Nosleep

Это перевод истории с Reddit

— Ты оставил сегодня утром кухонный ящик открытым, правда? — спросила она, выходя из нашей спальни, пока тёплый поздний солнечный свет наполнял кухню.

— Ты сегодня долго спал, — автоматически ответил я, а потом осёкся, осмысливая её слова. Справа от меня тянулась столешница, образуя в углу букву «Г». Шкафчики, дверцы, все ящики были закрыты.

Я нахмурился. Точно, утром я собирался пожарить яичницу. Открыл ящик за лопаткой, потом холодильник и шкаф. Уже ставил сковороду на плиту, когда что-то тупое ткнуло мне в бок. Тот самый ящик. Я забыл закрыть его.

— Очень уж правдоподобный сон, — сказал я жене. Она стояла в дверном проёме, залитая солнцем, в одной пижаме.

За четырнадцать лет брака моя жена ни разу не дремала днём. Всегда говорит, что если устала за день, значит, он прошёл не зря. Вечно в движении: то перед телевизором не фильм смотрит, а делает упражнения, то мчится за покупками, то задерживается в офисе — сидеть без дела она не умеет.

И вот теперь, в середине выходного дня, она лежит на диване. Я поутру съездил в магазин, вернулся — её тело свернулось клубком на подушке.

— Дорогая? — я поставил пакеты на стол и прошёл в гостиную. Потряс её за плечо.

Она сразу проснулась, зевнула.

— А? О… Привет. Извини, видимо, задремала, — протёрла глаза. Я взглянул на плед, укрывавший её ноги, и на подушку под головой.

Я улыбнулся. — Ничего страшного! Ты много работала. Я почти не видел тебя всю неделю.

Она покачала головой, будто говоря «бывает», но внезапно выпалила:

— В магазине не было нашего отбеливателя, да? Ты последнее время его так быстро расходуешь.

Я застыл. Посмотрел на заставленную пакетами стойку. Сквозь полупрозрачные пакеты ничего не было видно…

Остаток выходных пролетел быстро. Жена дремала на диване, а я наверстал сериалы и игры. Я люблю её, но когда она бодрствует, всегда найдётся дело: проверить тормоза у машины, пропылесосить лестницу, забронировать столик. Пока она спит, никто не пилит.

— Как прошёл день? — спросила она.

Был понедельник вечер; мы только сели ужинать. Простая лазанья, разогретая в духовке. Чуть лучше замороженного ужина, но она не возражала.

— На удивление тихо, — ответила она. — Даже вздремнула в обеденный перерыв.

— Серьёзно? Ты спала на работе? — я не поверил.

Она сморщила нос:

— Технически это была моя пауза, но да. — Поднося вилку ко рту, добавила: — Ты снова приготовил слишком много еды?

— Что? — я посмотрел на тарелку — почти пусто. Глянул на неё; она кивнула в сторону противня на плите. Остаток лазаньи лежал нетронутым — ровно столько, сколько я не переложил. Снова опустил взгляд — тарелка пуста. Снова поднял — она уже вставала, накрывая тарелку салфеткой. Салфетка вздулась: под ней должны были быть обрезки. Почему—

Было всего шесть вечера, а она вернулась на диван. Поджала ноги, уткнулась в подушку, ни слова не сказав.

Я не знал, смеяться или орать. За все годы брака жена никогда не оставляла стол несобранным. Всегда мыла посуду сразу, говорила, что иначе утром отмывать тяжелее.

— Потерпи чуть-чуть, и тогда ляжешь пораньше, — предложил я, похлопав её по плечу. Она не шевельнулась, и я не настаивал.

В тот вечер я сам вымыл посуду.

На третьей неделе этих дрем, этих странных снов, я перестал пытаться будить её. Она совсем перестала помогать по дому. Полы не подметены, пылесос пылится, подушки затхлые. Я не знал, что делать. Каждый раз, проснувшись — а это случалось всё реже, — жена говорила, что я делал, пока она спала.

— Ты оставил рабочие ключи на столе.

— Не стоило кричать на того стажёра. Он же ребёнок.

— Сегодня после работы ты принял крупное решение. И рад, что так поступил.

— Забыл заправиться. Разъезжаешь больше обычного. Надо быть внимательнее.

— Сегодня ты так глубоко ушёл в мысли, что чуть не забыл о нём.

— Ты снова приготовил слишком много еды.

