Лига историков

Все германские войска, которые ныне находятся на территориях, составлявших до войны Россию, должны равным образом вернуться в пределы Германии... как только союзники признают, что для этого настал момент, приняв во внимание внутреннее положение этих территорий.

авайте просто воевать (с) - и возражения, даже если они прозвучали, услышаны не были.

1-й Средне-Сибирский корпус генерала Пепеляева, действуя совместно со 2-й пехотной чешской дивизией, двигался к Перми. Сама по себе Пермь как место, где живет сколько-то там жителей, которых можно забрить в солдаты, или, наоборот, поубивать, чтоб не ушли к красным, значения особого не имела, ибо была в то время крохотной. Однако в Перми находились железнодорожные мастерские, в которых со всеми удобствами можно было ремонтировать и подшаманивать все, что двигается по железным дорогам - а со времен Крымской войны по ним двигалось примерно почти всё. В Перми стоял прекрасный железнодорожный мост, обеспечивающий снабжение через протянувшуюся с севера на юг Каму, которую не каждая птица перелетит. Зимой можно и по льду, разумеется, передвигаться, но толкать при этом перед собой локомотив неудобно. Сама Кама - тоже дорога, и зимой, и особенно летом. А уж когда по ней плывут бронепароходы - вообще загляденье. В Перми есть казармы и арсенал, настоящая больница с настоящими врачами, и склады с продовольствием - натуральный приз для победителя. В Пермь ведут дороги со всех окрестных уездов, а из Перми - на недавно отбитую красными Казань и Вятку - последний ключевой опорник на пути к Архангельску и ожидающим там союзникам.

Рядом с Пермью стоит Мотовилиха - пушечный завод, один из всего трех, выпускавших в России артиллерию и боеприпасы к ней. Он же являлся мощной ремонтной базой, причем не только для вооружений, но и для пароходов. За лето и осень 1918-го, к примеру, Мотовилиха бронировала и вооружила 5 пароходов, построила 5 бронепоездов, в том числе «Первый Морской бронепоезд имени В. И. Ленина». Кроме того, Мотовилиха - кузница рабочих кадров. Кто успокоит вечно недовольную Мотовилиху - получит десять тысяч квалифицированных работяг, которых можно использовать где угодно. И до недавнего времени не было у большевиков на Урале надежнее социальной базы, чем Мотовилиха.

Недокорм, белое подполье, эсеровская оппозиция и бескомпромиссная жестокость недавних коллег, привыкших решать проблемы револьвером ввиду обычной бесполезности доброго слова, привели Мотовилиху в бурление. Все были за революцию, разумеется. Но белые - тоже за революцию, они же ее и начали, о чем никто из современников не забывал, в отличие от потомков.

Тем временем, дела на фронте перед наступающими войсками Пепеляева у красных шли не очень. С гор, не вылезая из боев, вдоль Горнозаводской железной дороги отходила 1-я бригада Филиппа Акулова - участника русско-японской, бывшего полицейского урядника, героя Первой мировой - натурального пса войны, мастера маневра и комбинированного использования всего, что могло убивать белых. В революцию Акулов пришел сразу с фронта ПМВ, в январе 1918-го. Вступив летом добровольцем в формирующийся 1-й Крестьянский Коммунистический полк, к осени он уже стал его командиром, а полк получил наименование «Красных орлов»: Акулов предпочитал называть подчиненных орлами, а не «Эй, ты!». Вместе с революционным пафосом полку было вручено Красное знамя ВЦИК. Один из ассистентов знаменосца - юный Филипп Голиков. В составе бригады, кроме «Красных орлов» - Камышловский полк, прошедший рубилово за станцию Кын, отряд китайских гастарбайтеров из Алапаевска - 225-й Китайский интернациональный полк, Путиловский Стальной кавалерийский полк, и даже Красные венгерские гусары.

В конце ноября камышловцы под командованием Бронислава Швельниса совместно с китайцами бывшего подполковника армии Цинской империи Жен Фученя и эскадроном венгерских гусар при поддержке балтийских моряков на бронепоезде приняли бой у станции Выя с 16-м Ишимским стрелковым полком белых под командованием капитана Н. Н. Казагранди, и вышли из него с существенными потерями. Оба комполка были убиты.

