Nosleep

Дядя Миша глубоко затянулся сигареткой и продолжил:

— Сто тридцать пятый, он же Кирилл, насколько я знаю до сих пор работает в комплексе уборщиком. То же самое ждало бы меня, если бы в моей голове не сидел пароль от счетной аппаратуры РК-2.

— А ты-то сам почему оказался запертым в комнате? — спросил Куница. — Тоже что-то не поделил с Павелецким?

— Угу. Я подписывался на исследование РК-2, но никак не на бесчеловечные эксперименты по лишению души. Или что-там эта аномальная хрень делает с людьми, превращая их в кукол.

По его словам, Павелецкий вошел в раж и начал создавать кукол десятками. Бесплатные рабы, которые трудились не покладая рук, а денег не требовали. Причем все эксперименты с плесенью, не относящиеся к переработке ядерных отходов, держались в строжайшей тайне.

Через несколько месяцев стало ясно, что директор, в попытках присвоить больше денег, останавливаться не собирается. После этого осознания Михаил решил сдать его ЦИПу. Собрав все необходимые документы, подтверждающие деятельность Павелецкого, он уже почти сбежал, но в самый последний момент его повязала охрана. Появившийся рядом Антон с кривой ухмылкой поведал, что знал о его планах с самого начала, после чего запер в комплексе.

— Ну что, — закончив рассказ, спросил дядя Миша. — Возьмешь меня с собой?

— Взять-то возьму, но, если ты не заметил, мы тут как бы заперты, — съязвил Куница в ответ.

Его собеседник в ответ достал что-то небольшое из-под подушки и чиркнул зажигалкой, чтобы подсветить предмет. В руках у него находилась самодельная отмычка.

— Сам сделал. Замок тут простой, но куда я со своими щупальцами бы ушел.

Куница оживился:

— Прекрасно. Какой план?

— Значит так, малой. Выходим, аккуратно и незаметно доходим до ближайшего терминала. Нам надо выяснить, где находится сто тридцать пятый, я без него не уйду...

— Дядь Миш, я вас двоих не унесу, — прервал его искатель.

— Он кукла, а не инвалид-мутант, бестолочь! Сам пойдет с нами. Главное найти. Попутно надо бы раздобыть парочку пушек. Тебе побольше, ну и мне пистолет какой-нибудь. Руки-то есть. Затем с боем прорвемся к выходу, если потребуется. Охраны там не так уж и много, больше полагаются на гермодвери.

— А их как открывать будем?

— Направим на дежурных оружие. Откроют, — усмехнувшись пообещал бывший исследователь.

Вдруг тишину резко разорвал рев сигнала опасности, сопровождаемый словами:

"ВНИМАНИЕ! ЗАПУЩЕН ФИНАЛЬНЫЙ ПРОТОКОЛ "УТИЛИЗАЦИЯ". ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ СРОЧНО ПОКИНУТЬ ТЕРРИТОРИЮ БРЦ-16. ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ 60 МИНУТ".

— О как, — слегка с испугом произнес дядя Миша. — Теперь нам точно надо валить.

Только он договорил, как на двери сработала автоматика, и запирающий механизм щелкнул, открывая узникам выход.

— Это блять все еще что значит? — прорычал вскочивший с места Куница.

— А это, сынок, финальный протокол проекта "Утилизация". Через час здесь все взлетит на воздух, — мрачно констатировал его собеседник.

— А дверь?..

— Все входы и выходы разблокированы для облегчения эвакуации персонала. Давай-ка поторопимся.

Куница повернулся спиной к дяде Мише, тот обхватил его руками и повис сзади. Искатель аккуратно открыл дверь и посмотрел на коридор. Чисто.

— Веди давай к терминалу, захребетник.

— Ты поговори мне тут, — донеслось из-за спины. — Давай двигай в ту сторону.

Этаж был безлюдный, поэтому до терминала около лифта они добрались быстро. Дядя Миша объяснил куда нажимать и что вводить, после чего на экране вышел подробный план Брц-16 с мигающей красной точкой где-то в районе пятого этажа.

— Медблоки.. Худо, — сказал сквозь зубы Михаил. — Давай на девятый этаж.

Спустя несколько секунд двери лифта открылись. Перед искателем и его спутником предстала постапокалиптичная картина бойни. Каждые несколько слева и справа по коридору лежали истерзанные тела. Сотрудники комплекса, охранники — смерть прошлась по всем, оставив большие рваные раны.

— Твою мать, — выругался Куница. — Это что, тоже "Утилизация".

Крови было столько, что даже Сергей, видавший всякое во время экспедиций, почувствовал ком, подкатывавший к горлу.

— Нет, — ответили из-за плеча. — Финал проекта предусматривает взрыв комплекса, используя для этого ядерный реактор. А это часом не тот мутант, которого ты принес?

— Очень может быть, — протянул искатель, поднимая автомат, лежавший около трупа охранника. Он проверил магазин, снял из разгрузки на теле погибшего еще два заполненных и распихал себе по карманам.

Сергей положил дядю Мишу на пол, и снял несколько ремней с тел. Из них он соорудил что-то вроде сумки-кенгуру для второго беглеца и, с его помощью, устроил его за спиной. Теперь руки у Михаила были свободные, и нести его Кунице стало куда легче.

— Туда, — махнул свободной рукой дядя Миша. Другой он сжимал рукоять оружия, похожего на пистолет, но чуть более массивнее и с дисплеем сбоку.

Искатель повиновался, толкнул ближайшую дверь. За ней находились сплетения коридоров. Помещения, естественно, были ему незнакомы, поэтому пришлось идти по направлению, который указывал его товарищ по несчастью.

— А как мутант мог выбраться? — тихонько спросил Куница.

— Я ж говорил, все двери автоматически открылись, — прорычал в ответ дядя Миша.

Осторожно, стараясь не шуметь и не наступать на валявшиеся тут и там тела, Сергей продвигался по коридорам. Прислушиваться к звукам не было возможности из-за сигнала опасности, орущего из каждого динамика.

Вдруг откуда-то сзади раздалась отдаленная стрельба. Затем последовал дикий вопль, будто раздираемого на части человека. Автомат выдал еще одну длинную очередь и захлебнулся.

— А вот теперь бежим! — гаркнул Михаил.

Куница понесся, насколько позволяла его ноша. Спустя минуту бега он дошел до медблока. Распахнутые двери которого, красноречиво говорили о том, что внутри, вероятно, тоже будут трупы. Сергей зашел внутрь и увидел большую капсулу, заполненную полупрозрачной синеватой жидкостью. Внутри плавал человек, подключенный к каким-то проводам и системе дыхания.

— Корчев! Давай, надо его оттуда доставать.

Искатель, матерясь про себя, начал под командный тон Михаила манипуляции с медоборудованием. Жидкость сливалась пару минут, после чего оказавшийся на дне капсулы сто тридцать пятый выехал на подвижной кушетке наружу. Человек, или вернее кукла, все еще находился без сознания.

— И как, блять, по-твоему, мне его тут в чувство приводить?! — психанул Сергей.

— Остынь малой! — пробасил сзади бывший сокамерник. — Вон, шкафчики видишь сверху? Там надо найти укольчик один... Да не этот, положи на место, куда вперед меня-то! С красной полоской, да, этот. Коли давай в мышцу.

Куница ввел препарат Уборщику. Ему казалось, что, Кирилл резко выпучит глаза, дернется и сипло попытается вдохнуть, как в фильмах, но получилось все ровно наоборот. Кукла нехотя, будто спросонья, открыла глаза, села и попыталась сосредоточиться взглядом на стоящих перед ним.

— Сто тридцать пятый, пойдешь с нами. Потом все объясню, — скомандовал дядя Миша.

— Слушаюсь, — медленно ответил проснувшийся. — Но как же меня все бесит.

Сергей удивленно вскинул брови:
— Дядя Миша, ты ж мне утверждал, что они не испытывают эмоций.

— Нашел время вопросы задавать. Вперед погнали! — отрезал тот. Троица покинула медблок.

Через несколько поворотов коридоров удалось обнаружить стрелявшего. Охранник сидел на полу, привалившись к стене и пытаясь запихнуть обратно вывалившиеся внутренности. Куница определил, что тот уже не жилец и подумал, что можно было бы его добить. Только он наставил автомат на не замечавшего их мужчину, как его окликнули из-за спины.

