German Reich

Вводная часть. С чем Германия пришла в ВМВ

Довоенное надводное строительство Рейхс/Кригсмарине можно разбить на 3 этапа:1.1 до 1934 — Версальское (цель: крейсерская война против Франции)

1.2 1934-38 — договорное (цель: океанская война против Франции)

1.3 1939-… — план Z (цель: океанская война против Великобритании)

Разделение довольно важно, т.к. позволяет сразу откинуть мифологию плана Z, приговорившему немцев: по нему ничего не было построено. Более того, по нему почти ничего и заложено-то не было. Против совокупности КВМФ и Рояли в 1939-40 воевал очень сильно недоделанный «противофранцузский» флот. На этом же этапе я хотел бы отложить в сторону вопросы вундервафель/унылости кораблей, они не критичны. Важны просто тяжёлые корабли и их роль в войне сухопутной державы на море.

В Кригсмарине не было введено вообще ничего тяжёлого, что было заложено позднее рубежа 1936-37 годов — в т.ч. несколько единиц в очень высокой степени готовности (Цепеллин, Зейдлиц, Лютцов). Корабли закладки 1938-1939 годов (ещё 1 авианосец типа Граф Цепеллин, КрЛ типа М) были разобраны на стапелях, из них потянули только с разборкой авианосца (решение по авианосцу Б и Цепеллину было принято весной 40 года). Заложенные корабли вступали в строй в 1938-1941 годах. Дальше, в силу принятых решений, всё.

Таким образом отметим, что ключевые единицы КМ были заложены в течение буквально полутора лет работы (1935-36). Это важно, т.к. противостояли им флоты строившиеся последовательно, десятилетиями.

Оценка событий и тенденций

По первому параграфу можно заключить, что реальный фюрер вполне себе руководствовался народной мудростью ПМВ, что лучшебфлотнестроили. Как только началась война — в достройке были оставлены только единицы в высокой готовности. Т.е. даже теоретически флот мог достичь штатных возможностей только не неся потерь.Попробуем её разобрать.

Кригсмарине в 1939-41 годах, не смотря на многие косяки, вели довольно успешную общую наступательную кампанию, по духу основанную на довоенных проработках; при этом темп потерь тяжёлых единиц немцами в ВМВ составлял фактические 1/год (Шпее — Блюхер — Бисмарк — Гнейзенау — Шарнхорст — Тирпиц — fin). При этом не то, чтобы немецкий флот отстаивался в портах и после фактического окончания надводного наступления: тяжёлые единицы были сконцентрированы для локального давления в Арктике, подводные лодки, лёгкие силы и авиация продолжили давление со всей Европы во все стороны. Но.

Давление тяжёлых немецких кораблей (парируемое только тяжёлыми силами — т.к. эскорт конвоев их проблему не решал) было локализовано и тем самым (само)подавлено. Диспропорциональное увеличение производства ПЛ эту проблему не просто не решило, но суммарно облегчало задачу союзников (позволяя сконцентрировать усилия в условиях, когда превосходство на море оспариваться перестало).

Часто встречающееся мнение что «лучше бы сразу ПЛ строили» было (а)невозможно политически, (б)привело бы к очевидному и более раннему ответу вполне готовой к такому повороту Великобритании, (в)ничего не давало фактически — т.к. Великобритании, в отличие от ПМВ, было опасно отнюдь не пропорциональное увеличение давления на коммуникации: метрополии не грозил голод, ключевым конвоям ПЛ не угрожали. Угрозу Великобритании создавали обвалы конвойной системы и угроза защищённым конвоям — и вот её обеспечивали только действующие в открытом океане надводные корабли, а лучше — их соединения. Когда таковые пропали — система поддержания Великобритании в войне заведомо стабилизировалась. В словосочетании «состояние стабильно тяжёлое» самым важным словом оказалось «стабильно».

