— Ну что, опять? — Владлен Фёдорович побарабанил карандашом по ручке кресла. Переложил бумаги на столе. Закинул ногу на ногу, тут же вернул обратно.
Ларин вяло подумал, что его психотерапевту не помешал бы собственный психотерапевт.
Мысли, скованные нейролептиками, лениво барахтались в голове, кое-как складываясь в слова. Ларин следил за прыгающим кончиком карандаша, размышляя, засунут ли его в психушку сегодня, или пока подождут. Ему было одинаково наплевать на оба исхода — в психушке он уже успел побывать и знал, что визитам Старухи лечение никак не мешало.
Пауза затягивалась, и он, спохватившись, кивнул:
— Угу, угу, — многозначительно покивал терапевт. Вздохнул. — Я увеличу вам дозировку. Если и на этот раз не поможет, придётся полечиться стационарно.
— Снова бабка? — спросил врач, посчитав, должно быть, своим долгом хоть что-то обсудить с пациентом. Однако сам уже достал бланк рецепта и принялся его заполнять. — Вы же помните, что препарат несовместим с алкоголем?
— Конечно, — равнодушно ответил Ларин. — Я вообще не пью.
Опустил голову, разглядывая кончики пальцев. По сторонам смотреть не хотелось.
— А те, другие? — Терапевт поднял взгляд. — Появлялись?
Ларин скосил глаза в сторону.
На стуле у окна угловато ссутулилась девушка со свёртком в руках. Ларин ни разу не видел, что именно она держит, но по форме было понятно, что в свёртке ребёнок. На лбу девушки, с правой стороны, виднелась глубокая вмятина.
— Так что, Михаил? — окликнул его терапевт. — Были другие? Кто там у вас… Одноногий? Мадонна?
Мадонной девушку окрестил сам врач, искусствовед хренов. А Одноногий… просто был одноногим.
Ларин качнул головой. Какой смысл раз за разом пересказывать одно и то же?
О том, что Девушка-С-Младенцем приходит гораздо реже Старухи, а Одноногий всякий раз тычет в него пальцем и нервно скалится окровавленным ртом.
О том, что жена, забрав сына, ушла месяц назад, не выдержав ночных приступов паники Ларина.
О том, что Старуха страшнее их всех, хотя её единственную он ни разу не видел.
О том, что ни черта не понимает, зачем они ходят за ним, ведь он не виноват, не виноват, не виноват в той аварии!
Вышел из клиники, когда солнце уже пряталось за верхушки деревьев. Тупо посмотрел на зажатый в руке рецепт, смял, сунул в карман. Старуха приходила вчерашней ночью, значит есть шанс, что сегодня она не появится. Таблетки снимали тревожность и помогали уснуть, но перед каждым Старухиным визитом Ларин всё равно просыпался. И лежал потом, отупевший, беспомощный, слушая её тихий неразборчивый шёпот.
Будто в насмешку путь от клиники до метро пролегал через тот самый злосчастный мост. Ларин привычно остановился посередине, посмотрел через парапет на тёмную воду. Тут же нахлынули воспоминания: резкий удар, разворот, руль, прилетевший в лицо, звон выбитого лобового стекла в автобусе, ледяная вода, хлынувшая в салон. Вкус тины во рту и лютая безысходность, когда он понял, что выбраться не удастся.
Да, он не думал о пассажирах тогда! Да, попытался спастись сам, выплыть через разбитое лобовое. Но ведь всё равно не вышло, потерялся в мутной речной темноте. Запаниковал, захлебнулся и отключился раньше, чем успел что-то толком понять. Уже потом ему рассказали, что как-то он всё же умудрился всплыть, хотя и был без сознания. А там уже спасатели вытащили. Единственного — каким-то чудом — живого.
Краем глаза Ларин уловил движение, повернулся. Одноногий стоял рядом, покачиваясь. Из ухмыляющегося рта торчали осколки зубов.
— Я не виноват! — сказал ему Ларин.
Одноногий растянул рот ещё шире и ткнул в него пальцем.
— Не виноват! — Ларин всхлипнул и зашагал прочь. На перилах вперемешку со ржавыми замочками — теперь-то молодожёны сюда не ездили! — висели венки.
Ларин почти жалел, что не он был виновником той аварии — водитель грузовика, не справившийся с управлением и столкнувший автобус в воду, спокойно отбывал срок в колонии. Тогда как сам Ларин, лишённый работы, полубезумный, день и ночь нёс наказание только за то, что остался жив.
Поначалу он пытался от них избавиться. Добровольно пролечился в психиатрической. После выписки стал ходить в церковь, замаливать непонятный свой грех. Батюшка помогал, успокаивал. Он сам был из бывших военных и говорил, что ПТСР штука такая — тяжело отступает. Но отступит, непременно отступит, как только Ларин раскается. Ларин каялся, но в душе всё же не понимал: что он мог тогда сделать? Чем помочь? Разве что утонуть вместе со всеми. Старуха не прекращала к нему ходить, ужас не утихал. Так что Ларин, не особо верующий до аварии, разуверился окончательно.