Вот эти прошедшие адище остатки боевых частей погибшей 3-й бригады и принял к себе Ф. Акулов, вместе с обороной восточных подходов к Перми. После взятия Лысьвы в начале декабря во фронт 29-й и 30-й дивизий был вбит белый клин с перспективой введения резервов и окружения, как минимум, 29-й дивизии красных, в состав которой входила бригада Акулова. Порыв сдерживал до поры до времени Первый Морской (! - потому что укомплектован моряками) бронепоезд «В. Ленин», вооруженный батареей морских орудий и пулеметами, но бесконечно эти маневры продолжаться не могли. Комбриг-1 был в курсе этих нехитрых правил, и ударил первым. Лично возглавив сводный отряд из путиловцев и разведчиков из числа Красных орлов, Акулов атаковал беспечно перекуривавшие авангарды 3-го Барнаульского полка белых. Офицерскую роту изрубили сразу, но артиллеристов оставили - договорившись с сибирскими пацанами, развернули пушки и открыли огонь по отступающей пехоте, и подходящим резервам. С собой увели 160 пленных, 2 орудия, пулеметы и надежду белых на теплый ночлег в ближайшее время.

Продолжившаяся в следующие дни борьба за писюны шла с переменным успехом. Прибывающее в бригаду пополнение никуда не годилось - голодные и необученные маршевые роты уходили в бой прямо из эшелонов, и разбегались в разные стороны при первых выстрелах. Тем не менее, Красные орлы, собирая тех, кто удрать не успел, упорно держали укреп на Сосновой горе до 20 декабря, сократив численность наступающего 4-го Енисейского полка до пары батальонов.

В это время к югу от Перми Блюхер собирал по всей своей 30-й дивизии тактические группы. 2-я армия, получившая приказ обеспечить правый фланг 3-й, предпочла наступление в перспективном южном направлении, поэтому надеяться приходилось лишь на себя, и обещанные штабом армии резервы. За Лысьвой, в районе от д. Кормовища до Кын-завода, погибала Особая бригада 3-й армии. Взорвав ж.-д. пути у ст. Крутой лог, белые вынудили красных отогнать в Кормовище два бронепоезда, третий сошел с рельс.

Белые использовали уже неоднократно применяемый прием: вытащили из деревянных шпал железные костыли, чего не могли заметить машинисты, и в результате многотонная машина сошла с рельсов. Шквальный ружейно-пулеметный огонь «белых» не позволял команде бронепоезда отремонтировать железнодорожный путь. Бой, начавшийся 1 декабря около 11 часов утра, продолжался весь день до темноты. Израсходовав боезапас и потеряв часть команды, в том числе помощника командира И. Шерстобитова (командир бепо И. Деменев в тот момент находился в Лысьве), команда приняла решение взорвать один броневой вагон. Оставшиеся в живых члены экипажа вели бой из второго вагона. Как отмечалось в приказе по войскам 3-й армии Восточного фронта за № 503 от 7 декабря 1918 года: «…около 15 часов 2 декабря в указанном месте все еще была слышна пулеметная стрельба… Не рассчитывая на помощь, оставшиеся в живых бойцы бронепоезда взорвали второй вагон и паровоз и под покровом ночи лесом ушли в Лысьву» (О. А. Мельчакова. «…И наш бронепоезд». Правда и вымысел)

К 3-му декабря остатки Особой бригады оставили Кормовище, открыв белым путь к Лысьве. Формируемая ударная группа под общим командованием С. Г. Фандеева, включавшая в себя полк красных гусар, 1-й Уральский кавалерийский полк и моряков из Кронштадта, при поддержке легкой батареи (всего около 1000 бойцов), имела задачу выйти в тыл 1-му Средне-Сибирскому корпусу в районе Лысьвы (д. Кормовище, между Лысьвой и Кын-заводом), и свою задачу она почти выполнила, выйдя к 4 декабря к д. Сая и закрепившись на господствующей рядом Березовой горе.

До Кормовища оставались считанные километры - нужно было лишь перебить встречавшие красных части 5-го Томского полка белых. И к 8-му декабря сибиряки умылись кровью - матросы из Кронштадта дрались не хуже, чем митинговали. Две сотни полосатых, поддержанные 1-м эскадроном К. Рокоссовского, ловили лицом шрапнель, но стояли на своей Березовой Горе, как капитан на мостике. Отбив за 15 часов 18 атак яростных сибирских лыжников пулеметным огнем и полундрой, моряки весело улюлюкали - несите следующих, этот караул устал.