Да, с зимы 41 года ситуация в Атлантике резко осложнялась (вступление в войну США) — но ситуация осложнялась всем, Япония, очень мягко говоря, обстановку на карте мира союзникам не упростила. Но именно в этот тяжелейший для союзников момент КМ…прекращают общее наступление, переводя оставшиеся тяжёлые корабли на коммуникации на СССР. Их можно отчасти понять — новых кораблей им уже не светит (скоро и имеющиеся отберут), Брест как ВМБ подавлен, остаётся попробовать наиболее рационально выжать оставшиеся. Но это возвращает нас к «не светит».

Была ли остановка Надводного наступления ОКМ в 41 году обязательной и неизбежной? Ответ, видимо, «нет»; надводная угроза на Атлантике в 41-42 годах, не смотря на вступление всё новых единиц Королевского а потом и Американского флотов, оставалась относительно стабильной — по крайней мере до момента выбивания Вишистской Франции (само впрочем не в последнюю очередь обеспеченное относительной стабилизацией ситуации летом-осенью 1942 года); давление СЗМ и особенно на ТО вполне уравновешивали происходящее по крайней мере до конца 1942, а возможно и середины 1943 года даже «как есть». Борьба просто свелась к выдавливанию пары подводные-лодки-кондоры…что было большой, но последовательной технической/организационной задачей.

Остановка же комбинированного наступления в конечном счёте была вызвана не тактическими и даже не геостратегическими(США) причинами, а банальным иссяканием подпитки тяжёлыми(наступательными) кораблями: после весны 41 года их число у немцев могло только уменьшаться. ОКМ и так в войну проявила довольно завидное упрямство в готовности наносить вред оппонентам здесь и сейчас.

В этом контексте, популярное «лучшебнестроил» выглядит странно — Гитлер, движимый своим стратегическим чутьём капрала, именно это и сделал. За что, как и не обеспеченную воздействием на развитие ПЛО масштабную подводную войну, ему в общем большое спасибо.

Вдвойне иронично, что остановка строительства БНК была достигнута максимально специфически — были остановлены в первую очередь «большие» контракты (сами корабли), приведшие к экономии определённых трудовых ресурсов не мобилизованной экономики(важно, но вопрос куда их перераспределили) и заметного(но ни в коем случае не большого относительно расходов войны) кол-ва массовых материалов … для Германии первой половины войны не то чтобы и дефицитных. При этом очень заметная доля контрактов на оборудование (потребляющее и более дефицитные производственные цепочки, и материалы) отменена в итоге не была. Оборудование произведено было, честно отправлено на склад.

В свою очередь, прекращение довоенного (по 38-39) строительства в ~довоенном же (поддерживающем) темпе, не оказывая никакого решающего воздействия на способность немецкой промышленности поддерживать наземную войну, просто явочным порядком прекратило самые опасные действия оси в самом опасном для западных союзников месте. Довольно консервативное продолжение довоенных программ на 41-43 гг (+1 АВ +2 КРТ 1941; +2 КрЛ 1942; +1 ЛК +1 АВ +1…2 Кр(м) 1943) это давление бы продолжило. При этом скорее всего не просто не сократило, а повысило бы эффективность остающегося подводного и воздушного воздействия за счёт комплексования угрозы, реальной или потенциальной. Сильного перераспределения расхода стратегических материалов такое изменение не давало, оно было просто не так уж велико. Большие горшки впечатляют визуально, но ПЛ и особенно скучные повседневные нужды войны умеют тратить условную сталь так, как кораблям и не снилось.

Отдельно стоит отметить, что уже в рамках сокращённого состава, идея переиграть решение 1940 года и внезапно воскресить и расширить выкинутую 2 года назад авианосную программу не привело ни к чему, кроме ещё большего расхода средств с чистым отрицательным выхлопом (потерян ещё 1 тяжёлый крейсер). Резкие движения в флотском строительстве — это плохо, и речь отнюдь не только о рубильнике вкл./выкл. Постарайтесь избегать этого.