Тогда Танька начала таскать его к экстрасенсам. Всем подряд — медиумам, волхвам и шаманам. Закончились эти походы быстро. Ларин, сидя в квартире одной из ведуний, услышал её же тяжёлые шаги за дверью и впал в такой кататонический шок, что пришлось «Скорую» вызывать.
После этого потребовал оставить его в покое: таблетки принимаю, что ты ещё от меня хочешь?! Танька не знала про остальных, ей хватило ночных паничек от прихода Старухи, чтобы однажды собрать свои вещи и тихо исчезнуть из жизни Ларина вместе со Славиком.
Пока ехал в вагоне метро, раздумывал. Сегодня он прямо комбо собрал. Сразу трое за один день, было ли такое когда-то? Сколько раз он вообще видел Девушку и Одноногого?
Нахмурился, загибая пальцы. Авария случилась пять месяцев назад. Две недели он провёл в коме, доктора уже крест поставили, думали, не очнётся. Угу, было бы так легко. В себя пришёл, когда за дверью в первый раз Старуха зашаркала. Забился пойманной рыбой, в палату набежали врачи…
Так, а дальше что было? Старуха вошла или нет?
Тряхнул головой — ладно. Девушка когда появилась? Ответил сам себе — когда выписали. В первое утро вышел на кухню и увидел её рядом со Славиком за столом. Сидела, уткнувшись в свой свёрток. Он даже не сразу понял, что она не реальная. Спросил у Танюхи, мол, кто это у нас? Она посмотрела, как на придурка. Славка, твой сын, говорит. Не узнаёшь? Только тут Ларин увидел вмятый череп девицы. Сразу дошло. А та так до вечера и просидела. Когда исчезла — не помнил, не до неё потом стало. Славка руку сломал — упал с велика, пришлось в травму ехать.
А второй раз… она появилась, когда бабушка Танькина умерла. Тогда тоже на кухне просидела весь день, не видимая никем, кроме Ларина. Третий раз… да. В третий раз явилась месяц назад, когда Танюха ушла. Ларин вернулся тогда домой и из своих застал только её — девку со свёртком… И записку на холодильнике.
Он резко выпрямился. Соседка с кроссвордом покосилась, но ничего не сказала.
Механический голос объявил, что двери закрываются. Ларин замер, поражённый своим открытием. Каждый раз, когда приходила девица, что-то плохое происходило. Так-так-так… Раньше-то почему не заметил? Ай, да неважно, заметил теперь. А с Одноногим-то что тогда?
Одноногий в теорию не укладывался. Он появлялся чаще Девицы, но реже Старухи. Был самым мерзким из этой троицы, но при этом почему-то меньше их всех пугал. И никаким предвестником не был. Во всяком случае сопоставить его появления с какими-то жизненными событиями Ларин не смог.
Что, кроме ужаса, несла в его жизнь Старуха, и почему именно эта троица ходила за ним, он тоже не имел представления. В том автобусе погибло двадцать три человека. Он, водитель, был двадцать четвёртым. Так почему именно эти?
Закрывая глаза, он всё пытался воспроизвести в голове картину, вспомнить их. Где в момент аварии сидела девушка с младенцем? Где была старуха, как она выглядела? На какой остановке вошёл инвалид? Не помнил ничего, хоть убей. Мало того — разглядывая в интернете фото погибших пассажиров, не узнавал из них никого. Конечно, фото в основном были из документов, а смерть меняет людей, но тем не менее. Тем не менее.
Может, и Девица вовсе не была никаким вестником.
Может, он просто сходил с ума.
Механический голос проскрежетал остановку. Облокотившись о спинку кресла, Ларин покачивался вместе с вагоном. Таблетки делали мысли вязкими, а эмоции приглушёнными. Лица людей расплывались, стены изгибались дугой. Ларин закрыл глаза. Ему казалось, что он не сидит, а лежит на спине, и кто-то тащит его за ногу по сухой растрескавшейся дороге. Он брыкает второй ногой — пытается вывернуться, но та неловко подворачивается, попадает в расщелину, с хрустом сворачивается в колене… И дальше безвольно болтается, цепляясь за каждую кочку. От дикой боли Ларин орёт, тогда смутный силуэт впереди останавливается, поднимает ногу, и жёсткая подошва врезается Ларину прямо в лицо, сминая нос и ломая зубы…
— Аа-а-а-а-а!!! — Ларин вскочил с сиденья и заозирался, дико вращая глазами.
Зашушукалась парочка напротив, пацан у дверей ухмыльнулся и направил на него камеру телефона, предвкушая шоу-контент.