— Не трать патроны, пригодятся.

Сергей вздохнул и пошел дальше. Мутанты мутантами, а выбираться все равно надо. Судя по орущему постоянно громкоговорителю, им осталось всего тридцать минут.

До лифта им удалось добраться без происшествий. В какую сторону ускакал ушастый монстр искатель не знал, да и знать не хотел. Двери разъехались, они зашли в кабину, и, только Сергей захотел нажать кнопку верхнего этажа, как сверху раздался жуткий грохот. От неожиданности он аж присел и посмотрел наверх.

Крыша лифта прогнулась.

Удар! Крыша прогнулась еще сильнее. Он не стал дожидаться третьего удара и, схватив за руку еще полусонного сто тридцать пятого, побежал в правое крыло.

— Там дальше есть лестница? — спросил искатель дядю Мишу.

— Есть, влево, когда скажу.... Да не в эту дверь, в следующую!

Буквально запрыгнув на первый лестничный пролет, ведущий наверх, беглецы услышали громкий скрежет и последовавший за ним нечеловеческий рев. Это подстегнуло их сильнее любого адреналина. Сергей бежал, не чувствуя привязанного за спиной Михаила, и надеялся, что кукла успевает за ними.

Последний этаж состоял исключительно из офисных помещений и вестибюля выхода. Лестница вывела их почти к массивным воротам, которые были распахнуты настежь. Вестибюль уже оказался пуст, видимо выжившие сотрудники комплекса успели его покинуть. Трупов, да и других следов бойни там не было. Сергей подумал, что монстр просто не успел добраться до этого уровня. Однако ситуация грозилась поменяться в каждую секунду из-за несущей за ними по пятам твари.

— Миш, нельзя выпускать этого урода наружу. Как закрыть двери? — быстро спросил Куница.

— Аварийное закрытие можно сделать и с той стороны, бегом!

Откуда-то со стороны лестницы снова послышался дикий рев. Троица побежала наружу. Справа от ворот находилась панель, служившая аварийным переключателем статуса дверей. Искатель подбежал к ней и торопливо начал вводить пароль. Ошибся один раз и начал заново. После нажатия клавиши ввода, на экране высветилась надпись:

"Пароль принят. Статус: аварийное закрытие".

Гермодвери закрывались медленно, поэтому Куница взял в руки автомат, встал сбоку и нацелился на зазор между ними, становящийся все меньше. Сергей не был верующим, но в этот момент он начал молиться. Нет, не богам, просто молиться о том, чтобы эта тварь не успела выбежать.

Не помогло.

Мутант, хорошо разогнавшийся в вестибюле, буквально вылетел наружу за несколько секунд до закрытия гермоворот. Он несколько раз перекатился по инерции и врезался в припаркованный джип, проделав в нем вмятину. Затем он резко вскочил заревел, как голодный медведь.

Куница наконец-то смог его рассмотреть. Ему с его группой повезло, когда они ходили в рейд за мутантом. Его удалось поймать в спокойной форме при помощи специальных ловушек, из-за чего боя, по-факту, не было. Этот же заяц из спокойной формы перешел в агрессивную, что бывает очень редко. Туловище увеличилось в размерах почти в три раза, задние конечности стали больше напоминать птичьи, а передние, точнее две пары передних конечностей, удлинились и вызывали ассоциации с паучьими ногами, заканчивающимися одиночными когтями. Тело, покрытое хитином, было все сплошь в пулевых ранениях. Голова же, рассеченная мутацией пополам, представляла собой огромную пасть, разделенную по вертикали и усеянную сотнями клыков.

— Теперь нам точно пиздец, — весело произнес Куница, передергивая затвор. В момент смертельной опасности ему нередко становилось смешно до истерики . Вот и сейчас его тянуло хохотнуть, но он пытался сдерживаться.

Внезапно существо прыгнуло в его сторону. Недолетев метров десять, он начал бежать на передних четырех лапах, стремительно сокращая дистанцию.

Сергей открыл огонь, пули попадали по хитину, местами отрывая от него куски, но мутант будто бы не обращал на это внимание. Он быстро приблизился к человеку и сбил его с ног ударом конечностей. Искатель упал на бок, Михаил сзади него ударился головой о бетон и отключился. Монстр же подпрыгнул на ближайшую скалу, развернулся к лежащим снизу людям и спрыгнул, чтобы вонзить в них свои когти.

Однако в самом начале его прыжка кто-то открыл огонь по твари, из-за чего мутанта сбило с траектории и он упал в паре метров от Сергея. Поднялся, но уже с трудом, видимо силы уходили на регенерацию.

Куница обернулся и увидел стрелявшего. Им оказался сто тридцать пятый. Искатель удивился: он не помнил, чтобы кукла подбирал оружие. Но сейчас это было не важно. Куница схватил лежащий на земле автомат и, поднявшись на колено, начал методично расстреливать тварь. Первым пулям удалось перебить первую и вторую лапу с одного бока, из-за чего тот упал. Тварь заверещала и попыталась подползти к стрелку, но с другой стороны в него впилась очередь от Уборщика.

Мутант перешел на ультра звук и, дергаясь в агонии, упал на бетонное покрытие дороги. Сергей сменил магазин в автомате, и выстрелил еще несколько раз в голову-пасть существа. На всякий случай.

— Блять, живые, фух! — он вытер пот со лба. Сто тридцать пятый, спасибо, я бы без тебя тут коньки бы откинул. И все остальное.

— Не за что, — ответил Уборщик.

— Дядь Миш, ты жив там?

Сзади донеслось мычание, что Сергей воспринял как положительный ответ. Он встал, отряхнулся и подумал, что следует сваливать поскорее.

"...ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ СРОЧНО ПОКИНУТЬ ТЕРРИТОРИЮ БРЦ-16. ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ 10 МИНУТ", — голос в динамиках подтвердил правильность решения искателя.

Троица направилась по единственной дороге к выходу, заставленной сейчас машинами.

— Миш, а, Миш, нам куда сейчас? — спросил Куница.

— Подальше отсюда, да побыстрее. Потом разберемся, — промычал тот.

— Ну погнали тог... — слова Сергея прервала пуля, ударившая его в руку. Он вскрикнул от боли и перехватил одной рукой автомат, чтобы выстрелить в ответ.

Однако откуда стреляли он не заметил.

Прозвучавший следом звук еще одного выстрела заставил его вжаться в бок одной из стоящих рядом легковушек.

— Дядь Миш, порядок?

— Порядок, кто по нам палит? — ответили из-за плеча.

— Я хуй знает! — огрызнулся Куница. — Где сто тридцать пятый, кстати?

Уборщик нашелся за соседней машиной. Он, видимо увидев откуда стреляют, поднял оружие и несколько раз куда-то выстрелил. Автомат сухо щелкнул затвором — кончились патроны. Кирилл выбросил автомат, и тут же раздался третий звук выстрела. Голова сто тридцать пятого дернулась назад, а из затылка прыснул фонтанчик крови.

Уборщик безмолвно упал за автомобиль.

Куница, однако успел увидеть откуда вели огонь. Неподалеку стоял здоровый грузовик, доверху груженный какими-то ящиками. Он поднялся и от души полил огнем водительское место. Раздался вскрик и звук падающего на вниз тела.

Сергей сжал покрепче автомат и направился к неизвестному. Подойдя он увидел человека в лабораторном халате, который заливала кровь, идущая из двух ран в районе живота. Он пытался закрыть раны руками, но безуспешно.

— Ну привет, Антон, — внезапно сказал сидящий за спиной Куницы дядя Миша.

— Морозов, сука, — закашлялся Павелецкий. — Я думал, что ты там подох. Вместе с Корчевым и этим вот существом.

Он презрительно посмотрел на Куницу. Искатель недоуменно поднял брови и бросил назад:

— Это он о чем, дядь Миш, а?

— Я тебе позже рас...

— Он тебе не сказал? — расхохотался директор. Смех перешел в булькающий кашель. Изо рта его пошла кровь.