— Ты начинаешь возвращаться к старым привычкам, от которых, думал, избавился.

— Что не так с нашим отбеливателем? Почему ты вдруг ищешь тот, старый, каким пользовалась твоя мать?

— Ты забыл позвонить и сказать, что заболел.

— Ты не забудешь про меня, как про других.

Я приподнимаюсь. Я в кровати. Затуманённое дыхание расползается по дому, полном вечной тишины. Смотрю налево. Её сторона. Пусто. Будто вижу вмятину от тела, но, протянув руку, хватаю только кислый воздух. Запах свечей и свежести исчез недели назад. Осталось… не знаю. Я больше не чувствую его. Но когда-то это был… ужас. Может ли запах быть чувством? Должно быть, потому что иначе не описать.

— Ты не забудешь про меня.

Что? Я свесил ноги и щёлкнул лампой. Нет, слишком ярко — разбудит. Быстро погасил. Пару раз моргнул, привыкая к темноте.

— Ты не забудешь про меня.

Ноги деревянные, тело не слушается. Иду в гостиную, краем глаза ловлю своё отражение в зеркале у двери. Двигаюсь, но руки не покачиваются. Веки просят закрыться хоть на мгновение, но мигания нет.

В гостиной взгляд липнет к дивану. Там бугор. Она дышит. Или это плавающие мушки в полумраке создают иллюзию движения?

Сажусь у её ног, свернувшихся под пледом. Голова всё ещё на подушке, пожелтевшей и затхлой. И движется. Это подушка, плед, не она. Я не решаюсь открыть плед над лицом. Откуда она знала моё намерение — не понимаю. Может, мы бодрее всего, когда спим. Не знаю, когда она перестала пересказывать прошлое и начала говорить будущее. Важно ли? Видение или нет, так должно было случиться, стоило ей начать видеть сны о том, что я сделал.

Я разгладил плед поверх увядшей плоти. Я похоронил столько внутри памяти, приглушённой туманом юности. Этого я хотел помнить.

— Я не забуду о тебе.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

У меня никогда не было «карьеры» в привычном смысле. Я скорее парень на подхвате — брался за всё, что помогало оплачивать счета. Стройка, доставка, даже пару кошмарных недель в телемаркетинге.

Так я и стал дзёхацу — ночным перевозчиком.

В Японии дзёхацу называют «испарившимися»: людьми, которые исчезают бесследно. Им нужен свежий старт вдали от долгов, преследователей или просто тяжести собственной жизни. Но есть и обратная сторона — те, кто помогает им раствориться.

Это были мы.

Мы приезжали после наступления темноты, без света, без шума, собирали всё и уезжали так, словно там никогда никого не было. Чем меньше мы знали о клиентах, тем лучше. Никаких настоящих имён, никаких вопросов. Только наличные.

Чаще всего всё проходило просто. Мы перевозили людей, бегущих от насилия, финансового краха или провалившихся сомнительных сделок. Иногда было грустно — тихие семьи с пустыми глазами, дети, крепко прижимавшие игрушки, пока исчезали в ночи. Порой и вовсе слишком легко: пустая квартира, сумки уже собраны — хватай да езжай. Я научился не спрашивать, что остаётся за спиной.

Но не каждое задание было лёгким. Некоторые до сих пор приходят ко мне в кошмарах.

Первой была женщина — худая, с взлохмаченными волосами и дёргающимися глазами, будто она ждала, что в любую секунду кто-то ворвётся в дверь. Звонок поступил глубокой ночью, как обычно. Когда мы приехали, она уже ждала, обхватив себя руками, словно только они удерживали её целой. Говорила мало, лишь торопливо ввела внутрь, вздрагивая от каждого звука — скрип двери, гул проезжающей машины. Каждый раз она замирала, потом шептала: «Быстрее. Нужно двигаться тихо. Пожалуйста».

Сначала я решил, что это очередная беглянка от жестокого бывшего, такое случалось. Но что-то было не так. Она всё время поглядывала в окно, словно вот-вот кто-нибудь появится. Мой напарник Кэндзи попытался отпустить шуточку, чтобы разрядить обстановку, но она бросила на него бешеный взгляд и прошипела: «Тише!»