Выводы по Германии и не только

Очевидное решение немецкого ВПР остановить крупное надводное строительство до лучших времён базировалось на опыте ПМВ; опыт ПМВ описывал действительно бездействующий и не воздействующий на противника флот. КМ второй мировой войны таким флотом не были. В свою очередь, немецкая подводная война к ВМВ свою новизну, мягко говоря, утратила.

Строительство флота является долговременным(с горизонтом событий измеряемым в многих годах) процессом, диспропорционально страдающим от любых непоследовательностей и резких решений. Исправить таковые, отмотав назад время, невозможно.

Диспропорциональное(несбалансированное) строительство флота, с концентрацией на подводных силах и силах ОВР(и каких-то конкретных силах вообще) в реальном мире может улучшить ваше положение только при очень удачно сложившихся обстоятельствах, и требует уникального чутья стратегической обстановки и понимания войны на море; решения базирующиеся на капральском чутье Вас скорее всего подведут.

Решения о прекращении строительства разных средств флота (больших или малых, авианесущих или беспилотных) как правило принимаются в неопределённой обстановке. Но именно в таковой обстановке правильно угадать направление изменения флотского строительства сложнее всего, а последствия сложнее всего поддаются исправлению.

У континентальной державы, как бы это противоречиво не звучало, нет альтернативы ведению полноценного наступления на море. Оборона для неё бессмысленна, вредна, а главное — скорее всего невозможна. Способное серьёзно воздействовать на морского противника наступление же требует развития — и поддержания — сил всех классов, их всестороннего обеспечения; формы чистой Jeune Ecole приемлемы только когда вы не можете вообще ничего другого. При нехватке ресурсов (и иных приоритетах) лучше сокращать масштабы элементов, чем выкидывать части системы целиком, или лишать её поддержания; флот должен быть сбалансированным, флот должен быть нацелен на наступательные действия против ключевых точек противника, флот должен поддерживаться.

Сбалансированный флот это не кажущиеся нам рациональными и доступными малые силы; это вся совокупность сил. Образ крупных наступательных единиц как «гигантоманских» не отменяет того, что они обязательная часть системы войны на море, и именно они её «целевая» часть — они придают ей смысл. Если они выпадают — потенции лишается вся конструкция, и последствия такого развала скорее всего будут куда тяжелее, чем Вам бы этого хотелось.

источник

Герой Советского Союза старший лейтенант
П. СИНЕЛЬНИКОВ

Я расскажу о том, как 26 марта моя батарея обеспечивала переправу пехоты через Одер южнее города Шведт. Был паводок; река, размыв взорванные в нескольких местах дамбы, разлилась километра на два. По обеим сторонам дамбы, на которой мне приказано было поставить орудия, неслась полая вода, плыли льдины.

Противник на другой дамбе, метрах в 250 от нас, у него тоже спереди и сзади была вода. За этой дамбой вдали виднелась ещё одна дамба; по ней проходила вторая линия немецкой обороны. Чтобы выдвинуться на огневую позицию из леса, где мы стояли, батарея должна была проехать по открытой дамбе километра два. С вечера, ожидая, что советские войска начнут переправу, противник поднял шумиху. Дамба всё время была под артиллерийским и миномётным огнём немцев.

Прежде всего надо было перевезти снаряды. Это удалось сделать скрытно от противника, хотя светила луна. Снаряды перевозились на лодках вдоль дамбы, под её прикрытием. Перевозка продолжалась с 2 часов ночи до 5 часов утра. Перевезено было 600 снарядов. Их сложили в ниши, вырытые в скате дамбы.

В 4 часа 30 минут луна начала заходить, от воды поднялись испарения, небольшой туман. Это было самое темное время ночи, перед рассветом. Я приказал вывозить орудия, соблюдая дистанцию в 400–500 метров. Вальки передков, чтобы не скрипели, были перевязаны тряпками и бинтами. Противник к этому времени притих. Линия его траншей на дамбе посреди разлившейся реки обозначалась в тумане только взлётом трассирующих пуль и вспышками пулемётного огня.