— Ты кукла, Сергей. Единственная в своем роде, но... кха-кха... кукла. Надеюсь вы сдохните...

Павелецкий замолчал и обмяк. Голова его повернулась в сторону дороги, а взгляд застыл.

"ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ 3 МИНУТЫ", — разнеслось над дорогой напоминание от динамиков.

— Че за хуйня, Миша?! — Куница захотел сбросить его на землю, но Морозов вцепился в него руками и быстро заговорил:

— Я обещаю, что все тебе расскажу, только выведи меня с территории комплекса. Как только отойдем на безопасное расстояние, то сразу получишь все ответы.

— Твою ж мать! — вскрикнул Сергей. — Если ты мне не объяснишь, что за чертовщина творится у вас тут, я тебя пристрелю!

— Добро.

Так быстро искатель не бежал даже на той лестнице, спасаясь от мутировавшей твари. Ему удалось пробежать чуть больше полукилометра, как пространство вокруг, будто бы начало гудеть и вибрировать. Горы начали трястись, а птицы, ночевавшие в окрестной тайге, с воплями поднялись в воздух и постарались улететь подальше. Стоящие вдоль дороги фонари начали лопаться, несколько опор упали неподалеку от них. Гул продолжался несколько секунд, после чего сошел на нет.

— Все, кончилось? — задыхаясь спросил Сергей.

— Кажись да, давай уйдем с дороги в ту чащу. Здесь сейчас будет море народа, — ответил Морозов.

***

Куница опустил дядю Мишу около одной из елей. Устало упал рядом с ним, пытаясь отдышаться. Перевязал себе руку оторванным рукавом и опустил голову на ствол дерева.

— Я тебе не врал. Только не договорил одну деталь, — произнес вдруг Морозов.

— Какую... же?

— Помнишь я тебе рассказывал про уголовников, которых мы свозили в "Белорецк-16" и делали из них кукол? Вот один из них получился нестандартным. Он не потерял память полностью, просто у него из воспоминаний исчез кусок, размером в год. Ты ведь помнишь, чем ты занимался до того, как начал работать на Брц-16?

— Нелегально лазил в зону за агиденитом. Потом начал на вас работать, — непонимающе ответил Сергей.

— А между?

— Что, между?! Не было никакого между!

— Успокойся, сынок. Тебя поймали военные в зоне при попытки вынести несколько кристаллов агиденита. На патруль нарвался. Бывает. Естественно ты отправился в тюрьму и просидел там несколько месяцев. Затем тебя привезли к нам на опыты вместе с очередной партией зэков.

— Брехня, не было такого! — Куница испуганно вздернул автомат и направил его на Морозова. Тот усмехнулся.

— Смысл мне тебе врать, когда ты меня уже вытащил из комплекса? Все доказательства сгорели несколько минут назад, но, как минимум, тебя можно пробить по базе силовиков. Ты числился в ИК-А2.

Куница не мог поверить в происходящее. Все это ему казалось полнейшим бредом сумасшедшего. Но вдруг сумасшедший это сам он? Нет, не может этого быть!

— Так, стоп. Почему вы меня тогда отпустили, в отличие от остальных?

— Проведенные над тобой опыты показывали, что ты ничем не отчитаешься от первоисточника. Ты скорее не кукла, а человек, у которого РК-2 стер память. Покорности ты тоже не показывал, так что мы убрали из твоих воспоминаний тот месяц, что ты провел в лаборатории, и взяли к себе на работу штатным искателем.

— А почему Павелецкий хотел меня убрать? — мелькнула внезапная мысль у Сергея.

— Он просто хотел избавиться от лишнего свидетеля, который доставил ему мутанта. Операция прорабатывалась заранее и в документах это тоже было прописано. — Морозов подумал и спросил. — Ты мне веришь?

Сергей потерянно посмотрел на него и, внезапно начал смеяться. Он долго хохотал, глядя на Морозова, потом, успокоившись, сказал:

— Нужно быть полным дегенератом, чтобы в это поверить. Понимаешь?

— Понимаю, — серьезно кивнул дядя Миша.

— Предположим, что я допускаю такую возможность. Что дальше-то делать?

Его собеседник задумался на несколько секунд и с печальным вздохом ответил:

— Нам нужно в зону. Мне кажется только там мы сможем найти ответы о загадочной природе твоего происхождения, а также продолжить мою мутацию. Ног нет, хоть может щупальца смогу нормально отрастить.

— Псих. Куда мы там пойдем? — усмехнулся Сергей.

— Ты ж искатель. В БЗАК лазил неоднократно и легально и нет. Знаешь где поселения дружелюбных местных жителей?

Куница кивнул:

— Угу. Одни у меня даже в долгу.

— Ну вот и направимся к ним. А там посмотрим. На какое-то время нам все равно надо пропасть. И нигде человек не сможет скрыться лучше, чем на этой проклятой территории.

Куница, понимая, что, если он будет думать об этом еще дольше, то сомнения будут накатывать все сильнее, решительно встал, поднял Михаила и закрепил его за спиной. Подобрал автомат, проверил оставшийся магазин и зашагал в сторону периметра.

Сумерки тайги, предвещая наступавшую длинную ночь, скрыли силуэт бродяги и полумутанта между деревьями. Зона Аномального Контроля ждала их.

Это перевод истории с Reddit

Когда я рассказываю эту историю на вечеринках, я выдаю её как шутку. Разворачиваю тему великого космического правосудия — момент, когда машина заглохла, подаю как банальную, почти комичную развязку. На деле же события той ночи стали самыми пугающими в моей жизни.

Дело было в 2014-м, я учился в выпускном классе школы. Жил тогда в центральном Техасе, а брат учился в Колорадо. Он скоро должен был выпускаться, а я ещё ни разу к нему не приезжал, поэтому, совпав с ним по весенним каникулам, решил съездить в гости.

Проблема была лишь в том, что формально мне запрещалось садиться за руль. Поверите или нет, но, будучи тупым восемнадцатилетним лихачом, я ни разу не нарушал правила дорожного движения. Даже штраф за парковку не получал. Зато за неделю до поездки меня поймали с пивом, и права отобрали на месяц. Но я не собирался останавливаться. Надо было увидеться с братом во что бы то ни стало, поэтому я выехал ближе к вечеру, залился «Ред Буллом» для бодрости и держался просёлков, где реже встречаются дорожные патрули. Это добавило пару часов пути, зато позволило избежать большинства техасских рейнджеров.

К полуночи я ощущал себя будто посреди австралийской глуши. Приходилось ездить по штатам и раньше, но этот маршрут был какой-то особенный. Вокруг лишь колючий кустарник да дорожные знаки, выжженные солнцем до неразличимости. Я как раз размышлял, насколько же я изолирован от цивилизации, когда едва не проехал оранжевый конус, выставленный точно по жёлтой линии посредине дороги.

Я сбросил скорость, но останавливаться не стал. Был уверен, что никаких работ на трассе нет; перед выездом проверил карты, да и знаков должно было быть больше. Сам по себе мусор на дороге не редкость, но то, как идеально конус стоял по центру, казалось подозрительным.

Через несколько миль путь снова что-то преградило. Дальний свет упирался в чёрную пустоту впереди, позволяя разглядеть новую странность. Посреди моей полосы лежало что-то ещё. Я прищурился. Ещё один конус? Высоты хватало, но форма была толще. Я ещё снизил скорость. Тогда-то и подумал: не может же это быть человек. Подъехал ближе.

И это действительно был человек.

Я перестроился в соседнюю полосу, но фигура сдвинулась вслед за машиной, явно пытаясь заставить меня остановиться. Он вскинул руку, будто приветствуя холодный металлический объятия бампера. Я ударил по тормозам так резко, что шею свело. Внутри вскипела смесь злости и замешательства, когда я убавил свет фар и наконец разглядел незнакомца.

Останавливаться я пожалел сразу. На первый взгляд обычный мужчина: высокий, средних лет, в синих джинсах и длинном светло-коричневом плаще. Черты лица не примечательные, разве что глаза — выцветшие голубые, слишком маленькие для его головы. Увидев, что я остановился, он растянул губы в широкой ухмылке. Может, просто выдохнул с облегчением, но поверить в лучшее мешало то, что он держал в руке.