Когда мы всё упаковали, она даже не поехала с нами. Лишь велела встретиться в новом месте — где-то в глуши — и уехала, не сказав ни слова. Грузовик грохотал по пустым дорогам, будто вечность. Мы подъехали к старому одинокому дому. Тишина, ни огней, ни признаков жизни. Мы ждали. И ждали.

Но она так и не приехала.

Мы звонили, оставляли сообщения, писали — тишина. Не зная, что делать, разгрузили вещи в дом, как она просила. К рассвету мы были измучены, сбиты с толку и чертовски напуганы. Уехали.

Через пару дней я не мог отделаться от чувства, что что-то не так, и навёл справки. Оказалось, она скрывалась не от бывшего, а от якудза. Стучала на них. Говорили, её вели той самой ночью и «решили вопрос» по дороге. Стало страшно: мы были в нескольких минутах от смерти. Не хочу думать, что было бы, поедь она вместе с нами.

Второе задание было в старом, скрипучем доме. Нужно было вывезти вещи пожилого мужчины — такого, что будто создан, чтобы жить вдали от мира и быть всеми забытым. Он открыл дверь, и я сразу понял: это не обычный заказ.

Квартира была забита странными безымянными безделушками, древними артефактами. Статуи с перекошенными лицами, маски с пустыми глазницами, символы, выведенные на стенах выцветшими красными и чёрными красками. Воздух стоял густой, тяжёлый, словно тело наливалось свинцом.

Ребята принялись за упаковку, бережно заворачивая статуэтки, а мне казалось, что помещение наблюдает. Поднимая коробку, я заметил дверь напротив, которой раньше не было. Она просто… появилась. Тёмная, приоткрытая.

Я оглянулся — никто её не замечал — и подошёл. Открыл.

За ней была ещё комната, набитая теми же артефактами. Я зашёл, хотел рассмотреть статуэтку, и, обернувшись, понял, что выхода нет. Паника полоснула холодом. Я крутанулся — теперь на противоположной стене было две двери. Выбрал правую — снова такая же комната. Стены растягивались, изгибались. Я звал коллег — ответом было только эхо, чужое, пониженное, будто голос стал не моим. Каждый проход вёл в копию предыдущей комнаты, словно квартира разворачивалась сама из себя, затягивая в растущий кошмарный лабиринт.

Коридоры сужались, я бросился бежать. В каждом углу чудились тени. Тень всё чаще мелькала, исчезая, стоит мне повернуться. Время потерялось. Тяжесть воздуха душила, грудь сдавило. Тень темнела, обретала форму. Появился запах гнили, как от пасти мёртвого зверя. Силы таяли, я был готов сдаться, когда впереди блеснул слабый свет. Я рванул, едва не рухнув, выскочил — и оказался в той же комнате, где всё началось. Обернулся — лишь стена. Ни двери, ни следа мракобесного лабиринта. И будто секунды не прошло.

Через месяц мы взялись за комплекс Фудзимото-Данти. После него я ушёл из дзёхацу.

Позвали ночью в дряхлый дом, облупившийся с самого основания. Семья заказчиков была странная даже по нашим меркам.

Дверь открыл отец — высокий, тонкий, бледный как смерть. Кожа почти просвечивала, синеватая в тусклом коридорном свете, улыбкой и не пахло. Лишь короткий кивок и жест: проходите. Мать — не лучше: безмолвная, глаза запавшие, будто она не спала неделями. Оба держались так, словно мы вторглись в их тайну.

— Но в комнату в конце коридора до самого конца не заходите, — холодно сказал отец.

Мы вопросов не задавали. Никогда не задаём. Кивнули и приступили.

Квартира была огромной, с высокими потолками, древним деревянным полом, тяжёлыми бархатными шторами, полностью отсекавшими свет. Словно шагнул в другое столетие. Чем дальше мы носились с мебелью и коробками, тем сильнее ощущалось что-то неправильное. Воздух стоял затхлый, пахнул пылью и чем-то гнилым.

Отец маячил в глубине квартиры, наблюдая холодным взглядом, мать исчезла в запретной комнате. Час прошёл, мы почти закончили. Оставалась та самая дверь. Мы паковали последние ящики, когда Рику поморщился: порезался о торчащий гвоздь. Кровь.

— Норм? — тихо спросил я.

Он кивнул. Тут снова возник отец, бледный и безмолвный. Он взглянул на ящики, затем — на дверь.

— Пора, — сказал он и распахнул запретную дверь.