Остановка фронта посреди леса предоставляла возможности для маневров, и воспользоваться ими решили обе стороны. 30-я дивизия собирала резервы, называла группы замерзших голодных бойцов полками, и отправляла их в сторону канонады. Штаб 3-й армии недоумевал относительно приказов командования Восточного фронта о наступлении - и сидел до поры на жопе ровно, исправно публикуя политические сводки.

Дивизиям была предоставлена возможность трахаться на свое усмотрение, но в контексте приказа о наступлении на Ёбург:

Побольше размаха в действиях. Занимайте и бросайте все, что можно бросить. Медлить нельзя (Командарм-3 Лашевич - Блюхеру).

У Сосновой и Березовой гор погибали наспех собранные тактические группы Акулова и Фандеева, бронепаровозик «В. Ленин» метался как ошалелый от Чусовой к Перми, от Перми к Кунгуру, и по обратному маршруту - эдакая мобильная артбатарея быстрой огневой поддержки - но прилагаемые усилия приносили лишь локальный эффект, и только до тех пор, пока Особая бригада 3-й армии не сломалась, освобождая сибирякам место для прорыва. К этому времени на левом фланге 30-й дивизии Блюхеру удалось собрать в ударный кулак группировку, сведенную в 6-ю бригаду, количеством штыков и сабель до 3500.

Наступление начали одновременно - 6-я бригада красных, и белые - группа подполковника Кузьменко в составе 5-го Томского полка, батальона головорезов капитана Урбанковского, 2-го эскадрона Томских гусар - чуть более 2000 бойцов при одном орудии и 29 пулеметах. В темную уральскую ночь с 13-го на 14-е декабря разведотряд белых на лыжах вышел в тыл красным. Те охранением не озаботились - уставшие матросы хотели спать и согреться. Кроме того, минувшим днем на митинге они приняли решение направить гонца в Петроград, поскольку, по слухам, его заняли бывшие союзники по Антанте, и поэтому драться дальше матросы смысла не видели.

10 дней непрерывных боев на морозе внесли сумятицу в революционное матросское сознание, и далеко не все отважились на сопротивление возникшим из ночи угрюмым лыжникам. Матросы бросали винтовки, и поднимали руки. Но тонкий политический расчет их подвел. Штурмовики Урбанковского уже тогда пленных не брали, и тех из матросов, кого не вырезали сразу, расстреливали из пулеметов шеренгами.

Наступление 6-й бригады было остановлено, не успев начаться. Исчерпав резервы, 30-я дивизия ужалась до линии Сибирского тракта, где некогда уныло топали декабристы, а затем, под угрозой окружения, оставила и Кунгур.

Коридор, образовавшийся в итоге разгрома Особой и 6-й бригад, был огромен. 29-я дивизия, опасаясь окружения боевых частей, так стремительно отвела свой правый фланг за Сылву, что оставила белым железнодорожный мост нетронутым. Красные орлы, не вылезавшие из боев 5 месяцев, вместе с приданными частями ушли в Лёвшино - поселок-порт на Каме, чуть выше Мотовилихи, и в Мотовилиху. В разрыв между 29-й и 30-й дивизиями от Сылвы до Сибирского тракта генералом Пепеляевым были брошены 4-й Енисейский и 2-й Барабинский полки 1-й Сибирской стрелковой дивизии.

В. Ленин, человек и бронепоезд, даже из Москвы видел, что в Перми творится неладное:

Крайне тревожны вести из-под Перми. Ей грозит опасность. Боюсь, что мы забыли про Урал. Непременно налегайте на Вацетиса и проверяйте, достаточно ли энергично он дает подкрепления Перми и Уралу (из переписки с Реввоенсоветом, 13 декабря).

Пухляш Вацетис требовал срочного наступления от юго-восточный армий, что позволило бы создать угрозу тылам наступающей Екатеринбургской группы белых, и поворота 2-й армии в полосу действий правого фланга 3-й, где вяло колупалась 5-я дивизия, а начдив-30 Блюхер сломя голову пытался латать дыры в обороне и отходил к Юго-Камску. Последний стоял на трассе к Оханску, являясь западным форпостом Перми.