В кулаке у него было что-то небольшое, мохнатое и окровавленное. Трудно было разглядеть, но напоминало дохлую крысу. Зачем он тащит такое с собой, неважно — было ясно, что с ним что-то не так. Подозрение усиливалось тем, что вторую руку он прятал за спиной. Что он скрывал? Оружие?

Я снял ногу с тормоза. Глупости хватило лишь чтобы остановиться, но не оставаться. Я попытался объехать его, и он снова метнулся перед капотом, но, заметив, что я не торможу, отступил на шаг. Тогда обе руки опустились, и я увидел, что он прятал: тяжёлый гвоздодёр-молоток.

Я рванул вперёд, сам не веря в произошедшее. Был шанс, что парень и правда нуждался в помощи, но проверять это я не собирался. В зеркало заднего вида я видел, как он бежит следом. Секунду это пугало, а потом стало смешно. В самом деле думал догнать? Он исчез во тьме, а я ухмыльнулся: «Идиот».

А вот и «развязка».

Едва слово сорвалось с губ, как машину дёрнуло вперёд с отвратительным глухим ударом. Я успел только вернуть взгляд на дорогу, но было поздно. Раздалось несколько хлопков, громких как выстрел; приборная панель вспыхнула тревожными лампами; шины подо мной жевали сами себя. Машину потянуло влево, руль отбивал руки, из-под кузова захлестал хлопающий звук.

Остановив машину, я пару секунд переводил дыхание, потом распахнул дверь. Вытянул из бардачка фонарь и осмотрел повреждения. Все четыре колеса вспороты в клочья, резина сворачивалась, будто мёртвая кожа. Некоторое время я лишь стоял, луч дрожал в пальцах — не верилось, как всё произошло. Я повёл светом назад по потрескавшемуся асфальту. В пятидесяти метрах, наполовину скрытая темнотой, лежала шипованная лента. Я вовсе её не заметил.

Между тем местом, где я встретил мужчину, и ловушкой был лёгкий подъём, так что я ничего не видел сверху. Но я знал: он идёт за мной. Тот самый, что выставил конус и расстелил «ёж». Мне удалось оторваться всего на полмили — максимум пять минут на решение.

Смотрю на телефон — ноль сети. Первая мысль: запереться в машине, но чем двери помогут от молотка? Можно рвануть в поле по обочине, но там вообще негде спрятаться, а от помощи ещё дальше.

«План», если это так можно назвать, был бежать. Я включил фары в надежде привлечь редкие машины. Хватанул телефон, кошелёк, ключи и фонарь и приготовился к долгому марафону. К счастью, я бегал кросс-кантри в школе, выносливость была. Добежать до следующего городка не мог, но рано или поздно по шоссе должен был проехать кто-то ещё. Я бы их остановил или хотя бы дошёл до зоны связи и вызвал копов. Запер беднягу-машину и взглянул назад.

Он уже переваливал через холм, меньше четверти мили. Из-за поворота и дрянного света его широкие шаги выглядели неестественно, будто он плывёт. Сердце упало: казалось, меня преследует нечто нечеловеческое. Я развернулся и побежал.

Сдерживал себя, чтобы не выдохнуться. Раз в минуту оглядывался. Луч фонаря не доставал до него, но тонкий силуэт вырисовывался на фоне звёздного неба. Он был далеко, но не сдавался — и, что хуже, сокращал расстояние. Пять минут сменились десятью; я не верил, что он всё ещё не отстал. Убеждал себя, что так не продержится, но каждый взгляд назад показывал его чуть ближе. В какой-то момент я крикнул, спросил, что ему надо — ответа, конечно, не последовало.

Скоро пот катился по лицу, и я благодарил судьбу за кроссовки. Подняв глаза на очередную проверку, увидел отблеск фар. Стороной катила пикап. Я выскочил на середину проезжей части, размахивал руками и орал о помощи.

Грузовик притормозил, но тут же объехал меня и уехал дальше. Стёкла не опустил, гудком не ответил — даже не поинтересовался, что происходит. Я прокричал что-то вслед красным огням, но пользы не было. «Спасение» растворилось в ночи.

Я стоял секунду-другую и понял: останавливаться нельзя. Подавив ярость и отчаяние, я снова посмотрел назад — и, странное дело, никого не увидел. Может, он отстал, может, вовсе сдался. Или, чёрт возьми, всё это пригрезилось, и я зря бросил машину. Так или иначе, я пошёл дальше, изредка сверяясь с телефоном.

Похоже, удача всё-таки была на моём боку: ещё через полмили я увидел на обочине красный Dodge Charger. Машина была выключена, салон тёмный, шины целые, никаких следов от «ёжика». Я подумал: неужели она принадлежит преследователю? Подошёл ближе. Внутри никого, но ключи торчали в замке.

Обычно на этом моменте я заканчиваю рассказ. Додж-де-максина. Я уселся за руль и выдохнул, когда двигатель ожил с первого поворота ключа. Чудом машина была на ходу и бензина хватало до ближайшего города. Уверенный, что выкарабкался, я посмотрел в пассажирское окно — и сердце остановилось.

В нескольких ярдах, стремительно сокращая расстояние, бежал тот самый мужчина. Он вовсе не бросал охоту — просто ушёл дугой по полям, миновав дорогу, за которой я так внимательно следил. Он рассчитывал, что я потеряю его из виду и расслаблюсь. И почти сработало. Когда я ударил по газу, его пальцы уже тянулись к ручке. В зеркале бокового вида я видел лишь бледную, ухмыляющуюся размазню, чьи движения были ненормально быстры.

После этого я, не сбавляя хода, примчался в полицейский участок ближайшего городка. На рассвете, когда меня отвезли забрать мою машину, все окна были вышиблены. Не треснуты — уничтожены в пыль. Изнутри ничего не пропало, что делало происходящее ещё страшнее. Насколько я знаю, мужчину с молотком так и не нашли.

Вот что я обычно опускаю:

Когда, выбившись из сил, я добежал до Charger, дверь водителя была настежь. Я включил фонарь и провёл лучом по салону.

Там царил хаос. Кровь размазана по рулю, рычагу коробки, сиденью, будто раненый бился в convульсиях. Лобовое треснуло изнутри. Из открытой двери тянулась тёмная полоса через гравий и сорняки — примятая дорожка с пятнами красного, где тащили что-то тяжёлое. Я вёл свет по следу, пока луч не упёрся в неподвижное, безобразное. На спине лежал мужчина, несчастный, который, видимо, предложил подъём усталому путнику. Рот его открыт, словно он умер, пытаясь что-то сказать. Череп раскрошен. Части просто не было, зияла пещера над глазами, куда вновь и вновь опускался тяжёлый удар. Белизна костей сияла под луной.

Тот спутанный комок в руке автостопщика оказался не трупной крысой.

Это был целый, мать его, скальп.»

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Раз в год в наш город приезжает человек. Никто не знает, откуда он приходит. Никто не видит, как он появляется. Никто не видит, как он уезжает. Но каждое лето без исключения, ровно после полуночи в душной августовской жаре, он возникает. Под беззвёздным, чернильно-чёрным небом он садится за крошечную деревянную будку на обочине старого шоссе, над которой висит вывеска: «Вторые шансы — честная цена».

Я никогда не удостаивал внимания эту шаткую, карнавальную лавку, обещавшую иной исход будущего. Она была для тех, кто жалеет. Не то чтобы у меня не нашлось в жизни нескольких решений, достойных… пересмотра, но не было ничего, на что я смотрел бы с презрением. Не было внутри неистового, грызущего желания раскаяться. Не было тяги к Человеку, который продавал вторые шансы.

Но в конце марта, когда в воздухе впервые потянуло сладостью распустившихся магнолий, во мне поселилось решение, укоренившееся так глубоко, что каждую секунду ощущалось холодное, безжалостное давление, не желавшее покидать грудь. Приступы вины метались по грудной клетке, отскакивая от костей, как шариковый молоток от стали, и каждое столкновение оставляло резкую, звенящую боль, нагнетавшую невыносимое напряжение под грудиной. Но я заслужил эти чувства. Я заслужил этот бесконечный удар ответственности, оставляющий знание, что прошлое невозможно отмотать назад.