Оттуда вышла девочка — лет тринадцать, такая же бледная. Волосы прилипли к плечам, глаза… не такие. Слишком тёмные, слишком широкие. Она двигалась, будто во сне, пока не уловила запах в воздухе.

Девочка застыла, резким движением повернула голову к Рику. Глаза впились в его окровавленную руку. На лице промелькнуло животное, дикое.

Она бросилась. Мелькнуло бледное тело, зубы. Она вцепилась Рику в шею, и крик, что сорвался из него, был не-человеческим. Мы окаменели. Через миг Рику уже валялся на полу — пол-шеи как не бывало.

Глаза отца расширились, затем снова погасли. — Ах…

Девочка не насытилась. Она склонилась над Рику, и, подняв голову, сверкнула звериной яростью. Потом кинулась на Ясу. Тот рванул к выходу, она за ним.

Мать появилась в дверях, глаза полны паники.

— Идзуми!

Но она уже не контролировала ни дочь, ни себя, ни мужа. Я видел, как родители втянули запах крови — и потеряли контроль. Я схватил ближайший предмет — старую лампу — и ударил мать, но она была слишком быстра, слишком сильна, будто читала мысли.

Я бросился бежать. Не раздумывая, полетел к двери. Повернул к лифтам — и увидел девчонку, сидящую верхом на обезглавленном теле Ясу, роящуюся в разорванной шее.

Слева раздался крик, из соседней квартиры вышел здоровяк. За моей спиной шуршали родители. Я юркнул мимо здоровяка в его квартиру, запер дверь, услышал, как он бьётся, а потом орёт, когда его рвут на части.

Я огляделся — на стене висел самурайский меч. Не думая, схватил. Лезвие тупое, чисто сувенир. Но другого оружия нет.

Снаружи раздавались вопли и хруст плоти. Я распахнул окно — пожарная лестница вела только вверх. Я полез.

За спиной звякнуло стекло: девочка сиганула следом. Её когти скользнули по металлу, слишком быстро, слишком ожесточённо. Я рубанул мечом, попал — она взвизгнула, сорвалась и рухнула вниз. Я увидел её искорёженное тело: сломанный позвоночник, расколотый череп, вывернутые руки. Но она ползла обратно.

Я лез дальше. На крыше рухнул от усталости — на секунду. Потом подпёр крышную дверь всем, что нашёл, и молился. Первые лучи солнца прорезали горизонт, и снизу зазвучали крики — свет жёг их.

Но я знал: не все умерли. Ещё нет. А путь наружу — вниз, через здание.

С тупым мечом я тихо вернулся, открыл крышную дверь и ступил в лестничную клетку. Десять этажей, половина без света — полный мрак. Я понял, что жильцы тоже пытались выбраться, но не дошли. Лестницы были залиты кровью, завалены изуродованными телами.

На полпути я услышал снизу влажный чавкающий звук. Я сжался, сердце колотилось. Спустился ещё пролет, скользя в крови. На площадке нашего этажа меня стошнило: сплошное месиво. В центре лежал Генко. Точнее, то, что от него осталось — вспоротое тело, органы наружу, кости выдраны. Лицо застыло в крике. Меня чуть не вывернуло, но пришлось переступить через него.

Как только я поставил ногу на другую сторону, послышалось низкое, гортанное рычание. Я обернулся — рука Генко дёрнулась, глаза раскрылись, светясь мерзким красным. Кровь под ним забурлила. Его тело дёрнулось, суставы хрустнули, рот разинулся, обнажая длинные, как бритвы, зубы. Он уже не был человеком.

Я шарахнулся назад, скатился по ступеням, меч выскользнул. Визг Генко пронзил сознание, я схватил меч и побежал. Он полз, кувыркался, хрипел, чудовищно ломаясь, но не останавливался — что-то в крови держало его живым и голодным.

И не только его. Весь подъезд просыпался. Двери хлопали, гулкие стоны и визги множились, приближались. Они знали: я ещё здесь.

Я скользил, падал, поднимался, почти у подножия. Вылетел в холл, захлопнул дверь. Она не задержит их, но дала секунду. Я искал выход — и увидел её.

Идзуми стояла между мной и входом, такой же невинной, как до бойни. Кожа затянулась, хотя одежда в крови. Она улыбнулась.