Все расчёты выкатили свои орудия без потерь. Ровики и окопы были уже вырыты. Снаряды сложены в ниши. Орудия пришлось врыть в землю только на тридцать сантиметров, -если бы врыли глубже, не было бы видно целей. Щиты прикрыли плащ-палатками, поверх которых насыпали прошлогодней травы и водорослей. К рассвету всё было готово. Артиллеристы лежали в ровиках и в ожидании сигнала артподготовки вели наблюдение за противником, который не заметил изменений, происшедших на нашей дамбе за ночь. Мой командный и наблюдательный пункт находился в ровике, вырытом в пяти метрах от первого орудия.

Открытие огня назначено было на 7 часов утра, но потом отложено на вечер.

Весь день мы лежали на дамбе, изучая огневые точки противника. Немцы обстреливали всю дамбу из артиллерии, миномётов и пулемётов. Их бризантные снаряды рвались над дамбой на высоте нескольких метров, но в стороне от нас. Мы лежали, не шевелясь. Немцы так и не заметили нас за день.

Под вечер, незадолго до начала артподготовки, мы увидели лодку с двумя нашими солдатами, плывущую к дамбе противника. Сначала мы просто не верили своим глазам. Смелость этих людей казалась невероятной. Они гребли быстро, но совершенно спокойно, как рыбаки в тихий мирный вечер. Немцы, очевидно, были так поражены, что не сразу открыли по лодке огонь. Они стали стрелять, когда лодка была уже у их берега. Выскочив из лодки, солдаты залегли в нескольких метрах от траншей противника.

-Вот черти! -невольно воскликнул я, восхищённый их храбростью. Мы следили за ними, затаив дыхание. Переползая с одного места на другое, они бросали в немецкие траншеи гранаты. Немцы тоже забрасывали их гранатами.

Я не знаю фамилий этих людей, не знаю, какую они имели задачу, может быть, даже они действовали по своей инициативе, знаю только, что это были герои. Благодаря им мы окончательно уточнили линию немецких траншей -разрывы гранат обозначили её совсем ясно. Герои погибли, но их дерзкая храбрость необычайно воодушевила и артиллеристов и пехотинцев. Я видел, что пехотинцы уже начали перетаскивать через дамбу лодки, готовые плыть на тот берег, не ожидая артподготовки.

Артподготовка началась в 8 часов вечера. После того как мы сбросили с орудий маскировку и открыли огонь, прошло минут десять, прежде чем немцы, ошеломлённые тем, что увидели вдруг против себя точно из воды вынырнувшие советские пушки, дали по нас первые ответные выстрелы. К этому времени над дамбой противника уже бушевал вихрь дыма, поднятой в воздух земли и летящих брёвен. Я любовался этим зрелищем, лёжа на поверхности голого ската, так как от сотрясения, происходившего при стрельбе наших орудий, песчаные стены моего ровика быстро осыпались.

За пятнадцать минут одна наша батарея выпустила двести снарядов, потом всем стрелявшим батареям приказано было перенести огонь на вторую дамбу. Первая дамба была так обработана артиллерией, что стрелковый батальон, который мы поддерживали, переправился через Одер броском на тридцати лодках, потеряв при этом всего одного бойца -раненым. Очень обрадовал нас пехотинец, связной, возвратившийся с того берега с донесением. Он схватил в объятия первого встретившегося ему артиллериста, долго тискал его и целовал, благодарил за хорошую помощь.
«Штурм Берлина, Воспоминания, письма, дневники участников боев за Берлин», 1948

Старший сержант
М. ТОЛСТОЛОБОВ

Самые трудные бои на подступах к Берлину наша часть вела в излучине рек Одер и Варта, у крепости Кюстрин.

Сначала мы подошли к Кюстрину с той стороны, где местность была затоплена. Там есть дамба. На всём своём протяжении она была занята боевым охранением противника. Когда мы в ночной тьме внезапно появились на насыпи, возвышающейся над водой, немцев, сидевших в боевом охранении, охватил такой ужас, что они не смогли сопротивляться и полностью сдались в плен. Мы достигли окраин Кюстрина и вели здесь тяжёлые бои. С утра до вечера над дамбой висели немецкие самолёты, обстреливающие из крупнокалиберных пулемётов единственную дорогу, по которой шло к нам из тыла боепитание и пополнение людьми. Всё-таки мы закрепились на окраине города.