— Понапиваются, потом черти мерещатся им! — буркнула женщина с кроссвордом, недобро сверкнув глазами. — Шваль пьяная!
Поезд остановился, Ларин выскочил из вагона и побежал к выходу, не разбирая, на какой оказался станции.
— Понапиваются… — шептал он, поднимаясь на эскалаторе. — Понапиваются… потом черти…
«Но я ведь не напивался! Не в тот раз…»
Заскулил, затыкая кулаком рот.
С верхней ступени эскалатора обернулся мужик. По его подбородку стекала кровавая юшка. Он замычал и ткнул в Ларина пальцем. Сверкнули осколки зубов на расквашенной морде.
Ларин шарахнулся, едва не слетев вниз.
— Держитесь за поручни! — прозвучал из динамиков недовольный призыв. — Понапиваются, потом черти мерещатся им!
На соседнем эскалаторе, угловато ссутулившись, спускалась девушка, прижимая к себе маленький свёрток.
Вверху всё ещё стоял одноногий, указывая на Ларина.
Вдруг озарило: он не был предвестником. Он сам и был вестью. Напоминанием о том, что ничего уже не исправить.
Ларин отступил на шаг, покачнулся. И упал на спину, съехав на несколько ступеней вниз. Попытался подняться, но кто-то дёрнул его за ногу. Он заорал, брыкнулся, заскрёб пальцами по сухой растрескавшейся земле. Стены вестибюля поплыли, и сквозь них проступила пустынная трасса. На обочине стоял синий автобус с распахнутой водительской дверью. Из-за картонной таблички с номером маршрута — «23» — виднелись перепуганные лица пассажиров.
В отчаянном рывке Ларин обернулся и увидел, как уползают из-под него металлические ступени, растворяясь в распахнутой настежь двери искорёженной «Лады».
Окровавленный руль почти упирался в спинку водительского сиденья. А на пассажирском угловато застыла девушка, уткнувшись лбом в разбитое ветровое стекло.
У её ног на полу валялся какой-то свёрток.
«Таня!» — хотел крикнуть Ларин, но захлебнулся кровью, скопившейся в горле. Едва успел повернуть голову, как его вырвало едкой смесью алкоголя, крови и осколков зубов. За спиной раздался хлопок, обдало жаром. Силуэт впереди резко дёрнул его, изломанная в крошку нога зацепилась за куст, и от боли Ларин всё-таки отключился.
Его разбудило знакомое шарканье. Темнота — вязкая, беспросветная — спасительным покрывалом обволакивала со всех сторон. Она прижимала его так плотно, что Ларин не мог шевельнуться. Лежал на спине, слушая, как что-то бормочет Старуха.
Как вернулся домой? Ведь только что был в метро…
Заколотилось сердце, зашумело в ушах. Из тугого узла в животе поднималась знакомая паника.
«Не подавать виду, что я проснулся», — тут же возникла привычная мысль, и Ларин задышал как можно ровнее: вдох-выдох. Вдох…
Невидимая кровать прогнулась в ногах. Потом Старуха пересела повыше и зашипела ему что-то прямо в лицо, обдавая зловонным дыханием. Новая волна ужаса была такой силы, что Ларин совсем перестал дышать, замер, как заяц, желая одного только: чтобы сердце остановилось и кошмар этот навсегда прекратился.
— Катерина Сергеевна, я же запретил вам здесь находиться! — раздался знакомый голос. — Займитесь лучше своими прямыми обязанностями! Во второй полы нужно вымыть!
«А он откуда ещё в моём доме?!» — вспыхнуло в голове Ларина. И вдогонку новая мысль: «Он видит ЕЁ? Так они, значит, вместе, они заодно?!»
Мерзкое Старухино дыхание пропало. Зато голос, скрипучий и злобный, врезался в уши, как сирена воздушной тревоги.
— А вы, Владлен Фёдорович, правда думаете, что я хочу ему навредить? Да я больше всех молюсь, чтобы он очнулся! Как за своим ухаживаю, свечки за здравие ставлю!
— Поэтому на прошлой неделе ему в лицо грязной водой плеснули? От избытка заботы?
— Вот именно, от заботы! — прошипела Старуха. — То не простая вода, а из священной реки Иордан! Мне сестра привезла! Теперь точно очнётся, увидите! А я подожду, да-а-а, первая хочу в глаза его скотские посмотреть! Когда узнает, что внучку мою с малышом убил, шваль пьяная! И просто сдохнуть ему сейчас — слишком легко отделаться. Нет уж, пусть подольше живёт, тварина, пусть…
— Так, сейчас же покиньте палату!
Голос сорвался на какую-то совсем уж немыслимую в своей резкости ноту, превращаясь в металлический писк. Ларин вздохнул — глубоко, судорожно. Пальцы заскребли по простыне, надеясь найти одеяло, завернуться в него, не слышать, не знать!
Но темнота уже сползала с его лица.