Я не остановился. Не думал. Я бросился вперёд, вонзив тупое лезвие ей в грудь и, пользуясь инерцией, вынес нас за двери. Меч её не задел, но солнце ударило в лицо — и она взревела. Я оттолкнул тело, когда пламя охватило девочку, превращая её в пепел за секунды.

Позади в холл вырвались жильцы, тоже пылая под солнцем, осыпаясь пеплом. Я бежал. Не оглядывался.

Не знаю, как долго и куда. Очнулся, когда ноги подогнулись, а вокруг лишь поля. Упал, захлёбываясь дыханием, облитый кровью и пеплом. Но я был жив.

Я больше не возвращался — ни к той работе, ни к зданию, ни в тот район. Сейчас тружусь в кол-центре. Ненавижу это.

Зато, когда звонит странный клиент, я просто кладу трубку.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Вы знаете эти пользовательские лицензионные соглашения — те самые, на которые большинство людей нажимает «Соглашаюсь» и идёт дальше? Я их читаю. Сначала мне просто льстило быть тем самым чудаком, который читает EULA. Большинство из них — именно то, что вы ожидаете: «мы не несём ответственности за ваши незаконные или неэтичные действия с нашим сервисом», «вы отказываетесь от права предъявлять претензии, если что-то пойдёт не так», «вот наша политика защиты данных», «вы отказываетесь от права на неприкосновенность частной жизни». Ну, обычные вещи.

Но однажды я наткнулся на кое-что другое.

«Вы безусловно отдаёте свою душу на вечную службу Аду».

Честно говоря, тогда я не воспринял это всерьёз. Фраза пряталась в лицензионке популярного приложения, примерно в двух третях, посреди сплошного блока текста. Думал, шутка. Но если они протолкнули туда такое, то что ещё может быть спрятано в других местах?

Так что я не принял соглашение. Не скажу, что испугался, но этот трюк заставил меня внимательней читать документы, и я стал делать это каждый раз. И время от времени я снова натыкался на ту строчку. Не всегда, конечно, но достаточно часто. Может, это чей-то внутренний прикол, копипаста от одного автора EULA к другому — ведь сами составители их тоже не читали.

И всё же.

Когда я отказался от высокооплачиваемой работы, потому что мне не позволили заранее посмотреть соглашение о защите данных, я понял, что у меня проблема. Я всё ещё думал, что проблема во мне, но эти чёртовы соглашения повсюду, а тщательно изучать каждое занимает кучу времени. Хотя я справлялся, в основном, но стал регулярно опаздывать: тесты на профпригодность, аренда сёрфборда, штрафы за парковку — я задерживался, читая EULA, чем бесил друзей, родных и работодателей.

Удивительно, как мелочь может изменить жизнь. Это стало привычкой, навязчивостью — не потому что я верил в опасность, а потому что больше не доверял составителям соглашений вообще.

Пока что это довольно скучная история о моих надоедливых странностях, и многие из вас, наверное, уже закрыли вкладку. Обещаю, я подбираюсь к сути, но если вы уходите — пожалуйста, запомните заголовок, он может спасти не только вашу жизнь.

Примерно через год после того, как я стал «параноиком-чтецом EULA», я стоял на остановке в холодное утро, когда ко мне подошёл старик. На вид — обычный: серая куртка, рубашка, галстук, трубка с незнакомым дымным запахом (а на наших остановках я немало запахов нюхал).

— Эй, парень. Есть минутка поговорить о Сатане?

С такой подачей мне совсем не хотелось общаться, но трудно сказать, что ты спешишь, когда буквально ждёшь автобус. Мы были вдвоём, холодный туман, никого вокруг. Да он и не ждал ответа.

— В общем, хотел поздравить тебя: ты обошёл систему. Приём с лицензионками отлично работает.

Это, разумеется, заставило меня насторожиться: откуда незнакомцу знать о моей мании читать EULA? Теоретически, у меня уже была репутация, но тогда я об этом не подумал.

Старик продолжил:

— Раньше было трудно заставить душу подписаться на службу: нужно было совершить зло, от которого большинство шарахалось. Или заключить сделку, а люди знали, что Фаустовских договоров лучше избегать. С тех пор как Марлоу стал популярен, адвокаты вытаскивали из ада почти столько же людей, сколько туда загоняли.

Он усмехнулся, выпустив дым.

— А теперь люди не читают, под чем подписываются. Прогресс. У нас душ больше, чем мы успеваем переработать.

— Так зачем вы это рассказываете мне? — спросил я.