В это время другие наши части, сражавшиеся южнее и севернее Кюстрина, переправились уже через Одер и расширяли плацдармы на западном берегу реки для наступления на Берлин. Только у Кюстрина немцы держались ещё на восточном берегу Одера. Они называли Кюстрин «ключом Берлина» и дрались за него остервенело.

Рота, в которой я был комсоргом, наступала на здание юнкерского училища, стоявшего на окраине города. Подступы к этому бастиону противника прикрывало несколько дзотов. Дзот, оказавшийся на участке нашей роты, встретил нас пулемётным огнем с короткой дистанции. Роте пришлось залечь, не добежав до дзота около ста метров.

Это нас страшно ожесточило. Всё неудержимо пробивались вперёд, а вот тут какой-то проклятый гитлеровский пулемётчик прижал нас к земле -лежим, и головы поднять не можем. Конечно, мы бы смели со своего пути этого пулемётчика, кинувшись всей ротой вперёд. Но сколько бойцов погибло бы при этом, не добежав до дзота! Надо было что-то предпринять, и немедленно. Ведь мы лежали на открытом поле в ста метрах от дзота, под пулемётным огнем, поражавшим одного бойца за другим. И вот мы увидели, что кто-то поднялся, махнул рукой лежавшим рядом с ним трём бойцам и они тоже вскочили. Все четверо побежали, делая зигзаги, в сторону дзота, из амбразуры которого непрерывно вырывалось смертоносное пламя. Нам сразу стало ясно: эти смельчаки пошли на верную смерть, чтобы открыть путь всей роте.

Впереди, чуть пригнувшись, бежал во весь дух старший сержант Васильев Сергей Михайлович, помощник командира взвода, -это был один из молодых коммунистов нашей роты, уроженец города Очаков. Ещё в начале войны раненный Васильев попал в плен, но вскоре убежал от немцев. С тех пор он страшно ненавидел гитлеровцев, часто рассказывал нам, как они издевались над ним, как морили его голодом. Он был хорошим агитатором, слова у него не расходились с делом, солдаты его уважали. Васильев и поднявшиеся за ним трое бойцов упали, немного не добежав до цели. Мы подумали, что все четверо уже убиты, но тут же услышали разрывы гранат и поняли, что смельчаки живы, что они сражаются. Несколько минут продолжался гранатный бой у дзота. Эти минуты, показавшиеся мне вечностью, останутся в памяти на всю жизнь. Мы видели, как Васильев и его солдаты, вероятно уже раненные, лёжа кидали гранаты. Рядом с ними рвались немецкие гранаты. Сколько раз, увидев блеск гранаты, рвущейся в нескольких шагах от лежащих у дзота наших товарищей, я думал: теперь всё кончено, теперь они уже мёртвые. Но в следующую секунду поднималась чья-то рука, -и опять в амбразуры летела наша, советская, граната. Потом вдруг раздался взрыв, над дзотом поднялось тёмное облако дыма, и все затихло.

Мы знали, что на пути к Берлину будут ещё не такие препятствия, как этот дзот, но нам казалось, что теперь уже ничто не может остановить нас. Это чувство овладело всей ротой. Бойцы поднялись и побежали вперёд. Приблизившись к развалинам дзота, мы увидели пулемёт, который несколько минут назад прижимал нас к земле с такой силой, что нельзя было подняться.

Он лежал теперь под грудой брёвен, исковерканный, сваленный на бок. Рядом с ним из-под брёвен и земли торчала каска одного из убитых при взрыве немцев.

Тут же валялся уцелевший каким-то образом фаустпатрон.

Трупы наших героев, уничтоживших этот дзот, лежали в нескольких метрах от дзота. Они были полузасыпаны землёй.

