуры в том, что у неё две головы. Я видел многие доколумбовые штуковины, но животных с двумя головами среди них не встречал. Это фантастическое изображение указывает на символическое значение двойственности, которое приписывалось животному в мезоамериканской вселенной.
В одном из регионов народов науа, Мексиканском нагорье, тлалькойотль тесно связывался с концепцией божества Шóлотля, брата-близнеца Кетцалькоатля. Как мы знаем, Кетцалькоатль символизирует Венеру, вечернюю звезду. Так и Шолотль — тоже Венера, только утренняя. Наиболее известным воплощением Шолотля является собака, однако здесь он представлен другим ночным животным. Само слово tlalcoyotl буквально означает «земляной койот/собака». Шолотль — бог близнецов (ведь он и сам близнец), бог в каком-то смысле двойственности. А ещё он превращается в различные «двойные» сущности. Таким образом, слово «xolotl» означает животное, «имеющее раздвоенное тело».
Собака считалась животным потустороннего мира, поэтому подчёркивались её ночные и водные качества. Внешний вид тлалькойотля имеет некоторое сходство с мохнатыми собаками, да и повадки его напоминают собачьи. Барсуки наиболее активны ночью, на передних ногах у них большие когти, а на задних — просто пальчики. Они хорошие пловцы и живут в норах — в культурном отношении это животное несомненно связано с потусторонним миром.
Это художественное изображение барсука подчёркивает двойственный характер животного — как центральная красная полоса, разделяющая тело на две части, так и голова с каждой из сторон. Всё это указывает на те качества, которые приписывались барсуку в сферах мифического, священного и сверхъестественного.