В Перми же началась эвакуация гражданских учреждений. Александр Георгиевич Белобородов, председатель УралСовета, эвакуировавший летом Ёбург, и полагавший, что так же легко эвакуирует Пермь, 11 декабря отдал распоряжение приступить к эвакуации отделов Управления Пермского Губернского исполнительного комитета Совета Рабоче-Крестьянских и красноармейских депутатов. В Вятку отправилась мебель и документы, а также те многомудрые граждане, которые вовремя озаботились трудоустройством в аппарат новой власти, и теперь под хмурыми взглядами остающихся земляков весело махающие им платочками из убегающих вдаль вагонов.

Командарм-3 Лашевич, по некоторым свидетельствам, «устраивал пьяные оргии», поручив оборону города военкому Степану Окулову, совместившему таким образом еще и должность коменданта. Но поскольку Окулов был сильно занят - принимал участие в тех же пьяных оргиях - то обороной города никто централизовано не занимался.

Красный губернатор Сорокин нашел в себе силы, чтобы доплестись до последнего, экстренного, заседания Губисполкома, где был смещен с должности, после чего, нейтрально похрюкивая, залез в сани и отправился подальше от Перми. Повальное пьянство имело место на фоне повальных же экспроприаций, ставших очень похожими на разбой. Почему так случилось? Возможно, от озарения: именем революции можно творить любую дичь, если у тебя есть мандат и достаточный вес залпа.

Реввоенсовет третьей армии состоит из двух членов, один из коих (Лашевич) командует, что касается другого (Трифонов), так и не удалось выяснить ни функций, ни роли последнего: он не наблюдает за снабжением, не наблюдает за органами политического воспитания армии и вообще как будто ничего не делает. Фактически никакого Реввоенсовета не существует. Штаб армии оторван от своего боевого участка, нет у него специальных представителей в дивизиях и бригадах, информирующих его и наблюдающих за точным исполнением приказов командарма начдивами и начбригами, штарм довольствуется официальными донесениями (часто неточными) начдивов и начбригов, штарм целиком в руках последних (начдивы и начбриги чувствуют себя феодальными князьями). Отсюда оторванность штарма от своего боевого участка (штарм ничего не знает о действительном положении на участке), отсутствие централизации внутри армии (вечные вопли штарма о слабости в пунктах стыка между боевыми единицами армии) (из отчета Комиссии ЦК партии и Совета Обороны о причинах падения Перми в декабре 1918 года).

Позже, в оправдание развала фронта и общего управления губернией, власти будут единодушно поминать «сплошную контрреволюционность» населения.

… уверяют, что села в этом районе «сплошь кулацкие». На наше замечание о том, что сплошь кулацких сел не бывает, что существование кулаков без эксплуатируемых немыслимо, ибо должны же кого-либо эксплуатировать кулаки, упомянутые учреждения разводили руками, отказывались дать какое-нибудь другое объяснение. Дальнейшее, более глубокое расследование показало, что в Совдепах сидят ненадежные люди, комбеды в руках кулаков, партийные организации слабы, ненадежны, оторваны от центра, партийная работа заброшена, причем местные работники общую слабость партийно-советских учреждений стараются компенсировать усиленной работой чрезвычайных комиссий, ставших на общем фоне развала партийно-советской работы единственными представителями Советской власти в провинции (оттуда же).

Продолжение следует...
Подпишись, чтобы не пропустить следующую часть! Она выйдет завтра в 18:00 по МСК

Пост с навигацией по Коту
Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!

Также читайте на других ресурсах:
Телеграм
ВК
Дзен

Саффолк был одним из военачальников англичан при осаде Орлеана, от которого англичане бежали под натиском Жанны д'Арк. Уильям с остатками войска укрылся в городе Жаржо, но Орлеанская дева настигла их и там, и вскоре французы овладели городом. Саффолку пришлось сдаться, при чем пленил его простой солдат, что было жесточайшим позором для благородного графа, и дабы спасти свою репутацию, Саффолк сначала произвел этого солдата в рыцари и только затем сдался ему в плен. Через несколько месяцев французы освободили графа в обмен на выкуп в 20 тысяч фунтов. Вернувшись в Англию, он женился на графине Солсбери и благодаря этому браку завладел землями в Оксфордшире и Беркшире, а также обзавёлся многочисленными связями, которые в конечном итоге привели его в королевский совет. В 1440-годы Саффолк достиг пика могущества и стал хоть и не гласным, но общепринятым правителем Англии. Предыдущие же неформальные властители королевства, герцоги Бофорт и Глостер, сошли с политической сцены по крайне не банальным причинам.