Нам нельзя было здесь задерживаться, но я всё-таки успел отрыть труп Васильева и вынуть из кармана его гимнастёрки партийный документ. У меня был друг старшина Николай Медведев, земляк-москвич. Он увидел, что я держу в руках кандидатскую карточку Васильева, и спросил меня, кому я её отдам, а потом вдруг сказал:

-Знаешь, Миша, я хочу сегодня поговорить с капитаном Лукашевым.

Это был заместитель командира батальона по политчасти. Я не стал спрашивать Николая, о чём он хочет говорить с Лукашевым, догадался сразу. Николай воевал от Сталинграда, но всё еще был беспартийным. Как и всем нашим солдатам, ему хотелось идти в бой за Берлин коммунистом, быть таким же, как Васильев.

Капитан Лукашев очень переживал потерю Васильева. Когда Николай сказал ему о своём намерении, Лукашев с горечью ответил:

-Докажи, что ты достоин заменить Васильева.

Николай сказал:

-Я докажу, товарищ капитан.

В это время нас обгоняли танки. Николай попросил у командира разрешение пойти в десант. С группой бойцов он вскочил на броню проходящих мимо танков. Больше я уже не видел своего друга. Он первым из пехотинцев ворвался в Кюстрин.

В Кюстрине приходилось драться так: пока дом не разрушишь, его не взять. Но когда Кюстрин был занят, бои стали ещё ожесточённее. Форсировав с хода Одер, мы закрепились на плацдарме. Скачала наш плацдарм был крошечным. Поднявшаяся на реке вода грозила потопить нас. Рванувшись вперёд, мы расширили плацдарм. Тут части пришлось отражать отчаянные контратаки немцев. Особенно запомнилась мне контратака противника, предпринятая им на рассвете 27 марта.

Немецкие танки шли в два ряда шахматным порядком и на полном ходу вели огонь из пушек и пулемётов. Вслед за танками двигались штурмовые автомашины с пехотой, которая тоже вела огонь на ходу. Огонь противника был настолько массированным, что в каску, поднятую над головой, попадало сразу по нескольку пуль.

Командир нашей роты лейтенант Попелькевич бегал по траншее, подбадривая людей. Ему мешала полевая сумка. Он сбросил её. Потом ему стало так жарко, что он сбросил и шинель.

-Ждать! -сказал он.

Впереди нас, метров за 10–15, было минное поле.

Передний танк двигался прямо на ячейку, в которой стоял боец Кузьмин. Немцы были уже метрах в двадцати от траншеи, а Попелькевич всё еще не давал команды. Раздался взрыв. Передний танк подорвался на мине и остановился. На мгновение стрельба со стороны немцев попритихла. Тогда лейтенант скомандовал открыть огонь и сам с первого выстрела поджёг немецкий танк, подходивший на выручку к тому, что подорвался на мине.

Из-за утреннего тумана и расстилавшегося по земле дыма от горящих танков вначале невозможно было разобрать, что происходит впереди. Видно было только, что перед траншеей стоит много танков, одни подожжённые, другие подорванные.

Находясь от нас на расстоянии 15–20 метров, экипажи подорванных танков не решались выйти из своих машин, ждали буксира. Красноармеец Ткаченко схватил охапку соломы и под страшным огнём врага пополз к танку. Подложив солому под танк, отважный боец поджёг ее своей зажигалкой. Когда пламя охватило танк, экипаж его попытался спастись. Один немецкий танкист сразу наскочил на мину, и она разнесла его на куски. Другой едва высунулся из люка, как превратился в факел. Мы видели, как он догорал у своего танка.

Ткаченко, вернувшись в траншею, стал собирать солому, намереваясь ползти к следующему танку. Такой способ действия понравился и другим бойцам, но лейтенант Попелькевич запретил его, так как подорванные немецкие танки стояли на минном поле. Покончить дело с этими танками поручено было сапёрам.

