— Ой, что у вас в Северодонецке, вот у нас в Рубежном! Прилет за прилётом, дома шатались! — потихоньку начинаем понимать, что мы вдали от боевых действий, люди начинают немного расслабляться и, естественно, хвастаться. Так же, как хвастаются своими болезнями в очереди к врачу. И чем рассказчику было хуже, тем в более выгодном свете он предстаёт перед окружающими. Поэтому каждый упомянутый "прилет", "удар", "плюс" начинает обрастать всё более шокирующими подробностями. Пока слушаю других, вспоминаю то, что уже ничем не вытереть...
...третий или четвертый день нет воды, но это пока не страшно: с 14 года у нас почти каждый день была наполнена ванная. На балконе стоит медовуха, есть закрытые соки, немного питьевой воды в баллонах, ближайшие пару недель будет, что пить, хотя запасы на второй день и начали таять: когда всё, что ты можешь — сидеть в коридоре, ожидая артобстрела, то выпить стакан чая кажется не самым худшим развлечением. А вот с технической водой сложнее. Смотрю в окно: течёт что-то по улице. Хоть и февраль, но таять нечему: вчера было +13°, Донбасс.
— Схожу на улицу, эта вода откуда-то же берётся. Если далеко — не пойду, попробую, возможно, тут, под домом, наберу воду для туалета, а если получится набрать питьевую — вообще хорошо: у нас скоро закончится, так что подожди меня в квартире, — говорю Лисе.
— Никуда ты один не пойдёшь: ты на палочке еле ходишь и вдруг "загребут", нет, на улицу — только со мной! — решаю, что спорить незачем.
Долго слушаем, кто ходит по подъезду: слишком сильны слухи, как украинские вояки самовольно занимают квартиры, расстреливая владельцев. "Война всё спишет".
Вроде бы никого нет, берём вёдра, спускаемся. У входа в подъезд стоит соседка, старенькая женщина. Кажется, ни один глаз её не видит и слышать должна с трудом. Но нет:
— Вчера вечером прилетала "птичка", поэтому соседний дом разбит, и осколками сестёр убило, — полностью адекватно, чётко, исключая лишние подробности, по-военному, рассказывает соседка. Почему-то вспоминаю, что лет 15 назад она была участковым врачом нашего района.
Соседний дом действительно разбит, вывернута наизнанку целая квартира, куски плит, мебели, тканей разбросаны по двору. Эту ракету мы слышали вчера днём, лёжа на полу и ожидая неизбежного попадания в нас. Оно было, но — в соседнюю квартиру и, к счастью, ракета не разорвалась.
Где-то на окраине слышно "Град". Мы уже отличаем некоторые виды вооружения. Мина — это свист и 3 секунды, чтобы спрятаться. Град — это шорох и 14 секунд...и прилёты отличаются тоже. У "Града" — очень быстрые взрывы один за другим.
За углом разбитый коллектор подачи воды, отсюда она и течёт вниз по улице, заполнив всю воронку, появившуюся после взрыва, и перетекая на асфальт. Холодная, питьевая. В городе все знают, что питьевая вода поступает из артезианских скважин: так оказалось проще, чем создавать системы забора и очистки на маленькой речушке Боровой или на Северском Донце. Рядом с разбитым коллектором лежат, накрытые простынёй, два женских тела, на асфальте — бурые следы, уходят в этот импровизированный колодец. Набираем воду с противоположной, от стекающей в лужу крови, стороны....
— Мужики, вы тут не первая партия, ваши "прилёты" мне уже надоели! — Останавливает бурное обсуждение полицейский. — Реально, каждый день, как вы приезжаете, только и слышно, как куда прилетело. Хватит! Вы в России! С того момента, как вы перешли границу, должны понять: сзади теперь возникла стена, которую никто не пересечёт, ни одна пуля, ни одна ракета! И, кстати, зачем вы притащили с собой котов и собак?
...раннее утро, мы идём на рынок: еды почти нет, денег — тоже. Но, если мы можем обойтись сухарями, хоть пару недель, то коту нужен корм, печенье он есть не умеет. Возле единственного на весь район ларька, торгующего сигаретами, стоит огромная очередь, люди шутят, подбадривают продавцов, в голосах не слышна агрессия или раздражение, все ещё надеются, что "будет, как в 14м: одни уйдут, другие — зайдут, всё закончится за неделю". Где-то на балконе жалобно мяукает забытый кот. Не специально, но замечаю, где стоят машины ВСУ, какие, сколько военных... хромаю, смотрю перед собой, всё фиксирует боковое зрение.