Он выдохнул ещё раз.

— Да в основном всё равно. При нынешних объёмах — душа больше, душа меньше… И потом, я старомоден, иногда тянет понастальгировать по старым временам. Никаких этих комбайнов для сбора подписей, а настоящее ремесло: искусство разрушить чью-то жизнь одним разговором — молодёжь его уже не ценит, понимаешь?

Он сделал паузу и оскалился остро:

— Или я просто старик, который забавляется, мороча тебе голову. Надо же дать людям искру надежды ради истинных страданий. О, твой автобус подъехал.

Я никогда ещё не был так рад увидеть водителя автобуса; вскочил, не дожидаясь, пока дверь откроется полностью. Но за спиной услышал: «Хорошей тебе жизни».

Прошло немало времени, прежде чем я осмелился оглянуться, но когда посмотрел, остановку уже поглотил туман.

Как можете представить, с тех пор я много об этом размышляю. Кто бы он ни был, если это просто мошенник — он ничего мне не продавал. Не звал в церковь. Моя привычка читать EULA не была секретом, но и широко известной её не назовёшь, а незнакомца я больше не видел. Он не сел в автобус, так что если ждал и импровизировал, ему пришлось провести час до следующего рейса — слишком большая преданность, чтобы разыгрывать случайного прохожего. Я бывал на той остановке раньше, но не сказать, что часто.

Понятно, что я стал полным луддитом: вдруг это всё-таки не случайность? От осторожности я перешёл к паранойе, а объяснить, сколько EULA нужно принять в повседневной жизни, трудно. Некоторые подумают: уезжай в Антарктиду. Но большинство туров туда тоже требует подписать лицензионку, да и мне нужно быть рядом с аптекой из-за моих лекарств.

Я долго думал, но не нашёл лучшего выхода. Если я разрушу остатки жизни, устроив безумную акцию, чтобы всех предупредить, — для Старика это, наверное, приемлемый результат. Но он сказал, что Фауст что-то изменил. У меня завалялся старый аккаунт на Reddit с подходящим ником. Я проверил текущую лицензионку — вроде безопасна, но не гарантирую, что та, с которой я согласился годы назад, была той же. Как бы то ни было, сделанного не вернёшь, и это один из немногих каналов, через которые я ещё могу достучаться до кого-нибудь и, возможно, быть услышанным. Если я спасу хотя бы одного человека от Старика — или даже если нет — когда придётся отвечать, я смогу сказать, что пытался.

Так что, кто бы и где бы вы ни были… Читайте свои EULA, ради меня и ради себя. Это может оказаться важнее, чем вы думаете.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Петр Сергеевич сидел около окна и задумчиво глядел вдаль. Он не сводил взгляда от Большой стены, которую было видно за целый километр.

Дело шло к вечеру. Старик налил себе чай и продолжил смотреть в окно. Между его покосившимся от времени домиком и стеной было сплошное чистое поле без единого кустика — закрытая территория. Днем подходы к этому участку периметра контролировали военные, а ночью Петр Сергеевич заступал на свою вахту.

Его село эвакуировали вскоре после образования аномальной территории. Незадолго до катастрофы Ольга, его жена, вместе с оставленной погостить у них внучкой Диной уехала в Уфу к подружке.

Проклятая земля появлялась далеко не один день, все заняло несколько месяцев. Но военные тогда оцепили Уфу сразу же, не позволив никому выехать. Болезнь какую-то нашли в городе, старик уже и не помнил какую точно. От нее Оля и скончалась, о чем Петру рассказали уже после добрые люди. А внучка его пропала без вести.

Затем военные пришли к нему в село. Вывезли всех, кто желал. Один Петр эвакуироваться отказался. Не хотелось ему уезжать далеко от места, где пропала внучка и погибла его Оля. Сын несколько раз приезжал и уговаривал его переехать в Оренбург, но старик был непреклонен.

Военные, входящие в состав охраны периметра, или Большой стены, как называл его Петр, неоднократно объясняли ему, что он живет вплотную к закрытой территории — санитарному поясу шириной в километр, опоясывающему зону. И жить он тут не должен, утверждали солдаты. Петр лишь махал на них рукой, да прогонял.

Формально его дом находился не в санитарной зоне, а на самой границе, так что насильно его вывезти не могли.

