"Дружба, жвачка и конец света" (глава восьмая). Ностальгическая история о конце 90-х
– Ты сегодня какой-то тихий, – мама погладила меня по голове, ставя кружку с чаем рядом с тарелкой, полной оладьев. Я в ответ только пожал плечами и выдавил из себя улыбку. – В школе все хорошо?
– Да, – получилось невнятно, так как я уже успел набить рот оладьями, чтобы избежать неприятного разговора.
– Хорошо.
Мама села напротив. Ничего хорошего это не сулило.
– А как зовут ту девочку?
Я замер.
– Папа сказал, что ты какую-то девочку часто фотографировал.
Попал. А ведь он обещал никому не говорить! Хотя, должен был догадаться, маме-то он все рассказывает.
С четвертого класса папа меня брал с собой печатать фотографии. Поздно вечером, как правило, зимой или осенью, потому что летом у нас белые ночи, мы плотно задергивали занавески в моей спальне, выключали свет и начиналось волшебство. Папа устанавливал какую-то непонятную аппаратуру, похожую на проектор и микроскоп одновременно. В нее заряжалась пленка, потом он ставил ванночки с реактивами (проявитель, закрепитель и что-то еще), доставал фотобумагу. Все это делалось в свете небольшой лампы с красным стеклом. Когда на бумаге появлялось изображение с пленки, ее отправляли в плавание по реагентам (как в той сказке, когда главный герой прыгал из котла в котел), и в результате получались фотографии.
Я любил фоткать. До сих пор люблю. У нас было два фотоаппарата: старенький «Зенит» и более молодая и компактная «Смена 8М». Оба в жестких чехлах. Научив меня обращаться с ними, отец отдал мне «Смену», пообещав со временем купить современную технику с цветной пленкой. Так вот, когда все кадры в моей «Смены» заканчивались, мы с папой закрывались в спальне и печатали их. И в последний раз на пленке оказалось слишком много Карины. Конечно, папа начал осторожно задавать вопросы. Я признался, что это новенькая, но сказал, что она случайно попала в кадр. Он, разумеется, не поверил. И вот теперь информация дошла до мамы. А она так просто от меня не отстанет.
– Это Карина, – наконец, ответил я, проглотив непрожеванный оладьевый комок. – Новенькая.
– Она тебе нравится? – улыбалась мама. Ее прям распирало от любопытства, но, надо отдать ей должное, она держалась достойно.
– Ма-ам, – я скривился и с удвоенным усердием налег на оладьи.
– А что такого? Симпатичная девушка…
Симпатичная? Симпатичная?! Да первая красавица школы по сравнению с ней пыльный мешок! Карина грациозная, ее смех, словно плеск весеннего ручья, а глаза, да в них утонуть можно! Если бы она не была идеальной, разве побоялся бы я к ней подойти и поговорить?
Побоялся бы.
– Ма-а-ам!
– Пригласи ее в гости, – не отставала мама. – Вы с ней дружите?
– А-а-а, – пока я стонал, кусочек пережеванного месива выскочил на стол, и я поспешил прикрыть рот.
– Ладно-ладно, поняла, отстаю, – мама подняла руки, будто и правда сдаётся, но я-то знал, что это еще не конец. – Я сегодня тетю Машу Самойлову встретила.
Она была мамой Пашки Самойлова. Невысокая, но горластая женщина с сильными руками и железобетонным характером. Тетя Маша проработала на пилораме лет восемь или даже десять, и с тех пор ничего и никого не боялась, кроме своего мужа. А я боялся их обоих, да и Пашку тоже. И то, что мама завела разговор о тете Маше, меня насторожило.
– Они видеоплеер купили, – мама на секунду смутилась, будто с ее губ чуть не сорвался вопрос: «Только не пойму, на какие деньги?». – Тетя Маша попросила, чтобы ты пришел, помог его настроить.
– Я не могу, – бледный, как простыня монашки, выпалил я не задумываясь.
– Я ей уже пообещала, что ты придешь, – расстроилась мама. – Им больше не к кому обратиться.
Ненавижу я, когда она так делает! И взгляд такой – сурово-доверительный, чтобы меня проняло. Мама будто говорила, что не так уж часто просит меня о чем-то, а тут и вовсе дело пустяковое, я всем соседям «видаки» настроил. Только заведя об этом речь, она уже знала, что я соглашусь.
– Так ты им поможешь?
Я покивал, уткнувшись в кружку с чаем.
– Только не затягивай. Сходи, до выходных, а лучше – сегодня.