— Мы уже 7 часов стоим, где продавец?! — кипятится очередь в зоомагазин.
— Я её знакомая, скоро будет, она тоже человек, войдите в положение: ей надо в другом магазине скупиться! — говорит какая-то женщина и очередь немного остывает, все понимают: так — везде и ты сам за себя.
— Слушай, ну, мы её не дождемся: магазин до 16, сейчас 15:30, её нет, перед нами 20 человек, через полтора часа комендантский час, давай не ждать, нет смысла, может, с утра прийдём? — предлагаю Лисе.
— Ты свихнулся?! Мы с утра стоим! А если она сегодня уедет? — Лиса намекает на эвакуацию: — Мы коту что, лук будем скармливать?
Гух-гух-гух-гух-гух — неожиданно очень близко звучат разрывы, часть очереди в панике разбегается, часть, психуя, отказывается от своих мест и уходит. Мы остаёмся стоять и примерно через полчаса появляется продавец:
— Давайте быстренько, по одному входим, сразу заказываем, я всех отпущу, но торопитесь! — командует девушка. Лиса исчезает за дверью, и радостная возвращается через несколько минут:
— Взяла! Взяла! 2 килограмма того корма, что ему можно, последние! — выдыхаю с облегчением: теперь мочекаменная кота отступит и на месяц примерно ему хватит еды.
На обратном пути начинается сильный обстрел города "Градом". Понимаю, что идти, хромая и опираясь на трость, нельзя. Сцепив зубы от боли и припадая на одну ногу, пытаюсь бежать, укрываясь за домами и постоянно корректируя наше с Лисой положение: чтобы между возможным местом взрыва и нами было хотя бы дерево. Так и движемся, короткими рывками от дерева к дереву, прикрываясь стенами домов.
Возле единственного на весь район ларька, в котором продавали сигареты, кровавые пятна, тела уже убраны, множество разбитых стёкол. По стене чётко видно: прилетела мина — направленный удар с мелкими осколками, застрявшими в бетоне. Там же висят части человеческих внутренностей. Где-то на балконе, поняв, что никто не придёт, истошно кричит забытый кот...
— Кто первый? — строгим взглядом обводит людей особист.
Мне надоело ждать, надоело мёрзнуть, тем более, что я не собираюсь ничего утаивать, да и нечего:
— Пройдём! — Не "пройдёмте", а "пройдём", словно я преступник, особист крепко берёт меня повыше локтя и подталкивает перед собой. Естественно, а как ещё они должны к нам относиться? Мы ведь — с той стороны....
"Ты вспомнил? Ты точно ВСЁ вспомнил?" — смотрит на меня подслеповатыми глазницами старенький дом.
тот самый дом. в этом году стал оживать
Перевёрнутый крышей вниз, этот старичок отражается в ближайшей луже. Его соседям повезло: такие же точно дома, но с пластиковыми окнами, выкрашенные в нарядный солнечный цвет, оштукатуренные и утепленные, с перекрытыми крышами весело подставляют свои стёкла майскому дождю. Он же — покинут, забыт. Круглое слуховое окно уже давно лишилось не только своих стёкол, но и рам. А вот за ним виднеется...
— Здравствуйте, Сан Саныч? Я по объявлению. Болгаркой и перфоратором пользоваться умею, также с электрикой имел дело! — первый звонок в новой для меня стране.
— У нас оплата — полтора рубля в день, устроит?
— Ой, конечно устроит! Мне из Берёзовой Рощи в город — 65 рублей, да обратно столько же, да по городу от силы 60, значит, 1000 точно мне останется, даже с обедом! — еле сдерживаю свою радость: Лису уложили в больницу на две недели, никаких выплат беженцам не положено, хотя местные думают обратное и очень завидуют. Только услышав, что я с ЛНР, даже не прекращают разговор — бросают трубку. А вопрос, откуда я, возникает постоянно: выдаёт говор. И, пока я пытаюсь найти хоть какую-то подработку, деньги, обменянные на границе и выданные для оформления документов, медленно кончаются.
— Из Берёзовой Рощи?!...Вы знаете, наверное, ничего не выйдет: Вы будете приезжать поздно, уезжать рано, и, в конце-концов, тысяча — это очень мало. — Теряется человек на том конце провода.
— Да Вы не переживайте! Давайте попробуем? — очень, очень сильно надо его убедить.
— Хорошо, приезжайте завтра на Шмидта 22, к девяти.