Со временем он подружился с бойцами из местного подразделения и, даже выпросил у них разрешение на патрулирование местности. Командующий частью полковник добродушно согласился, выделил ему завалявшуюся на складах двустволку и отправил охранять участок Большой стены, размером в пару километров.

Вот уже несколько лет Петр выходил по ночам на боевой пост, зорко следя, чтобы ни один человек незаконно не проник на территорию зоны. Однако ночное дежурство, на которое он отправился ровно два месяца назад, поменяло его жизнь полностью.

Все начиналось обыденно. Старик проснулся ближе к вечеру, поделал дела по хозяйству. Когда густые сумерки накрыли село, он взял пачку патрон, ружье и, перекрестившись, отправился к периметру.

Шел уже второй час ночи. Петр остановился около стены, облокотился на нее и достал из рюкзака термос с крепким чаем. Хлебнул и прислушался. На этом участке в стене был пробой, небольшой, примерно метр на метр. Последствия попытки прорыва одних отмороженных личностей, которые, обвешались оружием, достали откуда-то гранатомет, и решили днем попытаться подорвать стену. Сделать это у них получилось, а вот проникнуть в зону — нет. Военные тогда быстро положили отряд, а стройбат заделал дыру арматурой и сеткой рабица. Обещали пригнать технику и залить все бетоном, но так дело и не дошло.

Каждый раз, останавливаясь около этого пробоя, старик пытался прислушаться. Приходившие к нему в гости военные говорили о страшных звуках, доносящихся из зоны, завываниях, трещании и тому подобных страшилках.

Петр охотно верил, но сам никогда ничего подобного не слышал. Вот и сейчас — тишина. Он помотал головой, глотнул еще чаю и потянулся за рюкзаком, чтобы убрать термос.

— Дедушка? — вдруг раздался в темноте чей-то голос.

От неожиданности Петр подпрыгнул и уронил термос. Чай расплескался по земле. Старик схватил ружье и начал беспорядочно оглядываться по сторонам.

— Кто здесь!? — крикнул он в пустоту. — Стрелять буду.

— Дедушка, это точно ты, я же слышу! — раздался радостный голос.

Петр вдруг осознал, что с ним разговаривает ребенок. Девочка. И голос ее доносится из-за стены.

Он аккуратно подошел к пробою в периметре и заглянул в зону. За паутиной рабицы и арматуры в темноте действительно угадывался детский силуэт. Петр ощутил, что его майка, надетая под кофтой, моментально пропиталась потом.

— Дедушка, ну ответь, — взмолилась девочка.

— К-кто... ты? — выдавил из себя старик.

— Дедушка, это же я, Динка! Наконец-то я тебя нашла! — обрадовалась девочка.

Петр зажмурился и потряс головой из стороны в сторону. Открыл глаза, посмотрел. Силуэт существа за периметром никуда не делся.

Все, доходился, подумал старик, отползая спиной вперед от пробоя. Нарвался таки на тварь. Сейчас бы живым ноги унести, да солдатам рассказать, глядишь успеют...

— Дедушка Петя, постой! — услышал он девчачий голос. — Помнишь, как ты мне давным-давно из дерева делал свисточки красивые? Ты их еще украшал ма-а-а-аленькими такими птичками? Ну помнишь же!

Он остановился. Действительно, когда Дина еще даже в школу не ходила, он мастерил ей манки на птиц. Уж очень нравились они девочке. Факт из давно позабытого прошлого заставил старика застыть на месте.

— А еще ты меня Цветочек звал, — продолжил голос из-за стены. — А еще...

Девочка перечисляла долго. И многое она сказала из того, что знать могла только она. Или жена Петра. Но Ольга была давно мертва, так что об этом он даже и не задумался. В конце концов старик сдался и расплакался.

— Динка, ты... Это и правда ты, — он протер влажные глаза и попытался присмотреться к силуэту за стеной. Однако у него не получилось рассмотреть деталей даже с фонариком. Все что он увидел — очертания 12-летней девочки.

— Внученька, родненькая, как же так получилось-то? Я уж всякую надежду потерял... Скажи мне: почему ты все такая же маленькая? Столько ведь лет прошло.

— Я пока не могу тебе рассказать, дедушка, — серьезно, совсем не по-детски ответила Дина. — В зоне все не так, как у вас. Прости меня, мне нужно бежать. Еще встретимся!

— Нет, Динка, стой! — Петр вцепился в арматуру и затряс ее изо всех сил. Но его внучка уже растворилась в темноте.

