Привык человек ко злу - он его считает своим нормальным состоянием. А добро ему кажется чем - то неестественным, стеснительным, для него непосильным. Если же человек привык к добру, то делает его не потому, что надо, а потому, что не может не делать, как не может человек не дышать, а птица - не летать.
Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)
Спасибо за внимание. Фото мои. Если вам было интересно и полезно, ставьте плюс. Это позволит показать материал, как можно большему количеству людей.
Я провел великолепные битвы Это тренировка для ума Только позови И у нас появится место для тебя Безупречность привлекает Силу Ты готов на этот ад? Который принесет свободу Наивысшее счастье среди вечных благ Так стоит ли оно того Решайся, брат или сестра Выбор за тобой Пускай хотя бы ненадолго Зажжётся новая звезда И распахнутся двери рая И утром новая заря Заполнит все вокруг до края
Разум это Свет Мы кусочки солнца жизнь совсем не маленькая штука, попробуйте прочувствовать ее полностью И тогда она покажется вам бесконечно длинной Приходится создавать самому себе приключения Но память это свойство изменяемое со временем и зависит от индивидуальности Но некоторые моменты остаются в кругозоре внутреннего ока Мы целые вселенные Вечноменяющиеся Некоторым все равно на похвалу У них свой рассчет Та скамейка помнит меня и спящего у меня на руках маленького сына Пусть эта картина упорхнет в вечность
У нас есть реально компас внутри
Который в состоянии отличить реальность от вымысла
В основанном на реальных событиях рассказе «В относе морском» архангельского писателя Бориса Ше́ргина льдину с тремя поморами-зверобоями уносит ветром-побережником в море.
Ужас вмиг охватывает несчастных, но на протяжении каждого из последующих мучительных дней они отважно борются за выживание и стараются не падать духом.
Когда же спустя две недели льдину выносит в Ледовитый океан, и никакой надежды на спасение не остается, наступает самый зловещий и торжественный момент рассказа. Один из зверобоев достает из сумки три свертка и произносит:
— Брат, племянник!.. Смерточка пришла!
В каждом из раскрытых онемевшими от холода пальцами свертков — рубаха смертная долгая, саван с кукулем, венец на голову, лестовка полотняная. Это погребальная одежда, которую поморы «по вековечному обычаю» брали с собой на промысел. Пока герои умываются, расчесывают бороды и прощаются с желанными, по спине читателя бежит крупная дрожь.
Я прочитал этот рассказ во время своего прошлогоднего путешествия по архангельскому Кенозерью, и он произвел на меня сильное впечатление. Будто бы он точно зеркалил дух мест, по которым я перемещался.
Лекшмозеро, Кенозерский национальный парк
Уже в этом году в Поонежье — более северном регионе области — от одной девушки с повышенным уровнем поэтичности и мистичности в крови я услышал историю об архангельском художнике и сказочнике Степане Писахове. Тот, воротившись из длительного путешествия по южноевропейским странам к родной северной природе, воскликнул в восторге: «Как будто глаза прополоскались!» Фраза врезалась в память, вновь точно описав какое-то мое подспудное ощущение от здешних мест.
Спустя два визита на Русский Север и еще некоторое время на рефлексию мне кажется, что я наконец понял, какое.
И в Кенозерье, и в Поонежье я наблюдал за тем, как Север — величественный, спокойный, отрешенный — смотрит на суету южан. Конечно же, видит, замечает ее, но во взгляде его нет удивления, снисходительности или насмешки. Равно как нет и сочувствия или сожаления о бессмысленности этой суеты. Север просто равнодушно и безмолвно передает всем готовым внимать свое сообщение.
О чем же оно?
Венки в пруду в Малых Карелах под Архангельском
В английском языке есть емкое слово Sublime, обозначающее нечто несоизмеримо большее нас, непостижимое для человеческого уровня сознания и непередаваемое словами. Мистическое, запредельное. Бесконечно-вечное, если хотите.
С саблаймом можно столкнуться, попав в бескрайние снега, безбрежные окияны, разглядывая бесконечное звездное небо или пребывая в измененных состояниях сознания. Возвышенный и грандиозный в своей запредельности, саблайм вызывает одновременно и восторг, и животный страх перед неизведанным. От него хочется бежать, но в то же время к нему таинственным образом тянет.
Почему? Все просто: столкновение с саблаймом эффективно и эффектно показывает человеку его истинный масштаб. А вместе с ним — истинную значимость всех его дел и забот. Мгновенно расставляет приоритеты и вносит ясность — дефицитный ресурс современности.
Какая же тут связь со смерточкой, как ее ласково величают поморы?
Пияла, Архангельская область
А переход-от изящный: смерть — как самое непостижимое и запредельное в жизни — это абсолют саблайма. Это точка, в которой для каждого из нас бесконечность разделит себя на ноль, схлопнет время и пространство, и все мирское мгновенно потеряет свое значение. Соприкоснувшись даже в мысли с этим хтоническим ужасом, как тут же не возрадоваться самому факту жизни с ее простыми радостями?
Ощущая близость антонима бытия, юный сын главного героя запричитает о навеки уходящих простых радостях человеческой близости:
— Мила моя матушка, знаешь ли, что сына во гроб наладили? Желанная невеста Катенька, осталась у нас с тобой игра не доиграна! Дорогой подруг Герман Олегович, песенка наша не допета!