И вот, раннее утро, маршрутка в город опаздывает, со слипающимися глазами пытаюсь держаться за поручень: нас, в поисках подработки, много, а ещё местные, чьи места в маршрутке распределены уже много лет, потому что отправление — раз в полтора часа. Ехать надо через всю Пензу. С ужасом узнаю, что в огромнейшем городе нет метро и нет подземных переходов. А ширина дорог — от силы две полосы. Стоим в правом повороте, ожидая своей очереди на проезд, почти сорок минут.
— Я же говорил — Вы будете слишком поздно приезжать, ну, раз уж приехали, давайте попробуем, что получится. — Судя по всему, я единственный, кто откликнулся, вероятно, оплата очень сильно занижена.
Меня знакомят с бригадиром, который ставит задачу и раз в два часа подходит, неодобрительно цокая языком, да приговаривая "что ж, день покажет..." К концу дня мне предлагают:
— Два рубля в день устроит? В остальном всё нормально, но у нас, чтобы хоть что-то заработать, надо быть на объекте в 8 и уезжать в 18.
Просто не могу передать, насколько я счастлив. Много позже понимаю, что Сан Саныч выторговал мне эти дополнительные 500 рублей. Значит, действительно никого не было, кроме меня.
Мы уже месяц на стройке, каждый день возникает желание всё бросить: очень тяжело, бригадир требует выполнения больших объёмов, но и я уже знаю: приехать можно к 9, к 17 всё будет сделано, местные уйдут в полдень, они никогда не работают всю смену, остаются только узбеки, да мы, кому некуда деваться.
— Хохлы, берите кабель и несите на 14 этаж!
— Не называй меня "хохол"! — злюсь, но говорю, как будто в шутку.
— Я из ЛНР! Или обращайся по имени!
— Ладно-ладно, не кипятись, — примирительно поднимает руку бригадир, — несите кабель. Кстати, я знаю, что у вас печек нет, могу мультиварку продать, за полторы тысячи. Бесплатно не отдам, но это половина цены. Пойдёт?
Конечно, пойдёт, эта мультиварка выручает нас не один год после того разговора… Мы стоим на балконе пожарной лестницы. С восьмого этажа открывается красивый вид, всё в зелёных деревьях, как будто не в центре города, а в лесу, но вот, если подняться выше, будут видны не деревья, а сплошные гаражи, да парковки, очень удручающее зрелище:
— Наиль, а что это там, с боку?
— Это ж дом, возле которого проходная, где ты заходил, а крыша пробита — наверное, обвалилась, дом заброшен... И вот ещё что, у тебя же нет одежды нормальной для стройки, завтра привезу тебе футболки: ты моего роста, должны подойти.
— Ой, неожиданно, спасибо, сколько я тебе должен? — Наиль насмешливо смотрит на меня:
Нас перебивает бригадир, обращаясь ко мне:
— Ты с лоточными системами работал? Нет? Ладно, научишься.
Мы работаем на школе. Работа много проще той, что была, но очень часто приходится подниматься и спускаться с лесов, передвигая их. Настолько, что через пару недель я начинаю нравиться себе в зеркале. Лето, жарко. В воздухе огромная влажность: Поволжье. Идём на обед в вагончик.
Внезапно замираю и не могу пошевелиться, не могу сосчитать количество прилётов — очень, очень, очень много, просто миллион, я не знаю такого вооружения, трясётся земля, трясётся всё, никакого свиста нет, а это значит, что летит по мне, что последние секунды... почему-то через минуты тряски я ещё жив, потихоньку взгляд фокусируется на выезжающем из-за угла тракторе с трамбующе-вибрирующим устройством.
— Ты бы видел себя, ты белый, как стена, был, — переглядываются между собой мужики, — мы зовём, а ты замер и всё, только белеешь прямо на глазах.
Прошло два года, всё ещё просыпаюсь от грома, всё ещё считаю количество стен между мной и улицей, когда снаружи проезжает, гремя всеми вагонами, поезд. Наиль в "Вагнере", а я так и не вернул ему книжку о Короле и Шуте...Бригадир — борется с раком...
И о нас напоминают лишь огромные, 16-тиэтажные дома, новенькие, с огороженной территорией, даже в пасмурную погоду сверкающие отделкой и зеркальными окнами. Отделкой, куда я тоже приложил руку. Высятся они, затмевая дом с проломленной крышей, разбитым слуховым окном и чёрными рамами, отражающимися в луже...
...концерт заканчивается короткой музыкальной пьесой, то ли клавесин, то ли орган, то ли синтезатор, просто тянут ноты, одну за одной, уже не лениво, а будто обречённо. Кланы маршируют, волынщики играют, никто не собирается сдаваться.