Со смертью регента Франции Бедфорда в 1441 году его брат, герцог Глостер, стал наследником английской короны в случае внезапной смерти Генриха VI. Жена Глостера, Элеонора Кобэм, увлечённая перспективой стать королевой Англии, решила обратиться к колдунам и астрологам, чтобы те предсказали, когда же Генрих отправиться в мир иной. Колдуны сообщили Элеоноре, что молодой король умрет летом 1441 года. На радостях "будущая королева" поделилась новостью со своим окружением, а те, недолго думая, растрепали ее по всему Лондону. Когда слухи дошли до приближённых короля, они немедленно арестовали Элеонору, под пытками выбили из нее признание и осудили как ведьму на пожизненное заключение. Перед отправкой в тюрьму несостоявшуюся королеву босиком и со свечой в руках трижды провели по улицам Лондона. Ее брак с Глостером был расторгнут, а сам герцог потерял все свое политическое влияние в стране. После падения Глостера в королевском совете возвысился кардинал Бофорт, который в 1442 году уговорил парламент отправить во Францию контингент под руководством своего племянника герцога Сомерсета. Поход окончился сокрушительным поражением англичан и нанес казне катастрофический урон, а самого Сомерсета довел до самоубийства... Не стоит говорить, что после такого к советам Бофорта решили больше не прислушиваться.

В образовавшемся вакууме власти инициативу на себя взял граф Саффолк. В 1445 году он поехал в Париж, где умудрился организовать брак короля Генриха и Маргариты Анжуйской, дочери короля Иерусалима и Сицилии Рене Доброго. Такие великолепные титулы Рене носил лишь на бумаге и в реальности терпел бесконечные поражения в попытке завладеть Сицилией. Впрочем, Саффолк устроил данный брак не из-за мифических итальянских и восточных земель, а дабы достичь перемирия с французами в Столетней войне, которая стремительно катилась к победе последних. Также данный брак, в случае рождение у пары детей должен был решить проблему престолонаследия в стране, ведь бездетность Генриха открывала для многочисленных потомков Плантагенетов широчайшее окно возможностей по захвату английского трона. После падения Глостера, главным претендентом на английскую корону в случае смерти Генриха считался Ричард Йорский, которого связывали кровные узы с английским королем Эдуардом III. Ричард, благодаря полученному наследству от своих многочисленных родственников, помимо герцогства Йоркского, владел графствами Марч в Уэльсе и Ольстер в Ирландии, а также землями в Нормандии, что делало его самым крупным английским землевладельцем после короля. Однако в 1445 году Йорк никак не проявлял своих королевских амбиций и был крайне лоялен существующему порядку. Более того, после смерти Бедфорда именно Йорк стал регентом Франции, а в 1447 году наместником английского короля в Ирландии.

Сразу после королевской свадьбы в Англию прибыла крупная делегация французов для переговоров об окончательном мире в Столетней войне. Саффолк предложил договор, по которому англичане смогут сохранить за собой все завоеванные территории, а французы, в свою очередь, предложили оставить за Англией только исторически принадлежавшие им земли в окрестностях Гаскони, Кале и графства Гин. На уступки стороны так и не пошли, и переговоры провалились. Следующий раунд состоялся через несколько месяцев все там же в Лондоне. Прибывшие французы сообщили, что не будут заключать окончательный мир, но взамен предложили англичанам перемирие на 20 лет, если те откажутся от графства Мэн. Саффолк и Генрих согласились пожертвовать территорией в обмен на долгий мир, но данное решение резко настроило против них большинство английской знати, в том числе и бывшего регента Глостера, вокруг которого стали кучковаться недовольные бароны. Понимая шаткость своего положения, Саффолк как мог задерживал передачу Мэна французам и одновременно с этим пытался избавиться от угрозы, грозившей ему в Англии. Когда 18 февраля герцог Глостер прибыл в город Бери на заседание парламента, его тут же арестовали, обвиняя в подготовке переворота. До суда Глостер так и не дожил, скончавшись то ли от инсульта, то ли от удушения подушкой... Как бы то ни было, Саффолк обезопасил себя еще на некоторое время.