Просьба была до смешного простой — сообщение: «Можешь забрать меня? У меня странное чувство, и мне страшно идти одной».

За ним — три пропущенных звонка.

Потом паническое голосовое: «Серьёзно, возьми трубку. Кажется, за мной идёт какой-то тип».

Ещё один пропущенный звонок.

А потом — тишина.

Я увидел всё это чуть-чуть после часа ночи. Сообщения и вызовы шли один за другим: 11:42 PM. 11:47 PM. 11:53 PM. 11:54 PM. Ничего. Ничего. Ничего.

Я выключил звук на телефоне, потому что учился. И как только понял, насколько всё серьёзно, почему Эмили звонила мне столько раз, я набрал её. Без ответа.

Я выбежал к машине, объятый паникой, лихорадочно набирая и перенабирая её номер. Я знал, где она была, и маршрут, по которому шла домой, но сколько бы раз я ни повторял путь, которым моя подруга шла час тому назад, улица оставалась пустой.

Сейчас июнь, и поиски Эмили сошли на нет. Полиция решила, что она мертва, и если к этому моменту ничего не обнаружено, тело, вероятно, уже никогда не найдут. Дело отправят в картонную коробку пылиться, а спереди неровными буквами напишут «НЕ РАСКРЫТО».

Выключенный звук на телефоне в ту ночь — не то решение, что натянуло на меня такое клеймо. Нет, стыд родился из другого поступка, который я совершил потом.

Среди цепочки сообщений и пропущенных звонков было одно доказательство, обрекающее меня на это мучение; одно-единственное уведомление, которое привело меня к Человеку, продававшему вторые шансы.

Прочитано 11:43 PM.

Приторно-сладкий аромат магнолий густо наполнял воздух. Август, и их цветы почти целиком опали с тонких веток, усеяв землю гнилыми лепестками-трупиками, знаменующими конец лета. Но этот запах, задержавшийся в тёплом ветре, приносил напоминание. Скоро на окраине вырастет самодельная будка, и скоро мне выпадет шанс ответить на звонок; шанс жить, не глядя в тот последний текст, не слушая голосовое; шанс услышать в голосе подруги что-то помимо ужаса.

И я ждал. Точной даты появление человека не имело, но были признаки. На небе не будет ни одной звезды, и ночь станет бездной, без даже робкого лунного сияния. Люди в городе говорили, что эти астрономические аномалии случаются потому, что все возможности всех вторых шансов должны быть единственным, на что люди смотрят. Я не знаю, насколько верил в эту суеверность, но я верил в человека. Верил в то, что он предлагал. И наконец ночь настала.

Девятнадцатого августа я поднял взгляд и заметил, что огней нет вовсе. Небеса больше не освещали путь. Человек, который продавал вторые шансы, приехал.

Я сел в машину и поехал туда, где главная магистраль соединяется с парой переулков, один из которых переходит в разбитую дорогу старого шоссе. Найдя нужный поворот, я припарковался и пошёл пешком. Я не знал, как далеко придётся идти, но доверял выбранному пути. Минуты шли, а я всё шагал, и вкрадчивое сомнение начинало подтачивать мысли. И тут я увидел его.

Он оказался не таким странным, как я ожидал. В общем-то… обычным? Может, слово «обычный» не подходит, но… неприметный? Он был не стар, но и не молод. На нём висел поношенный, бесцветный костюм, а из-под стойки торчали лакированные носы брогов. Подойдя ближе, я заметил, насколько обтёсанные доски, насколько выцвела вывеска. Сколько же лет он занимается этим? Кто он на самом деле?

Я не знал, что сказать, как начать. Грудь ломило от знакомой вины, сердце стучало задыхающимся ритмом, как птица, бьющаяся о прутья клетки. Но прежде чем я успел собраться, человек протянул руку, приглашая взять её.

Как только наши ладони соприкоснулись, всё вокруг исчезло, осталась лишь сухая, восковая кожа его пальцев. А потом память взорвалась: не только мой выбор, но и все пути, которыми могло пойти время. Я не мог уловить смысла в хаосе; возможностей было слишком много. Лишь мерцание триллионов вероятностей, разветвляющихся, как бахрома реальности.

Человеку, продававшему вторые шансы, не пришлось спрашивать, чего я хочу. Он знал; ещё до моего прихода он чувствовал внутри меня грызущую, костляную боль сожаления, тяжесть ошибки, летающей в груди, как незаживающая рана. И он показывал, что так быть не обязано.

Когда мне показалось, что этот поток вот-вот разорвёт голову, голос — его голос — развернулся в мозгу, будто разворачивают бумагу.

«Ты уверен?» — произнёс он. — «Знание бесплатно, но вторые шансы дороги».

Ни секунды не колеблясь, я кивнул.

Руки разъединились, и я понял, что допустил ужасную ошибку.

Я стал замечать в нём то, чего раньше не видел. Костюм не сидел, но не так, как бывает велик или мал. Казалось, он не предназначался телу под ним — слишком свободный там, где должен облегать, слишком тесный, где нужно пространство. И, клянусь, пока я смотрел, ткань шевельнулась, словно дышала.

Галстук висел слишком низко, слишком тонко. На ощупь он был не шёлковым, а скорее мокрым, живым, и извивался при движении. Пуговицы тоже были неправильные: разного размера и формы, и вместо того чтобы отражать свет, поглощали его, будто каждая была крохотным слепым глазом.

И тогда я понял — Человек, который продавал вторые шансы, вовсе не человек. Не по-настоящему. Он носил форму человека — долговязый, укутанный в не по размеру костюм, который ползал по его телу, будто хотел проглотить его целиком. Пальцы были слишком длинные, суставы выгнуты не там, суставы распухшие и узловатые, двигающиеся под бледной, фиолетово-прожилковой кожей. Лицо — растянутая, восковая пародия человеческой кожи, с широкой пастью, раскрывающейся, как рана. Внутри зубы напоминали щербатые осколки кости, края измахрены, словно он жевал то, что не следовало. То, что ещё дышало. А глаза… Боже, глаза — они не были на месте. Они скользили, то расходясь слишком далеко, то сходясь слишком тесно, будто им никогда не полагалось задерживаться где-то надолго.

Мои лихорадочные попытки осмыслить это чудовище оборвал звук. Нет, ощущение — шёпот, пролезший под кожу, боль в зубах, содрогание до костного мозга. Он говорил не словами, а выворачивал их, как плёнку, запущенную задом наперёд, наполняя воздух осознанием: цена за то, на что я согласился, будет куда выше, чем я мог представить.

А плата есть всегда.

Человек, который продаёт вторые шансы, не джинн, исполняющий желания ради свободы из лампы. И не дьявол на перекрёстке, заключающий сделку невыполнимой ценой. Нет, он обещает честную цену, и его дары — ни чудо, ни проклятие. Они куда более неестественны — словно само время вздрагивает, распускается, а потом сшивается обратно так, как не должно.

Деньги для него ничто. Ему нужны сожаление, горе, ошибки. И потому, когда он сомкнул свои прожилковые, кожистые ладони на моих, слишком нежно, слишком интимно, он забрал. Теперь моё сожаление обрело зубы. То, что лежало в груди тяжёлым камнем, давило на лёгкие, заставляя каждый вздох казаться поверхностным, незаслуженным, теперь грызло и жрало меня, движимое голодом, который не унять. Оно рвало меня изнутри, как голодный зверь, слизывал слюной всё, что попадалось меж его неровных клыков. Дыра внутри росла, а мир вокруг становился чуточку более кривым с каждой секундой. А затем — пустота.

Это оказалось почти хуже ненасытной вины. Теперь оставалось лишь напряжение, пружина в пасти, ждущая следующего укуса. Пауза была невыносимее самого чувства, к которому я успел привыкнуть.

Я очнулся, в первый раз за, казалось, долгие часы сосредоточив зрение, и понял, что дома. На телефоне — чуть после полуночи 19 августа. И сообщение от Эмили:

«Ты сделала летнее чтение? Через два дня начинается семестр, я точно не управлюсь. Хотела попросить твои конспекты».

Отправлено двадцать минут назад.

Мой второй шанс был дарован.