Интересно, что унесенные в море зверобои получают опыт столкновения с тотальным, мультиканальным саблаймом: они не только потеряны в грандиозном пространстве и времени, не только в буквальном смысле ходят по отделяющему их от смерти «тонкому льду», но от холода и голода их также начинает «блазнить» — в измененном состоянии сознания они слышат несуществующие звуки и запахи.
Вряд ли бы мы в здравом уме и рассудке хотели попасть в такую ситуацию, как наши герои-поморы. Мы хотели бы ощущать остроту жизни, при этом ей не рискуя.
Но как?
Лесовоз «Иоганн Махмасталь», Северная Двина, Архангельск
К счастью, для этого в безопасной части саблайм-спектра и есть Север, который позволяет прополаскивать глаза без риска для жизни. Своим масштабом и безвременьем он транслирует нам классическое сообщение memento mori, но без южного пафоса и единого слова.
Иронично, что хотя концепция memento mori и была разработана античными философами в знойном средиземноморском регионе, но как будто бы специально для экспорта на Север. Ведь в пестрой веренице событий, среди буйной растительности и будоражащих ароматов южной dolce vita мысль о том, что когда-то все это навеки закончится, кажется до абсурдности неправдоподобной.
А вот на Севере напоминание о смерти органично и ненавязчиво физически разлито по всему пространству: оно и в походной в сумке помора, и в каждом элементе величественной природы, которой так восхищался Писахов. Оно позволяет той самой мысли, которую мы всю жизнь от себя бессознательно гоним, незаметно преодолевать мембрану человеческого сопротивления и по капле проникать в сознание. Одновременно изгоняя раба.
Север гомеопатическими дозами дает нам телесное предвкусие смерти, которое вмиг делает все вокруг ярче, четче, яснее. Без пестрых шоу, лишь одним своим присутствием он обостряет ощущение ценности и скоротечности жизни тогда, когда мы еще вовсю готовы ей насладиться.
Главная идея Веданты, что все имеющее имя и форму преходяще. Земля преходяща, потому что имеет имя и форму. Небеса также должны быть преходящи, как тоже имеющие имя и форму. Вечное небо было бы противоречием в словах, так же как и вечная земля, потому что все, имеющее имя и форму, должно начинаться во времени, продолжаться во времени и оканчиваться во времени. Это – установленное положение Веданты, и потому небеса не признаются ею.
В Самхитах мы встречаем идею, что небо вечно, почти ту самую идею которая преобладает в настоящее время в Европе среди магометан и христиан. Вся разница только в том, что у магометан она немного конкретнее. Они говорят, что небо это место, где есть сады, вдоль которых текут реки. В пустынях Аравии вода – нечто очень желательное, и потому магометане всегда стараются сделать свои небеса полными воды. Я же родился в стране, где шесть месяцев в году идут дожди, и полагаю, что представлял бы себе небо, как место сухое, с чем со мною были бы согласны и англичане.
Вивекананда
Эти небеса в части Вед, содержащей Самхиты, считаются вечными. Отошедшие идут в них, получают там прекрасные тела, встречают своих предков, детей и родственников и живут с ними вечно, ведя такую же точно жизнь, как здесь, только гораздо счастливее. Все затруднения и препятствия этой жизни к счастью там исчезают, а все хорошее в ней и все ее наслаждения остаются. Но я должен напомнить вам, что, как бы удобным ни находили люди все это, между удобством и истиной есть разница, и бывают случаи, пока мы не достигли совершенства, когда истина совсем не то, что удобство. Человеческая природа очень консервативна. Раз начав делать что-нибудь, ей трудно остановиться. Ум отказывается допускать новые мысли, потому что процесс мышления так утомителен.
Но в Упанишадах делается страшное отступление (от прежних взглядов). В них заявляется, что эти небеса, где люди живут со своими предками, не могут быть вечны, так как все, имеющее имя и форму, должно умереть. Если небеса есть и имеют форму, они со временем должны перестать существовать. Может быть, до этого пройдут миллионы лет, но рано или поздно наступит время, когда они исчезнут. В это же время, т.е., одновременно с указанною только что идеей, возникает другая идея, что души возвращаются назад на землю, и небеса служат только местом, где души наслаждаются некоторое время плодами своих добрых дел. Когда же действие последних кончается, они возвращаются к земной жизни. Из этого ясно, что уже в эти ранние времена человечество имело некоторые понятия о философии и причинности. Здесь наши философы говорят почти как дети, но дальше увидим, как они выразили те же идеи языком философии и логики. Читая эти книги, вы заметите также, что в них рассматриваются предметы внутреннего восприятия.
Если вы спросите меня, может ли Веданта быть применена к практике, я отвечу, что она сначала применялась только к практике и уже после обратилась в философию. Вы сами можете видеть, что эти вещи раньше должны быть восприняты и осуществлены и затем уже записаны. Древним мыслителям говорил сам мир: им говорили птицы, животные, солнце, луна: и мало-помалу они непосредственно познали эти вещи и проникли в самое сердце природы. Они достигли этого не путем размышления, не силою логики, не собиранием вкладов чужих умов и составлением толстых книг, как это делается в новейшее время, и не так, как делаю теперь я, взяв одно из их творений и составляя из него длинную лекцию; нет, они должны были все открыть сами. Для них важнее всего был личный опыт, и это будет всегда так; религия всегда была и будет самым практическим знанием, а не какой бы то ни было теологической теорией. Она всегда сначала – практика, а потом – знание. Идея, что наши души возвращаются, уже есть в Упанишадах. Те лица, которые совершают добрые дела с мыслью о результате, получают его, но он не будет вечен.