Во Франции тем временем 20-летнее перемирие в Столетней войне трещало по швам. Пытаясь заставить перейти на сторону англичан герцога Бретани Франциска I, сохранявшего до этого времени нейтралитет в конфликте, Саффолк приказал своим войскам захватить бретонский Фужер в надежде, что Франциск, спасая свой город, вынужденно заключить с ним союз. Однако этот план возымел обратный эффект, и герцог Бретани обратился за помощью к Карлу VII, который незамедлительно ее оказал. Французский король объявил, что англичане нарушили перемирие, и возобновил войну. Вскоре его войска захватили нормандскую столицу Руан и уничтожили английскую армию в битве при Форминьи, тем самым окончив эпоху английского господства в Нормандии. Это поражение оказало катастрофический эффект и поставила английского короля, чей долг из-за неудачной кампании в Нормандии составлял теперь 374 тысячи фунтов, на грань банкротства. Собравшийся в феврале 1450 года парламент обвинил во всех неудачах Англии Саффолка и 7 февраля выдвинул ему официальные обвинения в государственной измене - якобы герцог призвал французов вторгнуться в Англию, отдал им Мэн, передал французам военные тайны и в целом был пособником Карла VII в борьбе с английской короной... Суд над Саффолком состоялся 17 марта, на котором его судьбу решал сам Генрих VI. Король объявил, что не считает Саффолка виновным в измене, но признал его вину в злоупотреблении властью и приговорил к изгнанию из Англии сроком на 5 лет. 30 апреля Саффолк со своей свитой отплыл из Ипсвича во Францию, однако вскоре его корабль был перехвачен небольшой флотилией, нанятой баронами, недовольными столь мягким приговором. Саффолка взяли в плен и вскоре обезглавили, а его голову насадили на пику, которую воткнули на пляже близ Дувра в графстве Кент.

Новости об убийстве королевского любимчика сильно встревожили предводителей народного ополчения Кента, которые испугались, что Генрих обвинит в убийстве Саффолка именно их и обрушит на Кент всю мощь королевской ярости. Чтобы этого не допустить, они решили действовать первыми. Объединившись под руководством Джека Кэда, выдавшего себя за внебрачного сына бывшего графа Марча Эдмунда Мортимера, восставшие двинулись на Лондон, к стенам которого они подошли в середине июня. Генрих от греха подальше экстренно эвакуировался из столицы в Кенилворт, даровав право оборонять город мэру. Мятежники осадили столицу и передали мэру список требований, которые сводились к снижению налогов, искоренению коррупции, а также с воззванием к королю, чтобы тот изгнал свое окружение, поставившее, по их мнению, страну на грань катастрофы. Не дождавшись никакой реакции, восставшие подавили сопротивление гарнизона и ворвались в Лондон, где захватили оставшихся в нем чиновников. Вскоре над ними был организован народный суд, который приговорил всех обвиняемых к смертной казне. В числе прочих был казнен казначей Лондона лорд Сэй и шериф Кента Уильям Кроумер, их головы надели на пики и пронесли по улицам Лондона, разыгрывая представление, в котором голова казначея целовала голову шерифа.

Спустя некоторое время мэр Лондона сумел собрать остатки гарнизона и контратаковал мятежников. 5 июля в 10 часов вечера на лондонском мосту завязалось ожесточённое столкновение, продолжавшиеся всю ночь. В какой-то момент перевес оказался на стороне королевских сил, и в попытке спасти положение Кэд ворвался в городскую тюрьму и выпустил оттуда заключенных, которые влились в ряды восставших, впрочем, это не помогло. Гарнизон сумел оттеснить мятежников из города и закрыл ворота на засов. На следующий день бунтовщикам отправили королевскую грамоту с предложением разойтись в обмен на помилование. Джек Кэд отказался от помилования и обещал после небольшой передышки продолжить наступление на столицу, однако выполнить свое обещание не смог. 10 июля Кэд был официально обвинен в измене, и за его голову назначили вознаграждение в тысячу марок. Кэд попытался скрыться от правосудия, но через пару дней новый шериф Кента поймал его в садах Хитфилда. Кэд оказал сопротивление шерифу, но был смертельно ранен. 16 июля труп главаря бунтовщиков обезглавили в Ньюгейте, провезли по всему городу, а затем порубили на куски. Его голову на шесте подняли над Лондонским мостом.

Восстание Кэда породило в Англии десятки разбойничьих банд, отдельные из которых кошмарили юго-восток страны вплоть до 1454 года. Генрих же в конце июля 1450 года вернулся в пострадавшую от восстания столицу с полным непониманием того, как дальше править своим государством. Однако уже в сентябре в Англию вернулся человек, который, в отличие от короля, имел план по спасению страны. Его звали Ричард Йоркский...

Продолжение следует...