Но какова честная цена за жизнь подруги? Прошлое переписалось без шва. Вина, поселившаяся в груди, исчезла. Но где-то внутри я понимал: бесплатно не бывает. Достаточно ли было позволить Человеку поживиться моей мукой? Что-то подсказывало: нет. Единственная справедливая плата — жизнь за жизнь.

Я поспешно открыл ноутбук и набрал missing persons+March+Baneridge, ME. Нашёл то, что искал — серию статей, когда-то посвящённых Эмили.

«Местная жительница пропала после ночной прогулки»

«Поиски пропавшей женщины продолжаются»

«Дело о пропавшей без вести застыло»

Но заголовки изменились. Теперь с плакатов на каждом сайте смотрело лицо другой женщины. Эмили должна была умереть той ночью, но, изменив судьбу, я обрёк кого-то пережить её последние минуты вместо неё. Моей ошибки не было, но кто-то заплатил за меня. Другая женщина шла домой в тот вечер на месте Эмили.

Я пробил её имя, надеясь узнать о ней что-то, что заставит почувствовать себя лучше. Она была учительницей, молодой матерью, чьей-то женой… чьей-то подругой, как Эмили была моей.

Меня вырвало. Я добрался до ванной и выплеснул из желудка всё, горечь жгла горло. Ополоснув лицо, я поднял глаза к зеркалу — и из груди вырвался крик. На меня смотрело не моё отражение. Я видел её — женщину, занявшую место Эмили. Пустые глаза, губы беззвучно шевелятся. Я едва-едва смог разобрать, что она говорит: «Стоило ли?»

И тогда я понял, почему Человек, продающий вторые шансы, приходит, когда нет ни одной звезды, когда небо лишено света. Не для того, чтобы люди глядели на свою вторую возможность с надеждой, а чтобы, расплатившись, твоему горю некуда было уйти. Чтобы, когда твой шанс будет дарован, внутри осталась ещё более глубокая вина, такая тьма, такая пустота, будто смотришь в яму без дна — и этим он пирует.

Вторые шансы не даются; их берут, крадут, вырезают из костей времени, и человек, который продаёт их, всегда будет рядом для тех, кто нуждается сильнее всего.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Мы дружили тринадцать лет, и за всё это время я ни разу не ночевал у него дома.

— Почему вдруг такое приглашение? — спросил я, перекинув дорожную сумку через плечо, пока он держал дверь.

— Родители уезжают, — выпалил он на одном дыхании. — Подумал, пора бы тебе увидеть мою скромную обитель.

Дом вовсе не был скромным. Белый, обшитый досками, он стоял так, будто существовал здесь всегда, а город вырос вокруг него. Стражами двора служили старые дубы, чьи тени ложились на траву. Внутри пахло старым деревом, полировкой и ещё чем-то — запахом сырой земли после дождя.

Мать Лео была хрупкой женщиной с тревожной улыбкой, не доходившей до глаз. Она металась по полутёмным комнатам, суетливо предлагая напитки и закуски. Отец сидел в кожаном кресле и молчал. Крупный мужчина с тёмными, неподвижными глазами провожал нас взглядом, когда мы проходили мимо.

Я услышал, как мать шептала ему что-то быстрым, напряжённым голосом, но слов разобрать не смог.

В семь вечера родители ушли.

— И что мы будем делать? — спросил я, бросив сумку на пол его комнаты. Эта комната была маленьким островком обычности в доме: постеры, мятая кровать, консоль перед телевизором. Единственное место, где не чувствовалось дыхание мертвецов.

— Пицца, видеоигры, всё как всегда, — сказал Лео. Он опустился на колени, включил приставку. Двигался нарочито спокойно, но жилы на шее выдали напряжение.

Мы ели пиццу, играли, и какое-то время я не думал о доме и тишине, свернувшейся кольцом в остальных комнатах. Мы были вдвоём, и существовали лишь звуки из динамиков.

Около девяти Лео поставил игру на паузу.

— Слушай, — начал он, не глядя на меня, теребя контроллер. — Есть одно… странное правило моих родителей.

— Странное правило?

— Да. — Он поднял голову, глаза у него стали серьёзными, как камень. — После девяти вечера мы должны быть здесь. В спальне. И нельзя выходить. Ни в туалет, ни попить — никуда. Дверь остаётся закрытой до рассвета.

Я искал в его лице шутку, но её там не было.

— Ты издеваешься? А если мне захочется в туалет?

— Сходи сейчас, — отрубил он. Кивком указал на пустую бутылку на столе. — А после девяти — используй её.

Смех, застрявший у меня в горле, погас. — Чувак, это безумие. Почему?

Он пожал плечами, но жест вышел неестественным. — Они… помешаны на безопасности. Старый дом, понимаешь? Сквозняки, всё такое.

Сквозняки. Он врал, я это видел, но не знал зачем. Внизу бой часов отбил время, и Лео дёрнулся, будто от выстрела.

БОНГ. БОНГ. БОНГ.

На девятом ударе он вскочил, подошёл к двери, закрыл её и задвинул тяжёлый стальной засов. Звук был окончательным.

— Всё, — прошептал он; на лбу проступил пот. — Теперь мы в безопасности.

— Лео, что, чёрт возьми, происходит?

— Ничего, просто странное правило, — ответил он, не глядя на дверь. Он прибавил громкость игры до оглушительного рева, но я уже не видел экрана. Только заперта́я дверь и холод, расползающийся по животу. Дом снова стих — но это была другая тишина: слушающая, ждущая. В тёмном сердце дома что-то затаилось, и мы ждали вместе с ним.

Прошёл час — из дома не донеслось ни звука. Страх постепенно ушёл из Лео, и он играл со показным спокойствием, которое сидело на нём, как чужая одежда. Мне становилось досадно от всей этой глупости.

— Твои родители рискуют вырастить серийного убийцу такими заморочками, — сказал я.

Он ответил натянутой улыбкой. — И не говори.

Снизу раздался мягкий, мерный стук по половицам главного холла.

— Что это? — прошептал я.

Лео продолжал играть, глядя в экран, пальцы жали кнопки будто ничего не слышали. — Пустяк. Дом оседает.

— Это не дом, Лео.

Стук оборвался. В звенящей тишине слышался собственный пульс. Затем появился новый звук — скрежет и тяжёлое волочение по дереву, словно что-то громоздкое тащилось, перебирая сломанными ногами.

Я выключил телевизор. — Ладно, теперь точно не дом, — произнёс я.

Лео положил контроллер на ковёр. Лицо его побелело в свете экрана. — Просто игнорируй. Пожалуйста. Оно уйдёт, если не обращать внимания.

— Что? Что уйдёт?

Прежде чем он ответил, послышался голос из коридора, сначала едва различимый, за дверью.

— Лео? Милый?

Я застыл.

Говорила его мать.

— Лео, радость моя, мы с отцом вернулись раньше. Я принесла вам тёплое печенье. Открой дверь.

Я посмотрел на Лео и увидел лицо, вытесанное из воска. Он уставился на дверь, как на врата ада, прижал ко рту дрожащий палец и покачал головой.

— Лео, да это же твоя мама, — прошептал я.

— Не глупи, сладкий, мы уже внутри, — продолжал голос, теперь прямо у двери. — Я испекла ваше любимое — с шоколадной крошкой. Они остывают.

Скрежет снизу прекратился. Осталось только сладкое увещевание в мёртвом доме. Но что-то было не так: в голосе звучало ужасное совершенство, словно это была память о голосе, а не сам голос.

И началось постукивание. Мягкое, влажное, будто к дереву прикладывали кусок мяса.

— Лео? Лиам? С вами всё в порядке? Вы такие тихие.

— Лео, — беззвучно произнёс я.

Он сидел на полу, превратившись в камень, глаза молили без слов. Ручка двери повернулась — раз влево, раз вправо, затем затряслась с растущей яростью.

— Мальчики, это не смешно, — голос надломился, сладость сменилась рваной жесткостью. — Открой. Дверь.

По полотну ударили так, что коробка застонала в стене. Я отполз на четвереньках к противоположной стене.

Голос изменился: низкий, пузырящийся, словно в горле стояла густая жидкость.

— Я... знаю... вы... там.