Старик сидел около стены до тех пор, пока не показались первые лучи солнца. Нехотя он встал, собрал раскиданные вещи и отправился в свой старенький домик, где сразу же улегся спать.

Он бы счел все происходящее сном, или же игрой старого рассудка, заболевшего какой-нибудь дрянью, но Дина снова пришла к стене через пару дней. А затем еще раз, и еще.

Внучка почти ничего не рассказывала деду, в основном слушала. Их встречи длились недолго, всего по несколько минут, затем девочка убегала. Старик так и не понял, как маленькое девочке удалось выжить среди аномалий и тварей, бродивших по зоне. Больше этого его удивляло то, что, судя по силуэту, видневшемуся в провале, Динка нисколечко не выросла.

Во время очередной встречи внучка задала Петру вопрос:

— Дедушка, а ты бы хотел увидеть... Ну-у... Где я живу?

— Да, внученька, конечно, — обрадовался "приглашению" он. — Только меня ж в зону не пустят, ты чего.

— А ты придумай что-нибудь, — весело ответила она. — А здесь, по зоне, я тебя проведу, не бойся.

И старик придумал. Он собрал последние сбережения и начал скупать тайком все необходимое для своего плана. Взрывчатку ему удалось собрать по старой памяти: десятки лет назад он проходил службу в горячей точке и вдоволь насобирал различных самоделок для потрошения пехоты противника.

Встречи с Диной продолжались. Девочка даже подарила ему рисунок — нарисовала вид на стену со своей стороны. Она сложила лист самолетиком и бросила в пролом. Чудом пролетев здоровенные арматурины самолетик врезался в сетку, откуда его и достал старик. Рисунок вышел неказистый, даже забавный. С того момента Петр хранил его в нагрудном кармане.

Старик вынырнул из воспоминаний и хлебнул еще чаю. Сегодня настал назначенный день. Сегодня он встретится с внучкой! Он разволновался, будто в детстве перед дальней поездкой. И пытался успокоиться, глядя из окна на стену.

Вечерело. Петр взял ружье, схватил два рюкзака: в одном лежала взрывчатка, а в другом — припасы на первое время. Проверил, не забыл ли чего, а затем отправился к стене.

Дину он прождал почти до двух часов ночи. Конечно же, он не сидел без дела. Успел заложить самодельную взрывчатку в пролом, несколько раз проверил снаряжение, не доверяя собственной памяти.

— Привет, дедуль, — донеслось из-за стены. — Ты готов?

— Готов, Цветочек, — заверил ее старик. — Отойди от стены подальше, сейчас тут громыхнет.

— Хорошо, только я хочу тебя предупредить, — остановила его девочка. — Ты меня когда увидишь, не пугайся. Все таки я изменилась за эти года...

— Да что может меня испугать, — браво ответил ей Петр. — Ну все, давай. Я сейчас подожгу.

Фитиль тянулся на добрых пять метров от стены. Он чиркнул охотничьей спичкой, подождал, пока она загорится, поджег шнур и отбежал подальше.

Громкий взрыв разорвал ночную тишину. Несколько маленьких осколков упало рядом со стариком, но его это не волновало. Он быстро, насколько это возможно, подбежал к стене и начал пролезать в расширившийся проем. Нужно было поторопиться, совсем скоро здесь будут военные, услышавшие грохот. Взрывчатка не разрушила всю стену, но уничтожила большинство арматуры, вынесла сетку рабица и отколола несколько кусков бетона.

Границы между обычным миром и аномальной зоной Петр почти не почувствовал. Лишь слегка пощекотало в затылке и отпустило. Он пролез на ту сторону и встал в полный рост, выглядывая внучку среди тучи поднятой пыли. Увидев силуэт, старик быстро подошел к нему и увидел Динку. Перед ним стояло стояла 12-летняя девочка с прозрачно-серой кожей, через которую были видны капилляры и вены. Глаз у существа не было, однако, несмотря на пустые глазницы, она точно узнала, что дед дошел до нее. Улыбнувшись и обнажив острейшие мелкие зубы девочка обняла Петра.

— А знаешь, внучка, я думал, что все будет гораздо хуже. Нам нужно уходить.

Девочка разжала объятия и радостно сказала:

— Я ждала этого столько лет. Пойдем со мной, я покажу тебе свой дом.