«Штурм Берлина, Воспоминания, письма, дневники участников боев за Берлин», 1948

В 1936 году ультрамодный английский дирижер Томас Бичем в составе «Лондонского симфонического оркестра» отправился с гастролями в фашистскую Германию. После того как он по просьбе Геббельса исключил из концертной программы «Шотландскую симфонию», написанную еврейским композитором Феликсом Мендельсоном, в английской прессе появились статьи обвинявшие маэстро в национализме. На берлинском концерте «Лондонскому оркестру» аплодировал сам Адольф Гитлер.

До начала II мировой войны Бичем еще два раза приезжал с концертами в III Рейх, а после капитуляции Польши собрал свои вещички и перебрался жить в США. Только в 1944 году когда ни у кого в мире уже не осталось сомнений в скором крахе гитлеровской Германии, дирижер вернулся в Лондон.

В 1946 году он создал «Королевский симфонический оркестр», премьерный концерт которого посетила будущая английская королева, а пока принцесса — Елизавета Александра Мария. После того как в зале смолкли овации, и публика начала расходиться, принцесса пожелала лично выразить свой восторг виртуозным выступлением маэстро и его коллектива.

Поблагодарив дирижера, принцесса спросила, помнит ли он ее? Бичем обладавший слабой зрительной памятью попал в затруднительное положение. Не так давно сочетавшейся в третий раз узами брака, с женщиной младше его на 29 лет, музыкант грешным делом подумал, что молоденькая и чертовски привлекательная поклонница в очередной раз пришла увести его из семьи. Пауза затягивалась и убеленный сединами музыкант сказал: «Конечно, я вас помню, когда мы виделись до моего отъезда из Англии, вы были еще так юны. Как поживает ваш отец, чем он сейчас занимается, надеюсь, ему не пришло в голову поменять профессию?».  

Осознав, что ее не узнали, Елизавета, поджав губки, по-мужски отчеканила: «Спасибо, у папы дела идут лучше некуда, он до сих пор правит нашей империей». 

После прихода нацистов к власти немецкая формула «Kinder, Kche, Kirche» (Дети, Кухня, Церковь) трансформировалась в «Kinder, Kche, Fhrer» (Дети, Кухня, Фюрер).

Для взращивания новых немецких женщин нацисты создали в Германии «Школы невест».

Девушек готовили к роли лучших в мире жен для чистокровных арийцев, обучали ведению домашнего хозяйства, садоводству и воспитанию детей.

Все ученицы клялись в верности фюреру и обещали ему вырастить из своих будущих детей настоящих нацистов.

Первая школа открыла двери для слушательниц в 1937 году. На пике «подготовки невест» в стране действовали 32 учебных заведения. Преподавательский и административный персонал подчинялся рейхсфюрерин Гертруде Шольц-Клинк, возглавлявшей «Национал-социалистическую женскую организацию».

Шестинедельный курс обучения стоил 135 рейхсмарок, после успешно сданных экзаменов, выпускница получала именной сертификат.

При поступлении в школу проверялась арийская «чистота» каждой девушки. Претендентка должна была быть белокожей, русоволосой, голубоглазой (зеленоглазой), ростом не ниже 175 см.

В ее роду не должно было быть шизофреников, алкоголиков, наркоманов и лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией.

Учитывая, что нацисты закрыли для немок ВУЗы от кандидаток в «школу невест» не было отбоя. После того как «воспитанница» выходила замуж ей от имени фюрера на пять лет предоставляли беспроцентный кредит в 1000 рейхсмарок. За рождение каждого ребенка государство списывало из долга 250 марок, и выплачивало на каждого ребенка ежемесячное пособие в 30 марок.

Женщинам, родившим более 8 детей, вручался «Золотой материнский крест».

С 1939 года всех незамужних девушек младше 25 лет обязали трудиться на благо страны. Как правило, девушки работали в близлежащих деревнях, или служанками в многодетных семьях.

К маю 1944 года «школы невест» в Германии закрылись.

До начала 70-х годов термин «школа невест» иносказательно использовался в Западной Германии для обозначения женских гимназий и школ-интернатов.