Болото
Васюганские болота. Не просто топи, а бескрайнее, древнее море спрессованной тины и страха. Здесь небо давит свинцовыми тучами, а воздух густ от запаха гниющих тысячелетий. Именно сюда, в самое сердце этого серо-зеленого, стерильного ада, по глупости и алчности занесла нас старая карта, найденная в дедовском сундуке. «Золото купцов-староверов», гласила пометка. Идиоты.
Нас было трое: я, Сергей и Петрович, наш бывалый, казалось бы, проводник. Петрович ушел первым. Не провалился, нет. Это было хуже. Мы шли по узкой, зыбкой гати среди белесых стволов мертвых берез, как вдруг он остановился. Замер, будто вкопанный, уставившись в черную воду слева. Лицо его посерело.
- Не смотрите, - прохрипел он, но было поздно. Я мельком увидел в воде, под тонкой пленкой ряски, проплывало лицо. Его лицо. Только глаза были пустыми, как у дохлой рыбы, а рот растянут в беззвучном крике. Петрович вскрикнул, рванулся назад, оступился и гать под ним просто разверзлась. Не брызг, не всплеска, тихий, жадный чавк и болото приняло его, как мать дитя. Только пузыри, лопнувшие с густым бульканьем, напоминали, что он был здесь секунду назад.
Сергей начал орать и метаться. Мы побежали, вернее, попытались бежать по этой проклятой зыбкой тропке. Туман, который висел всегда, сгустился до молочной стены. Воздух стал тягучим, сладковато-тошнотворным. Дышать было все труднее и звуки как шепот из самой трясины, будто тысячи гниющих губ шевелятся под ногами. Хлюпанье, переходящее в тихий, протяжный стон. А иногда - отчетливый плач ребенка, доносящийся из глухой чащи, куда не ступала нога человека лет сто.
Сергей сломался у огромного, покосившегося кедра, обвитого лианами, похожими на черные кишки. Он упал на колени, рыдая, что это наказание за осквернение святого места. Я тянул его, кричал, что надо идти. Он оттолкнул меня и в этот момент из-под корней кедра, прямо из черной жижи, медленно выползло что-то. Не животное. Не человек. Слизь, неясные очертания, напоминавшие сплющенный, гнилой череп с впадинами вместо глаз. Оно не шло - оно сочилось по земле, оставляя за собой блестящий, вонючий след. Сергей замер, глядя на это видение с тупым ужасом. Существо коснулось его сапога. Тихий шипящий звук, как от раскаленного железа, опущенного в воду. Сергей даже не закричал, он просто начал таять. Кожа, плоть, одежда, все пузырилось и стекало вниз, превращаясь в ту же черную жижу. Его глаза, полные немого вопля, последними исчезли в кипящей массе. Через минуту от Сергея не осталось ничего. Существо медленно втянулось обратно под корни, оставив лишь дымящееся пятно.
Я бежал, без мысли, без надежды, ноги вязли в трясине по щиколотку, потом по колено. Гать кончилась. Я продирался сквозь чахлые сосны и багульник, задыхаясь от его ядовитого дурмана. Туман стал цвета запекшейся крови. Солнца не было видно, но свет был грязно-багровый, как из открытой раны. Я понял: болото играет со мной. Оно не хочет, чтобы я быстро умер. Оно хочет насладиться.
Я нашел островок. Клочок твердой земли среди бескрайней топи, поросший кривыми березами. Упал, обессиленный. И тут услышал. Сначала тихо, потом все громче. Стук, методичный, мерзкий, как будто кто-то бьет мокрым поленом по пустой бочке. Он шел со всех сторон, из-под воды, из тумана, отовсюду. И еще голоса. Петровича: «Не смотри... не смотри...». Сергея: «Помоги... горю...». А потом голоса стали чужими, древними, скрипучими, нараспев шепчущими на языке, от которого стыла кровь. Они рассказывали о потопленных деревнях, о костях, что веками лежат в жиже, о гневе земли, которую потревожили.
Я зарыл лицо в мох, воняющий плесенью и смертью. Стук усилился. Земля подо мной задышала. Мягко, волнообразно. Я поднял голову. Корни берез на краю островка шевелились, как бледные черви, медленно погружаясь в трясину. Сам островок уменьшался. Болото пожирало его и меня вместе с ним.
Я встал. Бежать? Куда? Багровый туман сомкнулся стеной. Стук слился в сплошной, безумный гул, бивший по вискам. И сквозь туман я увидел их. Тени. Высокие, бесформенные, колышущиеся, как водоросли на течении. Они стояли по краю исчезающей суши. Не приближались, просто ждали. Их пустые глазницы смотрели на меня, ждали, когда последний клочок земли исчезнет подо мной.
Ноги уже по щиколотку в ледяной, тягучей жиже. Она не просто холодила, она жгла, как кислота. Ощущение тысяч крошечных щупалец, обволакивающих сапоги, пытающихся просочиться внутрь. Я понимал - это конец. Болото не отпускает тех, кто потревожил его покой. Оно переварит меня, как переварило Петровича и Сергея. Как оно переваривает все здесь за тысячи лет. Мои кости станут частью этого вечного, живого болота. Мой страх - его пищей.
Последнее, что я услышал, перед тем как черная, сладкая вонь окончательно заполнила легкие, а ледяная жижа сомкнулась над головой, был шепот, прямо в ухо, теплый и липкий, как гниющая плоть: «Ты остаешься с нами навеки...».
И тишина. Лишь вечный, ненасытный чавкающий всплеск Васюганских болот, перемалывающий еще одну жертву.