Влажное постукивание возобновилось, быстрее, судорожней. Из-под двери в комнату потекла чёрная, вязкая жидкость, густая как нефть, пахнущая могилой, сырой землёй и гнилью.

Лео шевельнулся: заполз на кровать, натянул одеяла и стал дрожащим комком. Он ушёл в собственную тьму.

За дверью существо смолкло, но я знал, что оно не ушло. Оно ждало.

Я сидел, прислонившись к стене, следя за дверью. Дыхание было рваным. Лео под одеялом представлял собой сгусток страха. Любопытство, уже губившее меня прежде, боролось с ужасом: мне нужно было увидеть. Я поднялся, ступал в носках, и доски не скрипнули.

— Лиам, нет, — просипел Лео из-под одеял. — Не смотри.

Но я посмотрел. Опустился на колени, к ключевой скважине.

Сначала увидел тусклый коридор и лунный луч, резавший темноту. Потом оно вышло в поле зрения.

Это был не человек и не зверь. Существо, сложенное из веток и тени, невообразимо высокое и тонкое. Конечности, как ветви зимнего дерева, тело — завихрение пыли и ночи без очертаний.

На нём был цветастый фартук матери Лео, натянутый на пустое место, где должна быть грудь. На «голове», представлявшей собой сгусток тьмы, — охотничья шляпа отца. Лица не было, лишь пустота.

В одной древесной руке оно держало семейный портрет, виденный мной на стене. Держа его перед «лицом», существо примеряло улыбку матери.

Другой рукой-веткой постучало в дверь. Тук. Тук. Тук.

Я отпрянул, прижал руку ко рту, чтобы не закричать. Разум отказывался принимать увиденное. Это была не тварь, проникшая в дом. Это был сам дом, паразит, облачённый в трофеи — вещи мёртвых или обречённых.

От двери прошёл шёпот, и кровь застыла.

— Лиам? Почему ты прячешься? Мамочка так волнуется.

Говорил голос моей матери. Идеальный. Как в детстве, когда я болел; как зов к ужину из жизни, к которой уже не вернуться. Волна тоски и ужаса накрыла: я хотел домой, но был не дома.

Существо хрустяще рассмеялось — звук опавших листьев на камне. Оно чуяло мою мягкую плоть.

— Пустите меня, Лиам, — шептал голос, полный любви и яда. — Я заберу тебя домой.

Я съехал по стене, чувствуя горячий стыд там, где тело меня предало. Вспомнил бутылку — это был не юмор, а милость, инструмент выживания. Он знал.

По двери пошёл медленный скрежет, словно коготь точился о дерево. И всё время голос матери обещал покой, стоит лишь отодвинуть засов.

Часы тянулись. Существо не умолкало, сменяя голоса живых и незнакомых, предлагало тепло, еду, конец ночи, и скребло с безумным терпением.

Страх выгорел, оставив горький гнев — на тварь, на людей, построивших ей клетку и назвавших домом, на мальчика, спрятавшегося в одеялах.

Прошли часы.

— Лео, — прохрипел я. — Лео, проснись.

В кровати шевельнулась фигура. Он выглянул из тканевой крепости, глаза красные.

— Оно ушло? — прошептал.

— Нет. — Я сорвался. — Я должен знать, что это. Хватит лжи.

Он вздрогнул, сел, обняв колени, смотрел в дверь. — Я не знаю, — пробормотал. — Мы зовём его… Ночным. Оно здесь столько, сколько наша семья.

И он рассказал, прерывисто, в темноте. Прадед построил дом на нечестивой земле, и с первой ночи в дереве и стенах поселилось зло. Был заключён безмолвный договор: днём дом принадлежит семье, но с девяти вечера до рассвета — тому другому.

— Ему одиноко, — шепнул Лео; по щеке скатилась слеза. — Оно… играет. Подражает людям. Использует вещи, чтобы собрать себе тело.

Фартук. Шляпа. Портрет.

— Но оно наглеет, — голос дрожал. — Раньше шумело и всё. Теперь пытается войти. Правил уже мало. Оставаться в комнате, не смотреть, не слушать — не помогает. Ему нужно больше. — Он встретился со мной взглядом, и в нём была колодец вины. — Ему нужен кто-то новый.

Ледяная истина сомкнулась на сердце.

Внезапное приглашение.

Страх в глазах родителей.

Тяжёлый засов.

— Ты… ты привёл меня для него?

— Нет! Я не хотел! — сорвался он. — Родители сказали, что оно становится сильнее, что одними нами не насытится. Если даст ему чужого… может, отстанет. Хоть на время.

Он привёл меня, как жертвенного ягнёнка. Родители не уезжали — они сидели в запертой комнате, слушали, молились, чтобы чудовище выбрало меня.

И скрежет стих. Шёпот умер. Дом погрузился в тишину такую, будто Земля перестала вращаться.

— Что происходит? — выдохнул я.

Глаза Лео расширились.

Снизу послышались шаги. Тяжёлые. Шаг — волочение. Шаг — волочение. Без притворства. Игра кончилась.

Шаги остановились за дверью. Три удара тишины. Потом удар, будто гром: дверь треснула, засов заскрипел.

КРАК!

От замка разбежалась паутина трещин, осыпалась труха дерева.

— Такого ещё не было, — всхлипнул Лео, отползя в угол. — Оно никогда не ломало дверь!

КРАК! БУМ!

Болт вырвало, дверь распахнулась с протяжным стоном.

В чёрном проёме я увидел его. Больше не пустота — оно заполнилось. Тело — жуткий конструкт из вещей дома: голени из половиц, руки из ржавых труб, торс — клетка из перил лестницы, а в её центре пульсировала моя сумка, как чужое тёмное сердце.

Головой служили напольные часы. Маятник за стеклом метался, словно бешеный глаз. Из часов зазвучал хор голосов, говоривших разом:

— ВРЕМЯ. ВЫШЛО.

Дверь жалобно качнулась, и созданное из костей дома вошло. Дерево и металл скрежетали, воздух наполнился запахом опилок и могильной сырости. Лео вскрикнул, но звук утонул в шуме чудовища.

Животный ужас накрыл меня. Я схватил стеклянный кубок со стола и бросил — он разбился о часы, вспыхнули осколки. Существо отшатнулось, раздался звон тысяч часов, бьющих последний час.

Миг — и появилась возможность.

— Окно! — крикнул я, потянул Лео за руку. Но задвижка не поддавалась — раму закрасили.

Тварь оправилась: маятник сверкал мозаикой луны. Она подняла руку-трубу для удара.

— Кровать! Помоги! — закричал я.

Адреналин оживил Лео. Мы опрокинули тяжёлую кровать, сделали хлипкий барьер. Существо врезалось, запуталось в простынях, взревело и начало разрывать матрас.

Мы зажаты в углу, за спиной — упрямое окно.

— Солнце, — прохрипел Лео, диким взглядом упершись в небо. — Только солнце. Оно должно быть внутри до рассвета.

Небо было чёрным — часов у нас не было.

Тварь вырвалась из лоскутов. Шла медленно: знала, что мы её. Подняла руку-коготь, скрученную из столовых приборов.

И тут я заметил за телевизором мощный фонарь.

Последняя отчаянная мысль.

Я схватил фонарь. Существо нависло, запах пыли и гробовой земли резанул. Я щёлкнул — столб белого света ударил в часы.

Оно завыло. Свет не жёг, а развязывал его. Ложка-коготь рассыпалась, доска-голень треснула. Свет был ядом для этой плоти. Закрыв «лицо» трубой, оно отпрянуло в тень.

Началась самая длинная стража.

Я держал луч, словно меч; это единственное, что сдерживало тьму. Лео дрожал за моей спиной. Батарейки таяли, сила в руке уходила. Существо бросалось — я отбивал светом, оно шипело во мраке. Так тянулись часы. Луч слабо жёлтил.

— Садится, — прохрипел я.

— Ещё чуть-чуть, — умолял Лео, глядя в окно. — Совсем чуть-чуть.

Тварь почуяла. Когда свет угасал, она собралась и ринулась.

В тот же миг на горизонте появилась серая черта зари.

Чудовище сбило меня, фонарь вылетел. Я лежал, оно нависало: в маятнике отражалось моё лицо. И тогда первый солнечный луч коснулся его спины.