«Сегодня» я не пошел. Сказал, что у нас с Венеркой и Максом дела. Мы и правда собирались обсудить наш проект, но Максим не пришел. Поэтому мы с Веником просто болтали и коротали время за игрой в фишки на полу в его комнате. У него сохранилось штук сорок с покемонами. И почти половина из них теперь лежала на моей половине «ринга».
– Я бы на твоем месте не ходил к Самойловым, – заметил Венерка, услышав о просьбе моей мамы. – Или давай вместе пойдем. Двоих-то он нас не тронет.
Мне вдруг вспомнилось выражение лица Венерки, когда его вытолкнули из той машины, где сидел друг Пашки Самойлова.
– Нет, я лучше сам. Его ведь может и дома не быть.
– Тогда лучше завтра иди, после обеда. Или вечера дождись, чтобы он ушел куда-нибудь. Я слышал, они по вечерам на крыльце клуба бухают.
Последняя фраза прозвучала жестко, будто произнес ее вовсе не мой вечно неунывающий друг, а человек, знающий о жестокости не понаслышке.
– Угу, – я покивал, взял две фишки (одну свою, а вторую – Венеркину), положил одну на другую рубашкой кверху и ударил ими о голый, крашеный пол. Обе перевернулись картинкой, и я сгреб их в свою кучу.
– Мы в спорткомплекс пойдем завтра? – попытался сменить неприятную тему Веник.
Я застыл на секунду, в голове зашумело.
– Да, можно, – слова пришлось выдавливать, как зубную пасту из полупустого тюбика.
Венерка посмотрел на меня каким-то непривычным взглядом.
– Ты накрасился?
– Чего? – я засмеялся неестественно тонким голосом. – Ты гонишь что ли?
Я накрасился. И красился уже второй день после того удара в спорткомплексе. Тайком брал мамину пудру и мазал левое веко. Слюнявый зарядил мне в лоб (и он прошел проверку на прочность), но задел переносицу и глаз. После встречи с его слюнявым кулаком, веко немного припухло и потемнело. Приходилось маскировать, чтобы не вызывать подозрений у близких. Синяк уже сходил, и я надеялся, что выберусь из этой истории без последствий в виде расспросов. И тут это.
Венерка оказался на удивление серьезен. Он посмотрел на меня внимательно, опустил взгляд к фишкам и пробурчал:
– Понятно.
Играть он расхотел. Ушел на кухню, попил воды и вернулся, чтобы собрать фишки в коробку из-под «Сникерсов». Шоколадки привез его дядя дальнобойщик прошлой зимой.
– Помнишь… – начал было Венерка, но тут же замолчал. Он стал еще серьезнее, и если поначалу меня это смешило, теперь стало не до смеха. – Когда меня в лес повезли, я почему-то все время про вас думал. И про маму. Что подведу вас с проектом, что мама будет горевать после моей смерти. Страшно было… – Веник сжал руки в кулаки, не замечая, что мнёт картонные фишки. – Они хотели, чтобы я перед Толиком извинился. А я не стал.
Венерка умолк. Мне показалось, что он сейчас заплачет, но глаза быстро высохли.
– Тебя били?
Он покивал.
– В живот, – он показал пухлым пальцем на солнечное сплетение, – и по голове. И руки выкручивали.
Венерка все-таки заплакал, тяжело всхлипнул и заставил себя успокоиться.
– Помнишь друзей Антона? – я достал платок, наслюнявил его и начал стирать пудру с глаза, оголяя пожелтевший синяк. – Я в тот день рюкзак там забыл. Когда вернулся… Антону плохо очень было. Потом его дружки пришли. У меня будто крышу сорвало. Наорал на них, чтобы уходили, ну и… получил. После этого Антон их сам вышвырнул.
Стерев пудру, я через силу улыбнулся другу.
– Не ходи к нему.
– К кому?
– К Самойлову.
– Я пообещал.
Венерка с пониманием кивнул, подошел и похлопал меня по плечу.
– Пусть бы все они провалились, – его рука сжалась на моем плече, как недавно на фишках. – Все эти Толики, Пашки и те оглобли из спорткомплекса! Они ведь никогда не отстанут от нас?
Я не знал, что на это ответить.
– Если он тебя тронет… – начал, распаляясь Венерка, но я его прервал.
– Он меня не тронет. При своих родителях не станет. Я его маму знаю – она кому хочешь хребет перешибет.
Венерка повеселел.
– Я бы на такое посмотрел!
Мы еще немного пофантазировали на тему тяжелой руки тети Маши, а потом сели смотреть «Трех амигос» по телику. Это был первый фильм, который я с удовольствием посмотрел за последние несколько дней.
Книга целиком здесь.
На пикабу публикую по главам.