Оно застыло. Потом начало рассыпаться. Часы обратились в пыль, трубы грохнулись, перила развязались. Серебро, щепки, моя сумка рухнули грудой хлама. Остался лишь тонкий слой серой пыли с могильным запахом.

Солнце залило разрушенную комнату. Я лежал, хватая воздух. Лео рыдал у стены — смесь облегчения и ужаса.

Мы выжили.

В коридоре послышались шаги человека. Дверь спальни родителей открылась; через мгновение они стояли на пороге. Они не смотрели на обломки, ни на кучу мусора — только на меня. И в их взгляде не было радости, лишь бездонное разочарование.

Ужас не закончился. Я понял: план провалился. Жертва не принесена. Дом-тварь будет голодна, когда снова придёт ночь.

Я — тот, кому удалось уйти.

И этого они мне не простят.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

У меня не работа, а вечный «женский праздник на душе»! Я пишу любые поздравления на заказ, но особенно удачно выходят женские тексты. Легко, непринуждённо, даже кокетливо получается. И это не просто годы тренировок, ведь в моём деле тоже нужны и способности, и самообразование, и особая предрасположенность к оптимизму. (Попробуйте искренне поздравить чью-то тётю, чужую первую учительницу, незнакомую начальницу или неизвестную девушку... В стихах. За один день! Голова лопнет.) Вот всеми такими качествами я и отличался, увлекаясь рифмоплётством с детства. Поэтому сейчас уже способен на ходу выдать пять столбцов для некоей Эльвиры Витольдиевны, воспеваемой коллегами в честь повышения.

Каждое четверостишие в авторском поздравлении, замечу для незнаек, это не только дополнительный труд, но и плюс к оплате. Обычно база (или номинал) — три чёткие строфы, три четверостишия. Про шикарный повод, про прекрасного человека и столбик наилучших пожеланий. При всей банальности схемы уникальность твоего сочинения, его смысл и грамотность строго проверяются. Так как ни одна нормальная фирма, где есть штатные поэты, не поведётся на капризы или хитрости клиентов. Типа не понравилось, переписывайте! Или содрано вот отсюда, верните деньги! И ещё пятнадцать причин для недовольства... На биржах, когда заказчик напрямую общается с исполнителем, всякие пакости возможны, но не в образцовых конторах, давно занятых в индустрии развлечений. Здесь есть клиентская служба, редакторы (если бюджет позволяет, то и корректоры), художники-дизайнеры, верстальщики... Все они заинтересованы отстоять аванс, получить остаток за выполненный заказ и поделить чек на исполнителей, с процентом конторе.

Со стороны, наверное, удивительно будет услышать, что оригинальные поздравления заказывают очень редко. (Казалось бы, стихи специально за твои деньги сочиняют, напрягись! Отбей вложения, получи удовлетворение от обслуживания целым коллективом твоей персоны. Но нет, особо возиться никому неохота.) Такой редкий клиент готовится перед обращением к нам. Находит примеры поэзии, обороты для пожеланий, факты из биографии человека, которому адресует литературный комплимент. Иногда просит написать поздравление себе, чтобы не позорно звучало за столом... Всякое случается, конечно, отрасль специфическая. Просто чаще всего за дежурную смену я пишу с дюжину однообразных поздравлялок. Большинство из них женские и совсем безвкусные, зато с присущим мне «воздухом» слога и нашим дизайном, а также открыточной или рассылочной вёрсткой. Попадается один нестандарт от особого клиента, какой сам всё знает, только срифмовать не может. Парочка элегантной прозой — для серьёзных людей. Ну и что-нибудь подороже (для меня): длинное, особое (вроде сказочной баллады на свадьбу), сверхсрочное.

Нудные подробности я привожу не зря. В ту самую смену, родив очередную весёленькую пошлость про «розочки для Розочки в восьмой десяток лет», я закрыл вечер феерических поздравлений — и ноутбук. В этом ноуте было всё, да я б опечатывал его, если б смысл был!! И целовал бы клавиатуру, несмотря на то, что тексты складываются в моём сознании, а не сами собой, кнопками машины.

С утра было уже полно новых задач. Ноут открыл вчерашний файл — и я выхватил глазами последнюю строчку. «Вдоль оградки цветут». Это какой такой оградки? Я тревожно завертел колёсиком наверх. Ну да, той самой оградки.. Вместо милейшего заздравного спича к внукам Розы Андреевны отходил трогательный некролог, которого я не писал и написать не мог. Хотя стиль, фразировка, ритм вполне мои. Если бы я вдруг взялся за посвящения усопшим.

Я просмотрел все свои вчерашние произведения и отчёты, на всякий, за прошлую смену. Остальные тексты не изменились, только этот один. Исправлений в документ не вносилось, время последнего сохранения моё.. Пришлось подавить неловкость (вместе с общим возбуждением или уже безумием) и связаться с редактором. Обычно мы, авторский цех, ни к кому не лезем — процессы отлажены как без нас, так и для нас. Когда у редактора есть замечания, он сообщает сразу, чтобы правили быстрее. Но здесь произошёл колоссальный сбой, смолчать не прокатит. Я набрал в рот воды, запрокинул голову и обдал себя же фонтанчиком, надеясь проснуться. Но я же не спал!! Затем утёрся рукой и вызвонил Стёпу, доку любой художественной заказухи, напрямую спросив его про конкретный стих. Стёпа замялся, что звучало плохо: миндальничать у нас некогда. Потом хмыкнул и решился: «Слушай, стихо отличное. Но (уж не знаю, что ты там прочухал) он не пойдёт. Юбилярша ночью померла... Клиенты к нам без претензий, всё оплатили. А за текст у тебя двойные, мы его тут сами подрисуем под нового человечка и ещё раз продадим».

Я так и сел.. Даже двойной гонорар не порадовал. Смену пришлось сдать без боя, Стёпа помог раскидать горящие проекты по другим райтерам. Я же углубился в свои творения. Среди последних нашлись ещё две эпитафии, весьма красивые, но как бы переворачивающие мои жизнелюбивые исходники с ног на голову. У одной героини поздравления была указана фамилия — и я тут же выяснил, что её уже нет среди нас. Мой природный оптимизм не вывозил такого груза. Я напился в слюни впервые в жизни. Горлопанил у двери старой противной соседки угрозы об умерщвлении словом. После уточнения лишь одного обстоятельства — дня её рождения. Да, спасибо, года знать не надо!..

На относительно здоровую голову выяснилось, что «подменыши» проросли только в свежих задачах за текущий квартал. Я подключил всё своё внимание к изучению произведений, написанных в это время и до первого заупокоя. И кое-что нашёл.

В одном стандартном поздравлении с Днём матери исчезло четверостишие, посвящённое детям, их успехам и любви к маме. Оно непонятным образом стёрлось. Я проверил мать, чьи полные данные имелись в «Анкете клиента». Судя по соцсетям, у неё не было детей. И быть, к сожалению и ужасу, не могло. Заказчик зло подшутил над женщиной, чего фирма знать, конечно, не обязана... Но даже не представляю, насколько отвратительными показались человеку мои строчки, какие муки она испытала от жестокого розыгрыша, звучащего так сладко и невинно! Так нормально..

Создав файл на завтра, я открыл его, чтобы накидать идеек. И ошарашенно прочитал, не успев скользнуть по клавиатуре:

Застыли в пемзе грандиозно вкусные идеи,
И в ночь седую, что длиннее белого света дня,
Прими же поскорее любые поздравленья от меня:
Ведь ты успел — из Геркуланума в Помпеи!
Твой прах плюя,
Целую. Я.

Это выстраданное лицо «Я» встало прямо передо мной. Не прибегая больше к словам, оно обрушило потолок. Вонючий продавленный пол от старой противной соседки, алчно копящей в квартире всё, что удаётся вывезти из неделимого с родной сестрой деревенского дома. Меня придавила ненависть.

И не спасла любовь... Может быть, потому, что некому было даже заказать мне поздравления? Ведь завтра моя днюха, а стишки для себя я собирался накропать сам. (Покоряя в них Везувий. Если в размер влезло бы, разумеется.)